Стиратель

Стиратель.

Договорились встретиться в обед в одном из дорогущих гинзовских ресторанов.
Как назло, застрял в пробке, когда пришел – он уже сидел, копался в айфоне, попивая через соломинку Сан-Пелегрино. Недешевый темно-синий костюм в еле заметную клетку, лет, наверное, под сорок, холеное, загорелое лицо, легкая щетина,
- Добрый! Борис…
- Ага… Одну секунду.
Не лебезит, не заискивает, явно не чувствует себя продавцом, которому нужно понравиться клиенту, уверен в своих силах. Кинул взгляд, улыбнулся и продолжил листать экран большим пальцем.
- Ага, все, прошу прощения, тут просто срочный смс, у дочки уроки раньше закончились, нужно разрулить, чтобы ее забрали.
- Сколько лет?
- Десять, третий класс.
- Одна у Вас?
- Да, одна, ну, так вышло…
- Нравится учиться?
- На удивление! Все как-то жалуются: мол, много задают, а ей нравится. У нас спецшкола испанская, так от Испании она вообще без ума, мы уже объездили полстраны, и Каталонию и Мадрид. Гауди там, Коста-Брава все такое, по побережью до Гибралтара практически добрались. А у Вас дети?
Подошел официант. Заказал бутылку Амароне почти за двадцатку. Хороший вкус. Рассказывать про детей ему не было никакого желания. Я попросил двойной эспрессо по крепости. Люблю покрепче.
- Бокала два?
- Конечно два, - ответил за меня, - один бокал – это приговор. Ни малейшей вероятности, что день закончится как-то интересно.
Официант бесшумно слинял, как не было. За высокими спинками кресел, казалось, вообще не существует другого мира, есть только салфетки, Стинг в лаунж обработке, ковры, огромная перечница и дорогое вино.
- А Вы, я смотрю, больше любите Италию?
- Вино-то? Ну да, испанцы ребята амбициозные, но в этом смысле нужно еще им потрудиться. А Франция – так наоборот, слишком классическая для меня. Вот дочка вырастет и, быть может, будет уже пить великие испанские вина. Но всему свое время. Пока подсел на Италию. Раньше глушил Брунелло, но – тяжеловато. Да и, - хохотнул, - алкоголя в Амароне больше, а для русских это все же основной компонент. Никакие танины и послевкусия его эфффект не перебьют.
Помолчали.
- Простите, а можно нескромный вопрос?
- Что, как я это делаю?
- Не оригинально, я так понимаю?
- Да уже памятку пора написать и выдавать на встречах.
- Интересует скорее – как Вы к этому пришли?
Задумался, медленно насыпал в чашку кофе тростниковый сахар. Сахар проваливался не сразу, образуя песочного цвета кочки.
- Нашел себя, можно сказать. Каждый же человек об этом мечтает. Просто делаешь то, что у тебя лучше всего выходит. Неплохо при этом зарабатываешь. Не насилуешь себя отношениями с начальством или с заказчиками… То есть, я не Вас имел в виду, но Вы же понимаете - я свой товар не рекламирую и не втюхиваю. Никаких сайтов, рассылок и холодных звонков. А это самое мучительное. Спрос превышает предложение.
- Ну а моральный аспект этого… Ремесла?
- А ты сам, Борис, не задумываешься о морали, сидя вот здесь?
Незаметно так перешел на ты.
А я, кстати, не помню, как его зовут. И теперь уже неловко спросить. Вообще дурацкая история – можно месяцами с человеком общаться, обсуждать какие-то общие дела и при этом не помнить его имени. Самое идиотское, когда что-то начинает крутиться на языке, называешь – и пальцем в небо. Вроде бы, он по телефону представлялся… То ли Стас, то ли Евгений. Задумчиво допил эспрессо.
