Встреча

Ноябрь – это ещё не зима, но уже и не осень.
Межсезонье – самое скверное время в году.
Одинаково трудно перейти от лета к зиме, и наоборот. Организм просто не желает мириться с тем фактом, что лето прошло. Такое долгожданное и непростительно короткое. А в Сибири, где зима длится не три, а как минимум, пять месяцев, это чувствуется особенно остро.
Сырой, пронизывающий ветер дул с запада, принося с собой запах горелого полиэтилена и звуки вокзала, находящегося неподалеку. «Скорый поезд «Красноярск – Адлер» с первого пути отправляется. Будьте осторожны. Повторяю, скорый поезд «Красноярск…». Невидимая женщина-диспетчер отрабатывала свою зарплату.
Ночью, когда город затихает, любые, даже незначительные, звуки слышны намного сильнее, чем днём.
Давно, ещё до войны, одна из улиц носила название «Купеческой». Другая называлась «Главной». Просто и незамысловато. В наше время это мало кому известно. Спроси любого, и он вряд ли будет в состоянии рассказать что-нибудь дельное об истории своего города.
Но с прохожими была напряжёнка. В данное время суток они старались не высовываться на улицу без лишней надобности.
Да и погода не располагала. Ветер усиливался. Столбик термометра безнадежно падал. Грязно-серые тучи, подгоняемые неведомым погонщиком, неслись на восток.
Сейчас около полуночи, и редкие машины проносились по улицам города, унося своих владельцев из неприветливого мира навстречу домашнему уюту.
Никто не хотел оставаться под открытым небом в такую погоду. Даже бомжи, и те старались найти укрытие. Неважно, будь то подъезд ближайшей многоэтажки или коллектор теплотрассы.
Лампочка единственного фонаря, освещавшего перекрёсток, моргала, угрожая  в любую минуту погаснуть. Остальные либо перегорели, либо давно разбиты. Обычное освещение обычного перекрестка. Бывает, что и светофоры разобьют. Тогда совсем плохо.
Метрах в двадцати от перекрестка расположилась безымянная забегаловка летнего типа. Палатка. Ей давно пора закрыться. Не сезон. Но пока будут желающие «погреться», она будет работать. Спрос рождает предложение. Изнутри забегаловки доносилась «Коварная любовь» - хит прошедшего лета в исполнении Светы Калининой.
Возле забегаловки тусовалась толпа  согревшихся. Они о чём-то громко орали, периодически сопровождаю свои вопли лошадиным ржанием. Их речь была настолько бессвязна, что не поддавалась пониманию. Они покачивались из стороны в сторону, словно подчиняясь музыке, пытались танцевать. На самом деле всё куда проще. Стоять ровно они были просто не в состоянии. Со временем их развезет еще больше. Совсем скоро они отправятся искать  приключений.  Один из них уже начал озираться в поисках  жертвы. Он заводила. Он выглядит покрепче, да и качает его меньше других. Он сказал что-то своим товарищам и ткнул пальцем в мою сторону.  Они вне поля зрения. По крайней мере, им так кажется. Им интересно. Кто это такой смелый, что не боится в одиночку торчать посреди улицы в ночное время.
Естественно. Человек в черном кожаном плаще, тяжелых на военный манер ботинках, да ещё и в светозащитных очках не может не привлечь внимания. Разом, как по команде, они направились в сторону бесшабашного храбреца. Другой на моём месте был бы уже далеко отсюда. Толпа подошла бесшумно. Заняли свои места; двое  сзади, ещё двое по бокам, трое спереди, включая предводителя.
Итого семь.
Одежда высокого качества, хотя и стилизована под какое-то рванье. Золотая молодежь вышла поразвлечься. Сейчас попросят закурить. Или может быть придумают что-нибудь пооригинальнее. Ну же! Удивите меня!
Предводитель сощурился.
- Слышь, чувак. Симпатичный плащик. Дашь погонять? А?
В какой-то момент мне стало смешно. Я улыбнулся.  Несмотря на темноту, они это заметили. Мне только этого было и нужно.
- Нет, не дам. Сам ещё поношу, – бросил я, как можно более небрежно. Даже с усмешкой.
Непонятно откуда у них появились кастеты, дубинки, а предводитель оказался счастливым обладателем алюминиевой биты.
Интересно.
