Глава двенадцатая. Великая княгиня

    Действия императрицы Екатерины в отношении Василия Нарышкина, да и не только в отношении него,   трудно будет понять, если не остановить внимание читателя на том, какой она была, с какими проблемами столкнулась  по прибытию в Россию, как менялось её мировоззрение и характер, какой она стала к концу своей жизни. Это нелегко сделать при том нагромождении разного рода небылиц, сплетен, безосновательных восхвалений и ошибочных трактовок её поступков, которыми переполнена историческая литература.  И все же я попытаюсь это сделать, опираясь на сохранившиеся документы и свидетельства современников. Насколько мне это удалось  –  судить читателю.               

    София Фредерика Августа Анхальт-Цербстская родилась 21 апреля (2 мая по новому стилю) 1729 года в тогда немецком городе Штеттин — столице Померании (Поморья). Ныне город этот называется Щецин и находится в Польше близ границы с Германией. Её отец, Христиан Август Анхальт-Цербстский, происходил из цербст-дорнебургской линии Ангальтского дома и состоял на службе у прусского короля, был полковым командиром, комендантом, затем губернатором города Штеттин, где  баллотировался в курляндские герцоги, но неудачно, службу закончил прусским фельдмаршалом.
 
    Мать — Иоганна Елизавета, из Готторпского владетельного дома, приходилась двоюродной тёткой (двоюродной сестрой матери) будущему русскому государю Петру III. Родословная Иоганны Елизаветы восходит к Кристиану I, - королю Дании, Норвегии и Швеции, первому герцогу Шлезвиг-Голштейнскому, основателю династии Ольденбургов. Одним словом, хотя и отдаленно (седьмая вода на киселе) но она была связана родством с домом Романовых.

    Дядя по материнской линии, -  Адольф-Фридрих был в 1743 году избран в наследники шведского престола, на который он вступил в 1751 году под именем Адольфа-Фредрика. Другой дядя, Карл Эйтинский, по замыслу Екатерины I, должен был стать мужем её дочери Елизаветы, однако умер в преддверии свадебных торжеств.
 
    В семье герцога Цербстского будущая правительница России  получила неплохое домашнее образование, - обучалась английскому, французскому и итальянскому языкам, танцам, музыке, основам истории, географии и богословия. Она росла резвой, любознательной, шаловливой девчонкой, любила щегольнуть своей отвагой перед мальчишками, с которыми запросто играла на штеттинских улицах.

    Своего будущего мужа – Карла Петера Ульриха  она впервые  увидела в Эйтинском замке еще в 1739 году, когда ему было 11 лет. Внук Петра I, сын царевны Анны Петровны и герцога Гольштейн-Готторпского Карла Фридриха, он по линии отца  был внучатым племянником шведского короля Карла XII, и сначала воспитывался как наследник шведского престола.

    Его воспитателем с трёхлетнего возраста был выдающийся ученый своего времени, автор трудов по теологии и математике, впоследствии ректор Кильского университета  - пастор Густав Хосманн.  Благодаря ему  юный герцог получил блистательное начальное образование, -  читал и писал на немецком, французском и латыни, был успешен в точных науках, стал интересоваться  музыкой.

    Учитывая сложную политическую ситуацию, в которой оказалось Готторпско-Гольштайнское герцогство после захвата Данией более половины её территории, включая родовой замок  в Готторпе, отец готовил Карла Петера к неизбежным в будущем военным действиям, понимая, что ему, возможно, придется решать Готторпский вопрос. К 12 годам юноша имел чин лейтенанта, был членом гильдии стрелков, знал фортификацию; одним словом стал  профессиональным военным, готовым служить своему отечеству.

    После смерти отца пастор Хосманн получил отставку, а Карл Петер оказался в доме  епископа Адольфа Эйтинского, - его двоюродного дяди (впоследствии — короля Швеции Адольфа Фредрика). Его новые воспитатели, - гофмаршал голштинского двора О.Ф. Брюммер и  комендант  Кильского замка Ф.В. Берхгольц не отличались высокими нравственными качествами и не раз жестоко наказывали ребёнка. Мальчик стал объектом  унижения, жестоких шуток и  регулярной  порки за любую маломальскую  провинность.  Множество раз его ставили коленями на горох, причём надолго, так, что у него распухали колени, и он с трудом мог ходить.  О продолжении  образования  наследного принца никто не заботился. Одним словом, у будущего наследника русской короны в ту пору была нелегкая жизнь, отрицательно отразившаяся  на его повадках и его характере.

