Испытания на прочность

                Плачут  горестно  стены  больничные.
                Разве наши трагедии  личные?!
               
                Вера  Ивченко, 11 лет.
                Из стихотворения  «Р е к в и е м».

Возвращаясь из командировки в Москву, в аэропорту Домодедово мне довелось повстречать одну женщину, судьба которой сложилась необычно, а можно сказать и так – трагично.

Лётные коммуникации порта были забиты самолётами. За последние два дня по метеорологическим условиям отсюда не вылетала ни одна крылатая машина. Здание  аэропорта переполнено до последнего выдоха пассажирами.

Едва находя просветы между отлетающими, я чуть не наступил на оброненный кем-то паспорт.  Я поднял и раскрыл его: Вера Павловна Золотая.  Билет до того же города в Сибири, куда  лечу и я. Тот же рейс и дата, что и у меня. Невольно испытав некоторое удивление от фамилии пассажирки, я стал пробиваться к справочному окну. И здесь столкнулся с женщиной, что была уже вся в слезах от потери…

Мы с нею проговорили все четыре часа полёта. Как это часто бывает с попутчиками в дороге, Вера Павловна пошла на доверительную откровенность, сбивчиво, пропуская хронологию событий – она сильно волновалась, - рассказав мне свою судьбу, которую придумать невозможно. И над которой я думал многие дни после этой встречи. И думал я так: упаси нас, Боже, от подобных испытаний и дай силы, если придётся через них пройти, пережить, не искалечившись духом.


Кто-то подкинул к входной двери детского приюта свёрток. Когда его развернули, обнаружили трёхмесячную девочку с золотистым цветом волос, записку с именем «Вера» и две старинные золотые серьги. Одна из нянечек воскликнула:
- Серьги золотые, цвет волос такой же – давайте дадим ей фамилию Золотая!
С тех пор, с лёгкой руки нянечки все стали  называть её Золотая да Золотая,  и такую фамилию  в документы записали.

Она и впрямь оказалась девочкой золотой: росла не по возрасту сообразительной, ласковой, доброжелательной и всегда весёлой. Что довелось испытать ей в приюте, как кочевала она по другим приютам, какие треволнения пришлось ей пережить, можно только предполагать, а всё-таки выросла она в большеглазую, высокую и ладную девушку. В такую, надо сказать, девицу, при встрече с которой женщины завистливо вздыхали: царица! – а парни бледнели: хо-ро-ша-а! Короче, у всех Вера стала на примете.

Понятно, что такая красавица в девушках не засиделась. Первому же понравившемуся ей парню в ответ на предложение руки и сердца она в свои неполные семнадцать лет ответила «да». И родила ему одного за другим двух сыновей.

Ни с какого не с горя, а просто по слабости характера муж её Вася стал попивать, да ещё как: бывало, под забором его подберут да под руки домой приведут. В короткое время опустился Вася, как говорят, ниже травы, стал жиже воды, и никто уже не удивлялся его запоям. С работы Васю гнали, у людей он стал бельмом на глазу, а уж сколько слёз пролила Вера, никто не ведал.

Соседки ей говорили:
- Не дивись, девонька! В кого же ему трезвенником-то быть? Яблочко от яблоньки недалеко падает – в отца пошёл! Отец-то, прости Господи, ни одного дня без спиртного не пропускал, всё на ушах домой приходил. Так и умер в пьяном угаре… Крепись, Золотая!

Вера с семьёй жила в маленьком, уютном посёлке, где все друг друга знали, все – на виду. Здесь жизнь человека шла без всяких тайн, и любой проступок сарафанное радио разносило из конца в конец в тот же день, обрастая мыслимыми и немыслимыми подробностями. Здесь все Вере сочувствовали, по посёлку шла молва:  тяжкая доля досталась бедной сиротинушке! Так и привыкли её жалеть: сиротинушка, горькая судьбинушка.  Но, как это у нас бывает, никто не протянул руку помощи…

Нашлась только одна пожилая пара в соседях, стала она Вере вместо родителей – за мальчишками присмотрят, копейкой помогут… У неё руки от этого внимания немного развязались, исподволь стала она Васе крепкой опорой. Иные жёны в том видят исправление мужа-пьяницы, чтобы изо дня в день ругать его, шею пилить, но Вера была не из таких.

