Из темноты к свету. Часть 2. Глава 6

         - Людмила Петровна, вы нас, конечно, извините, но кого это вы к нам на работу взяли? Разве это работница? Да это же фифа какая-то!– прямо с порога обрушилась на директора бригадирша из цеха плавленых сыров, ворвавшись в кабинет в состоянии истерики.- Вы, наверное, хотите, чтобы мы работали и за себя, и «за того парня»?
         - Ты, Галина Григорьевна, для начала сядь и успокойся, не надо зря нервы трепать ни мне, ни себе,- попыталась предотвратить бурю директриса.
         - Это вы не мне, а лучше бабам моим скажите,- не унималась Галина, стоя перед начальницей в белом халате и такой же косынке, завязанной на затылке. - Где вы её только откопали?
         - Дивчина работу искала, живёт здесь же – на посёлке; муж у неё погиб; ребёнку в первый класс идти. Просила помочь – горе у человека.
         - А с виду и не скажешь!– стояла на своём работница маслосырбазы.- Вырядилась, словно кукла заморская. 
         - Внешний вид ещё ни о чём не говорит,- продолжала держать свою линию Людмила Петровна.- В её трудовой книжке имеется запись о награждении  почётной грамотой и премией. Сама понимаешь, подобные вещи просто так не вручаются. Так что иди и всем передай, чтоб раньше времени не паниковали. Ну а если что, то при желании уволить всегда можно.

         Во время этого разговора Люба как раз находилась в помещении инженера по технике безопасности, расположенном в соседнем здании, без резолюции которого приступить к работе она не могла.
         Одетая в свой любимый, всё тот же, ярко-голубой сарафан, с нарисованными на нём чёрными тюльпанами и с двойной оборкой выше колен, она аккуратно вышагивала от стенда к стенду в чёрных босоножках на высоких каблуках.
        Люба внимательно смотрела на стоящего перед ней инженера, мужчину  средних лет, стараясь уловить и запомнить каждое его слово. Она не сводила с него своих огромных глаз, ресницы которых были так густо накрашены тушью, что казались наклеенными, а чёрные стрелки на веках ещё больше усиливали этот эффект.
        Её бордовые ногти на руках были довольно длинными, а ногти на ногах, окрашенные в ярко-красный цвет, слишком бросались в глаза. Бросалась в глаза и алая помада на её губах.
        Вдруг Люба стала замечать, что голос инженера стал заметно дрожать, выдавая возникшее волнение. Его строгий костюм никак не сочетался со смущением и дрожащей указкой в руке.
         Невольно волнение инженера передалось и Любе, из-за чего она старалась на него больше не смотреть, отводя взгляд в сторону.

         Завершив все необходимые дела, Люба  направилась к выходу и, словно паря по подиуму, скрылась за воротами маслосырбазы. Счастливая, она спешила домой, оттачивая в голове план дальнейших действий.


        - Звезда наша улыбается – значит, работу нашла, - высказала своё предположение Оля, как только её старшая сестра приблизилась к калитке.
        - Угадала,- радостно ответила ей Люба, входя во двор, и тут же поинтересовалась:- А ты что это сидишь и живот поглаживаешь? Случайно не собралась рожать?
        - Не переживай, сегодня только 23 мая, ещё больше месяца до родов, - успокоила сестру Оля.- Лучше расскажи, где ты умудрилась так быстро работу найти.
        - На маслосырбазе,- ответила Люба и присела возле беременной сестры, сидевшей в тени у дома на широкой деревянной скамье, - теперь рядом с твоим мясокомбинатом работать буду. А ещё говорят, что понедельник - день тяжёлый, с первой попытки работу нашла. С завтрашнего дня выхожу в первую смену.
        - И кем тебя взяли?
        - Упаковщицей,- почему-то задумчиво произнесла Люба.- Сказали, что место это случайно освободилось. В прошлом году я с ног сбилась, не могла работу найти, пришлось даже в Армению уехать. Одно хорошо - там я избавилась от домового, который меня на тот свет чуть не отправил.
        - Да-а, история ужасная,- поддержала Оля,- порча у тебя была, поэтому ты и не могла работу найти, а теперь, когда избавилась от неё, сразу всё получилось.
        - Ты права,- согласилась Люба,- я об этом тоже подумала. Очень хочется верить, что моя бывшая свекровь, наконец, оставит меня в покое, и что эту ведьму я больше никогда не увижу.
        - В чём я очень сильно сомневаюсь,- высказала скептически своё мнение Оля и, как окажется позже, она словно в воду глядела.