                *
 
    Елизавета Петровна,  ставшая в 1741 году русской императрицей,  была намерена закрепить трон по линии своего отца. Будучи бездетной,  она распорядилась привезти в Россию своего племянника - Карла Петера Ульриха, - сына  умершей её сестры Анны. Он  прибыл на берега Невы 5 (16) февраля 1742 года. Оба его  голштинские воспитатели, - О. Ф. Брюммер и Ф. В. Берхгольц  прибыли в Россию вместе с ним.
 
    При первой встрече с племянником Елизавета поразилась его грубости и невежественному поведению. Приставила к царственному наследнику в качестве русского  учителя и наставника  академика Я. Штелина, который позже писал, что  воспитательные меры обер-гофмаршала голштинского двора Брюммера не только  не соответствовали принципам педагогики, но   выходили за рамки элементарного приличия, принятого в  благородном обществе.  Он  и в России  «продолжал обращаться со своим воспитанником как нельзя хуже, -  презрительно, деспотически, употреблял  розги, бранил его неприличными словами …». Однажды  до того забылся, что набросился на подопечного  с кулаками,  Штелин едва успел встать между ними.
 
    Такое воспитание продолжалось немногим более  двух лет, но этого оказалось достаточным, чтобы в значительной мере покалечить еще не сформировавшуюся психику юноши, - сделать его  нервным, скрытным, вспыльчивым  и что оказалось для него особенно пагубным - трусливым. Впрочем, достигнув  совершеннолетия и став полноправным герцогом Голштинии, Петр, не скрывая своей радости, отправил  в отставку и Брюммера и Берхгольца, избавившись от их опеки.

    Пётр Фёдорович был человеком впечатлительным, любил музыку, живопись и   обожал  военное дело.  Именно с этим  были связаны все его честолюбивые мечты. Крепким здоровьем он не отличался, скорее наоборот, - был болезненным и хилым. В  1743 году  Елизавета Петровна, подбирая для своего наследника невесту, не могла не вспомнить, что на смертном одре мать завещала ей стать женой голштинского принца, - родного брата Иоганны Елизаветы. Но Судьбе было  не угодно сделать её счастливой,  прибывший в Россию жених, - голштинский принц Карл Эйтинский заболел и умер накануне свадьбы. Возможно, именно это обстоятельство при выборе невесты для племянника склонило чашу весов в пользу Софии Фредерики. Ранее Елизавета энергично поддержала избрание на шведский престол её дяди и обменялась портретами с её матерью.
 
    В начале 1744 года цербстская принцесса вместе с матерью была приглашена в Россию для бракосочетания с Петром Фёдоровичем. Они были потрясены тем великолепием, с каким  были встречены в Риге - на границе Российской империи. Залпы салюта, грохот барабанов, высшие чиновники лифляндской администрации в парадных мундирах; величественные апартаменты, а потом удивительная «каравелла снегов» – гигантские сани, обшитые снаружи серебром и соболями, запряженные десятью лошадьми с почётным караулом бравых молодцов-кирасир.

    Именно здесь будущая правительница России  познакомилась со старшим братом Василия Нарышкина – Семёном.  Назначенный камергером новоприбывших, он усаживал её в сани. Екатерина вспоминала позже: «он сказал мне, - надо закинуть ногу (enjamber), закидывайте же! Мне никогда раньше не приходилось слышать такого слова, это так смешило меня дорогой, что я не могла его вспомнить без хохота». Эта встреча, как уже известно читателю, станет судьбоносной, - введёт братьев Нарышкиных в круг близкого окружения будущей императрицы.
 
    По их приезду в Петербург Елизавета Петровна организовала при дворе так называемый «малый двор», включавший в себя наследника престола, прибывшую невесту с её матерью, и обслуживающий их персонал под командой  камердинера  И.И. Бецкого (камердинер - придворный чин  высокого ранга с правом доступа в личные покои монарха). Заведовать «малым двором»  Елизавета Петровна поручила графине Марии Андреевне Румянцевой (матери прославленного полководца), которая регулярно должна была представлять императрице подробный отчёт обо всём, что там происходило.

    Сразу после приезда в Петербург София принялась  изучать русский язык, историю, православие, русские традиции, стараясь как можно  более полно ознакомиться с Россией. Она  с упоением слушала и читала воспоминания современников Петра Великого, и была в восторге от его деяний. Видимо тогда же, при знакомстве с историей смутного времени на Руси, намерениями польского короля Сигизмунда III захватить  русский престол, родилось в душе Екатерины чувство неприязни к полякам.
 
