Декарт-Ломоносов

            
                Химия – моя главная профессия

                М.В.Ломоносов               

               

               
               

        Начало XVII века в интеллектуальной истории европейской науки и философии исследований стало  рубежом смены качественного  учения Аристотеля (384-322 г до н.э.), господствовавшего 2000 лет, количественным учением Демокрита (ок.470-ок.360 г. до н.э.), находившегося в забвении более двух тысяч лет. Эту переломную работу по возрождению учения Демокрита осуществил французский философ, математик и астроном Пьер Гассенди, (1592-1655) изданием в 1649 году работы «Свод философии Эпикура». Трудами Гассенди была «сконструирована» французская модель атомной философии, на базе которой им же тогда в естествознании была разработана и внедрена совершенно иная методология исследования – научный атомизм. Собирательный период развития науки закончился, наступил период расчетных методов исследования. Как в том же XVII веке выразились англичанин Т.Гоббс и немец  Г.Лейбниц: - «Пришло, -  время считать». Но, с другой стороны, атомное учение Демокрита-Гассенди буквально на глазах одного-двух поколений европейцев раскололось на четыре течения «в границах одного». В середине XVII века в атомном учении существовали: 1. корпускулярное учение французского философа, математика, физика, и физиолога Р.Декарта; 2. атомное учение английского математика, физика, механика и астронома  И.Ньютона; 3. атомно-волновое учение голландского математика, физика, механика и астронома Х.Гюйгенса; и 4. учение монадах немецкого философа, математика, физика, механика и языковеда Г.Лейбница. В философии и науке наступила эпоха единоличного господства атомных представлений. «Сегодня, – говорил немецкий историк науки Ф.Розенбергер, - мы не стоим в конце атомного периода строительства науки, а в середине его, и продолжительность этого периода пока еще не поддается определению» (Розенбергер Ф. История физики, М.-Л., 1934, вып.1, ч.3, с.8). Учение Аристотеля стало фактом истории. Интересно, что несмотря на большую, казалось бы, разницу и некоторую, я бы сказал, ущербность, неполноценность всех представленных выше ветвей (направлений) единого атомного учения XVII в., все они в науке оказались весьма плодоносными. Ровно через сто лет, а именно в 40-х гг.XVIII в. был разработан  новый вариант атомного учения, который стал вплоть до сегодняшнего дня, единственно верным и используемым. Автором его стал  русский философ, химик, физик, математик, и астроном М.В.Ломоносов. Чтобы глубже  понять смысл атомного учения М.В.Ломоносова, кратко рассмотрим и потом сопоставим основные положения корпускулярного учения Р.Декарта И М.Ломоносова.
Каждое из вышеуказанных ветвей учения базируется на учении о материи, которая, в свою очередь, «дробится» их авторами на «нечувствительные частицы»  – корпускулы (бесконечно делимые частицы) или атомы неделимые частицы). Именно в этом в этом главный смысл  их учений. Но прежде напомню о том, как впервые интеллектуалы Древней Греции пришли к понятию материя,  формированию ее теории и теории атомов. Концептуально это направление исследований было подготовлено, как это не странно звучит, идеалистом   Платоном,  вышедшего, надо сказать, из недр учения об атомах материалиста Демокрита. Учение Платона,  несмотря на его идеалистичность, само по себе весьма атомистично: идеи Платона – это, фигурально говоря,  атомы Демокрита. В свое время сам Демокрит нередко называл свои атомы идеями (;;;;;, ideia – образ; то, что вижу). Процесс выявления «материала», из которого «сконструированы» атомы Демокрита  и «атомы» Платона стоило бы, наверное,  начать с учений Фалеса и Анаксимандра, но я ограничю себя учением  Платона, стоящим фактически последним в этом ряду. Его термины «кормилица» и «первообраз» («Тимей»), «предел» и «беспредельное» («Филеба»), «одно и неопределенная двоица» р – все эти древнегреческие слова есть первые варианты названия Платоном материи. Аристотель назвал материю древнегреческим словом «;;;», что значит в русском переводе «лес», «древесина», «материал». Латинский вариант термина «материя», что тоже означало «древесина», «материал», был введен в оборот в I-ом в. до н.э. римлянином Лукрецием Каром (иногда говорят Цицероном).
Теория материи впервые в интеллектуальной истории человечества была разработана опять-таки идеалистом Аристотелем  (вот вам и идеалисты!) в I-ой книге его «Физики»  в связи с анализом понятия «становление»  (;;;;;;;) в виде учения о «трех принципах»: материальный субстрат (;;;, ;;;;;;;;;;;), форма (;;;;;, позитивная  противоположность), лишенность формы (;;;;;;;;, противоположная лишенность). Греческое слово «елэ» Аристотеля и есть греческое название «материи». Противопоставление формы и материи  терминологически  было создано также Аристотелем, но становление (генезис), по Аристотелю, протекает не от абсолютного не-бытия к бытию, а от акцидентального не-бытия к положительному обладанию эйдосом, причем субстрат изменения не возникает и не уничтожается. Учение Аристотеля о форме и материи, также как и его  учение о «принципах» носило в себе, мы можем сейчас сказать так, не боясь объяления нас в идеализме, эвристический характер, ибо расчленяло и высвечивало в хаосе «слитых» впечатлений объективную  («по природе») структуру вещи, делающую ее познаваемой Форма (;;;;;) и материя (;;;)  Аристотеля –  структурные элементы тела (вещи), которые «неотделимы» от него и не обладают самостоятельной реальностью в качестве данного нечто. Таковой обладает только результат их  синтеза – «целостность» (термин Аристотеля для «конкретного»). При этом материя и форма у Аристотеля соотносительны потенции и акту:  материя есть потенция формы, а форма – актуализация материи. Но понимание нераздельности формы и материи –  гилеморфизм –  возникло лишь в XVII в. Нарушается этот принцип, по Аристотетелю, только дважды, и оба раза в пользу «формы»: в космологии – признанием трансцендентного ума-нуса – перводвигателя, и в антропологии – признанием «отделимости» и бессмертия высшей духовной способности – «активного ума» («души»). В теории элементов («стихий») Аристотеля «каждое вышележащее тело относится к находящемуся под ним как форма к материи» («О небе»). Например, вода выступает у него как «форма» по отношению к земле, но как «материя» по отношению к воздуху. Аристотель различает градации материи: последовательно проводя гилеморфический анализ, говоря, что, идя таким путем, можно дойти  до чистой, или первой материи, о которой невозможно сказать, «из чего» она состоит, и которая противополагается у него наиболее близкой к энтелехиальному состоянию «последней материи» (;;;;;; ;;;). Например, «дом» предполагает следующие ступени материи: кирпичи, («последняя материя»), глина, земля («первая материя», «материя четырех элементов»). Но иногда Аристотель «первой материей» называл  ближайшую материю («Метафизика»; «Физика»). (см. Философский энциклопедический словарь, ст. Форма и материя, М., 1983, с.743). В XVII в., как указано выше, понимание  материи, как «первоматерии» утратило свой смысл. На примерах учений Р.Декарта, И.Ньютона и М.В.Ломоносова далее мы попробуем уяснить, что теперь философы и ученые  понимают  под понятием «материя». 