        К вечеру вся большая семья была в сборе. Первым с работы примчался на мотоцикле Влад - Ольгин муж, а затем, окончив трудовой день, подошли и родители, забрав по дороге своего внука – Любиного сына, которого на соседней улице  присматривала чужая бабулька, нанятая ими за немалую сумму.

        - Что за ребёнок такой невыносимый? Никакого ладу ему не дашь, - возмутилась Валентина Ивановна, зайдя на кухню, чтобы разобрать сумку с продуктами.- Опять бабка жаловалась, в любой момент может снова от него отказаться. Прошлый раз еле-еле уговорили, пришлось предложить ей доплату, теперь сорок рублей в месяц за него отдаём. Она так и сказала: если бы не срочная нужда в деньгах, я бы ни за что не согласилась.
        Готовясь к завтрашнему рабочему дню, Люба сидела на маленькой скамейке у печки и старательно срезала свои длинные ногти, отросшие за время отдыха после её приезда из Армении.
        - Может бабу Нюру попросить? – почему-то спросила Люба, подумав о своей бабушке, матери отца.
        - Да что ты такое говоришь, ей уже семьдесят пять, какая из неё нянька? Прошлым летом мы её уже приглашали, а она вместо того, чтобы за ним присматривать, легла на диван и заснула. Пока она спала, Серёжка взял и по кирпичику пол печки разобрал. Отец взбесился на мать и отправил её обратно домой, ведь ребёнок мог непоправимой беды натворить.
        - Он растёт строптивым и непослушным, он был таким от самого рождения, - сказала Люба,- не понятно, что с ним дальше будет.
        - Плюнули мы на всё и решили определить его в садик,- продолжила свой рассказ Валентина Ивановна,- там как раз начали проводить эксперимент по подготовке детей к первому классу. За ним глаз да глаз нужен был. Бывало, иду на работу и веду его в садик чистенького, наглаженного, а в сумке с собой несу запасную одежду, чтобы на обратном пути его переодеть, потому что к концу дня был он вечно грязный и оборванный, всё под кустами любил шарить. Измучил он их всех, пришлось забрать из садика.
       - Да-а, если бы был Серёга жив, то было бы всё по-другому, ведь Серёжка только его слушался,- невольно вздохнув, сказала Люба.- Он постоянно просит: я хочу, чтобы у меня папа был. Объясняю ему: твой папа умер, но каждый раз слышу ответ: пусть другой дядя мне папой будет.

         И Люба стала рассказывать матери недавнюю историю о том, как стояла она на остановке вместе с сыном, ожидая автобус, который почему-то задерживался,  собрав толпу людей, и как Серёжка громким голосом вдруг выдал ей: «Мама, смотри, вон дядя стоит, пусть он папой моим будет».
         - Я тогда от стыда чуть не сгорела,- сказала Люба, подытожив свой рассказ следующими словами:- Ему отца не хватает, только где его взять?

       «Найти себе нового мужа – дело не простое, в моём возрасте все нормальные ребята уже женаты, да и кому нужны чужие дети?» - подумала Люба, с досадой разглядывая свои остриженные ногти.


        С головой окунулась Люба в новую работу и в первый же день вышла на нужные позиции, чем очень удивила своих напарниц по цеху. К концу смены плавленые сырки она упаковывала в коробки так быстро, будто занималась этим всю свою жизнь.
       Она с радостью спешила на работу и с радостью возвращалась в маленькую  времянку, переделанную родителями в летнюю кухню после того, как много лет назад ими был выстроен на участке долгожданный дом.

