Пять встреч. Рассказ штурмана

ПЯТЬ  ВСТРЕЧ
Рассказ штурмана

Пролог

- Командир, тебе не кажется, что горючка у нас слишком быстро расходу-ется?
- Да, я уже тоже замечаю.
- Сколько до точки?
- Сейчас посмотрю. Так, 370 км.
- Пожалуй, топлива до нее  нам не хватит. Придется идти на запасную. За-проси Котлас.
- Я уже пытался. Там погода ни к чёрту. Ниже минимума. А тут еще и ра-диостанция барахлит.
- А что у нас ещё есть поблизости?
- Да в том-то и дело, что ничего нет.
 - Придётся где-то садиться на вынужденную.
 - А может топливомер врет, но я не думаю.
 - А если выключить один двигатель?
 - Боюсь,  если потом не запустим, то на второй круг уйти на одном  не удастся.
 - Пока мы тут с тобой болтали, я прикинул: остатка топлива нам хватит километров на 200, не более. Это при нормальной-то  работе, а у нас сейчас по-вышенный расход, значит и того меньше.
- Штурман, ищи куда садится. А то придется прыгать, а не хочется. Вокруг тайга, ни полянки, да и машину жалко.
- Есть, командир.
Прошло 10 минут.
- Штурман, нашёл что-нибудь? У меня через 5 минут загорится красная лампочка.
- Командир, на полётной карте у меня ничего походящего нет, но я помню, что у Большого озера был когда-то аэродром подскока моряков. Это нам почти по курсу, доверни влево на 5 градусов.
- Большое озеро вижу.
- Смотри левее, левее чуть дальше.
- Вижу полосу и домики. Но полоса такая короткая…
- Прикинь, откуда лучше садиться.
- Некогда прикидывать уже горит красная. Садимся с прямой. Выпускаю шасси.
- Давай командир, с Богом!
Большая серебряная птица прошлась низко над тайгой и нырнула в боль-шую лесную поляну. Командир аккуратно опустил машину на самый краешек ко-роткой полосы и тут же выпустил два тормозных парашюта. Тяжёлая машина медленно, сбавляя скорость, понеслась по полосе.
- Командир, тормози! Сейчас врежемся!
- Вижу, а если покрышки порвем?
Машина остановилась у самого края полосы.
- Уфф...  Кажется, пронесло.
- Да уж.
Летчик попытался развернуть машину, чтобы подружить к домикам, но вначале заглох один двигатель и через несколько секунд второй. Мокрые от вол-нения и пота пилот и штурман стали выбираться из кабины. Спрыгнув с плоскости на землю, они обошли самолёт вокруг. Из гондолы левого двигателя тонкой струйкой тек керосин.
- Вот где собака зарыта, вот почему у нас был такой расход.
- Паш, а течь-то не такая уж сильная.
- А может быть, это уже остатки вытекают. В воздухе отсос был сильнее.
И странное дело, Как только они оказывались на земле, офицеры перехо-дили на ты. В воздухе они были: командир и штурман. Это уже стало профессио-нальной привычкой,  возможно еще и потому, что подсознательно помнили, что все разговоры экипажа в полете постоянно фиксирует бортовой  самописец.
Пока они осматривали самолёт, от домика отделилась мужская фигура. Это был мужик, одетый странно. На нём был матросский бушлат без погон, джинсы, заправленные в резиновые сапоги, а на голове была морская шапка-ушанка с кокардой. На плече у него висел карабин. Впереди  него бежали две огромные собаки, белая и черная. Мужик явно спешил к ним. Вид собак не предвещал ничего хорошего.
- Берта, Черныш - фу! Ко мне!
Подойдя к ним поближе, мужик снял с плеча карабин.
- Кто такие? Откуда?
- Марсиане, видишь, пришли устанавливать контакты с Землей, -  попро-бовал пошутить командир.
- Вы мне бросьте здесь шутки шутковать! Кто такие и откуда? Ваши доку-менты!
- Батя, прежде чем с нас требовать документы, ты сам должен был пред-ставиться, кто ты такой  и что тут делаешь. И не пугай нас своею пуколкой,  у нас-то  пистолеты настоящие,  а у тебя, небось, и патрон-то нет. Представься как по-ложено, тогда будем разговаривать.
Командирский тон летчика сразу как-то охладил пыл мужика. И он начал докладывать.
- Старшина 2-й статьи запаса Печенов Петр Павлович,  комендант  запас-ного аэродрома войсковой части Н. Занимаюсь охраной объекта.
- Вот теперь другое дело. Командир экипажа  подполковник Рогачёв Павел  Никифорович  и штурман майор Смыслов Вадим Николаевич, - официальным то-ном представился командир, а потом уже менее официально добавил. Закончи-лось топливо, пришлось садиться на вынужденную к вам сюда. Послушай, стар-шина, связь у тебя какая-нибудь есть?
- С базой можно было связаться по рации, но батареи давно уже закончи-лись, а новых никак не привезут. Есть телефон  для связи с райцентром. Но связь, я вам скажу, очень плохая.
- А воинская часть какая-нибудь поблизости здесь есть?
- Ничего такого, чтобы вас интересовало,  здесь нет.
- Как же нам доложить, где мы находимся?- задумчиво вслух спросил штурман.
- А можно через милицию, -  подсказал  старшина.
- Так чего же мы стоим, пошли звонить, - прервал беседу командир. И они всей группой отправились к домику.
- А до райцентра далеко? - спросил штурман.
- Ежели лесом, напрямую, то километров 15 будет,  а ежели по дороге, то и 25 наберется.
Добрых  полчаса старшина крутил ручку старенького ТАИ-43,  но в трубке слышны были только шорохи и атмосферные разряды. Райцентр упорно не отве-чал.
- А сам-то ты в райцентр когда-нибудь ездишь?
- Но как же, раз в неделю или дней в 10 обязательно езжу. Летом на мото-цикле, а зимой на лошадке через лес. А сейчас, хотя ещё  и глубокая осень, по дороге уже не проехать. Были сильные дожди и дорогу так развезло, что не про-ехать.
И вдруг старшина  спохватился.
- Командир, у вас там бензин так и течет? Я хоть пойду ведро подставлю. А то у меня на дизеле уже совсем кончается топливо, а когда привезут
Э не знаю.
- Это не бензин, а авиационный керосин, и если тебе надо, сольем столько, что на всю зиму хватит. Ты лучше подумай, как нам до райцентра добраться.
- А чего тут думать, ехать надо.
- А на чём?
- Только на лошадке остаётся. Дорогу вы всё равно не знаете, придётся ехать мне. Напишите, что нужно и куда сообщить, я поеду  и все передам.
- Вадим, напиши ему всё что нужно, тебе лучше знать, и пусть едет, чем раньше узнают, тем раньше мы отсюда выберемся. И ещё скажи в милиции,  чтобы прислали охрану, самолёт-то секретный, требуется охрана.
- Сейчас, только затоплю печку в большой комнате, там и кровати есть, располагайтесь, грейтесь, а я поеду. Да, чуть не забыл, передали метеосводку,  надвигается шторм, будет сильный снегопад. Мне бы только успеть добраться до райцентра.
И спустя полчаса комендант запасного аэродрома оседлал своего роси-нанта по кличке Гнедой и, позвав с собой Белку, скрылся в лесу.
- Вадим, как ты думаешь, когда он вернется?
- Точно не знаю. Сейчас 14  , ехать ему по лесной дороге эти 15 км  часа два. Потом пока в милиции разберутся, куда и как звонить, уйдет не менее часа. Да обратная дорога, считай, еще два часа, так что раньше 19-ти его можно не ждать. А сейчас ноябрь, темнеет рано. Ладно, пошли в дом, а то я уже начинаю мерзнуть.
И офицеры зашли в дом. Дом был большой и построен из толстых бревен, ладно подогнанных друг к другу. В нем были две небольшие комнаты и кухня, служивших для коменданта жилищем, и две большие комнаты, в которых кроме печки, стола, нескольких кроватей и стульев больше ничего не было. Они служили как бы гостиницей для перелетных экипажей.  В одной из больших комнат, куда они зашли было довольно прохладно.  Они потоптались у большой печки, у которой горкой были сложены сухие березовые паленья. Майор спросил:
- Паша, тебе приходилось когда-нибудь печки дровами топить?
- Пожалуй,  что нет. Вырос Я в доме, где всегда было центральное ото-пление и служить приходилось в городках, где были хорошие квартирные условия.
- А вот мне пришлось и в детстве, и в городках, где я служил, приходилось топить печку дровами.
- Ну, вот тогда тебе и флаг в руки. Топи печку, а я пойду посмотрю, что у него за движок там, больно уж не хочется весь вечер сидеть при керосиновой лампе.
Подполковник вышел, A  Вадим стал подкладывать сухие поленья в печку.  Минут через 10 подполковник вернулся.
Дизель-генератор у него хороший, но солярки  в бочке осталось чуть-чуть на донышке. Давай сольем остаток топлива в бочку.
- А ты думаешь что-нибудь там еще осталось?
- Не думаю, а знаю. Не расходуемого остатка должна оставаться 150-200.
- Ну тогда пошли сольем, и заодно прикроем самолёт чем сможем. По-смотрим, что там у старшины есть.
Они вышли из дома и направились к сараю, который стоял тут же рядом. Дверь была не заперта. Вадим вспомнил, что десять минут назад командир уже заходил туда. В сарае стоял дизель-генератор, несколько бочек и в углу свалено какое-то барахло. Там  нашелся  какой-то брезент. Этим брезентом можно было хоть  как-то прикрыть фонарь самолета.
- Жаль, что не нашлось ничего такого, чем можно было бы закрыть возду-хозаборники, - посетовал командир.
- Да, Погода резко портится. Подул сильный ветер, и уже началась поземка. Посмотри, вон какая черная туча подходит. Быть сильной снежной буре. Боюсь, что застрянем мы здесь надолго.
- Это уж точно.
- Ну, предположим, нас заберут отсюда на вертолёте. А вот как они будут машину отсюда выручать, я просто не знаю  и не представляю.
- Да чего тут представлять. Прилетит бригада, устранять неисправность, привезут топливо.
- А взлетать то как? Полоса-то короткая.
- Не знаю, пусть начальство думает, у них на погонах звезды побольше, чем у нас с тобой.
- Пошли в домик, а то я уже замерз, ветер какой сильный поднялся и уже не поземка, а целая метель началась. А как нашему старшине домой назад воз-вращаться?
- Нет, давай вначале керосин сольем.
Офицеры нашли пустую бочку от солярки и покатили ее к самолету.
Керосину набралась почти полная бочка. Завинтив в пробку,  офицеры дружно покатили  обратно.
- Давай зальем в бак и попробуем запустить этот движок, - предложил ко-мандир.
- Давай, Паш, тебе и флаг в руки. Ты же у нас ведь не только лётчик, но ещё и техник какого-то класса.
- Зато ты у нас бумажная крыса, кроме своих карт и сектантов в руках ни-чего не держишь. Интеллигент, - незлобно огрызнулся друг.
Двигатель запустился не сразу, но когда устойчиво вышел на обороты, подполковник включил рубильник. Сразу вспыхнул свет везде: и тут же в сарае,  и в домике и даже на улице.
- Вот теперь будет веселее, А то при керосиновой лампе сидеть небольшое удовольствие. Пошли мыть руки и поищем что-нибудь пожрать, а то у меня уже кишка кишке кукиш кажет. Когда мы с тобой ели последний раз?
- Ещё перед вылетом, где-то часов в 7:00 утра.
На плите нашлось какое-то мясо, а в погребе солидный запас картошки и всяких солений.
-  Ну, давай, белоручка, хоть картошки начистить, - подколол друга коман-дир.
- Это мы запросто.
Через какой-то час офицеры уже сидели на кухне за столом и с аппетитом лопали картошку с мясом.
- Смотри, уже скоро 8 часов, а наш старшина так еще и не вернулся, гово-рил Вадим, поглядывая на свои командирские часы.
- Что ты ему там написал?
- Я указал время и координаты нашей посадки, фамилию командира эки-пажа,   и то, что самолет не повреждён, но имеется неисправность - течь керосина из гондолы двигателя.
Комендант вернулся  только к полуночи. Он вошел весь запорошенный снегом, в комнату, где уже отдыхали пилоты.
 - Уф, ели добрался, там такая пурга, в 10-ти шагах ничего не видно. Спа-сибо Белке, если бы  не она, то  и  дорогу домой не нашел бы. А вы, молодцы, тут и без меня  смотрю справились. Печку натопили, а вот только жаль, что последние топливо жгете.
- Не волнуйся старшина, у тебя там теперь полная бочка. Надолго хватит. Ну что, дозвонился?
- Милиция сама не справилась, пришлось обращаться к оперуполномо-ченному КГБ. Тот по своим каналам дозвонился в перелеты. Те эту информацию передали вашему оперативному дежурному по дивизии. Теперь остаётся только ждать.  А вы хоть покушать себе что-нибудь нашли?
- Ты уж прости нас, старшина, мы тут похозяйничали без тебя. Съели твоё мясо, что было в котелке. Очень уж жрать хотелось.
- Не волнуйтесь, мясо ещё есть. Это лосятина. Волки нынче загнали лося, он сломал ногу, а они накинулись на него. А тут я оказался рядом, одного застре-лил, а другие разбежались. Вот так я разжился лосятиной. Сейчас уже морозы, мясо сохранится надолго.
Уже третий день бушевала пурга, и конца ей не было видно. Сразу снега навалило столько, что двери из домика открывались с трудом. А чтобы дойти до сарая, приходилось дорогу расчищать  огромной деревянной лопатой. Два раза в сутки приходилось добраться туда, чтобы залить топливо в генератор. Работал теперь он целыми сутками, но в светлое время давали ему отдохнуть несколько часов. Керосин хотя был и дармовой, но все же, его приходилось экономить. Весь аэродром завалило снегом настолько, что ни полосы, ни рулежек не было видно. А тракторишке, который имелся в распоряжении коменданта, не справится со снегом  и за неделю. Вот и застрял наш экипаж здесь надолго. Не было ни связи, ни возможности добраться туда, откуда можно было бы позвонить. Оставалось только ждать, когда командование соизволит прийти им на выручку. Целыми днями  офицеры валялись на койках, играли в дурака заелозенными картами, что нашлись у Петра Павловича, и изнывали от безделья.
- Слышь, Паш, мне старшина проговорился. Знаешь, как его прозвали в бригаде? -  «Триппер».
- Почему такую обидную кликуху дали? Что часто подхватывал?
- Да, нет же. Просто - Петр Павлович Печенов – в инициалах три заглавные буквы «П». Сообразил? ТРИ ПЕ - вот и «Триппер».
Оба офицера рассмеялись.
- Паш, а ты почему до сих пор не женился?
- Да вот не встретил такую, как твоя Настя.
- А ты почём знаешь, какая она, моя Настя?
- Да уж, знаю, не раз бывали в одной компании. Таких как  она одна на ты-сячу, а может даже и больше. Золотая она у тебя баба.
- Не баба, а женщина.
- Да я так, к слову. Встретил бы такую, женился бы сразу. Да вот не попа-дались мне такие. Познакомишься, вроде бы начинаешь встречаться, а тут пере-вод в другую часть, и всё забылось. А она у тебя настоящее золото. Только не любишь ты ее.
- А ты почём знаешь? Она что ли тебе об этом говорила? Ты смотри, поос-торожней,  я человек ревнивый. За моей спиной шушукаетесь?
- Да брось, Вадим. Кто я для нее? Ей 45, а мне 33. На меня она смотрит, как на пацана. Но по ней видно, грусть постоянная у неё в глазах, у счастливых женщин так не бывает. Да и говорила как-то она, что ты другую себе завёл. Нет, не так. Говорила, что у тебя на сердце другая. Так кто у тебя на сердце? Давай, колись.
- Пожалуй ты прав. Сейчас впервые ты заставил меня задуматься о том, люблю ли я,  и любил ли я Настю. Когда встретил, конечно, любил. Всегда относился к ней, как к хорошей жене, старался быть внимательным, дарил недорогие подарки, всегда были цветы ко дню рождения, к восьмому марта и к каждой годовщины свадьбы. Старался быть хорошим мужем в моём понимании этого слова. Но на сердце у меня была другая. Меня постоянно тянуло к ней. И даже при упоминании ее имени у меня всегда сжималось сердце. И в тоже время, я никогда даже не мог себе представить ее своей женой. В моём понимании женой для меня могла быть только Анастасия. Но сердцем я тянулся к другой и  любил другую. Может быть, я любил только ее образ,  созданный моим воображением на базе конкретной женщины.  Не знаю, Паша, нужно ли тебе об этом  все знать.
- Как другу, можешь мне всё рассказать. Ты же знаешь, что я - могила, ни-кому ни слова.
- Да знаю я, знаю. Но это всё очень сокровенное. Но если уж завел ты этот разговор, то тогда слушай.
- Так и не тяни, скажи же, наконец, кто же она? Ты с ней встречался?   Я ее знаю? Ты спал с ней? Ты меня просто уже заинтриговал.
 - Ты ее не знаешь, а я встречался с ней и не раз, а я вот, представь себе, ни разу не спал.
- Так расскажи о ней подробнее.
- Сейчас у меня будет, как у Пушкина: " Примите исповедь мою, себя на суд вам отдаю", с улыбкой сказал майор  и начал свой рассказ.


Глава 1. Первая встреча.

Это произошло в начале января. В том году мне исполнилось 15 лет. Я обратился к маме с вопросом: как мы будем отмечать мой день рождения? Хотелось хорошо отметить этот день, пригласить друзей, весело провести этот праздник. Мама подумала и предложила перенести празднование этого дня на весну. Была зима, мы все жили в одной половине большого дома, экономия топливо. В этих условиях приглашать гостей было просто некуда. Чтобы было понятно та обстановка, придётся совершить некоторый экскурс в историю этого дома и двора.
Этот дом и усадьбу купил мой дед, отец моей матери. Жили тогда мы все вместе отец, мать, я и дед. Бабушка умерла еще во время войны. Отец и мать зарабатывали мало, а у де-душки деньги были. Он работал главврачом районной больницы. Так как усадьба была боль-шой, целых 26 соток, пришлось оформить на двух хозяев: на деда и отца. Дом и усадьба имеют свою историю, причём трагическую,  о чём я узнал значительно позже. Усадьба была расположена практически на самом краю населённого пункта, как на Украине их называли местечко, что в переводе, скорее всего, означает городок. Дальше за ней был только двор инфекционного отделения больницы, а за ним пустырь и  еще дальше кладбище. Усадьба очень отличалась от окружающих ее дворов населённого пункта. Усадьба и дом были по-строены  еще до революции в дар первому ее хозяину Шакуну, сельскому фельдшеру местным помещиком Энгельгардтом за то, что он вылечил его от сифилиса народными средствами, когда от него отказалась вся официальная медицина. Предание гласит, что во время под-готовки к новоселью, когда ждали приезда благодетеля, во двор заглянула цыганка. Всем бы-ло не до неё, и ее прогнали. В сердцах она прокляла этот дом и всех будущих хозяев мужского пола. И как ни странно, но   проклятия начали сбываться. Первым погиб сам хозяин, попав в Одессе под трамвай. Дом перешел к старшему сыну. Через несколько лет он был убит в пьяной драке. Дом перешел к среднему сыну. Он погиб во время Гражданской войны. Дом перешел к младшему сыну. Во время Отечественной войны при оккупации немцами мистечка он стал полицаем. Когда пришли наши, его арестовали, и он где-то сгинул в лагерях.  Дом перешел к каким-то дальним родственникам и много лет пустовал. Вот дед его и приобрел. Забегая вперёд, надо сказать, что проклятие продолжили сбываться и дальше после смерти деда (он-то умер собственной смертью), дом перешел к его новой жене, вернее к  ее сыну, который был осужден и расстрелян за то, что зарубил свою мать топором. С тех пор в этом доме никто не жил.
Но для меня, тогда 15-ти летнего пацана,  этот дом казался таинственным и загадоч-ным. Всюду мне мерещились потайные двери, входы в подземелье, клады. Я даже простуки-вать стены, в поисках потайных дверей. Но ничего особенного в этом доме не было, хотя он очень отличался от домов моих одноклассников. Во-первых, дом был большой, имел пять комнат кухню кладовку подвал и 2 входа: парадный и чёрный, и  ещё веранду. Во-вторых, он был под железной крышей, что в те времена было   довольно редким явлением. Практически всё население городка жило в частных домах. В то время на Украине частные дома строились довольно однообразно. Крылись они шифером или соломой. Во дворах кроме  самого  дома, сарая и деревянного туалета во дворе, как правило, был огород и небольшой  вишнёвый и яблочный сад. А у этого дома часть двора занимала декоративный сад с большими тенистыми деревьями: осокорами и клёнами. В центре двора  высилась огромная сосна, единственная во всём поселке. Она стояла в центре аллеи из жасмина и сирени. Во дворе была еще несколько старых яблонь, груш и вишен. Весь двор по периметру был окружён кустами желтой акации, являющейся живой изгородью.
Я рассказываю это тебе для того, чтобы было понятно, почему этот двор и дом были необычными для того поселка. Здесь можно было и погулять и отдохнуть. Поэтому ко мне любили приходить мои друзья. А друзей у меня было много. Получилось так, что я пошел в школу, в класс, где были все старше меня.  А  в четвёртом классе я заболел коклюшем,  и мне пришлось пропустить целую четверть. Воспользовавшись этим, родители меня оставили на следующий год в четвёртом классе, где были все мои ровесники. Но я продолжал дружить, в основном, с ребятами, с которыми  начинал учебу. Самыми близкими моими друзьями были Надя и Петр. Они чаще других приходили ко мне, в дом, где можно было поиграть в волейбол, повеселиться, почитать книги, потанцевать под радиолу. Моя мать приветствовала  такие посещения. Она считала, что лучше пусть сын будет с друзьями у неё на глазах, чем где-то. Она и сама часто летом принимала участие в играх и забавах молодых. Зимою же часть дома закрывали, чтобы экономить топливо. Жили вчетвером в 3-х небольших комнатах. Вот потому-то и было принято решение перенести празднование моего пятнадцатилетие на весну, когда в нашем распоряжении будет уже весь дом.
И вот наступила весна. Праздновать день рождения решили 2 –го мая. Теперь, когда наступило тепло, в нашем распоряжении уже были большая гостиная, веранда и весь двор. Было где погулять и потанцевать. Мы с мамой к приему гостей хорошо подготовились. Мама приготовила много вкусностей, а я приготовил радиолу собственного изготовления и грампла-стинки для танцев.
Компания собралась человек 10 , а точнее 9 . Из-за этого всё и началось. Одному из мальчиков не хватало партнерши для танцев. Тогда Надя предложила пригласить соседку Вику. Она с отцом и матерью в прошлом году приехала из Киева. Здесь ее отец получил на-значение главврача ветеринарной лечебницы. Теперь Вика училась с ребятами в том классе, в котором я с ними начинал учиться. Ее я видел не раз, но знаком с ней не был. Вместе с Надей мы пошли в соседний двор, и зашли в дом Вики  пригласить её на день рождения.  Она, не ломаясь, согласилась сразу, но сказала, что ей нужно собираться и минут через 15 она придёт.