    Линия её поведения в это время сводилась к тому, чтобы понравиться  великому князю Петру Федоровичу,  императрице Елизавете, и всем окружавшим её русским людям.  Чтобы дать выход молодой энергии, она немало  времени проводила на охоте, каталась на лодке, лихо ездила верхом на лошади. Для нее не составляло особого труда целый день провести в седле, при этом она одинаково красиво и крепко сидела в нем и по-английски (как подобает знатной аристократке), и по-татарски (как принято у настоящих кавалеристов). Всё это не могло не вызвать симпатии и расположения её окружения, - не только придворных вельмож, но и простых русских людей.

    Читая обо всём этом, поневоле задумываешься, - откуда у прибывшей в Россию  молодой немки  эта «русскость характера», привлекавшая к ней внимание и симпатию русских людей?  В еще большей степени это проявится позже, - после восхождения её на престол. Ведь она  не стала возвышать при дворе иноземцев,  не завела, подобно Анне Иоановне, любовника  типа  Эрнста Бирона, выписанного  из Курляндии, или как Анна Леопольдовна - саксонца  Морица Линара. Нет, её тянуло к лихим русским молодцам, таким, как Григорий Орлов, его тёзка Потемкин, Платон Зубов.
 
    Чем объяснить её стремление возвеличить  деяния Петра I? Ведь этого не проявлялось  ни в действиях Петра II – внука Петра,  тем более в правление Анны Иоановны и коротком царствовании Анны Леопольдовны. Разве что только в действиях дочери Петра - Елизаветы Петровны,  да и то не в такой яркой форме.  Чем объяснить  русскость её натуры, явное проявление русских черт  характера?
               
    28 июня (9 июля) 1744 года София приняла православное крещение и получила имя Екатерина Алексеевна, а на следующий день была обручена с будущим императором. Её свадьба с Петром Фёдоровичем состоялась 21 августа. Мать невесты - Иоганна поначалу была принята при дворе со всеми почестями, подобающими будущей тёще цесаревича, но вскоре она утратила это расположение.
 
    Причиной тому была неприязнь императрицы Елизаветы, вызванная сообщением канцлера Бестужева, что Иоганна шпионит в пользу  Пруссии (открылась её тайная переписка   с    Фридрихом II).   Масла в огонь  добавила информация  графини Румянцевой  о её  открытом флирте с камергером Бецким.
 
    Елизавета, которой принцесса-мать  и  без  того   не  нравилась   своим склочным  характером, была  этим сильно  рассержена. После свадьбы великого князя Иоганну выпроводили из Петербурга, предписали не возвращаться в Россию и даже не переписываться с дочерью. Правда,Елизавета Петровна не поскупилась, - пожаловала ей пенсию в 15 тысяч рублей  ежегодно.

    Здесь, наверное, самое время рассказать о том, кем был  Иван Бецкой, ставший одной из причин удаления из Петербурга матери Екатерины, а вместе с тем и раскрыть тайну русскости характера будущей императрицы.

                *

    Аристократ Иван Иванович Бецкой был  незаконнорожденным сыном князя Ивана Юрьевича Трубецкого и шведской баронессы Вреде. Во время войны Петра I со шведами храбрый вояка Трубецкой  (так уж ему не повезло)  в бою под Нарвой попал в плен.  Правда, жилось ему в плену, - в Стокгольме, весьма неплохо. В те времена еще сохранялась некоторая рыцарственность, - даже рядовые солдаты, угодив в плен, жили, в общем-то,  нормально, а уж офицеры,  особенно знатные персоны, и вовсе свободно разгуливали по чужой столице, пользуясь всеми благами жизни. Гуляли в кабаках с офицерами противника, и вместе с ними шлялись по доступным красавицам, - таковы   были нравы той эпохи.
 
    Вот и Трубецкой  практически в открытую крутил роман с баронессой  Вреде,      плодом которого  и стал  Иван Иванович Бецкой. Об этом свидетельствует и его фамилия. В XVIII столетии у российских вельмож так было принято:  выправляя дворянские грамоты своим незаконнорожденным детям, им давали собственную, но усеченную фамилию, - Румянцев - Мянцев, Бутурлин - Турлин,  Головин - Ловин,  Голицын – Лицын, - всё это  вполне реальные люди. К слову сказать, незаконнорожденная дочь Екатерины и Григория Потёмкина носила фамилию Тёмкина.