- Знаешь, Борис, началось все еще в детстве. Отец от матери ушел, мне было всего 3 года. Жили очень бедно. Ну, мать тоже не ангелочек была, как я сейчас понимаю. Подбухивала, постоянно какие-то мужики приходили к нам в коммуналку. Потом вышла замуж. Мол, ребенку нужен отец и все такое. Какой-то работяга, стали вдвоем закладывать, а потом у него так просто начались запои. Ничего не видел перед собой, громил всю квартиру. Потом сидел пару дней, охал, смотрел в одну точку. В общем, толку от такого отца никакого не было. Меня он либо вообще не замечал, либо подзатыльник отвешивал, а как-то зимой выгнал на спортплощадку во дворе и заставил нормативы сдавать. Он в армии долго служил. Это в минус двадцать. Хорошо, соседи загнали нас домой.
И вот, как-то он люто отлупил мать, было это ночью,  я проснулся, она сидит вся в кровище и рыдает, под обоими глазами по огромному лиловому синяку, как в фильмах ужасов про зомби. Такой вот мэйк ап. И в этот момент я страшно захотел его стереть. Именно стереть, даже слово сразу в голове появилось. С лица земли, как говорится, или, наоборот, представил, что его лицо нарисовано на школьной доске, красиво, цветными мелками, и вот я подхожу и медленно стираю его мокрой тряпкой, остаются только влажные полоски. А оно даже крикнуть не может, лицо. Оно ведь нарисованное! Может кальян закажем? Этот дебильный закон о курении, взрослые люди должны бегать мерзнуть на скамеечке. Мы так в школе курили у парадняка соседнего, честное слово.

Меню кальянов смотреть не стал, попросил сразу на фруктах и какую-то замысловатую комбинацию табаков, холодную трубку... Не курю, никогда в этом не разбирался.
- И что с ним стало?
- Стерся… Да, именно, стерся. Потихоньку стал исчезать. Из нашей жизни, по крайней мере. Сначала его сильно избили собутыльники, отбили почку. Положили в больницу. Я тоже в это время заболел. Мать сидела со мной, потом бежала к нему с передачкой. Как-то раз пришла – а он синющий в дым, нажрался со своими однопалатниками. А ему же строго-настрого… Ну, она, наконец, проявила характер, наорала и перестала его навещать, практически. Выписали, он как-то притих, потом опять загулял, звонил через несколько дней из какого-то другого города, плакал, просил прощения, клянчил деньги на дорогу. Потом сам, видно, как-то добрался. Но здоровье уже не то, стал другим человеком, руку на нас не поднимал, даже какие-то светлые черты в нем появились. Уроки порывался у меня проверить. Но было уже поздно. Я это потом часто видел у наполовину стертых. Ты замечал, Борис, как меняются люди в сложных жизненных ситуациях? Гордые, заносчивые говнюки, потеряв высокую должность, или престижную работу, профукав большие деньги или попав под суд, вдруг смягчаются, начинают заглядывать тебе в глаза, расспрашивают о твоих делах. Еще вчера ему было пофигу – он в упор тебя не замечал, но такое многих ставит на место. И я ему не поверил. Через месяц почка дала осложнение, но он сбежал из больницы, черт его знает куда понесло, и нашли тем же вечером под железнодорожным мостом. Упал. Или спрыгнул, пьяный был, конечно. Вот такая развязка.
- Но, может быть, просто совпадение?
Принесли вино, плеснули попробовать. Стиратель смаковал, погрузившись в солнечные долины региона Венето и, отчасти, наверное, в свои детские заморочки.