Она стала полегоньку, словом да делом отваживать Васю от пьющих дружков, стала занимать его вместе с сыновьями разными делами по хозяйству. Хвалила его, когда он добрый пример мальчишкам подавал, ласкала жадно и неистово, когда он того заслуживал. Стала хорошие книжки ему подсовывать, в вечернюю школу его уговорила ходить, и сама с ним ходила.

Мало-помалу привык Вася к новому образу жизни, взялся он, наконец, за ум, за воспитание своих детишек,  понял, какую неоценимую помощь в привыкании к трезвой жизни оказала его любимая супруга.

- Золотая ты моя жёнушка!- бывало, расчувствуется он.- Что бы из меня получилось, если бы не ты? Так и подох бы где-нибудь под забором или в канаве, как папенька родной – прости, Господи, не тем словом помянут!

Шло время. Поступил Вася в институт на  заочное отделение. На работе оценили его старание жить по-человечески, поставили начальником, небольшим, правда, но всё же доверили ему руководить работящими людьми.

И дети выросли. Старшего, Дениса, призвали в армию и сразу после шестимесячной учебки направили в Чечню – воевать. Младший, Максим, в техникум поступил, уехал учиться на геолога в другой город. Остались Вера с Васей вдвоём.
Однажды вечером после работы Вася что-то занемог. Сказалась, видимо, беспробудная пьянка. Вера пельменей настряпала, рыбную строганину приготовила – стол благоухал. А Вася ничего не может есть. И на месте уже сидеть не может: как ни сядет, как ни повернётся – всё больно.
- Может, тебе «скорую» вызвать?- предложила Вера.
- Да нет, не надо! Завтра к врачу в поликлинику пойду,- отказался Вася.
А сам, как ни крепится, потихоньку стонет и от боли морщится. Кушать совсем не стал, на пустой желудок лёг спать. А утром уже мёртвый на кровати лежал…

Надо ли рассказывать, что с Верой было? Сколько сил, нервов и сердца своего израсходовала, чтобы муж человеком стал,- пожалуй, легче было бы ещё одного ребёнка родить. Да Вася ей вместо третьего сына и был, так нелегко достался. Она его  своими руками, душой своёй выпестовала, наконец, сделала таким, о каком мечтала. Только-только гордиться своим замужеством начала и… потеряла мужа. Овдовела в тридцать пять лет.

… Если нужна была судьбе жертва в этом маленьком городке – она её нашла. И совсем от дома Веры Золотой не ходила.

Вера после похорон мужа в больницу слегла с гипертоническим кризом. Только-только врачи её отходили, ещё и в доме после больницы не освоилась, стучат в дверь:
- Примите срочную телеграмму!
Она расписалась, прочитала и… упала на руки почтовому работнику. Оказалось:  младший, Максим, что в техникуме учится, попал в больницу, лежит в тяжёлом состоянии.

Вера утром, еле волоча ноги, села на поезд – и в тот город, где Максим, направилась. Всю ночь в поезде провела и, конечно, даже не прилегла, век не сомкнула, всё таблетками шуршала, прогоняла горячий звон в голове.
- Что ты там, тётенька, всё шуршишь, спать не даёшь? Ну, будто мышка какая,- свесился с верхней полки молодой пассажир.
- Молчи, парень! Это не я, это горе моё тебя беспокоит…
В больницу Вера вошла на ватных ногах:
- Господи, что случилось?
Медсёстры ей всё объяснили. Оказалось, дедовщина из армии и в учебные заведения докатилась. Максима в общежитии старшекурсники «учили» послушанию и раболепию, сломали два ребра и ключицу, били до тяжёлого сотрясения мозга.

