Державный мужик

 
                Кто хочет пребывать в благополучии,
                тот должен научиться жить в труде. 
                Плутарх.

В тихий послеобеденный час, когда утренние дела уже кончены, а вечерние ещё не начаты, и коров с выпаса пригонят не скоро, сидели в доме Груни Белоноговой три женщины, три товарки по работе.

Дом Груни крайний по порядку в деревне, словно птица на макушке дерева, надёжно и цепко умостился на вершине увала. Сидеть в доме и не смотреть на улицу просто невозможно, так и тянет направить взгляд на нестройные два ряда изб и домов по сторонам улицы.

Многие из домишек стоят с заколоченными крест накрест окнами – хозяева побросали их  и уехали кто куда, как только набрала силу перестройка. Уехали в поисках работы и лучшей жизни. При коммунистах, когда страной правили они, деревня была полна народа, правда, всё более пожилого и преклонного возраста – молодёжь ещё в те годы оседала в городах.

Прямо под окнами нового пятистенного дома Белоноговых протянулся небольшой овражек, а в конце деревни, за рекой – такой же, как и здесь, увал, прорезанный песчано-жёлтой вспаханной полосой. Там начинаются земельные владения фермерского хозяйства.
А рядом с домом разместилась животноводческая ферма – здесь помещения для тридцати дойных коров, полсотни маточных свиней, около тысячи голов птицы, в основном, куриц.

Всё это фермерское хозяйство с землёй более двухсот гектаров и животноводческой фермой принадлежало бойкому, смышлёному Денису Белоногову, сыну Груни. А теперь его хозяйство осиротело – три дня тому назад Дениса не стало…

Хозяйки дома не было, где-то забегалась в деревне по делам погребальным, а ведь сама приглашала женщин к себе, никто из них не наячивался. Приглашала и строго наказывала, чтобы обязательно все трое пришли.

Клавдия, Анна и Шурочка сидят, как на угольях – ждать да догонять хуже некуда. От нечего делать перекидываются словами, ведут нехитрый трёп, смотрят в окошки… А за всем этим – плохо скрываемое беспокойство: как будем жить без Дениса?

Клавдия завела было историю про злую сноху, которая хотела сгубить свекровь, но её тут же одёрнули – все не раз от неё слышали бесконечные истории про непутёвых сношек. Лучше рассказала бы про тех, кто делает добрые дела, но таких историй у неё в запасе нет. Да и есть ли в деревне люди, склонные к таким делам? Был один – Денис – и того не стало.

Клавдию одёргивание не урезонило. Она тут же, едва взглянув в окно, выпалила:
- Героиня идёт! Поглядите, как вот первый год замужем! Ну, гусыня…

По улице шла Василиса Стодоля – здешняя знаменитость. Когда-то, ещё до распада Советского Союза, о ней писали все газеты: работает телятницей в спаренной бригаде вместе с мужем Петром, имеет десять детей и играет в волейбол. Не диво ли!

- Ей что! Она и выспится, и доест, и допьёт – при таком-то муже!- впервые проронила слова самая молодая из женщин Шурочка.- Без причёски на улицу не выйдет, не-ет! У неё Пётр не только мужскую, но и всю бабью работу делает. А сам и на мужика не похож, трясогузка – и всё тут! На одном месте семь дыр вертит…

- А какой мастер ребятишек-то клепа-ать!- с припевом вставляет Клавдия. -  Десятерых свободно наклепал – и хоть бы хрен по деревне!

- Ты думаешь, все десять – это его детишки? – едко замечает Анна.- Хвати, так двоих-троих  помог сделать наш кобелина Денис… тьфу, царство ему небесное!

- У неё дети хорошие! – вступается за Дениса Клавдия.- Сразу видно, в отца – работящие. Таких бы всем нам троим! Колышка чужого не сломят. Я бы с такой оравой в грязи заросла. А может, они и в Дениса – его  ведь тоже на  одном месте не пришибёшь…

- Так ей что!- это опять Клавдия.- У ней все десять работают. Самый малый – Павлуша – вон опять идёт в магазин. Второй уже раз сегодня. А старшие у нас же на ферме телят, гусей пасут. Полста голов телят – за каждым уследить надо… И что это они так расплодились? Ко мне бы обратились, я заговоры против детей знаю, чтоб их не было. Вот: «Под горою в реке щука Жура стоит, вельми велика…».

- Сама ты щука Жура! – едко прерывает её Анна.-  Заговоры знаешь, а от Дениски троих натаскала – что ж не заговаривала?

