Итак, она звалась Татьяной...

В старших классах  нас с Витькой Гороховым связала крепкая, можно сказать, мужская дружба, которая длилась более трех лет, вплоть до окончания школы.
В нашу школу он пришёл в восьмом классе и почему-то облюбовал место на парте рядом со мной. Парта стояла первой в ряду, и оба мы выбрали ее, скорее всего, из-за  близорукости: отсюда было хорошо  видно, что написано на классной доске.

Витька был одного роста со мной, но крепче сбит, лицом непривлекателен, но что-то было в нем такое, что вызывало откровенность и доверие. Короче, мы в скором времени с ним подружились.

Сразу после нашего знакомства  оказалось, что из школы домой нам идти по пути. Немного позже по дороге в школу я стал заходить за ним, и он уже ждал меня. А когда пришла пора выпускных экзаменов, мы стали готовиться к ним вместе. Мы на весь день уходили в городской парк, где одновременно загорали на лоне природы и вслух по очереди читали учебники. Никто нам не мешал, днем в парке стояла относительная тишина и покой – это помогало нам хорошо усвоить материал. По каждому предмету каждый из нас непременно получал высшую оценку.

После экзаменов нам с Витькой торжественно вручили аттестаты зрелости и по серебряной медали – золотых медалей в тот год почему-то на всех номинантов не хватило.

Мы с ним в тот же день договорились: Витька выбирает город и институт, а я – факультет и специальность. Я догадывался, что он назовет Томский политехнический институт – там на последний курс горного факультета перешел его старший брат Игорь.

Так оно и получилось: Витька позвал меня в Томск, хотя мог выбрать любой другой город и институт. Мой выбор был более ограничен – всего шестнадцать факультетов. Меня более всего привлекал геологоразведочный факультет. И вот почему.
После жестокой и разрушительной Отечественной войны страна особенно остро нуждалась в пополнении минеральными ресурсами, и почти в каждом регионе Советского Союза были сформированы геологоразведочные экспедиции. Тува не явилась исключением. Здесь только-только организовалась Ленинградская (впоследствии Горная) экспедиция.

Она арендовала под контору наш дом, который мы с отцом построили сразу после войны. Наша семья перебралась жить в избушку на ограде.

Начальник экспедиции был сердобольным человеком. Он прознал, что мои престарелые родители не получают пенсию, и решил им помочь. Отца он назначил сторожем конторы, и он охранял свой дом. Арендная плата плюс зарплата отца стали солидной прибавкой к нашему скудному семейному бюджету.

Но не менее важным было и непосредственное общение с геологами. Этот  вольный, дружный и человечный во всех отношениях народ, по сравнению с нашими достатками, буквально купался в деньгах. Кроме оклада, каждый из них получал надбавку за работу в полевых, высокогорных, безводных, удаленных от жизненных центров страны условиях. Была даже надбавка за поиски и разведку редкометальных месторождений. Как я позже понял, когда сам стал геологом, платили им столь много совершенно не зря. Одно только постоянное ощущение неба над головой (в народе говорят метче: дыра над головой), полное одиночество в поисковых маршрутах, не говоря уже о других трудностях этого дела, требовало от геологов немалого мужества и крепких нервов.

Когда у геологов заканчивался полевой сезон, и они уезжали на камеральные работы в Ленинград, отец видел, что каждый из них  увозил с собой уйму деньжищ. Он-то и настоял на том, чтобы я ехал учиться на геолога.

А романтика! Жить и работать в непосредственном общении с природой и ее обитателями, искать и, вполне возможно, находить месторождения полезных ископаемых, тем самым прославить свое имя в поколениях – да разве этого мало, чтобы стремиться овладеть такой престижной профессией! Вот почему я согласился с отцом и выбрал геологоразведочный факультет…

Так мы с Витькой оказались в одной группе студентов-геологов, жили вместе, в одной комнате общежития, вместе записались и ходили на тренировки в конькобежной секции, где из года в год становились поочередно чемпионами института – на большее нас не хватало.