- Нормально. Давай по глоточку. Ты ведь не за рулем, с водителем? Нет, никаких случайностей. То, что я почувствовал, когда стирал его и потом, когда все получилось… Это была настоящая сила. Неслучайно все вышло. Да и не в последний же раз. Потом был дебил-старшеклассник с компанией, издевались надо мной, насрали в ранец, нос сломали. Тот сел по малолетке. Залезли к бабушке какой-то, а она из сберкассы вернулась и шухер устроила. Бабку по башке и еще одним мудаком меньше в моей жизни. Потом в армии… Понятно, что дедовщина, неуставные отношения, но один полудурок уж больно рьяно меня доставал. Ни одной ночи поспать не дал спокойно, я и на турнике подтягивался и портянки ему полоскал. Ложкой мне рога на голове настучал, знаешь как это делается? Стучат несколько часов, тихонечко только, не сильно, и набиваются две шишки, как рога. Считалось особым шиком у этих отморозков. Велосипед делали – между пальцев ночью засунут клочок газеты и подожгут. А потом сбежали зеки, я во внутренних служил, и его вместе с молодыми послали в соседнюю деревню, устроить там пост. Отмазаться, видно, не удалось, вся часть тогда на ушах стояла. По дороге их и прихватили. Глаза вырезали, яйца отрезали и в рот засунули. Короче, всякое бывало. Я щуплый был, дзюдо не занимался, раскачаться не успел, невысокого роста, рыженький. Наверное, как-то уже своим видом провоцировал всяких ублюдков… Но, не злоупотреблял. Есть, знаешь, какой-то блок. Это – на крайний случай.
Сейчас он щупленьким не выглядел. Животик выпирал из под незастегнутой нижней пуговицы. Рост за столом сложно было определить.
Стиратель задымил и, вглядываясь в матовые ватные клубы, опять задумался, видимо, о тех, кого стер и кого предстояло еще стереть. У каждого своя работа. Кто-то с десяти до семи выполняет тупые поручения суки-начальницы, кто-то в поликлинике принимает пробирки с дерьмом на анализы, а кто-то курит вишневый с ананасом табак и задумчиво хлебает итальянское вино.

- Ну ладно, что это у нас тут – вечер, точнее, день воспоминаний, - он взглянул на часы, потом уставился на них с непониманием, стянул с руки и стал подводить стрелки. На часах было без десяти десять. На улице только стало темнеть, то есть где-то начало шестого. – Забыл завести. Что по нашим делам?
- Я, может, в вотсап скину всю информацию?
- Не-не, никаких вотсапов. Вдруг будет какая-то уголовка, менты начнут рыть, вотсап им сразу и выдаст на блюдечке всю инфу. Только телеграм в этом смысле надежен, но и то пока Дурова не возмут за яйца. Он, конечно, гебешникам сейчас как чирей на одном месте. Говорят, его главный программист живет на каком-то, испанском, кстати, острове, охраняют автоматчики, сто тысяч евросов в месяц аренда. Так что вертели они всех. Но это временно, и под них копнут. В ванной поскользнутся и на хер. Короче, никакой инфы мне не отправляй, доказать не смогут, но нервы помотают. Распечатка есть?
- Да, с собой. А могут как-то на нас выйти?
- В том-то и дело, что нет. Но переписка это палево. Бумажки я сфоткаю, потом сожгу, фотку удалю, взятки гладки. Ты не напрягайся, криминал это редкость большая, может, вообще все пройдет тихо. Одного я стирал, так просто приехал его шеф из Штатов, улыбчивый такой америкос и уволили его на хер, одним днем. А заказчика - на освободившееся место. Тот, стертый, потом, правда, уехал на Гоа и в кислоте там в бассейне утонул, но это уже через год было. Тебе же по бизнесу нужно вопрос решить? Мне важно цель понимать.
Взял фотографию в руки, покрутил.
- Волошнин, Глеб Аркадьич… Сколько лет?
- Сорок два. Как и мне.
- Посмотреть можно на него?
- В смысле… Живьем?
- Ну, если ты никому больше заказ не разместил, то, надеюсь, пока живьем, - хохотнул и долил из бутылки. Давай, - задумался на секунду, - за то, чтобы наши усилия всегда были направлены в нужное русло, и чтобы никто и никогда не стоял на нашем пути.
- Ну, и за знакомство.
Отвел бокал, уставился исподлобья.
- Не люблю двойные тосты. За знакомство – следующий. Деньги с собой? Только нал.
- Так уже же тост двойной.
- Ну, значит, тройные не люблю. Один говорит, двое пьют. Потом меняемся.
- Спасибо, следующий я пас. На переговоры сейчас еду. Там будет и Глеб. Можно будет на него посмотреть. Деньги с собой. Полтора ляма до, полтора после, все верно? Можно еще вопрос?