Ждать её мы не стали и сели за стол. Начались поздравления и вручения подарков. В то время  все жили довольно скромно, поэтому подарки были не богатыми: книги, красивая авторучка, миниатюрные шахматы. Мы с мамой всегда считали, что стоимость подарка не главное, главное внимание.
Застолье было в разгаре, когда вдруг открылась калитка и появилась она. Все сразу обратили на неё внимание. Каждый, в том числе и я, привык видеть ее в школьной форме, а сейчас она была в голубом платье с огромным голубым бантом в светлых волосах. Присутст-вующие были буквально поражены ее преображением. Мне она показалась принцессой из сказки. Так произошла первая встреча.
Девочка подошла к сидящим за столом, поздоровалась, а потом подошла ко мне, по-здравила и вручила подарок. При этом она сделала книксен. В этом жесте было что-то не-обычное, красивое и изящное. Никто из местных девочек этого делать не умел. Я пригласил ее к столу и развернул обертку подарка. Там оказались две пластинки: танго "Брызги шам-панского" и фокстрот "Рио Рита". Это оказалось как нельзя кстати. Несмотря на то, что офи-циально танго и фокстрот были запрещены в то время, молодежь увлекалась именно этими танцами. До смерти надоели всякие падеграсы, падеспани и прочая дребедень.
В тех случаях, когда собиралась молодежная компания, мама старалась своим присут-ствием не смущать молодых. За столом она не присутствовала, а старалась  издали наблю-дать за нами. Хозяйкой стола, как было уже давно заведено, была моя старая подруга, ещё со второго класса, Надя. Она следила за тем, чтобы у всех вовремя были наполнены бокалы и на тарелках были угощение. Новая гостья быстро освоилась в этой компании, для нее большинство присутствующих были ее одноклассниками, и  она вскоре практически вытеснила Надю, как хозяйку стола. Ее активность и умение держать себя за столом буквально очаровали всех. А уж когда начались танцы, ей не было равных. Танцевала она очень красиво, чувствовалось хорошая подготовка.
Сели за стол еще в четыре часа,  хотя уже стемнело, а вечеринка всё продолжался. Специально для этого в доме остановили все часы под девизом "счастливые часов не на-блюдают". Разошлись только к полуночи.
 За время всего вечера Вика сумела познакомиться с мамой. У них нашлось много об-щих интересов: и вышивка, и музыка, и книги. В нашем доме была большая библиотека. Со-бирать ее начал еще дед, а мама продолжила. Книг было более тысячи,  и для Вики это было целой находкой. Она очень любила читать. И уже на следующий день Вика забежала к маме попросить  почитать какую-нибудь интересную книгу. Маме Вика понравилась тоже. Так мы с ней и познакомились поближе.
 Настало лето, были школьные каникулы, и ребята часто собирались в нашем доме. Теперь в нашу компанию, как вихрь, ворвалась Вика и стала ее равноправным членом. По ве-черам мы все играли в волейбол, мама нам читала интересные книги, мы играли в разные игры и, конечно, танцевали. Так Вика стала моей самой близкой подругой. Дружили мы по-настоящему. Тогда и речи не шло о каких-либо чувствах. Мы делились друг с другом своими привязанностями. Когда мне нравилась какая-то девочка, я рассказывал об этом Вике, она мне рассказывала о своих симпатиях. Впервые я почувствовал укол ревности, когда к нам на месяц приехал мой двоюродный брат Егор. Он быстро вошел в нашу неразлучную  компанию, где уже были Пётр, Надя, Вика и я. Целыми днями мы находились вместе и расставались только уже перед сном.  Через месяц, когда уезжал Егор, он мне признался, что страстно влюбился в Вику, и без нее теперь жить не может,   Ему сейчас так не хочется уезжать. Я с улыбкой слушал откровение брата и мысленно немного подтрунивать над ним. Когда он уехал, я об этом с улыбкой рассказал Вике. К моему удивлению, она вдруг сказала мне с упреком: "Почему ты мне раньше об этом не сказал? А еще друг называется". Это как-то больно кольнуло меня. Я понял, что  и она была к нему неравнодушна.
Но время шло, развитие своих чувств я не чувствовал. Она оставалась для меня школьной подругой и, конечно, была лучше всех. Во всяком случае, мне тогда так казалось. Она мне казалась красивее всех девочек на Земле. Сейчас, глядя на фотографии тех лет, она мне такой уже не кажется.  Да, она была миленькая красивая девочка, потом я встречал и более красивых. Но видимо это удел в юности. Влюблённому юноше его избранница кажется красивее всех. Ну, всё равно, для меня дороже  Вики не было никого. Мы продолжали с ней дружить, я рассказывал ей свои секреты. Иногда мне нравились  и другие девочки, о чём я с ней делился. И она часто давала мне  дельные советы, как мне поступать, чтобы я им понра-вился. Прочитав удивительную приключенческую книгу Трублаини "Шхуна «Колумб", мы вы-учили азбуку Морзе по примеру героев книги. Те, попав в сложных условиях, когда нельзя было разговаривать, общались между собой с помощью азбуки Морзе. Мы взяли себе позывные: я - "Сокол", а  она  - "Голубка". С помощью азбуки Морзе мы переписывались, и я даже вел свой дневник в отдельной записной книжке. В нём я откровенно писал о своих чувствах к Голубке.
Но через год нам пришлось расстаться. Наша семья переезжала в другой город. Там отец получил новое назначение.  Я до сих пор хорошо помню тот январский вечер, вечер на-шего расставания. Это было 6 января в день моего рождения. На следующий день я должен был уехать к новому месту жительства. В тот зимний вечер я пригласил к себе только самых своих близких друзей:  Петра,  Надю, и конечно, Вику. Каждому из них на память при расста-вании я дарил небольшой подарок в память обо мне. Это был грустный вечер. Мы все пони-мали, что мы расстаёмся надолго, а может быть и навсегда. Когда все уже собрались уходить, я попросил Вику уйти последний, тем более что идти домой ей было ближе всех. Прощаясь с ней, я подарил ей свой дневник, в котором я объяснялся в своих чувствах к "Голубке". На прощание я попросил разрешения  ее поцеловать. В ответ она кивнула, и я поцеловал ее неумело куда-то, не то в ухо, не то в щеку.
 На следующий день я уехал. Я уехал в другой город, в новую школу. Новизна впечат-лений и встреча с новыми людьми на время отвлекли мои мысли о Вике. Но только там, вдали от неё, я почувствовал, как она мне дорога.  Я скучал по ней и бредил ею, писал ей письма, а в ответ получал в довольно пустые и просто дружеские письма.   Мне казалось, что прочитав мой дневник, она воспевает ко мне такими же чувствами.   Но в  ее письмах не было и намека  об этом. Во время весенних каникул мне удалось на пару дней съездить в родной город. С большим нетерпением и надеждой я ждал встречи с Викой. Мы встретились. Но ни в ее взгляде, ни в ее поведении я не почувствовал ни малейшего изменения в лучшую сторону в отношении ко мне. На мой вопрос, прочитала ли она мой дневник, она ответила, что было много уроков и было мало времени им заниматься, и к тому же, там было много ошибок. Читать его было трудно. Для меня это стало огромным разочарованием. Я снова уехал, и на некоторое время наша переписка практически прекратилось. Тогда мне показалось, что моя первая любовь прошла. В десятом классе были другие увлечения, но ни одна девчонка так глубоко в душу ко мне не запала, как Вика. Так как она оканчивала школу на год раньше меня, то успела сделать попытку поступить в медицинский институт, но не прошла по конкурсу. Весь год она проработала санитаркой вместо районной больницы, зарабатывая себе стаж. Этот год мы практически не переписывались. Видимо,  она стеснялась своей неудачи с поступлением. Я же окончил десятый класс и сразу поступил в военное училище. И в том же году и она поступила в медицинский институт.

Глава 2. Встреча вторая.

Рассказ майора был прерван появлением коменданта Петра Павловича. Он принёс телефонограмму. По каким-то неведомым каналам связи удалось дозвониться до местного посёлка, где телефонистка и записала эту телефонограмму. В ней говорилось, что как только утихнет пурга, за летчиками пришлют вертолет. Выручать самолет прибудет группа техниче-ского состава, которая устранить неисправности и подготовить самолет к вылету. С ближайшей воинской частью уже был решен вопрос об отправке техники на расчистку аэродрома от снега.
- Ну вот, как только пурга закончится, закончится и наше заточение здесь, - сказал ко-мандир, потирая руки.
А чем-то тебе здесь не нравится? - Спросил, улыбаясь, майор. Чем тебе не курорт. Ни-каких построений, никаких тревог, командование далеко. Лежи, отдыхай, спи сколько хочешь.
Да ладно тебе, Вадим. Безделье надоело. Сам-то, небось, уже домой хочешь. Супруга-то заждалась.
- Так то оно так, а вот только пурга никак не кончается. Сидеть нам ещё с тобой здесь до морковкиной завязи.
- Эх, я хоть здесь отоспался, пожалуй, за весь год.
Когда комендант ушел, подполковник обратился к майору.
- Давай, Вадим, продолжай рассказ. Меня он очень заинтересовал.  Ты так классно рассказываешь, что я будто вижу всё своими глазами.
И Майор продолжил.
Так на чём я остановился? Ах, да, вспомнил. Я говорил, что окончил школу  и поступил в военное училище. Начались армейские будни: построения, отбои по команде, наряды, учеба, редкие увольнения. А на первом курсе  первые полгода  нас вообще не выпускали из училища. Единственная радость- это письма от родных и девушек. От родных писем я не получал, они приезжали практически каждый месяц ко мне. Жили они не так далеко. И девушки не было у меня в то время. Я завидовал ребятам, когда мы возвращались в казарму, на их кроватях белели конверты писем. С какой радостью они хватали. Вот Вики Писем не было уже почти целый год. Тогда я написал ее родителям просто по праву соседа.  Ответила мне ее мать. Она написала, что Вика поступила в медицинский институт, что она учится, учеба ей нравится, и что она вместе с другой девочкой живет на квартире. И дала ей адрес. Я тут же написал Вике письмо, поздравил её с поступлением  и рассказал о себе. Через две недели получил от неё ответ. Письмо было тёплое и какое-то радостное. Я почувствовал, что ей хочется со мной общаться. И завязалась наша переписка. Теперь и я каждые две-три недели на своей кровати находил долгожданный конверт. Каждое её письмо приносила мне огромную радость. В конце письма появилось даже: "Тв. Вика". В день своего совершеннолетия я стоял в карауле. Как-то обидно было, в этот день находиться в наряде. Об этом я написал потом Вике. Она мне ответила очень тёплым письмом.  И каждое   её письмо становилось всё теплее.  Как сейчас помню, там были такие слова: "Представь себе, что ты стоишь на посту, на дворе ночь, и кто-то сзади тихонько подходит к тебе, нежно закрывает  твои глаза руками и тихо шепчет на ухо: " Милый, поздравляю  тебя с днем рождения" и нежно целует тебя в щеку". Когда я прочитал это письмо, у меня просто закружилась голова от счастья. Наконец-то Вика начала отвечать мне на мои чувства. Я готов был плясать от радости.
И тут же сел писать ей ответное письмо. Я в нём писал о своих чувствах к ней, что лю-бил ее с самой первой встречи, что помню  каждое  слово , каждую улыбку, каждый жест, что хранил , как реликвию, все ее письма и записки. Письмо получил с огромным, почти на 5 лис-тов. Отправил письмо и с нетерпением стал считать дни, дожидаясь ответа. Ответа не было почти целый месяц. Я просто извелся весь. И вот, наконец, на кровати увидел знакомый кон-верт.  Сердце подпрыгнуло от радости. Едва дождался самоподготовки, чтобы спокойно про-честь долгожданный ответ. Но ее ответ, как гром, поразил меня.
Она писала, что напрасно я её дружеское отношение  ко мне принял за нечто большее, и она не давала мне на это право считать ее моей невестой. Письмо было довольно резким и отнюдь не дружелюбным. В конце она написала, что в своих письмах своим подругам моя мама назвала её своей будущей невесткой. Её  мать, узнав об этом, дала ей хорошую взбучку в письме.  Тогда я понял, что  тон её письмо был  продиктован и именно этим. Отвечать на ее письмо я не стал, и наше общение прервалось на полтора года. За это время я успел  окончить первый курс, и концу шел уже второй. В мае я получил письмо от деда. Старик  просил меня во время отпуска посетите его. У меня с дедом были очень тёплые отношения. По жизни я был очень многим ему обязан, поэтому  не мог ему отказать. Да и  мне самому хотелось побывать в местах, где прошло мое детство. И конечно, даже втайне от себя, я мечтал о встрече с Викой.
 Её  резкое письмо в прошлом году опустило меня с небес на землю. Тогда мне каза-лось, что рухнули все мои мечты и надежды. Я злился на неё, но, несмотря на все, продолжал её любить.  Встречался с другими девушками, но ни одна из них не смогла тронуть моего сердца.
И вот сдан последний экзамен за  второй курс, на руках отпускной билет и проездные документы, выписанные до родного города. Я появился там, но остановился не у деда, а у своего друга Петьки. У деда я остановиться не мог из-за его второй жены. Она стала причиной конфликта в семье, из-за которого нам пришлось покинуть родные края.
По приезду весь вечер мы с Петром провели в наших бесконечных разговорах. А на следующее утро я отправился навестить деда.  Выбрал специально такое время, чтобы не встретиться с его новой женой, по сути дела, моей новой бабушкой. Тоже мне бабушка, когда она моложе моей матери. Как ее теперь называть? Если новая жена отца для детей является мачехой, то кем тогда является новая жена деда для внуков? Бабихой? Нет в русском языке такого слова. Дед моей жизни принял большое участие, и мне кажется это слово слишком грубым по отношению к нему. По привычке мне хочется называть его дедушкой. В 1944 году после освобождения нашего города красными дедушка стал для меня отцом, матерью и ба-бушкой. Бабушка умерла, отец был на фронте, мать мобилизовали, как врача, в лагерь пере-мещенных лиц на Донбассе. Больше года мы с дедушкой были только вдвоём. Он всегда ин-тересовался моей жизнью и принимал в ней  активное участие. Когда я учился уже на втором курсе, он послал письмо моему командованию с вопросом, как учится мой внук. И наше  ко-мандование расстаралась. Деду послали благодарственное письмо за внука, отличника боевой и политической подготовки. Как после этого я не мог не навестить своего дорогого дедушку?
Встретились мы с ним во дворе. Он, как всегда,  последнее время сидел на лавочке у дома. Сидел и ждал, когда кто-нибудь придет его навестить. Всю жизнь он проработал врачом и больше ничем он не умел заниматься. А теперь не было ни здоровья, ни сил, только оставалось сидеть и ждать. Мы с ним обнялись и у обоих на глазах навернулись слезы. Я за-метил, как за последние годы он сдал. А он откровенно любовался мною и говорил, что мне военная форма идет очень к лицу. А какая там форма! Простое хб, хромовые сапоги да фу-ражка. Ещё в отпуске мы себе позволяли место простых парчовые курсантские погоны.
Дедушка подробно расспрашивал меня о моей учебе, о моей жизни. Я с удовольствием рассказывал ему, естественно, преподносил всё в самых лучших тонах. Так мы с ним провели добрых полтора часа. Время близилось к обеду, и вскоре должна была прийти домой его жена.  Нужно было уходить. Я попрощался с дедушкой, мы обнялись и я ушел. Напоследок я обернулся и посмотрел на дедушку. Он стоял и махал мне рукой. Я тогда не знал, что вижу его в последний раз.
В конце дня я сказал Петьке, что хотел бы навестить Вику. Друг вызвался меня прово-дить.  По дороге я рассказал ему обо всем, что касалось моего увлечения Викой, и  о том, что потом произошло после ее письма.  Я рассказывал ему, какие нежные письма  писала она мне, какую надежду подавала.  Тактичный друг попытался мне намекнуть, что моя девушка стала уже далеко не той, какую я знал 3 года назад. В тот год, когда она  вернулась после неудачного поступления в институт, она встречалась с Виктором Белкиным, и, в общем-то, вела себя далеко не безгрешным образом. А Виктора знали все. Я понимал, что уж он-то своего никогда не упустил бы.  Приехал он  к нам из большого города лет пять назад, в то время,  когда я еще был там. Его самодовольный наглый вид раздражал не только учителей, но и одноклассников. На язык он был остер и вел себя нагло с  ребятами и с девчонками. В нем чувствовалась какая-то независимость и необузданная дикая мужская сила. А это нравилось девчонкам, и они к нему буквально липли.
Я слушал своего друга в пол-уха, мне просто не хотелось верить в то, что мой кумир, мой идеал, эта святая девушка, могла серьезно связаться с таким поддонком.  Оче-видно, это были просто наговоры, сплетни, ничем не обоснованные.
Так за разговорами мы незаметно подошли к ее дому. Вот и знакомый двор, знакомое крыльцо. Сколько раз в своих мечтах и снах я оказывался у этого заветного крыльца. И вот, наконец, это произошло. Мы постучали в ее дверь. У  меня бешено забилось сердце, когда за дверью раздались знакомые шаги. Дверь распахнулась и на пороге показалась ОНА. Я стоял за спиной Петра, несколько прикрытый дверью, так что она увидела меня не сразу.
- Здравствуй, Петя. Хорошо, что ты зашел. Проходи в дом.
И в этот момент она увидела меня. Глаза  ее на мгновение вспыхнули тревожно и ра-достно, но она быстро взяла себя в руки.
- Здравствуй, Вадим! Как я рада, что вы зашли, ребята. У, как ты изменился, Ва-дим. Знаешь, а тебе форма идет.
Пока девушка говорила, я с жадностью вглядывался в ее лицо, искал знакомые черты, знакомый взгляд, знакомое выражение лица. Все это было, но она изменилась. Изме-нились прическа, волосы она обрезала и выкрасила совсем в белый цвет. Фигура пополнела, и вся она стала какой-то более женственной. Тогда я решил взять себя в руки, вести себя сдержано, ничем не выдавать своих чувств, по возможности, дать ей понять, что я обижен на нее за то письмо, прервавшее нашу переписку надолго.
В дом мы не пошли, а сидели и болтали на лавочке возле дома. Я прихватил с собой фотоаппарат, и мы стали фотографироваться поодиночке и попарно. В ход пошла моя авиа-ционная фуражка курсанта. Она шла всем, особенно хорошо смотрелась в фуражке девушка. Скорее всего, ей бы очень пошла военная форма. Невольно я продолжал любоваться ею. Как бы  я не обижался на нее, но все-таки, это же была она, моя любовь и мечта.
Закончив фотографироваться у дома, мы решили прогуляться в сторону яра, Прежде это было наше любимое место для прогулок. Здесь чудно пахло чабрецом,  на мягкой траве можно было хорошо посидеть, а при необходимости уединиться за одним из его поворотов. Поэтому ничего удивительного не было в том, что мы  направились именно туда.
С момента нашей встречи я в основном молчал, больше все болтали  Петя и Вика. Шли мы по широкой дорожке, поросшей травой. Мы с Петром шли по краям, девушка в средине. Когда дорожка стала круто спускаться вниз, Петька резво сбежал вниз, а я как-то авто-матически предложил Вике руку. Она ее с готовностью приняла. Как только закончился крутой участок, и необходимость в поддержке отпала, мне показалось, что подруга задержала мою руку в своей, словно не желая расставаться. Однако я  подумал, что это могло мне только по-казаться.
Мы погуляли по знакомым местам своего детства, посидели на склонах яра. Солнце уже совсем скрылось за горизонтом, и нужно было возвращаться домой.  Уже у самого дома девушка вдруг обратилась ко мне.
- Ты когда уезжаешь?
- Завтра утром автобусом до города, а потом самолетом уже домой.
- Как жаль..., что так быстро.
Тогда я  тихо шепнул другу: «Петь, дай нам возможность поговорить наедине». Друг понимающе кивнул.
- Ну ладно, Вика, пока. Я на днях как-нибудь забегу к тебе еще. А тебя, Вадим я жду дома.
Петр ушел, и мы остались теперь вдвоем. Воцарилось неловкое молчание, которое каждый не знал как нарушить. Первым нарушил его я.
- Ну, как ты живешь?
- Нормально …
- Как с учебой?
- Довольно таки успешно. Постоянно получаю стипендию.
- А на  личном фронте как?
- Да, никак. А ты?
- Хорошо, вот уже окончил второй курс. Через год выпуск и назначение.
- Будешь летать?
- Да штурманом в составе экипажа командира эскадрильи.
- Это же постоянная опасность.
        - Ну и что же? Как у нас говорят: «Жизнь летчика, как платье балерины, легка, изящна, и так же коротка».  – Я явно бравировал перед ней.
-  Это ужасно. А у тебя девушка есть?
В ответ я как-то неопределенно пожал плечами.
- Ты знаешь, я искренне сожалею, что тогда написала тебе такое резкое письмо. Ты обиделся? Мать меня так отругала в письме, и я сгоряча тебе все и высказала. Когда я пере-стала получать от тебя письма, я очень пожалела о том, что сделала. Прости меня, если мо-жешь.
- Чего уж там. Может быть ты и права. У тебя ко мне никогда не было настоящих чувств. А о моих чувствах к тебе ты всегда знала.
Стало уже совсем темно, и ночная прохлада постепенно окутывала все вокруг. Мы стояли в полушаге друг от друга. На девушке было легкое белое платье без рукавов, и она начинала ежиться от прохладного ветерка, потирая ладонями свои обнаженные руки и плечи. Я приблизился к ней и стал своими ладонями согревать ее руки. Мы продолжали нашу беседу, и постепенно расстояние между нами стало сокращаться. И вот уже полушутя-полусерьезно я обнял ее, просто как бы стараясь защитить от ночной прохлады. Девушка доверчиво прижалась к моей груди, а потом подняла голову. Ее губы оказались как раз напротив моих губ. И не было никакой возможности удержаться от этого искушения. Я прижался к ним своими губами. Девушка ответила на мой поцелуй. Есть ли в мире выше счастье, когда впервые испытываешь такие чувства?!  Особенно, когда на твой поцелуй отвечает такой желанный и так давно любимый человек и это происходит впервые. Память об этом чувстве остается на всю жизнь.
Мы целовались долго. Девушка обнимала меня за шею и, казалось, вкладывала всю душу  в эти поцелуи. Оба мы молчали. Говорить не нужно было ни о чем. Более красноречиво обо всем говорили эти поцелуи. Во всяком случае, мне это тогда так казалось. Снова жар-птица счастья взмахнула надо мной  своими крыльями и вознесла меня на вершину блаженства.
Понятие времени перестало существовать. Мы тогда отдавались этому чувству, не за-мечая летящего времени. И, наконец, оторвавшись от ее губ, я спросил:
-  Ты будешь ждать меня?
- Мне некого больше ждать.
- Я как только приеду домой, сделаю фотографии и вышлю их немедленно тебе вместе с большим-большим письмом, в котором расскажу тебе обо всем, о том, как я люблю тебя, как столько лет мечтал о тебе. А ты мне ответишь?
- Конечно, милый.
О большем я в то время и мечтать не мог. Это было настоящее счастье! С опаской по-косился на светящиеся стрелки часов. Был уже третий час ночи. Нужно было уже прощаться. Как не хотелось отпускать девушку домой, и самому нужно было возвращаться. Автобус уходил в 6-30 утра. Спать-то оставалось всего ничего.