Учиться Витьке приходилось нелегко. Еще когда мы были школьниками, у моего друга посадили сначала мать – за растрату в магазине, а потом и отчима – за взрыв метана и угольной пыли на шахте, где он работал главным инженером. Материальной помощи Витька не видел, как собственных ушей, и ждать ее было неоткуда…

Однажды Витька забыл прибрать и оставил на своей кровати квитанцию на почтовый перевод денег. Так я узнал, что он вместе с братом Игорем понемногу отправляли деньги со стипендии младшей сестренке, еще школьнице Вале – в Кызыл. С тех пор я, как мог, стал незаметно от Витьки помогать своему другу. Придет ли из дома посылка с продуктами – на общий стол ее! Со стипендии три-пять десяток тайком от Витьки – к нему в карман пиджака!

Он как-то вслух удивился:
- Откуда деньги? Еще вчера их не было.

- А я почем знаю? – притворно удивлялся и я.- Все жалуемся: плохо живем…
А надо бы Витьке пристрастнее спросить  меня!

Но об этом речь – впереди.

Вот такие мы с Витькой были друзья – не разлей водой! Всё – вместе, всё – пополам!

Не было только из нас двоих хотя бы одной, хотя бы не такой уж симпатичной девчонки. Раза два ходили мы с ним в Лагерный сад, где неразборчивые и нетерпеливые студенты находили девочек сомнительного поведения. Мы размышляли примерно так: «Ну, не все же они слабы  на передок. Авось, нам повезет больше, чем другим, и мы встретим хороших, порядочных девчат». Не встретили! В одном убедились: в этом саду можно такую заразу подцепить – не возрадуешься, с такими ребятами встретиться – хорошо, если живым ноги унесешь. Бросили мы с Витькой эту затею…

Хочу высветлить еще один штрих в характере Витьки.
После первого курса возвращались мы с ним с каникул в институт. В Кызыле моста через Енисей еще не было, и наш автобус в Абакан вместе с грузовым транспортом плавили  через реку на пароме. Денек выдался ясный, жаркий, и Енисей кишел купающимися.

До заветного правого берега оставалось не больше трех десятков метров, как вдруг с парома в воду мелькнула стройная, мускулистая фигура – Витька! Когда он успел раздеться – уму непостижимо. И до сих пор дивлюсь, как только он сумел заметить, что в реке тонет мальчонка?

Енисей течет – верхом на лошади не обгонишь, и вынырнул Витька далеко ниже парома. Но как только вынырнул, так быстрыми саженками поплыл к мальчику, который от страха – да и воды наглотался!- уже не мог кричать, а головенка его то исчезала с водной глади, то появлялась вновь.

На корме парома враз сгрудились любопытные, всем хотелось посмотреть, чем закончится это происшествие.

Вытащил ведь Витька мальчонку, еще как вытащил! Вытолкнул из воды, уложил его, обессиленного, на каменистый берег Енисея и побежал на паром – одеваться. Никто ему за его благородный поступок даже «спасибо» не сказал. А кто скажет? Убежал из дома ребятенок, от жары купался  на реке без присмотра старших, прыгнул с перил парома в воду, как делали многие его сверстники, да не рассчитал своих силенок и начал тонуть, но Бог в помощь ему Витьку послал…

А еще был случай. С тем же Витькой.

В стране впервые разыгрывалась денежно-вещевая лотерея, и первого ее тиража в народе ждали, как манны небесной. Витька в карманах поскреб, набралось мелочи на один билет и – надо ж такому случиться!- выиграл. Конечно, не легковую машину, но на ящик пива хватило. Приволок он его, помнится, на практические занятия по минералогии, закричал:
- Микроскопы – в сторону! Налетай, ребята, - угощаю!

Всем по бутылке досталось: в нашей группе училось двадцать ребят да две девушки, но девчонки носики сморщили – отказались…

Вот такой он был парень – мой друг Витька Горохов!

Как-то на лабораторных занятиях по общей химии промежуточным продуктом реакции мы получали акрилонитрил и вместе с ним – легколетучую жидкость, всем известную за ее сильную ядовитость, синильную кислоту, по-другому, цианистый водород с горьким запахом миндаля. Если вспомнить, все шпионы в фильмах кончали с собой, раскусывая ампулу с этой кислотой – яд сильнейший!

