Хранитель времени

                I
Мягкий , теплый свет проник в сон Фёдора Михайловича и погасил смутные невнятные ночные сновидения. Вздохнув с каким-то облегчением, старик проснулся. Горницу заполняло, наливаясь солнечным торжеством июньское утро. Фёдор Михайлович Берестов последнее время с радостным облегчением встречал рассветы, освобождаясь от беспокойного липкого , как паутинные тенёта старческого сна.
«Хорошо, - подумал он, - Что окно с восточной стороны и будильника не надо. Солнышко вон, как будит. Ладно, подъём, хватит валяться. Эвон, день какой сегодня будет. После вчерашнего дождика надо на грядки заглянуть: прополоть,  порыхлить пора, да и других дел хватает».
Скрипнула натужно древняя тахта. Берестов встал, накинул стиранную – перестиранную рубашку с коротким рукавом, натянул старенькие, но чистые хлопчатобумажные брюки. Сунув ноги в расхлёбанные сандалии, вышел во двор. Двор встретил его оживленным разногласьем. Из будки, радостно поскуливая, выскочил Амур, здоровый лохматый пёс неизвестной породы, в стайке заблеяла коза Нюська, озабочено квохтали куры, пищали цыплята, горласто заявил о себе петух. Воздух, казалось, переливался от птичьего пения.  Во дворе был сооружен навес над кирпичной печкой. К одному из столбов  был приколочен рукомойник с полочкой для мыла и стаканчика, из которого торчали тюбик зубной пасты со щёткой, рядом на  крючке висело полотенце. Фёдор Михайлович, фыркая от удовольствия, умылся, впитавшей ночную свежесть, водой. Затем, по установленному давным-давно порядку, растопил летнюю печку, поставил чайник с водой и отправился заниматься живностью: выпустил и накормил кур, собрал два десятка яиц, подоив козу, отвёл её на полянку рядом с огородом, где привязал её  длинной верёвкой к одинокой берёзе.
Вернувшись во двор, Берестов позавтракал яичницей вприкуску со вчерашней лепёшкой,  выпил ароматного чая, настоянного на молодых смородиновых листьях. Закончив завтрак,  аккуратно помыл посуду и прикрыл её чистым полотенцем.   Амур, шустро разделавшись со своим завтраком, крутился рядом.  Потрепав ласково собаку за загривок, Фёдор Михайлович вышел со двора.
Вдоль заросшей разнотравьем улицы по– стариковски сутуло горбились два десятка домов. Это всё, что осталось от Ольховки, некогда весёлой деревеньки - отделения совхоза миллионера Первомайский. Было в те времена в деревне дворов пятьдесят, крепких, зажиточных, был клуб, медпункт и школа для начальных классов; старшеклассников возил ПАЗик в центральную усадьбу за 20 километров от деревни. Ольховка специализировалась на выращивании овощей. Был здесь солидный парк сельхозтехники, который в должности механика обслуживал Фёдор Михайлович. Попал он сюда после армии. Вернувшемуся в Первомайский в 1970 году, ему,  механику-водителю танка, предложили работу во вновь организованном отделении. Тем более они с Любашей уже решили пожениться, а в Ольховке для молодых работников дома строили. С новосельем и свадьбу сыграли. Жили, как все, может и не шибко богато, но в надёжном достатке. Огород, домашняя живность, река, тайга – давали хорошую прибавку к столу. Вырастили доброго сына.  Андрей после армии остался в  Первомайске, поселившись в осиротевшем к тому времени доме родителей Фёдора Михайловича. Женился на доброй, хозяйственной Анне Симаковой; двоих детишек родили, в общем, всё, как у людей. Жаль Любаша его недолго внукам радовалась. Три года назад, осенью, на попутке, возвращалась она из Первомайского в Ольховку. Не доезжая километров пять до дома, машина сломалась и Люба решила добираться пешком, да попала под ледяной дождь. В три дня сгорела его любимая. А как было не сгореть? Медпункт уже закрыли, единственную дорогу развезло так, что на тракторе только и можно было проехать до Первомайского, но последний трактор   стоял разграбленный в заброшенном мехцехе.
Вот так, безжалостный каток  девяностых раздавил, казалось бы, незыблемую, устоявшуюся жизнь его семьи,  и не только его. Рухнул совхоз – миллионер. Какие-то пришлые ребята в аккуратных костюмчиках захватили управление, быстро распродали всё, что можно было продать, оставив наивных селян с пустыми карманами, и исчезли. Вон, Андрей – классный автослесарь,  перебивается разовой работой да  тем, что из огорода в город свезёт, да тайга, слава Богу, грибами, ягодой, рыбкой пока не обижает. Народ уезжал из Ольховки по разному: кто разбирал свой дом и перевозил сруб  в Первомайское или ближе к городу, а кто бросал всё и уезжал ближе к цивилизации или к родственникам. А  в Ольховке осталось всего трое жителей: Берестов да инвалид Алексей Игнатьев с женой Зинаидой. Алексей по молодости, будучи в изрядном подпитии,  попал ногой  под колесо  сеялки. Что-то там срослось не ровно, или доктора не доглядели, только остался Лёшка на всю жизнь хромой.  Вырастили они  с Зинаидой  дочь Надюху.  Та  после школы уехала в город,  изредка посылая  в Первомайское до востребования скупые письма.  Не полагаясь на скудную пенсию,  Игнатьевы собирали ягоду, грибы, ловили рыбу, держали кур, огород, а  в этом году завели боровка. Часть добытого и выращенного, Алексей на стареньком мотоцикле «Урал» отвозил в Первомайское, где сдавал оптом перекупщику Рафику. Иногда, Игнатьев, как говориться, «срывался», то есть уходил в трёхдневный запой. Зинаида не скандалила, давал мужику отвести душу, а на четвёртый день затапливала баню, отхаживала его там  берёзовым веником, обливая время от времени ледяной водой. Алексей не скандалил, сносил терпеливо все экзекуции, но зато к утру был, как молодой огурец.
«Надо будет к Алексею заглянуть, просил мотоцикл посмотреть», - напомнил себе Фёдор Михайлович.