- Я – другое дело! Он меня пуще всех вас любил. У тебя ведь от Дениски тоже трое, у Машеньки – двойня. Всех наделил…

Клавдия ладошками хлопнула по толстым бёдрам, согнулась, глядя в окошко:
- Кто-то сюда к нам пробирается… Баба какая-то…

Машенька посмотрела в окно и бросила расставлять посуду с закуской на столе – готовились бабы отметить три дня после смерти Дениса. У всех баб такое было жгучее  предвкушение выпивки, а Груни всё нет, как нет…

- Ох ты! Да ведь это мама Дениса! Белоножиха… Качает её горе-то, качает!..

- А ведь сама Груня в его смерти и виновата,- отмечает Клавдия.- У неё вредная такая присказулька есть: «Ах, чтоб ты сдох!». Вот и напророчила…

- Ты-то почто глупости олонишь?- вступается Анна за свекровь.-  Тебе поверить, так все мы давно бы уж гнили в могиле. Груня по простоте душевной каждого такой присказулькой наградила… Денис у Груни хоть один, но - сын. Она ему всю трудоспособность отдала… Остарелась раньше своих годков. Не героиня – без причёски, без волейбола обходилась и сейчас обходится, дай Бог ей здоровья!

Все трое прилипли к окнам. Женщина во всём тёмном шла к дому наискосок через улицу.

… Каждая одинокая женщина – где бы она ни жила, чем бы ни занималась – видит вокруг себя таких же одиночек. Мужик ли у нас измельчал или запросы у женщин повысились?
 Скорее всего, мужик стал не мужиком, а мужчинкой. Судите сами: раньше в семье мужчина был старше жены, потому что женщина выбирала себе мужа опытного, не мальчишку какого-то, а теперь мужчинка ищет себе в жёны бывалую, старше себя женщину, на которую во всех житейских передрягах положиться можно.  И уж совсем стыдно: любая женщина предпочтёт русскому мужчинке зарубежного мужика – и не потому, что за богатством погналась, а потому, что ей нужен дееспособный, не инфантильный и не ленивый муж.

А русская женщина как была, так и осталась семижильной – везёт на себе все работы по дому, детишек растит, мужа воспитывает, чтоб не запил, не занаркоманил, да ещё и по найму на работе вкалывает: сейчас не социализм, будешь хитрить да изворачиваться, живо места лишишься.

Даже внешне русский мужик изменился в худшую сторону. За собой, за своей внешностью не следит – ходит небритый, мода, дескать, такая пошла. Одежда на нём самая, что ни на есть, неприглядная. Джинсы родились на свет не от требований эстетики, а из крайней надобности – достаточно вспомнить историю их появления. Мужчинке того и надо, со стороны посмотришь – до чего же расхристанный, до чего отталкивающий у большинства из них вид. Лень-матушка обуяла: ни бриться, ни стричься, ни брюки приличные, отглаженные ему не нужны – вахлак вахлаком, плюнуть на такого не зазорно, но … жалко: падать ниже его не хочется. И ведь туда же, «в калашный ряд» лезет – в ресторан, даже на эстраду. Кому, какой приличной, гордой женщине нужен такой, извините, изгой из одиннадцатого века? Измельчал русский мужик, измельчал. Скоро женщины такого мужчинку и замечать не станут. Не оттого ли иные жёны покидают своих так называемых мужей и объединяются между собою в брачные союзы? 

Но вернёмся к женщинам-одиночкам, которые, к чему скрывать, мечтают найти своего принца. Казалось бы, всё дано этим женщинам для благополучного супружества: и ум, и доброта, и обаяние, и привлекательная внешность, и умение создать домашний уют. Но все эти прекрасные качества не любая женщина подарит современному мужчинке. Есть, конечно, в нашем обществе и настоящие мужчины, но их так мало… И всё прекрасное в женщине остаётся зачастую невостребованным. А может, время у нас наступило такое, что ему позволительно так жестоко с женщинами расправляться?

Грустная мысль. Но многим она приносит утешение. Ведь всегда легче обвинить в своих проблемах, в своих огорчениях что-то другое, чем принять всю ответственность на  себя. И первый, самый, может быть, трудный шаг к выходу из одиночества – в том, чтобы отказаться от этой привычной обезболивающей пилюли.

Сказать решительно себе: никто не виноват, что я живу одна. Не виноваты ни судьба, ни жизнь, как бы она ни складывалась, ни люди -  мужчины (не мужчинки!), пренебрегающие мной, и женщины, более, чем я, ловкие и расторопные. Причина – во мне самой, и только я сама могу себе помочь.

Как выйти замуж на деревне, где и мужчин-то раз-два и обчёлся? Как преодолеть одиночество? Оно многолико. У него разные причины. А, значит, и «лечить» его надо по-разному.