Витька – отчаянная душа!- поспорил с Вовкой Ситниковым на две бутылки водки (зачем они ему, непьющему, нужны были?),  что кому слабо, а он возьмет в рот эту гадость – и ничего плохого с ним не случится. Это только шпионы моментально загибаются. А он, Витька, докажет, что всё это – брехня на эскимосной палочке.
Ну и что? Лаборантку, что за нами досматривала, мы специально отвлекли. Витька взял в рот капельку опасной жидкости, сплюнул, побежал к раковине – водой во рту прополоскать и… упал.

Что тут было! Девчонки визжат, вызвали «скорую», суетятся врачи – уколы, искусственное дыхание, - во всём химическом корпусе института – переполох. И, особо отмечаю, наш лектор, доцент Молодых, хлопнулась в обморок, да такой глубокий, что и с нею врачи отваживались.

Что с Витькой? Ну, что ему, улыбчивому, станется? Очухался. Весь бледный, а все равно рот до ушей, хоть вязочки пришей… Перед Молодых, ответственной за безопасность лабораторных работ, правда, извинился.

Я что хочу сказать. С таким парнем, как Витька, можно было не только в геологическую разведку идти…

Вот так, исподволь, потихоньку мы подобрались вплотную к химии. Теперь речь пойдет почти только о ней. Прежде всего, о доценте Молодых.

Она читала нам курс общей химии на первых двух курсах института. Интереснейшим, очень симпатичным человеком она оказалась. Нам, студентам-геологам, вообще везло на такого рода преподавателей, но Молодых… Это нечто сногсшибательное, оригинал, каких мало.

Сначала – её портрет.

Представьте себе старое, в морщинах, словно печеное яблоко, женское лицо со следами былой  яркой красоты. По ее лицу редко кто мог бы определить, сколько ей лет. Есть такая категория людей, в которой даже новорожденные выглядят старичками. Нам же, студентам, казалось, что с таким лицом, как у доцента Молодых, могла быть только ровесница России.

Волосы – седые, но еще заметно, что когда-то они были темными. Стрижка – мужская, по тем временам совсем не модная. Напротив, с такой стрижкой она выделялась на общем фоне, выглядела белой вороной. Голос – сильный, но хриплый, подчас скрипучий и с каким-то дребезжанием.

Как звали нашего лектора, никто из студентов не задавался этим вопросом, нам это было просто ни к чему.

Жизнь – явление капризное, подчас она с нами выкидывает такие фортели, что диву даются не только окружающие, но и сам, на себя глядючи. Хорошо подметил это поэт:
                Еще вчера темней крыла
                Чернела прядь на нежной шее.
                А нынче в зеркале… Ужели?
                Неужто это я была?

Видимо, нечто подобное произошло и с доцентом Молодых.

Нас, студентов, не взирая на пол, она называла почти ласково, но и многозначительно – «чадушки», «митрофанушки» и «недоросли». Доцент слыла в студенческой среде очень строгим человеком, который подчас мог строгость подменить откровенной  грубостью. Бывало – и не раз – она вдруг прерывала лекцию на полуфразе:
- Что это вы, митрофанушки, за галдеж устроили? Вы сюда за тысячи верст за этим ехали?

К девушкам доцент Молодых была особенно неравнодушна. В общем потоке студентов-геологов девчат насчитывалось единицы, это ведь не химики, где учились почти сплошь одни девушки. При всем желании не могла студентка-«геологиня» найти такое место в аудитории, где бы рядом с нею не оказался сидящим паренек, а вот уж этого  доцент органически не могла перенести. И начиналось:
- Что это, молодая-интересная, ты сегодня улыбчивая такая? Ты, чадушка, к парням в репейник забралась – этому радуешься? Погоди, доулыбаешься, принесешь в подоле, как моя дочь принесла…

Девчонка от стыда готова была сквозь пол провалиться. Многие плакали, но Молодых  слез словно не замечала, оставаясь равнодушной.

