Цветы запоздалые

Давно известно: даже в самой счастливой любви очень много грусти, а в самой несчастной - столько света и тепла!

Так чем же все-таки отличается счастливая любовь от несчастной? Это же элементарно, слышим голос молодых, у счастливой любви всегда отличный хэппи-энд, и - все хорошо, что хорошо кончается.

Но тогда скажите, милая молодежь, какая разница, как кончается любовь, если она кончается?

"Про любовь" мои ученики могли бы слушать бесконечно. Как в пословице: кто о чем, а вшивый - о бане. И тишина в классе тогда становится настоящей - неровнодышащей и слышащей.
- Неужели есть на свете любовь до гроба? И не материализация ли это литературных выдумок со знаком "классика"?

- Поживите с  мое, может быть, и вы встретите такую любовь. Хотите - расскажу?
Цветник из сорока пар глаз расцветает мгновенно. Обладатели разноцветной смеси глаз ставят лишь одно условие: Он и Она юны, красивы, ведь недаром им дано право на первую любовь.

И я начинаю рассказ:
- Ей восемьдесят, ему - восемьдесят пять лет.
Смех взрывает тишину. Молодо, белозубо хохочут, чуть с парт не падают. Я жду и тоже улыбаюсь. Наконец, утихомирились. Но меня уже нет с ними...   
Мне вновь восемнадцать, я - студент и снимаю "угол" на Дерптском проспекте города Петра на Неве.

- Да, Софье Павловне восемьдесят, и она маленькая, беленькая, словно отцветающая ветка белой сирени. Ее комната в коммуналке, где пахнет кошками и пережаренным луком, наполовину заставлена прекрасным роялем "Стейнвей", шляпками с вуальками, булавками, перьями, штопаными - перештопанными кружевами и еще какими-то допотопными вещами, о которых Андерсен мог бы написать не одну сказку.
Утром она в стареньком пеньюаре смотрится в помутневшее зеркало на стене и недовольна собою:

- Ах, Софочка, Софочка, на кого ты стала похожа?- грустно произносит она и переводит завороженный взгляд на портрет в старинной золоченой раме, где Софочка изображена в другой ипостаси: влажно мерцающие, глубоко декольтированные плечи, загадочно опущенные ресницы, взмах которых поэты сравнивают со взмахом крыльев мотылька, роскошные волосы собраны в прическу чеховских времен.

Софочка и сейчас взбивает прическу "а-ля Чехов", но волос уже стало втрое меньше, и, седенькие, они так облегчены, словно осенние паутинки - кажется, дунь ветерок, и они улетят  в давно ушедшие чеховские времена.

- Совсем на божий одуванчик стала похожа,- ворчит про себя Софья Павловна и приносит из общей кухни миниатюрный никелированный чайничек  с пластмассовой головкой богини вечной юности Гебы на крышке.

Богиня, ей кажется, сочувственно смотрит на Софочку, Софочка не удостаивает ее долгим взглядом и, налив  в блюдце тонизирующий напиток, начинает пить чай, аристократично отставив в сторону мизинчик.

Попив чаю, она садится писать письма - сестре, что старше ее на пять лет, и младшему брату, который, кажется, еще где-то служит. Писать письма - любимое занятие после музицирования. Это занятие переносит ее в старые добрые времена, где молодежь еще не была так насмешлива, зато была  галантна к дамам. Софочка  клюет пером "рондо" в чернильницу - шариковых ручек она не признает, -  дрожащей рукой старается вывести буквы округло, любовно промокает написанное - священнодействует.

Потом Софочка включает телевизор - единственное изобретение, которое она признает из-за показа старых фильмов. Телевизор черно-белый и с малым экраном. Когда по экрану бегут печатные строчки, она читает их сквозь линзы лорнета с подобранными по глазам диоптриями. Кроме старых фильмов, Софочка считает своим долгом ознакомиться со всеми политическими событиями и узнать, жив ли еще Ельцин, которого она ненавидит всеми фибрами своей души. Она готова своею рукою отшлепать его, как мальчишку, за развязанную им войну в Чечне, где гибнут невинные "русскоязычные"- надо же придумать такое слово!- и мирное население. Про себя она называла его Рваные Ноздри из-за пристрастия Бориса Николаевича запускать руку в казну. Софочка готова была поставить в угол все правительство и олигархов за клептоманию, но, понимая, что это не в ее силах, что никто ей не позволит это сделать, глубоко вздыхала и больше уже не давала воли своим желаниям.