         Во времянке одна единственная комнатушка соединялась с крохотной коморкой, бывшей кухней, теперь служившей местом для купания.
         В самой коморке находилась  кирпичная печь, дополненная достаточно большой грубой и дымоходом. Вдоль другой стены располагалась длинная лавка, на которой постоянно стояло ведро с холодной водой и тазик с черпаком, второе же ведро всегда стояло внизу, на забетонированном полу, а на самой печи - алюминиевая выварка, используемая для нагрева воды.
        Здесь же с потолка  свисала трубка, на конце которой был прикреплён краник и распылитель и которая соединялась на крыше с баком, наполненным водой и служившим летним душем, когда вода прогревалась от палящих лучей солнца.
        Ещё в углу этой коморки висел навесной умывальник, с торчащим внизу пестиком и прежде, чем умыться, Любе нужно было налить в него воду.
        Кухней для Любы стал служить, пристроенный к времянке, небольшой коридорчик с земляным полом. Но всё это Любу не огорчало, огорчало её лишь чувство одиночества.

        Любин сынишка остался жить в доме с бабушкой и дедушкой, в спальне, которую когда-то в детстве занимала она сама, а потом и её меньшая сестра, которая теперь вместе с мужем поселилась в спальне родителей.
        Свою сестру Люба видела очень редко, хотя и жили они в одном дворе. Заботы о муже и о только что родившемся ребёнке занимали у Оли всё её время.

        Свои мысли и переживания Люба прятала внутри себя, она не хотела кому-либо раскрыть свою душу, боялась, что её не поймут.
        С каждым днём чувство одиночества всё сильнее давало о себе знать, оно  вонзалось в Любино сердце всё глубже и глубже, жестокость которого была беспощадна. И как только Люба запирала за собой дверь и ложилась в постель, чтобы отойти ко сну, оно тут же начинало безжалостно терзать её душу и выворачивать наизнанку. И тогда, свернувшись калачиком и  долго оставаясь без сна, она беззвучно плакала, заливая слезами подушку и утирая мокрое лицо краем пододеяльника.

        «Я очень хочу, чтобы у меня снова была семья, чтобы был рядом надёжный и любящий муж. Одиночество становится для меня невыносимым, я не хочу больше жить одна, не хочу! Вот и Серёжка отца себе ищет»,- с такими мыслями Люба засыпала почти каждую ночь.
         
        Как-то среди ночи Любу испугал стук в окно. Стекло настойчиво дребезжало, от чего Любино сердце от страха едва удерживалось в груди. 
 
        «Кто это? Что за новости такие?– мучилась она в догадках.- Если собака не лает, значит должен быть кто-то свой».

        Но встать с кровати и подойти к окну Люба всё же не решалась, понимая, что там, под покровом ночи, скрывается особа мужского пола.
        Затаившись, она стала ожидать, когда же прекратится этот осторожный, но довольно настойчивый стук. В конце концов, стук прекратился, но на следующую ночь он повторился снова.

        - Папа, мне нужно поговорить с тобой,- немного смущаясь, сказала Люба  отцу, оттянув разговор до позднего вечера.- Тут такое дело.., кто-то по ночам стучит в моё окно и..,  мне страшно, боюсь я.

        Отец молча сложил развёрнутую газету, которую в это время читал на кухне, расположившись у печки на маленькой самодельной скамеечке, сделанной им собственноручно. С ответом он явно не спешил, видно услышанная новость ему сильно резанула слух. Дочь тоже молчала, ожидая родительского решения.
        Отложив газету, Николай Иванович сдвинул брови и, исполненный негодования, произнёс:
        - Ты, дочка, успокойся и иди ложиться спать. Сегодня ночью я обязательно всё выясню.