Еще несколько поцелуев и мы расстались. Я уходил со знакомого двора, чувствуя ог-ромные сильные крылья  за спиной. Меня  словно несли эти крылья счастья. Не успел я пройти несколько десятков шагов, как увидел знакомую фигуру Петьки. Верный друг все это время ждал, пока мы выясняли наши отношения.
- Прости Петя, что я так долго. Нужно было очень многое ей сказать.
Друг ничего не ответил, и всю дорогу до дома мы прошли молча.
Но ты ее хоть облапил, как следует? - прервал мой рассказ Павел. От  такого неожи-данного грубого вопроса я даже смолк. А потом ответил:
Представь себе, что нет. Мне тогда казалось, что своими грубыми приставаниями я могу оскорбить ее девичье достоинство.
- Ну, просто детский сад! Сколько тебе тогда было? Ах, да, ты же учился на втором курсе, Значит, тебе было 19 лет. И  что ты не имел еще ни одной  женщины?
Я отрицательно покачал головой.
- А у меня к этому времени  было уже несколько. А ты, наверное, и не целовался ещё?
- Нет, почему же, по-настоящему я уже целовался после выпускного вечера.
- Ладно, прости, что перебил тебя. Мне показалось странным, что в таком возрасте ты был еще таким неразвитым. Хорошо, продолжай дальше. Я тебя слушаю.
Так вот. В ту ночь мне так и не удалось уснуть, настолько меня потрясло и взволновало  прошедшее со мной вечером. Я снова и снова перебирал в памяти каждый шаг, каждый жест, каждое слово, прокручивая все события вчерашнего дня.
 Наступил рассвет,  и я тогда тихонько поднялся, собрался и только тогда разбудил Петю, чтобы попрощаться.
Всю дорогу домой в самолете и автобусе я  провел в воспоминаниях о самых прекрас-ных минутах моей жизни. Теперь мне  хотелось поскорее проявить пленку и начать печатать фотографии, чтобы снова увидеть милый образ любимой девушки.
Буквально уже на следующий день пленка была проявлена, и вечером после ужина с мамой мы заперлись в комнате печатать фотографии.  Вот появилось первое изображение. Эту фотографию я увеличил, сделал крупно только ее портрет.  Постепенно в лучах красного фонаря на белом листе фотобумаги стали проявляться до боли знакомые черты. Вот появи-лись эти глаза, которые так нежно, как мне казалось, смотрели только на меня. Эти губы, ко-торые я так страстно целовал всего два дня назад. Неужели это было все на самом деле? Не приснилось ли мне все это?
И вот только тогда мне пришла в голову мысль, почему я не задержался тогда там, по-чему   уехал так срочно? Куда я так спешил? Ведь никто меня в спину не гнал. Впереди был весь отпуск, Петька только был бы рад со мной провести еще несколько дней. Почему я сразу умчался?  Домой-то я всегда бы успел. Ведь это счастье можно было бы еще продлить.  По-чему  я не остался, чтобы до конца насладиться своей любовью?
Военная жизнь приучила меня четко ставить планы и неукоснительно исполнять их. Тогда я наметил себе: поеду на два дня в  родной город и все. Так  все и выполнил.  А что в этом было хорошего? Сейчас я уже думаю, что останься еще на несколько дней, все могло бы изменится, и жизнь могла пойти по-другому.
Как обычно, печатая фотографии, я работал с увеличителем, а мама проявляла отпе-чатки. Ей тоже было интересно узнавать знакомые лица друзей сына, которых она тоже не видела более трех лет. А я тем временем подробно рассказывал ей о своей поездке, о встрече с Викой, о неожиданном повороте в наших отношениях.
 Она радовалось за сына, что он, наконец, обрел взаимность девушки, которая ему так нравилась. Но в то же время она отнеслась к этому как-то настороженно.
- Ну, а что дальше? – спросила она.
- Как, что дальше? Она обещала ждать меня.
- Чего ждать?
- Я  окончу училище, и мы будем вместе.
       Только теперь, произнося эти слова, я впервые серьезно задумался о своей буду-щей жизни. Как все будет происходить дальше? Да, все свои юношеские годы я стремился только к одному – добиться любви Вики. А что дальше делать мне с этой любовью, я себе просто не представлял. Главное, это только бы быть вместе. Впервые из области чувств и фантазий нужно было строить реальные жизненные планы.
- Так на чем же вы все-таки остановились?
- На том, что она будет меня ждать.
- Как ты себе это представляешь?
- Через год я окончу училище, и мы оформим наши отношения.
- Ты ей сказал об этом?
- Нет, но вот, как только я сделаю фотографии, сразу отправлю ей вместе с подробным письмом, где обо всем и напишу.
- На каком курсе она учится?
- Будет уже на третьем.
- Значит, ей учиться еще 4 года. Куда тебя направят после училища,  ты не знаешь. Заочных медицинских институтов не бывает. Ей придется либо бросить институт, чтобы жить с тобой, либо вам придется несколько лет жить врозь.  Плохо и первое и второе. Ничего хо-рошего вас не ждет. В таких условиях даже сильная любовь не выдерживает.
Суровые, но справедливые слова матери опускали меня с небес на землю. В своей любви к Вике я  не сомневался ни на секунду. Ждать ее я мог бы сколько угодно: и год, и два, и пять. А она? Любила ли она меня и настолько, чтоб ждать все эти годы?
На следующее утро уже сухие и отглянцованные фотографии были уложены в большой конверт. Оставалось только написать письмо. Пользуясь тем, что родители ушли на работу, сразу же после завтрака принялся писать. Писал ей обо всем: как впервые почувствовал, что любит ее, как ревновал ее к Егору, как мои чувства оскорбляли ее холодные письма. Писал, как возрождалась надежда, когда письма ее становились снова теплыми. И, наконец, наша последняя встреча стала для меня вершиной счастья.  Я писал ей, что уже скучаю по ней и мечтаю о новой встрече. Для нее у меня нашлось множество самых нежных и ласковых слов. Даже сам я не заметил, как провел за письмом почти четыре часа. Письмо получилось огромным. Вместе с фотографиями пришлось отправлять ценной бандеролью. К концу дня послание было отправлено.
         Я рассчитывал, что туда письмо будет идти максимум 4 дня, 2 дня ей на ответ, и 4 дня обратно. Через 10 дней я получу ответы на свои вопросы, которые сейчас волновали меня больше всего.
         Первые 7 дней после отправки письма я спокойно наслаждался отпуском.  К его приезду мама приготовила мне две чудные книги: «Три товарища» и «Птичка певчая».  Я по-грузился в них, и читал запоем. Родители уходили на работу, когда я еще спал. Просыпался   уже в десятом часу, завтракал и бежал на речку, где купался и загорал до обеда. После обеда ложился с книжкой на диван, и порой даже засыпал.  Вечера проводил вместе с родителями в разговорах и за телевизором.  И каждый вечер, засыпая, пытался вызвать в памяти одну и ту же картину: Вика в моих объятиях.
         Так прошла неделя. Никуда ходить мне не хотелось. Все остальные девчонки пе-рестали дня меня существовать. Все мои мысли были заняты только одной. Она сразу затмила их всех.
         Чем ближе подходило время к намеченному   сроку ее ответа, тем все больше нарастало мое нетерпение.  Почту обычно приносили к 12 часам дня. Через неделю к этому времени я стал уже возвращаться с реки, чтобы самому встретить почтальона. Десятый день пришелся на воскресенье, день, когда почту не носили. Наступивший понедельник не принес долгожданного письма. Не было письма и во вторник. Весь отпуск превратился в мучительное ожидание письма.  Ежедневно, после ухода почтальона, наступало разочарование, а потом надежда снова загоралась,  и все ожидание переносилось на завтра. Верилось, что именно завтрашний день принесет ему письмо от любимой.
Почему же она молчит? Что случилось? Теперь такой долгожданный отпуск стал  для меня не в радость.
        Так уже прошло двадцать дней с тех пор, как было отправлено письмо, а  ответа все не было. Острота ожидания стала снижаться, просто наступило какое-то тупое ожидание.  Надежда угасала, и я  внутренне стал готовиться к плохому исходу.
        Всего за несколько дней до конца отпуска, почтальон принес голубой конверт со знакомым почерком.  Вскрывал его я спокойно, уже готовый к самому худшему. И ее слова в письме: «… ты извини, я сама не знаю, как это получилось…» не вызвали во мне ни шока, ни сильных переживаний. Во мне, казалось, уже все перегорело, все чувства атрофировались. Это известие я воспринял уже вполне спокойно. Так закончилась  эта наша встреча.



Глава 3. Третья встреча.

 После выпуска я попал в истребительный полк. Тогда ряд частей переходили на тя-желые истребители- перехватчики, где вторым членом экипажа был штурман, поэтому сразу потребовалось большое количество штурманов. Так вместо бомбардировочной авиации, на которой я учился и проходил стажировку, я попал истребительную авиацию ПВО,  в которой уже и закончу службу.
На новом месте я не успел прослужить и полгода, когда вдруг представился отпуск. На базовом аэродроме начинался ремонт взлетно-посадочной полосы, и полк должен был пере-базироваться на другую точку. Нашей эскадрильи предстояло переучивание на новую технику, но самолёты пока еще не поступали, поэтому желающим в эскадрильи предложили уйти в отпуск. Я воспользовался этой возможностью и в начале мая оказался в отпуске. В строевом отделе на вопрос: "Куда выписывать проездные документы?"  я вдруг задумался. Первой мыслью было, конечно, домой.   Но тут мой взгляд  упал на карту железных дорог, висящую на стене за спиной начальника строевого отделения. Взгляд скользнул от Москвы до Харькова и далее вниз до Крыма. И сердце екнуло. В  Симферополе жила и училась Вика, И тут же мелькнула мысль посетить  ее. Память о первой любви вспыхнула во мне с новой силой. Как она? Как сложилась у нее судьба? Да и хотелось просто ее увидеть. Это желание стало выше всех доводов разума. И я сказал? "До Симферополя".
- Паша, ты веришь в фортуну, в судьбу, в суеверия?
- Я не имею в виду наши авиационные суеверия. Это дело святое, проверено 1000 раз. Ведь не зря говорят, что жизнь полосатая. За удачей следует неудачи и наоборот. И всё идёт какими-то полосами. Вот такую череду удач я испытал той весной. Никакой теорией вероят-ностей это объяснить нельзя. Вот посуди сам, какая череда благоприятствующих событий той моей поездке случилось.
На следующий день, когда я пришёл за отпускными документами, полк занимался ко-мандирские подготовкой, и только один начальник строевого отдела оказался на рабочем месте и тут же выписал мне документы. Только раз в сутки по вечерам ходили автобусы до железнодорожной станции, откуда можно было уехать в Москву. Днем практически поездов не было и до станции, находящейся за 18 км, доехать было нечем. Этот же начальник строевого отделения сказал, что на станцию сейчас пойдет газик со спецпочтой, и он может меня подбросить до станции. Так я оказался на вокзале в первой половине дня. Через полчаса по-дошёл почтово-багажный поезд.  Там был единственный пассажирский вагон. Билеты на него не продавали, но я договорился с проводником, и уже к 6-ти вечера перед самым закрытием касс Аэрофлота я был в Москве. В кассовом зале было полно народа, а в кассу для военно-служащих человек 6.  Я подошел к кассе и попросил оформить мне билет до Симферополя, кассирша мне ответила, что все билеты уже проданы на три дня вперед. Когда я разочаро-ванный отходил от кассы, к ней подошла женщина в такой же форме Аэрофлота и передала какую-то бумагу. Кассирша окликнула меня: «Молодой человек, подойдите сюда». Оказалось, что на завтра назначен дополнительный рейс до Симферополя. И через 10 минут у меня уже был билет. На следующее утро я уже летел к своей мечте. Промежуточная посадка была в Харькове. Там сошла часть пассажиров и загрузились новые. Вокруг меня оказалась целая группа молодых женщин – торговых работников, летящих на какое-то совещание в Симферо-поль. Увидев молодого лейтенанта, и, узнав, что не женат, они взялись за меня. И накормили, и напоили. Перезнакомился с ними. Узнав, что я лечу в Симферополь впервые, рассказали, что свободных мест в гостинице там никогда не бывает, и предложили поселиться с ними. Им забронировали места в комнатах отдыха на железнодорожном вокзале. Я возразил, как же я, военнослужащий, окажусь в их группе торговых работников. Они меня успокоили, мол, ска-жешь, что ты от военторга. И этот номер прошел. Я беспрепятственно получил крышу над го-ловой, да еще в таком месте, куда модно являться в любое время, даже за полночь, тогда как в гостиницах двери закрывают в 11 часов. Как дальнейшие события показали, это оказалось для меня очень важным.
И вот в средине дня, а это был понедельник, я оказался уже на привокзальной площади Симферополя.
- Далее, если не возражаешь, буду описывать события более подробно.
-   Валяй, - согласился друг.
 И я продолжил.
 Было около четырех часов дня, когда я, сдав чемодан в камеру хранения, вышел в го-род. У самого здания вокзала стояла будка справочного бюро.  Быстро заполнив бланк с дан-ными Вики, отдал бланк, и в ожидании ответа, отправился в парикмахерскую, чтобы привести себя в надлежащую форму.  Там мне сделали модную прическу, побрили и сделали горячий массаж. На вопрос мастера: «Чем освежить?», я ответил: «Самым лучшим».  Парикмахер обильно полил меня из пульверизатора «Красной Москвой» – самым лучшим одеколоном того времени.
 В справочном бюро меня уже ждал готовый ответ. Наконец-то! В нем значилось: «Ни-колаева Виктория Николаевна, 1937 года рождения, проживает по адресу:  улица Буденного, дом 25, квартира 2.” Любезная старушка объяснила, как проехать туда на городском транс-порте. Ехать пришлось на трамвае довольно долго – минут сорок. Еще с полпути начался до-ждик, который потом перешел в настоящий южный ливень, со шкальным ветром и грозой. Ка-ждые 10-15 секунд сверкала молния, и тут же раздавался раскат грома. Трамвай остановился в центре города на нужной остановке, и мне пришлось юркнуть под навес здания какого-то учреждения, чтобы переждать дождь. Гроза с ливнем продолжалась. Сквозь завесу дождя я рассмотрел на противоположной стороне улицы Буденного дом с номером 25. «Вот эта улица, вот этот дом» – вспомнились слова песни. Это была заветная цель моего путешествия. Сейчас всего несколько десятков метров отделяли меня от  моей цели. Накидка осталась в чемодане, а зонтиков тогда военные не носили. Плюнуть бы на все, да  рвануть через дождь. Но тогда предстанешь перед любимой, как мокрая курица. А дождь, как на зло, все не прекращается. Ожидание становится невыносимым. Да прекращайся же ты, проклятый! – мысленно ругал его я.
И, словно услышав мою безмолвную мольбу, дождь начал слабеть,  и вскоре уже почти совсем прекратился. Я  вышел из своего укрытия и  быстро пересек улицу, нырнул под арку, и через мгновение оказался на крыльце подъезда квартиры № 2. С замиранием сердца постучал в стеклянную дверь. На стук вышла миловидная старушка в очках, словно из сказки Пэро.
- Добрый день, молодой человек. Вам кого?
- Вика у вас живет?
- Да, а вы кем ей приходитесь?
- Очень старым знакомым.
- Проходите, пожалуйста, только ее сейчас нет, она вышла в магазин на пять минут до дождя, а гроза ее, очевидно, задержала. Проходите в комнату, присаживайтесь на диван.
Я прошел маленький коридорчик, зашел в комнату и сел на диван недалеко от двери. Двери на улицу оставались открытыми.  Мы вели милую интеллектуальную беседу со ста-рушкой, которая представилась мне Надеждой Львовной.  Она рассказала, что Вика живет у нее уже два года вместе со своей подружкой Наташей, которую они зовут Татой. Вадим осто-рожно поинтересовался, как они отдыхают, ходят ли гулять, на танцы, есть ли у них молодые люди.
- Нет, что вы, они такие хорошие скромные девочки. Они только целыми днями зани-маются. Вы знаете, как тяжело учиться в медицинском институте! А на днях у них начинается сессия.
Я одобрительно кивал головой. В это время на улице послышались шаги. Звук ее шагов я узнал бы из тысячи. Да, это была она. Девушка стала подниматься на крыльцо. Я показал жестом Надежде Львовне, чтобы она пока молчала, чтобы сделать девушке сюрприз.
 - Надежда Львовна, откуда у нас так хорошо пахнет «Красной Москвой»? – были ее первые слова, которые я услышал от нее после той августовской ночи. С этими словами Вика вошла в комнату, а я поднялся ей навстречу. Высокий, широкоплечий, в красивой синей па-радной форме, украшенной золотыми угольниками, в белой рубашке с темно-синим галстуком – я тогда выглядел прекрасно. Мгновение, она вскинула глаза и сразу узнала меня. Я сделал ей шаг навстречу, и она бросилась ко мне. Мы прижались друг другу, как добрые старые друзья. В моей голове  все плохие мысли сразу куда-то улетучились. Мне стало хорошо и приятно. 
Мы сели на диван, и началась беседа, которая чаще всего началась вопросами  «Ну как ты?» и ответами «Ничего».
- Ты как здесь очутился?
- Прямо с неба.
- ??
- Два часа назад прилетел. Зашел тебя проведать. Ну и как ты?
- Ничего, учусь, заканчиваю 4-й курс, скоро сессия, а потом практика. А ты как?
- В прошлом году окончил училище. Получил назначение в Горьковскую область. Служу в авиационном полку на истребителях. Вот сейчас в отпуске.
- Ну, как, нравится служба?
- Ты знаешь, да. Новейшая техника, хорошие люди, лесной гарнизон, прекрасные места.
- С кем-нибудь из наших переписываешься?
- Очень редко, только  с Петром.
- А я практически ни с кем. Знаешь, мои переехали под Киев, теперь туда к нам я не езжу. Ты надолго приехал?
- На пару дней.
- Ты в Крыму первый раз?
- Да.
- Как жаль, что у меня начинается сессия. Я бы тебе показала Крым, съездили бы мы с тобой к морю, показала бы тебе Ялту и побережье. Какие там красивые места! Давай тебе хоть Симферополь сейчас покажу. Подожди, я сейчас переоденусь, и мы пойдем.
Она поднялась и ушла в другую комнату. Во время нашего разговора Надежда Львовна находилась в этой же комнате, и делала вид, что не слушает наш разговор. Когда  Вика вышла, она спросила у меня.
- Вы Вику давно знаете?
- Да…, уже больше шести лет. Мы учились в одной школе и были соседями.
Мы едва успели обменяться двумя-тремя малозначащими фразами, как в дверях поя-вилась Вик. Она успела сменить свое повседневное белое платье в мелкий горошек на длин-ное голубое. На ней были туфли на высоких каблуках.  Я смотрел на нее влюбленными гла-зами. Но, в то же время, острый мужской глаз успел отметить, что она несколько пополнела с момента нашей последней встречи. Она обрезала волосы и теперь носила короткую стрижку, которая, по моему мнению, шла ей меньше. Волосы были совсем обесцвечены перекисью, и ничего не осталось от того прекрасного цвета спелой пшеницы, и куда-то делись теперь не-послушные завитки на висках, которыми я раньше так любовался. Но, тем ни менее, это все-таки была она, первая моя любовь и мечта.
- Надежда Львовна, мы сходим погуляем.
- Хорошо, хорошо,  гуляйте.
Мы вышли в город. Улицы были еще мокрые от дождя. Гроза очистила воздух,  дыша-лось легко и свободно. Буйная крымская весна полонила весь город. Цвело все, что могло только цвести. Город утопал в цветущей сирени и тюльпанах. У частных домов, ближе к ок-раине города, цвели сады. Цветущие абрикосы, яблони, вишни делали город каким-то ска-зочным садом. В центре города цвели кустарники, название которым я даже не знал. После скупой северной весны на меня обрушилось все это великолепие южной природы. Мне каза-лось, что это все происходит не со мной. И рядом со мной шла Вика, девушка, о которой, ка-залось, я мечтал всю свою жизнь. В моей душе светился и ликовал праздник.
Дорога шла под уклон. Бурные потоки воды после обильного южного ливня неслись вниз по проезжей части улицы. Тротуар был тоже мокрым, но луж на нем не было.  Но вот бурный поток грязной воды преградил нам дорогу. Попытались найти место, где можно было бы его перейти, но это нам не удавалось. Тогда я легко, почти профессионально, поднял де-вушку на руки, и смело зашагал через бурный поток. Вика доверчиво обняла меня за шею.
- Какой ты сильный стал, - шепнула она мне в самое ухо.  Я ничего не ответил, а только крепче прижал ее к себе. Ноша была такой приятной и желанной, что я готов был ее нести через весь город. Да что там  город, через всю жизнь. Поток воды давно уже остался позади, а отпускать свою ношу мне никак не хотелось. Девушка, казалось, тоже не спешила освободиться из моих объятий. Не будь на улице прохожих, я так бы и нес ее, не выпуская из своих рук. Но рано или поздно, с ношей мне пришлось расстаться.
Вика вела меня в одно из самых красивых мест города – городской парк. Вечерело. И, несмотря на то, что это был понедельник,  в парке на танцплощадке играл духовой оркестр, и было много отдыхающих. Пока на открытой танцплощадке кружилось всего несколько пар. Рядом с танцплощадкой расположилось летнее кафе. Мы зашли под его навес, взяли бутылку лимонада и мороженое. К сожалению, ничего более существенного в буфете не оказалось.
Мы сидели вдвоем за столиком и живо беседовали. Мне в какой-то момент удалось преодолеть чувство робости перед своим кумиром, даже попытался взглянуть на нее глазами постороннего человека. И сейчас я понял, что между образом, который я создал в своем во-ображении, и реальной девушкой, существует разница, и даже существенная. Мне уже встре-чались девушки красивее и интереснее. Но все-таки это была ОНА. Но, тем ни менее, эти мысли позволили мне избавиться от комплекса, и весь вечер я был в ударе, удачно шутил, блистал остроумием, эрудицией, начитанностью, знанием современных фильмов и популярной музыки. Ей со мной было очень интересно. Мы сумели как-то настроиться на одну волну, так что мне буквально  удавалось читать ее мысли, мгновенно угадывать ее желания, и про-износить их вслух.  Это поражало и даже пугало Вику. И вот и тот момент по одному только ее взгляду на танцплощадку, я прочел ее желание потанцевать, и тут же пригласил ее. Мы по-дошли к танцплощадке. К этому времени число танцующих пар значительно прибавилось. Поднялись на деревянный помост,  и танец за танцем стали танцевать, не замечая никого во-круг.  Звучала музыка и, словно в те давние юные годы, мы снова были только вдвоем. Но те-перь рядом с ней был не прежний безусый юнец, а уже вполне сформировавшийся зрелый мужчина.
- А ты хорошо танцуешь, - заметила она.
- Богатый опыт, - уклончиво ответил я.