Где он ее до этого прятал.
- Ты нас не понял!!? Гони бабки, шмотки! Всё, чем богат! – Самолюбие предводителя было затронуто. Над ним откровенно посмеялись. Надо было срочно возвыситься в глазах своих соплеменников.
Я аккуратно снял очки.
Заглянул ему в глаза.
Исчезла его была уверенность. Он меня узнал. Или, точнее говоря, догадался.
Местные газетёнки быстро разносят слухи.
Глаза его забегали. Руки мелко затряслись. Ну вот. Так уже лучше.
- Макс, ты чего? - двое приближенных переглянулись. Сначала друг на друга. Потом на своего шефа.
А тем временем Макс потерял над собой контроль. Окончательно. Нервно заозирался.
- Пусть катится к чёрту! – Макс уронил биту и бросился бежать со всех ног.
Остальные тоже запаниковали.
Авторитет Макса был высок. Но если даже он побежал, чего еще им оставалось. И они побежали, не забыв прихватить, брошенную позорно бежавшим лидером, биту.
Каждый рванул в свою сторону. Опасались преследования.  Через пару кварталов снова соберутся вместе. Мне хорошо известна эта порода недочеловеков. Не достойны они называться людьми.
Завтра, а может быть, даже сегодня, они выберут себе нового вожака. Поделом тебе, Макс.
Я опустил воротник. Вернул очки на прежнее место.
Ветер растерял былую злобу.
Лужи на асфальте, напоминание об утреннем дожде, подернулись ледяной коркой.
Ноль по Цельсию. 
Ветер приносил море запахов. Бензин, мокрый асфальт, опавшая листва немногочисленных деревьев. Кто-то жарил котлеты.
Не поздновато ли для ужина? 
С запада ко мне приближались двое. Я почувствовал их еще до того, как увидел. Запах резиновой подошвы новых ботинок. Женская косметика. И ещё что-то неуловимо знакомое.
Влюблённая парочка совершала ночную прогулку.
Она в снежно-белой утеплённой курточке, и в такого же цвета вязаной шапочке, в светлых джинсах.
Он в чём-то бесформенном. В камуфляжных брюках. Камуфляж городской: черно-серо-бледные пятна. Обувь с мощной  подошвой. Такие и в болоте, и в снегу не подведут. Он без шапки. Ему как будто бы не  холодно. Напрасно. Отморозишь мозги. Станешь таким, как Макс.
Он оживленно жестикулировал свободной правой рукой, левой обнимая спутницу. Он из кожи вон лез, демонстрируя свою смелость. На самом деле ему было страшно. Я это чувствовал. И не столько за себя, сколько за неё.
Неподходящее время для прогулки.


Ночь.
Ветер крепчает.
По тротуару, взявшись за руки, идут двое. Он и она. Совсем еще юные. Им не больше двадцати. Они о чём-то говорят. Она улыбается. Ей по душе его компания. Он беззаботен. Так может показаться со стороны. Но то, как он бросает быстрые взгляды по сторонам, говорит скорее об обратном. Он чего-то ждёт. Еще сам не зная чего. Но определенно чего-то недоброго.


Город сильно изменился. Не в лучшую сторону. Прошло каких-то пять лет, а на лицо все признаки мегаполиса: серая унылость бетонных коробок, грязь, от которой некуда деться; многочисленные толпы нищих, бомжей и профессиональных побирушек.
«Дяденька, подайте на хлебушек… Два дня ничего не ел…» А от самого клеем несет за версту или еще чем-нибудь похлестче.
Дело здесь не в жалости, и даже не в жадности. Одними подачками их не спасёшь. Этим должна заниматься администрация, а им давно на всех наплевать.
Когда мне было лет двадцать, все было намного проще. Работать мог каждый. И заработав, не боялся что в первой же подворотне его обберут, предварительно угостив дубиной по затылку. Право на свободное перемещение в любое время дано всем. Формально. На бумаге. Вот только его ещё надо отстоять. Что доступно далеко не каждому.
Парочка была совсем близко. Парень закинул руку за спину. Неуклюже поднял воротник.
Мерзнет.
- Как думаешь, кто он? – девушка кивнула в мою сторону. Сказала едва слышно. – Полисмен?..