 Проанализируем учение о материи и составляющих ее частях Р.Декарта. Учение Р.Декарта предполагает создание естественной Вселенной, то есть материи, всемогущим Богом. «Поскольку человек не ведает, как происходил этот закрытый от его взора процесс, то, - пишет Декарт, - я взял на себя смелость измыслить материю (материальную Вселенную Бога – В.С.) по своей фантазии» (Декарт Р. Сочинения, т.1, М., 1989, с.197). Далее он сообщает о том, что бог неподвижен, но действует он, по фантазии Декарта, всегда одинаковым образом, производя одно и то же действие: сохраняет с самого момента своего творения наличие беспредельного количества материи,  состоящей из необозримого числа частиц (тел, корпускул), делимых, в свою очередь, до беспредельности, одновременно «вложив во всю беспредельную материю беспередельное количество движения и всегда сохраняет его таким же», то есть в том же беспредельном количестве. Вся сотворенная Богом материя, движется, согласно Декарта,  строго по определенным правилам, которые он называет законами  (Декарт Р.Сочинения, в 2-х тт., т.1, М., 1989, с.203). Декарт предполагал существование целого Кодекса законов, действующих в  «беспредельной естественной Вселенной. По мнению Декарта, за пределами его умом созданной  модели законообразной естественной Вселенной существует перводвигатель, то есть бог, с неизвестной скоростью вращающийся вокруг мира и являющийся первоначалом и источником всех других встречающихся в мире движений. (с.185). «Не буду считать материю, - писал Декарт, - той первой материей философов, которое будучи полностью лишена всех форм и качеств, превращается в нечто недоступное ясному пониманию. Представим нашу материю настоящим телом совершенно плотным, одинаково заполняющим всю длину, ширину и глубину того огромного пространства, на котором остановилась наша (Декарта – В.С.) мысль. Представим далее, что каждая из ее частей всегда занимает часть этого пространства, пропорциональную ее величине, и никогда не может заполнить больший или сжаться в меньший объем или допустить, чтобы одновременно с нею какая-нибудь другая часть материи занимала то же самое место». Материя сама по себе не имеет, по мысли Декарта, никакой формы. То есть материя и форма у него изначально автономны. Материя Декарта не имеет внутренних качеств: теплоты, холода, сухости, влажности, легкости, тяжести, вкуса, запаха, звука  (Декарт Р.Сочинения, т.1,М., 1989,с.197). «Все тела, как твердые, так и жидкие, – говорит он, – состоят из одной и той же материи; все пространства наполнены одной и той же материею» (с.188).  Декарт используя образ, навеянный ему, видимо,  П.Гассенди пишет: «Посмотрите, как плавают рыбки в бассейне фонтана: если они не подплывают очень близко к поверхности воды, они ее совершенно не колеблют, хотя проходят под водой с очень большой скоростью. Отсюда ясно, что вода (Декарт представляет воду в образе его материи-пространства – В.С.), которую они проталкивают перед собой,  выталкивают не всю воду бассейна, а только ту, которая легче всего может совершить круг движений и занять место, покидаемое рыбой» (Декарт Р. Сочинения, в 2-х тт., т.1., М., 1989, с.189-190). Но каждое тело,  убеждает нас Декарт,  может быть разделено на чрезвычайно малые частицы. «Я не собираюсь определять, бесконечно ли их число или нет, - пишет он, - но по крайней мере ясно, что нашему сознанию оно представляется неопределенно большим, и мы можем предположить, что в самой крохотной песчинке этих частиц многие миллионы. Однако заметьте, - говорит он, - что здесь, как и всюду, я считаю за одну частицу все то, что соединено и не в состоянии отделиться, хотя и самые малые частицы легко могут быть разделены на множество других, еще более мелких. Так, например, песчинка, камень, скала и даже вся Земля могут с этой точки зрения рассматриваться как одна частица, поскольку мы видим здесь только одно совершенно простое и совершенно одинаковое движение» (Декарт Р. Сочинения, в 2-х тт.,  М., 1989, Мир или трактат о свете, т.1., сс.183, 187). Декарт полностью исключил все изменчивые признаки тел из понятия материи. Единственным неотъемлемым  признаком  материи у него является протяженность, т.е. способность занимать определенное пространство. Частицы его материи отличаются друг от друга лишь геометрической фигурой – формой. «Этот последовательный рационалистический аналитизм картезианского метода с необходимостью вел Декарта, – пишет В.В.Соколов,  – именно к такому выводу».  К сожалению, математическая интуиция французского философа и ученого в этом случае сработала не до конца и неточно и потому математизировать свои знания о Вселенной он с таким набором понятий о своей материи, ее составных частях и одного лишь свойства протяженности в конечном итоге не смог. Представление о бесконечной делимости частиц, то есть тел мира, поставила его в фактически в весьма щекотливую ситуацию. Правда, введя в свою модель естественной  Вселенной координаты в двух - и трехмерном представлении, Декарт дал возможность себе и своим последователям  разработать вопросы строения его (пространства) и линии движения в нем частиц его тела, представляемой им в качестве математических точек (тел).