- Ну? Я за тобой тогда поеду, какая машина?
- Мерседес эска три-три-два номер. А женщин приходилось стирать?
- И не раз. Ты не представляешь, как они достали мужиков. Они же мстят нам за долгие века фактически рабства. Раньше особи чтобы доминировать нужно было просто быть большего размера. А теперь бренды, баксы, огнестрел, инстаграм этот. И вот размер уже не имеет значения, мы от них зависим, теряем влияние и грядет реальный матриархат, - его что-то подразвезло с трех бокалов, - спасение только хиджаб и многоженство. Там и бабы знают свое место, и мужики на них зла не держат. Поеду за тобой, тоже эска, ноль шестьдесят, не пугайся, если что.
Я встал из-за стола. Интересно, не из моего ли конверта он будет платить по счету. Всегда с опаской относился к людям с таким фундаментальным мировоззрением. Как глупо залистать такие деньги человеку, у которого остановились часы. Впрочем, вообще это все глупо.
- Борис! – окликнул он меня уже на выходе из зала.
- Да?
- Я забыл кое-что. Есть одно правило. Только одно. Передумать нельзя. Или давай сейчас сразу все отменим.
 И протягивает мой конверт с баблом.
- Три три два номер. Догоняй.
Я повернулся и вышел. Теперь мы оба были на ты.

А с Глебом ведь мы были как братаны. Шесть лет на атомной подлодке жопой к жопе. Это никакими словами не описать. Потом пару лет не виделись, он уезжал к родителям в свой городок, но вот встретились, пили, помню, стоя, до дна, обнимались и шептали: - Цель должна быть достигнута, а задание - вы-пол-не-но! А какая была цель? Явно не офис триста метров в одном из престижных бизнес-центров на Петроградке, штат сто тридцать шесть рыл и оборот миллиард рублей в год. Не было таких целей. Как-то само вышло. Начинали со щебня. Чего уж там, воровали. По ночам. Камазами. Дело было осенью, темно, никто ничего не увидел. Через пару лет набрали заказчиков, взяли уже свой карьер. Большие стройки, серьезные люди. Вышли на Газпром. Терки, контракты. Пьянки, корпоративы. На фотках всегда вместе, как Путин с Медведевым. Как Маркс, блин, и Энгельс. Борис и Глеб. Точнее, Глеб и Борис. Он всегда рулил и у него был 51 процент.
Как во сне всё. Детей друг друга крестили. Участки взяли неподалеку. Праздники, стол большой. Игорь Николаев у меня на дне рождения выступал, Иванушки, девки наши на них висли, фоткались. Сафари африканское. Убили куду – это такой козел, очень вкусный, рога витые, зебру еще. Льва не вышло. Но вот дальше… Я человек семейный, строился активно, под Псковом взял земли, ферму отгрохал, церковь там восстановил. Жена четвертым беременна. А вот Глеба что-то понесло. Сначала я нормально на это смотрел, ну, загулял человек. «Борюся, я тут, это, приболел…» И хихикает кто-то рядом, слышно. Заехал как-то в его «больницу». В бане сидит, кальян сосет и две шмары по бокам жмурятся. Маккалана бутылка, кокс дорогами нарезан.  Вот дыма с порошком пополам себе вместо мозгов и насосал. Караоке, кабаки, Ламборгини желтенькую пригнал из Италии. С пробегом, правда. Зачем эти понты? Кому и что он хотел доказать? А я пашу.
Короче, когда появились эти хмыри, мы сначала их послали в четыре руки и два голоса, но потом Глеб начал поднывать, что, мол, рынок меняется, долго мы на одном заказчике не просидим, надо думать, куда мы движемся, бюджеты везде режут, а вот недвижка, а вот в Лондоне, а вот цифровые технологии и соцсети. Когда я спросил его напрямую, наконец, не хочет ли он этим мудакам продать контору, отвел глаза и промямлил, что другого момента может и не быть. Ты же понимаешь, что за страна. Они все равно заберут.
И это, блять, русский офицер!