Берестов зашёл во двор соседнего дома, поднялся на крыльцо и, вынув деревянную щепку из ушка накладки для навесного замка, вошёл в лёгкий полумрак сеней.  А от кого тут запирать дверь? Даже в те времена, когда деревня жила, зачастую, щепка или согнутый гвоздь были вместо замка. Правда, когда деревня обезлюдела, шныряли тут разные туристы, но пара выстрелов в воздух и грозный окрик отбивали у них желание шкодить, однако, в дальних домах все же мародёры пошурудили. И что за пакостные натуры есть, что не могут утащить, то надо или разбить или разломать, а то ещё и кучу наложить посреди дома. Но весной прошлого года, мощный паводок смыл деревянный настил единственного моста, который соединял деревню с Первомайским и пришлые прекратили тут шастать, а единственный брод через глубокую Медвежку не зная не найдёшь.  Оставив дверь сеней открытой, скинув  сандалии,  Фёдор Михайлович прошёл в дом. Весёлой игрой утреннего света его встретила кухня с аккуратно  побеленной русской печкой.  Федор Михайлович, прошёл к окнам  и открыл их, впуская в дом весёлый птичий щебет из палисадника. Затем прошёл в горницу, отделённую перегородкой от кухни и белыми шторами, украшенными  розами ручной вышивки.  В просторной горнице мерно стучали старые ходики с кукушкой и гирями - шишками на цепочках.  Циферблат часов, когда-то цвёл яркими красками, но со временем поблек, а вот сердце часов работало исправно. Старик подтянул одну гирю вверх, а друга опустилась вниз; часы на сутки заведены.
- Ну вот, Варвара  Ивановна, и порядок. Сейчас мы печку немного протопим, пусть живым духом дом твой подышит, -  вслух обратился он к отошедшей в мир иной хозяйке дома. Дом, он ведь, как человек; без заботы и внимания тосковать начинает, дряхлеть, болеть одиночеством, - рассуждал Фёдор Михайлович, доставая из подпечка сухую берёзовую лучину и обрывок бересты. Через минуту в тёмном зеве русской печи живо затанцевал огонь, громко потрескивая и дыхнув на старика терпким дымком. Положив в огонь тонких полешек, Фёдор Михайлович, удовлетворённый сделанным делом, сел на табуретку. Под мерный стук ходиков, треск огня в печке, пение птиц в палисаднике, пространство вокруг него заполнили воспоминания.
Два года назад, как раз в этот день, 10 июня умерла хозяйка этого дома Варвара Ивановна Чиркова, добрая его соседка.  Хорошими они были соседями, как родные. Чирковы и Берестовы поселились в Ольховке почти одновременно. Варвара агрономом работала, а  муж её, Захар, механизатором. Сын их, Артём, окончил школу с серебряной медалью; весельчак, красавец, поступил в лётное училище. Вон его портрет на стене: в лётной форме у истребителя  стоит, улыбается. Собрался парень жениться, да не успел: погиб, уводя заглохший самолёт от жилых домов. С тех пор оделся дом соседей в невидимый траур. Сник и впал в угрюмую хворь Захар, потемнела лицом и Варвара. Рухнула в пропасть безысходной тоски жизнь стариков. Тихо ушёл из жизни хозяин дома. Варвара смиренно приняла смерть мужа, частенько повторяя:
« Ничего, скоро и я встречусь с  Артёмушкой и Захарушкой. Недолго осталось».
Однажды, Варвара Ивановна, окликнула проходившего мимо Фёдора Михайловича.
- Сосед, зайди на минутку, дело у меня к тебе есть.
 Когда они вместе зашли в дом, соседка прошла в горницу и, достав из комода бумагу, подошла к Фёдору Михайловичу.
- Тут вот завещание моё. Я его в прошлом году оформила. Помнишь, ты меня в Первомайское возил, а через три дня забирал? Так я в город съездила и там всё оформила, Артёмушкина одноклассница, Ольга Жукова мне  помогла. А завещаю я всё свое имущество и дом тебе, дорогой мой сосед. Ведь у меня никого родных и не осталось, один ты и есть самый родной человек, Фёдор Михайлович. Прими Христа ради, - и, перекрестившись, тихо добавила, -  А я скоро помру.
-Ты чего это надумала, соседка!  - нахмурился Берестов .
- Ничего я не надумала. Сон у меня был прошлой ночью. Стоят Артёмушка с Захаром и машут мне, к себе зовут. Радостные такие. И мне так хорошо стало, легко. А платье на мне белое, как то, что на свадьбе было. Я молодая, Захар молодой,  а Артёмушка взрослый. И говорят они мне: мол заждались мы тебя, собирайся дорогая. -  Варвара Ивановна, каким–то умиротворённым взглядом, посмотрела на Фёдора Михайловича. И столько в этом взгляде было неземной отрешённости, что Берестову стало как-то не по себе.
- Ты, сосед по утрам заглядывай ко мне. Деньги на похороны вот в этой шкатулке лежат, - Варвара Михайловна тронула рукой тёмную шкатулку, раскрашенную под  Палех, - Тут должно хватить. Положите меня в одной оградке с моими. Да будь добр, смотри за домом. Это всё, что от нашей семьи на земле остаётся,  авось кому и пригодиться.
Июньским светлым утром, Фёдор Михайлович, нашёл соседку в спальне, отошедшей в мир иной. Она лежала на кровати в длинном белом платье, голова повязана белой в синий горошек косынкой. Лицо её было спокойным и светлым. Похоронили её, как она и просила, рядом с Захаром и Артёмом.
С тех пор Берестов каждый день приходил в этот дом, заводил часы, протирал пыль, иногда топил печку, в общем, следил за домом. В мае покрасил наличники и крыльцо, и стал дом радовать взгляд  живым соседством.
Дрова в печи прогорели. Фёдор Михайлович прикрыл зев печи железной, полукруглой заслонкой, закрыл окна, по-хозяйски осмотрелся и вышел из дома. Обойдя двор, заглянул в огород, который зарастал молодой травой, осмотрел  осыпавшиеся грядки заросшие грядки и огорчённо подумал: «Пропадает земля. Тут со своим огородом только-только справляешься, а на соседский  сил уже не хватает. Однако, около смородины, крыжовника и малины прополоть надо, ягода, судя по всему,  должна быть».                Выйдя со двора, Берестов, не спеша, пошёл в конец улицы. На него грустно с двух сторон смотрели тёмные окна брошенных домов. Их тусклый взгляд местами продирался сквозь заросли запущенных палисадников. Некоторые дома стояли ещё основательно, твёрдо, выступая крепким крыльцом из густой травы, словно противясь разрушающей опустошенности, а другие горбились покосившимися крышами, покорно умирая в одиночестве.