Когда новости на экране сменяли боевики и сексомания, она выключала телевизор и, прикрыв глаза, оставалась в кресле, впадая в воспоминания. Они были давние-давние: папенька, маменька, благородные девицы и кавалеры с джентльменскими проявлениями любви, влюбленные гимназисты, альбомчики со стихами. Она любила читать стихотворение, написанное рукою ее покойного мужа, казалось, совсем недавно:
                Они уходят без возврата -
                Неповторимые года.
                А мы ведь думали когда-то,
                Что будем молоды всегда.
                А нам казалось год от года,
                Когда врывалась в мир весна,
                Что нас помилует природа,
                Что нас не тронет седина.
                Уходят годы осторожно,
                Мы не сдаем своих высот...
                И только зеркало безбожно
                Наш возраст все же выдает.

... Вечерами Софья Павловна садится за рояль, из-под ее сухих рук льются чарующие мелодии Моцарта, Сибелиуса, Чайковского, Листа - с грустинкой, со вздохом. О, этот рояль! Сколько раз она отбивалась от любителей антиквариата, заявляла им:
- Инструмент этот чудный будет вынесен отсюда только вместе с домовиной, куда положат мое бренное тело!

Похоже, им недолго осталось ждать...

Потом появлялся Роман Аркадьевич - отцветший маковый цветок. Высокий старец со строгими усталыми глазами, лысым черепом и ушами топориком, с седыми, до белизны, моржовыми усами. Он умеренно курил, кашлял, прикрывая рот несвежим платочком, мало говорил, а смеялся только вместе с Софочкой, смеялся как-то по-детски, беззаботно. Он был давно одинок и жил на соседней улице.

 Он приходил к ней круглый год. Летом - к вечеру, раза два в неделю, а вот зимой и осенью - каждый день, к восьми утра, хоть часы по нему сверяй. Она встречала его сиянием глаз, и тогда они становились бирюзовыми, небесно-голубого цвета. Выцветшие, они вдруг наполнялись голубизной, как в девичестве. Она всплескивала маленькими белыми ручками, восклицала:
- Ромочка! - и тащила за локоть в кресло.

Потом они пили чай из пыхтевшего электрического самовара. Призывно, радостно позвякивали ложечки, расцветала вместе с хозяйкой настольная лампа.

Когда "Ромочка" приходил утром, это значило, что начались холода, прощай тепло до весны! Он кашлял и топтался в прихожей, расправляя черный зонтик, похожий на большую летучую мышь. Потом приносил из сарайчика в подвале дрова, растоплял камин. Дом был старый, и все жильцы отогревались каминами.

Лица стариков в отсвете камина становились детскими, добрыми и задумчивыми. Постаревшие мальчик и девочка сидели и любовались вечным чудом огня.
И постепенно оттаивала, оживала комната. Софочка - прежняя, на портрете - отогревала голые, мерцающие плечи. Она - настоящая - тоже отогревалась и смеялась потихоньку, словно воркующая голубка.

В праздники Ромочка приносил с собою скрипку, бутылку кагора и букетик незаметных незабудок. Он распаковывал футляр, извлекал из него скрипку и вешал ее рядом с портретной Софочкой - получался своеобразный натюрморт. Она заботливо ставила цветы в вазочку, доставала из серванта-горки крохотные рюмочки-наперстки, на столе появлялась легкая закуска. Они выпивали по наперстку - по два, потом Софочка садилась за рояль, Ромочка прижимал к сивому подбородку скрипку, и комнату наполняли то плачущие, то бравурные мелодии Вивальди, Шуберта, Бетховена и Рубенштейна.

- Вот и все, дети!
- Все? - разочарованно выдыхают ученики.- А где тут любовь?
- Ну как "где"? Еще раз: ей восемьдесят, ему - восемьдесят пять. Каждый день, в пургу, в метель, в проливные дожди он приходит к ней в восемь утра и растопляет камин в комнате, где живет она. Разве это ни о чем не говорит? А такие строки:
                Цветущие маки. Ах, коротки сроки
                И время цветения, как время любви,
                Глядишь, а разлука уже на пороге:
                Они облетели, они отцвели...
                Уже лепесточки на землю ложатся,
                Покорно коснулись холодной земли.
                Не надо, не надо на жизнь обижаться.
                Спасибо вам, маки,- вы ярко цвели!

Дети улыбаются. Они ждали поцелуев, объяснений в любви, томных вздохов, тягостных переживаний. Им понятнее про Ромео и Джульетту, а тут  - старики, камин... Они напрягаются, чтобы разобраться, что к чему, заглядывают в себя, словно проверяя: "Дано... Требуется доказать...".

Они разочарованы. Современные Ромео и Джульетты в джинсах не хотят быть старыми. Да и случится ли с ними старость?


8 апреля 2003 года.                Пос. Шушенское.