    Надо сказать, что Трубецкиие — весьма древний и уважаемый род, происходивший от внука литовского  князя Гедимина Дмитрия Ольгердовича, - князя брянского, стародубского и трубчевского; участника Куликовской битвы.
Отец  Ивана Бецкого -  Иван Юрьевич Трубецкой (1667—1750) — боярин, затем генерал-аншеф, пожалованный в 1728 году в генерал-фельдмаршалы, вошёл в историю как последний русский боярин (последний из носителей этого титула). Имел родственные связи с царствующей фамилией.
    Он умер в 1750 году, не оставив законного мужского потомства,  только лишь  побочного сына,  - И.И. Бецкого.  Незадолго перед кончиной он предложил сыну принять  фамилию Трубецкой, но тот отказался, сославшись на то, что он уже известен в обществе, как Бецкой, и намерен сохранить эту фамилию до самой смерти.

    В молодости Иван Иванович  много путешествовал по Европе,  1722—1729 годы  провел «для науки» в Париже, где состоял еще и секретарем при русском посольстве. В 1728 году он был представлен 17-летней герцогине Иоанне-Елизавете Ангальт-Цербстской, которая отнеслась к нему очень милостиво, если не сказать больше, и они некоторое время общались.  Её муж – 39-летний герцог Христиан-Август в это время находился в отъезде.
 
    В начале 1729 года Бецкого срочно отозвали в Россию, где он был определён  на службу в Коллегию иностранных дел, а 21 апреля (2 мая) 1729 года  у  Иоганны-Елизаветы родилась девочка, получившая при крещении имя Софья-Фредерика – Августа. Современники не без основания говорили, что её отцом был Иван Бецкой, - для такого суждения действительно было немало  оснований.
 
    В годы царствования Елизаветы Петровны Иван Иванович оказался при дворе,  к его армейскому званию  подполковника добавился весьма почётный чин камергера.  Произошло это благодаря старшей единокровной его сестре, - Анастасии Ивановне, принцессе Гессен Гомбургской, к которой благоволила государыня. Анастасия Ивановна сумела завоевать особое расположение императрицы Елизаветы Петровны, находясь при ней и оказывая ей поддержку во время дворцового переворота в  1741 году, за что была пожалована статс-дамой.
 
    И вот в 1744 году Иван Иванович вновь встретился со своей «парижской любовью», - принцессой Иоганной-Елизаветой Гольштейн-Готторпской, которая привезла в Россию свою дочь Софию-Фредерику Ангальт-Цербстскую, при этом не скрыла от дочери, кто её отец.

    Если бы при дворе стало известно, что Екатерина Алексеевна вовсе не дочь своего официального отца, а дочь сына русского князя, связанного родством с Романовыми, то это могло бы вызвать  бурю эмоций  со стороны  Елизаветы Петровны.  Уже и без того было известно о нескольких заговорах против императрицы. А тут ещё выбранный ею наследник престола с причудами,  да и выбор императрицей ему невесты тоже не всех устраивал.
      
    Бецкой опасался, что проницательная Румянцева раскроет    тайну рождения Екатерины  со всеми вытекающими из этого последствиями. При постоянном нахождении возле дочери, ему сложно было скрыть отцовские  чувства. Да и Екатерине нелегко было  не проявлять при людях  дочернего к нему отношения.  Непросто было скрыть всё это и от глаз  недоброжелателей императрицы, которым раскрытие такой тайны было  бы весьма на руку, -  позволило бы  строить  различного рода политические планы по устранению Елизаветы Петровны  от власти и ослаблению России.
 
    Впрочем, вскоре после бракосочетания  Петра Фёдоровича с Екатериной Алексеевной  Иоганну-Елизавету  спровадили восвояси, а «малому двору» удалось освободиться от опеки графини Румянцевой.

    Иван Иванович старался как можно реже бывать при «малом дворе»,  общался он с дочерью строго официально, хотя, судя по всему, знал о её честолюбивых намерениях и разделял их.  И всё же, пока на престоле находилась Елизавета Петровна, родственные отношения Бецкого и Екатерины, являлись бомбой, способной взорваться в любую минуту и уничтожить честолюбивую мечту Екатерины. Чтобы не повредить  её замыслам, Бецкой нашел предлог освободиться от своих обязанностей при дворе, получил согласие императрицы, и  в 1747 году отправился в путешествие за границу. Есть все основания думать, что он сделал это по настоянию самой Екатерины.