Или:
- Не вздумайте, недоросли, на меня Алексашке жаловаться (нашего декана звали Александром Васильевичем), не советую. Он еще под стол пешком ходил, а я уже в геологии работала. Вы думаете, почему у меня ноги кривые? Девять лет подряд на лошади верхом – это ж надо так! Посмотрела бы я на ваши ноги после этого. На лошади по тайге шастала, пришлось и от медведя убегать, хорошо, что лошадь резвая попала, не подвела. Вот потому-то, от седла, ноги стали не только кривыми, но и больными…

Ходили слухи, что заслуги ее перед Отечеством были немалые. О Молодых среди студентов ходили легенды, в которых трудно было отличить быль от небыли, правду от выдумки. Говорили, что в День Победы она приходила в институт в военной форме майора от артиллерии, и вся грудь ее блистала орденами и медалями. Шла молва, что по ее предложению был проведен химический анализ тех алтайских камешков, по которым  люди тысячи лет ходили, не догадываясь, по какому богатству ходили. Оказалось: богатейшее месторождение марганцевых руд – пиролюзита, родонита и других минеральных конкреций. Говорили, что она наотрез отказалась от соавторства в открытии этого месторождения. Отказалась в пользу Владимира Константиновича Радугина, который по материалам открытия защитил диссертацию и получил ученую степень доктора геолого-минералогических наук. Нам профессор Радугин читал курс общей геологии.

Да мало ли что говорили о доценте Молодых словоохотливые студенты – язык, как известно, без костей. Но факт остается фактом: действительно, есть на Алтае городок Радугин с добычей и обогащением марганцевых руд. При нас был жив-здоров и профессор Радугин, а какие у него были отношения с доцентом Молодых – это их личное дело, и копаться в чужом белье – занятие, справедливо сказано,  неприличное.

Многие вольности в  общении со студентами доценту благополучно сходили с рук. Несомненно, что руководство института знало о них, но закрывало на всё глаза, считаясь с авторитетом  Молодых.

В конце первого семестра наступила экзаменационная сессия, где нам предстояло также сдавать и общую химию. Старшекурсники напутствовали нас:
- Не бойтесь! Экзамен сдадите. Молодых строга на лекциях, но на экзаменах студентов не топит. Только, Боже вас упаси в чем-то ей перечить! Что бы она ни сказала – соглашайтесь, в этом залог успеха. Ваше дело телячье – наговорил, что ей хочется слышать, и жди оценки.

И мы доказали, что умеем быть послушными.

У Бориса Холина не получалась задача. Как он ни потел, как ни морщил нос от напряжения, задача не решалась – поистине, черного кобеля не отмоешь добела. Молодых заметила, что Борис подозрительно долго не выходит отвечать по билету, встала из-за кафедры, подошла и присела к студенту рядом за стол. Порылась в его исписанных бумагах, вгляделась в его измученное лицо и вдруг задала вопрос, что называется, в лоб:
- Значит, всё дело в задачке? А ты, чадушка, не допускаешь, что ты – дурак?

У Борьки на носу выступили капельки пота.

- Допускаю,  я дурак!- со вздохом согласился он.

И получил заветную «тройку»! На нашем факультете стипендию платили даже при наличии «твердых»  «троек»: государству геологи нужны были позарез, и оно шло на такие льготы студентам.

Это о ней, о нашем доценте Молодых, докучливые студенты сочинили такой анекдот.
На её экзамене бедный студент, как на грех, забыл название одной из пластмасс.

- Я тебе, митрофанушка, помогу,- вмешалась Молодых.- Я задам тебе наводящий вопрос. Представь себе такую ситуацию: ночь, луна, парк, безлюдье и рядом с тобой – красивая девушка. Что бы тебе захотелось  с нею сделать? Только откровенно…

- А-а!- завопил студент.- Вспомнил! Эбонит!

- Нет, рано!- спокойно поправила его доцент.- Сначала – целлулоид…

Прошло полтора года, и в конце второго курса мы в последний раз пришли к ней на экзамен.

Тем, кто рассчитывал по окончании института получить диплом с отличием, было крайне важно сдать экзамен только на «пятерку». Признаюсь, я тоже претендовал на эту оценку. Но не говори «гоп»…
 
Я подал зачетку Молодых. Она прочла мою фамилию вначале про себя, потом пристально всмотрелась в меня, затем прочла фамилию уже вслух. Спросила, пристально глядя на меня снизу вверх:
- Кто-то из ваших родственников уже учился в нашем институте? Я имею  в виду брата, может, дядю…

- Насколько я знаю, никто не учился.

- А жаль! Хороший был студент.