А вот я сдаваться не хочу. Я еще поборюсь, не для того мы кувыркались по трапам во время учебной тревоги, бились башкой о перекрытия, спали, сложившись пополам, на узких койках и давились кислородной смесью на длительном погружении. Я живу этой конторой, эти люди мне стали как семья. Люблю вид из окна на реку Невку, кресло свое кожаное, рамки, грамоты и письма с благодарностью на стенах. Лизонька кофе приносит, Лизонька – вообще находка. Моя находка! Я ее и собеседовал, сразу понял, что девчонка – настоящий клад! Вот уж, как наше поколение отличается от нынешнего, выросшего в спокойных, сытых, тепличных нулевых. Английский без акцента, китайский учит, сметы, пресс-релизы, чертежи – во всем разбирается, программистов гоняет, голова светлая, ничего не упустит, даже без ежедневника. Плюс, в кофе шарит, а для меня это как наркотик, нашла какую-то супермашину, варит эспрессо настоящий, густой, ароматный. Красавица! Блондинка натуральная, пепельная. Прямой пробор. Пальчики тоненькие, как карандашики. Покладистая какая! А сосет как!
Не надо было, Глеб, тебе ее трахать... Не надо. Думал, я не узнаю. Зря. Доброжелатели всегда найдутся. И что, что у тебя пятьдесят один процент в фирме. Ты уверен, что сегодня все решится на этой встрече. Посмотрим. Точнее – кое-кто на тебя посмотрит.
В общем, всем стало понятно в какой-то момент, что между нами кошка пробежала. Глеб и так на работе редко появлялся, а тут вообще стал меня избегать. Лизка ходила бледная, опустив глаза. И тут нарисовался Саня, мой бывший однокашник. Ушлый такой парень, на вине одно время неплохо поднялся, потом недвижка, сейчас как раз какие-то мобильные приложения раскручивает. Надрались с ним в баре, он и рассказал, что есть человек, который решает вопрос. Вроде как бабка пошептала. Но - не бабка, довольно молодой и адекватный. Очень серьезные люди к нему обращались, и ни разу он их не подвел. Последняя история вообще резонансная. Все видели по телеку про банкира, который позвоночник сломал на ровном месте в Альпах. Вроде, даже не на черной трассе. Вот и помогли ему, оказывается, причем дистанционно. И взятки гладки. Все это по секрету, конечно. Человек же работает на самом высоком уровне.
Получилось все очень быстро, даже не ожидал. И жестко. На той встрече Глеб сидел с покерфейсом, ничего не обещал, сказал, подумает. Он в нашем тандеме спикером был. Но, я так понял, что все уже решено у меня за спиной, Глеб искал повод просто мне рассказать. Я сделал вид, что готов заднего включить, но попросил еще времени подумать. И вот, через пару недель прихожу в офис, смотрю, а он присел на стол к пиарщице нашей, и та что-то ему втирает. Глеб слушает, и вид у него такой участливый. Я сразу вспомнил слова Стирателя. Глеб в жизни никого не замечал вокруг себя, если не было шансов этому кому-то присунуть. К персоналу относился чисто потребительски. По офису не было привычки у него шататься. Аньке, пиарщице, уже за сорок, двое детей, я то в курсе, у кого что в жизни. Точно она не в сфере его интересов.
Поднял глаза на меня, но смотрит как будто сквозь.
- Зайдем ко мне, Борь, - говорит.
Мы зашли, достал свой МакКаллан любимый, двадцатипятилетний.
- Тебе кофе твой нефтеобразный? Нафиг. Давай, накапаю лучше моей микстуры. Да насрать на рабочий день, послушай меня! Борь… У меня никого ближе тебя нет. Бабы есть бабы, я их не считаю. Я себя, может, не всегда достойно вел, ты прости меня. Это наш бизнес, мы его с нуля поднимали. И я именно тебе хочу отписать свою долю. Но ты позаботишься о Нинке и детях.
Смотрю, а у него слезы в глазах. Короче, онкология. Третья стадия уже. Метастазы. Неоперируемо. Я сам чуть не заплакал. Литр МакКаллана выпили за пару часов. Обнимались опять. Глеб сказал, завещание не будет составлять. Мол, доверяет мне и рассказал, что, кому и сколько, на словах.