    Официальный отец Екатерины - прусский фельдмаршал  Кристиан Август Гольштейн-Готторпской умер в 1747 году, и  до совершеннолетия сына мать Екатерины  Иоганна-Елизавета  сама управляла своим  княжеством. Возможно, она и встречалась с путешествовавшим по  Европе  Иваном Бецким, но у неё в это время уже было иное увлечение.

    Во время Семилетней войны Иоганна укрыла в своем замке французского маркиза де Френа, к которому воспылала любовью, чем серьезно разозлила и настроила против себя Фридриха II. Дело дошло до того, что в  1758 году она  вынуждена была бежать в Париж, где жила, назвавшись графиней Ольденбургской. Иоганна продолжала весёлую жизнь, устраивая приемы и совершая выходы в театры. Однако Фридрих конфисковал её прусские доходы, перестала к тому времени присылаться и русская пенсия.  Не имея средств к существованию и лечению  ухудшившегося здоровья, Иоганна-Елизавета скончалась в Париже в 1760 году в возрасте 47 лет.
 
    Великой княгине Екатерине Алексеевне, которая в это время была занята подготовкой дворцового переворота, было не до матери. Это, пожалуй, было первым открытым проявлением той черты  характера Екатерины, которую она тщательно скрывала, но которая с годами будет проявляться всё в большей и большей степени;   первым  её поступком в отношении  близких  людей, о которых можно сказать: «Мавр сделал своё дело, мавр может уходить».
 
    Такая судьба ожидает её мужа Петра Фёдоровича, любовников Станислава Понятовского и Григория Орлова, способствовавших восхождению её на престол Никиту Панина и  канцлера Бестужева-Рюмина, , наконец,  её родного  отца – Ивана Бецкого.  Не говоря уже о многих других,  – менее известных.

                *

    В исторической литературе немало сказано о не сложившейся супружеской жизни Екатерины и Петра Фёдоровича  с нагромождением целого ряда сплетен, наговоров и ничем не обоснованных предположений.  Большая  часть из них  основана на поздних  воспоминаниях и письмах самой Екатерины, которым далеко не всегда можно верить, поскольку они часто преследовали вполне определённые эгоистические цели,  служили занавесом, предназначенным для оправдания  неожиданной смерти её мужа-императора,   направления читателя при оценке событий того времени по ложному пути. Таков уж был характер Екатерины, и тому есть тысячи подтверждений.

    Позже она будет писать о первых годах  своего замужества: «Сердце не предвещало  мне  счастья, одно честолюбие меня поддерживало. В глубине моей  души  было  не знаю что-то такое, не на минуту не оставлявшее во мне  сомнения, что рано или поздно я добьюсь того, что сделаюсь  самодержавною русскою императрицею». Та же мысль звучит и в других  её воспоминаниях:  «Дело матери было выдать меня замуж. Но, но правде, я думаю, что русская корона больше мне нравилась, нежели его особа …», «зная его свойства, я бы не пожалела  его, но к  короне русской я не была так равнодушна …».

    Из-за отсутствия в раннем юношеском возрасте светского воспитания Петр, видимо, действительно не обладал аристократическими манерами поведения, был часто несдержанным, легко возбудимым, вспыльчивым,  еще и  по-мальчишески шкодливым и язвительно-насмешливым. Но вместе с тем современники отмечали его  простоту, дружелюбие,  товарищеское  отношение к приставленным к нему слугам, особенно к его камергеру -  Сергею  Салтыкову, с которым  у него сложились весьма доверительные дружеские отношения.

    Между юными супругами не складывались  любовные отношения, – слишком разными, пишут исследователи-историки, были их  характеры и интересы. Но Екатерина знала, что укрепить своё положение при дворе и в глазах императрицы она сможет, только родив от него наследника. Это вполне соответствовало и наставлениям императрицы Елизаветы: «угождением, уступлением, любовью, приятностью и горячестью» добиться нежности супруга, и тем самым  обеспечить осуществление «полезных матерних видов» продолжения династии. И молодая княгиня старательно этими наставлениями  руководствовалась.

    Петр Фёдорович, при всём своём  ребячестве,  тоже не был идиотом, каким его часто  изображают в литературе. Он прекрасно понимал, что должен стать отцом будущего наследника. Не был он и импотентом.  И потому  нет никаких сомнений в том, что он пытался воспользоваться  своим «правом первой ночи», но, наверное, не меньше своей жены был шокирован  произошедшим при этом конфузе. Обнаружились обстоятельства, на долгое время затянувшие успешное разрешение этой проблемы.
 