        Люба, покинув дом, направилась во времянку. Спустя некоторое время  Николай Иванович вызвал на кухню свою жену, чтобы ввести её в курс дела и обсудить план дальнейших действий.
       - Всё же будет лучше, если я спрячусь под калиткой, она сплошная и меня за ней видно не будет,- вынес своё окончательное решение хозяин дома.- Уверен, что этот негодяй проникает во двор с улицы, перепрыгивая через забор, вот тут-то  я его и встречу неожиданно – кулаком между глаз.
       - Коля, боюсь я за тебя. Кто знает, что у него в голове или в руках будет? – не унималась жена.- Давай договоримся, что как только я услышу подозрительный шум, то сразу же включаю на улицу свет и выскакиваю на помощь с кочергой.
       Николай Иванович рассмеялся, но согласие дал и, выкурив последнюю сигарету, отправился на «ночной дозор», усевшись под железной калиткой.
       Свой пост заняла и Валентина Ивановна, расположившись на табуретке у окна возле входной двери. Время шло, но неизвестный гость появляться не спешил.

       Наконец-то, Николай Иванович услышал чьи-то шаги, приближающиеся к калитке со стороны улицы. Из будки, стоявшей рядом, сразу же вылез пёс и стал  приветливо вилять хвостом, отзываясь на чей-то шёпот. Таинственный гость бросил что-то из еды собаке прямо под нос, и она, не раздумывая, тут же принялась уплетать подкинутый ей деликатес.

       «Точно, это он ему сырое мясо швырнул,- подумал Николай Иванович, сидя под калиткой и крепко сжимая левый кулак.- Видно этот гад не раз сюда приходил псину прикармливать, чтобы не гавкала на него».

        Вдруг рядом с Николаем Ивановичем приземлился какой-то субъект, перепрыгнувший через забор рядом с калиткой, и уже хотел было направиться по дорожке к летней кухне. Однако он не успел сделать даже шага, так как хозяин дома пулей вскочил на ноги и изо всей силы врезал левым кулаком ему прямо под правый глаз.
       Не дав ночному гастролёру опомниться, Николай Иванович схватил его за грудки и стал трясти, выражаясь очень крепкими словами.
       Одновременно с возникшей потасовкой на крыльце загорелся свет, и из дома выскочила Валентина Ивановна, держа в руке длинную кочергу. Но потом она резко остановилась, когда увидела, как муж выталкивает со двора за калитку какого-то парня, понимая, что опасность супругу не угрожает.

       - Ты кто? Ты чего к моей дочери повадился?– негодовал Николай Иванович, вцепившись в парня, словно клещами.- Немедленно говори, иначе сейчас сдам в милицию. Последний раз спрашиваю, ты кто?
       - Мы работаем вместе,- не смело и растерянно ответил молодой человек, - нравится она мне, но об этом она не знает. Я как раз и хотел ей всё рассказать.
       - Значит, так... Духу твоего, чтоб здесь больше не было! Чтобы ни на шаг к ней не приближался! Узнаю – пожалеешь, что мать родила,- как можно сильнее пытался припугнуть парня Николай Иванович.

        Валентина Ивановна некоторое время продолжала стоять у крыльца, на всякий случай, прислушиваясь к мужскому разговору, доносившемуся к ней обрывками. Затем она присела на скамью, что стояла рядом вдоль стены и стала ожидать конца всей этой истории.
        - Ну надо же, настоящая комедия!– рассмеялась Валентина Ивановна, выслушав подробный рассказ мужа.- Ты, Коля, только не говори дочери, что они  вместе работают, не нужно ей этого знать.
        - Ты права, этого ей знать не стоит,- поддержал Николай Иванович жену и, забросив в огород окурок от только что выкуренной сигареты, встал со скамейки и сказал:- Пошли спать, а то вставать скоро, а мы ещё и не ложились.

         
        Утром следующего дня Люба случайно столкнулась в цехе с водителем погрузчика, молодым человеком примерно её возраста, который завозил на поддоне большие круглые головки обезжиренного сыра, необходимого для производства плавленой сырковой массы.
        Поставив поддон у моечных ванн, в которых эти головки сыра должны быть вымыты и нарезаны, он попытался быстро покинуть цех, но не успел.
        - Сергей, что с тобой? Кто тебя так разукрасил?– спросила Люба, подойдя к погрузчику поближе, когда увидела его заплывший глаз на фоне огромного синяка.
        Светловолосый и худощавый парень, всегда весёлый и юморной, вдруг растерялся и, втянув голову в плечи, ответил смущённо, но с иронией:
        - Чёрт меня попутал, вот и врезали мне хорошенько.
        Его погрузчик тут же тронулся с места и скрылся вместе с ним за воротами цеха.
        К парню Люба отнеслась с большим сочувствием, даже не подозревая, что он был в неё тайно влюблён. Она знала, что он женат, поэтому подумать о подобном ей даже в голову не могло бы придти.