Да, с того времени, когда мы танцевали последний раз, прошло уже более шести лет.  За это время на школьных вечерах, на танцплощадках  и в домах офицеров в гарнизонах я стер не одну пару подошв своих башмаков. Танцевать я любил, и делал это неплохо. И даже теперь, когда оркестр заиграл медленный вальс-бостон, который правильно умели танцевать далеко не все танцующие,  я без колебаний вывел свою партнершу в центр танцплощадки. Некоторое время мы танцевали одни. Высокий стройный лейтенант в парадной темно-синей форме и девушка в голубом длинном платье  очень хорошо смотрелись вместе. Чувствуя на себе взгляды окружающих, я танцевал с особым старанием. Партнерша чувствовала каждое мое движение, и была послушна и  также старательна. Вместе мы представляли, словно еди-ное целое. Широкий шаг, два коротких, поворот, снова широкий шаг, два коротких под упои-тельную музыку вальса из кинофильма «Мост Ватерлоо». Какое наслаждение! Вскоре к нам присоединились еще несколько пар. Когда оркестр закончил играть, все окружающие стали аплодировать нашей паре.
Через некоторое время я почувствовал, что партнерша устала. Она не привыкла так долго ходить на высоких каблуках. Я предложил ей покинуть танцплощадку. Мы пошли по парку вдоль роскошных кустов сирени и акаций. Хотелось посидеть в каком-нибудь укромном уголке. И такое укромное место вскоре нашлось.  Проходя мимо огромного куста сирени, мы в его глубине заметили садовую скамейку. Кто-то заботливо ее спрятал от глаз окружающих. Очевидно, уже не одна влюбленная парочка  пользовалась ее услугами. Куст стоял немного в стороне от основной аллеи, и  прекрасно защищал сидящих на скамейке от глаз посторонних. Через несколько  мгновений мы оказались под сенью куста на этой скамейке. Но она была еще влажной после дождя. Девушка не решалась сесть на нее, опасаясь за свое светлое платье. Не долго думая, я сел на скамейку и усадил девушку к себе на колени. Она не сопротивлялась. Это было сделано так решительно, энергично, чисто по-мужски, что не вызывало у нее никаких сомнений.  Мы продолжали вести ранее начатую беседу, словно ничего и не произошло. Но тем ни менее, я почувствовал,   что  мое сердце начинает бешено стучать от этой близости со столь любимым и желанным человеком.  Она сидела у меня на коленях, а я обнимал ее рукой за талию.  Беседовали мы на разные темы, нисколько не связанные с нашими отношениями и чувствами.
Время шло, становилось все прохладнее. Она в своем легком платье начинала ежиться от ночной прохлады. Я почувствовал это, и сделал попытку снять китель, чтобы накинуть ей на плечи.  “Не надо, так будет теплее”. – С этими словами она сама расстегнула пуговицы на кителе и нырнула под него, прижавшись ко мне всем телом. От этого движения и подобной ласки у меня просто перехватило дыхание. Снова в моих объятиях была девушка, о которой я мечтал, о которой столько думал.  Я прижался к ней лицом, а затем начал нежно целовать ее лоб, глаза, щеки, губы, шею. Она отвечала мне страстно и энергично. Второй раз в жизни я почувствовал себя на вершине счастья, выше которой, казалось, ничего и быть не могло. Сколько это продолжалось, сказать было трудно. В такие мгновения время, либо останавли-вается, либо течет совершенно незаметно.
 Потом она вдруг отстранилась, освободилась из моих объятий и села прямо, опустив голову в какой-то задумчивости. Я каким-то шестым чувством угадал ее состояние.
- У тебя кто-то есть?
Она молча кивнула.
- Кто он? Расскажи мне о нем.
- Его зовут Гена. Он из моей группы. Мы с ним уже второй год. Он сын профессора, ко-торый ведет у нас кафедру в институте. В прошлом году, когда я сильно болела, они взяли меня к себе домой и буквально выходили. После сессии мы с ним должны будем ехать вместе на практику, а после возвращения подать заявление в ЗАГС.  Но я еще окончательно не решила. Мы с ним очень разные. Он единственный сын у родителей, и ужасный эгоист. Он никогда и ни в чем мне не уступает. Постоянно придирается ко всяким мелочам, ревнует  без всякого повода. Мы с ним очень часто ссоримся. Вот и на этот раз мы поссорились. Если бы ни это, он этим же вечером был бы у меня.
- Значит это рука судьбы. Ну, и Надежда Львовна, ну и конспиратор! «Они девочки скромные, они не гуляют, только занимаются, никого у них нет».  Да, хозяйка у тебя то, что надо. А если вы ссоритесь  с ним уже сейчас, то что будет потом? Этот эгоизм не искоренить. Надо очень сильно любить человека, чтобы побороть  его в себе. А настоящей любви у него, очевидно, не достаточно. Нормальной семьи не получится. И, если ты сейчас со мной, значит, судьбе так было угодно. Я  твердо в этом уверен. По жизни я фаталист.
- Ах, да ладно, - промолвила она в глубокой задумчивости и решительно снова нырнула ко мне под китель. Снова были объятия поцелуи, ласки. Длилось все это еще очень долго. Но все эти ласки были настолько чисты и целомудренны, что ни разу они не оскорбили ее де-вичьей чести.  Мать   воспитывала меня в глубоком уважении к женщине, к девушке. Она мне внушала, что принижая женщину, ты, в первую очередь, принижаешь себя. И став старше,  в своих отношениях с девушками я не позволял себе заходить слишком далеко. За свою жизнь, а в то время мне был уже двадцать один год, я не познал еще ни одной женщины. Возможно, в этом были  моя ограниченность или еще детский инфантилизм.
Минуты счастья, конечно, могут длиться бесконечно, но влюбленным нужно было и со-весть знать. Когда-то  все равно нужно было расставаться. Девушку нужно отпускать домой. Я со страхом взглянул на часы. Светящиеся стрелки часов показывали начало второго. Свида-ние надо было заканчивать. Мы поднялись со своей уютной скамейки, окруженной со всех сторон цветущей сиренью, и словно пьяные, побрели по парку на выход. Вокруг не было ни души. Сейчас нам никто не мешал. Счастье мое было безграничным. Чтобы дать хоть какой-то выход своим чувствам, я подхватил девушку на руки  и несколько сотен метров легко нес по дорожкам парка. Она крепко прижималась ко мне, и мы целовались под каждым уличным фонарем. На всем их пути к ее дому нас видела только одна пожилая пара с чемоданом и сумкой в руках, возвращающаяся пешком, очевидно, с вокзала. Нам показалось, что  они уж очень внимательно посмотрели на  влюбленных. У меня даже промелькнула мысль: пусть они позавидуют  нам.
Вот и дом, уже знакомое крыльцо. Но расставаться так не хочется. А время уже позднее. Последние объятия, последний поцелуй, и дверь за ней захлопнулась. Теперь домой, к вокзалу, в свою комнату отдыха для пассажиров. Благо, что пускают туда в любое время суток.
Я брел по улицам ночного весеннего города, словно пьяный, от запахов весны и, ко-нечно, от своих чувств. И все-таки прекрасней и милей, чем моя девушка, нет никого на свете!
Занятый своими мыслями и воспоминаниями, я сам не заметил, как прошагал больше пяти километров до вокзала. Уснул   почти мгновенно, как только коснулся постели. Ничто не омрачало мою душу. Как прекрасно устроен мир! Все в жизни так хорошо.
Проснулся я уже в десятом часу. И первыми моими мыслями   были: неужели это все было на самом деле? Неужели это был не сон? Нужно было закреплять успех, ковать железо, пока горячо.
На рынке у вокзала купил огромный букет сирени и тюльпанов. Вернее букетов при-шлось купить несколько, чтобы составить такой, какой мне хотелось. В киоске   купил празд-ничный набор «Белой сирени» и  белого плюшевого мишку, к животу  которого привязал этот набор. Затолкал его   в средину букета, и отправился к Вике. В трамвае люди с удивлением смотрели на молодого лейтенанта в парадной форме с таким огромным букетом цветов.
 Вот и снова знакомое крыльцо, звонок в дверь. Открывает дверь Надежда Львовна и ахает от удивления. Вика только-только поднялась и вышла в халатике из своей комнаты, еще не сумевшая совсем отойти  от  сна. При виде такого букета она вся зарделась, а мишка со своей коробкой привел ее в восторг.
- Мне показалось, что сирень пахнет не достаточно, я решил усилить ее запах, - пошутил я.
Букет был таким большим, что не помещался ни в одну вазу, пришлось ставить его в небольшое ведерко. Мишка обрел свое место на кровати новой хозяйки.
- Ты завтракала?
- Нет еще, но я не  хочу.
- Я тоже нет, но я хочу. Пойдем где-нибудь поедим.
- Ладно, здесь недалеко есть неплохое кафе. Погоди только, я сейчас соберусь.
Когда она начала расстегивать пуговицы на халате, я демонстративно отвернулся, предоставляя девушке свободу действий.
- Тебе что, неприятно смотреть на меня? – шутливо вызывающе спросила она.
- Ну что ты, ты же сама знаешь. Я просто не хочу тебя смущать. С  этими словами я привлек ее к себе. При этом халатик распахнулся и открыл моему взору ее восхитительную фигурку в белых лифчике и трусиках.  Кровь резко бросилась мне в голову. Несколько жадных поцелуев, но не больше.
 - Ну, хватит, а то мы сегодня никуда не попадем. Лучше  отвернись, а то ты меня все-таки смущаешь.
Кафе было на соседней улице. Утреннее меню не было богатым, но обслуживали бы-стро. Во время завтрака она рассказала мне о том, что скоро у нее первый экзамен весенней сессии, и что нужно к нему серьезно готовиться.
- Прекрасно, будешь это делать под моим наблюдением. Будешь заниматься столько, сколько требуется, а я буду тебя охранять и следить за тем, чтобы тебя никто не отвлекал.
После завтрака мы вернулись в ее комнату. Она села за учебники, а я, сидя на полу на коврике у кровати, стал листать какие-то старые журналы. Время от времени я замечал, что она задумчиво смотрит куда-то мимо книги. Тогда я шутливо покрикивал не нее.
- Давай не отвлекайся! Занимайся делом!
Проходило минут пятнадцать, и она обращается ко мне.
- Посмотри на меня. Поцелуй меня.
Я подходил к ней, целовал ее, а потом поворачивал ее голову в сторону книги, приго-варивая:
- Читай, пока не прочтешь 10 страниц, больше целовать не буду. Понятно?
Ее хватало не 2-3 страницы, после чего она снова отвлекалась.
-    Нет уж, сиди рядом, я сам буду тебе читать!
Я отобрал книгу у нее, и стал читать вслух. Латинские термины были незнакомы, и я слегка спотыкался на этих словах. Она меня поправляла и пользовалась любым поводом, чтобы отвлечься от занятий. Но я был непреклонен. Изучение материала двигалось медленно. Моя строгость и ее увертки носили  шутливый характер. Вдруг она задумалась, улыбка исчезла с ее лица, и она промолвила совершенно серьезным тоном.
- Нет, я так не могу.
- Что?
- Я  должна твердо знать, зачем ты приехал.
- Чтобы расписаться с тобой, - без тени сомнений, колебаний, как само собой разу-меющееся, ответил я.
- А..а..х!
Помедлив, она положила два пальца правой руки, указательный и средний, на пред-плечье своей левой руки.
- Какой?
- Конечно этот! – без всяких колебаний указал я на средний палец.
- А..а..х!
- Угадал? Тогда собирайся.
- Куда?
- Конечно в ЗАГС. Прости, что не соблюдаю всех формальностей. О том, что я люблю тебя, ты  и так знаешь уже много лет. Так ты согласна стать моей женой?
Немного помолчав, она ответила: - Да. 
- Так ты будешь собираться?
- Сейчас?-
- А зачем же медлить? Сессия скоро. Паспорт далеко?
- Но там же вначале нужно заявление подать, а потом только через месяц распишут.
- Вот и подадим заявление сейчас, сейчас и распишут. Меня, как военнослужащего, распишут сразу.
Она рассеянно поднялась и стала собираться, словно во сне. Вышла в комнату хозяйки, и я услышал, как она сказала ей:
- Надежда Львовна, вы знаете, куда мы с Вадимом сейчас идем?
- Куда?
- В ЗАГС.
- А..ах. А как же ?..
- Т…сс! Я  потом все расскажу.
Когда мы вышли из дому, был уже пятый час. Быстро шагая,   направились к зданию исполкома. ЗАГС находился именно в этом здании вместе с другими городскими службами. У входа их остановил служащий.
- Вам куда?
- Нам в ЗАГС, подать заявление.
- Приходите завтра, у нас ремонт, и поэтому мы  работаем до 4-х часов.
Делать было нечего, пришлось поворачивать оглобли обратно. Попутно узнали, что ЗАГС начинает работать с 9 часов утра. Решили, что завтра к этому времени будут уже на месте.
Когда нервное напряжение спало, мы почувствовали какое-то облегчение, и только те-перь заговорили о своих планах на будущее.
- Ну, как же мы теперь будем жить? У меня сессия, а потом практика. Когда она закон-чатся, у тебя отпуск пройдет.
- Значит сразу после практики ко мне. К этому времени я постараюсь найти квартиру.
 - Каникулы  у меня получатся только один месяц в августе, потом мне снова на учебу сюда ехать. Надеюсь,  ты же не хочешь, чтобы я бросила институт?
- Нет, конечно, за это время я узнаю, есть ли медицинский институт в  ближайшем го-роде, и как осуществляется перевод.
- Это не так просто.
- По семейным обстоятельствам должны пойти нам навстречу.
- Мне бы не хотелось уходить из своего института. Здесь все знают меня,  и я всех знаю.
- Но там мы будем совсем близко, сможешь 1-2 раза в месяц приезжать ко мне. Все каникулы будем вместе. А  сюда ведь не наездишься. От отпуска до отпуска будем врозь.
- Хорошо, мы еще подумаем, - сказала невеста примирительно.
Я обнял ее и в знак благодарности чмокнул в щечку. И только теперь до меня  начало доходить, что я сейчас иду по городу со своей, возможно, уже завтра женой. Боже, неужели это правда, что Вика станет моей женой?
Мы бродили по городу, озабоченные свалившимся на нас событием, и говорили, гово-рили, говорили. Наш эмоциональный и душевный контакт становился все теснее, словно мы все больше настраивались на одну и ту же волну. Стоило ей только о чем-нибудь подумать, как я тут же говорил об этом. Ее даже пугала, и в то же время радовала, наша такая душевная связь. Я же постоянно твердил ей о том, что мы просто созданы друг для друга. Мой напор, решительные уверенные действия заставляли ее подчиняться моему мужскому характеру. Ей это нравилось, она себя чувствовала со мной, как за каменной стеной. Она невольно сравнивала меня со своими друзьями-однокурсниками. Те были сплошной  размазней по сравнению с   армейским офицером в авиационной форме. Казалось, те не были готовы ни принимать серьезных решений, ни отвечать за свои поступки, а только спорить по пустякам и доказывать свое я.
-  Угадай, что бы мне хотелось, чтобы мы сделали до твоего отъезда?
Я отвлекся своими мыслями, и впервые ее вопрос поставил меня в тупик. Мысли зара-ботали лихорадочно быстро. Здесь не должно быть промахов. Нужно поддерживать свой ав-торитет. Наконец, я поймал нужную волну.
- Мне, кажется, что тебе хотелось появиться в институте с обручальным кольцом. Не правда ли? Это само собой разумеется. Завтра  после ЗАГСа мы с тобой пойдем в ювелирный магазин и выберем то, что тебе понравится.
- Слушай, а как ты догадался? Мы же сейчас с тобой говорили совсем о другом.
- Ну, что? Угадал?
- Да, но мне хотелось бы настоящее, не поддельное.
- Купим настоящее, пусть все в институте видят, что ты замужняя дама и жена офицера. Надеюсь, ты это скрывать не будешь?
- Нет, конечно, наоборот, я буду гордиться.
Мы бродили по городу, мечтая о будущем. Нам так хорошо было сейчас вместе. Буду-щее казалось нам таким безоблачным и прекрасным. Я буду служить на аэродроме, а она будет лечить детишек в больнице. Вечерами мы будем собираться в своей уютной квартире, и все будет прекрасно. Я буквально читал все ее мысли, и она соглашалась со мной во всем.
Начинало темнеть, майский день близился к концу. Мы оба почувствовали, что хочется есть. После нашего завтрака в кафе прошло уже более 8 часов. До этого мы даже и не вспо-минали о еде. Теперь же, когда все волнения улеглись, голод напомнил о себе.
- Зайдем в ресторан, отметим нашу с тобой помолвку.
- Давай, - решительно согласилась она.
Провинциальный ресторан ничем особенным не отличался от своих собратьев по всему Союзу, но был тихим и уютным. Нам предложили место за столиком в углу зала. Отсюда хорошо было видно оркестр и всю публику в зале.
- Я  вас попрошу, - обратился я к официанту, - если можно, не подсаживайте к нам больше никого. У нас сегодня помолвка, и нам  бы хотелось ее отметить  ее наедине.
- Поздравляю вас, все сделаем в лучшем виде. Могу предложить вам наше фирменное блюдо, которое мы готовим для молодоженов.
- Прекрасно, я вам доверяю. Сервируйте стол по вашему усмотрению.
- Что будем пить?
Я повернулся к своей невесте с вопросом на лице.
- Сухие вина у вас есть?
- Да, конечно, большой выбор.
- Тогда что-нибудь из лучших.
- А мне граммов 300 коньячка. Вода и салаты по вашему выбору.
- Будет сделано.
Мы сидели за столиком ресторана, сидели вдвоем, как будущие муж и жена. Я не спус-кал с нее глаз,  и мне до сих пор не верилось, что это все на самом деле. Заиграл оркестр. Заиграл мелодию популярной тогда песни Рашида Бейбутова «Песня первой любви».  Я под-нялся и пригласил Вику на танец. Мы танцевали, плотно прижавшись друг к другу. Она обняла меня за шею и доверчиво положила голову мне на грудь. Вокруг весь мир перестал суще-ствовать. Мы были одни в этом огромном мире. Только она, я и музыка. К микрофону выше солист и запел, подражая Бейбутову:
              «Песня первой любви до сих пор жива,
              О тебе лишь одной в ней слова …»
Слова песни, как никогда, точно передавали мое настроение, мои мысли. Это был апофеоз любви.
Когда мы вернулись к столику, тот был уже накрыт. На столе было вино, салаты, фрукты и другие угощения. Мы пили, ели, поднимали тосты за счастье, за здоровье, за будущую семейную жизнь, украдкой целовались. Опять играл оркестр, опять мы танцевали, а потом снова возвращались к столику. Ничто не омрачало наше настроение. Даже солидный счет не смутил меня, хотя невеста, увидев цифры на листке, покачала головой. Со студенческой ко-локольни за один вечер такая сумма была просто астрономическая.
Вышли мы на свежий воздух в прекрасном настроении. От выпитого нас слегка покачи-вало, и мы хохотали по малейшему поводу. Посидели еще с полчаса на скамейке в сквере. Объятиям и поцелуям не было конца. Но время было позднее, и нужно было идти домой. Мы подошли к знакомому крыльцу. Вика, смущаясь, и с виноватым видом, вдруг сказала мне:
Ты извини, я не могу сегодня тебя пригласить ночевать. У меня сейчас нет  чистого по-стельного белья, да и Надежду Львовну я не предупредила.  Извини.
- Ну, что ты. Ничего. Я пойду к себе.
Еще несколько поцелуев, нежное «Спокойной ночи», и мы расстались. Ее слова словно обожгли меня. Она так просто сказала об этом.  Да, она вполне естественно восприняла все. Теперь они уже почти муж и жена, и неважно, стоит ли сейчас, или завтра будет поставлен штамп в паспорте. Они должны быть вместе, жить вместе, спать вместе.
Я поймал себя на том, что эта мысль оказалась для меня неожиданной. И не потому, что он не желал этого, или не был готов уже сегодня лечь в постель с любимой девушкой. Сколько раз мысленно я уже обладал женщинами, хотел этого, мысленно стремился к этому. Но обладать ЕЮ! Это слишком большое счастье, которое, мне казалось, еще пока   не доступно. Неужели Вика обнаженная будет лежать со мной рядом, отдаваться мне, отвечать на мою любовь, на мои ласки? Неужели это возможно на самом деле, а не в мечтах?  Ни от коньяка, ни от вина, а от этих мыслей у меня кружилась голова. Так занятый своими мыслями, я не успел заметить, как добрался до вокзала. Часы на башенке вокзала показывали 12-00. Начинался новый день 13-го мая,  день, который перечеркнет все, что было достигнуто за все предыдущие дни. Полоса везения закончилась.
Утром следующего дня   проснулся я с приятным радостным чувством: сегодня все свершиться. Сегодня девушка, о которой я столько лет мечтал, станет моей законной женой. Быстро вскочил, побрился, привел свой парадный костюм в порядок и отправился к своей не-весте. Надо спешить, а то вдруг передумает.
Встретила она меня приветливо, но несколько сдержанно. По ее лицу и настроению можно было понять, что она провела бессонную ночь. Очевидно, это решение давалось ей не так уж легко. Еще полчаса у нас ушло на сборы. И вот мы у дверей ЗАГСа.
Как я уже говорил раньше, в здании ЗАГСа шел ремонт, и к началу работы там собра-лось много посетителей. Там были родители, регистрирующие своего ребенка, там были пе-чальные родственники, пришедшие получать свидетельство о смерти, и конечно, целая стайка желающих подать заявление о вступлении в брак. Последних набралось пар шесть – семь. Среди них оказались и мы с Викой. Очередь до нашей группы дошла в последнюю очередь. Наконец, зашла в кабинет первая пара молодоженов. Через минуту вместе с ними вышла ма-дам с ярко-рыжей копной волос на голове и деловито спросила:
-   Кто еще здесь пришел подавать заявление на вступление в брак?
Со своих мест поднялись пары молодоженов.
-   Пойдемте со мной.
Она повела всех в зал торжеств. Там тоже шел ремонт. Столы были сдвинуты в угол и покрыты пылью. Она деловито смахнула пыль с одного из них и раздала каждой паре бланки заявлений. Стульев не было и приходилось писать  стоя. Я достал авторучку и предоставил право первой заполнять бланк своей невесте, сославшись на свой неразборчивый почерк. Она стала заполнять, иногда задавая мне вопросы. Мы шутили, придумывая смешные ответы на вопросы бланка.
Когда все графы бланка были заполнены, она, прежде чем подписывать, вопросительно взглянула на меня: мол, подписывать? Я утвердительно кивнул головой, и после ее подписи решительно поставил свою.
Мадам собрала бланки. Я, последним отдавая  бланк, обратился к ней:
-  Мы хотели бы оформить наш брак сегодня.
Мадам свысока взглянула на меня.
- Это невозможно. Существует порядок. С момента подачи заявления брак оформляется только не  раньше чем через месяц.
- Но у меня заканчивается отпуск, а после отпуска я с женой должен ехать в длительную командировку за границу. Мне нужно еще оформить документы на выезд.
- Пойдемте со мной к заведующей.
Заведующей оказалась  благообразная старушонка лет шестидесяти пяти, с абсолютно белыми, но вьющимися волосами, с таким приятным располагающим лицом. Она пригласила нас присесть,  и выслушала   со вниманием. Я говорил так уверенно, так складно, что даже Вика удивилась, на сколько правдоподобно я умею врать.