Казалось бы, разве это мужики, что живут сейчас на деревне? Один – пьёт, второй – пьёт да ещё и бьёт, третий и не пьёт, и не бьёт – ума у него на это не хватает – но безнадёжно больной ничегонеделаньем. Вот, почти всех и перебрали. Остальные, если они есть, во всём похожи на приведенных трёх.

Но появился на деревне Денис Белоногов, и всё изменилось. Он взял в аренду землю, получил в банке кредит на выгодных условиях, купил трактор, грузовик, другую сельскохозяйственную технику, отремонтировал ферму крупного рогатого скота от погибшего колхоза. Закупил коров, бычка для племени, свиней, кур и гусей. Нанял работниц – мужики побоялись расстаться с самогоном и прочей с ног валящей химией, ёрничали: «Посмотрим, что у тебя с бабами получится!».

А у Дениса всё получилось. Ночей не спал, недоедал, решал бесчисленные проблемы – но получилось! Урожай зерновых – выше среднего, домашний скот и птица – прижились, давали молоко, яйца и мясо. Денис рассчитался с работницами частично натуральными продуктами, остальное – деньгами.

О Белоноговом фермерстве пошла слава по всему району. С каждым годом у Дениса хозяйство укреплялось и множилось. К нему за опытом стали приезжать начинающие фермеры со всей округи. Денис охотно им делился – жалко, что ли? Давайте работайте, дерзайте, поднимайте деревню на ноги! Учил, как  отлучить от себя надоедливых чиновников – взяточников и завистников.

И свои, деревенские мужики потянулись к нему. Неохотно расставались с зельём, приходили: бери к себе, Денис, стыдно – бабы заели, жить хочется по-людски… С первого успеха Дениса призадумались: уж коли у него с бабами так круто дело пошло, не податься ли к нему в работники? Будем сыты, одеты-обуты, в праздники немножко пьяны и нос в табаке. И пошли! Денис: одно условие – работать от души, не пить и не разваливать хозяйство. И не пожалели мужики, что пошли на поклон к Денису!

У Дениса бухгалтером работала родная мамонька -  Груня. Старалась, заботливо сводила дебет с кредитом, считала доходы, подсказывала сыну, на что надо обратить особое внимание.

Незамужние бабоньки себе на уме: вон какой незаурядный жених на деревне объявился. И Денис оказался особенно охоч до женского пола. Окрутил Клавдию, зажили они с нею гражданским браком – сейчас это стало модным: штамп в паспорте мужика не удержит. Появились дети – Денис охотно вписал их на свою фамилию – чего ещё надо?
Чуть погодя Денис стал охотно ночевать у степенной Анны, - и она согласилась на гражданский брак. Тем более, что и нажитых с нею троих детей Денис тоже записал на свою фамилию.

Третьей женой его согласилась стать Машенька – мягкая, податливая, с добрым сердцем и чуткой душой. И с нею Денис нажил двоих ребятишек. Ну, любит мужик бабий пол, души не чает в детях – что ж, теперь его за это убивать, что ли?

Участковый милиционер при новом строе – один на три села. Когда узнал о сексуальных проделках Дениса, сказал ему без обиняков:
- Раньше тебя за эти дела под суд бы отдали, а сейчас – вседозволенность… Не боишься, последователь Жириновского, что тебя бабы кастрируют или за яйца повесят?

Ничего такого бабы не сделали, но Клавдия по заглаза стала называть Дениса просто Вульфовичем.

Вот такая реальность: три жены и все – разные…

… Клавдия. Ей около тридцати лет. В деревне все её знали, как очень живую, общительную, непосредственную. Она легко обходилась с мужчинами, не знала проблем, с кем встретить Новый год или кого из деревенских парней пустить к себе в постельку на ночь-другую. Не скрывала, всем говоря о сильнейшем желании создать семью.

Почему же до появления Дениса она жила одна? Почему вокруг неё было столько молодых людей, считающих за удовольствие провести с нею в интимной близости несколько часов, и никого, кто захотел бы остаться с нею на всю жизнь?

Объяснить это просто, если прислушаться, как говорит Клава о своих приятелях и поклонниках. Во всех её рассказах о них проскальзывает ирония, каждый персонаж поворачивается к публике какими-то смешными, комическими чертами. Видимо, никого эта женщина всерьёз не воспринимала, всех готова была осыпать милыми колкостями. Каждый из мужчин получал от неё кличку, объяснить которую она и сама не могла. Например, Нёша, Волхипка, Кульфа, Жопот и так далее.

Получается это у неё забавно и вовсе не обидно. Мужчины - да и вся деревня - привыкают к новым именам, как будто с ними родились. И они уже не замечают, что вся деревня зовёт их новыми именами-кличками, словно так тому и быть. Но эти –то имена и преграждают парням дорогу к сближению с Клавдией.

