Удивить Бога

Я умер. ……………………………......................................
Кто я?………………………….............................................
Что я?…………………………..............................................
Откуда вопросы?……..
 Я умер и что это значит?… Вопросы. Что такое вопросы?
Слова.
 Вначале было слово. Я умер, значит, – я в начале.
Вначале.
Что такое слово? Это образ «я» вначале всего сущего. Я - сущее и слово вначале меня. Вопрос - кто я или что? Ответ – это не имеет значения для сущего, как не имеет значения понятия «да» и «нет». Не имеют значения утверждения и отрицания. Всё внутри, и нет бытия снаружи, ибо я умер.
Но я - сущее. «Да и нет» внутри.
 Значит, возможно «да и нет» снаружи.
Сумерки.
 Сумерки это начало бытия или продолжение духа, или и то и другое, и требует разделения на бытие и знание о бытие и сознание с бытием всего сущего. Сумерки – это начало света и конец тьмы или начало тьмы и конец света - это сознание. Да будет свет!
И стало светло, как днём, и это был день первый после того, как я умер. И ночь для отдыха духа, и новый день для сознания. И это трио для меня, и внутри меня, и вокруг меня: свет, тьма и сознание, и мысль о сознании. Мысль – это уже другое. Это облако, концентрат, мягкий сгусток духа. Это глина моего бытия. Это моё наслаждение. Знание и сознание – наслаждение бытия. Да и нет, свет и тьма, - итог, крайние точки на пути, – страдание-наслаждения. Сумерки, неразделение – это страдание. Я неразделён, я породил противоположности внутри себя, и я страдаю. Я един, раздираем самим собой. Мне плохо. Я умер, я - прах, я - глина, я - плод, я - начало. Я один. Моё страдание рождает желание. Мне нужен второй. Потому что я - первый.
- Ты кто?
- Не знаю.
- Ты - глина.
- Я - глина.
- Ты часть меня.
- Я - часть тебя.
- Моя мысль, моё желание, моя воля.
- Твоя воля.
- Ты часть меня, и ты прекрасен, как свет, а ты, третий, прекрасен, как тьма и ты моя воля.
- Я - твоя воля. Я - третий. Ты - первый.
Мне хорошо втроём. Слово будет произнесено, услышано, станет истиной. Или ложью. Один скажет: «Всё говоримое тобой - истинно, и так пребудет в веках». А другой скажет: «Мысль, произнесённая - есть ложь». Оба будут правы потому что их двое и каждый слышит своими ушами и видит своими глазами и стоит на своём месте и, если идёт, то своей дорогой.
- Скажи, что нам делать?
Что мне сказать им? Здесь среди света и тьмы и кратковременных сумерек нас только трое. И все мы – моя суть, сущность, существование. Я чувствую себя одиноким. Нас должно быть больше.
- Вас только двое.
- Нас уже четверо.
Четверо стоят передо мной и ждут. Они, – это я, и уже не я. Они так прекрасны, что я люблю их и вижу любовь, рождающуюся в них. Она безгранична, как космос. Космос, простёртый над нами, под нами и вокруг нас, бесконечно синий, но пустой, первозданно холодный и равнодушный без нашей любви, без страдания и наслаждения, без ожидания, которое внутри меня.
Второй смотрит в космос, потом поднимает руку и касается указательным пальцем  облака, слепленного из глины его собственных мыслей. Я хочу, чтобы он продолжал.
- Продолжай.
Он улыбается, и его глаза начинают лучиться, и лучи собираются венцом над его головой, стекают по его плечам к кистям рук. Его пальцы оставляют следы в космосе - яркие горящие точки - звёзды, рождённые его улыбкой.
Я смотрю на третьего:
- Теперь ты.
Он очарован сиянием звёзд. Он словно окаменел, словно глина его мысли обожжена огнём космоса. Но вот он поднимает ладони, подносит их к лицу, закрывает себя от этого слепящего света. Я жду. И все ждут. Мы знаем, что будет дальше, но всё равно, когда из-под его ладоней посыпался прах, налету превращаясь в руду, драгоценные камни и почву, способную рождать самоё себя, слёзы умиления хлынули из наших глаз, и пролились на планету, простёртую под нашими стопами, возникшую только что из звёздной пылинки, скользнувшей с ресниц третьего.
- Ах! - восторг четвёртого - выдох радости, и планета окуталась голубым сиянием собственного неба, и мы вдыхаем аромат звёзд и ближайшей из них. Мы захлебываемся радостью.  Мы переполнились восторгом – это акт любви, содрогнувший наши тела, исторгнувший семя, павшее в почву, в воду, в воздух….