- Я вас прекрасно понимаю, молодые люди. Но вы должны понять и нас. У нас сущест-вует порядок, нарушать который, мы не имеем права. После подачи заявления дается испы-тательный срок один месяц, только после истечения которого, брак может быть зарегистри-рован. И поверьте мне, это делается не зря. Почти половина из тех, кто подали заявление, не приходят регистрировать брак.
-    Но существуют же исключения из правил, - горячился я.
- Да, существуют. Бывают случаи, когда невеста уже на восьмом месяце беременности. Тогда мы вынуждены  срочно такой брак регистрировать. Надеюсь, что к вам это еще не относится, - улыбнувшись, покосилась на сидящую рядом со мной Вику. Та вспыхнула и пока-чала отрицательно головой.
- Что же нам делать? Я служу далеко отсюда, сейчас в отпуске. Как только отгуляю от-пуск, меня сразу же направляют в Германию. А туда нужно ехать с семьей. До конца отпуска мне нужно успеть еще оформить все документы.
- Да-да…, - задумчиво протянула заведующая. Знаете что, идите сейчас к зампредис-полкома Нине Федоровне Хромовой. Она женщина хорошая, возможно, и пойдет вам на-встречу. Если она разрешит, то мы оформим ваш брак.
Мы покидали кабинет заведующей с полной решимостью добиваться своего. Мы теперь отправились в исполком. Исполком находился в этом же  здании, только в другом подъезде. В коридоре у кабинета Нины Федоровны сидело несколько человек в ожидании своей очереди.  Заняли очередь и мы. Ждать пришлось долго, прежде чем секретарь пригласила нас в кабинет. По всему чувствовалось, что предыдущий посетитель успел хорошо взвинтить нервы  зампредисполкома. Она сидела красная, злая и не особенно приветливо встретила новых посетителей.
-  Что там у вас?
Я четко и доходчиво обрисовал наше положение согласно придуманной легенде. Хо-зяйка кабинета слушала меня невнимательно. Несколько раз ее речь прерывали телефонные звонки. Она подолгу отвечала на них. Речь шла то о каком-то коммунальном строительстве, то о размещении какой-то делегации, то о ремонте школы. Когда же она все-таки закончила свою речь, отрывисто спросила:
- Так что же вы конкретно хотите?
- Мы хотим сегодня зарегистрировать наш брак.
- Так вначале подавайте заявление.
- Заявление мы уже сегодня подали, а нам нужно уже зарегистрировать брак.
- О регистрации брака в день подачи заявления не может быть и речи. Идите к заве-дующей, я ей позвоню, и она сама примет решение, через, сколько дней вас зарегистрировать.
С этими словами она что-то записала в своем настольном календаре и отпустила нас.  Так мы покинули здание исполкома почти ни с чем. Что опять сейчас бежать к заведующей ЗАГСа? Можно это будет сделать и завтра, все равно не знаешь, когда Нина Федоровна ей позвонит.
- Знаешь, сегодня мы туда уже не пойдем. Это я сделаю завтра сам. Попробую еще поднажать на нее. А что ей теперь терять? Разрешение от начальства она получит.
Вика согласилась со мной. Несколько минут мы простояли в раздумье. Каждый думал о своем.
- Что же я себе думаю? У меня через три дня экзамен, а я с твоим приездом все забро-сила. Мне сегодня нужно было бы сходить на консультацию.
- Я  свалился тебе, как снег на голову, и только мешаю учиться.
- Ну что ты. Есть в жизни вещи и поважнее экзаменов. Правда? Но если я пойду на консультацию, то там я встречу его. Мы всегда сидели вместе.
- Но ведь вы же поссорились.
- Да, поэтому он эти три дня и не приходил ко мне.
- Знаешь, не говори ему сегодня ничего, не травмируй парня перед экзаменом. Просто постарайся углубить ссору и все. Потом скажешь ему. Хорошо?
Она с благодарностью посмотрела на меня. В ответ я подмигнул ей.
-Тогда я сбегаю за конспектами, а ты как будто бы собирался маме позвонить домой. Консультация будет с часу до трех. После трех жди меня возле института. Знаешь где?
- Найду. Ну, пока, счастливо!
Девушка ушла, а я остался. Какое-то дурное предчувствие проникло в сознание на не-которое время и подавило всю силу и волю. Но я взял себя в руки, и, чтобы не терзаться мыслями и предчувствиями в течение этих двух часов, отправился на переговорный пункт. Нужно было обо всем сообщить родителям. Нужно было рассказать матери о том, что я решил жениться, и что женой его станет именно Вика. Я гордился собой, гордился тем, что мне удалось все-таки ее добиться.  Сколько лет он мечтал о ней! И теперь она станет моей женой.
В средине рабочего дня на переговорном пункте людей было немного. Заказ приняли сразу, только телефонистка удивилась, когда узнала, что он заказал для переговоров 30 минут. Зная, что разговор будет долгим и серьезным, сразу заказал полчаса.
К моему удивлению, сообщение мое, мягко говоря, не вызвало бурю радости у матери. По ее твердому, но взволнованному голосу я понял, что она переживает, волнуется за меня, и не очень-то одобряет мой скоропалительный брак.
Мать задавала мне конкретные, жизненно важные вопросы, на которые он отвечал с трудом. Он даже сам почувствовал, что к семейной жизни не был еще готов. Казалось, что единственной целью моей всей предыдущей жизни было только добиться «да» от любимой девушки. А что делать дальше с этим «да», он сам еще плохо представлял.
Полчаса пролетели, как одна минута. Разговор закончился. Я рассеянно вышел из те-лефонной кабинки. Ладонь, державшая телефонную трубку, и ухо были мокрыми от волнения. Медленно, в раздумии, я направился к месту условленной встречи. Мы договорились так: я буду стоять на условленном месте. Вика с Геннадием будут идти из института мимо меня. Если она скажет ему все, то они подойдут ко мне, а если же нет, то они пройдут мимо, а я потом найду ее уже дома.
Настроение падало катастрофически. При одной только мысли, что  она сейчас с моим соперником, мне становилось уже не по себе. Да еще разговор с матерью заставил меня снять Розовые очки. Все было не так уж прекрасно, как мне казалось еще утром. На самом деле жизнь была суровей и жестче.
 Так, занятый своими мыслями, я не заметил, как подошел к условленному месту встречи. Из ворот институтского двора стали появляться стайки студентов. И, наконец, я уви-дел ее. Она шла, опустив голову и что-то, оправдываясь, говорила идущему рядом с ней  мо-лодому человеку. Он был высоким, худым, черноволосым и в очках. Был он весь каким-то во-площением типичного студента, каким  их любят показывать наши кинематографисты. Шел он бледный и растерянный. Еще издали я понял, что Вика рассказала ему обо всем. Они подошли ко мне
-   Познакомься, Гена, это Вадим, - буквально она выдавила из себя.
-   Вадим, - твердо сказал я, подавая сопернику руку с чувством человека, владеющего ситуацией.
Геннадий вяло подал руку, и вместо того, чтобы представиться, снял очки и так рассе-янно и беспомощно спросил:
- Как же так?
Без очков он казался близоруким и беспомощным. На какое-то мгновение мне даже стало жалко его. Но я подавил в себе это чувство жалости и твердо заявил:
  - Ну, что значит «как же так?» Сколько времени ты знаешь Вику? Два года – это  мак-симум. Я  же ее знаю уже 6 лет. Позавчера мы, как только увидели друг друга, так сразу и по-няли, что нам нужно быть вместе.
- Вика, ну как же так? Я так тебя любил, и мне казалось, что и ты меня любила.
- Ну, это уже все в прошлом, - за нее ответил я. Решение уже принято и обратного пути уже нет. Вы не подходите друг другу, вы часто ссоритесь и не уступаете друг другу. Вика, я прав?
-  Да, Гена, ты же знаешь, как часто мы ссоримся. И, если бы я сейчас не пришла на занятия, ты бы дулся на меня целый месяц и не подошел бы сам. Ведь так?
- Но ведь вы еще не расписались? Вы ж ведь только подали заявление.
- Ну, и что из этого? Завтра нас уже распишут, добро мы получили от зампредисполкома.
- Значит, что-то еще можно изменить?
- Ничего уже мы менять не будем. Правда, Вика?
- Ой, мальчики, что-то я уже ничего не знаю. Я совсем уже запуталась.
Это был переломный момент. Инициатива стала ускользать из моих рук. Я дал ему втянуть себя в эту дискуссию, кто больше ее любит, кого больше она любит. Закончилось это все тем, что она заявила:
-   Я  уже не могу больше это слушать. Избавьте меня от этого.
При этом она быстро пошла вперед, оставив нас выяснять отношения. Мы шли позади нее, не теряя ее из виду, и о чем-то долго спорили. Все это было похоже на какое-то помеша-тельство. Каждый доказывал свою правоту и не хотел уступать сопернику ни пяди завоеванных позиций. Потом мы ее все-таки догнали и обратились к ней:
- В конце концов, решать это тебе. Как ты решишь, так тому и быть.
- Ладно, но сейчас решать я ничего не буду. Мне нужно подумать. Подумаю и приму решение. Это решение я сообщу как одному, так и другому. И до принятия решения мне не хотелось бы никого из вас видеть. Согласны на мои условия?
- В общем-то, да. Но мы не в равных условиях. У вас уже подано заявление. Нужно за-брать это заявление, заявил Геннадий.
Я, соглашаясь на такие условия, еще не вполне сознавал, что это было уже поражение. Мы договорились  о том, что завтра я заберу заявление и уеду. А Геннадий не будет к ней приходить, пока она не сообщит ему свое решение. Казалось, что на  данный момент это компромиссное решение всех устроило.  После этой нервотрепки, этих переживаний и волне-ний, наступила какая-то разрядка. Стало вдруг так легко, словно с плеч свалилась целая гора. Мы вдруг стали беспричинно смеяться и шутить.
- Ну, прямо детский сад! – прервал рассказ майора подполковник. – Чего ты с ним бла-городничал? Врезал бы ему, и он сразу бы отстал. И она почувствовала бы   твою силу. Ты вел себя как пацан, как школьник.
- Пожалуй, ты прав. Сейчас, глядя на все теперь, с высоты прожитых лет я думаю так же. Но я тогда совершил еще несколько грубых ошибок. Слушай дальше.
- Погоди. Ты тогда еще разве не понял, что она просто не любила тебя по-настоящему. Генка тянул с браком, а тут ты сразу тянешь ее в ЗАГС. Вот у девчонки голова и закружилась. А встретила его и все вернулось.
- Может быть и так. Но вот дальше было следующее.
И майор продолжил свой  рассказ.
Кто-то из нашей троицы предложил отметить это событие ужином в ресторане. Все дружно согласились. Для этого потребовалось Вике забежать домой переодеться и привести себя в порядок. Вместе они отправились к ней на квартиру. И каково же было удивление хо-зяйки квартиры, когда они явились втроем, веселые, хохочущие. Утром она провожала Вику с Вадимом в ЗАГС, а теперь она вернулась с двумя мужчинами, которые явно претендовали на ее руку и сердце. Она ничего не могла понять.
Девушка отправилась в свою комнату приводить себя в порядок, а мы вышли во двор дома и стали прогуливаться, беседуя друг с другом. Как только она скрылась за дверью, от прежнего веселья не осталось ни следа.  Разговор сразу же приобрел серьезный характер. Первым начал Геннадий.
- Надеюсь, она все тебе рассказала о наших отношениях?
- Разумеется, - ответил я твердо, пытаясь за уверенностью в голосе скрыть свои со-мнения.
- Все-все?
- Конечно.
- И то, что мы с ней были близки?
Это был уже удар ниже пояса. Заявляя об этом, он пытался убедить меня в своем пре-имущественном праве на Вику. Возможно, он блефовал. Нельзя было отдавать ему этот ко-зырь. Пришлось самому переходить в наступление.
- Думаю, что тебе не показалось, что ты был у нее первым?
Теперь у студента глаза полезли на лоб выше очков. От изумления он даже рот открыл.
- Я  в этом был вполне уверен…  А что, разве не так?
В ответ только грустная улыбка.
- Так ты был у нее первым?
-  К сожалению, нет. - Предполагаю, что Виктор Белкин. Тот своего никогда не упускал. Но для  меня это большого значения не имеет. Думаю, ты, как медик, тоже так к этому относишься?
- Но ты … Ты тоже был с ней?
Я  в ответ только пожал плечами: это, мол, само собой разумеется. Эта новость бук-вально сразила студента. По нему было видно, что сказанное сильно его взволновало. Но он не унимался.
- И где же это было у вас и когда?
- Мне не хотелось бы распространяться на эту тему. Но, если для тебя это так важно…  В 57-ом, у ее дома? А за год до этого она больше года встречалась с Виктором.
Я лгал напропалую, хотя, говоря о Викторе Белкине, возможно, я был недалек от исти-ны. Но мне сейчас не хотелось, чтобы Геннадий чувствовал себя первым мужчиной у Вики и имел какие-то преимущества передо мной. Конечно, это было подло с моей стороны. Но в этой борьбе все средства были хороши, хотя при ней каждый  из нас играл в благородство. Видя, что сказанное слишком задело соперника, я сам уже спросил:
- А у вас как это было?
- Она тогда очень болела воспалением легких, и мы с отцом приняли решение выходить ее у нас дома. Мы долго за ней ухаживали, а потом, когда она поправилась …
- … ты взял с нее плату за лечение. Так?
-Ну, зачем же так? Мне даже показалось, что инициатива происходила с ее стороны.
- Конечно, ей хотелось высказать свою благодарность за все ваши заботы, а ты вос-пользовался этим.  Мне показалось, что Геннадий покраснел и опустил голову.
- Ведь так?
В ответ молчание.
- Представь себя на ее месте. В чужом доме кричать, сопротивляться… А впрочем, может быть она подумала: одним больше, одним меньше, - уже как-то примирительно добавил я.
Это была уже хорошая моральная оплеуха. Я мстил сопернику за то, что он посягнул на самое святое для меня – на любовь и близость Вики. Сейчас я готов был его уничтожить не только морально, но и физически. И я продолжил.
- Если бы этого у вас не случилось, она бы сейчас не раздумывала. О какой любви можно говорить, если вы сейчас часто ссоритесь и неделями не разговариваете?
- У нее очень  сложный характер.
- А у тебя?
- Не знаю …
- Ты один рос в семье?
- Да …
- Конечно, профессорский сыночек. Все на блюдечке. Все только для тебя. Эгоист до мозга костей.
- Это ее слова?
- Отчасти.
- Как же мне не реагировать, если она заигрывает со всеми.
- Ты что, ее  ревнуешь? Какие у тебя права на нее? Ты что, ей муж?
- Ну, если встречаешься с парнем, то уж будь добра, будь ему верна.
- А ты всегда верен?
Геннадий пожал плечами.
- Вот и вчера мать с отцом поздно возвращались пешком с вокзала, и они видели, как она целовалась с каким-то офицером.
Я улыбнулся, вспомнив ту пожилую пару, которую они встретили вчера.
- Она целовалась со своим будущим мужем.
- Это был ты? Ну, впрочем, теперь ей решать.
Сказанное задело меня. Нужно предупредить Вику. Она вхожа в дом профессора и то, что нас видели его родители, может быть для нее неприятной неожиданностью.
Я вдруг вспомнил, что не успел сделать отметку в комендатуре на своем отпускном билете. Да, никак утром я завтра уехать еще не мог. Поезд на Москву у меня еще был во вто-рой половине дня. А до отъезда нужно еще раз увидеть Вику. Прощаясь, попросил ее о встрече завтра в 11 утра. Договорились встретиться на трамвайной остановке. При расставании каждый из нас подтвердил свое обещание ждать ее окончательного решения.
На следующее утро я проснулся легким и свежим. Но тут меня словно обожгло воспо-минание о событиях вчерашнего дня. Неужели это все было на самом деле? Неужели вчера утром я был с любимой в ЗАГСе, а вечером был с соперником на равных? Как это все могло случиться? Тягостные грустные предчувствия легли темной тенью на мою душу.
Но придаваться воспоминаниям было некогда. Нужно было успеть взять билет на поезд, отметиться в комендатуре и в 11 встретиться с Викой. Вскоре билет был уже в кармане, поездка в комендатуру не заняла много времени, и к условленному времени я был на трам-вайной остановке. Девушка пришла вовремя. Она была бледной и какой-то сдержанной. По-здоровалась как-то сухо, что болью резануло сердце.
- Ты что-то хотел мне сказать?
- Будем говорить здесь, или пройдем куда-нибудь?
- У меня не так много времени. Нужно готовиться к экзамену, а я всю ночь не спала.
- Принимала решение?
Девушка неопределенно пожала плечами. Мы медленно шли по улице в сторону во-кзала.
- Что-нибудь уже решила?
- Пока еще нет. Так что ты мне хотел сказать?
- Первое. В ту ночь, когда мы с тобой возвращались после танцев, нас с тобой видели родители Геннадия. Они поздно вечером возвращались с вокзала. Видели, как мы с тобой целовались под каждым фонарем.
- Откуда ты знаешь?
- Гена рассказал.
- Да, конечно, это некрасиво…
Позже, анализируя каждое слово, каждую интонацию ее голоса,  отметил, насколько ее взволновало мое сообщение.
-  Теперь второе. Ты знаешь, если мы решили с тобой сделать такой шаг, мне кажется, что мы должны были сказать друг другу обо всем.
- Что же именно?
- Хотя бы о том, что вы с Геннадием были близки?
- Это он тебе сказал об этом?
- Да …
- А для тебя это очень важно?
- Я не настолько ханжа, чтобы придавать этому такое уж большое значение. Но, к при-меру, если бы у меня до тебя была женщина, я бы об этом тебе сказал обязательно. Поэтому я надеялся, что ты должна была бы поступить так же.
- А что же ты ему ответил?
  Он открывал свои козыри, показывая свое преимущество передо мной на тебя. Но ведь это могло быть и неправдой. Ведь так?
- Так. Но все же, что ты ему ответил?
- Я попытался выбить у него эти козыри.
- Как?!!
- Я спросил у него, уверен ли он в том, что он был у тебя первым …
- А он как реагировал на это?
- Он вначале сомневался, а потом, когда я сказал ему, что у меня есть большая уве-ренность в том, что Виктор Белкин, с которым ты встречалась в 56-м году, своего не упустил. И он поверил в это.
- Ну и подлецы же вы все мужики… хуже баб …
Расстроенная,  она опустила голову и шла рядом со мной, погруженная в свои мысли, в каком-то шаге от меня, но сейчас уже между нами была пропасть. Тут я понял, что сделал большую глупость, начав сейчас разговор об этом. Нельзя было начинать разговор на эту тему, пока она не приняла окончательного решения.
- Может быть, и ты сказал ему, что у нас с тобой что-то было?
Я солгать ей не смог,  только опустил голову и промолчал. Она резко подошла ко мне, стала передо мной, подняла голову и посмотрела в глаза. Я опустил взгляд.
- Сказал?
- Да … Но не мог же я отдать ему это преимущество. Все равно это смогло же случить-ся…
- А ты обо мне подумал? В каком свете ты меня представил? А о себе ты подумал? Ты подумал о том, какой шлюхой ты представил свою будущую жену?
Только теперь я понял, какие глупейшие ошибки я допустил. Я пытался ее успокаивать, уговаривать, говорил о том, что для меня это не имеет никакого значения, говорил о том, что ее люблю, несмотря на все. Но она становилась все холоднее и отчужденней. Так за разговорами мы дошли до самого вокзала. До отхода моего поезда оставалось еще часа три. Я не стал больше ее задерживать, и посадил на трамвай, идущий в город. Прощаясь с ней,  заверил ее, что я ее все так же люблю и хочу видеть ее своей женой, несмотря на все, и что только теперь от нее зависит, будем ли мы вместе или нет. Спросил, не измелилось ли ее желание сообщить свое решение каждому из нас. Она заверила, что когда примет решение, сообщит мне обязательно.
В последний раз  я нежно прижал к себе свою любимую, которая еще вчера, казалось, полностью принадлежала только мне. А сегодня она становилась все дальше и дальше.  Она продолжала удаляться с каждым стуком колес поезда, уносившего меня вдаль от города, где я был на вершине счастья, где  познал, хоть на короткий миг счастье ответной любви.
Колеса все стучали, а я лежал на второй полке вагона и думал, думал, перебирая в памяти события последних дней. Снова и снова вспоминал каждое ее слово, каждую интона-цию ее голоса. Чем больше я анализировал создавшуюся обстановку и свои шансы выигрыша в  этом соперничестве, тем больше   убеждался в том, что я проиграл. Но почему же?
Критиковать себя беспристрастно ужасно трудно. Еще труднее признавать свои ошибки. Не зря же говорят, что нет ничего хуже сознания допущенной только что непоправимой ошибки. Где же я прокололся?
Да, я сейчас допустил ряд грубых ошибок, но причину моей неудачи нужно искать глубже. Если девушка в первый момент поддалась моему внезапному напору, порыву и усту-пила, то потом, очевидно, трезво взвесив все, пришла к выводу, что я ей не пара. Почему же?
Во-первых, она   старше меня. Пусть не на много, но все-таки старше. Во-вторых, что ее ждет в этом замужестве? Жизнь по углам в глухих гарнизонах, где и работу-то ей порой не найти. В-третьих, сейчас ей выйти замуж и еще три года жить врозь, или нужно будет бросать институт. В-четвертых, ее жених, если вначале себя повел, как настоящий мужчина, на деле оказался еще мальчишкой, совсем пока не готовым к семейной жизни. Мои жизненная позиция и мои поступки подтверждали это. И, самое главное, с ее стороны не было настоящей любви. По-настоящему она никогда меня не любила. Если бы она любила, то это первое, второе, третье и четвертое не имело бы большого значения, все можно было бы преодолеть.
Об этом я думал в поезде, уносящем меня вдаль от города, где жила моя первая лю-бовь. А может быть, я не владел всей информацией? Может, я знал не все, особенно об их отношениях с Геннадием. Почему же она при первой же встрече с ним после помолвки со мной  вдруг засомневалась, и пошла на попятную? А что было бы потом, если бы мы все-таки расписались? Я бы уехал, а Геннадий остался с ней рядом. Об этом сейчас даже страшно было подумать.  Удержал бы ее штамп в паспорте?
Так жестко и беспристрастно, взвесив все, твердо пришел к выводу, что, если я и по-лучит письмо от Вики, то там будет отказ. Как ни горько было  все осознавать, но воспринял я это, как должное, и успокоился.
Рассказав матери обо всем, я совсем успокоился, и на этот раз уже не ждал письма с таким нетерпением, как два года назад. Но письмо все же пришло. Оно было коротким, всего несколько слов. Никакой неожиданности оно мне не принесло. Вика писала:    «Я приняла решение. Выбираю Геннадия. Прости. Вика». Спасибо, хоть сдержала свое слово, сообщила о своем решении. А что оно будет именно таким, я уже не сомневался.
Было ли это ударом для меня? Хотя я и приготовился к такому варианту, но было бы лукавством заявлять, что это известие было для меня безразличным. Я попытался забыть обо всем. В мае месяце следующего года я получил от Вики открытку. Она по-прежнему про-должала поздравлять меня с днем рождения в мае. В конце стояла маленькая подпись: «Вика, Гена и маленький Игорь». Так закончилась наша третья встреча.