Все мы живые люди, недостатки можно найти у каждого. Но почему-то мужчины полагают, что их недостатки уравновешиваются достоинствами. А Клава, пусть в форме шутки, выставляет эти недостатки напоказ и при этом дружелюбно подшучивает, подчёркивает, акцентирует эти минусы, эти слабости. И человек в её представлении выглядит, как шарж на самого себя.

Справедливости ради отметим, что при всёй своёй язвительности она всё-таки неравнодушна к общественному положению своих знакомых. Её избраннику воистину полагалось бы быть принцем, на худой конец особой, приближённой к двору. В её глазах успешный брак мыслился только как брак вверх и ни в коем случае не как брак вниз.

Она встретила Дениса. Среди пьяниц, эгоистов, бездельников, иждивенцев и импотентов наконец-то появился на деревне рыцарь без страха и упрёка, сильный, энергичный, бесстрашный, ни перед чем не пасующий, чуткий, нежный, всё понимающий.  И Клавочка потянулась к нему, как цветок к солнцу…

… Анна. Ей тридцать два года. Недоучившийся врач-педиатр.
В школе, в институте существовала особняком, избегала компаний, общалась только с двумя-тремя близкими подругами и только до тех пор, пока у каждой не появлялся молодой человек. Также замкнуто живёт и сейчас: утром - на работу, на дойку бурёнок, с работы – домой.

 До Дениса считала неприемлемой для себя любую ситуацию, в которой может показаться, что она ищет знакомства, хочет кого-то заинтересовать собой. При этом не переставала мечтать о большой любви, о замужестве, с болью отсчитывала каждый прожитый год. Иногда по ночам просыпалась от того, что, сама того не сознавая, занимается мастурбацией – «подарком» студенток-медичек на втором курсе института. Организм требует своего, и Анна, осознав низость такого занятия, плакала в подушку и самоистязалась…

Но её принц – такова природа её фантазии -  должен сам её найти, оценить, взять на себя всю инициативу. И только полная уверенность в его любви могла оправдать в её глазах какие-то шаги ему навстречу.

Некогда Анна пережила большое разочарование. У неё был любовный опыт, но разыгрался он не по тем нотам, как предписывал ей её идеал, и это стало для неё настоящей трагедией. Вот она, сила завышенных ожиданий: вместо того, чтобы прозреть и избавиться от иллюзий, женщина окончательно закостенела в них и начала вести себя, как монашка, не переставая при этом надеяться, что чудо, в конце концов, произойдёт.

И оно произошло! Денис всё чаще и чаще заходил к ней домой, каждый раз находя подходящий предлог. Кончилось всё тем, что Анна, сама того не осознавая, очутилась в объятиях Дениса, причём в кровати и оба - в костюмах Адама и Евы.

- А что скажет Клавдия? – очнувшись от ласок, спросила она Дениса.- Она же – твоя жена…

- Жена – не стена, можно отодвинуть,- ответил Денис известной среди мужчин отговоркой.

И захохотал во всё горло, показав все тридцать два зуба, белых, как кипень…

…Машенька. Двадцать четыре года. То же, как и Анна, несостоявшийся специалист. Училась на юриста.

Её явно тянет к мужчинам. Всегда на деревне есть кто-то, с кем она встречается. И ей неважно, в каком он возрасте, было бы что в штанах. Но держит она своего ухажёра всегда на дистанции, как та жена генерала, которая при случае напоминает ему: «А думал ли ты когда-нибудь, Иван, что будешь спать с генеральшей? Так что знай свой шесток!». Машенька эмоционально раскрывается только перед подругами и коровами, когда их доит.

Резкой, ироничной она почти никогда не бывает, у неё нет стремления кого-нибудь обидеть, но никогда не упускает случая, чтобы ввернуть, что она мужчин – как класс – считает людьми несерьёзными, ненадёжными и безответственными. Правда, назвав всех мужчин ужасными людьми, тут же через запятую признаётся, что они для неё – загадка, как египетские сфинксы, она их не знает и не понимает.

Естественно, что мимо Машеньки лихой Денис так просто не мог пройти, а когда она ему призналась, что беременна, он весело ответил:
- Не вешай нос, Машенька! Не ты первая, не ты и будешь последней. Всех вас, Баб, ждёт такая участь… Баба, что мешок, что положишь, то и несёт…

- Так ведь, Денисочка, у тебя уже две жены есть…

- Какая разница? Хоть пять… Ты будешь третьей! А как самая молодая, то и самая желанная – гордись!