Громкий, свистящий шепот моих товарищей:
- Сказал бы, что учился… Не дошло?

Когда с билетом в руках я сел за стол готовиться к ответу и познакомился с вопросами, я вдруг почувствовал радостный подъем в душе: я понял, что знаю ответы на оценку не ниже заветной «пятерки».

Но недаром говорится, что человек предполагает, а Бог располагает. В аудиторию зашла техничка, наклонилась к уху доцента и горячо зашептала:
- В буфете главного корпуса сметану продают. Бегите скорее – может не достаться!
Слыханное ли это дело? За хлебом – очереди с конной милицией, а тут – с ума сойти! – можно сказать, деликатес, да еще в свободной продаже! Вот только очередь…

Лучше бы никто об этом нашему доценту не говорил!

- Будь добра, посмотри за моими недорослями… Чтобы не списывали… А я – живой ногой!

И, конечно же,- бутерброд всегда падает маслом вниз – сметаны Молодых не досталось…

Что тут было! Легче было бы перенести цунами, малярию или извержение вулкана, но только не это. В наши зачетки посыпались «тройки», «тройки», «тройки», золотою казалась «четверка». Она и вошла в выписку моего диплома, характеризуя знание химии. Ну, не обидно ли?

Только улыбчивый Витька Горохов умудрился получить «пятерку». Что ж, теории вероятности такое исключение не противоречит.

                *                *                *

Прошло много-много лет.

Витька уехал работать на Сахалин, и как-то незаметно я потерял его следы. Я вернулся в Туву и в силу независимых от меня обстоятельств почти не работал в геологии. Окончил второй институт и стал строителем.

В описываемое мной время я занимал должность начальника технического отдела института «Тувагражданпроект».

Однажды ко мне в кабинет буквально ворвался юношеского покроя немолодой уже человек. Остановился около моего стола, наклонился,  стараясь лучше меня разглядеть, затем распрямился и уперся взглядом в мое лицо. Я – в его.

- Витька!

- Глеб! Так вот ты где? Всю жизнь – в Кызыле?

- Как видишь… А ты-то… Ты-то откуда свалился?

- Я, друг, издалека. С самого Сахалина – на своих колесах!

Мы обнялись.

Вечером на Витькиных «Жигулях» мы объехали весь город, побывали в родной школе, где  когда-то подружились, посетили городской парк, где вместе готовились к выпускным экзаменам, сфотографировались у обелиска «Центр Азии» и еще во многих-многих дорогих сердцу местах Кызыла. Когда мы у меня дома выпили уже не один раз хорошего вина – за школьных и студенческих друзей, за здоровье жен, детей и внуков,- когда наши жены попривыкли к возгласам: «А помнишь?», настал черед поднять тост и сказать  добрые слова в адрес наших школьных  учителей и институтских преподавателей, направивших нас на верную дорогу в жизнь (Витька занимал пост заместителя директора по науке Сахалинского НИИ  нефти и газа, был кандидатом геолого-минералогических наук. Моя должность в проектном институте была скромней, и никаких научных степеней я не имел).

Вспомнили мы и доцента Молодых – жива ли старушка?- вспомнили её с ностальгической улыбкой и уже совсем с других  позиций, не похожих на те, что были в молодые наши годы. И тут я спросил друга:
- Тебе не показался, Виктор, странным обморок нашего доцента, когда ты взял в рот синильную кислоту?

Витька улыбнулся, и мне показалось, что он несколько смутился:
- Это для всех студентов показалось странным, а для меня – нет. Она же моя родная тётя, мамина сестра. Естественно, что она испугалась за жизнь своего племянника.
Только теперь до меня дошло, почему Витька не пытал меня с пристрастием, когда в карманах своего пиджака обнаруживал мои деньги. Видимо, он считал, что их как-то умудрилась туда подбросить его тётя.

- Так вот в чем дело! И ты молчал? Хорош друг! А я, стыдно признаться, до сих пор не знаю, как её зовут.

- Помнишь Пушкина: «Итак, она звалась Татьяной…»? Моя Татьяна Владимировна до сих пор жива и почти здорова. Сказывается геологическая закалка…  Не делай такие  большие глаза!


Январь 2004 года – ноябрь 2006 года.                Пос.  Шушенское.