Тайна моей комнаты

Уборку мы делаем не часто. Это занятие долгое и утомительное. Наш загородный дом большой, и если начинать разбираться, то это всерьез и надолго, нужна целая жизнь, поэтому обычно ничего дальше смахивания пыли не заходило. Однако в эти выходные что-то пошло не так. Была затеяна не просто уборка, а, как принято выражаться, генеральная. Старые предметы недовольно скрипели, шипели, хрустели и по-иному выражали свое несогласие, но к их причитаниям никто не прислушивался. Мне была доверена моя комната. Она находится на втором этаже, в просторном, светлом помещении. Два больших кресла, обтянутые желтыми гобеленовыми чехлами, закрывающими простецкое нутро, длинный, полированный и оттого смешной комод, фортепьяно, стоящее у боковой стены. Но интереснее всего окно: по ночам из него можно видеть, как мерцает огонек телевышки наравне со звездами, а может, это были и не звезды… Неловким движением смахнув нотную папку с фортепьяно, я рассеяла белые листы по комнате, и они, подобно чайкам, разлетелись по всей комнате. Чтобы достать одну из таких птиц, мне даже пришлось отодвигать тяжеленный, гранитного вида инструмент.  После долгой возни мои старания были вознаграждены кое-чем еще, кроме сонаты Баха… За пианино обнаружилась  дверь, которая была прикрыта  широкой доской. Дедушка с бабушкой переехали в этот дом двадцать лет назад, еще до моего рождения, но ни про какую комнату я от них ни разу не слышала. Во мне проснулся червячок любопытства. И подталкиваемая недоброй волей, я отставила доску в сторону. Это было нечто вроде чердака. Источником света был только дверной проем позади меня и большой, белый луч света, падавший из щели в крыше. Вокруг лежало множество старых, никому не нужных вещей, хранимых здесь исключительно как память давно ушедших дней: широкая военная шинель, в которой еще прадедушка маршировал по плацу,   мой старенький четырехколесный велосипедик, чей образ змеей ужалил память, большое черное нечто, которое после моего прикосновения жалобно взвыло расстроенной гармошкой, многочисленные коробки из- под обуви, наполненный самым разным содержимым, начиная с собрания сочинения Диккенса, заканчивая видавшей виды лодкой.  Я будто очутилась в царстве прошлого, его робкая  гостья, влезшая в чужое владение, в чужую жизнь без приглашения. Даже воздух тут был другой, горячий и тяжелый от пыли, а еще, а еще, какой-то… несовременный. Как будто шестьдесят лет назад кто-то взял стеклянную банку и пронес ее мимо пестрых флагов и оживленных демонстраций, кричащих людей и вдохновенных речей, собрав в нее все небо, всю траву, весь воздух, всю ту жизнь, что кипела тогда, и, закрыв, намертво запечатал банку. А сейчас я разбила ее, как некогда раскрыли шкатулку Пандоры, выпустив все беды, радости, боли и чаяния, что сейчас я, хрупкая девушка, ощущала на себе, как сама пережившая.
 Я вышла и вновь закрыла проем доской, придвинув скрипящее пианино. Прошлое принадлежит давно ушедшим дням.

 Меня же впереди ожидают вещи куда интереснее: мои победы, мои поражения, историю которых будут писать мои вещи. Но все равно этот чердак почему-то пугает меня каким-то неясным чувством. Будто в его темной глубине скрыто что-то первоначальное, вечное, будто и мне предстоит остаться там навечно, подобно прадедушкиным вещам, истлевая вместе с ними и храня память ушедших лет…