Голос. Что-то в нём…
- Вряд ли. У них другая форма, - последнюю фразу он зажевал, увлеченный прикуриванием сигареты. Мнение Минздрава его не касалось. Ловко достал из пачки вторую.
- Будешь? – протянул её девушке.
- Нет уж. – Она игриво хихикнула. – Сам травись.
Они прошли мимо газетного автомата.
- Подожди-ка, - он замедлил шаг. Подошёл к автомату. Заглянул  внутрь. Резко оглянулся в мою сторону.
- Пойдём отсюда! Быстро! – сказал он сдавленным шёпотом, схватил свою спутницу за руку и быстро зашагал прочь.
- Что случилось, Миша? – девушка недоумевала.
С чего это её спутник, до недавнего времени такой неустрашимый, вдруг ни с того ни с сего срывается с места и бежит, при этом ничего не объясняя.
И, правда. Что же он там такого увидел?
Я подождал какое-то время. Пусть отойдут подальше, а то ещё подумают, что я их преследую.
Неторопливо подошел к автомату. На одной из газет была фотография. Сделанная в ночное время, она была не очень чёткой, но всё же черная фигура на ней показалась подозрительно знакомой. Человек смотрел прямо в объектив. В ту сторону, где устроил засаду удачливый фотограф. Под снимком была напечатана небольшая статья, в которой сообщалось, что данный субъект представляет большую угрозу для жизни граждан. «Не пытайтесь обезвредить его самостоятельно. В случае если вам что-либо известно о его местонахождении, просьба сообщить в местное отделение полиции. Конфиденциальность и вознаграждение гарантированы». Ниже были указаны адрес отделения и дежурный телефон.
Правоохранители были не прочь поручить кому-либо свою работу.
«Вы только скажите, а мы уже придем, свяжем, скрутим, упакуем и откланяемся. Не стоит благодарностей. Такая уж наша работа. Мы бравые защитники порядка!»
Тем временем парочка была уже далеко. Нас разделяла пара кварталов, не меньше. А ведь зря они выбрали это направление. Туда же в свое время ретировались незадачливые любители чужих плащей.


Ночная прогулка неотвратимо близится к завершению. Сейчас он доведёт ее до дома. Поцелует на прощание. Посмотрит, как мать откроет ей дверь, проворчав что-то неразборчиво. Она обернётся. Он помашет ей рукой. Все как обычно. И счастливый отправится домой.


Тучи сгустились. Замедлили движение, и от этого казалось, что они опустились  еще ниже. Они давили. Угнетали несуществующей тяжестью. В такое время у людей возникает чувство тревоги. Впрочем, и я не исключение. Вот только суть моих опасений заключалась совсем в другом.
Ветер изменил направление. С западного перешел на северный. Утром небо станет черно-синим. Без единого облачка. Лишь редкие звезды будут мерцать далеким холодным сиянием.  Светом, что не в силах согреть никого.
Тревога усилилась. Я её почти осязал. Кто-то отчаянно нуждался в помощи.
Я пошёл навстречу ветру. Туда, куда убежали Макс и компания. Туда, куда по неосторожности отправились те двое.
Я ускорил шаг. Потом побежал.  Сначала я бежал по шоссе. Затем перепрыгнул на тротуар. Так безопаснее. Лишний риск мне ни к чему. Кто-то попался мне на дороге. Увернуться он не успел, и поэтому отлетел метра на два в сторону. Послышалось низкое утробное рычание. Я резко остановился. Ко мне медленно шел здоровый ротвейлер. Где-то неподалеку, тихо чертыхаясь, отряхивал одежду сбитый мной человек. Владелец собаки.
Злобная тварь сочла мои действия посягательством на жизнь ее хозяина, и решила восстановить надлежащую справедливость.
Ротвейлер наступал.
Сильный. Уверенный в себе. Его боятся все без исключения. Никому не дозволено обижать его хозяина.
«Да кто он такой? Возомнил, что может сбивать с ног столь почтенного гражданина. Пришла пора проучить наглеца.»
Ротвейлер остановился. Оскалился еще сильнее. В глазах плясал безумный огонь. Первобытная ярость. Жажда крови. Человеческой.
И кто придумал, что ротвейлеры «умные животные со спокойным характером, не способные на беспричинную агрессию».
Ротвейлер напрягся. Готовился к атаке. Мне известна их тактика нападения.