Вера наотрез отказалась выйти из больницы, из сыновней палаты. С трудом выпросила у нянечки одеяло, расстелила его на полу и осталась при сыне и за сиделку, и за уборщицу. О себе уж и не думала. Хорошо было хоть то, что сёстры её кровяное давление измеряли да тайком от врачей подкармливали, таблетками от высокого давления снабжали.

Два месяца Вера выхаживала на чужой стороне Максима. Пока в больнице находилась, старший сын Денис из Чечни вернулся. В пустой дом. Парень оказался с умом: один, без матери и картошку выкопал, и овощи с огорода снял, - соседи помогли ему их засолить, в погреб прибрать,- и дров на всю зиму припас. Да плюс к тому, и на хорошую работу устроился – пошёл сварщиком к сантехникам. Надумал родительский дом ремонтировать – выставил опалубку фундамента, цемент купил.

Вера старшего сына слезами радости встретила и горя скрыть не смогла:
- Максима, сынок, в техникуме покалечили, взял академический отпуск по болезни. Сейчас ушёл в поликлинику, скоро подойдёт… А что батька ваш умер, царство ему небесное, я тебе уже писала.

- Не плачь, мама!- успокаивал Денис.- Всё образуется! У тебя же теперь два мужика в доме…

Но недолго радовалась мать возвращению Дениса из армии. Месяца не прошло, как беда опять нагрянула в дом Веры Золотой. Вечером возвращался Денис с работы на своём мотоцикле и был сбит УАЗом, за рулём которого сидел пьяный водитель.

Опять – больничные стены, и сын в коме. Три дня прошло, и Денис, не приходя в сознание, умер…

Постарела Вера – враз. Ходила она теперь так, будто по дороге в землю врастала. Постоянно себя истязала: чем от рока, от судьбины горькой откупиться? Закаменел в мешках купленный сыном цемент, и вместе с ним закаменело  сердце Веры. Глаза потухли…

- Золотая опять на могилки пошла,- глазели в окна соседки.- Бедная головушка! Сирота как есть…

Люди опять жалели её, но снять непосильный груз горя с её покатых плеч не могли – как это сделать, кто бы подсказал. Теперь с нею здоровались издали и тихими голосами, словно боялись разбудить, разгневить её горе плакучее. И оглядывались, сочувственным взглядом провожая постаревшую не по годам женщину. Жалеют у нас на Руси несчастных, чувствуют себя рядом с ними в чём-то виноватыми. Виноватыми, видимо, в том, что живут люди в относительном благополучии, а вот Вера несчастная… В сравнении боль познаётся острее.

… Прошло ещё четыре года. Вера весь их снег и иней собрала на свои волосы, и стали они уже не золотые, а серебряные – потеряли в качестве. А ведь всего-то сорок лет ей к тому времени исполнилось…

И однажды… Чего только не происходит вот так однажды – и страшное, и счастливое.

Была весна. В палисаднике под окошком у Веры проклюнулись крокусы и нарциссы, на могилках мужа и сына – анютины глазки. Как-то вечером залаяла её собака на кого-то, стоявшего в потёмках у калитки. Набросила Вера на себя пуховый платок, окликнула:
- Вы к кому?
- Денис здесь живёт?- вопросом на вопрос ответил незнакомец.
- Заходите!- пригласила Вера.-  Я собаку подержу.

В калитку вошёл высокий мужчина. Ещё во дворе стал объяснять:
- Мы с Денисом вместе в Чечне воевали. Я был его командиром… Он что, в доме?

Промолчала Вера.

Зашли в дом. И по портрету Дениса, окаймлённому траурной лентой, приезжий догадался обо всём:
- Как это случилось?

Спросил бы о чём полегче. Вера с пятого на десятое рассказала, как погиб Денис. Незнакомец посмурнел:
- Как глупо получилось! Чеченская пуля его не брала, в каких только не бывал переделках. А тут в мирной обстановке, дома погибнуть от какого-то алкаша – ума не приложу!.. Вы меня простите, не думал, не гадал, что своим приходом растревожу вашу боль. Жаль парня! Жаль и вас!