Глава 4. Четвёртая встреча.

Майор взглянул на лежащего на кровати подполковника. Тот лежал одетый поверх одеяла с закрытыми глазами. Скорее всего, он уже спал и последних слов майора так и не услышал. Был уже первый час ночи, нужно было уже ложиться и самому.
Утром их разбудил яркий свет солнца, ворвавшийся через окно в их комнату. Ни зана-весок, ни штор на окнах не было. Проснулись они почти одновременно.
- Доброе утро, Вадим. Ты уже меня прости, я вчера, кажется, уснул, не дослушал тебя.
- Доброе утро, буркнул майор и пошёл умываться.
Яркий солнечный свет означал то, что пурга уже закончилось. Значит скоро закончится и их заточение. Наскоро умывшись и позавтракав, офицеры вышли  из домика. Солнце светило вовсю, насколько оно могло светить в ноябре месяце. Всё пространство аэродрома было завалено толстым слоем снега. Не видно было ни полосы, ни рулежки. Даже не было видно посадочных фонарей, стоящих по вдоль полосы. Вокруг лежал ровный слой снега. На про-тивоположном краю аэродрома, почти у самого леса стоял их корабль, засыпанные по шоссе снегом.
- Мм... дас..., - сказал командир,  -  кажется мы хорошо влипли.
- Ладно, теперь  есть надежда,  установилась погода,  и нас заберут отсюда. А вот что самолеты будут делать?
- Теперь уже не наши дело. Мы сделали всё, что мы смогли. Пойдем посмотрим, что там Петрович делает.
А Петрович тем временем пытался запустить свой тракторишку. Офицеры подошли к нему.
- Старшина, ты что будешь пытаться своим драндулетом почистить весь аэродром? Тут нужна серьезная техника.   
- Ну, весь не весь, но хотя бы проходы сделать, - не отрываясь от своего занятия, буркнул комендант.
- Пойдем пройдемся хотя бы к самолету, - сказал командир.
- Да куда  вы в своих ботинках,  там снега чуть не по пояс. Наденьте  хотя бы сапоги химзащиты, -  отозвался из своего угла Петрович. Они там, в ящике у выхода.
Пилоты натянули прорезиненные чулки-сапоги  и двинулись к самолету. Снег был по колено, а местами доходил до пояса. Пока они шли туда, услышали сзади тарахтение трактора. Это уже Петрович оседлал своего железного коня и пытался расчистить дорожки.
Пилоты подошли к самолету. На фюзеляже и плоскостях лежал толстый  слой снега. Даже воздухозаборники были забиты снегом. Чистым оставался только хвост.
- Как жаль, что мы не захватили с собой лопат, -  сказал командир, - хотя бы почистили вокруг самолета.  Давай вернемся.
 - Ладно, я сам схожу, - сказал Вадим и побрел обратно к домику.
Через 15 минут он вернулся с двумя деревянными лопастями и офицеры приступили к расчистке снега вокруг самолета. А Петрович в это время успел расчистить рулежку и не-большую часть полосы, достаточную для посадки вертолета.
- Сегодня уже вряд ли, а завтра уже можно ждать вертолета. Сколько ты говорил, ос-талось до точки?
- Чуть больше 300. У нас-то погода есть, а по  маршруту как.
- Да  вертолёту то что, не было бы только обледенения. Так или иначе, эту ночь нам придется ночевать ещё здесь.
И офицеры принялись за работу. Почти до самого вечера без обеда в поте лица они трудились по расчистке снега. Когда уже совсем стемнело, они вернулись в домик, жди и ждал роскошный то ли обед то ли ужин, приготовлены Петровичем. Он нашарил огромную сковороду картошки сосательной из своих запасов достал маринованные грибы и квашеную капусту.
- Ну, по такому поводу, Вадим, доставай из своих НЗ  заветную фляжку со спиртом. И давайте выпьем за хорошую погоду.
        После ужина Петрович пошел к себе, а пилоты вернулись в свою комнату.
- Вадь,   Ты прости меня, я вчера не дослушал тебя, уснул. Но мне кажется, что я понял главное: она дала тебе  отставку. И что же дальше? Ты и дальше продолжала его любить?
- Ну, если тебе интересно, я продолжу.
- Продолжай, а то всё равно ни газет ни, радио, ни телевизора. Ты так складно все описываешь, тебя слушаешь, словно роман читаешь.
- Ты знаешь, любовь это как болезнь или проклятие. От неё очень  не легко отделаться.  Есть такое поверье, что если во время падающие звезды загадать желание, то оно  обя-зательно сбудется. И вот я в 15 летнем возрасте ночью, увидев падающую звезду, загадал желание. Да впопыхах вместо того, чтобы загадать: "Чтобы любила меня Вика", выпалил: "Любить Вику". И это желание сбылось. Оно  теперь  преследует меня всю жизнь.
 После этой встречи прошло 9 лет. За это время я женился и у нас уже росла дочь. Жизнь наладилась и, казалось, я должен был бы давно уже забыть о своей первой любви и успокоиться. Конечно, я понимал, что для меня она окончательно потеряна раз она уже заму-жем и у них ребёнок. Но всё равно, даже при упоминании ее имени приятно щемило сердце. После  ее открытки я ничего не знал о ней. За это время она окончила институт и получила распределение. Куда их направили вместе с мужем, я не знал. След ее потерялся.
В том году у меня были проблемы со здоровьем. У меня открылась язва двенадцатиперстной кишки. Меня направили в подмосковный госпиталь.
В приемном отделении, когда я оформлялся в госпиталь, случайно встретил своего однокласс-ника Бориса Астраханцева. Мы не виделись  с ним более 14 лет. Судьба развела нас по разным доро-гам, но шли мы почти параллельно. Оба окончили военные училища, я летное, а Борис  -  ракетное, оба служили в ПВО, один в авиации, другой  - в ракетных частях.  Теперь  мы оба оказались в госпитале.
Нам было о чем вспомнить и о чем поговорить. Оформили нас в одно терапевтическое отделе-ние, но, к сожалению, в разные палаты и к разным врачам.
Свободное время по вечерам мы проводили у телевизора или в беседах. Жизнь Бориса успела его уже основательно потрепать. Он побывал и во Вьетнаме, и на Кубе. Борис мог часами рассказывать о своей жизни и службе за границей, а я слушал его с большим интересом. В  хорошую погоду мы по вечерам бродили по аллеям парка и вели бесконечные беседы. И о чем бы мы ни говорили, наши мысли постоянно возвращались к месту нашего детства. А это место на карте было раз и навсегда свя-зано с домом, где я вырос и с Викой, девушкой, которую я впервые полюбил.
После этих  разговоров с Борисом  я по ночам долго не мог уснуть. Мысленно возвращался  к тем местам и событиям прошлых  лет. Воспоминания о первой любви снова выползли из темной пе-щеры моей памяти, и теперь все чаще и чаще  будоражили мою душу. Образ Вики снова тревожил ме-ня. И вовсе, не потому что я хотел что-то попытаться изменить в своей жизни. Нет, я был вполне счаст-лив и доволен своей семейной жизнью, и не представлял своей дальнейшей жизни без любимой кра-савицы жены и милой дочери. Здесь было что-то другое. Это был какой-то незаполненный вакуум, скорее всего, просто тоска по прошлому. Мне очень хотелось снова увидеть Вику, узнать все о ней, уз-нать  о том, как сложилась ее жизнь. И что греха таить, мне подспудно хотелось  еще хоть раз испытать хотя бы долю тех чувств и тех волнений, которые я испытал тогда, когда был рядом с ней. Но в этом я даже сам себе не мог признаться. Сколько лет я уже пытался вычеркнуть ее из своей памяти, но сделать это так и не смог.
Теперь мысли о ней все сильнее не давали мне покоя. И в моем воспаленном мозгу родился план. Нужно было разыскать ее, узнать, где она сейчас. Из нашего города ее родители уехали, и врядли кто там  еще мог знать, где теперь  находилась Вика после окончания института. Как же ее найти? Сделать запрос в институт,   куда ее направили?  Но постороннему человеку едва ли   дадут такую ин-формацию. Пришлось сочинить легенду. По этой легенде, я якобы ищу свою сестру, пропавшую во время войны. И единственным человеком, который может что-то знать о ней, является Никлваева Вик-тория Николаевна (по мужу Алескандрова), поэтому я ее разыскиваю. Такое письмо я отправил в отдел кадров Крымского государственного медицинского института. Ответ оттуда пришел довольно быстро. Мне сообщали, что Александрова В.Н. вместе с мужем были направлены в распоряжение Ровенского  облздравотдела. Следующий запрос был отправлен в город Ровно. Сердобольные люди охотно откликнулись на мою просьбу, и ответили, что она живет в Ровно и работает в педиатрической боль-нице. Там же сообщили и ее домашний адрес. Теперь оставалось самое сложное: как написать ей так, чтобы муж не смог понять, кто ей пишет, а она сумела догадаться.
 Я прекрасно понимал, что ее финт тогда, в мае 1959 года, когда она во время очередной ссоры с Геннадием чуть не вышла за меня замуж, Геннадий не сможет забыть никогда. И ко всему, что будет в дальнейшем связано у нее со мно, он будет относиться с подозрением. Поэтому писать от своего имени никак было нельзя.
Я воспользовался тем, что письма в отделение госпиталя приносили и раскладывали в ячейки почтовой картотеке по первым буквам фамилий. Поэтому каждый имел возможность взять любое, даже чужое письмо. Но, как правило, здесь чужые письма никого не интересовали. Поэтому можно было написать ей письмо под чужим именем, не вызывая подозрений у мужа, и получить ответ на это имя в общем почтовом ящике. Под чьим же именем мне выступить? Выбор пал на нашего общего друга Петра. Она спокойно сможет ответить ему, не подозревая, что   ей пишу я, а не Петр. Теперь оставалось определиться, по какому адресу она будет мне отвечать. Адрес госпиталя был: «Москва, К-176, ВАГ-1671, III отделение”. Чтобы не вызывать не нужных подозрений, пришлось его немного изменить: «Москва, К-176, ВАГИ-1671. III отдел».  Теперь это напоминало какой-то институт. Ее же ответ я найду в ячейке на букву «Ж» (Журавленко). Так и получилось.  Написал ей большое, хорошее письмо. И писал его я так, что, по моему мнению, просто невозможно было не догадаться, что это письмо не от Петра, а от меня.
Уже к концу месяца моего пребывания в госпитале в ячейке с фамилией моего друга я обнару-жил письмо со знакомым до боли почерком. Произошло это во время нашей прогулки с Борисом. Мы зашли проверить почту и я, улучив момент, когда Борис не смотрел, сунул долгожданный конверт в карман больничного халата. Мы продолжили свою прогулку. Теперь письмо жгло мой карман, и я не мог дождаться момента, когда я останусь с ним наедине. Мне последнее время везло. Мой сосед, так сильно храпевший по ночам, выписался, и на его место уже два дня никого не клали. Во всей палате я теперь царствовал один. И вот, наконец, Борис ушел в свою палату, и можно было заняться  письмом.
К сожалению, Вика так и не поняла, кто ей писал. Ни мои намеки, ни мой почерк, ей ничего не сказали. Все она приняла за чистую монету. Она писала, что вышла замуж в 1959 году, через год родила сына, и после окончания института вместе с мужем уехала в город Ровно, где вместе работают в по-ликлинике. Сын болеет какой-то почти неизлечимой болезнью суставов тазобедренной кости, и что это является для нее самой большой бедой в жизни. Из старых друзей никто ей не пишет, их новых адресов она не знает. Мое письмо ее очень обрадовало, и она теперь с удовольствием изливает мне свою душу. На мой вопрос о Вадиме она ответила, что ничего о нем не знает. Последний раз его виде-ла в 1959  году, когда он был в Симферополе, и заходил к ней.
Это теперь называется просто: «заходил к ней»! Эти ее слова покоробили меня. А впрочем, что она могла Петру написать? Что едва не вышла за Вадима замуж, а потом передумала? Это было только их личное дело.
К счастью, она не забыла дать свой номер телефона в поликлинике, о чем я просил ее в своем письме.
Итак, самое главное дело было сделано. Я узнал кое-что о ней, и теперь имею возможность по-говорить с ней по телефону, не вызывая никаких подозрений у мужа.
К этому разговору я готовился долго, все откладывал, подбирая каждое слово, которое я ей скажу. Междугородный телефонный разговор из госпиталя было организовать достаточно сложно. Нужно было ехать на переговорный пункт, а такой возможности у меня не было. Прошла неделя, пре-жде чем такая возможность представилась. Мне удалось уговорить начальника отделения отпустить меня на полдня в Москву.
  Вот полутемный зал переговорного пункта на Кировской. Медленно тянется время. В динами-ке то и дело слышны объявления дежурной телефонистки. Вызывают все города, кроме Ровно. Я нерв-но меряю шагами зал переговорного пункта из угла в угол. Наконец, раздается объявление, словно команда: «Ровно, третья кабина».
Сердце подпрыгнуло, и я , удерживая себя, словно на вожжах, чтобы не побежать, прошел в кабину. Схватил трубку  и в ожидании соединения сел на стул. Пока слышались в трубке только шорохи и атмосферные помехи. Потом донесся далекий голос.
- Алло, я слушаю.
- Вика?
- Да, а кто это?
- Не узнаешь?
- Пока нет.
- А ты попытайся.
- Вадим?.. Неужели ты?
- Я. И письмо тебе было не от Петра, а от меня. Неужели ты забыла мой почерк?
- То-то я почувствовала, что что-то не то, но не могла даже себе представить… Ну, конспиратор! Как у тебя дела? Ты чего звонишь?
- Долго рассказывать, и не по телефону. Дай мне свой адрес, не домашний, конечно, чтобы я мог тебе написать, и зря не волновать Гену.
- Да, это ты хорошо придумал.
- А что ревнует?
- Не то слово, кошмар.
- А ты, наверное, даешь ему поводы.
- Замнем для  ясности. Напиши мне «до востребования» на Главпочтамт.
-Хорошо, дней через десять жди письма. Как Игорь? Сколько ему теперь? Наверное, уже семь? В этом году в школу пойдет?
- Пока еще нет. Лечим. Из-за этого пришлось отказаться от ординатуры в Африке.
- А как твои старики? Где они?
- Кряхтят потихоньку. Они теперь в Броварах под Киевом.
- Вот это, да!
- Что?
- В Броварах у меня дядя живет. А какой у них адрес?
- Комиссаржевской 28.
- Буду в Киеве, заскочу к ним.
- Заканчивайте, у вас осталось полминуты, - предупредила телефонистка.
- А ты-то как?  Женат?
- Да, есть дочка. Напишу подробно в письме.
- Жду письма. Не пропадай навсегда.
- Ладно,  целую. Пока.
В трубке щелкнуло, связь оборвалась.
Всю дорогу до госпиталя я был под впечатлением этого разговора. Он получился совсем не та-ким, как я планировал. Не все удалось сказать, что хотелось. Мало успел узнать. Но все-таки контакт установлен. Можно писать письмо.
Письмо писал несколько вечеров подряд. Писал, рвал, снова писал. Оказалось, что не так уж просто его написать. С одной стороны, не хотелось, чтобы письмо оказалось слишком сухим и офици-альным, а, с другой стороны, не хотелось слишком уж открывать душу. Одно дело при встрече , а другое дело в письме. Когда говоришь с человеком, то говорят и глаза, и мимика, и интонации, и паузы, а в письме – одни слова.
Написал в письме подробно о своей жизни, стараясь не затрагивать прошлого, немного брави-ровал, немного приукрасил свою жизнь. Изобразил себя счастливым, удачливым человеком, достиг-шим всего, что хотел. А подтекстом было: «Вот видишь, от чего ты в жизни отказалась».
 Письма от нее я не ждал, написал ей, что адрес у меня скоро изменится, а новый  я  ей сообщу позже.
 Теперь казалось появилась какая-то законченность в наших отношениях. На встречу практиче-ски надеяться не приходилось.  Командировок в те края не предвиделось, а специально ехать к ней я не имел такой возможность. Но все же, увидеться нам снова пришлось. Случилось это через полтора года, в сентябре 1968 года.
После госпиталя я о своей язве уже почти забыл, но чтобы закрепить результат, полученный во время лечения, решил в отпуске подлечиться в санатории. Чтобы укрепить свое здоровье, до конца залечить язву, попросил своего военного врача подыскать мне специализированную путевку   на ку-рорт, где бы я смог это хорошо сделать. Такая возможность представилась в сентябре. Доктор достал путевку на курорт в Турускавеце. Курорт этот славился прекрасной водой – нафтусей, которой лечили почки от камней и песка, а также желудокишечные болезни. Кроме того, там был азикирит, земляная смола, которой хорошо лечили расстройства  органов движения и внутренних органов. Да, это было именно то, что мне было нужно. Трускавец находится в Западной Украине, недалеко от Львова. А где-то там рядом был и город Ровно… Не воспользоваться такой возможностью было бы грешно. Память о первой любви вспыхнула во мне с новой силой. Как она?  Так хотелось просто ее  просто увидеть. Это желание стало выше всех доводов разума.
 Вот уже уложены чемоданы в дорогу, прихвачено все необходимое для отдыха и лечения. И среди всего этого – заветная записная книжка с адресом и телефоном поликлиники, где работает Вика.
План был такой: на обратном пути я рассчитывал заехать в Киев к дяде Игорю. Из Трускавца до Киева можно ехать поездом, а можно и автобусом из Львова. Автобус Львов-Киев идет через Ровно. А там можно будет сделать остановку. Вот так я и выбрал второй вариант. Но для этого нужно было предварительно договориться с Викой о встрече. Позвонил ей я уже из Трускавца через несколько дней после приезда. Разговор был коротким. Просто сообщил о том, что напишу ей до востребования на главпочтамт, и чтобы она через пару дней забрала письмо. В письме указал день, когда я на обратном пути заеду в Ровно, и просил о свидании. Домой к ним заходить я не хотел, чтобы понапрасну не травмировать Геннадия. Хотелось встретиться с ней с глазу на глаз. А где и как – пусть решает сама.
Через неделю получил от нее письмо. Она писала, что очень рада и ждет эту встречу, что будет меня ждать в скверике у своего дома в четыре часа дня. К этому времени пусть я должен быду походить перед окнами их дома. Когда я читал ее письмо, оно мне показалось чем-то обыденным, прозаи-ческим. Все было как-то пошло и  так банально.
 Последний день на курорте пришелся на субботу. Прощальный вечер в  ресторане с новыми знакомыми и короткая ночь перед отъездом.  Утром нужно было вставать рано, т.к. автобус уходил из Львова в шесть утра, а до Львова нужно было еще добираться минут сорок местным автобусом.
И даже в те несколько часов, которые оставались для сна, мне не удалось заснуть. Предстоящая встреча волновала и будоражила меня. Прошло более 9 лет после нашей неудачной попытки вступить в брак. С тех пор мы не виделись и не писали друг другу. Что я скажу ей при встрече?
А что, если вдруг она скажет, что тогда ошиблась, что по-настоящему любит именно меня, и что хотела бы все исправить? Что тогда делать? Что ей ответить? Готов ли я изменить все в своей жизни? Нет, конечно, нет. Мечты мечтами, а жизнь жизнью. У меня теперь семья, я люблю свою жену и дочку. Сколько пережито за это время и хорошего, и плохого! Это нельзя ни вычеркнуть из жизни, ни забыть об этом. Да, я любил Вику, и, что греха таить, пожалуй, люблю и сейчас, но что-то менять в своей жизни я не собираюсь.              Я поймал себя на мысли, что мне  все эти годы хотелось хотя бы одни сутки, хоть одну ночь про-вести с ней. Отлюбить, отвести душу, удовлетворить свое ненасытное неразделенное чувство безот-ветной любви. И тогда бы все стало на свои места. А если она представит мне такую возможность? Нет, конечно, нет. Это глупо. Размечтался…
Мне, пожалуй, нужна не женщина Вика, чужая жена, а ее образ, созданный мною же самим. А этот образ сейчас так далек от реальности.
Эти мысли не давали мне уснуть в последнюю ночь в Трускавце. Они не покидали меня, и тогда, когда я трясся в пыльном автобусе по дорогам Западной Украины, направляясь в Ровно. Путь в 180 с лишним километров автобус проделал за 8 часов. Были и остановки в пути в районных центрах. При-был в Ровно он с опозданием, так что времени едва только хватило, чтобы отвезти свой чемодан на железнодорожный вокзал в камеру хранения и добраться до места встречи. Я без труда нашел нужную улицу, нужный дом и скверик напротив их  дома.  Оставалось несколько минут до назначенного часа.
Погода портилассь. Когда я выезжал из Львова, небо было ясным и безоблачным. По мере того, как я приближался к Ровно, небо все больше хмурилось, и сейчас с минуты на минуту готов был уже начаться дождь. Как назло, зонтик остался в чемодане в камере хранения. Да и как-то неудобно было идти на свидание с зонтиком. А зря.
Я ходил по площади перед ее домом, с нетерпением поглядывая на часы. Стрелки словно за-мерли, а темные тучи все быстрее  бежали по небу. Наконец, большая стрелка часов доползла до циф-ры 12. Конечно, она моглат опоздать минут на 10-15, это вполне допустимо. Прошло еще минут пять.
Женская фигура появилась внезапно под аркой дома. По светлым волосам я сразу же узнал ее. Сердце радостно вздрогнуло. Она подошла ко мне быстрой походкой, и просто, словно последний раз мы виделись только вчера, небрежно бросила:
- Здравствуй, я на пару часов сорвалась из дому, сказала, что пойду к подруге. Пойдем.
Она деловито вяла меня подруку и увела с площади от окон своего дома.  Это произошло так быстро и неожиданно, что я даже не успел ее рассмотреть как следует. Теперь она шла рядом со мной, как в мае того далекого 1959 года, уверенно опираясь на мою руку. Я косил глазом, пытаясь ее рас-смотреть получше. В голове была неразбериха. Как долго я готовился к этой встрече, но все равно, так и не смог заранее для себя что-то определить, о чем я буду ей говорить, какую позицию буду занимать? Для себя решил,  что заранее ничего решать не буду, а буду действовать по обстановке. Затаенная мечта о тайном свидании где-то в укромном месте рухнула. Пару часов беседы где-то на улице или в парке – вот все, на что я мог рассчитывать.
- Ты надолго?
- Нет, я проездом. Вечером поездом на Киев. Заеду к дяде Игорю.
- Мне мама рассказывала, что ты к ним к ним заезжал в прошлом году. Спасибо за игрушку для Игорька. Он с этой машиной до сих пор  не расстается.
- Что же ты молчишь? Рассказывай.
- Особенно рассказывать-то нечего. Я  довольно подробно тебе все написал в письме.
- Ты все там же служишь? Летаешь?
- Да, но теперь после окончания института работаю в научно-исследовательском отделе и про-должаю летать.
-   И все в той же глухомани?
-  В общем-то, да, но это далеко не самое глухое место. Есть места куда похуже. Как-никак, а до Москвы всего 6 часов езды. А теперь с командировками в Москве бываю почти каждый месяц.
- В каком ты звании сейчас?
- Капитан. Капитан   на майорской должности.