Я резко выдохнул воздух. Послышалось рычание, не сулящее ротвейлеру ничего хорошего. Злобная скотина отпрянула. Прекратила рычать. Попятилась назад, трусливо поджав обрубок, гордо именуемый хвостом. В другое время ему бы не поздоровилось. Я не отказал бы себе в удовольствии оторвать наглой псине башку и бросить её хозяину.
Сувенир на память.
 Но не сейчас.
Я спешил.
Ротвейлер заскулил и бросился к хозяину. Защитник сам искал защиту.
- Рекс! Взять его! – старческий голос  не был предназначен для отдавания команд. Хозяином оказался старичок лет семидесяти. Один из тех пенсионеров–интеллигентов, что уйдя  на пенсию, обзаводятся бойцовскими собаками. Как будто для самозащиты.
- Рекс! Возьми его!!! – старик не унимался. – Кому говорят!!!
Рекс думал иначе.
Старик скорчил злую гримасу.
Как страшно.
- Чтоб ты сдох, гнида! Да таких как ты в наше время…
Что же делали с такими как я в его время, мне так и не удалось услышать. Хватило одного взгляда, чтобы благостного вида старичок прекратил изрыгать проклятия.
- Слушай, дед! Ноги в руки и дуй отсюда по-хорошему!
Старик в точности исполнил моё приказание. Откуда только скорость взялась.
Ненавижу ротвейлеров. С детства. А ещё больше таких старичков.
И я тоже побежал. Слишком долгая вышла заминка.
Бежалось на удивление легко. Не мешали ни плащ, ни тяжелая обувь. Полезно иногда делать вечерние пробежки.


Они идут через парк. Это кратчайший путь до её дома. Парк небольшой. Три или четыре аллеи. Но невероятно тёмный. Тополя, из которых он состоит, не способствуют высокой освещённости.
В центре парка  белая статуя. Из неизвестного белого камня. Женщина эпохи Возрождения.  Голова слегка наклонена. Смирение на лице. Она словно живая. Возле неё девочка.  Рука женщины лежит на плече девочки. 
Ветра нет. И кажется что парк неподвластен стихии. Огромные тополя, вопреки своему обыкновению, молчат. Ни единого звука. Парк уснул.
Тени от ветвей неподвижно лежат на статуе, придавая ей таинственный ореол.
Здесь нет никого.
Весь парк целиком в их распоряжении. Они идут обнявшись. Опавшая листва шуршит под ногами. Они подходят к статуе. Останавливаются.
- Красивая, правда, - девушка счастливо улыбается и показывает на статую. Смотрит своему спутнику в лицо. Он выше её более чем на двадцать сантиметров, и поэтому ей приходится задирать голову.
- Ну? Чего такой мрачный? - она игриво склонила на бок свою голову, продолжая улыбаться. - А? Ник?
Он молчит. Озирается одними только глазами. Его что-то гложет.
- Да. Красивая. Только очень печальная. – Он с трудом произносит слова. – Ну что, пошли? - Он смотрит на нее. – Придём сюда как-нибудь днём.
- Не так быстро!
Из-за деревьев вышли трое гопников. Но говорили не они. Из-за статуи показался говоривший.
Четвертый.
- Не так быстро, голубки, - повторил он. 
Подошел, переваливаясь с ноги на ногу.
- Куда спешить? Впереди вся ночь. Ведь так, друзь? – Он хищно улыбается, глядя на своих товарищей. Они как по команде приближаются.
Четверо.
Предводитель плюет себе под ноги.
- Ну что, детка, прогуляем? – Он хватает девушку за руку.  Она вскрикивает, пытаясь освободиться.
Ник резко подается вперёд. Наносит удар в рожу предводителю. Тот не ожидает такого поворота событий, и поэтому удар достигает намеченной цели. Нос вожака разбит. Почти в ту же секунду один из троицы бьёт Ника в основание черепа.  От этого удара он падает на колени. Троица бритых гопников начинает  его пинать. Сначала один. Потом второй. Потом третий.
Подобно тому, как футболисты пинают мяч. Предводитель тихо хихикает, удерживая девушку.
Она пытается вырваться. Но безуспешно.
Потом они отходят к своему главарю. Полюбоваться результатом своей деятельности.
Ник лежит вниз лицом. Без движений.