Сделку оформил знакомый нотариус. А через месяц Глеб уже с кровати не вставал. Весил 76 кило. Это от сотки осталось.
Тупо, конечно, но я позвонил Стирателю и спросил. Он помолчал, потом пробормотал: «К сожалению, Борис, к сожалению. Я же Вас предупреждал». Мы опять были на Вы.
- Остаточек когда сможете передать? Я в Испании сейчас, подъедет мой водитель, Витя.
Я передал остаточек Вите, а Глеб умер еще через три недели. Хоронили на Смоленском кладбище, где снимали фильм Брат. Там уже не хоронят вообще-то, еле удалось пробить участок. Но все решаемо. Крестники мои, Кирюша и Викуля, висели на мне и выли. Прямо у выхода с кладбища стоял новый разноцветный многоэтажный дом. Две тетки в капюшонах гуляли с колясками. Сцена на них не произвела особого впечатления. Я тоже не плакал.
От работы как-то стал отлынивать. В кабинет Глеба кроме меня и уборщицы, никто не заходил, мы там так все и оставили. В сейфе у него почивал полугодовой запас МакКаллана. Код я помнил. Полюбил сидеть у себя и цедить, вглядываясь в мутнеющие за окном сумерки. Лизу я  уволил. Не мог больше на нее смотреть. Иногда звонил Стирателю, но телефон был всегда вне зоны.
Как-то раз я приехал на работу поздно, с бодуна, уже как водится, а на парковке – машина следственного комитета. У лифта – люди с автоматами. Испуганные глаза новой секретарши, никто не работает, согнали в переговорки, головы взволнованные высовываются в коридор. Выемка документов, опечатали серверы. Меня отпустили под подписку о невыезде. Оказалось, знакомый нотариус также безболезненно переписал долю на кого нужно. Через два дня офис снова заработал, но под другим «ООО» и с новыми печатями. В кабинет Глеба въехал посторонний человек.
Тогда я и начал по-настоящему. И вот уже три года не могу тормознуть, поначалу жена со мной возилась, прокапывала меня, в Бехтеревке лежал, но все без толку. Плюнула, тем более, что я переписал на нее и дом и внушительную часть сбережений. Купил однушку в центре и съехал. Детей поначалу забирал на выходные, но потом вылетел с ними в кювет, перевернулись, в крови нашли остаточные, все живы, слава Богу, но Сашеньку оперировали, швы накладывали, неприятная история, в общем, мне по суду запретили их забирать.
Рассказали, что в нашем с женой доме живет Эмилио, мой бывший водитель. Эмиль, конечно, Эмилио это мы так его прозвали. Он хороший парень, не пьет. Дети под присмотром. За рулем ездит сам, так что ничего почти не изменилось.
Я перезнакомился со всеми соседями. Валера, талантливый резчик по дереву с тремя тюремными сроками за плечами, например, живет на первом, в коммуналке с решетками на окнах, чтобы не украли его, видимо. Он у меня частый гость. Если я вырубаюсь, то после его визита обычно пропадают все деньги из карманов. Стас, тот покрепче, штангист-разрядник, работает на мебельном производстве. Он пьет только по выходным. Забегает, сидит, почесывая шею, и постоянно косится на часы, не хватится ли жена. Поллитра убирает за полчаса, четко. В соседних домах меня тоже хорошо знают. Даже участковый со мной один раз выпивал, когда приходил оформлять поножовщину. Иногда я не дохожу до квартиры, падаю прямо на лестнице, и меня затаскивают домой. Знают уже, в каком кармане ключ.
Деньги очень быстро закончились. Оказалось, и у меня и у Глеба почти все было в обороте. Продал всю недвижку, землю, поначалу проценты какие-то капали, но жена тянула на то, на се, все-таки малых четверо, я снимал солидные суммы, плюс крестники. Нарисовались давнишние кредиторы. Раньше не торопили, а теперь вот пригорело. В деньгах ведь самое сладкое – не вещи, не покупки. А возможность манипулировать людьми. Богатство измеряется не суммами. Важно, что денег у тебя больше, чем у всех остальных. Или меньше.