Из густо заросшего проулка, приветливо хрюкнув, выбежал кабанчик Борька.
Задрав вверх пятачок, он вопрошающе уставился на Фёдора Михайловича.
- Здорово, Борька, - старик наклонился к кабанчику и почесал его за ухом.
Борька довольно похрюкивая, завалился на бок, подставляя под ласковое почёсывание розоватое брюхо.  Сопровождавший хозяина Амур, ревниво гавкнул, но учуяв что-то интересное в проулке, нырнул туда.
- Ай, шельмец, ай, пройдоха, - почёсывая зажмурившегося от удовольствия кабанчика, улыбался Берестов, – Ладно, хорошего помаленьку, - и, слегка шлёпнул Борьку по  животу, - Хозяин твой ждёт.
- Привет, Игнатьевы! – поздоровался Фёдор Михайлович, войдя во двор.
- Здравствуй, Фёдор Михалыч, - кивнула Зинаида, кормившая гусей.
- Привет, Михалыч, - поздоровался Алексей, коловший дрова.
- Что там с твоим конём? Показывай, - Фёдор Михайлович направился к стоявшему под навесом мотоциклу.
- Да чёрт его знает? Искра вроде есть. Чихнёт пару раз и глохнет, растуды его в Европу.
- Ладно, инструмент давай, - распорядился старик, закатывая рукава рубашки.
 Мотоцикл  был куплен давно, ещё при советской власти, как говориться. Заработки тогда были хорошие, да и подсобное хозяйство давало прибавок 
от продажи излишка на городском рынке, а Урал  хорошо помогал в хозяйских делах.
Зная, что Фёдор Михайлович терпеть не мог, когда стоят над душой, Алексей вернулся к колке дров. Несмотря на сухощавую фигуру, сила в Игнатьеве была: он с одного замаха раскалывал солидные чурки. Работу его прервали сначала рёв, а затем ровная работа двигателя.
- Иди, принимай работу, Алексей! – крикнул хозяину старик.
- А, что тут принимать? Итак, видно – нормалёк. Золотые у тебя руки, Михалыч, - довольно улыбался подошедший Игнатьев.
- Эй, мужики, идите, перекусите, я тут собрала вам – позвала  Зинаида. 
Под ещё одним навесом во дворе располагалась летняя кухня с деревянным столом  накрытым весёленькой клеёнкой и двумя лавками по бокам. На столе  в эмалированной чашке  грудились румяные пирожки.  В стеклянной плошке алело брусничное варенье, а  в небольшом чугунке томилась заправленная салом картошка.  Добрый пучок черемши украшал тарелку с солёными огурчиками и помидорами.
- Ты бы, мать, наливочки принесла, а то как-то несолидно Михалыча на сухую угощать, - Алексей просительно уставился на жену.
- Из уважения к Михалычу, а тебе, чёрту, и понюхать не дала бы. Забыл, как на майские надрался?
- Ты, мать не гунди. На праздник выпить – греха нет, - Игнатьев нахмурился и строго добавил, - Ты из меня алкаша не делай. Михалыч, скажи, похож я на алкаша?
- Успокойся, упокойся, непохож, - улыбнулся Берестов.
Зинаида удалилась, но вскоре вернулась, вытирая подолом фартука бутылку с рябиновой настойкой.
Лёшка, взял с полки два граненых стакана и налил по полстакана розовой ароматной наливки.
- Зина, ты сядешь с нами? – спросил Алексей для проформы жену.
- Вот ещё, дела у меня в доме есть, - бросила уходя Зинаида.
- Ну, давай, Михалыч. Чтобы здоровы были и бабы не журили, хотя последнее тебе не грозит.
- Будем здоровы, - поддержал тост Берестов.
Закусывали  не спеша, с аппетитом.
- Михалыч, ты случайно в Первомайский не собираешься?
- Завтра утречком поеду. Надо своих проведать, пенсию получить, да купить кое-что .
- Слышь, Михалыч, купи нам свечей с десяток да соли килограмм десять, спичек там, да что перечислять у Зинаиды, вон, список есть. 
Старик посмотрел на Алексея, - Так ты два дня назад  ездил, забыл купить?
- Эх, Михалыч! Как я съездил, лучше бы и не ездить, - Игнатьев печально вздохнул.
- Да что случилось то? – старик уставился на замявшегося хозяина.
Тут такое дело, растуды его в Европу. Не доехал я до Первомайского.
Остановился я у заправки, значит, бензину канистру прикупить да масла.
Пока, то да сё, подъезжает такая вся тонированная, зализанная, чёрная, как смоль, легковушка. Сразу видно дорогущая техника. Выходят из неё три упыря: два здоровых, а третий щуплый, совсем пацан ещё. Увидел этот пацан мой Урал, подбежал, глазёнки засветились и  спрашивает:
« Твоя колымага, мужик»?
«Ну, моя»,  - говорю.
«Я её у тебя покупаю. Вот держи сто долларов», - и достаёт, значит, зелёную бумажку.
«Так я не продаю мотоцикл».
« А я тебя не спрашиваю – продаёшь ты его или нет, я его покупаю. Вот тебе ещё сто долларов, дядя. Это хорошие деньги», - и так нагло лыбясь, смотрит на меня, щенок. А здоровяки у него, видать, в прислугах: один машину заправляет, а другой  рядом стоит и угодливо так скалится.