- А ты знаешь, я же тоже старший лейтенант запаса медицинской службы.
 -  Да, я знаю, вы, медики, народ тоже военнообязанный.
Погода испортилась окончательно. Из моросящего, дождь перешел в настоящий. Ни у нее, ни у меня зонтов не было. Нам не оставалось ничего  другого, как нырнуть под крышу открытого летнего кафе в сквере. В этом кафе, кроме нас, посетителей больше никого не было. Зевающая скучная буфет-чица быстро сообразила, что нам от нее ничего не нужно, отвернулась и занялась своими делами.
Теперь мы сидели за столом летнего кафе и беседовали спокойно, словно никогда не было бурных страстей, сомнений и переживаний. Сидели рядом просто двое взрослых, хорошо знакомых людей и беседовали, как будто бы расстались только вчера.
- Взять что-нибудь?
- Нет, не надо. А ты, если хочешь, закажи себе что-нибудь. Я ничего не хочу. Мы только недавно пообедали.
- Я тоже ничего не хочу.
Разговор был каким-то пустым, поверхностным и был совершенно не таким, каким я его себе представлял.
- Как дела у Игоря?
- Да все так же. Не хочется об этом говорить. Намучились с ним. Мальчик едва передвигается.
- Прости. Я не хотел причинить тебе боль.
- Да, что уж там. Как ты, как жена, дочка? Фотографию показал бы.
- Одну минутку.
Я достал из кармана удостоверение личности и из-за обложки вынул фотографию красивой женщины с трехлетней девочкой. Это была лучшая фотография жены, которую я постоянно носил с собой. Вика взяла фотографию и долго и внимательно изучала ее.   Я же внимательно следил за выра-жением ее лица, глаз и невольно сравнивал их.
 Да, жена была красивее, ближе и роднее. Чтобы мне это понять, должно было пройти много времени. Моя первая любовь изменилась за это время еще больше. Ничего в помине не осталось от той тоненькой хрупкой девочки, которая в далеком 1953 году пришла поздравлять меня с днем рож-дения. Сейчас передо мной сидела женщина средних лет с вполне средне-украинской фигурой, пол-ными руками, полной грудью и широкими бедрами. Волосы, собранные сзади в пучок, были давно не крашены. Их светлые концы резко отличались от более темных, росших от самых корней.   И только глаза, правда, немного уставшие, оставались все теми же, и такой же слегка лукавой и задорной была улыбка. Улыбка той прежней, такой знакомой и любимой Вики. Что же в ней было такое, что так до сих пор влекло меня к ней?
Я не успел ответить себе на свой вопрос. Она вернула мне фотографию со словами:
- Да, она красивая … И дочка прелесть. Сколько ей сейчас?
-  Уже шестой год. Большая.
- Наверное, души в отце не чает?
- Да, мы с ней друзья. А ты откуда знаешь?
- Да это по тебе видно.
- Странно …
 - А  ну, дай, я еще раз взгляну на фото.
Я подал ей фотографию, которую еще не успел спрятать в карман.
- А ты знаешь, у нас с ней есть что-то общее.
- И не что-то, а многое. И улыбка, и поворот головы.
- Ты что, серьезно? Не потому ли ты женился на ней?
- Все может быть …
- Ты не шутишь? У тебя до сих пор это не прошло?
Я отрицательно в задумчивости покачал головой.
- Нет, правда, серьезно?
- А ты как думаешь, почему я здесь?
Вика в задумчивости умолкла. Потом уже каким-то другим, душевным, почти материнским то-ном продолжила:
- Знаешь, ты не жалей. Все, что ни делается, все к лучшему. Из меня получилась неважная жена. Ленивая, сварливая. Тебе-то я могу сказать, и неверная … Хорошего мало. Тебе другая нужна. И ты, кажется, нашел.
- Ты просто наговариваешь на себя.
- Нет, правда. А знаешь, я рада нашей встрече, рада, что не забыл, что хранишь в памяти наши юные годы, что помнишь обо мне. Что любишь меня. Неужели правда, ведь прошло столько лет, я доставила тебе столько страданий, а ты все равно продолжаешь меня любить?
Я  утвердительно кивнул головой.
- Бедненький …  Она рукой провела по моей щеке, а я прижал щекой ее руку к своему плечу. На какое-то время установилось молчание, и только было слышно, как шумит дождь вокруг летнего кафе.
 -   А ведь тогда Геннадий не выполнил вашего соглашения. Уже на следующий день он при-мчался ко мне. Мы все взвесили, все обсудили, и пришли к выводу, что правильнее будет мне остаться с ним. У нас с ним много общего, и самое главное, он был рядом, а ты далеко. Он не оставил бы меня в покое, даже если бы мы с тобой расписались. Жалею ли я о своем решении? Пожалуй, нет, но ты зна-ешь, когда мы с ним ругаемся, а это бывает довольно часто, я ухожу в другую комнату и мысленно уношусь в тот далекий наш с тобою май. Как было все тогда чудесно, словно во сне! Я  успокаиваюсь, отхожу душей. Это моя палочка-выручалочка.
При этих словах я взял ее руку и нежно прижал к своим губам. Ее слова были бальзамом для моей истерзанной безответной неразделенной любовью души.
Начинало темнеть, дождь прекратился. Два часа, отпущенные нам судьбою, заканчивались. Она заторопилась домой.
- Ты знаешь, я пойду. Не надо провожать меня. Мне хочется немного побыть одной, прежде чем я войду в свой дом. Спасибо, что навестил. Дай я тебя поцелую.
Она подошла ко мне вплотную, обеими руками обняла меня за шею и крепко поцеловала в гу-бы. В этом поцелуе не было ни огня, ни страсти. Скорее это был поцелуй благодарности за память о нашей юности.
- Постой секунду, я чуть не забыл.
Я быстро достал из кармана небольшую коробочку с флакончиком розового масла, специально купленный мной для нее в Ужгороде.
-  Это тебе на память.
 И она ушла.  Так закончилась наша самая короткая встреча. С тех пор прошло много лет. Память о первой любви осталась, но теперь  она уже не тревожит так, как прежде. Годы идут … Однако жизнь подарила нам еще одну,  надеюсь, последнюю встречу.
Вадим умолк, после довольно долгого молчания Павел спросил:
- Послушай, а как к твоим этим выкрутасам  относится твоя Настя? Она знает о Вике?
- Перед женитьбой я рассказал Насте о Вике,  о своей неудачной попытки жениться. Решил, что пусть она сразу узнает всё, что было до нее. Но встретил вдруг неожиданную  ее реакцию.
- Какого чёрта ты туда влез? – в запальчивости говорила Настя. - Девчонка жила себе спокойно, училась, планировала свою жизнь, видела серьезные намерения со стороны ее парня. И вдруг явился ты,  взбаламутим всё, вскружил голову, потащил сразу  в ЗАГС. Еще бы, лейтенант в парадной форме, и сразу жениться. Как тут устоять? А потом одумалась, взвесила всё. Пусть парень с поганеньким харак-тером, но зато сын профессора. А это и поблажки в учебе, и обеспечено хорошее место при распреде-лении. Да не любила она тебя.
- Но я ведь ее любил, - пытался оправдываться я, а потом понял, что сработала женская соли-дарность. А может быть, оно со стороны так и выглядело.
- А если любил, - продолжала напирать Настя, - так почему не добивался ее? Поехал да увёз бы ее. Пусть даже от мужа,  если она уж тебя так была нужна. Это было бы по мужски. И она тебя бы за-уважала. А то просто смирился.
- На чужом несчастье свое счастье не построишь, - резонировал я.
- Ну, как знаешь.
- Больше мы с ней на эту тему никогда не говорили. Но я всегда знал, вернее чувствовал, что Вика у неё сидит в сердце  больной занозой. Но ничего поделать с собой не мог. Не мог выбросить Вику из своего сердца.
- Ладно, давай уже будем спать, - предолжил командир, - уже первый час. Завтра, вернее уже сегодня, надеюсь, за нами уже прилетят.
  С раннего утра и до темна они ждали вертолет. Но он так и не прилетел. Пришлось им еще одну ночь провести на этом забытом заснеженном аэродроме. Вечером перед сном Вадим продолжил свой рассказ.


Глава 5. Последняя встреча

С тех пор прошло много лет.  Мой отпуск в том году пришелся на лето. Это было осо-бенно приятно, потому что я уже почти 2 года не отдыхал. Я решил посвятить 10 дней отпуска поездке в Киев к сватам и на свою родину.  Стоял июнь месяц – самое прекрасное время на Украине. Меня радовало все: и предстоящий отдых, и свидание с дорогими и близкими людь-ми, и хорошая погода. Настроение было прекрасное.
Сваты встретили меня очень приветливо и уступили одну из комнат. Летом они чаще всего были на даче, а в городской квартире жили их дочь с мужем и детьми. Дети были уже взрослые, их целыми днями не было дома,   Старшие работали с утра до вечера, так что квартира была в моем полном распоряжении. Но и я в квартире тоже не сидел. Утром просы-пался, когда хозяева уже были на работе. На кухне ждал меня завтрак, заботливо пиготов-ленный хозяивами. Потом я целыми днями бродил по Киеву. Сейчас в расцвете лета столица Украины предстала передо мной во всей красе. Чаще всего я посещал старую часть города: Крещатик, Подол, свою родную улицу Басейную, Крытый рынок, Владимирскую горку, схылы Днепра, Гидропарк, Труханов остров.  Эти с детства родные и дорогие места вселяли какую-то надежду, уверенность и душевное спокойствие. Я очень хорошо себя чувствовал здесь, словно вернулся в далекое детство. Иногда ездил в Гидропарк  на пляж позагорать на днепровском песочке и покупаться в Днепре. Так прошло несколько дней.
В один из вечеров я возвращался домой мимо междугородной автобусной станции. Преграждая мне дорогу, выехал автобус «Киев – Кировоград». В душе моей что-то ёкнуло. Кировоград… Это же всего 55 километров от города моего детства. А что если?... Эти мысли вихрем пронеслись у меня в голове. Ночью долго не мог уснуть. Мысль о об этом городе не давала мне покоя. Место, где прошло мое детство, самые счастливые годы. Сколько же лет я не был там? Последний раз я был там осенью 1958 года, когда после окончания училища по-сетил деда.
На следующий день я специально зашел на автостанцию узнать, как ходят автобусы на Кировоград. Оказалось, что очень удобно. Из Киева они отправляются в 23 часа и прибывают в Кировоград в 8 утра. Обратно точно так же. Это значит, что можно вечером уехать, утром быть в Кировограде, там на местном автобусе  съездить в родные места,  а вечером вернуться в Кировоград, а уже утром следующего дня быть снова в Киеве. Решение созрело. Вечером я предупредил родственников, что отлучусь на сутки, и уже в 23 часа сидел в автобусе «Икарус». Рейс был ночным, автобус полумягким, и я рассчитывал за дорогу хорошо выспаться. Но поспать мне так и не удалось. Сосед храпел на весь автобус. На остановках пассажиры ходили по проходу, задевая меня. Одним словом, приехал я в Кировоград с больной головой от бессонницы.
Автобус прибыл в Кировоград раньше намеченного срока минут на 15. Маршрутное такси в сторону родного города уходило через полчаса. В буфете я успел выпить кофе и съесть бутерброд. И вот я уже еду в сторону родного города, в котором не был почти 30 лет. Хотя ночь я не спал, но был в таком возбуждении, что мне было не до сна.  В дороге время пролетело незаметно. И вот показались первые строения.  Я с жадностью всматривался в них, но ничего не узнавал. За 30 лет здесь произошло очень много изменений.
Не буду тебя утомлять подробностями своих впечатлений и своих разочарований. Я шёл по родному городу и не узнавал его. Здесь изменилось буквально все. Я шёл мимо родной школы, которая теперь уже была не школой, а домом детского творчества,  мимо места, где когда-то был парк, куда мы бегали на танцы. Но меня буквально тянуло к месту, где был наш дом. И вот, наконец, улица Горького, в конце которой он когда-то он стоял.
Еще несколько десятков шагов. Сердце тревожно сжалось. И что же? Дом по-прежнему стоял на своем месте. Он был несколько перестроен, но это был он, дом моего детства. Но сейчас он был необитаем. Заброшены были и дом, и двор. Чувствовалось, что здесь давно уже никто не жил. С северной стороны дома,  где когда-то был старинный сад с кленами и осокорями, чужой забор подошел к самому дому. С восточной стороны, где был чудесный парк  с аллеей сирени, жасмина, старой грушей  и единственной во всей округе огромной сосной, теперь был   пустырь, заросший травой и  бурьяном. Где же те полсотни плодовых деревьев, которые мы с дедом так любовно выращивали? Нет ни веранды, ни колодца у дома, того знаменитого колодца, в котором был чудесная вода, за которой приходили соседи для самоваров в праздники. Время сделало свое дело. 
Окна дома были частично забиты жестью. На окне, где когда-то была кухня, жесть была немного  оторвана. Я не удержался, отогнул карай сильнее и залез в окно. Итак, я попал в  родной дом. Здесь прошли самые счастливые годы моей жизни. Здесь были еще живы мои мать и отец, дедушка. Сюда приходили мои друзья. Здесь я встретил свою первую любовь. Комок подкатил к горлу и на глазах навернулись слезы при виде всего, что открылось передо мной. Я глазами искал хоть что-то, что осталось от прежней жизни. Но кроме стен  ничего не находил. Отряхнув с ног пыль родных пенатов, я вылез обратно.
Потом я пошел дальше вниз по улице Горького. Шел я и думал, неужели во всем городе не осталось ни одного человека, кто бы еще помнил обо мне. Мне хотелось навестить дом своего  друга детства Петра Журавленко.  Туда бы я нашел дорогу с закрытыми глазами. Сколько раз я бегал туда!  Но теперь  на бывшую улицу Молотова,  где стоял его дом, пройти было нельзя. На том месте, где была  сама улица, сейчас стояли дома. Близко подойти к дому мне так и не удалось, но я заметил в одном из дворов мужчину, копающегося в огороде. Я спросил у него, не знает ли он, кто живет теперь в доме, где жили когда-то Журавленки. Тот отрицательно покачал головой.  У меня осталась последняя надежда узнать хотя бы о ком-то из моих одноклассников. Тогда он спросил, не знает ли он о людях, которые жили в доме Ша-ниных.
- Шанины? Там дома сейчас кто-то есть. Пройдить через мой огород, в конце калитка. Там и спросите.
Я прошел через огород, ловко лавирую между грядок, открыл калитку. Во дворе у крана с водой возилась какая-то старая женщина. Я подошел к ней с целью расспросить о судьбе своей старой верной подруге детства Надежде. Пожилая женщина, подняв глаза на незна-комца, и вдруг, всплеснула руками,  с криком: «Вадим! Ты живой!»  и бросилась ко мне.
- Надька! – пронеслось у мея в голове. Я шагнул к ней навстречу. Мы обнялись. Да,  эта старуха была когда-то юной подругой детства. Я уже сам забыл, что и мне самому уже делеко не тридцать. Но мысленно я никак не мог смириться с тем, что сейчас  увидел.
- Я тебя сразу узнала. Мне говорили, что ты погиб в автокатастрофе. Но ты живой. Какое счастье!
Пришлось отшучиваться: «Ну раз похоронили, значит, буду жить еще долго». Мне было стыдно признаться, что я ее сразу не узнал. И только тепер я узнавал в этой пожилой женщине черты той прежней Надьки.
Она потащила меня в дом, усадила на диван, и начался долгий разговор с вопросами и ответами.
Подруга рассказывала о своей жизни, о судьбе наших одноклассников. Многие из них так и остались жить и работать в  этом городе, некоторые уехали, но по-прежнему продолжали поддерживать связь между собой. О многих Надя знала. К сожалению, несколько человек  уже не было в живых. И только 2-3 человека исчезли бесследно. Виктор Белкин сидел в тюрьме. Это я предвидел заранее. Наглый авантюристический характер «столичого» парня не мог не привести к этому результату. Я особенно не любил Белкина за то, что он встречался с Викой, когда я уже уехал. Зная Виктора, понимал, что тот, встречаясь с Викой, своего быне упустил. Конечно, во мне говорила ревность. И это известие меня порадовало.
Сам я рассказал подруге о своем неудачном сватовстве к Вике в 1959 году. Надя уп-рекнула меня: «Тебе нужно было ехать жениться не в Симферополь, а родной горд». Я только развел руками, мол сердцу не прикжешь. Конечно, я тогда еще не знал о чувствах Надежды, да и никогда я даже не мог представить ее кандидатом в свои жены. Надя была старше меня почти на 2 года, и относился  я к ней только как к хорошей подруге. Я встретил в другом месте ту,  единственную, с которой прожил уже много лет, которую любил по-настоящему, и которая родила мне двух прекрасных дочерей. А Надя тогда призналась, что всю жизнь любила меня и даже вышла замуж за челоека, внешне очень похожего на меня. Для меня это оказалось сюпризом. Позже это сыграло свою роль.
Когда Надя мне рассказала, что она переписывается со многими, а иногда даже пере-званивается по телфефону, меня особенно заинтересовали адреса и телефоны Петра и, ко-нечно, Вики.  Их адреса и телефоны у Нади были. Я аккуратно записал их в свою записную книжку.
В процессе разговора сама по себе возникла идея попробовать собрать всех одно-классников, тем более, что в следующем году исполняется 30  лет после окончания школы. За эту идею Надя ухватилась обеими руками. Мы стали обсуждать, как и когда это можно будет сделать. Организатором этой акции вызвалась сама Надежда. Решили, что на следующий год в начале июля  мы все соберемся здесь у нее. Для этого нужно будет в течение года оповестить всех, кого сможем  найти.
Так за разговорами мы засиделись допоздна, и опомнились только тогда, когда на-стенные часы пробили 2 часа. Надя сообщила мне приятную новость: оказывается, от них хо-дит маршрутное такси прямо до Киева. Мне  не придется ехать в Кировоград. Такси уходит по утрам в 6 часов с центра города. Так что спать мне оставалось не более трех часов. Хозяйка постелила мне в зале на диване, а сама ушла спать в свою маленькую спальню. Подъем на-значили на 5 утра. Измученный прошлой бессонной ночью, я уснул сразу же. Разбудила меня Надя. Завтрак был уже готов. Надя проводила меня до остановки такси. Пассажиров оказалось не так много, так что место для меня нашлось. Я тепло попрощался с Надя, поблагодарил ее за гостеприимство, пообещал писать и звонить регулярно. К полудню он был уже в Киеве,  а через несколько дней уже уехал домой. Так родилась надежда на новую встречу с Викой. Возможно, через год я снова увижу ее.
Еще с зимы следующего года Надя начала активную работу по оповещению одно-классников о предстоящей встрече в июле месяце. Эту работу она начала заранее, чтобы все они могли спланировать отпуска на это время. Если с теми, кто жил в этом городе, было по-проще, то вот тех, кто уехал за его пределы, и даже за пределы Украины  - было сложнее. Она писала письма, звонила по телефонам, договаривалась о встрече. Большинство с энтузиазмом приняли это предложение. Буквально всем хотелось встретить своих одноклассников, посмотреть друг на друга после того, как столько лет тому назад последний  раз вышли из ворот школы. Как они изменились, как сложилась их судьбы, кто чего достиг в этой жизни? Из 28 учеников, окончивших 10-й класс, удалось разыскать и оповестить 20.  18 дали согласие на встречу. К моему сожалению, не смог приехать мой лучший друг Петр Журавленко. У него жена сильно болела,  и он не мог ее оставить даже на несколько дней. Дала согласие приехать и Вика. Об этом я узнал из письма Нади. Порывшись в своей записной книжке, я нашел телефонный номер Вики. Позвонил ей с работы. Вот набран длинный междугородный номер. Длинная пауза, нарушаемая только шумами и потрескиваниями на линии. И вдруг голос:
-  Детская поликлиника.
- Пожалуйста, позовите к телефону Викторию Николаевну.
- Сейчас.
- Виктория Николаевна, вас к телефону.
Шаги по коридору. В трубке:
- Я слушаю.
- Здравствуй Вика.
- Здравствуйте, а кто это?
- По голосу не узнаешь ?
- Пока нет...
- Вспоминай.
Молченье
- Давай поиграем в КВН. Симферополь. Май месяц.
- Ну и…
- Не вспоминаешь?
- Пока нет.
- Перед самой сессией третьего курса. Что происходило?
- Что-то не припомню.
- А огромный букет сирени и тюльпанов с духами “Белая сирень” и белым плюшевым мишкой внутри?
- Этот мишка у меня до сих пор. А откуда он? Не вспомню.
-  Вспоминай, вспоминай!
Снова молчанье.
- А с кем ты ходила в ЗАГС? С кем подавала заявление о браке?
- Ммм. Вадим? Ты?
- Ну, наконец-то. А я думал, что ты уже все забыла. Обидно как-то…
- Не обижайся, столько времени прошло. Как ты?
- Долго рассказывать. Кратко: служу, еще летаю. А как ты?
- Я работаю в детской поликлинике. С Геннадием я разошлась, живем отдельно. Игорь живет с отцом. Со здоровьем у него плохо, почти совсем ослеп. Он женат, у него дочка.
- Ты приглашение от Нади получила?
- Получила.
- Приедешь?
- Скорее всего, да, как  только с отпуском утрясу. А ты?
- Я обязательно. Хочу увидеть всех наших. Приезжай. Дай мне свой новый адрес. Я тебе напишу подробное письмо. Хочешь?
- Конечно. И я тебе напишу.
Вика дала мне свой адрес, мы попрощались, пообещав написать друг другу. Я в за-думчивости положил трубку. Я с таким нетерпением ждал этого разговора, а когда он состо-ялся, был разочарован. Особенно меня задело то, что она едва вспомнила обо мне, и события мая того года совсем вылетели у нее из памяти. И  удивляться здесь нечему, прошло столько лет, было замужество, ребенок, заботы, работа. А тот мимолетный порыв стерся из памяти, тем более, что об этом  ей хотелось забыть. А для меня те события так много значили.
Через несколько дней я собрался и написал ей большое подробное письмо о своей жизни, о поездке в родной город, уговаривал ее обязательно приехать на эту встречу выпуск-ников. Через месяц получил от нее ответ. Письмо было довольно кратким, написанным, как всегда, ее небрежным почерком. В конце вместо подписи стояло какое-то безликое «Я». Она писала, что по-прежнему работает детским врачом, отца и мать уже давно похоронила. Два года уже  как ушла от Геннадия. Сын Игорь живет с отцом в их прежней квартире. У нее теперь однокомнатная квартира на окраине Ровно. На встречу выпускников обещала приехать. Письмо было каким-то сухим и казенным. А чего я еще хотел? Если в моей памяти еще жили воспоминания о любви к этой женщине, то, что я мог требовать от нее? Она меня никогда не любила, и если и были какие-то мгновенные проблески чувств с ее стороны, то они было кратковременные и просто ответом на мои  напористые действия. И все же, решения своего  о поездке на встречу выпускников я не изменил. В глубине души, даже не признаваясь себе в этом, я собирался ехать туда именно чтобы встретиться с ней.
