Утро в сосновом лесу

   Мне кажется, это я здорово придумал. В смысле заголовка рассказика. А то вечно мучаешься – как назвать свое новое произведение. И что обидно, все подходящие словосочетания уже кем-то заняты. Напишешь, к примеру, повесть про соседскую девчонку Аньку Каренину, ну – и назовешь соответственно. И тут же начинаются претензии: «Ах, у кого-то раньше уже было что-то с похожим заголовком, а мы, такие утонченные, открыли почитать – а тут твой корявый опус». Обидно. Один поэт даже с похмелья стих по этому поводу написал, дескать, легко сочинялось только Гомеру. «Пред ним сравнений и эпитетов, гипербол и метафор – море; Прошли года, и море выпито, и пьют вино поэты с горя!» Мало того, кроме литературных произведений, есть еще экранизации с аналогичными названиями, и путаница только усугубляется.
   А  тут – безбрежный простор раскрученных брендов. И ведь никто не заподозрит, что в текстовом файле находится МП-4- видеоизображение или JPEG-картина маслом. Сразу понятно, что это самостоятельное и оригинальное литературное произведение, не имеющее никакого отношения к Ивану Ивановичу Шишкину.
 
  С Шишкиным этим, кстати, тоже не всё в порядке. Во-первых, есть разночтения, как называется его картина: «Утро в сосновом лесу» или «Утро в сосновом бору». Во-вторых, если собственно лес действительно написал Иван Шишкин, то медведей рисовал уже его приятель Константин Савицкий. Ну, не умел Шишкин ничего живого рисовать. Как ни пробовал, всё получается «кошка, вид сзади». А известный коллекционер Павел Третьяков потом подпись Савицкого стер, дескать, надпись «Здесь был Костя» поперек всего полотна портит внешний вид.
  И, в-третьих, советскому народу эта картина больше известна под названием «Три медведя». Причем тут три медведя – непонятно. Если «три» - это цифра, то медведей, на минуточку, там четыре. И это только тех, которых в данный момент видно. Популяция медведеобразных в данном лесу может быть гораздо больше. В конце концов, у детей есть и отец. А если «три» - это повелительная форма глагола «тереть» - совсем другое дело. Дескать, сотри медведя – и под ним обнаружишь выигрышный номер. Может быть, именно поэтому Третьяков стер подпись Савицкого. А на выигранные деньги открыл Третьяковскую галерею. В общем, тут идти и пробовать надо.

  О чем это я… А, да, сосновый лес. Лес действительно был, рос он на Северном Урале, и в нём мы с друзьями (я, Валера и Шамиль) слегка заблудились. Мы планировали пройти маршрут следующим образом:  с азиатской стороны Урала подняться на гору Денежкин Камень, потом траверсом пройти на север до удобного перевала и спуститься в Европу. В хваленой этой Европе, что примечательно, мы оставаться не планировали, а хотели вернуться в Азию, к своим семьям. Нам казалось, что это вполне разумное предприятие, вот только погоду мы не учли. Оказалось, что на Северном Урале в сентябре идут постоянные дожди, а на вершинах ложится снег.
  Поспорив немного, мы изменили план нашего похода. Оставив тяжелые вещи в удачно подвернувшемся нам лагере геологов, мы решили все же добраться до ближайшего перевала, заглянуть из своей Азии в ихнюю Европу, и вернуться назад. Путь был не близкий, но мы рассчитывали переночевать в находящейся под самым перевалом пустующей избушке оленеводов – вогулов. Прихватив минимум снаряжения, мы отправились в путь.
  Идти налегке было просто замечательно. Вокруг стоял мокрый сосновый лес (возможно – с мокрыми медведиками), под ногами плескались ручейки и большие глубокие лужи. Повсюду стояли огромные белые грибы. Увидев их, Шамиль припомнил одну историю. Как-то раз во время учебы в институте он с двумя приятелями бомжевал на острове Итуруп. В том смысле, что их не включили в список студенческого отряда, ежегодно выезжавшего на Итуруп солить горбушу, но они добрались до острова самостоятельно, рассчитывая поставить руководство отряда перед фактом своего существования. Но командир отряда их не принял, и в общежитие ребята не попали. В ближайшем лесу они нашли хибару, сделанную из щепок и рубероида, и поселились в ней. Подрабатывали на рыбном комбинате, где могли, а питались подножным кормом.  И вот однажды в зарослях бамбука ребята наткнулись на здоровенные грибы-подберезовики. Вечером Шамиль остался чистить грибы, а остальные куда-то ушли. Наступили сумерки, а Шамиль в темноте ничего не видит. На ощупь он почистил грибы, и поставил их вариться. Вскоре его стал смущать какой-то белый налет на поверхности супа. Оказалось, что множество червячков в панике покинули ставшее негостеприимным убежище. Поразмыслив, Шамиль решил, что то, чего не видишь, тебе не помешает. Сварив супчик, он просто выкинул всю пену, и с чистой совестью накормил товарищей.

  В общем, всё было прекрасно, а потом мы решили срезать путь. Злоключения наши я описывал уже в биографической повести «Это мы!», поэтому перейду непосредственно к утру. А перед утром, естественно, была ночь. В крохотной избушке таинственных оленеводов заночевали мы впятером: к нашей троице присоединились два студента Уральского политеха, гордо именовавшие себя браконьерами, так как у них имелась двустволка. Весь вечер мы развлекали друг друга рассказами о голодных медведях и беглых уголовниках, которые в невиданных количествах водились в этих местах, а питались эти изверги преимущественно туристами. Хорошенько напугавшись, мы покрепче заперли дверь и, положив под подушки ножи, топоры и ружье, улеглись спать.
  Под утро (вот оно, обещанное в заголовке утро!) мы проснулись от страшного грохота:  кто-то ломился в нашу избушку. Судя по интенсивности ударов в стены и дверь, это был крупные медведи, а по специфическим выражениям было ясно, что большую часть своей жизни  эти медведи провели на зоне.
  Спать в этом шуме было невозможно, и мы решили впустить гостей, кем бы там они не оказались. Валера и Шамиль светили на дверь фонариками, браконьеры прицелились из ружья, а я, с большим ножом в руке, пошел открывать. За дверью оказались два пьяных типа с разбитыми носами. Это были жители какого-то лесного поселка, которые решили ночью покататься по горной тайге на мотоцикле – с закономерным результатом. Видимо, подобные заезды входят в программу местных сельских развлечений, с целью стимуляции естественного отбора. В избушку утренние гости заходить не стали (а чего, спрашивается, ломились?), а уселись у потухшего костра пить холодный чай и петь нецензурные песни.
  И тут на окрестных соснах проснулись вороны и начали утреннюю перекличку. Наших гостей это почему-то очень обидело, и они сначала начали на ворон замысловато ругаться, а потом, выпросив у студентов ружье, стали в этих ворон стрелять – тоже без заметного эффекта.

  В общем, конкретно это утро в сосновом лесу не задалось. Мы быстренько собрались, и по краю огромного мохового болота отправились в обратный путь. К полотну художника Ивана Шишкина я с тех пор отношусь с некоторым предубеждением.

Декабрь 2017