Чую, огребу я с этими ребятами неприятностей.  А шкет лыбится и своим: «Всё, пацаны, будет у меня раритетик, на Кипр увезу, там таких я не видел». «Вот сучёнок,- думаю,- за меня всё решил». Но тут случай меня выручил. Подъехали на заправку менты на уазике, да не простые, а с автоматами, в бронниках. Я не растерялся, помахал водителю как знакомому: «Привет»! - кричу, а сам за руль и по газам, пока упыри соображают что к чему. Но они быстро спохватились и за мной. Я понимаю, в Первомайский мне хода нет – догонят, а к съезду на нашу дорогу я должен успеть. И успел. А они наседают, сигналят,  фарами мигают. Первую яму, уроды, кое-как перевалили, а на второй бампер свернули и остановились.  Я тормознулся, чтобы полюбоваться на их мучения, только, вижу, шкет выскакивает из машины, аж визжит от злости, а в руках у него пистолет.
«Стой, - орёт, - Убью мужик»!
 Я, конечно, ждать не стал своего убийства. Дал газу и за кусты, а позади – бах, бах, пули рядом -  вжик, вжик.  Не помню, как и доехал. Вот так, Михалыч, съездил я, чуть  на тот свет не угораздил. 
Алексей достал из кармана трубку и кисет с собственным самосадом,  молча закурил. Фёдор Михайлович сам не курил и табачный дым на дух не терпел, но тут, поражённый рассказом Лёшки, даже не отмахнулся от  потянувшегося к нему терпкого облака.
Хозяин  разлил по стаканам остатки настойки и они молча выпили.
- Вот живём мы, Михалыч, на отшибе, так сказать, жизни, - выпустив струю дыма, глядя куда-то мимо собеседника, прервал молчание Алексей, - И ничего-то нам особого от жизни не надо. Так, берём самую малость.  А она, видишь, и здесь нас достаёт, в нашем глухом углу, где ни света, ни дороги. Всё перевернулось в этом мире. Раньше, помнишь, Михалыч, мы наоборот туда, к жизни тянулись. Бывало, в Первомайское в выходной приедешь - одна приятность для души была. Глядишь – Дому культуры построили, дом Быта -нате вам труженики села услуги разные, чтобы времени у вас больше было для себя, для детей.  А больница, какая была! Уютная, чистая. Детей в жизнь отпускали с надеждой, а теперь со страхом отпускаем. Вон, наша Надька, хоть и пишет, что всё хорошо, а мы с матерью чувствуем, что не всё так гладко у неё в жизни, чувствуем со слезой её письма.  А этот щенок у заправки? Кто он такой? Кто дал ему право отбирать у тебя то, что он пожелал? А если ты не согласен – лови пулю! Это как, Михалыч! –  выкрикнул Лёшка, глядя в упор на старика.
- А так, Алексей. Купил ему это право богатенький папаша, такой же ублюдок, как и сынок, - Берестов угрюмо насупился.
- Суки! – сквозь зубы выдавил Алексей, - Нет, Михалыч, я завтра сам поеду. «Сайгу» с собой возьму,  пусть только сунутся, толстый кошелёк от пули не прикроет.
- Ты, остынь, Алексей. За тобой вон Зинаида, да Надюха с дитём. Что с тобой случиться как им то быть?
- Ты прав, Михалыч, пропадут они без меня, - Алексей тяжело вздохнул,
- Вот жизнь настала, как к ней подступиться и не знаешь.
- Той жизни, которая там, за таёжными урманами,- Берестов кивнул в сторону сопок, - Мы не нужны, а здесь мы живем, пусть нелегко, но просто и в чистоте душевной.
- Как это –  «в чистоте душевной»? – Алексей, выпустив густое облако дыма, пытливо прищурился.
- В чистоте душевной это значит без зависти, злости, по-доброму.
- Так почему им, там, так не живётся! Как можно быть добрым к упырям, которые меня, как зверя гоняли? Или что - пулей на пулю отвечать? – разволновался Алексей.
 - Ты чего  расшумелся? – подошедшая хозяйка строго посмотрела на мужа.  --  Кого это ты муженёк стрелять собрался?
- Никого, так, к разговору пришлось,-  буркнул Алексей.
- Михалыч,  вот тут список, что купить нужно, и деньги, - Зинаида протянула сложенный тетрадный листок с деньгами.
- Не беспокойся, всё куплю. Ну, мне пора, дела ещё есть дома, Так что до завтра хозяева и спасибо за угощение.
- Это тебе спасибо, Михалыч. Без тебя нам никак не обойтись, -  улыбнулась хозяйка.
Мужчины пожали руки и Берестов направился к себе.
Зайдя во двор, он сразу направился к гаражу. Гараж построил Фёдор Михайлович добротный, как, в общем, делал всё в своей жизни – основательно и добротно.  Распахнув настежь ворота, старик занялся осмотром машины. Старенькая тёмно- вишнёвая  Нива радовала глаз чистотой и опрятностью. Она ему досталась по случаю, можно сказать почти даром. Машина раньше принадлежала агроному отделения Павлу Степановичу Пронину. Агроном гонял на ней везде, где только можно, не жалея машину. В конце концов, угробил коробку передач и Нива встала колом. А тут,  как раз, начался развал всего и вся. Пронин быстро сообразил, что надо как можно быстрей сматывать удочки, тем более есть куда; в Краснодарском крае у стариков дом и хозяйство, да родня поможет. С собой Пронин ничего брать не стал. А сломанная машина досталась Фёдору Михайловичу. Берестов с сыном, благо оба с руками, машину поставили на ход и стала она Фёдору Михайловичу незаменимой помощницей. Проверив, уровень масла, тосола, пройдясь чистой тряпочкой по стёклам, завел автомобиль. Двигатель работал ровно и чисто.
Выключив зажигание, взял из багажника вместительную плетёную корзину и направился в погреб. «Надо гостинцев своим приготовить, чтобы утром времени не тратить» - решил старик. В просторном погребе с ледником, было довольно прохладно. Загрузив корзинку брусничным, голубичным вареньем, положив банку с маринованными рыжиками, в целлофановый пакет запаковал солидный кусок копченого тайменя, а сверху положил
пластмассовый контейнер с двумя десятками крупных яиц. Собранную провизию оставил в погребе до утра. 

                II
На следующий день, в пять часов утра, Фёдор Михайлович был уже на ногах.