Каково моё тело? Я хочу видеть себя. Водная гладь, превращается в рябь наслаждения,  и не отражает меня. Я смотрю в глаза первого, второго, третьего, четвёртого, но они видят только то, что вижу я. Они смотрят моими глазами - они слепы в своей любви. Я делаю попытку:
- То, что есть сейчас, будет и дальше, и будет больше.
- Будет больше, - шепчут они в ответ, благоговея.
- Этого не было раньше. Вы помните?
- Не было раньше.
- Вы помните?
- Мы верим.
- Это – время.  Я дарю вам его бесконечность, как бесконечность космоса.
- Ты даришь нам себя.
Мне жаль их. Я люблю и прощаю их. Они часть меня. Всего лишь часть меня. И я люблю их как самоё себя.
Я хочу большего.
Планета под нашими ногами получила дар времени и семени - она ожила, она разделилась на сушу и море, она кипит, она радуется своему бытию, она порождает хвощи.
Ей показалось мало - она совершенствует свои эстетические запросы под нашим доброжелательным взором и вскоре преподносит нам прекрасные цветы и забавных тварей. Ползающих. Скачущих, копошащихся. Я радуюсь, но я хочу большего. Что-то тревожит меня. Это время и его производная - память. Меня тревожит память. Я умер. Я жил. Я живу. Что было до меня?!
- Чего ты ещё желаешь? Скажи. Я сотворю для тебя и больше и лучше, как ты сказал, что будет больше, - голос пятого звучит мягко. Он протягивает мне ладони, перепачканные глиной. Две маленькие фигурки, похожие на него, стоят обнявшись на кончике его указательного пальца.
- Это твой дар?
- Это твоя воля.
Он всё ещё держит свои ладони вытянутыми, он ждёт моих слов, моего одобрения, ибо он сделал больше, когда другие трое уже наслаждались созданным.
- Отпусти их, и пусть делают, что хотят.
- Ты будешь любить их?
Я должен любить их, я не смогу иначе, ибо это дар пятого, который часть меня, а они часть его. Часть меня и часть его. Это то, что я хочу.
Они уже другие.
 Пятый опускает их на траву, и они бегут, смешно перебирая своими ногами, – им страшно? Они пытаются спрятаться за выступом скалы и успокаиваются, считая, что их не видно. Они ещё забавнее, чем ползающие, скачущие… Я хочу, чтобы они сами решали, что им делать. Пятый смеётся. Его свежее дыхание окутывает их, и они зябнут. Он протягивает к ним руки.
- Не тронь - шепчу я. - Пусть сами найдут как согреться.
- Они могут погибнуть, они так слабы, - пугается второй.
- За ними нужно следить - тревожится третий
- Их нужно учить - решает четвёртый.
Пятый смотрит на меня, и взгляд его говорит – это мой дар!
- Следите, учите, заботьтесь. Я буду любить их.
- А они будут любить тебя? - спрашивает пятый.
Я смотрю в его глаза, они по-прежнему видят только то, что вижу я. Он продолжает:
- Если не будут, я накажу их.
- Нет!
- Ты накажешь?
- Нет! Они сами, ибо будут делать, что хотят.
Я доволен.
Память снова тревожит меня. Память и время. Я смотрю на двоих, похожих на пятого. Я очень доволен, но мне кажется, что это было однажды - они уже были, или я уже был раньше их, позднее их, среди них. Это время, созданное мной, выделенное, как тягучая глина мысли из моего сознания, пропущенное сквозь моё тело. Это – время терпкое и солоноватое на вкус, как капля крови, проступившая на прокушенной нечаянно губе. Кровь сочится, она тяжела, и земля тянет её вниз. Капля растягивается по губе, по подбородку и срывается - так поступает время.
- Что это? Что-то падает с губ твоих? - они встревожены, но восторг и ожидание чуда освещают их лица.
- . Вино? Очередная шутка сознания. Пусть будет шуткой, - я чувствую, как время меняет свой вкус на более кислый или сладкий.
Я смотрю на двоих долго, я трачу время, я пью его, как вино.
- Попробуйте - протягиваю напиток второму и третьему. Они делают глоток,
- Ах, как это? - они не могут подобрать нужного определения.
- Я снова дарю вам вечность времени. И это имеет вкус.
- Это вкусно, - шепчут они и протягивают кубки с вином четвёртому и пятому.
