Бутовский полигон

  Там сначала идешь лесом. Прямо от остановки тропа уходит в темные деревья. Белый снег и темные деревья, да еще собака бродячая черно-белая пронеслась. Еще не стемнело и люди гуляют, смеются, снеговиков лепят, словно и не было здесь ничего. Словно не здесь проезжали те страшные грузовики с надписью "ХЛЕБ". И кормушки на деревьях, и румяный лыжник, и маленькая девочка с лопаткой - все это так странно, когда я иду ТУДА. Там не так долго идти, минут 10-15, и вот уже сквозь деревья выглядывает белоснежный храм. Все так тихо и мирно вокруг, если не знать того, что было здесь раньше.
  Территория обнесена забором. Пройдя через ворота, сразу же видишь деревянную церковь. Зайти внутрь, поставить две свечки, тихо прошелестеть молитву. Нет никого. Все экскурсии уже прошли, темнеть начинает. Тишину нарушает только лай черно-белой собаки. Может это и не она лает, но мне почему-то кажется, что - она. Мне очень страшно быть здесь, хотя здесь уже давно не стреляют. Я убеждаю себя, что ёжусь от холода, но внутри то и дело завывает дикая жуть...
  Их свозили сюда сотнями. Они были очень разные и наверное плохо представляли, что будет дальше. Им было страшно и холодно. Выхлопная труба выходила в салон фургона, куда их всех набросали, поэтому выходили они слегка одуревшие. Всех заводили в деревянное строение, говоря, что будет производиться санобработка. Всех записывали, строго сверяясь с фотографией, и на желтом бланке выносилось короткое решение - расстрел. Решение выносилось всем, кого сюда привозили. Те, кто возвращался с ночной электрички, часто слышали крики за этим забором, а потом выстрелы. Много-много, бесконечно много...
  Лай затих. Зажглись прожектора. Иду куда-то вглубь. Так свежо вокруг! И жуткая мысль пронзает голову: "А им было тоже свежо, когда их водили расстреливать? Последние шаги и последние вдохи зимней свежести. Все это еще мыслит, еще дышит, еще чувствует. Шепнуть последнее прости Господу - и бесформенной кучей упасть в заранее выкопанный ров..." Я подхожу к захоронениям. Бесконечная череда фамилий и дат рождения. Дат смерти нет - у них она одна на всех, разница лишь в месяцах и днях. Фамилии нагромождаются одна на другую. Русские, поляки, евреи, вьетнамцы - бесконечная ровная когорта. Сухой список, за которым скрываются судьбы. Меня охватывает безумие. Я здесь один на один с этим списком. Я представляю себе их последние мысли и то и дело крещусь. Я не могу вместить в себя столько ужаса! Я слышу чьи-то шаги, хотя здесь нет никого. Здесь все уже мертвые!!! Женщины, мужчины, даже подростки - все дышали этой зимней свежестью, а потом валились в холодный ров. Среди фамилий встречаются родственники. Успели ли они что-то сказать друг другу? Что они могли сказать друг другу? Можно ли вообще что-то сказать, когда все так быстро завершается? Молитва приводит меня в себя. Если бы я был здесь не один - наверное было бы как-то полегче. Видя даты, невольно понимаешь, что расстрелы производились хаотично. В один день расстреляли 400 душ, а в другой всего одного. "Интересно, страшнее, если один или когда нас - команда?" - недостойная мысль вызывает новую жуть и я снова крещусь...
  Расстрельная команда была всего - 12 человек. Вы вдумайтесь в это? 12 человек расстреляли тысячи! Кто они были? Бесчувственные исполнители или осознанные палачи? Были ли они убеждены, что очищают общество от врагов народа? Как они после "работы" возвращались домой, обнимали жен, тормошили детей? Как в выходной выходили с семьей в зоопарк, лизали мороженое, смеялись в тенистом скверике... А завтра опять на "работу". "Сколько сегодня? Десять или сто?" Ведро водки на группу, чтобы мозги закостенели. Чтобы острее ненавидеть и чувствовать врага. "Рабочая мозоль" на указательном пальце, "рабочий запах" крови и пороха въелся в кожу. "Кровавые мальчики" по ночам? Нет, это вздор! Это была линия партии!!!
  Я ухожу. Странно, но я не чувствую себя угнетенным. Слабость какая-то и, вместе с тем, легкость. Я на какое-то мгновение почувствовал Бога и понял, что Он любит меня. Будто бы я - слабая песчинка, которая не может без Господа. Она не выдержит столько горя без Его взгляда. И все, что держит нас перед смертью - это упование на Него. Я ухожу. Уже совсем темно и лес уже не так безмятежен. Все умершие здесь - уже упокоились с миром. Но лес с этим словно не смирился. Он помнит слишком много и когда становится темно, где-то там на окраине Бутовского Полигона завывает черно-белая собака. О нас...