    Оказалось, что Петр Фёдорович имел довольно редкий физический недостаток – фимоз, то есть сращение крайней плоти. Даже небольшая эрекция вызывала у него  крайне болезненные ощущения. Без всякого сомнения,  это и явилось причиной избегания молодым супругом интимной близости со своей женой, что, конечно, и ему самому доставляло немало душевных переживаний.

    Скрывая от жены причину своей «холодности», Петр  «продолжал, -  писала  Екатерина, - играть в солдатики….  Днём его игрушки прятали в мою кровать и под неё. Великий князь ложился после ужина первым, и как только мы были в постели, Крузе (камеристка) запирала дверь на ключ, и тогда великий князь играл до часу или двух часов ночи. Все это проделывалось с серьезным видом, и по всему видно было, что эти игры в солдатики чрезвычайно его занимали, ...  в этом положении дело оставалось, - жаловалась Екатерина, - в течение девяти лет». Как видим, воспоминания  Екатерины  о  муже в  эти годы   рисуют образ инфантильного, умственно недоразвитого юноши. Она писала, что даже в семнадцатилетнем возрасте он продолжал играть в солдатики.
 
    Между тем сохранилось немало редко цитируемых свидетельств самой Екатерины времён её молодости, как и воспоминаний других современников, в которых наследник представлен в совершенно ином виде, как, впрочем, и сама Екатерина. Они  писали, что в  странных на первый взгляд занятиях семнадцати-летнего наследника   не следует искать признаков умственной недоразвитости; игра в солдатики была делом нешуточным.  Так, известно, что  Наполеон играл в солдатики со своим сыном и с племянниками,    будучи уже вполне взрослым человеком. Очень любил такую игру и наш знаменитый соотечественник А.В. Суворов. Кроме того,  молодому человеку попросту не было в ту пору  возможности  как то иным образом реализовать свою тягу к военному искусству.
 
    В  воспоминаниях его учителя и наставника  академика Штелина отмечаются немалые  способности и превосходная память Петра Федоровича, хотя Штелин и признавал, что гуманитарные науки его не привлекали и "часто просил он, вместо них, дать урок из математики". Любимейшими предметами наследника были фортификация и артиллерийское дело, а "видеть развод солдат во время парада доставляло ему гораздо большее удовольствие, чем все балеты».
 
    Несмотря на старательность Штелина, у которого установился душевный контакт с Петром, сохранившийся до конца его жизни, занятия часто проводились  урывками, бессистемно. И в этом  часто была повинна сама императрица. Она была легка на подъем,  часто путешествовала, при этом непременно требовала  присутствия возле себя наследника с молодой женой. Объектами её поездок  были не только Москва и дальние монастыри, куда она ездила на богомолье, но и Эстляндия, и даже далёкий Киев.  Во время одного из таких путешествий наследник заболел оспой, следы которой остались у него на лице.

    Петр Фёдорович действительно очень любил военное дело, особенно внешнюю его сторону, - мундиры, учения, парады, а образец для подражания видел в Пруссии. Это и  не удивительно, ведь  прусская армия  считалась  тогда лучшей в Европе, не говоря уж о том, что это была его родина. Кроме того,  почему то упускается такой момент, что  в мае 1745 года викарий Священной Римской империи польский король и саксонский курфюрст Август III официально объявил достигшего совершеннолетия Петра Федоровича правящим Шлезвиг-Гольштейнским герцогом. А ведь он, наверное, помнил завещание своего отца вернуть Голштинии земли, захваченные Данией.  Следует ли при этом удивляться военным увлечениям Петра Фёдоровича?
 
    Он стремился проявить себя и на политическом поприще. Такая возможность, казалось бы, представилась ему, когда он стал правящим герцогом Голштинии. Но за пределы России Елизавета Петровна племянника не отпускала, и  в Киле от его имени правил штатгальтер (наместник).  Им с 1745 по 1751 г. был дядя великого князя, - Фридрих Август. Связь между Петром Федоровичем и Гольштейном поддерживалась через представительство в Петербурге.
 
    Не просто было молодому герцогу управлять своим герцогством в таких условиях,  и все же он немало сумел сделать. Прежде всего, это касалось упорядочения военных дел. В 50-е годы из Киля морем через Кронштадт в Ораниенбаум несколько раз на летние месяцы  прибывали голштинские отряды из состава  полков, которые  формировались и квартировали на территории герцогства - Лейб-драгунского  и  пехотного  Цёге фон Мантойфеля. Петр Фёдорович проводил с ними полевые учения, а осенью они тем же путем отправлялись обратно.
 