- Окочурился, малый, - слышен чей-то голос. - Паскуда! Нос мне разбил! Ну ничего, компенсируем потерянное. Позабавимся с его подружкой. Да, красавица?
- Нет!!! Пустите, ублюдки! Сволочи..! – девушка отбивается. Пытается звать на помощь.
Ник дергается как от удара. Сначала одна рука приходит в движение. Затем вторая. Он опирается на руки. Осторожно встаёт на колени. Каждое движение даётся с трудом. Медленно качает головой, словно у него мигрень. Поднимает голову. Смотрит вперёд невидящим взглядом.
- Ты смотри, - один из гопников ткнул пальцем в сторону Ника. – Ему ещё не хватило. Добавлю-ка ему.
Он смотрит на главаря. Тот молча кивает. Продолжает улыбаться по-идиотски. Гопник разбегается и делает футбольный  удар. Таким, обычно забивают пенальти.
В этот момент что-то происходит. Ник напрягается. Глаза закатываются на мгновение. Потом возвращаются. В прежнее состояние. Меняется взгляд. Координально. Взгляд человека, избитого в драке, на взгляд хищника, что не остановится ни перед чем. Увеличиваются мышцы. Ник раздается в плечах. Одежда трещит по швам. Превращается в какие-то лохмотья. Челюсти выпячиваются. Зубы заостряются, приобретают коническую форму. На лице проступают звериные черты. Ногти уступают место когтям, острыми как бритва.
Рывком Ник встает на ноги. По инерции гопник попадает ему в лапы. Секунду Ник смотрит на него, а потом  разрывает пополам. Как тряпичную куклу.
Лица присутствующих меняются. В глазах девушки неподдельный ужас. Она перестаёт вырываться. Недавние мучители ей уже нипочём. Гораздо больший страх ей внушает сам Ник, или точнее сказать тот, кем он стал. В её глазах ужас вперемежку с отчаянием.  Она что-то пытается сказать, но её губы шевелятся,  не произнося ни единого звука.
Гопников тоже как подменили. С лица предводителя буквально на глазах сползает идиотская  ухмылка, которой он демонстрировал неоспоримость своего превосходства.
Гопники вспоминают о своей принадлежности к христианству. Тот что справа начинает неистово креститься. У того что слева оказывается маленький крестик на шее. Он держит его в вытянутой руке, и бормочет бессвязные отрывки из разных молитвенных стихов.
Охотники и жертва поменялись местами.
Так случается.
Иногда.
- Какого чёрта вы смотрите?! – предводитель держится лучше других. – Идите и уройте этого кобеля-переростка!!!
Первым кидается тот, что с крестом.
Удар лапы. Хруст ломающихся шейных позвонков. Он падает, не издав ни единого звука.
На второго Ник бросается сам, сжимая челюсти на его горле. Гопник успевает еще что-то прохрипеть.
На мгновение главарь опешивает. Ослабляет хватку.
Девушка  пытается убежать.
Он вовремя соображает в чем дело, и с ещё большей силой прижимает её к себе. Она – его единственный, хоть и призрачный, но шанс на спасение.
- Послушай… Давай договоримся... – он держится из последних сил. – Ты отпускаешь меня, а я в свою очередь не трогаю твою девку… Идет..? А не то… - он приставляет к ее горлу нож. – Конец ей… Мне нечего терять…
- Оставь... ёе… в покое… - хрипит Ник. Звериная гортань не рассчитана на человеческую речь.
- Оставь … её…
А мне она и не надо… Забирай! – Главарь банды гопников с силой толкает  Нику его спутницу. – Я и так с тобой справлюсь.
Прыжком Ник отбрасывает гопника к статуе. Он ударяется спиной о подножие.
Встает, опираясь на монумент. Нож валяется в стороне.
Ник шагает к нему на двух ногах. Чудовищная карикатура на человека. Делает замах правой рукой.
Гопник даже не пытается сопротивляться.
Удар.
Звук такой, будто провели наждаком  по бетону. 
Голова отлетает в сторону. Тело оседает безвольным мешком на землю.
На подножии статуи остаются четыре взаимно параллельных борозды, проведённых наискосок. Следы от когтей.
Ник оглядывается.
Его подруга едва держится на ногах. Пережить такое непросто.