…И ещё надо добавить, что все три женщины ждали не просто принца, а принца-спасителя. Вот он появился в лице Дениса Белоногова – сильный и несокрушимый, -  и всё взял на себя, всё в жизни несчастных женщин изменил к лучшему…

Денис своим неординарным поведением доказал два новых жизненных постулата. Во-первых, на смену легкомысленным вертушкам в моде нынче становятся серьёзные и глубокие женские натуры, к которым только знать надо, как  подступиться. Во-вторых, зачем уважающему себя мужчине официально через ЗАГС ии церковь жениться, брать на себя юридическую ответственность за жён и детей, когда все радости и наслаждения можно получать почти бесплатно…

И третий постулат, древний, как сама жизнь: только курица гребёт под себя, а настоящий мужчина гребёт к себе, создавая тем самым материальные блага и устойчивое положение в обществе, а это привлекает женщин сильнее и крепче, чем самые красноречивые признания в вечной любви.

…Со всхлипом растворилась дверь, и в дом вошла Груня, мама Дениса – высокая, костистая женщина в чёрном платке, сбившемся набок. Она была какая-то вся перекорёженная от внутренней боли. Только глаза её были, как ни странно, сухими. Такое страшное горе, а она плакать не могла. Всё в себе носит, всё внутри себя выжигает.

Груня вошла и оперлась сразу локтями и грудью о стол, подогнула ногу и стала смотреть куда-то в одну точку.
- И сегодня, сказали, не привезут его…- после долгого молчания проговорила она.
- И нечего тебе ходить на людях зря! – выскочила вдруг Клавдия.

В комнате замерли, лишь низким грудным голосом ахнула Анна.

Женщины старались не смотреть на Груню, отводили, прятали глаза по углам: совестно было за выходку Клавдии. Но и глубокого сочувствия не было на их лицах. Какое-то скорбное превосходство перед несчастной матерью Дениса, какой-то непонятный укор читался в их глазах – чего, мол, стонешь, мы тоже не без нервов, нам тоже не сладко.

Груня, похоже, не обиделась приёму. В ней что-то притупилось, кроме неизбывной тоски и боли. Стукнув костлявым телом, сразмаху, как стояла, так и села на лавку.
Она была выше всех в доме, даже под приспущенным платком видны были широченные плечи, которым и мужик иной мог позавидовать. И лицо её, угловатое, неровное, обострённое чёрным платком, было тоже не женское. И страшное горе перегорало в ней не слезами, не по-женски, а как-то неловко и жутко, как у мужика.

Груня не стонала, не заламывала рук, не голосила по покойнику, как это принято на Руси. Её большое, сильное тело лихое горе лишь шарахало из стороны в сторону, клонило к земле.

… Третьего дня сын её  Денис погиб – погиб нелепо и неожиданно.
После обеда он сел за руль своей «Ауди» и покатил в клуб смотреть кино -  до всего ему было дело, и он решил проверить,  хорошо ли показывает фильмы новый киномеханик. Сеанс был детский, тем не менее, Денис  крепче надушился, подчесал курчавящиеся золотистые полубачки, надел светлый костюм и стал, как всегда, приятным, неотразимым.

Рядом с ним сидел мужчина, прозванный Клавдией Алголом, но смотреть кино он уже не мог. Он был сильно выпивши – во время сеанса даже свалился с кресла. Денис его поднял и посадил удобнее – поухаживал за первым мужем Клавдии. Теперь он тихо полулежал и никому не мешал, но пахло от него сивухой так, что Денис встал и в темноте ушёл из клуба.

Денис напрямую подкатил к своему офису и встретился с Павлом Кулибаба. Их давно тянуло друг к другу – сказывалось сходство характеров, - и последние их отношения можно было назвать почти дружескими.

На фермерском тракторе Павел тянул за собой брёвна для строящегося на средства Дениса детсада. На мягких тросах брёвна, как большие рыбины, купались в дорожной пыли, крутились, с глухим стуком бились друг о друга. Павел почему-то остервенело посматривал на них и рывками поддавал газ.

Вообще-то не его это дело – таскать брёвна на тракторе. Он привык крутить баранку грузовой машины. Но на прошлой неделе он сел за ту же баранку крепко выпивши и перевернул машину. Денис разжаловал его из шоферов и не посчитался с тем, что Павел – его друг: пригрозил, что высчитает из зарплаты стоимость пролитого молока и раздавленных фляг…

Завидев дружка, Павел притормозил, спрыгнул из кабины на землю. Поздоровались. Павел сегодня сиял, как хорошо начищенный медный таз, и не вытерпел, похвастался:
- Денис, можешь поздравить меня с сыном!

- Тю-ю, сдурел! Твоя Сонька брюхатой, вроде, не была, а ты – «поздравь с сыном». Откуда он у тебя? Во сне приснился? Глюки начались – не жри сивуху!