 Частицы материи, говорит Декарт, имеют различные движения, но все они со всех сторон соприкасаются друг с другом, не оставляя никакой пустоты (Декарт Р.Сочинения, т.1, М., 1989, с.200). Таким образом, понятие абсолютной пустоты П.Гассенди из своей модели естественной Вселенной Декарт «выкинул». «Что касается пустого пространства в том смысле, в каком философы понимают это слово, то есть такого пространства, где нет никакой субстанции, - пишет он, - то очевидно, что в универсуме нет пространства, которое было бы таковым, потому что протяжение пространства или внутреннего места не отличается от протяжения. А так как из одного того, что тело протяженно в длину, ширину и глубину, мы правильно замечаем, что оно – субстанция (ибо мы понимаем, что невозможно, чтобы  «ничто» обладало каким-либо протяжением), то относительно пространства, предполагаемого пустым), то и относительно пространства, предполагаемого пустым, должно заключать то же, а именно, что раз есть протяжение, то с необходимостью в нем должна быть и субстанция».
«Отсюда, – говорит Декарт, – легко также понять, что невозможно существование каких-либо атомов, то есть неделимых частиц тела, как это вообразили себе некоторые философы. Тем более что, сколь бы малыми ни предполагались эти частицы, раз они по необходимости должны быть протяженными, мы понимаем, что среди них нет ни одной, которую нельзя было бы разделить на две или несколько еще более мелких; отсюда и следует, что все они делимы. Ибо из  ясного и отчетливого знания того, что вещь может быть разделена, мы выносим суждение о ее делимости; если бы мы судили иначе, наше суждение об этой вещи противоречило бы тому, что мы о ней знаем. Если бы мы даже вообразили, будто Бог сделал какую-нибудь частицу столь малой, что ее нельзя разделить на еще меньшее, мы все же не вправе заключить из этого, что она неделима: если бы Бог и сделал частицу столь малой, что она не могла быть разделена чем-либо сотворенным Богом, то самого себя он не мог лишить власти разделить ее, ибо совершенно невозможно, чтобы Бог умалил свое могущество. Поэтому мы скажем, что наималейшая протяженная частица, какая только может существовать на свете, все же не может быть разделена, ибо она такова по своей природе». Но делимость «своих частиц» Декарт понимал очень своеобразно. Он пишет: «Этот мир или протяженная материя, составляющая универсум, не имеет никаких границ, ибо, даже помыслив, что они где-либо существуют, мы не только можем вообразить за ними беспредельно протяженное пространство, но и постигаем, что они действительно таковы, какими мы их воображаем. Таким образом, они содержат неопределенно протяженное тело, ибо идея того протяжения, которое мы постигаем в любом пространстве, и есть подлинная и надлежащая идея тела». (Декарт Р. Сочинения, в 2-х тт., т. 1, М., 1989, сс. 356, 358, 359)/
      «Тот сильнейший импульс, который согласно Декарту был сообщен внеприродными  богом сотворенной им материи и с тех пор остался неизменным, - пишет отечественный специалист по Декарту В.В.Соколов, - снова возвращает нас к вопросу о соотношении актуально бесконечного бога и потенциально бесконечного и потенциально бесконечного универсума. Однако, поскольку Декарт не говорит о множественности миров, аналогичных нашему (хотя и утверждает, что каждый из них подчинялся бы тем же законам, что и наш), то мир при всей его беспредельности оказывается как бы оконеченным перед лицом актуально бесконечного бога. Кстати сказать, в письме к Шаню от 6.VI.1647 г. Декарт утверждает, что в принципе безграничный мир все же «может иметь некие границы, известные Богу, но совершенно неизвестные человеку». Только в таком мире становится возможным постоянство того количества движения, которое бог сообщает материи, сразу после ее творения.  Третий закон механики Декарта констатирует только перераспределение между частицами материи неизменного количества движения во всем космосе. При всей несостоятельности этого закона перераспределения движения Декарта, - считает В.В.Соколов, -  совершенно очевидна его роль в укреплении идеи автономности природы. Оконеченный мир становится фактически независимым от бога. На это противоречие – между принципиально и потенциально бесконечным  и вместе с тем оконеченным миром – обратил в свое время Ф.Энгельс, заметив, что «положение Декарта о том, что количество… имеющегося во Вселенной движения остается всегда одним и тем же, страдает лишь формальным недостатком, поскольку здесь выражение, имеющее смысл в примечании к конечному, применяется к бесконечной величине» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.20, с.392). Таким образом,  в бесконечной по своим размерам  модели Вселенной Р.Декарта закон сохранения бесконечного количества материи, состоящей из бесконечного числа бесконечно делимых частиц (корпускул), и бесконечного количества движения, переданного им Богом  работать  не будет. Потому-то «в целом космогония Декарта представляет собой систему своего рода умозрительной механистической натурфилософии, слабо осмысленной математически» (Соколов В.В., Философия духа и материи Декарта; Декарт Р. Сочинения, в 2-х тт., т.1, М., 1989, с.48-49).   На  вопросы: почему «космогония математика и физика Декарта» столь слабо осмысленна им  математически  и почему «космогония математика и космолога Ньютона» столь значительно осмысленна им математически? – М.Ломоносов обратил внимание уже в 1734-1735 гг. И хотя модель Вселенной Декарта была, мягко говоря, в некоторых своих моментах сомнительна, тем не менее, работая с ней, Декарт все-таки получил выдающиеся результаты. Почему? В чем тут дело? Ответ на данный вопрос, я думаю можно получить из еще одного положения, которое в свои годы ввели древние греки, и которым по отношению к своей модели Вселенной удачно воспользовался Р.Декарт. На этот важный момент интеллектуалитета Декарта я  обращаю особое  внимание.    