    Другим важным направлением голштинских интересов наследника были разные аспекты совершенствования Кильского университета – от утверждения профессоров до ремонта и оснащения аудиторий. Ректором университета  он назначил своего первого учителя и наставника пастора Густава Хосманна.

    Таким образом, всё, что Екатерина в своих воспоминаниях старалась представить, как нелепое ребячество супруга, в действительности не являлись таковыми.   Дело обстояло значительно серьезнее.  Императрица Елизавета Петровна на первых порах ничего не имела против военных наклонностей племянника, и даже  их поощряла. Но по мере взросления   его игры приобрели  иной характер.
 
    Канцлер Бестужев, державший Петра  под неусыпным надзором, информировал императрицу,что в покоях великого князя создано особое военное подразделение, члены которого обучали его  военным приемам. В составе этого подразделения  оказались камер-лакей  Андрей  Чернышев, его братья, - лакеи  Алексей и Петр,  целый ряд других лиц обслуживающего персонала  "малого двора": лакей второго разряда Иван Долгов, Николай Леонтьев (зять графини Румянцевой) и даже старый камердинер Густав Румберг, а также  сыновья  лейб-компанцев,   (Лейб-компания  -  привилегированная гренадерская рота Преображенского полка, исполнявшая обязанности личной охраны императрицы). В  «полку» из комнатных служителей были особые мундиры с офицерскими знаками, имелись ружья, палатки, барабаны и другая военная амуниция.

    При этом  в созданном подразделении великий князь не был командиром. По всей вероятности эту роль исполнял его камердинер швед Румберг, заботливо опекавший наследника с малолетнего возраста, приехавший вместе с ним из Голштинии.  Человек внешне грубоватый и  жесткий, в прошлом -  драгун армии Карла XII, он обожал юного герцога и учил его военному ре-меслу.

    Примечательно, что  как-то  он заявил своему подопечному, что, де,  его жена «не смеет дыхнуть при нем, ни вмешиваться в его дела, и если она только захочет открыть рот, он приказывает ей замолчать, что он хозяин в доме и что стыдно мужу позволять жене руководить собою, как дурачком».
 
    Этот эпизод довольно часто приводится в исторической литературе, правда, при этом не говорится о том, что послужило причиной такого заявления старого камердинера. Однако  есть все основания предположить, что это было сказано в ответ на высказанное наследником неудовольствие в связи с попыткой вмешательства Екатерины в его голштинские дела.  Надо думать, что Петр Фёдорович принял к сведению и руководству  совет-заявление  своего камердинера. Это в какой-то мере приоткрывает характер  взаимоотношений  молодых супругов  в этот период, а вместе с этим и неудержимые  стремления  великой княгини.

    С момента восшествия на престол  Елизавете Петровне угрожала тень Брауншвейгского семейства.  Но это была не единственная угроза.  По теста-менту 1727 года её матери Екатерины I  (тестамент - духовное   завещание, определявшее порядок наследования престола)  преимущественное право на русский престол имела не она,  а ее племянник – сын ее старшей сестры Анны, герцог Голштинский  Карл Петер Ульрих, - теперь великий князь Петр Фёдорович.

    Вступив  на престол путём дворцового переворота при поддержке гвардии, Елизавета всю жизнь опасалась подобных замыслов  в отношении себя  самой. Такие замыслы в это время  действительно существовали, правда,  наследник к ним отношения не имел. Вынашивались они  за  пределами России. План устранения Елизаветы Петровны с заменой ее Петром Федоровичем зародился в Пруссии - в голове Генриха Подевильса, влиятельного министра правительства Фридриха II.
 
    Елизавета Петровна об этом не знала, но замеченные Бестужевым военные «забавы»  наследника, их  в значительной мере скрытный характер не могли не вызывать  у императрицы опасений, что он может воспользоваться имевшейся у него под рукой военной силой для реализации своего законного права.

    Как бы там не было, Елизавета Петровна не стала испытывать судьбу и приняла решительные меры. Камер-лакеи наследника, - братья Чернышевы были освобождены от дворцовых должностей и отправлены   служить в армейские полки в чине поручиков.   Вместе с ними был арестован еще целый ряд лиц из «обслуживающего персонала» малого двора. При этом  старшего из них, - Румберга, (он и  по возрасту, и по военному опыту  более всего подходил в командующие этой «комнатной» мини-гвардии) отправили в Москву, - в контору Тайной канцелярии.
 