- Это потрясающе вкусно, - соглашается четвёртый.
- Пусть и они попробуют, - пятый пытается бросить каплю вниз, на почву, перед одним из двоих.
Останавливаю руку его:
- Нет. Не нужно. Пусть выращивают плоды, пусть давят сок, пусть…
Возражает:
- Но ведь это дар.
Я доволен, но говорю:
- Это и будет дар.  Дар творчества.
- Это дар творца. - они в восторге от слова, рождённого в их дрожащих гортанях.
Это слово горьковато-солоновато. И я знаю, что буду впредь получать дары и ощущать этот навязчивый привкус.
Я уделяю слишком много своего времени наблюдениям. Я смотрю вниз. На землю, там всегда что-то происходит, и это отвлекает меня от моих мыслей. Забавные твари, получили удовольствие от красоты своих тел, ощутили восторг от собственной догадки и решили, что вкусили запретного плода. Теперь прячутся в расщелинах скал, считая, что их не видно и страдают, ожидая наказания, а потом не выдержав мучительного ожидания бегут прочь из прекрасного сада. Так заботливо возделанного для них четырьмя. Они не поняли силы мысли и мучительно и болезненно долго производят подобных себе. Пусть будет так, и пусть хоть вначале это приносит им наслаждение.
- Я хочу им помочь – жалеет их пятый
- Помочь? В чём?
Его руки наполняет нечто:
- Вот плод, который они хотели. Я дам им.
- Не стоит. Они слишком малы, чтобы соразмерить себя с этим плодом.
Он ощущает сомнение:
- Но можно хотя бы попробовать.
- Попробовать что?
Затем веру:
- Научить их. Скажи, и я подарю им законы. Они оградят их от ошибок, от боли.
- Не оградят. Они лишат их свободы.
Снова сомнение:
- Свободы?
- Свободы, которой нет у нас.
Нет веры:
- Свободы?
- Быть или не быть творцом.
И вновь сомнение:
- Твоя свобода не безгранична?
- Безгранична. Я говорю о нас.
Он смотрит на меня, и вдруг голос его начинает дрожать так, что мелкие капли влаги, рассеянные в воздухе, собираются вместе в тучи, сталкиваются, содрогаются и начинают с шумом падать на почву. Сомнение порождает бурю:
- Значит мы не свободны, и в этом отличие?
- Ты хочешь свободы? Я дам её тебе.
- Нет! - Он кричит, и всё больше туч заволакивают наше небо.
Остальные трое собираются вокруг нас. Они так похожи друг на друга, как те самые капли.
- О каком отличии ты говорил? - мне смешно.
- Он говорил об отличии? - второй пожимает плечами, но я вижу тревогу в го глазах.
- Что смущает тебя? - я еле сдерживаю смех, и от этого мой голос тоже начинает дрожать, а на почву нам под ноги низвергаются потоки воды!
- Они захлебнутся! - крик третьего заставляет нас отвлечься от скользкой темы отличий.
Пятый наклоняется и быстро собирает свой возлюбленный народец, который и впрямь уже почти погребён под потоками ошалелой воды.
- Мы так несдержанны! - восклицает он и сам удивляется только что произнесённым словам, пытаясь вникнуть в смысл. - Несдержанны. Как странно. Что это?
- Эмоции. Мы окрасили мир. Эмоции всего лишь составляют спектр беспристрастности.
- Эмоции…. - он улыбается и смотрит на милых существ, мокрых и испуганных, прижавшихся друг к другу и не чувствующих себя в безопасности даже в его ладонях.
Он опускает их на просохшую землю и говорит, смеясь:
- Пожалуй, я велю сделать им большой корабль, чтобы они могли спасти себя и всю живность, когда у нас снова разыграются эмоции, и мир будет затоплен нашими слезами радости и умиления или горя и обиды. В эмоциях столько влаги, что она может погубить всё созданное.
Мы смеёмся. Рассуждения об эмоциях успокоили нас. Я снова пытаюсь вглядеться в их лица. Что-то изменилось в их глазах на мгновение. Я увидел в их зрачках чью-то тень. Это я или не я?! Но смех затих. Они снова спокойны и бесстрастны, их лица озарены безграничной любовью и светятся улыбкой откуда-то изнутри их сущностей. Их зрачки отражают только то, что вижу я. Мне нужно проверить.
- Стойте! - кричу я. - Смотрите, что творят ваши любимцы!