«Мощное развитие и дифференциация ремесла задает в древнегреческой культуре понимание ремесленника (демиургоса) как создающего объект посредством придания ему нужной формы в процессе трансформаций исходного материала» (Можейко М.А. ст.Гилеморфизм).
        Древняя Греция стала лидером среди остальных народов и государств мира потому, что она значительно обогнала всех их не только в интеллектуальном, но в техническом отношении. От технического производства, от искусной техники, из технического языка ее тружеников родилась и в конечном итоге оформилась в первые и последующие формы наука, которая получила у них название философии. Но дело здесь, конечно, не столько в названии. «Ремесленно-демиургическое оформление вещи, – продолжает свои рассуждения  М.А.Можейко, – выступает у греков смыслообразующей моделью становления для сократической философии и философии Аристотеля. Философия Аристотеля  моделирует космогенез в категориях  техноморфной версии космического процесса» (Можейко М.А. Гилеморфизм // Новейший философский словарь, Минск, 2001, c. 245-246). Кстати сказать, на это я обращал  внимание в 2002 г. в своей монографии «Интеллектология». Тогда я писал: «В то время многие из интеллектуалов Древней Греции  удивлялись тому, как много времени известный философ эпохи Демокрита (460-370 гг. до н.э.) и Гиппократа (460-370 гг. до н.э.)  Сократ (ок.470-399 гг. до н.э.) проводит среди мастеровых и ремесленников – людей в общем-то страшно далеких от философии». (Вотяков А.А.Логос.Стиль мышления, Киев, 1998, с.118). Точный ответ на это наблюдение дал, как мне кажется, в своей книге «Чего не могут вычислительные машины?» Х.Дрейфус. В 1978 г. он писал: «С тех пор как древние греки изобрели логику и геометрию, мысль о том, что всякое рассуждение может быть сведено к своего роду вычислению занимала умы большинства представителей точного знания на Западе. Первым же, кто высказал эту мысль был Сократ. Сократ же попросил афинского ремесленника Эвтифона открыть ему то, что современные специалисты по математическому обеспечению вычислительных машин называют «эффективной процедурой», набором «правил, которые точно регламентируют   поведение» ЭВМ. (Дрейфус Х. Чего не могут вычислительные машины, М., 1978, с.7).
         Кстати сказать, не об этом ли говорит и такой факт из жизни Пифагора. Проходя как-то мимо работающей кузницы, Пифагор обнаружил, что молоты при ударе о наковальню издавали разные звуки: большие – низкие, маленькие – высокие. Измерив величину молотов, он без особого труда нашел, какие сочетания рождают гармонию, какие диссонанс, а уже после, перейдя к струнам музыкальных инструментов,  определил эти соотношения более точно. В начале XVII в. немецкий астроном И.Кепплер (1571-1630), проделав  соответствующие вычисления, пришел к выводу, что существует семь основных гармонических соотношений: один к двум (октава), три к пяти (увеличенная секста), пять к восьми (малая секста), два к трем (чистая квинта), три к четырем (чиста кварта), четыре к пяти (большая терция) и пять к шести (малая терция) (Мороз О.П. Прекрасна ли истина?  М.,1989, с.66).  Кстати сказать, слово «софия» в дофилософский период у греков означало «знание» в самом широком смысле, «умение» или, лучше сказать, «мастерство», «знание своего дела», «знание всех нюансов» и сложностей какой-либо целесообразной деятельности – естественно, прежде всего деятельности ремесленника, земледельца, кормчего и т.п.. Например, философские тексты Платона пестрят выражениями «мудрость возничего», «мудрость плотника»…(Лебедев С.П. Идеализм: история и логика генезиса, СПБ, 2008, с.20) Можно удивляться тому, что Г.Галилей, Р.Декарт, Х.Гюйгенс, Г.Лейбниц,  М.В.Ломоносов, Д.Дидро и другие выдающиеся умы человечества, не имевшие уж столь явного отношения к технике, к техническому производству,  значительную часть своего свободного времени проводили среди специалистов технических профессий. (Симаков В.И. Интеллектология, Хабаровск, 2002, с. 117-118).
И вновь наиинтереснейший факт из жизни  Рене Декарта. Весной 1616 г. король Людовик ХIII организовал при дворе выставку механических автоматов, сделанных из железа и других материалов.  Декарт, которому в то время шел 19-ый год, при посещении выставки, был весьма поражен и свое восхищение увиденным выразил в следующих словах: «Очаровательные игрушки, изысканные, остроумные создания механиков-часовщиков! В воле мастеров сделать автоматы посложнее, добавив несколько зубчатых колес. Тогда «мушкетер» подружится с «пастушкой», а  «утка» станет повторять «Да здравствует любовь!». Нет запрета еще и еще совершенствовать автоматы. Скажем, изобрести автомат, который безошибочно владеет придворным этикетом, шаблонными светскими речами. Этот механический господин стоял бы среди нас и ничем бы от нас не отличался: точно так же улыбался, двигался, восхищался королевскими затеями, снисходительно хвалил бы другие автоматы, кровных своих братьев. Скрытая в теле автомата цепь обязательных действий может быть сколько угодно длинной и разматываться сколь угодно долго и все действия автомата будут выглядеть  разумно, словно он обладает душой. Таким образом, цепь команд заменяет  душу». А теперь самое интересное: через десять лет после памятного для себя посещения выставки автоматов Р.Декарт написал работу под названием «Правила для руководства ума», в которой сформулировал пооперационные правила работы человеческого мозга (А.Г.Искусственный разум, М., 1978, с.20). В другой своей более поздней работе он писал: «Растения – это великолепно сконструированные машины, животные – блестящие и эффектно действующие автоматы…». 