    Не доехал  к месту службы и Андрей Чернышев, - тоже оказался в Тайной канцелярии.  Прочие же лакеи в чине поручиков были разосланы по дальним армейским полкам. После проведенного следствия с применением пытки Густав Румберг с женой и детьми были сосланы в Оренбург. Вскоре последовал туда и Андрей Чернышёв.

    Вспоминая о том, как  Петр  обучал военному делу своих лакеев, Екатерина  вскользь замечала, что, "кажется, и у нее был чин", признавалась, что в то время она была «поверенной» ребячеств Петра. А после того, как Чоглоков удалил любимых камердинеров и кавалеров великого князя, и он "не смел больше составлять полки из своих приближённых" именно она поддерживала с мужем долгие «разговоры о подробностях по военной части». А он ставил её с мушкетом на плече в караул  у двери между их комнатами, и обучал  военным упражнениям. Благодаря этому она научилась  исполнять «все ружейные приемы с точностью  опытного гренадера».

    Пусть читатель не заблуждается, считая, что Екатерина в это время была скромной и послушной пай-девочкой. Ничего подобного! За время двухлетнего пребывания при  царском дворе она приобщилась к роскоши, активно участвовала в разного рода интригах, перезнакомилась со многими знаменитостями,  русскими людьми и иностранцами высокого ранга. При всём своём увлечении книгами она не чуралась и придворных развлечений, - как уже говорилось, увлекалась охотой, ездой на лошади и даже приобщилась к «зелью богомерзкому» - табаку.
 
    Нет, Екатерина не курила, но пристрастилась нюхать табак. Читатель, должно быть, знает, что это было время  широкого и повсеместного распро-странения табакерок – шедевров прикладного и ювелирного искусства русских и зарубежных мастеров и поголовного увлечения этой новинкой. Среди них были вещи совершенно уникальные – изящные ларцы, инкрустированные золотом и серебром, с лаковыми портретными или пейзажными миниатюрами, украшенные драгоценными камнями и жемчугом. Слабые отголоски этого искусства докатились до нашего времени в виде палехских шкатулок. Могла ли Екатерина пройти мимо такой роскоши?
   
    Современники писали, что Петр Фёдорович,  сам приобщившийся к курению, как  средству самовнушения несвойственного  ему  мужества, видевший в нём  символ мужской доблести и превосходства над «слабой половиной»,   не раз сильно распекал  жену за эту вредную привычку. Но добился лишь того, что она стала брать табак левой рукой, поскольку правую руку часто подавала для поцелуев кавалерам.

    Не лучшие свойства натуры великой княгини этим не ограничивались. Правда, выпивкой она не увлекалась, - крепким напиткам предпочитала разбавленное вино и фруктовую воду. Но эту пагубную страсть ей с лихвой заменяла азартная карточная игра, до которой она была большой  охотницей. Кроме того, будучи любительницей  роскоши, она была редкостной мотовкой. Частое обращение Екатерины за деньгами к англичанам историки объясняют её расточительностью, из-за которой её расходы намного превышали  те суммы, которые были отпущены на её содержание из казны.

    В это время её близким другом и доверенным лицом  становится английский посол Уильямс. Он неоднократно предоставлял ей значительные суммы в виде займов или субсидий: только в 1750 г. ей было передано 50 тысяч рублей, о чём сохранились две её расписки. Взамен он получал от неё различную конфиденциальную информацию в устной форме или посредством писем, которые она довольно регулярно писала ему как бы от имени мужчины (в целях конспирации).

    Какими бы превосходными качествами  ни обладала великая княгиня, по делам политическим она могла действовать только через мужа — наследника русского престола и правящего герцога Голштинского. Однако уверенная в осуществлении своих амбиционных планов Екатерина  уже в то время неоднократно тайно  вмешивалась в   дела такого рода.  Так,  в одном из своих писем Уильямсу она обещала ему в знак благодарности за финансовую поддержку, «привести Россию к дружественному союзу с Англией; оказывать ей всюду содействие и предпочтение, необходимое для блага всей Европы и особенно России  перед их общим врагом, - Францией, величие которой со-ставляет позор для России. Я научусь, - писала она, практиковать эти чувства, на них обосную свою славу и докажу королю, вашему государю, прочность этих моих чувств».

    Когда  в конце 1750-х годов императрица заподозрила великую княгиню в тайных зарубежных  политических контактах, нити которых тянулись в Лондон, она категорически потребовала от Петра Фёдоровича запретить ей такую вольность.


                Продолжение следует.