- Оттуда же, откуда и у тебя! - разулыбался Павел.- Да не Сонька родила, конечно! Настя Козлова… Ты что, не замечал, как я почти весь год за ней притопывал, как молодой петух? С тебя пример беру, половой гигант!

- Да-да!- вспомнил вдруг Денис.- Что-то такое было!.. Так с сыном тебя, кирюха! Дай, обниму!

Они обнялись. От избытка чувств даже расцеловались. Потом коротко посовещались, и Денис исчез в дверях магазина.

На крыльце магазина давно уже стояли Соня Кулибаба и Таня Сомова. Стояли, перемывали косточки сельчан, делились сплетнями и не могли не видеть, как вели себя при встрече Денис с Павлом.

Соня выдала:
- Ой! Мой Пашка опять шары налил! Видела, целуются? Как влюблённые…

- Да ну их! Эка невидаль, водки нажрались…

- Ну, мой сегодня взбучку получит! Живьём съем и не поморщусь. Наглец! Глянь, Денис сюда прётся! За водкой…

Хорошая жена у Павла – здоровая, нежная, только легкомысленная какая-то. После свадьбы по-прежнему крутилась с незамужними бабёнками, бегала на гулянки. Павел ревновал её, изредка поколачивал, но ей это только нравилось – бьёт, значит, любит.
Таня и Соня стояли на крыльце магазина, доставали из пакетов пряники и кидали офисной собаке Биму. Он двигал их мокрым носом и не ел. Соня дробно переступала по крыльцу каблучками-шпильками, смеялась: вот, мол, пёс, а вкусу человек может позавидовать – ему кузбасских пряников не надо, ему минусинских подавай!

Павел залез опять в кабину и оттуда маячил что-то руками своей дражайшей половине, один раз даже крикнул что-то, но Соня и ухом не повела. А когда Таня, косясь на Павла, шепнула ей что-то на ухо и прыснула, его молодая жена вовсе демонстративно повернулась к Павлу спиной.

Тут на крыльцо из магазина выбежал Денис. В обеих руках он держал по бутылке водки. Он поднял было руки, показывая Павлу покупки, но увидел Таню и Соню, широко улыбнулся, раскинул руки прямо с зажатыми бутылками, сгрёб обеих женщин за талии и полез целоваться. Женщины завизжали…

Взревел трактор Павла и рванул прямо к крыльцу. Ничего плохого Павел не хотел, только решил жену немного попугать – подъехать на скорости и враз остановиться, а у баб бы поджилки затряслись…

Но педаль газа и педаль тормоза у трактора совсем не такие, как у трёхтонки. И не рассчитал Павел…

Что было потом, никто толком не запомнил. Только взвизгнул Бим и закричала Таня. Соню уже потом, после всей этой суматохи, нашли целую и невредимую за пустой железной бочкой, но без сознания…

В райцентр до больницы Дениса не довезли, скончался по дороге на третьем от деревни увале. Люди потом говорили, если бы вызвали вертолёт, Дениса ещё можно было спасти…
 
…Груня долго ещё молчала. Сидела на лавке  с неестественно  малиновым лицом и смотрела на женщин белыми, мутными глазами. У женщин уже перегорало желание выпить, чтобы отметить третий день после смерти Дениса, помянуть покойного, пожелать его душе царства небесного, как это принято у православных.

А Груня всё молчала. Не вытерпела Машенька:
- Тётя Груня! Если хошь, мама!.. Почто забыла, зачем нас позвала? Ты говори давай! Нечего в молчанку играть!..

Крик ли этот встряхнул Груню, или сама она очнулась, но только малиновость с её лица стала скатываться, как пот в сенокос, и глаза постепенно приобрели свой цвет и блеск.

- Не кричи, Машенька,- мягко сказала она.- А за «маму» спасибо! Дайте немного прийти в себя… Собрала я вас вот зачем. Перво-наперво, надо Дениса помянуть… Вы, девоньки, соберите на стол, что в доме найдёте. Холодильники – их два – проверьте, в кладовку загляните. Это – раз! А второе – Машенька от нас уходить собралась. В город уезжает, в Красноярск. Там её ждёт то ли новый принц, то ли король какой-то. Так, без приданого, мы её и моих внуков не отпустим…

«Девоньки» кинулись собирать на стол. Попутно вполголоса вели разговоры.

- Сколько грозят дать дружку-то Дениса? – это Анна.- Порешил человека…

- Павлу? Сказывают, пять лет, не больше. Не-пред-на-ме-рен-но-е убийство,- по слогам произнесла Клавдия  мудрёное юридическое определение.- Адвокат нахальный попался. Всех обговорил…

- А всё потому, что характеристику хорошую Павлу сельсовет дал,- встревает в разговор Машенька.- Сокола нашего, Дениса, им не жалко, а Павла, пьянчугу, выгораживают.