Солнце, ещё невидимое за сопками, мягким светом вливалось в утреннюю прохладу окружающего деревню таёжного мира. Посадив на цепь Амура:
 «А  то увяжется за машиной, неслух»,- накормил живность, загрузил корзину с гостинцами в багажник и, под обиженное поскуливание собаки, выехал со двора. Дорога была - не разгонишься, но спешить было не куда, так и так до трассы примерно за час доберёшься, а там и Первомайский рукой подать. К завтраку гостинцы  в аккурат и доставит. Проехав брод, Фёдор Михайлович остановился. Тут, рядом с ольшаником, черемша густо росла. Быстро набив целлофановый пакет ароматной зеленью, старик направился к машине. Проснувшиеся птицы наполняли таёжное пространство радостным пением, роса сверкала щедро рассыпанным бисером на траве. Аромат таёжного утра ни с чем несравним; дышится удивительно легко, а тело наполняется живительной радостью жизни. Фёдор Михайлович остановился у машины и присел на валежину  рядом с дорогой. Там, совсем недалеко отсюда, клубится душным облаком друга жизнь, которая стала для него чуждой и непонятной.  «Жить надо просто, жить надо в согласии с природой, которая тебя окружает,  а она, матушка не даст пропасть». С такими мыслями Фёдор Михайлович продолжил путь.               
В восьмом часу, Берестов был уже на месте. Он не стал заезжать во двор, а взяв из багажника корзинку, направился в дом. На крыльцо встречать его вышла сноха.
- Здравствуйте папа, - светясь доброй улыбкой, поздоровалась Анна.
- Здравствуй дочка, здравствуй.
- Давайте я помогу, - сбежала навстречу сноха.
- Обижаешь девонька, сам справлюсь. Али выгляжу я плохо? – хитро улыбнулся Фёдор Михайлович.
- Ой, Господь с вами, папа, вы прямо молодцом выглядите. Мы вас ещё и оженим. А что? Вон соседка наша, Елизавета Васильевна, женщина в соку.
- Твоя Елизавета Васильевна двух мужей схоронила. Хочешь, чтобы я третьим стал? – старик, притворно строго насупился.
Навстречу отцу вышел Андрей.
- Здорово, батя. Как доехал? – обнял Фёдора Михайловича сын.
- Нормально доехал. На, держи корзинку. Я тут кое-что сгоношил. - А ты что такой помятый?
- Да тут вчера работёнка подвалила. Один из богатеньких мальчиков четыре машины на трассе собрал, сам всмятку и двоих на тот свет с собой забрал – парня и девушку в жигулях. А мы с Димкой  две в ремонт взяли, наши, первомайские. Пока то да сё, под утро только домой пришёл.
- Иди, отдыхай, мы тут и без тебя разберёмся, - отец хлопнул по плечу сына.
Анна, тем временем уже разбирала корзину.
- Ой, черемша свеженькая, а рыбка какая!  Сейчас, папа, я вас кормить буду.
- Перекусить, конечно, не мешает. А как мать твоя поживает?
- Да всё хорошо. Ноги только побаливают, а как им не болеть? Столько лет на ферме отработать, а там не посидишь.
- Привет ей передавай, да вон, банку варенья ей отнеси, да рыбки отрежь. Я следующий раз свахе  отдельно гостинец привезу.
- Спасибо вам, папа, всё передам,  а вы к столу садитесь, я сейчас накрою.
- Да ты не суетись, дочка, пойду на внучат гляну.
Фёдор Михайлович осторожно прошёл в спаленку, где  вместе на диван-кровати спали  внучата – Сережка и Федька. Серёжке десять лет, а Федьке семь. Пацаны разметались в своих детских снах. «Ишь, намаялись гаврики, из пушки не разбудишь» - улыбнулся дед.  Серёжка, что-то буркнув во сне, повернулся на бок; под правым глазом у него красовался синяк.
« Вот тебе и на! Никак подрался внучок»? – Фёдор Михайлович осторожно вышел из спаленки.
- Это где же Серёжка в глаз словил? – спросил он сноху.
- Словил вот, шалопай. Говорит, за правду дрался. Тут,  которые из коттеджного посёлка, берег речки огородили, где раньше все поселковые купались, сказали, что это их территория и больше поселковых туда не пустят. Так огольцам что, нашли дырку, пролезли и на берег. Там их и встретили пацаны из коттеджей.  Таньке, соседской девчонке, платье порвали, а наш за неё заступаться стал ну и получил в глаз. А мне, вроде, и ругать его не за что, - Анна, вздохнула, - Вот такая она эта правда. Вон, в городе, бумкомбинат закрывают, сестра Галя приезжала, плачет. Они же с мужем оба там работают, а живут в общежитии, так общежитие уже продали, а им дали месяц на выселение. Ну, ладно, сюда к матери приедут, так работы здесь нет, а у них Дашка в этом году в школу идёт, собрать ребёнка денег то сколько надо.
Сноха замолчала. Тишину кухни нарушало шкворчание яичницы  на большой сковородке, да посвистывание чайника.
- Ой, деда приехал! – из спаленки выбежал Серёжка, а за ним, потирая глаза,  вышел Федька.   
Внуки  приникли к Фёдору Михайловичу. Дед обнял внуков, целуя их  лохматые головёнки.
- А ну, быстро на двор и умываться, пацаны, - скомандовала Анна, - А ты, Серёжка, вымой Федьке шею, а то мать не доглядела, так он не догадается.
Вскоре все расселись за столом, внуки аппетитно уплетали яичницу, Анна,  поглядывая  на детей,  светилась материнской улыбкой.
- А не хотите ли, огольцы, у деда погостить? – дед вопросительно посмотрел на внуков.
- Я, я хочу!  - по-ученически поднял руку Серёжка.
- И я хочу! -   присоединился к брату Федька.
- А мать согласится? – Фёдор Михайлович посмотрел на Анну. 
- Ой, да забирайте вы их, озорников. Я хоть отдохну от них. Люська
продавщица в отпуск собралась, предлагает подменить её. Всё какие – никакие деньги заработаю.
- Пацаны, а у вас тут знакомой кошки с котятами нет?  У меня Васька месяц как пропал, старый уже был, видно помер.
- Есть у Таньки. Она котят предлагала.
- Вот и хорошо. Я сейчас тут по делам проеду, а вы пока собирайтесь.