        Дождавшись субботы, Люба встала очень рано, чтобы в выходной день отправиться в гости к Надежде Павловне, ставшей для неё близким и родным человеком.
        Любе очень нравилось приезжать к этой женщине, хотя и была она уже  довольно преклонного возраста. Всегда весёлая и открытая, она напоминала  маленькую уточку, покачивающуюся при ходьбе со стороны в сторону. Именно ей Люба могла доверить все свои чувства и секреты, особенно за стопочкой крепкого самодельного напитка, приготовленного ею из плодов, выращенных на собственной даче.

         Ходить в гости к своим знакомым, сверстницам и подругам  Люба резко перестала по двум причинам, первая - все они имели мужей, а вторая – она была одинокой. При каждом удобном случае мужья их всячески пытались навязать Любе  свои тайные отношения. Допустить такое она не могла, поэтому свои хождения по гостям прекратила, никому ничего не объясняя.

        Другое дело – Надежда Павловна, которой исполнилось 72 года, с ней у Любы подобных проблем не возникало, потому что муж её – Любин дядя, родной брат отца. Не так давно Василий Иванович расстался с женой Марией и, покинув Днепропетровск, прибыл в Новую Каховку, где и познакомился с этой женщиной.
       Не смотря на то, что Надежда Павловна старше Василия Ивановича  на четырнадцать лет, она всё же решилась на сожительство с ним.
       Люба не осуждала её за такое решение, потому что на себе испытывала чувство одиночества и знала не понаслышке, как тяжело быть одной, как тоска съедает изнутри, заживо выгрызая все внутренности.

         Люба обещала Надежде Павловне приехать сегодня пораньше и помочь собрать на даче сливы, виноград, чёрную рябину и всё остальное, в чём будет необходимость и на что хватит времени.
         Сентябрьский денёк выдался солнечным и довольно тёплым, он обещал Любе дать им возможность плодотворно потрудиться, а вечером хорошо отдохнуть, ведь ехала она в гости с ночёвкой.

         Субботний день приближался к обеду, работа на даче кипела полным ходом, а в это время...

        К  посёлку, в котором Люба жила со своими родителями, уже подъезжала её ненавистная свекровь, преодолев расстояние почти в шестьсот километров. 
Автобус проезжал мимо школы, в которой учился её внук, поэтому, выйдя на остановке, она направилась прямо к нему, чтобы забрать его из школы. Но больше всего Тамаре Григорьевне хотелось пообщаться с его учительницей, будучи сама педагогом и директором школы...
        - Ребёнок просто неуправляемый, он не поддаётся никаким требованиям и замечаниям,- жаловалась молодая учительница,- творит, что захочет. Во время урока может ходить по классу и разговаривать, а может встать и из класса выйти и снова войти, или вообще не вернуться. Я однажды не сдержалась и накричала на него, а он мне и говорит в ответ: ты, обезьяна, не ори! Весь класс взорвался смехом, и урок почти был сорван.

        Можно было только представить, сколько грязи вылила Тамара Григорьевна на свою невестку, обвиняя её в плохом воспитании внука и во всех других грехах.
       
       Приблизившись к дому сватов, войти во двор свекровь не решилась, она боялась лающей собаки, которая хотя и была на цепи, но доставала почти до самой калитки. Увидев незваную гостью, Ольга с матерью переполошились, понимая, что приехала Фомичёва не просто так, а чтобы совершить очередную гадость.
       Оля сразу же спряталась в своей спальне вместе с двухмесячным сынишкой, а Валентине Ивановне пришлось отдуваться сразу за всех, но она скрывать и не пыталась, что была не в духе.