- Как не говорите, подружки, а Денис меня больше всех вас любил,- перевела разговор на другую тему Клавдия.- Это он мне в постели всегда говорил…

- Слушай ты их больше, мужиков-то! – это Анна.- В постели он тебе что хошь наговорит…

- Любил технику наш Денис,- опять Машенька.- Так от этой проклятой техники и погиб…

- Смерть причину найдёт! – заключила Анна.

Сели за стол. Груня всем налила по большой стопке – нет, не самогона, а водки-медалистки «Шушенская  хлебная». Сказала:
- Помянем, девоньки, сыночка моего, раба Божьего, ясноглазого Дениса. Царство ему небесное!

Выпили. Воцарилась тишина. Все закусывают. У русских всегда так: после первой стопки наступает такая тишина, хоть ножом её режь.

- Ну, вот, девоньки! Теперь о деле. Это фермерское хозяйство создавали мы с сыночком. Он у меня один на первых порах все должности занимал – и швец, и жнец, и на дуде игрец. Трудно ему приходилось, кто бы знал… А бухгалтерию вела я.  Теперь Дениса не стало. Надо кого-то ставить во главе хозяйства. Без хозяина, как без головы, дело не пойдёт! Самозванцев нам не надо – это я имею в виду вас двоих,- Груня кивнула в сторону Клавдии и Анны.-  Короче, заведовать хозяйством буду я! – при этом Груня так стукнула кулаком по столу, что зазвенела посуда.- Вот за это давайте и выпьем вторую!

Тост был весом. Никто из женщин не попытался возразить. Если подумать, закон и истина на стороне Груни. Чего же возражать против очевидного?
Выпили и по второй. Молча закусили.

Ждали, что ещё скажет хозяйка. И она сказала:
- Бухгалтерию будет у нас вести Анна. Ничего! Не пугайся, научишься… Где будет трудно, я подскажу. Освоишь компьютер, программу, и дело пойдёт, как по маслу!

- Справлюсь ли?

- Справишься! Не боги горшки обжигают.   У тебя какая-никакая грамотёшка есть… А теперь перейдём к последнему вопросу.

- Это вы обо мне? – пропищала Машенька.

- О тебе, девонька! И обо всех нас…

Груня подумала, с чего начать. Если быть правдивой, Машеньку отпускать из хозяйства не хочется: работница она первостатейная, да и, как ни крути, родная ведь, хоть и не венчанная, Загсом не окрученная, нерасписанная. Дениса жена, как и две другие. У неё двое детей, стало быть, её, Грунины внучата, течёт в них кровь Белоноговых.

Груня вспомнила, как пытала её в коровнике. Машенька ей всё как на духу рассказала: «У меня, тётя Груня, ещё в институте жених был, Мишей звали. Любила я его до беспамятства. И он говорил, что любит меня. А потом злые люди нас разлучили. Миша всем хорош был, по всем статьям, но легковерный. Ему и сказали: «На ком ты жениться хочешь? Машка твоя только с виду благоверная, а изменять тебе будет на каждом шагу. У ней и мать такая была, и она сама постоянно перед парнями хвостом крутит». Миша мой, дурачок, отвернулся от меня, чужих речей наслушавшись. А потом и вовсе на другой женился, на моёй подруге… Я письмо от него недавно получила. Пишет, что жена его при родах умерла, оставив ему двоих детей. Пишет, что по-прежнему любит меня, зовёт к себе. Он знает, что и у меня двое детишек. Ничего, говорит, всех вырастим!».

Вздохнула Груня, вспомнив умоляющий взгляд Машеньки там, в коровнике.
- Вот, девоньки, Машенька просится уйти из нашего хозяйства. Причина уважительная. Надо, думаю, её отпустить!

- Да пусть идёт на все четыре стороны, мы и без неё не пропадём! – подала голос Клавдия.- Это я у Дениса любимой женой была, так я никуда сроду не пойду, с вами останусь.

- Пусть уходит,- рассудила Анна.- Если плохо ей в городе станет, пусть возвращается, мы её всегда примем. Как родную сестру примем…

- Вот и я так же думаю, - снова повела свою линию Груня.- Только думаю, что нельзя её отпускать с голыми руками. Какая-то часть в Денисовом хозяйстве есть и её. Надо всё справедливо распределить, по закону, чтобы девоньке с детишками не обидно было. Им ведь жить надо на что-то…

- Законов-то мы и не знаем,- вставила Клавдия.- Как коров доить, знаем, а законов – нет.