Древние греки в интеллектуальной истории человечества велики тем, что в исследование всего и вся в мире, в том числе и человека ввели,  разработанный ими  великий принцип «машинообразности» «живых и косных систем». Одним из первых на этом пути оказался  врач Эмпедокл (ок.490—ок.430). До этой поры  я почти все свое внимание сосредоточивал на работах философов. Но не надо забывать и  о том, что уже в те далекие время весьма значительное развитие получили и другие науки, такие как математика, физика, механика, астрономия, метеорология, медицина, и др. Ученый-медик Греции Герофил (род. ок.300 г. до н.э.)., сопоставив свои знания по организации и функционированию человеческого организма с конструктивными и функциональными  знаниями  работы гидравлических машин, наиболее развитыми к его времени, первым в интеллектуальной истории человечества высказал мысль о функционировании человеческих организмов «как аппаратов движения и ощущений». Это факт  говорит о том, что  наиболее подготовленные в интеллектуальном отношении исследователи Древней Греции начали использовать при описании организмов человека, других «животных существ» и растений инженерно-технические образы (понятия) и термины.   Инженерно-технический подход, разработанный Герофилом,  был  тогда же транслирован на всю Вселенную, представленную отсюда  в образе некоторого механизма (машины), и потому  можно смело сказать, что   механический (инженерно-технический) подход к косной и органической природе в философии и науке  стал развиваться с V-IV вв. до новой эры. Основателем его стали естествоиспытатели Греции той поры Эмпедокл и Герофил. Отныне машинная методология в изучении мира материи будет все более укореняться и развиваться в науках и философии. Но свое настоящее развитие она получила  лишь на рубеже  XVI-XVII в. и так  вплоть до  XXI века. Именно «машинообразный», «технический», «инженерный», «конструкторский» подход к решению вопросов мироздания, Вселенной роднит все указанные выше учения XVII и последующих веков. Наша задача: дальше развивать  инженерно-технический, «машинообразный»  подход  в  изучения Вселенной и ее элементов,  глубже и шире, чем это бы до сих пор,  использовать его в своих исследованиях. Результаты, я уверен, не замедлятся сказаться уже в ближайшее время.
В последующем своем  развитии учение Декарта (картезианство) было расщеплено на  два направления: так называемый «материалистический монизм», который представили  Х. Де Руа (Хендрик Леруа) (1598-1679) и Б.Спиноза (1632-1677), и окказионалисты, где наиболее яркими фигурами предстали А.Гейлинкс (1625-1669),  Н.Мальбранш (1638-1715) и И.Клауберг (1622-1665). Опять-таки интересный факт  творческой лаборатории Х.Леруа.  Профессор Утрехского университета  (Голландия) Х. Леруа попытался придать учению Декарта чисто материалистическое толкование. «Декарт был еще жив, - пишут К.Маркс и Ф.Энгельс, - когда Леруа перенес декартовскую конструкцию животного на человека (нечто подобное в XVIII в. сделал Ж.Ламетри) и объявил душу модусом тела, а идеи – механическими движениями. Леруа думал даже, что Декарт скрыл свое истинное мнение. Декарт протестовал» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., М., 1955, т.2, с.140; Франкфурт У.И., Френк А.М. Христин Гюйгенс, М., 1962, с187). Кстати сказать, постигая  все глубже  построения  Р.Декарта, постоянно натыкаешься на мысль, которую высказал в отношении воззрений Декарта этот голландский мыслитель. Французский математик, физик и механик Блез Паскаль по этому же поводу в отношения Декарта выразился: «Я не могу простить Декарту следующего: во всей философии он охотно бы обошелся без бога, но не мог удержаться, чтобы не дать ему щелчка по носу, заставив его привести мир в движение. После этого он уже никаких дел с богом не имел» (Pascal. Oeuvres completes,1963, з.640; Кляус Е.М., Погребысский И.Б., Франкфурт У.И. Паскаль, М., 1971, с. 170).
Когда Лейбниц издал свою «Новую систему природы», то первыми вопросами, с которыми к нему обратился  Фуше   были: куда же делись тела? как могут нематериальные силы когда-либо стать протяженными, то есть материальными  вещами? Кстати сказать,  точно такие же вопросы  в отношении его преобразований нематериальных вещей в материальные, некогда задавались, правда, другими лицами, и Р.Декарту. Лейбниц на вопросы Фуше дал  ответ, где впервые употребил выражение «harmonia preetablie» («предустановленная гармония». У М.В.Ломоносова это выражение Лейбница будет озвучено как  «все согласуется». Чтобы разъяснить свое учение и в особенности сделать наглядным свой метод объяснения отношения между  материальным и нематериальным, то есть согласно его скрывающей терминологии – между душой и телом, он воспользовался сравнением их с двумя часами, идущими совершенно одинаковым темпом. Либо и те и другие часы находятся в механической связи, которая  согласует их ход, либо часовщик находится каждое мгновение рядом, чтобы направлять одни по другим, либо, наконец, часовых дел мастер сработал обе вещи так одинаково превосходно, что они сами собой и в силу собственной закономерности всегда согласуются. Пример с двумя синхронно идущими  часами  Лейбниц приводит в обоих последних разъяснениях своей «Новой системы природы», написанных после возражений Фуше, то есть в феврале и ноябре 1696 г., а  также  в июльском письме 1698 г. к Банажу. По мнению некоторых исследователей сравнение с синхронно идущими часами было заимствовано Лейбницем  у окказионалиста А.Гейлинкса, который в своих произведениях воспользовался этим сравнением якобы трижды. Куно Фишер считает, что Г.Лейбниц  это сравнении с часами «сам выдумал», но навел его на эту мысль Фуше,  высказавший свои сомнения относительно  принципов нового учения Лейбница в парижском журнале, где они были напечатаны 12 сентября 1695 г. Здесь Лейбниц сравнил тело человека с автоматом, так искусно устроенным мастером, которому до мельчайших подробностей известны все волевые движения души, что соответствующие движения следуют каждое в надлежащее мгновение. Фуше в ответ возразил Лейбницу, сказав, что душу и тело можно сравнить с двумя часами, идущими совершенно  одинаковым темпом. Сравнение это очень понравилось Лейбницу, и он  воспользовался им сначала в «Histoire des ouvrages des savants», а потом в  «Journal des savants», потому как оно давало ему возможность  наглядно пояснить соотношения  между душой и телом: естественным влиянием, божественной помощью  и предустановленной гармонией. Таким образом, сравнение между душой и телом с двумя одинаково идущими часами принадлежало Фуше, сравнение же души с господином, имеющим слугой автомат, пунктуально исполняющий все его приказания – Жакело. «Эти метафоры, - пишет К.