       Тамара Григорьевна сидела  на кухне с виноватым видом, искоса поглядывая на недовольную сваху, и только единственный, кто был рад её приезду, это внук, который не отходил от неё ни на шаг.
       - Бабушка Тамара, а бабушка Валя правду говорит, что ты ведьма?
       Валентину Ивановну, словно кипятком кто ошпарил, а гостья, как ни в чём не бывало, даже глазом не повела.
       - Ой, внучек, это бабушка ошиблась,- ответила она с какой-то странной улыбкой на лице и тут же стала гладить Серёжку по голове.- Ты учись хорошо...

          Больше всего Фомичёвой хотелось встретиться со своей невесткой и то, что Люба куда-то уедет, да ещё и с ночёвкой, она никак не ожидала. Висевший на двери времянки навесной замок не давал ей проникнуть внутрь, лишая её возможности сделать очередное злодеяние. Вынашивая свой коварный план, она, в конце концов, решила действовать через внука, разбудив его на рассвете.

          - Серёжа, просыпайся, я очень хочу посмотреть, как мама твоя живёт. Ты, случайно, не знаешь, где она ключ от замка кладёт?
          - Знаю, бабушка... видел я его... на кухне...  на маленьком окошке лежит... очень высоко,- пробормотал сонный ребёнок.
          - Тогда вставай потихоньку, чтобы никого не разбудить,- стала подговаривать внука Тамара Григорьевна.- Пока все спят, пошли, откроем дверь. Это будет наш секрет, никому об этом не говори. Понял?
          - Ага...  понял...

          Ранним воскресным утром, пока все спали, Серёжка подставил табуретку и, стащив с высокого подоконника ключ, выскользнул из дома, направившись к бабе Тамаре, ожидавшей его недалеко от времянки. Запустив бабушку внутрь помещения,  сам он остался на страже, как она ему и повелела.

          Тамара Григорьевна очень торопилась, ей нужно было успеть на рейсовый автобус «Херсон – Донецк», чтобы к вечеру добраться домой и в понедельник выйти на работу. Николай Иванович уже был готов для того, чтобы проводить сваху до автобуса. Но прежде чем уйти, ей нужно было завершить свои тёмные дела.

          Направившись прямым ходом к двери, за которой спала Оля с Владом, она потихоньку пробраться в их спальню. Сквозь сон Оля услышала какой-то шорох и попыталась открыть глаза, но не смогла.
          - Оля, не вставай, не надо,- услышала она голос Любиной свекрови,- я уезжаю, до свидания.
          Разумом Оля понимала, что надо встать и проводить, хотя бы попрощаться с ней, но подняться не было никаких сил. Продолжая лежать с закрытыми глазами, она словно куда-то провалилась, и её сознание мгновенно отключилось...

          Проснувшись, Оля встала с постели и вышла из комнаты на кухню. Неожиданно в области желудка что-то подвернуло, и появился приступ тошноты, вызывающий позывы рвоты, которые она попыталась сдержать. Но появившиеся спазмы в кишечнике резко вызвали диарею, и Ольга пулей выскочила на улицу, где за углом времянки находился туалет.         
          Задержавшись в нём на какое-то время, Оля вдруг услышала звуки рвоты, издаваемые её мужем, которые доносились к ней со стороны огорода, весь край которого был засажен высокими и цветущими розами.
         
         - Ну, старая падлюка! Это её рук дело! – кричала Ольга, мчась в дом.
         Сообразив, что к чему, она бросилась в спальню и, приподняв коврик, лежащий у кровати, обомлела – под ним было насыпано что-то чёрное, похожее на землю...

         Возвратившись из гостей, Люба тут же была огорошена новостью, рассказанной матерью и сестрой.
         - Повезло тебе, сестричка, избежала ты ведьмы своей.
         - Да уж, точно повезло, только видно от неё не избавиться до самой её смерти,- ответила Люба, призадумавшись.- А ведьмы, говорят, живут долго.

         Закончив разговор, Люба взяла свой ключ, хранившийся в доме у родителей, и отправилась к себе. Отомкнув замок, она вошла внутрь времянки и, бросив сумку на стул, неожиданно для себя решила прилечь на кровать прямо поверх покрывала, потому что вдруг почувствовала странную тяжесть во всём теле.