Вскоре продавать стало нечего. Последней ушла ферма, за копейки, и то с трудом, желающих фермерствовать оказалось немного. Потом уже последняя тачка. Отложил и в месяц старался не тратить больше определенной суммы. Ел дважды в день. Отмечал на настенном календаре дни, когда нужно было подстричься, обрезать бороду и подстричь ногти. Все это делал одними маникюрными ножницами. В зеркало старался не смотреть.
В то утро в продуктовый подвальчик 24 часа пришла новая продавщица. Она меня не знала и сказала, что до 10 утра не продаст, так по закону. Без пятнадцати десять я уже стоял в отделе, меня трясло. И тут услышал знакомый голос.
- Кто это придумал, я не понимаю! И почему именно до десяти? То есть без пятнадцати нельзя, а в десять ноль пять уже можно? А в области – так только до семи утра! Они там, видимо, работать не смогут, если не похмелятся. Ой, все Вы продаете, я уверен, и школьникам и беременным. Давайте беременным лучше запретим продавать, толку будет больше! Я-то олигофрена не рожу.   
Стиратель сильно похудел, осунулся. Стоптанные кроссовки Найк, грязный пуховик. Глаза его безумно блестели. Такой большой город, а так сложно спрятаться. Нет, если есть черная банковская карта и черный мерс, тогда легко. Растворишься в отдельных залах ресторанов, прошелестишь по трассе и дальше под шлагбаум, отключишь телефон и возьмешь билет в Марбелью. А когда ты нищий и хочется выпить с утра – никак. Торчишь, как прыщ на лбу, у магазина 24 часа, объясняешь тупой мигрантке на кассе, как надо жить.
Я подошел и положил руку ему на плечо.
- Не узнаешь?
- Неееет, – лицо его разъехалось в заинтересованной улыбке, как будто дальнего родственника встретил.
- Борис.
- О, здорово, Борь! – бегло меня осмотрел, - А я смотрю, у тебя тоже ноль-двадцать-пятая. Так давай объединим усилия и возьмем ноль семь. По деньгам выйдет то же самое.
Я понял, что он меня, все таки, не узнал. Добил на литровую, взяли еще сухарики и анчоусов. Домой не хотел его вести, присели на бетонный парапет. В детсадовский двор с чахлыми кустами с гомоном выкатилась пестрая ватага ребятишек. Как, вообще, дети в центре живут? Чем они дышат?
Разлили по пластиковым стаканчикам, опрокинули.
- Ты меня, видно, все же не узнал.
- Думаешь? – Стиратель на меня не даже взглянул. Мутным взглядом обшарил ржавую железную дверь с домофоном напротив, достал из кармана мятый окурок и прикурил от спички. – узнал, Боря, узнал. И заказ твой помню. Волошнин, Глеб Аркадьевич. Сорок два года. Рак поджелудочной, верно?
- Откуда такие подробности?
- Слежу за судьбой своих… Подопечных.
Безуминка в глазах стала еще ярче. Он почти улыбался.
- Что у тебя с рукой? Почему не наливаешь? Это отчим мой покойный так шутил…
В общем, вскоре после нашей встречи у него не получилось. Схема не сработала. Заказчик был очень серьезный, сумму он объявил вдвое большую («У меня же прайса не было стандартного, по одежке смотрел»), аванс уже потратил, рассчитаться не смог.
- Да и не в деньгах было дело. Клиент очень на меня надеялся, у него начались серьезные проблемы. Поэтому, со мной разговаривали предельно жестко. Он поежился.
Помолчали. Я спросил, как дочка. Оказалось, не виделся с ней уже год. Из испанской школы пришлось уйти.
- Переехали в другой район. Мы же снимали, ипотеку платили за свою стройку, потом стало нечем. Жена не смогла возить, а одну отпускать опасно через полгорода.
Стиратель тяжело вздохнул и медленно потянулся за бутылкой.