- Деда, а на рыбалку сходим? – радостно заглядывая в глаза деду, спросил Серёжка.
- Завтра с утра и наладимся. Ну, ладно, я поехал, а вы готовьтесь.
Внуки, весело галдя, бросились в спаленку собирать свои вещи в поездку.
Первым делом Фёдор Михайлович заехал  на почту за пенсией. Почтальонша Клавдия передала ему письмо от Надьки родителям, заскочил в хозяйственный магазин, купил там все, что было нужно и заказано, а потом поехал к продуктовому. Подходя к двери магазина, он обратил внимание на стоящих у крыльца, девчушку лет пяти и мальчишку чуть старше её. За один раз всё купленное унести не получалось, поэтому пришлось делать два захода.  Выходя из магазина второй раз, старик опять обратил внимание на детей?
- Вы кого ждёте малыши?
- Никого, дяденька, - ответил мальчик, открыто глядя на Фёдора Михайловича.
- Так что вы тут делаете?
- Хлебушка ждём, может кто-нибудь даст,- мальчик опустил глаза и по- взрослому тяжело вздохнув, добавил, - погорельцы мы.
- Так, так, а где же вы живёте?
- Раньше жили в Луговом, а сейчас вон в том сарае, - мальчик показал  на стоявший в зарослях полыньи покосившийся сарай.
Девчушка не сводила глаз с пакета, из которого  торчали батоны и сдобные булки. В её огромных васильковых глазах было столько неземной грусти и мольбы, что душа у старика задохнулась от накатившего сострадания.
- Да что же это вы милые, - засуетился Фёдор Михайлович, словно был в чем-то виноват, - да как же так, а ну берите вот булки.
Дети осторожно, словно стесняясь, взяли по булке, но не выдержав вцепились в них зубами, жадно глотая куски.
- Стоп, дети, не спешите, помаленьку, кусайте, а то подавитесь. Я сейчас, подождите.
Берестов положил в багажник сумки и вернулся к малышам.
- А теперь ведите меня к себе, - и вместе с детьми направился к сараю.
 В сарае на каких-то тряпках, брошенных на пол, лежала молодая женщина в домашнем халате и с перевязанной ступнёй правой ноги. Увидев входившего Фёдора Михайловича с детьми, она  испуганно засуетилась, попыталась встать, стараясь не наступать на перевязанную ногу. Фёдор Михайлович подошёл к ней и, поддерживая под локоть, помог ей подняться.
- Спасибо. Вы кто? Что-то случилось? – бледное лицо женщины стало напряженным, взгляд её озабочено метался от детей к гостю и обратно.
- Нет, ничего не случилось. А зовут меня Фёдор Михайлович, можно сказать здешний я. Дети вот рассказали мне, что у вас беда. Мне, кажется, я мог бы вам помочь.
- Простите, но чем же вы можете нам помочь? У нас нет ни копейки денег, чтобы за что-то заплатить.
- О, Господи! Да с каких же это пор за помощь деньги берут?
 - Так сейчас всё за деньги, Фёдор Михайлович.
- Вот что милая, никаких денег мне от вас не нужно. Где твой муж?
- Дима пошел  по посёлку работу искать. Может, какую копейку заработает, а то у нас вчера и хлеб кончился. Вот если бы не нога, сама бы пошла по
посёлку милостыню просить, да вот, на пожаре ногу подвернула, плохой из меня ходок.
Женщина опустила голову и, сначала тихо, а потом, словно, сидевшее внутри её горе прорвалось, навзрыд заплакала, спрятав в ладони лицо. Заплакали и дети.
- Так, хорош, прекратить рёв! Тебя, дочка, как зовут? – голос Берестова от волнения дрожал.
- Валентина,  Самохины мы.
- А вас дети как звать величать?
- Меня Костя, а её Даша, - всхлипывая, отозвался мальчик.
- Ну вот, что, Костя, слёзы это не мужское дело,  а ты, Валентина, давай собирай самое необходимое, а я сейчас машину подгоню.
-  А Дима как?
- Никуда не денется твой Дима, не уедем без него.
- Куда же мы поедем?
- Сначала  вас надо накормить, поэтому к моим заедем, сноха вас накормит, потом в Ольховку, тут недалеко, двадцать километров отсюда. Поживёте там, оклемаетесь, а там видно будет.
 Оставив озадаченную Валентину и детей, Фёдор Михайлович пошёл к машине. По дороге зашёл ещё раз в магазин и купил с килограмм разных конфет, детям в радость будет.
Когда, он подъехал к сараю, навстречу ему вышел среднего роста, крепко сложенный парень;  взгляд и лицо его выражали хмурую настороженность.               
- Здравствуй, Дмитрий. Ясно от кого у дочки васильковые глаза. Я Берестов Фёдор Михайлович. Варвара, наверное, рассказала о моём предложении?
- Здравствуйте, - Дмитрий пожал протянутую руку.                - Ну, так что, поехали? - Фёдор Михайлович видел, что Дмитрия мучают сомнения, - Да не переживайте вы. Подумайте о детях. Зачем им маяться со               
взрослыми проблемами? Завтра дождь начнётся, промокните вы в этом дырявом сарае, детей застудите. Выбирать то вам нечего. А я вам крышу над головой предлагаю.
- Это точно. Выбирать нам нечего,  - согласился Дмитрий, - Валентина, дети, собирайтесь, поехали.
Валентина, хромая и морщась от боли, стала было собирать какие-то тряпки, но Берестов остановил её.
- Брось, дочка, это тряпьё, забирай только документы.
Во дворе у сына, Фёдора Михайловича и погорельцев встретила Анна, только что закончившая развешивать бельё.
- Анна, собери поесть гостям, погорельцы они из Лугового. Я их с собой в Ольховку заберу.
Сноха, поздоровалась с гостями, и, несколько озадаченная, пригласила их в дом.
Из сарая, вытирая тряпкой руки, вышел Андрей.
- Значит, в Ольховку забираешь, батя? – спросил, подойдя сын.
- А куда их, не на улице же оставлять? А там дом Варвары пустует.
Когда отец с сыном вошли в дом, погорельцы уже сидели за столом, налегая на наваристый борщ. Посреди стола в тарелке горкой высилась варёная картошка, посыпанная укропом и заправленная салом. За столом погорельцы поведали гостеприимным хозяевам о своем несчастии.