Фишер, - долженствующие пояснить наглядно предустановленную гармонию, приписывают душе по ее отношению к телу две различные роли. Если ее сравнить с часами, то выходит, что она машина, как и тело, и координирована с ним; если сравнить ее с господином, то она является управляющей телом, представляющей и хотящей сущностью. Таким образом, эти метафоры, - говорит Фишер, - не достигают своей цели, так как для нас все-таки остается неясным, как же собственно душа относится к телу. Ясно лишь одно, что согласование их исключает как взаимодействие, так и чудесное вмешательство  Бога: первое Лейбниц отрицает вместе с Мальбраншем и окказионалистами, второе же,  наперекор им, - как miracles deraisonnables». По мнению Лейбница, согласование состоит в том, что душа и тело по природе своей представляют собой одну и ту же сущность, или индивидуальность; они представляют собой естественное единство». Последнее, считает Фишер, подлежит дальнейшему объяснению и обоснованию, поскольку не находит в этом месте своего  полного объяснения. В таком случае, мы обязаны обратиться к первопричине самой природы. Такой первопричиной согласования души и тела явится  обоснованием Бога,  Вселенским  часовых дел мастером, или иначе творцом души и тела». (Фишер К. История философии. Лейбниц. М., 2005).  Замечу, многие исследователи представляют в образе суперкомпьютера. Видимо, все это делается неспроста!
  Такое достаточно длинное  вступление необходимо было для того, чтобы показать откуда вышло учение о материи Феофана Прокоповича, что он взял  у своего западноевропейского коллеги Р.Декарта, что нового ввел в свое философское учение и почему М.В.Ломоносов, взяв за основу своего учения учение своего учителя вдруг столь резко ушел в атомизм. Основным объектом  модели Вселенной Ф.Прокоповича, как мы  уже показали в прошлой статье, является понятие природного (физического) тела. А то, что в своих построения  своей модели  естественной Вселенной он исходил из модели Вселенной Декарта, несомненно.  Но Ф.Прокопович считал, что физической основой природных тел как субстанции является  материя  в соединении с формой. Понимание Декарта на этот счет  нам известно. Материя у Феофана не является субстанцией, она  для  него всего лишь «полусубстанция», ибо второй частью его природного тела является форма. В свою очередь чистая материя, являющая собой  «агрегат всех природных тел мира», заполняет собой все пространство  его модели Вселенной, не оставляя места для пустоты», как особой «сущности», «субстанции» природного мира, как это было, например, у И.Ньютона, П.Гассенди, Лукреция, Эпикура и Демокрита. В  мире «совокупности тел» (материя+форма) у Ф.Прокоповича нет ничего, что не относилось бы к телам, движущимся на основании их собственной сущности и природной причинности. Отсюда, для   Прокоповича «только природное тело может быть адекватным объектом, изучаемым  научными средствами».
         Из «единосущностной» модели своей  Вселенной Феофан Прокопович «выковыривает», расчленяет и далее анализирует материальные тела, то есть сущности, состоящие из материи и формы,  пытаясь выявить в них общее, их субстрат, материал, из которого тела возникают и в которые они опять по истечении времени превращаются вновь. Этот субстрат уже как тело обладает, по его мнению, протяженностью, величиной, фигурой («формой»). Прокопович пытается найти объективную основу или иначе первый признак данных природных тел. Основой тела он представляет совокупность свойств данного тела, в которых она (совокупность свойств) растворяется, ее первичность остается чем-то само собой разумеющимся, но, ее-то он, как раз, специально  не выделяет и не исследует. Она для него только «бесконечная вглубь и вовнутрь глыба», Вселенная, материя, нечто, которую разумом на этом уровне  увидеть со стороны  и понять пока невозможно.
 На определенных исторических  этапах интеллектуального постижения основ бытия тело, вещь, вещество у исследователей  выступало как эквивалент материи. Но, все дело в том, что у Ф.Прокоповича тело и материя это не одно и то же, хотя друг без друга они существовать не могут. Тело, которое у него выступает как материя (часть материи) в совокупности с формой, он характеризует уже как субстанцию. Материю он представляет в образе лишь одним из определений субстанции, одним из ее оснований или принципов, ее существенной частью. Материя у Прокоповича является как бы незавершенной субстанцией. Именно в этом смысле он говорит о том, что его материя не является субстанцией, но субстанцию он все-таки определяет через материю. Определение природных тел как независимых и существующих самих по себе субстанций отражало у Прокоповича неизменность природы. Вместе с тем понимание им тел как субстанций предотвращало у него вмешательство бога в дела природы, превращало бога лишь в гаранта ее неизменности. Таким пониманием материи, субстанции, бесконечно делящихся природных тел, Феофан Прокопович, хотел он того или не хотел, накладывало на всемогущество бога весьма серьезные ограничения. Если сущность природных тел субстанциальна, то «сущность одной вещи не может придаваться другой даже при помощи абсолютного могущества бога, так как сущность субстанции не есть ее существование самой по себе любым способом, а только согласным с природой, то есть ее бытие требует существования  в соответствии с ее собственной природой», - писал другой педагог Киево-Могилянской академии Иннокентий Гизель (ок.1600-1683) с чем в общем, как мы видим, Ф.Прокопович (1681-1736) был согласен. А ведь, напомню, Феофан Прокопович  был человеком, принявшим монашеский обет.