Он идет к ней. Обретает первоначальный облик. На нём лохмотья, пропитанные кровью. Своей и чужой. Ещё совсем недавно бывшие одеждой. Он шагает легко, без усилий. Будто не было сломанных ребер, разорвавшихся сухожилий правой ноги, сильного сотрясения, множественных ушибов.
 Всё это в прошлом.
Он такой, как и прежде.
Даже лучше.
- Ну что, пойдём? – он протягивает ей руку.
Улыбается.
Полнейшая невозмутимость.
Абсолютное спокойствие.
- Ты… ты не тот, кого я знала… - говорит она, заикаясь. Слова даются ей с трудом. – Уйди…  Оставь меня..!
Она бросается бежать.
- Куда ты? Постой! – Ник делает несколько шагов. Затем останавливается. Пытаться сейчас ей что-то объяснять бесполезно. Да и сам он затрудняется что-либо понять.
Он оглядывается. Осматривает недавнее поле боя. Четыре изувеченных трупа. Один без головы. У второго сломана шея. У третьего разрыв гортани. Четвертый и вовсе – груда фрагментов.
- Сами виноваты, - говорит Ник своим безмолвным собеседникам.
Сквозь ветви пробивается холодный свет. Невероятно светло для осенней ночи. Так светло бывает лишь в одном случае. Ник поднимает голову вверх. Смотрит  на черное, усыпанное редкими звездами, небо. В том месяце, где чернота переходит в темную синь, висит матовый диск, окутанный ореолом свечения.
Полнолуние.
Ник снова смотрит на убитых. Его охватывает прежняя ярость. Трансформация занимает уже меньшее время. Заглушая стук убегающих женских каблучков, ночную тишину пронзает вой, издать который не под силу ни одной собаке.


Я бежал. Тротуар был пуст. Больше не было желающих со мной столкнуться.
Куда же вы исчезли, старички с собачками. Нет их. Вообще в радиусе полукилометра  не было никого. Я это чувствовал. Надо же, какое спокойствие.
В ту же секунду до меня донёсся  чей-то страх. Настоящий, граничащий с ужасом. А так же чья-то злоба.
Их было несколько человек. Пятеро или что-то в роде того.
Я спешил.
Впереди показался тёмный лесной массив. Четко вырисовывались четыре аллеи деревьев с мощными стволами. Трудно не узнать в них тополя. Даже глубокой осенью от них исходит характерное благоухание, за которое их так ненавидят аллергики.
Это был парк. Страх и злоба исходили оттуда. Я должен был успеть… «Нарот имеит права на ашипку».
 Из памяти всплыло смешное название статьи из одной провинциальной газетёнки.
«Нарот» может и имеет, но мне такого права никто не давал.
Рывком я пересёк невидимую грань, отделяющую парк от иного пространства. В ту же секунду ветер стих. Словно парк накрыли колпаком.
Злоба и страх перемешались. Они были осязаемы.  Где же вы, генераторы негативных эмоций.
Они оказались в центре парка, рядом со статуей женщины с девочкой-подростком. Шестеро образовывали круг. В центре круга стоял седьмой, в котором узнал недавнего прохожего Мишу.
Где же его спутница?
Я присмотрелся.
Белая одежда на фоне белой статуи делала ее почти что незаметной.
Склонив голову набок, она разглядывала подножие  скульптуры.
Ей было наплевать на своего друга. Его дальнейшая участь волновала её меньше всего.
Девушка провела рукой по подножию статуи. Похоже, что с этой статуей у неё связаны какие-то воспоминания. Или она увидела что-то необычное. 
Они стояли боком по отношению ко мне, и поэтому я не мог увидеть то, что привлекло её внимание. Но, кажется, начинал догадываться.
Девушка была невозмутима. Она чувствовала себя как дома. Страх исходил от её друга. Он понял, в чем заключалась её роль в этой маленькой драме.
Страх вперемежку с гневом. Как мне всё это знакомо.
Все были слишком заняты, чтобы увидеть, что за ними наблюдают.
Я тем временем ждал. Безусловно, я знал, чем это закончится. Подобные ситуации предполагают лишь одну развязку.  Но всегда интересно увидеть, как поступят конкретные люди в конкретной ситуации.
Незадачливый Ромео стоял неподвижно. Он готовился. Он понемногу совладал со своими страхами. Уже хорошо.
Как я и говорил – выход один. И в любом случае не в его пользу.