         «Наверное, после вчерашних трудов на даче,- подумала Люба, - хотя с утра ничего подобного не чувствовала».

         Полежав пару минут, к её горлу подступила тошнота, и появились в животе те же боли, а ещё через пару минут она уже летела в туалет на всех парусах...

         - Оля, мне плохо,- страдальческим голосом пожаловалась Люба, разыскав сестру в спальне, укачивающей своего маленького Женьку,- думала, что из туалета не выйду.
         - Значит, тебе она тоже гадости насыпала,- сказала Ольга и дала совет: - Иди и ищи, во все щели заглядывай.

         Люба заглянула в коляску и стала внимательно разглядывать малыша.
         - Какой он стал большой и хорошенький, вылитый Влад.
         - Не удивительно, ему тринадцатого сентября уже два месяца будет, каких-то пару дней осталось,- ответила Оля и, увидев, как Люба скривила лицо, спросила:- Что, звезда, совсем плохо?
         - Не то слово,- ответила сестра, скорчившись от боли.

         Куда Люба только не заглядывала, но никаких следов пребывания своей свекрови найти не могла. Оставалась не просмотренной только кровать. Подняв вместе с покрывалом одеяло, она заметила на белоснежной простыне что-то чёрное, насыпанное под подушкой.
         Люба осторожно её подняла и не могла поверить своим глазам – под ней лежала земля...

         - Мама, как свекровь могла попасть ко мне во времянку, если она была заперта на замок? Она что, в мышь превращаться может?
         - Этого не может быть, она всегда была в нашем поле зрения,- ответила растерянная Валентина Ивановна.- Почему ты вдруг решила, что она была у тебя?
         - Потому что я нашла причину моей внезапной болезни,- дрожа от волнения, Люба старалась собраться с духом, чтобы сообщить матери ужасную новость: - У меня под подушкой насыпана земля. Как она там оказалась? У Ольги под ковриком тоже земля была насыпана. Это могла сделать только эта ведьма! Ненавижу её! Ненавижу!

        У Любы на глазах выступили слёзы. Она переступила через порог и вошла в кухню, чтобы присесть на маленькую скамеечку и немного прийти в себя.
        Валентина Ивановна с сочувствием взглянула на дочь. Положив нож рядом с горкой нарезанного лука, она присела на стул, стоявший у стола, и с растерянным видом вдруг произнесла:
        - А-я-яй! Что же я, глупая, наделала?
        - Мама, ты о чём? Что случилось?
        - Когда после гибели Сергея ты ещё жила там, Фомичёвы письмо нам прислали, что приехать собираются и спрашивали нас, что нам привезти. Я отцу и говорю, напиши им, пусть земли с Сергеевой могилы горсточку привезут, а они целое ведро припёрли. Раскидала я её по всему огороду, даже и не подумала, что эта ведьма могла на ней наколдовать.
        - Какой ужас! Мама, надо срочно что-то делать!
        - А ну-ка, зови сюда Серёжку, сейчас узнаем, где собака зарыта,- подала мать идею дочери.

        Затащив сына с улицы на кухню к бабушке, Люба стала его допрашивать, однако добиться что-либо от него не могла, он недовольно хныкал и упорно молчал, пытаясь снова улизнуть к своим друзьям. Тогда за дело принялась Валентина Ивановна.
        - Так, Сергей, ты должен мне всё рассказать, иначе я на тебя обижусь, и наша дружба на этом закончится. Говори, баба Тамара заходила к маме во времянку?
        Опустив голову, внук насупил брови и сказал, не поднимая глаз:
        - Она хотела посмотреть, как моя мама живёт.
        - А как она вошла? – удивилась бабушка Валя.
        - Она ключ попросила, и я ей дал.
        - А откуда ты знаешь, где ключ лежит?– ещё больше удивилась Люба.
        - Я видел его,- шмыгая носом, ответил Серёжка и стал во всех подробностях рассказывать об их утренней вылазке.