Помолчали.

Потом он рассказал Вере, что демобилизовался со сверхсрочной службы раньше положенного, списали его из армии по болезни.
- Ехал в свою деревню, а дорога мимо вашего посёлка. Дай, думаю, заеду – друга попроведаю, а если есть шансы на хорошую работу здесь устроиться, то и осяду у вас. Мне ваш адрес Денис дал… Вы меня, на ночь глядя, из своего дома не прогоните?
- Ой, да что вы? Вы – наш гость дорогой! Как же я могу вам в крове отказать, если дружили когда-то с моим сыночком?


И осел гость у Веры. Бывший командир Дениса Николаем назвался. Она приняла его как брата родного, как подарок от сына. И Николай рассказывал, рассказывал о Денисе, он так много о нём знал, так хорошо о нём отзывался. Ночь пролетела в разговорах, и оба этого не заметили…

Это было что-то необъяснимое, как удар молнии среди ясного неба. Вера полюбила Николая – и падала, падала в это своё чувство, которое она стеснялась даже назвать настоящим именем – любовью. Падала, как с небес на землю, до которой всё никак не могла долететь. Ведь это ж надо, почти на старости лет полюбить! Да так глубоко!

Так и остался Николай в её доме. Сначала – ночь переночевать. Потом – за квартиранта. Потом – за мужа. Оба,  как в юности, робели, что так неожиданно и быстро всё это с ними случилось. Николай давно своей семьи лишился, потому и в Чечню напросился, чтобы о своей тяжкой женитьбе забыть, Вера тоже давно вдовствовала. Вот и встретились два одиночества, и слились в одну семью.

- Верка-то со своим примаком, глянь, куда-то направились,- переговаривались вслед им соседки.

И уже не Верой, а Веркой стали звать. Помолодела, что ли, она?

- А муж-то, ты посмотри, молодой-то какой! Прости, Господи, в сыновья годится,- уже и осудили.

Она и сама себя судила: на восемь лет Николай моложе её. Тут же и оправдывала: на соседок нечего обращать внимания, сейчас, знать,  поветрие такое на мужиков нашло – женятся на бабах много старше себя. И металась душа её, и болела. Любовью болела, счастьем негаданным, виной за это счастье и стыдом за позднюю любовь.

Спасибо младшему сыну – он один мать не судил, не ревновал к памяти отца, ни словом не обидел. Всё-всё понял и простил… А как-то сказал:
- Весной, мама, женюсь и начну дом строить. А что? Усадьба у нас позволяет – больше двадцати соток. Будем жить рядышком!

… Вера по ночам просыпалась – всё не верилось, что счастье ходит в одиночку, не под руку с несчастьем. А вдруг да несчастье грянет? Сколько она бед нежданных да негаданных перенесла!  Зарекаться от них не надо.

И как в воду глядела – знать не кончились её невзгоды. Больно дорогая выпала Вере любовь. Она зачем в Москве-то оказалась? У Коли, её мужа врачи обнаружили обострение лейкемии – по-нашему, значит, белокровия. Он в армии облучился, а Вере об этом сказал в тот памятный первый вечер, как она его от калитки в дом позвала.

Врачи, правда, говорят, что ничего страшного нет:  организм молодой, с болезнью справится. Сейчас, говорят, научились делать пересадку кроветворного костного мозга, только на операцию надо ехать за границу. Не верит что-то Вера врачам. Может, только обнадёживают, чтобы заранее не паниковала? Может, такую операцию где-то и делают, только в какую копеечку она влетит? И где взять такие деньги?