Валентина была детдомовской, окончив в городе школу, поступила в медицинское училище. После окончания, послали её в Луговое, в фельдшерско-акушерский пункт. Там она и познакомилась с Дмитрием Самохиным.
Дмитрий рано лишился родителей. Воспитала его бабка, мать отца.  После смерти бабки, дом её отошёл любимому внуку. У Самохина с детства была тяга к дереву, и это определило его специальность: стал он столяром -плотником.  Жили дружно, Дмитрий без работы не сидел. Родились дети . Но
наступили времена, когда жизнь в Луговом стала скудеть, замирать. Ожил посёлок немного, когда в нём стали расти, как грибы богатые коттеджи. Так,
впритык к подворью Дмитрия,  вырос высокий забор, оградивший стройку  дворца вице- мэра города. Однажды вечером, в дом Дмитрия постучали; вошли два прилично одетых мужчины. Дмитрию было сделано предложение от лица вице-мэра, продать ему дом вместе с участком за сто тысяч рублей.
 Дмитрий с Валентиной даже опешили от такого предложения. Не хотели он ни за какие деньги продавать своё с любовью обустроенное гнездо. Получив отказ, один из гостей, похожий на борца тяжеловеса, прозрачно намекнул, что таким людям не отказывают, а кто отказывает, тот потом крупно жалеет.
А через два дня, среди ночи, полыхнул их дом. Еле успели выскочить через окно, прихватив только документы, да накинув на себя, что под рукой было. Осталась только банька, где приютилась напуганная и растерянная семья. На следующий день к погорельцам пришли мужик в погонах и с ним ещё трое. Тот, в погонах, показывает Дмитрию  бумагу, в которой говорится, что  пожар произошёл из-за плохого состояния электропроводки. «Как, проводки?- удивился Дмитрий, - Я же сам всю её  полгода назад новую 
провёл!»  А  его спрашивают, есть ли у него документ на право производства таких работ? Ну, что тут ответишь, конечно, нет. Выходит он сам во всём и виноват. Один из гостей представился адвокатом соседа и сообщил, что пожар повредил краску забора, закоптил и испачкал сажей постройки, заболели, надышавшись угаром,  породистые охранные собаки в количестве трёх штук. Итого: в результате пожара хозяйству вашего соседа нанесён ущерб в размере пятисот тысяч рублей, который будет востребован через суд.  Поняв, что здесь жизни им не будет, Дмитрий и Валентина, с детьми, бросились  куда подальше. Знакомый подбросил их до Первомайского, где жила дальняя родственница Дмитрия. Но родственница куда-то уехала, а дом продала. Новые хозяева даже на порог Самохиных не пустили.
- Вы прямо, как ангел-хранитель появились, - всхлипнула Валентина,- Как нам вас отблагодарить?
- Ой, да что вы! Какие тут благодарности. Все под Богом ходим. Мы же от души к вам, - смахнула набежавшие слёзы Анна, - я сейчас приодену вас и детишкам что-нибудь найдём.
- Аня, ты на Дмитрия  из моей одёжки подбери, а  я обувку посмотрю, размер у нас, вроде, одинаковый – сорок второй, если не ошибаюсь.
- Сорок второй, -  подтвердил Дмитрий.
Серёжка с Федькой тоже принялись активно участвовать в  сборах. Они достали свои старые игрушки, книжки, даже новогодний костюм зайца, который сшила Анна  младшему.
Женщины удалились в спальню на примерки. Вскоре от туда послышалось  бойкое обсуждение нарядов  и даже смех. Андрей с Дмитрием вышли в сени, где, в кладовке, хранилась рабочая одежда хозяина.  Через час, собрав весомый узел с одеждой, пакеты с обувью, игрушками и книжкам, стали загружать Ниву.
- Деда, а деда? А нам места хватит, - спросил, держа на руках рыжего котёнка, Серёжка.
- Хватит, не переживай сын. Мы с дядей Димой на Ижаке за вам поедем, я сегодня свечи на нем поменял. - Батя, давай кое-что я в коляску положу. Андрей выкатил из сарая ИЖ и уложил коляску часть поклажи.
- А как работа, сын?
- Сегодня к вечеру только запчасти привезут, а без них особо и делать нечего. Так что время есть.
К пяти часам вечера погорельцы, а теперь уже новосёлы были доставлены на место.
Подъехали сразу к дому Варвары Ивановны. Фёдор Михайлович провел новых жильцов в дом. По обычаю, сначала запустили котёнка, тот,  принюхиваясь, не спеша прошёл в  сени, затем в дом и там исчез в подпечке.
- Вот теперь это ваш дом, располагайтесь. Бельё постельное  в комоде, посуда, вот в серванте, в общем, всё,  что найдёте всё ваше. Туалет через сени дверь. Есть баня, правда давно её не топили, но, я думаю, в рабочем состоянии, колодец во дворе, дрова в сарае. Пойдём, Дмитрий, баню посмотрим, я, думаю, помыться вам не помешает.
Осмотрев баню, печку и дымоход, они сделали вывод, что мыться можно, хотя кое-какой ремонт ей нужен.
- Я тут за день всё поправлю, - по-деловому сделал заключение Дмитрий, досок пяток да инструмент.
- Всё есть, не переживай. Да и я помогу. Давай неси воду, а я растоплю пока.- Федор Михайлович направился за дровами.
Вскоре, немного подымив, печка загудела, жадно пожирая берёзовые поленья.  В доме, Валентина, уже мыла полы, трещала дровами русская печка, во дворе носилась детвора, заполняя всё пространство вокруг весёлыми криками. На шум пришли и Алексей с Зинаидой. Андрей  вкратце обрисовал им обстановку. Зинаида, сочувственно покачав головой, прошла в дом, может помочь чем надо новосёлам. Она, увидев прихрамывающую Валентину, забрала у неё тряпку и принялась за уборку, а новой хозяйке дома
предложила заняться ужином. Соскучившаяся по женскому обществу, Зинаида, болтая  без умолку, рассказала Валентине о всех особенностях местной жизни, втянув её в оживлённый разговор.