Отделившись от остальных, к нему подошёл один из окружения. В кожаной куртке, увешанной цепями, в чёрных сапогах с крепкими подошвами, в серых штанах, с ирокезом, как у индейца. Не то панк, не то металлист.
- Чего тебе дома не сиделось, чудило? – Панкометаллист положил руки  Михаилу на плечи. Посмотрел в глаза, чавкая жвачкой. Улыбнулся той глумливой улыбочкой, на которую способны только представители подобной породы скотолюдей.
Ухватив панка за руки, Михаил саданул ему коленом в живот. Тот отлетел в сторону, хватая ртом воздух.
А мальчик был совсем не прост, вот только неосмотрителен.
Когда вокруг сжимается кольцо, очень важно выйти из него. Стоять на месте не только глупо, но и опасно.
Следующий удар достался ему.
Я замер. Время остановилось. Мир дернулся. На мгновение потерял четкость. Поплыл.
Я менялся, становясь тем, кого испугался Макс. Тем, на кого не решился напасть злобный ротвейлер. Тем, кому наплевать на уличную мерзость, наводящую ужас на обычных людей.
Я менялся. Человек, как и медаль, имеет две стороны. Сейчас аверс уступал место реверсу.
Ярость – ровесница человечества. Она есть в каждом. Но мало кто способен сделать её своим союзником. Ярость трансформировала меня.  Слишком слаб для неё простой человек. Голова, руки, ноги, туловище. Всё подвергалось координальной перестройке. Особый покрой защищал одежду от разрушения. Плащ, брюки, сапоги, допускали некоторые увеличения размеров владельца. Из общего ряда выбивались только очки. Они всегда ломались.
Окружающая действительность стала прежней. Вот только всё стало более контрастным, и время изменило свой ход. Словно его кто-то замедлил. Притом, что моё собственное осталось прежним.
Я прыгнул.
Никто не успел среагировать должным образом. Будь они в трезвом состоянии,  разбежались бы все без исключения. Но нет. Пьяному всё нипочем.
Ударивший Михаила первым ушёл из мира живых. Довольно слабой оказалась его шея.
За ним последовал тот самый панкометаллист. Он так и не смог отойти от сокрушительного удара коленом. 
Оставшиеся четверо попытались собраться с силами и дать отпор. Один даже угостил меня чем-то металлическим, за что упал на землю с пробитой грудной клеткой.
Из рук выпала алюминиевая бита. Команда Макса. Как я и предполагал. Вот только самого Макса не было. 
Ещё один пустил в ход пару ножей. Челюсти сомкнулись на его шее волчьим капканом.
Предпоследний был  отброшен в сторону ударом лапы наотмашь.
Остался один. Он встал на месте, потом резко развернулся и бросился бежать. Шаг, второй, третий. Ноги плохо ему подчинялись. Захлебывающийся хрип оповестил о его  кончине.
Холодный синеватый свет. Мне знакома его природа.  Я посмотрел вверх. Сквозь тучи, пробиваясь, сиял серебряный диск полной Луны.
Парк огласил протяжный вой. Погребальная песня для павших бесславно.
Ярость начинала отступать.
Я посмотрел на мирно лежащего Михаила. Он был жив, и как абсурдно это не прозвучит, почти здоров. У него  было сотрясение средней тяжести. Выкарабкается. А произошедшее спишут на свору  бродячих бешеных собак.
Я посмотрел на девушку. Она стояла неподвижно  около статуи, на подножии которой виднелись четыре косых борозды.
Подумать только. Прошло  пять лет, а муниципальные власти даже  не потрудились ее починить. Не говоря уже о замене. 
Я узнал этот взгляд. Она ничуть не изменилась. Вид у нее был несколько растерянный. Словно произошло то, чего она давно ждала, и теперь никак не могла  поверить в случившееся.
Я подошёл к ней. Ярость исчезла совсем. Обратная трансформация даётся гораздо легче.
- Ник? – она сказала почти шепотом. – Но как ты…
- Да, Марина. Это я, Ник. – Я не скрывал своей неприязни. – Как я тебя нашёл? Какая разница. Всё равно не поймёшь.
- Скажи мне, Марина, для чего тебе это?
 - Ты о чём, Ник? – неужели она и вправду не понимает о чём идёт речь.