Через час мы уже были никакие, сидели на том же месте, иногда вставали, приплясывая, чтобы почки не застудить. Стиратель стрелял сигареты у прохожих, если не давали – вступал в перепалку.
- Нет, ну Дональд Трамп, - вещал, – он реально всех нагнул! Он выебал не только Америку – весь мир! Хотя понятно, что президент там ничего не решает, просто такой… Аттракцион для лохов. То актер, то нигер, то еще кто, но все ж думали, что вот теперь будет баба, а на следующий срок - гей. Логично? И тут большой папа решил на этой карусели прокатиться. Оказывается, все решаемо! Но сколько, сколько он залистал за это кресло, ты представь Борь! Ты это можешь себе представить?
После очередной он вдруг стал смеяться. Хохотал, запрокидывая голову, кричал: - Аххххха-ха-ха-ха! Ооооохххо-хо-хо! Начинался какой-то пьяный фарс.
- Борис. А ты знаешь, что ты лох?
- В смысле?
- Ну, лох, терпила.
- Подбирай выражения, а то палец тебе сломаю.
- Да хоть шею мне сломай. Ты, наверное, мучаешься? Переживаешь за Глеба, думаешь, что это ты виноват? Что ты его стер?
Я похолодел. Стылый бетон под задницей вдруг стал очень ощущаться.
- А это ты – сам себя стер! Милейший, покурить не будет?
А что, он был прав, я сам себя стер. И главное – зачем? Что я выиграл? Продали бы контору, и жил бы сейчас под Псковом с детьми, на ферме. Или развелся бы, и с Лизой. Или хер с ней и с этой Лизой, и с Глебом. Ну, если он кобель такой и на коксе еще все время. Кто она мне? Неужели того стоило? Эти мысли столько миллионов раз прокрутились в голове за последние годы…  Я знал каждое следующее слово бессмысленного разговора с самим собой так же хорошо, как изгаженные ступеньки своего подъезда.
Стиратель выпустил дым и вдруг цепко ухватил меня за плечи.
- Борян, так вот ты – лох, терпила. Кто тебе про меня рассказал, помнишь?
- Саня, одноклассник мой.
- Саааня. И как ты, взрослый мужик, деловой, адекватный, верующий даже, ну, немного, как мы все, мог поверить в эту муйню.
Руки стали ватными. Я ведь могу не только палец сломать. Могу взять за кадык и раздавить. Могу приобнять за голову двумя руками и выдавить большим пальцем глаз. Я так никогда не делал, но нас учили. Да за ухо просто могу так взять, что не вырваться и провезти рожей по асфальту, вымазать в собачьем дерьме.
- Так вот, твой Саня был весь в долгах. Ему уже ногу одну, правую, обещались отпилить болгаркой, а его жены батя – онколог в элитной клинике. И тут твой Глеб обращается туда, сдает анализы. И тот, представь, ради зятька пошел на преступление, нарушил клятву Гиппократа. Заиграл анализы, сказал – нету в крови ничего. А нам слил. Но ты-то как повелся? На костюм? Часы? На эску? Так ее каждый может арендовать, вместе с водилой, оплата по часам. Я предлагал что-то пореальнее замутить, но Саааня твой сказал: Борян у нас всегда был такой, типа мистик, чем больше небывальщины, тем проще ему зайдет. И зашло! Только бабок я так и не увидел. Так что ты за Глеба себя не вини. Прощаю.
Безумные, злые глаза теперь смотрели на меня с ненавистью. Он резко встал и хлопнул меня по спине.
- Лошара!
И спешно побрел, почти побежал, прихрамывая. Невысокий, щупленький.
- Сссстой, сссука! – немеющим языком прошепелявил я, вскочил и сделал даже пару шагов, но, видно слишком резко, начались такие вертолеты, что пришлось плюхнуться обратно на мерзлый бетон.
Стиратель еще не успел уковылять далеко. Я схватил бутылку, прицелился и хотел кинуть ему в голову. Но потом увидел, что мы не допили. Там еще оставалось. Грамм сто, а то и больше.