- Алексей, тут письмо вам от дочери.- Фёдор Михайлович протянул подошедшему Игнатьеву конверт.
Тот, распечатав его, быстро пробежал глазами по листку из ученической тетради в клетку.
- Вот, Михалыч! Чувствовали мы с Зинаидой, плохо там у неё. Оно так и получилось! Бросил её с ребёнком, обормот. Сбежал с какой-то стервой подлец. Говорили же ей, не связывайся с ним, лентяй он, дармоед, а она:  «Вы ничего не понимаете, он хороший, ему просто с работой не везёт».- 
Через два дня забрать из Первомайского надо. Ну и ладно, здесь не пропадет, да и нам веселей.
-Не пропадёт, - поддержал Алексея Берестов, - На  Ниве поедем встречать. С ребёнком да с вещами на мотоцикле как повезёшь? Там в машине, Лёша, забери, что заказывал, тележку у меня во дворе возьми, чтобы  на себе  не тащить.
- Вот спасибо, Михалыч. На Ниве оно сподручней.
- Андрей, пойдём, принесём провизию новосёлам,- позвал Фёдор Михайлович, сына.
Пока Фёдор Михайлович с Андреем занимались провизией, внуки знакомили новых друзей с Берестовским подворьем.
- Это наша собака, Амур. Дедушка с ним на охоту ходит. От Амура не спрячешься, он везде тебя найдёт. Очень умная собака, - на правах старшего представил лохматого друга Серёжка.
Амур, сидевший на цепи, жалобно скулил и неистово вертелся, встречая своих друзей. Чуть не сбивая с ног, он облапил каждого из братьев , радостно облизывая их лица.
- А он нас не укусит? – настороженно спросил Костя, взяв за руку прижавшуюся к нем сестрёнку.
- Идите сюда, не бойтесь, - протянул к ним руку Серёжка.
  Амур, свесив голову на бок и высунув язык, уставился на незнакомцев.
- Свои, Амур, свои, - ласково погладил собаку Серёжка.
- Свои, Амур, их нельзя кусать, а то деда тебя накажет, - добавил Федька.
Но Амур и так понял, что эти маленькие люди не чужие, или почти не чужие.
Он обнюхал сначала подошедшего Костю, а Дашу даже лизнул, что вызвало у неё полный восторг и она, уже нисколько не боясь, обняла собаку.
- Ну вот, а вы боялись. Амур - гулять! – и Серёжка отпустил собаку с цепи. Пёс бросился навстречу появившимся из погреба хозяину и Андрею. Лизнув руку Фёдора Михайловича, Амур, попытался лизнуть в лицо, увернувшегося от него Андрея. Проявив свою преданность и любовь, пёс вернулся к детям.               
- Серёжка, Федька, ну-ка на огород, нарвите молодого лука и тёте Вале отнесите. Потом  на полянку у старой берёзы сбегайте, Нюську приведите, доить её пора.
Детвора бросилась выполнять наказ. 
- Хорошо здесь у тебя, батя, но надо ехать. Вот закончим с машинами,  мы с Анной к вам приедем.
Наказав сыновьям слушаться деда, Андрей  уехал.
Вечер тёмными тенями, выплывал из  окружающей Ольховку тайги, заполняя терпким настоем хвои, трав, цветов улицы и дворы.
Фёдор Михайлович с Алексеем принесли генератор, поколдовали с проводами и дом новосёлов осветился живым светом.
Зинаида на кухне накрывала стол, Алексей открывал банки с закатками, грибочки, огурчики, для детей черничное варенье. Разомлевшие после бани, подтянулись Самохины: сначала Анна с дочкой, потом  и Дмитрий с сыном.
Серёжка  с Федькой уже сидели за столом и, мужественно сопротивляясь голоду, ожидали начала застолья. Наконец все расселись. Алексей разлил в гранёные стопки рябиновую наливку. Он собрался  было сказать тост, но Фёдор Михайлович остановил его:
- Погоди, Алексей, совсем забыл голова садовая, - он встал и направился в комнату, - Часы встали, завести надо.
Под металлический перебор цепочки,  вверх была поднята гиря-шишка:
ходики затикали. Глянув на свои часы, Берестов выставил время и вернулся к столу.
Алексей оглядел Самохиных.
- Михалыч у нас, прямо хранитель времени. Столько времени каждый день заводил часы в этом доме. Вот я и предлагаю выпить за новое время в этом доме, которое, я думаю, будет для вас, новосёлы, счастливым. С новосельем вас, Валентина и Дмитрий. Чем  сможем, тем всегда поможем. Да что там - дружно будем жить.
Валентина, вдруг уткнувшись в плечо мужа заплакала.
- Ты чего это Валя? – забеспокоилась Зинаида.
- Ничего, это я от радости.
- Так давайте за радость и выпьем.
Засиживаться не стали. Первыми сомлели Костя с Дашей, да и по Валентине с Дмитрием было видно, что усталость от пережитого и полного событий дня, легла на их лица. Да и Серёжка с Федькой сонно кивали носами.
Выходя со двора, Зинаида спросила мужа:
- Ты где так красиво говорить научился?
- Так книжки всю зиму читал. Ты вон ругалась, что свечки, да керосин зря жгу, а видишь, оказывается не зря, не пропадать же  в брошенной школе библиотеке.
- А Валентина, с Димой хорошие люди, - Зинаида взяла мужа под руку,- Такие молодые, а жизнь вон как по ним прошлась. Мы то, живём здесь потихоньку, в стороне от злобы мирской. Ты, Лёша, завтра отвези им пару мешков картошки, да рыбки копченой и солёной, тушенки, что зимой закатали,  в общем, соберем что надо, - женщина вздохнула,- Вот и Надюшка с Аллочкой возвращается, а я думаю и слава Богу.
Утром Ольховка проснулась в другой жизни.
- Мама, можно я часы заведу?
- Заведи сынок, только аккуратно, не сломай.
Костя осторожно подтянул цепочку с гирей-шишкой.
Тик-так, тик-так – стучало сердце ходиков в доме Самохиных, отсчитывая новое время в деревеньке, которую чиновничья рука вычеркнула их списка жилых.  И каким будет это время? А таким, каким его сделают живущие в нём люди.