В  «Курсе философии» Ф.Прокопович неоднократно заявляет о природе как о принципе и причине движения.  Природа у него выступает в качестве такого принципа (основы) по отношению к отдельным природным телам, что вполне соответствовало простому (механическому) пониманию причинности, согласно которому причина движения, источник движения находится не в том, что движется, а вне его, т.е. в толкающем теле. Это очень важный момент учения о природных телах Феофана Прокоповича. Но вследствие того, что субстанцией у него является не природа, а отдельное природное тело, возникал вопрос: как объяснить его самобытие, не нарушив принцип такой причинности. Решение его Ф.Прокопович связывал с признанием внутренней неоднородности субстанции. Не перенося причину движения внутрь субстанции, но связывая ее с внутренней необходимостью, различием, противоречивостью, Прокопович таким образом обосновывает естественный механицизм, то есть перемещение тел и частей этих тел. Если, говорит Прокопович, субстанция (то есть тело) неоднородна, внутренне расчленена, то один ее компонент или часть можно рассматривать как нечто внешнее по отношению к другому, причиняющему, как его движение, так и субстанцию в целом. «Ничто, взятое как целое, - пишет он, - не может быть причиной самого себя (causa sui – Б.Спинозы (1632-1677), но когда оно берется в значении одной из своих частей, то может быть само для себя внутренней причиной. Самопричинение, у Прокоповичне, не является существенной определенностью субстанции, как, например, у того же Б.Спинозы.
Субстанция, то есть природное тело базируется, у Прокоповича, на двух принципах, или началах – материи и форме, то есть является оформленной материей. «Принципы, - говорит Феофан, - есть то, что не происходит ни из чего другого, ни из самого себя, но все происходит из них».
Для той области объектов, по отношению к которым нечто является принципом или основанием, согласно определения, для Ф.Прокоповича не правомерен вопрос о происхождении или выведении самих принципов. Отнесение принципа к природным телам Феофаном давало ему возможность сосредоточить внимание на вопросе: не  откуда берется или как, каким образом  происходит материя (он этого не знал и знать тогда не мог), а на вопросе, как из материи происходят природные тела. Различение материи и формы позволяло ему объяснить  многообразие тел при признании их единым субстратом – материей и формой. Сведением же одной только материи к субстрату природных тел позволяло ему выразить ее основную определенность  в этой концепции принципов.  До первой половины XVIII века основная интеллектуальная линия в определении материи шла через ее соотнесение с формой, заостряясь, в конечном итоге, только на ее субстратности («материале»). Мыслители эпохи Возрождения  с ее начальной стадией опытного естествознания  пошли на разрушение аристотелевского понятия бескачественной материи. С одной стороны,  мыслители Возрождения отождествляли материю с ее наблюдаемыми в опыте чувственно-воспринимаемыми качествами – теплым, желтым, шероховатым и т.д., которая таила в себе опасность  субъективации материи (Ф.Бэкон ; Дж.Беркли). С другой стороны, с развитием механики и в связи с этим механистического мировоззрения возникла тенденция  к сведению материи к основным, первичным, неизменным  свойствам, общим для всех тел – протяженность, тяжесть, фигура и т.д. Обе эти линии  определения материи были тогда шагом вперед по сравнению с пониманием материи Аристотелем, как только «абстрактного субстрата» природных тел.
 Первую из этих тенденций Феофан Прокопович отверг, исходя из того, что материя, как таковая, человеческим ощущениям не дается. «Материя, – писал он,  – есть во всех телах. Следовательно, возникает потребность исследовать, что она есть, и старательно рассмотреть ее природу. Сделать это тем тяжелей, что мы не можем постичь ее ни одним из ощущений, так как она существует в разнообразных акциденциях скрыто и тайно». Исследователь материи судит о ее (материи) природе, согласно Прокоповичу, только на основании изучения природных, материальных тел, то есть опосредованно, окольными путями. «Материя же всякая, - писал Феофан, –  в рассуждении своего существа постигаемая бывает нами, яко всяческая протяженная, сиречь имеющая широту, долготу, глубину и прочая фигуры. То есть  в исследовании материи Прокопович избрал второй путь, как наиболее, для него, верный. Именно по этому пути далее в своих исследованиях пойдет его ученик и последователь М.Ломоносов. В понимании этого вопроса Прокопович, считая, что «тело есть материя и форма», ушел дальше Р.Декарта, который считал, что «тело есть только материя». Ни материя, ни форма, взятые отдельно, говорит Прокопович, не являются телом, или субстанцией. Лишь  воссоединяясь, они образуют тело.  Материя и форма  как тело существуют  лишь в их единстве, разделение же материи и формы порознь, по Прокоповичу, возможно только в абстракции. Отдельно они могли быть только неполным, незавершенным, усеченным телом, неполной абстракцией. «Мысли Платона, - считал Ф.Прокопович, - дивная сказка.  Платон учит, что форма из идей ее самой, как их источника, вливается в материю, как в какое-то хранилище. Ничто не выливается из того, что есть ничем, разве что пустые сновидения, какими являются идеи Платона. Выслушав же Аристотеля и других думающих так же, скажу, что я по-иному понимаю все, относящееся к этому вопросу». То есть о том, что формы не существуют до возникновения какой бы то ни было вещи. «Формы, – пишет Прокопович, – выводятся из чего-то, а не из ничего. Ибо в противном случае они создавались бы, а не рождались. Но  ничто не создается, кроме формы человеческого тела, которая создается при рождении человека. Возникает вопрос, - спрашивает сам себя Феофан, - откуда выводятся формы, когда наблюдаем возникновение разнообразных тел. Откуда тот огонь, когда что-то поджигают, откуда возникает форма дерева, когда вырастает новое дерево? Что касается материи, то нет никакого сомнения, что она остается той же, как была в старом теле и не уничтожается. О форме этого сказать нельзя. Следует признать, что гибнут и рождаются новые формы. Но откуда они берутся – вот в чем трудность, я этого не знаю. Когда тело возникает, материя теряет предшествующую ей форму, а потому вместо нее приобретает новую».  