А Вера готова душу свою в Николая вложить, только чтоб он жил. Никогда не верила она в Бога, а сейчас все надежды стала на него возлагать. В книжках почитала: даже учёные стали признавать, что есть что-то над нами такое, по-простому в народе Богом называемое. Теперь в бессонные ночи и по утрам стала она молить его:
- Спасибо, Господи, за подарок, за дорогую эту и несчастную любовь! Сколько дней ты на неё отпустишь, не ведаю, но за каждый её день великое тебе спасибо! За всякую минуту, за каждый миг - не ропщу, но благодарю…

Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесёт мне грядущий день. Во всякий час этого дня во всём наставь и поддержи меня. Во всех моих делах и словах руководи моими мыслями и чувствами. Руководи моею волею и разреши мне молиться, надеяться, верить, терпеть, прощать и любить…


Когда самолёт приземлился, и мы спустились по трапу на взлётное поле, я пристально всмотрелся в мою попутчицу. Вера Павловна выглядела утомлённой, но не сломленной. Молодо блестели её глаза, здоровый румянец освежал лицо, и только  обширная ранняя седина выдавала, как много она в жизни перенесла горестных дней. Жизнь не раз испытывала её на прочность, она гнулась под ударами судьбы, но не сломалась. И я подумал: вот она какая, настоящая русская женщина! Она вынесет всё, и широкую, ясную грудью дорогу проложит себе. Сколько их у нас на Руси, таких сильных духом женщин!

С тех пор прошло много лет. Веру Павловну мне не довелось больше встретить и, по всей вероятности, уже не встречу. Как-то сложилась её дальнейшая судьба?..


… Закончить этот рассказ мне  хочется тем же, с чего  и начал его –  стихотворением Вики Ивченко «Реквием», две строки из которого я привёл в качестве эпиграфа.

Но сначала несколько слов о самой Вике.

«Маленький поэт» - так называла себя Вика Ивченко семнадцать лет назад. Не правда ли, в этом есть что-то ахматовское! Человек нелёгкой, но завидной судьбы, Анна Андреевна никогда не величала себя поэтессой, а только – поэтом! «Поэтесса» - звучит красиво и заманчиво, зато «поэт» - величественно и оправданно. Однако, к Ахматовой известность пришла накануне совершеннолетия, а Вике Ивченко было всего-то одиннадцать лет. Но её имя не сходило со страниц союзной периодики больше двух лет. Сейчас ей  двадцать семь, если она живёт и здравствует. Оговариваюсь «если», потому что я потерял её следы. Знаю только, что в Москве в издательстве «Ключ» в 1990 году вышел сборник её стихов под названием «А я расту, как сквозь асфальт  травинка…»

Итак, «Реквием», к которому нельзя остаться равнодушным:
                В сердце рана не обезболена.
                Украина моя  - обездолена.
                Первомайские демонстрации –
                Годовщины радиации.
                Не дорогой идём – оврагами.
                Не в столице живём – в концлагере.
                Между Пасхой и майским праздником
                Умирают мои одноклассники.
                Шаловливые, непослушные,
                Только любящим мамам нужные.
                Плачут горестно стены больничные.
                Разве наши трагедии – личные?!
                Хиросимской надежды голуби
                Не взлетят в нашем грустном городе.

Стихотворение написано 26 апреля 1990 года. С тех пор прошло семнадцать лет. Но как актуально оно и сегодня, словно с натуры рисует царящую сейчас ситуацию на Украине!  Знать, не  равнодушием оно было порождено, не созерцанием только кровоточащей раны – Чернобыля.

Поражает прозорливость девочки, её осмысленный взгляд сквозь глубину лет.  Сегодняшнее противостояние между президентом и правительством Украины, между президентом и Радой, готовое вылиться в кровопролитную гражданскую войну, -  прямая параллель  чернобыльским событиям, которым посвящён «Реквием».

Чтобы писать с такой болью за судьбу своей Родины, нужны, во-первых, талант  и, во-вторых, столько горького и злосчастного пережить в свои одиннадцать лет!  В этом «во-вторых»  Вика Ивченко сродни моей героине рассказа Вере Золотой.   
      

28 мая  2007  года.
Пос.  Шушенское.                Георгий  Н е в о л и н.