- Я ходила к нотариусу в район, советовалась. Ещё когда Денис жив был, на всякий случай,- Груня поднялась со стула, голос её окреп и затвердел.- Он мне сказал, что право на наследство имеют только близкие родственники. Это родители и дети умершего, а также законные жёны и мужья. Вот вы – Клавдия, Анна и Машенька,- вроде и жёны Дениса, а по закону выходит, что нет, не жёны, а сожительницы. Вам такого права не предоставлено.

- Как это так? – возмутилась Клавдия.- Это чтобы любимой жене отказать в наследстве, да где ж это видано?

- Тихо! – командным голосом произнесла Груня.- Все вы – любимые, да только не законные, не обвенчанные и Загсом не утверждённые. И ты, Клавдия, больше не шебарши! Дай мне до конца сказать. Значит так, ни одна из вас троих не имеет права на наследство.

- Вот и пусть уходит ваша Машенька безо всякого Якова, без наследства то есть! А то Груня развела тут антимонию…- опять не стерпела Клавдия.

- Погодь, девонька, остепенись! – сдержала Груня порыв Клавдии.- Значит, по закону такое право имеют только я, как мать Дениса, и его детишки. Сколько их у него? Посчитаем! У Клавдии – трое, у Анны – тоже трое, у Машеньки – двое. Всего, значит, восемь душ. Со мною – девять.

- Как же мы будем хозяйство на девять душ делить? – спросила Анна.

- Я к тому и подхожу,- ответила Груня. -  На это есть суд и нотариус. Чтобы ни у кого из вас не возникло подозрений, что я несправедлива, пусть суд определит долевое участие каждого из нас в наследстве Дениса. Этого же требует и нотариус. Значит, суд и нотариус помогут нам и хозяйство наше оценить, и по справедливости его разделить. А вы как думали? К таким делам нельзя подходить с наскока… Думаю, налоговая инспекция тут не при чём: сын налоги платил регулярно. Но на всякий случай проконсультироваться надо. В том же суде,  прямо на процессе. Налоговики, конечно, любят с предпринимателя три шкуры драть…

- Вы, мама Груня, конкретно обо мне скажите,- попросила Машенька.

- Значит, тебе, Машенька, достанется две девятых части общей стоимости хозяйства. Я тебе деньгами их и отдам. Не коровами и не курами – не повезёшь же ты их в город, -  а наличными денежками получишь.

- Завтра же, тётя Груня, поезжайте в район, идите в суд,- заключила рассудительная Анна.- А если мужики тело Дениса привезут, мы тут втроём всё обиходим, всё сделаем, как следует… Не беспокойтесь – не пятый снег на голову…

- Да, на том и решим,- заключила Груня.- Кто хочет ещё выпить, пейте, закусывайте вдоволь! Но не до песен и плясок! Смотрите мне! У всех у нас горе великое… Этого ещё нам не хватало! А я пойду прилягу, отдохну малость. Может, кто ещё хочет что-то спросить, добавить – давайте, пока я не подалась на кровать.

- Я вот что хочу сказать, - поднялась со стула Анна.- Хочу сказать пару слов о нашем Денисе. Какой он был человек! Державный был он человек, вот что! Тем его и помянуть надо! Сначала бабы, а потом и мужики к нему потянулись -  он им всем работу  дал. Люди о пьянке забыли, жить по-человечески начали. Из соседних деревень люди стали к нам переселяться, чтобы с нами жить. Это ценить надо! Кино сколько лет в клубе не показывали, а теперь и это есть. Хорошего баяниста Денис в деревню перетащил – самодеятельность появилась. Проблему с детьми государство решить не смогло – Денис сам пример показал. Детский садик в деревне начал строить, учителям, хоть невеликую, надбавку из общего дохода выделил. Медпункт возродился – и всё усилиями Дениса. Деревня до него без света сидела – он столбы новые поставил, провода протянул, теперь у каждого телевизор показывает. Ребятишек бабы стали рожать, своих незаконных всех на свою фамилию взял. Хозяйство расширять задумал – пасеку хотел поставить, пруд сделать, в него хорошей рыбы запустить.
И жили бы люди, как у Христа за пазухой, но нелепый случай сгубил Дениса. Старики сказывают, хороших людей Бог прибирает, они, видать, и на том свете в дефиците. Денис рай на земле хотел сделать, но оказался в раю небесном. Больше бы таких  людей, как Денис, на нашей русской земле было, жили бы, как подобает людям, не завидуя иностранцам. Господи, пошли ему царство небесное – он его заслужил трудами своими!

Анна смолкла.

Груня плакала навзрыд. Впервые после гибели сына плакала…

19  апреля  2007  года.                Пос.   Шушенское.