- Не прикидывайся дурой. Мне известны твои подвиги. Назвать по именам тех, кого вы угробили. – Я начинал злиться. – Для чего? Ведь явно не ради денег.
Она посмотрела в сторону. Растерянность уступила место циничной улыбочке стервы.
- Просто так. - Она самодовольно улыбнулась. - Ради спортивного интереса.


Ветер стих повсюду. Небо заволокло грязно-жёлтыми тучами. Погода обрела хрупкое равновесие.
Я шёл по улице, и мне было спокойно. Впервые за последние пять лет я никуда не спешил. Не бежал, не торопился, а именно шёл.
Было необычайно тихо и тепло. Должно было что-то произойти. Что-то очень простое и по-своему великое.
Легкий холодок коснулся моей щеки, и помедлив секунду, растаял. Выставив руку вперёд, я поймал ещё одну снежинку. В воздухе невесомо парил крупные хлопья снега.
Первого снега нынешней осени.


На вокзале было безлюдно. Часы, висящие в холле, показывали без четверти пять.
Раннее утро.
Сегодня понедельник и в этот день недели людей обычно бывает больше.
Возле кассы стояла очередь из пяти человек. Рядом работала ещё одна касса, но они упрямо не хотели к ней подходить. Каждый ждал своей очереди. Видимо, из чувства солидарности.
Я подошёл к свободной кассе. Приобрёл билет на ближайший по времени пригородный поезд.
Другие пассажиры, посмотрев на меня, бегло переглянулись, но с места никто не сдвинулся. 
Рядом со второй кассой стоял старый бомж, и грязными заскорузлыми пальцами  пересчитывал какую-то мелочь.
Я полез в карман своей куртки, достал несколько мятых сотен. Протянул их старику так, чтобы никто не видел.
Он по привычке пробормотал что-то наподобие «даст бог тебе здоровья», потом посмотрел на свою руку и раскрыл рот от удивления.
- Но здесь же… - он посмотрел на меня широко открытыми глазами.
Я утвердительно кивнул.
Бомж немного успокоился, сунул деньги в карман.
- Спасибо, сынок, – он действительно был благодарен.
В нём не было той  обречённости, которая обычно присуща бездомным. Всё ещё можно исправить.
Диспетчер объявила начало посадки.
Я вышел на перрон.
На улице противно моросил дождь.
А ведь ещё ночью шёл снег. Континентальная осень непредсказуема.
Я подошёл к вагону.
Сопровождающий не особо придирчиво проверил наличие билета.
Пассажир в серой матерчатой куртке с дорожной сумкой через плечо не мог вызвать подозрение.
Я занял место в середине вагона. Бросил сумку рядом на скамейку. Она слишком ценна, чтобы валяться на полке.
Поезд тронулся, заставив качнуться немногочисленных пассажиров.
В вагон забежал шустрый человечек, продающий газеты.
Я взял одну. Сразу же на первой странице большими буквами красовалось громкое название: «Возвращение вервольфа». Дальше шла огромная статья, в которой велась полемика на тему оборотней, вурдалаков и прочей нечисти. Также сообщалось об изувеченных трупах шести панков и одном обезглавленном теле молодой женщины. Там же была помещена крупная фотография: полная Луна, черная деревья, оскаленная морда огромного волка, вставшего на задние лапы.
Молодец фотограф. Сидел до последнего.
Я чувствовал его присутствие, но специально оставил его. Кто-то же должен рассказать обо мне.
В конце репортер сделал вывод, что все повторяется.
Я улыбнулся.
Больше не повторится.
Конец истории.
Точка.
Поезд набирал обороты.
В вагон зашла молодая парочка. На поясе у парня висел плеер, и одна капелька-наушник была у него, а другая - у его подруги. 
Я посмотрел в глаза девушки.
Все тот же взгляд…
Они прошли мимо, улыбаясь друг другу. Плеер играл очень громко. Из наушников лился мягкий и в то же время  сильный голос Светы Калининой:

«Солнце взорвалось брызгами лета.
Осень, дожди – вместо рассвета.
Ветер несчастный бьётся в  окно.
В нашей судьбе всё решено.
Серая лента долгих дорог
В мире, где ты всегда одинок,
Но ты пришёл, чтоб мы встретились вновь
В мир, где царит коварная любовь…»

Похоже, что рано ещё ставить точку…