        Всё стало на свои места. Прояснив ситуацию, две сестры немедленно отправились в соседний посёлок, находившийся в районе железнодорожной станции.  Жила там тётка Клава, снимавшая людям порчи, у которой однажды пришлось побывать и Ольге.
        - Пока твоя свекруха торчала у нас, мой Женька плохо спал, плакал постоянно, орал,- жаловалась Оля своей сестре, увеличивая скорость шагов.
        На соседний посёлок они шли пешком, рассчитывая минут через тридцать оказаться на месте.
        - Оля, а эта тётя Клава, она точно денег не берёт?
        - Точно,– ответила Ольга и добавила:- Она берёт только продуктами – кто что даст. Так что баночка мёда будет ей за счастье. Я вот думаю, что нам делать с кофтой, которую твоя свекруха у нас на вешалке забыла?
        - Мне кажется, что она её специально оставила,- высказала своё предположение Люба.- Надеюсь, что эта тётя Клава нам всё расскажет и подскажет, что делать.

        - Да, девчата, родственница ваша не просто так приезжала, ищите порчу в своих постелях. Вы ещё легко отделались, так что пейте водичку, которую я вам наговорила,- сказала целительница и, отставляя в сторону две банки с водой, в которых плавали разбитые сырые яйца, использованные при отчитке, обратилась к Ольге:- Мужу своему не забывай тоже воду давать пить... Не  оставит она вас в покое, а отделаться от неё практически не возможно, вам постоянно придётся за помощью обращаться.
        - Она у нас кофту свою забыла, оставила на вешалке висеть, не знаем, что с ней делать,- продолжила разговор Оля.
        - Срочно сжечь! И не забывайте читать молитву «Отче наш» пока гореть будет,- дала указания тётка Клава,- только стойте так, чтобы дым на вас не попадал.
        - А у нас нет такой молитвы,- сказала Люба и поинтересовалась:- Где нам её взять?
        - Не волнуйтесь, я вам дам переписать.

        Вернулись домой девчонки ближе к вечеру. Владик уже был дома, ему на воскресенье выпала рабочая смена, которую он еле отработал из-за плохого самочувствия.
        Ольга первым делом схватила с вешалки ненавистную ей кофту и уже собиралась выскочить во двор, как вдруг её окликнула мать:
        - Ольга, ты что это надумала? Зачем кофту взяла?
        - Сейчас палить её буду!
        - Не вздумай! Что я ей скажу, когда она приедет, куда кофта делась?
        - Прикинешься и скажешь, что никакой кофты не видела,- выдала на ходу Ольга и скрылась за дверью.

        Забежав на огород, Оля швырнула кофту на кучу пепла, оставшегося после  сжигания мусора, собранного от уборки урожая. Потом она поспешила в сарай и вернулась назад с банкой, наполненной бензином. Люба подошла, когда сестра поливала кофту горючей жидкостью.

        «Богатая кофта, красивого светло-серого цвета, да ещё и пуховая, - подумала Люба,- такую даже палить жалко».

         Влад тоже подошёл, он появился в тот момент, когда Оля зажгла спичку и поднесла её к зловещей кофтёнке.
         Зрелище было необычное: вязаная вещь стала превращаться в твёрдый пласт, похожий на кусок кожи, который постоянно изгибался, словно живой, напоминая змеиную изворотливость. Дыма было столько, словно подожгли кучку сырой листвы. Он был тёмным и клубился, извиваясь вместе с плавящимся куском. Две сестры наблюдали за происходящим с замиранием сердца и читали молитву.
         Они стояли втроём и смотрели до тех пор, пока от прежней кофты почти ничего не осталось.
         - Какой ужас! Как такое возможно?– спросила Люба, обращаясь к Владу и Ольге.
         В ответ стояла тишина, каждый из них думал о своём, всматриваясь в догорающий плавящийся комок – от прежней кофты ничего не осталось.

          «Этой ведьме придётся противостоять до бесконечности, она никогда не оставит меня в покое,- размышляла Люба.- Ладно, пусть она меня ненавидит, но  что ей нужно от моей сестры?.. Я чувствую, что ей нужна именно моя смерть, только тогда она успокоится».