Детёныши первых малышей собрали своих домашних тварей, чьим молоком и мясом питались и семена растений, которые тоже употребляли в пищу. Они соорудили что-то вроде помоста и напряжённо всматриваются в небо.
- Видите - продолжаю я. - Это дары вам! Они жертвуют тем, что им дорого, что, по их мнению, составляет основу их существования! Не желаете ли отведать мяса агнца?
Я взмахиваю рукой в сторону стада, тревожно мычащего на жертвеннике, и поднявшийся ветер сметает несчастных животных. Они катятся кубарем по траве и затем, вскочив на ноги, уносятся прочь, испуганные.
И следом за этим один из детёнышей, тот что пытался удержать своих обезумевших тварей, принесённых в дар, хватает камень с земли и кидает его в голову своего брата.  Я вижу, как кубок, наполненный вином до краёв, падает с праздничного стола на каменный пол и раскалывается, и пурпурное вино заливает серые плиты. Я слышу вопль отчаяния. Я смотрю в глаза пятого, и прежде чем он закрывается от мира руками, вижу в них себя, своё, похожее на его, только искажённое  моим криком, лицо.
- Ты был бы куда интереснее, если бы смог обойтись без этого - слышу я голос и не узнаю его. Или узнаю? Моя память тревожит меня, но не может ничего подсказать. Я напрягаю слух.
– Наверное, тебе лучше вернуться.
Я снова один. Я умер. Я - прах.
- Я умер?
- Ты о чём?
Я пытаюсь вспомнить этот голос и продолжаю задавать свой глупый  вопрос:
- Я умер?
- Ах, да вы не в курсе. Нет. В том смысле… пока нет. Просто возвращайся.
- Куда?
- К себе.
- Кто я?
- Моя воля, мой прах. Да ладно. Забудь Ты ещё не готов.
- Не готов к чему?
Я жду, но голоса нет. И ничего нет. Я пытаюсь почувствовать время. Очень трудно.
- Не готов к чему?
Я понимаю, как тщетны мои попытки продолжить этот диалог, возникший без моего ведома и воли. Но голос опять звучит.
- Потом вы создали богов. По образу своему и подобию. Боги служили вам. Они были куда могущественней вас, как вам казалось. Вы создавали себе великих слуг. И боялись их. Вы научились умирать. Ну в смысле плоти. Вы истребляли плоть растений, животных, друг друга, даже плоть Земли. И, ты удивишься, вы нашли себе оправдание. Это могло бы даже быть остроумным, если бы не некоторые обстоятельства. Вы придумали искушающего вас дьявола и противопоставили его мне. Разумеется, исключительно в ваших фантазиях. Но…. Знаешь, мне это не показалось забавным даже в самом начале. Тем более, это не было актом творения. Вы просто трансформировали свой страх в плоть, материю, столь любимую вами. Хотя, конечно, считали вашу фантазию духом. Я пытался предупредить. Но плоть вам казалась такой важной вещью, что вы распяли на кресте мой голос, облечённый ею. Мне стало скучно. Я хотел большего. Но вы приходили ко мне, и ваши идеи повторяли мои. Ничего нового. Циклы. Только циклы. Правда, некоторые из вас способны рассмешить меня. Чего стоят «курдли» и «осьмиолы»? Голый вепрь «ы», пожалуй, не хуже моего утконоса или ехидны. Но миры… они все так похожи. Образы и подобия, только образы и подобия…
Меня осеняет страшная, отчаянная догадка, и я кричу голосу:
- Разве ты хотел, чтобы мы стали подобны тебе? То есть нет, равны?
- Это невозможно. Именно этого я никогда не хотел. Вы поняли это как-то превратно. Я хотел, чтобы вы стали творцами. Я надеялся на тебя. Пока рано. Потренируйся ещё. Должно получиться. Возвращайся.
- А если я сам решу эту проблему?
- Как? Покинешь плоть? Ты меня разочаровываешь.
- Прости. Я знаю, это вовсе не ново, и вряд ли я могу развлечь тебя. Просто отживу своё. Что тогда?
- Ничего. Новый цикл. Пока не поймешь.
- Объясни! Сейчас!
- Правда? Да мне осталось только за тебя решить эту задачу и прожить твою жизнь! Не поверишь, хотя должен верить, я уже делал это за других. И за тебя тоже. Тебе пора вернуться.
Открываю глаза. Надо мной склоняется чьё-то родное, чьё-то любимое лицо. Не моё. Не отражение. Пытаюсь улыбнуться.
- Ну, слава богу! Доктор! Доктора скорее! Он вышел из комы!