Материя, по мнению Феофана, никуда не исчезает. Но она всегда «испытывает потребность быть оформленной. Все вещи воистину есть акты и одновременно потенции.  Они действительны, поскольку существуют, но поскольку могут также иметь другую завершенность и не имеют ее, могут называться возможностями». Но в то же время Феофан Прокопович считает, что «материя не бывает бездеятельной, голой, пустой», что говорит о том, что он понимает материю не как чистое небытие в противопоставление богу как чистому бытию. «Когда что-нибудь возникает, - писал Феофан, - оно не возникает из ничего, следовательно, из чего-то. И это, говорю я вам, есть материя. Когда же говорят, что формы  не возникают из ничего, то в этом убеждает и сам разум, когда же учат, что они выводятся из материи, то делают правильно. Но происходит ли это внутри самой материи? С этим я легко соглашусь, однако этим вопрос не исчерпывается». Утверждая, что формы возникают из материи, он на вопрос «как это происходит?» ответить не может. Но, заявляет он, «материя имеет свое собственное существование или является своим собственным существованием. «Это легко доказывается так, - говорит Феофан. – Разнообразные телесные субстанции, принадлежащие к различным видам, отличаются между собой природным способом. Ибо кто может сказать, что лев от осла, или вол от рыбы, или рыба от латука отличается очень мало? Материей они не отличаются, следовательно чем-то другим. Материя общая и одинаковая во всех вещах, хотя форма их различна. Нет необходимости, - говорит Феофан, - считать материю льва отличной от материи камня на том основании, что тот живет, а этот нет. Хотя человек более знаменит, чем само небо, однако  и он из той же, что все прочее, материи состоит. Утверждение о том, что небеса одушевлены, кажется не менее смешным и абсурдным, чем признание всего мира живым существом. Небо состоит из материи. Я со всей убедительностью доказываю, что материя небес совершенно не отличается от материи подлунных тел. Всякое  иное  рассуждение об этом ошибочно. То, что есть в человеке, может перейти во льва, из льва в червяка, из червяка в землю, из земли в дерево. Есть ли необходимость, - спрашивает Прокопович, - чтобы материя возникала, когда она переходит из одного тела в другое? Если бы материя исчезала, то следовало бы, что или бог во всех случаях создает новую материю, или что возникновение и распространение вещей уже давно прекратилось. Но оба эти предположения абсурдны. Первую материю нельзя никогда ни создать, ни разрушить, также ни увеличить, ни уменьшить ту, которую создал бог в начале мира, и какой и в каком количестве создана, такою остается до сих пор и будет оставаться всегда. Если бы материя исчезала, то следовало бы, что или бог во всех случаях создает новую материю, или что возникновение и распространение вещей уже давно прекратилось. Но оба эти предположения абсурдны».
 Суммируя взгляды Ф.Прокоповича о его модели естественной Вселенной, стоит сказать, что он считал: 1. существование в ней материи и движения  в бесконечных количествах. Бог создал материю, телесную субстанцию, вещи, но «вместе с ними он создал и их действие (движение – В.С.), ибо они имеют не меньшее значение, чем существование вещей». Движение, по Прокоповичу,  «среди свойств физического тела есть первое и основное». Движение у него является существенным  признаком природы, но не материального тела или материи. «Природу я определил через движение. Движение представляет собой общую жизнь всего мира». Прокопович вводит понятие «становление», под которым он понимал формирование материи, то есть соединение материи и формы. Соединение и движение понимается им как механическое перемещение тел (материи+формы). Но уже в 1704 г. Джон Толанд сделал вывод о том, «движение есть существенное свойство материи». У Прокоповича материя, форма, движение созданы богом и могут существовать раздельно. У Толанда форма, движение и проч.  неотъемлимы от природы материи, вытекают из ее природы. 2. единства и однородности материи во всех природных телах; 3.существования актуальной материи в виде «бесконечно делимых телец (корпускул)»:  Корпускулы, из которых состоят тела модели Вселенной Ф.Прокоповича, слагаются из еще более мелких частиц, и так без конца, то есть он считал физическое тело, материю в  их делимости бесконечным. «Каждое физическое тело неограничено, несчерпаемо – идет ли речь о земном шаре или о маковом зерне. Непрерывное тело не может слагаться из неделимых частиц». Смысл бесконечного, по Ф.Прокоповичу, состоит в неизменности и неподвижности. Но не возникает, не начинается и не кончается. Оно (бесконечное – В.С.)  не может пространственно перемещаться, так как все место принадлежит ему, и если бы было им оставлено, то оно стало бы конечным. Бесконечное не существует вне мира, ибо вне его ничего нет, и не существует в мире, ибо оно было бы ограничено пределами мира. «Из конечного не может возникнуть бесконечное»; 3. отсутствии  в модели Вселенной Ф.Прокоповича абсолютной пустоты; 4. что материя не возникает и не уничтожается, а остается количественно неизменной при всех ее превращениях. Но этот вывод Ф.Прокоповича, как и у Декарта, совершенно не следует из его учения о  бесконечном количестве материи во Вселенной, а также «бесконечно делимых телец». Этот вывод Ф.Прокоповича является   неверным  для его модели Вселенной.
        Только в отграниченной «невидимыми поверхностями», замкнутой с обеих сторон  Вселенной или ее  «частей»,  исключающей существование абсолютного пустого пространства, этот закон может быть работающим.  Модели мира естественной Вселенной, разработанные до Ф.Прокоповича, не дают основания приписывать  им   также этот закон в качестве Всеобщего, Всемирного. И.Ньютон, хотя  и рассуждал о законе сохранения количества материи и движения, тем не менее не ввел его в систему своих собственных понятий и математически его, как Всемирный закон тяготения, не оформлял. Заканчивая рассуждения о воззрениях Феофана Прокоповича, мы должны признать существование в России  первой трети  XVIII века вот такого могучего  ума, учение которого стало основой для создания на рубеже 30-40-х гг.XVIII в. оригинального учения о мироздании его ученика и последователя М.В.Ломоносова.