Подготовка к встрече выпускников  продолжалась и весной. Надя рассылала пригла-шения, звонила по телефонам, договаривалась о встрече. Встречу назначили на субботу 3 июля. Обо всем этом она проинформировала меня в письме
Я заранее приобрел билет до Киева и на поезд Киев - Одесса. По телефону догово-рился с Викой, что она тоже возьмет билет на этот поезд, и что мы встретимся в 11 часов утра в кассовом зале Киевского вокзала. Далее мы поедем вместе. Решили приехать за день до назначенной встречи, чтобы помочь Наде все организовать.
И вот 1 июля я отправился в путь. Поезд до Киева уходил из Москвы вечером. День был жарким, и даже вечер не принес прохлады, когда я садился в поезд. В вагоне было душно и жарко. Только когда поехали, включились кондиционеры, и стало легче дышать.
Проснулся утром, и сразу же посмотрел в окно – какая погода на Украине. Небо было закрыто сплошными облаками. Хорошо, подумал я, не будет так жарко, как в Москве. Когда поезд остановился и я вышел из вагона, то сразу окунулся во влажную духоту. Было около 30 градусов и очень влажно. Но меня это не очень волновало. До назначенной встречи оставалось чуть больше часа. Поезд Вики из Ровно приходил в Киев около 7 утра, значит,  она уже приехала, и где-то сейчас должна была находиться. Я потолкался по вокзалу, выпил кофе в буфете, и выбрал удобное место на втором этаже, откуда хорошо просматривался весь кас-совый зал. Время, казалось, остановилось. Стрелки на часах будто замерли. Я сверху бук-вально изучал каждую женщину, заходившую в зал и стоящую внизу. Никого похожего на Вику не видел. Какая она теперь? Глаза искали такую, какой я видел ее последний раз в Ровно. Может эта? Нет, эта высокая и чернявая. А эта? Нет, эта слишком молодая.  А может эта? Старушка, так похожая на мою нынешнюю соседку Милку у. Ну, уж нет!
Время шло, а Вика не появлялась. Как жаль, что у нас с собой не было мобильных те-лефонов! Я взглянул на часы. Было уже 11-15. Ну,  на сколько можно опаздывать? Ну, еще 5 минут. Женщины входили и выходили, но никого похожего на мою спутницу я не видел. Эта старушка продолжала крутиться в зале, очевидно, тоже кого-то ожидала. Прошло еще 10 ми-нут. Никто больше так и не появился. Я еще подождал до 11-40 и решил, что ждать больше бесполезно. Скорее всего, ее что-то задержало. Решил, что  встречу ее при посадке в поезд.
Наш поезд уходил в 16-15. Впереди было еще почти 4 часа. За это время решил еще раз побродить по Киеву. Доехал до Крещатика и прошелся по нему от Крытого рынка до пло-щади Незалежности. Погода была неважная, временами принимался дождик, а зонтик остался в чемодане, поэтому приходилось прятаться под густыми кронами деревьев на Крещатике. Настроение, конечно, было испорчено несостоявшейся встречей, на которую я возлагал такие надежды. В магазины заходить не хотелось.  Посидел в летнем кафе за порцией мороженного, а затем отправился на вокзал.  На вокзале в зале ожидания пассажиров перед выходом на посадку, занял хороший «наблюдательный пункт», чтобы увидеть, как Вика будет идти на по-садку.  До отхода поезда оставалось чуть более часа. Пассажиры входили и выходили, но Вики так и не было. Опять крутилась здесь эта старушка, которую я видел в кассовом зале 4 часа назад. Время шло, а Вика не появлялась. Вот уже осталось 15 минут до отхода поезда, а ее все не было. Объявили посадку, пассажиры потянулись к поезду. Я взглянул в окно. Тучи ушли, и ярко светило солнце. Делать было нечего, нужно было идти на посадку. Почти до са-мого отправления поезда  с надеждой высматривал опаздывающих пассажиров. Но встреча так и не состоялась. Я зашел в вагон. Вагон, стоявший несколько часов на солнце, раскалился добела. Было очень жарко и душно. Не помогали даже настежь открытые окна. После не-большого дождя при ярком солнце воздух был влажным и душным.  Поезда внутреннего со-общения по Украине были не такими «шикарными», как поезда Киев - Москва. Вагон был ста-рый, полки купейного вагона жесткими, ни занавесок, ни ковриков в купе не было. К счастью, в купе оказались четверо мужчин, поэтому можно было не стесняться. Пот катил с нас градом, Рубашки и майки были мокрыми. Вскоре  все  мы разделись до пояса, а кое-кто даже до трусов. Июльский день был долгим, солнце сопровождало наш поезд почти до 9 вечера. Жара несколько спала только после захода солнца. Я подумал, что, может даже и хорошо, что мы не встретились. Хорош был бы я в таком виде перед Викой.
За окном быстро стемнело, и наступила темная безлунная южная ночь. Поезд прибыл около 12 ночи. Я вышел из вагона в кромешнюю темноту. Где-то там, у небольшого здания  вокзала, горела слабая лампочка. Я приготовился идти к дому Нади пешком, и даже достал электрический фонарик. Но в этот момент раздался в ночи голос:
- Вадим! – это меня встречала Надя. Они с сыном приехали встречать меня на машине. До дома добрался я с комфортом. Там меня ждал поздний ужин, и опять долгие разговоры. В доме было прохладно, что особенно приятно  было после жаркого дня. Уснул быстро, и спал сладко, словно в своем доме.
Утром меня разбудила Надя. Завтрак был уже на стол. Я только успел умыться и по-бриться. Все эти «удобства» были во дворе. Летом это было неплохо, а как зимой?  За зав-траком Надя призналась, что Вика  приехала этим же поездом, но вечером она специально об этом мне не сказала. Остановилась она у подруги Дины. К обеду она придет сюда. Меня как-то резануло ее это сообщение. Значит, все-таки Вика приехала в этом же поезде. Как же я ее не встретил? Может быть, не узнал. Надя не хотела, чтобы мы встретились вчера. Она была в своем репертуаре, прежняя ревность вспыхнула в ней с новой силой.
До обеда я помогал Наде по хозяйству, мы готовились к завтрашней встрече выпуск-ников, носили столы в зал, устанавливали скамейки и стулья, обсуждали меню будущего за-столья.
 Время подошло к обеду. Я был в зале, когда услышал шаги и голоса на крыльце. И вот в дом вошли двое. Высокую темноволосую Дину я узнал сразу, а с ней рядом была  … та же старушка, которая намозолила мне глаза в Киеве. Вика! Боже мой! Я не узнал ее! Только теперь, приглядевшись, я стал узнавать знакомые черты. Мне стало стыдно и обидно за себя и за нее. Скрывая неудобство и смущаясь, я подошел к ней поздоровался, и что-то невнятно пробормотав о причинах, почему ее не встретил. Она довольно холодно и с укоризной  по-смотрела на меня. В присутствии посторонних мы не могли оставаться самими собой.
Ближе к вечеру я предложил Вике сходить к местам нашего детства, где стояли наши дома. Через полчаса мы уже шли по улице Горького вместе. Подруга доверчиво оперялась на  мою руку. Шли медленно, Вика уже давно жаловалась на боли в пояснице и левой ноге. Шли и разговаривали о чем-то постороннем.  Все, что я планировал сказать ей при встрече, казалось мне сейчас совершенно ненужным и бессмысленным. По мере того, как мы подходили к местам, где раньше стояли наши дома, разговор наш оживился. И  фразы теперь начинались: «А помнишь…  Здесь стояла дикая груша, на которую мы лазили за спелыми терпкими пло-дами, здесь был овражек, где почему-то всегда на дне была вода, и мы мыли обувь перед тем, как идти домой. Здесь была коновязь, к которой привязывали животных, приводимых на лечение в ветлечебницу. А здесь был дом, где ты жила.   Теперь его уже нет». А дальше был мой дом. Мы подошли к нему, и некоторое время стояли молча. Воспоминания роем кружились в наших головах. Сколько связано с этим домом! Я подвел свою спутницу к окну, через которое   в прошлом году лазил в дом, и предложил ей проникнуть туда тем же способом. С трудом нам это удалось. Мы очутились внутри дома, прошлись по комнатам, осторожно ступая по прогнившим доскам пола. Нашелся какой-то ящик, и я усадил Вику в комнате, где мы  прощались много лет тому назад, когда я уезжал из родного города. Сам я устроился рядом. Мы вспоминали о том вечере. В полутьме дома (окна почти все были забиты), на миг ко мне вернулось прежнее чувство влюбленности. Рядом со мной была Вика, такая сейсчас близкая и доступная. Я попросил ее рассказать о ее жизни с момента, как мы расстались в Симферополе.
Она рассказала мне, что после моего отъезда они с Геннадием имели серьезный раз-говор. Он настойчиво предлагал ей пожениться сразу же после практики. И он настоял на своем. Свадьбу сделали в профессорском доме скромную. Ко мне его родители относились как-то холодно, возможно, им Геннадий рассказал о встрече с тобой. Через месяц я забере-менела, и весной следующего года родила сына Игоря. Жили мы с Геной сложно. Он очень любил меня, но его любовь проявлялась в беспочвенной ревности, которая портила нам жизнь. Он ревновал меня чуть ли ни к каждому прохожему.
Я улыбнулся и пошутил:
-  А ты, наверное, давала ему поводы для этого?
- Ты знаешь, как сказать. Я внешне была не из последнего десятка. На меня, естест-венно, мужчины обращали внимание. Были и увлечения, не без этого, но серьезных поводов для ревности я ему не давала.
- После института нас направили работать в Ровно. Геннадий работал хирургом, а я педиатром. Большие проблемы нам доставлял Игорь. Уже в раннем возрасте у него развилась очень редкая болезнь костной ткани. К кому мы только не обращались, куда мы его только не возили. Все светила только разводили руками. Была у нас возможность по выгодному контракту поехать поработать в Африку, но из-за болезни сына нам пришлось отказаться. Так мы с ним и продолжали работать там же, в Ровно. Наши супружеские отношения все больше ухудшались. У Геннадия появилась любовница,  существование которой он даже не скрывал. Я подала на развод и настояла на разделе квартиры. Игорь остался с отцом в двухкомнатной квартире, а я перешла в однокомнатную в другом районе города. Два года назад Геннадий умер. Работаю теперь я в «Детском доме», который недалеко от моего дома, врачом-педиатром.
- Бедная ты моя! А ведь твоя  жизнь могла сложиться совсем по-другому. Ладно, не будем говорить о том, что могло бы случиться. Кто знает, может быть, было бы еще хуже…
А ведь я, как только тогда вернулся из отпуска, сразу загремел в командировку до но-ября месяца в Новосибирск. Представляешь, если бы мы тогда расписались, ты бы не смогла приехать ко мне летом на каникулы, а потом в сентябре начал ся бы новый семестр. И до зимних каникул мы с тобой так бы и не увиделись. Я бы с ума сходил, зная, что Геннадий будет постоянно рядом с тобой. В его порядочность я не особенно верил.
- А в мою? – лукаво усмехнувшись, спросила Вика.
- Ну, о присутствующих не говорят. Да и где бы мы с тобой жили? Я в то время сам снимал угол в деревне. Эти неудобства и неустроенность могли бы погубить самую крепкую любовь. И конечно, стал бы проблемой твой перевод в Горьковский мединститут. Да и захотела бы ты переводиться на последних курсах? Ведь все равно, мы были бы не рядом, а только ближе. До Горького 150 километров. Каждый день не наездишься, и не каждую неделю, и даже месяц. С твоей работой, может быть, вопрос  как-то решился, но жить по гарнизонам, годами ждать квартиру. Это все было бы для тебя серьезнейшим испытанием. Я это уже понял потом,  а тогда, в Симферополе, ослепленный любовью,   мечтал только об одном – получить тебя. Но не получилось. Может быть, и к лучшему для нас обоих. Что Бог ни делает – все к лучшему.  Тогда, конечно, для меня твой отказ стал трагедией. Но уже по пути домой я чувствовал, что это произойдет. Отпуск был скомкан. Долгое время я не обращал внимания ни на кого, хотя в Новосибирске холостяку было, где развернуться. По возвращению в  свой гарнизон я встретил Анастасию. Она дочь офицера, служащего в этом же гарнизоне. Она чем-то даже была похожа на тебя. Та же комплекция, тот же рост, та же лукавая улыбка. Она сразу как-то «зацепила» меня. Полгода мы с ней встречались, и в мае поженились. Отец ее помог нам получить квартирку. Квартира была без удобств: туалет во дворе, вода в колонке в 50 метрах от дома, отопление печное дровами. Но ей было это не в новинку, она выросла в таких условиях. Три года мы жили «для себя», а только потом уже у нас появилась первая дочь. Через пару лет перевелся под Москву в Клин.  В Клину у нас родилась вторая дочка. Потом наш полк расформировали, и я попал на Север, где и служу и сейчас. Вот тебе вкратце вся моя жизнь.
- Ну, и как ты жил со своей Настей?
- Как тебе сказать. По-разному, как бывает в каждой семье, бывали и ссоры и неприят-ности. Но, во всяком случае, ни разу не собирали чемоданы и не уходили из дому. Она свое-вольна, ревнива с довольно крутым и вспыльчивым характером. При всем при этом, она любит меня. Отсюда и такая ревность. Приходилось приспосабливаться. Я понял, что в семейной жизни главное  это терпение.
- С твоим мягким характером ты с любой уживешься…
- Не знаю, настолько ли он мягкий, хорошо, моет быть, что тебе не пришлось испытать его. Ты знаешь, все эти годы я постоянно помнил о тебе, мне очень хотелось тебя увидеть. После того, как прошла горечь после твоего отказа, твой образ снова стал преследовать меня. Мне казалось, что Есенин писал о тебе и обо мне:
“Не бродить, не мять в кустах багряных лебеды,
И не искаь следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда”.
- Но я все искал... Я даже начал писать повесть, а затем роман о нас,  о наше любви, нет, првильнее о моей любви к тебе. И если хочешь узнать правду, то вся эта затея со встречей выпускников была только для того,  чтобы я смог снова встретиться с тобой. Мне удалось убедить Надю, и она организовала эту встречу. Это было сделано только ради тебя. Если бы ты не согласилась приехать, мне бы эта встреча была ни к чему. Хотя для Нади она много значила. И не только потому, что ей очень хотелось всех увидеть, она хотела снова встретиться со мной. Да, да. В прошлый мой приезд она призналась, что всю жизнь тайно любила меня. И вышла замуж за человека, по ее словам, тожа авиатора, и как будто бы похожего на меня. И она жутко ревновала меня к тебе. Она знала, что я всю жизнь был влюблен в тебя. Вот поэтому она в ночь нешего приезда не сказала мне, что ты приехала этим же поездом, и не поселила тебя у себя, хотя места там хватило бы еще на четверых. И только потому, что я был там, ей не хотелось нас видеть вместе. И я, хорош гусь. Я не узнал тебя в Киеве. Я прекрасно наблюдал за тобой в кассовом зале и зале ожидания, но я не знал, что это ты. Я так корю себя за это, и буквально сгораю от стыда. Прости меня, если можешь.
Некоторое время я помолчал, а потом в задумчивости продолжил.
- Вот как в жизни получается. Если любишь сам - к тебе равнодушны. Любят тебя - ты равнодушен. Спасибо Наде, она мне помогла понять тебя. Мне было никак не понятно, почему ты не отвечала на мою любовь, ведь я так любил тебя. Теперь я все понял. Ее признание не вызвало во мне никаких ответных чувств. Вот так и ты. Ты никогда не любила меня, ни тогда летом 1957 года, ни  даже тогда, когда мы подавали заявление  в ЗАГС...
При этих моих словах, Вика мягко положила свою руку на мое плечо.
- Не надо, Вадим, сейчас об этом. Прошлого не вернуть. Я и сама не знаю что я тогда чувствовала. Одно скажу тебе откровненно, равнодушной к тебе я никогда не была. И я бла-годарна тебе за эту нашу встречу, хотя она ничего в нашей жизни не изменит.
Мы уже довольно долго сидели в этом заброшенном доме. Пора было возвращаться. Вылезли  обратно через то же окно на кухне и отправились к дому Нади.
Не стану тебя утомлять описанием самой встречи выпускников. Остановлюсь только на одном моменте. Когда все собрались   за столом в доме у Нади, каждый пару минут рас-сказывал о своей жизни. Дошла очередь и до меня. Я рассказал о себе и, как бы невзначай, сказал: "Между прочим, я в молодости как-то предложил руку и сердце одной из присутст-вующих здесь дам, но получил гарбуза. Хотел утопиться, но потом передумал". Все, конечно, засмеялись и посмотрели с укором на Надю. Та опустила очи долу, а Вика сидела так, словно ее это и не касалось. Так все решили, что речь шла о Наде и мысленно осуждали ее. Но ей это было приятно.
На следующий день уезжала ночным поездом Вика. Ее поезд уходил в 2 часа ночи.  Я решил  ее проводить. Но тут вмешалась Надя, она сказала, что в 12 часов ночи сын отвезет нас на вокзал. Позже ему никак нельзя, потому что рано утром ему куда-то далеко ехать. Мы согласились на этом.
Поздним вечером к дому подошла Вика с сумкой, готовая к отъезду. Стали ждать ма-шину. Борис приехал в начале двенадцатого. Вместе с ними провожать Вику поехала и Надя, несмотря на мои уговоры. Приехали мы на вокзал, я  мы с Викой зашли в здание вокзала, а Надя с сыном остались в машине. В зале ожидания, едва освещенном одной единственной лампочкой, было пусто. Поезда ждать оставалось немногим более двух часов.
Я оказался в затруднительном положении. С одной стороны, как бросить женщину одну в этой темноте? А с другой стороны, в машине меня ждут Надя с Борисом.  Задерживать их я тоже не могу. Борису нужно рано вставать перед дальней поездкой.  Сам я мог бы вернулся и пешком. Не поехала бы Надя, я уговорил бы Бориса уехать, а с Надей этот номер не удался. Она ни за что не оглашалась оставить нас вдвоем. Как тут быть? Вика успокаивала меня, говорила, что ничего с ней не случится, она спокойно дождется своего поезда. Все равно здесь никого нет. Уговаривала меня ехать с Надей и Борисом. Скрипя сердце, пришлось согласиться с ней.           Наступила минута прощанья. Оба мы понимали, что на этот раз  прощаются будем уже навсегда.  Встретиться в этой жизни нам больше не придется. Мы стояли на перроне вокзала в полной темноте, только при свете звезд. Я держал ее за плечи, и долго не мог найти нужных слов. Затем сказал:
-Прости, что так вышло. Не поехала бы Надя, я уговорил бы Бориса не дожидаться меня. А так он не соглашается при матери.  А держать их тоже не могу. Мне так неудобно, что я тебя бросаю одну этой темной ночью…
- Не беспокойся, все в порядке. Я в зале ожидания спокойно дождусь поезда. Посижу, почитаю, у меня интересная книга.
- Прощай, теперь, скорее всего, навсегда. Вряд ли нам удастся еще встретиться. Спа-сибо тебе, за то, что ты была в моей жизни. Я очень благодарен тебе за ту радость, которую ты мне дарила. Прости меня за все, что было не так. Дай Бог тебе здоровья, и прожить еще много лет. Привет Игорю.
При этих словах я приблизил к ней  свое лицо и поцеловал в губы. Она вяло ответила. Это  не был поцелуй страсти, поцелуй влюбленных, скорее, поцелуй прощания, почти такой, каким целуют покойников. Потом я резко отстранился от нее и пошел к машине, не оглядыва-ясь.
Домой ехали молча, я не проронил ни одного слова, мысли мои были заняты другим. На душе скребли кошки. Было так неприятно, словно я предал друга. Я проклинал себя за свою мягкотелость, за то, что не настоял на том,  чтобы Надя с Борисом уехали сразу же. Чувство собственной вины  не покидало меня ни на минуту.  Вяло поблагодарил Бориса и отправился спать, отказавшись от ужина. Надя чувствовала свою вину и не особенно приставала ко мне. Долго не мог уснуть, только к рассвету удалось забыться коротким сном.
Следующим утром я автобусом уехал в Кировоград. Я рассчитывал, что поезд на Харьков будет в конце дня, но оказалось, что ближайший поезд  был только в 11 часов вечера. Ждать  пришлось  около 7 часов. В город ехать не хотелось, поэтому устроился на скамейке  в парке у вокзала,  и решил восстановить в памяти все, что я пережил  за эти дни. Начал с неудавшейся встречи с Вики в Киеве.
Как же так, почему я не узнал Вику? Почему память сохранила только образ юной де-вочки, которую я впервые встретил много лет назад, хотя видел ее и позже. Надо отдать должное, когда мы встретились в 1959 году, она уже не была той стройной девочкой, а имела вполне нормальные женские формы. Так почему же глаза искали в этой уже немолодой жен-щине ту, образ той, которой я сохранил на всю жизнь в своей памяти? Искал и не находил. Что случилось? Сердце мне говорило: это же она, это же твоя Вика, та, о которой ты мечтал всю жизнь, вот она сейчас рядом с тобой.  А глаза и разум ее нанешнюю не воспринимали. Передо мной была уже немолодая и некрасивая женщина, почти старуха. Неужели мы, мужчины, можем любить только молодых и красивых? А если бы она осталась стройной и красивой, я бы к ней по-другому отнесся?
Так что же это все-таки было: любовь или какое-то наваждение? Что тревожило меня всю жизнь при одном только упоминании ее имени? Любовь? Я всю жизнь стремился к образу «Прекрасной дамы», вернее «Прекрасной девушки» созданный мною же на материале кон-кретного человека, в данном случае, милой соседки Вики. Так почему же этот образ разру-шился при встрече с живым нынешним человеком? Не потому ли, что он совсем не был похож на воображаемый образ?
Теперь я почувствовал, что что-то светлое, прекрасное ушло из моей души. Я через всю жизнь пронес это чувство, этот желанный образ, а теперь все как-то померкло, стало тусклым и обыденным. Может быть, напрасно мы встретились теперь?  Не нужно было это делать. Дважды нельзя войти в одну и ту же реку. Я как будто бы своими руками погасил этот светлый огонек, который грел мою душу на протяжении многих лет.
Но все же, я благодарен ей, что в моей жизни была она, за те светлые чувства, которые она будила во мне, за то, что «прошла по краюшку моей судьбы», несмотря на горькие страдания и разочарования. Может быть и хорошо, что все так случилось. Если бы все полу-чилось, о чем я мечтал, возможно, это светлое чувство в моей душе уже давно бы погасло в буднях повседневной жизни. «Любовная лодка разбилась бы о быт».  Прав был Маяковский. Так могло бы и нас случиться.
Майор закончил свой рассказ. Некоторое время офицеры молчали, а потом подпол-ковник спросил:
- А как ты сейчас? Что сейчас ты чувствуешь? Любишь  ее по-прежнему?
-  Не знаю, Паша. Конечно,   той любви уже нет. И  последняя встреча разрушила ее образ в душе. Но по-прежнему при упоминании ее имени сердце еще дергается. А увидеться еще разок хотелось бы. Только что даст эта встреча? Каждый из нас прошел свой жизненный путь, хотя наши пути пересекались пять раз, но так ни разу и не соединились.
В этот вечер пилоты не проронили больше ни слова. Каждый думал о своем. А на сле-дующие утро прилетел вертолет и они вернулись в родной полк.