Из объяснительной машиниста автовышки Чушкина И. А

      Мы прибыли на место производства работ к 10 часам и по всему должны были успеть до обеда. Я сделал пробный подъём и спуск люльки – всё работало. Ёжиков залез в люльку, и я поднял его. Он вылез на крышу и крикнул мне, что почему-то забыл лопату. Он какими-то словами объяснил, почему, но мне эти подробности были без интереса. Я поднял ему лопату, и он стал чистить от снега крышу, как я понимаю. Я сидел в кабине, потому что у меня не было ватных штанов, а на улице был хороший мороз, с ним и ветер. В кабине было тепло, и я задремал. Наверно, Ёжиков что-то сбросил мне на крышу. Я вылез из кабины, погрозил кулаком и отчистил его за то, что он может поломать машину. Вообще-то Ёжиков стоял в люльке и кричал, чтоб я его спустил. Я еще раз погрозил ему и перевёл рычаг, но люлька не двинулась. По-видимому, он поломал-таки машину. Я натянул шапку на уши, защищаясь от ветра, и больше не слышал Ёжикова. Опасаясь, что вышка с люлькой придёт в свободное падение, я больше не делал попыток опустить люльку, а пошел в кабину звонить мастеру Коршунову, потому что на улице пальцы замерзали, да и уши были закрыты. Коршунов был недоступен. Я выглянул и увидел, что Ёжиков вылез из люльки обратно и ходит по крыше. Вообще-то у него были ватные штаны и валенки, так что чем он там был недоволен! Тем более я знал, что у него всегда было чем ещё согреться. Это мне за рулем нельзя. Тут  позвонил Коршунов, и я сказал ему, что вышка не опускается. Он принялся орать на меня, будто от его акустического воздействия она придет в движение. Я на всякий случай попробовал. Не пришла.  Я хотел ему сказать об этом, но он уже отключился. Ёжиков ходил по крыше. А что еще ему было делать? Он ходил, я сидел. Так мы провели с полчаса, пока не приехал Лаврушкин на своей автовышке. Он хмуро зыркнул на меня и принялся нудно недовольно ворчать. Конечно, в гараже сидеть приятнее. Он закрепил машину и начал подъём. Но люлька остановилась на середине. И ни туда  ни сюда. Ёжиков зло сплюнул прямо на шапку Лаврушкина. Тот погрозил ему и рявкнул, что вообще тогда не поднимет. Но люлька итак никак не поднималась. Я подумал, а не может ли Ёжиков из верхней люльки спрыгнуть на нижнюю, а потом спрыгнуть на землю, в тот сугроб, который он навалил с крыши? Но вряд ли. У Ёжикова вообще кривые ноги – промахнётся. Потом мы с Лаврушкиным стали спорить, кто будет звонить Коршунову. Никто категорически не соглашался. Ёжиков махал руками. Я предложил ему попрыгать, только отойти от края крыши подальше для соблюдения техники безопасности. Коршунов позвонил сам. Он вообще заботливый человек, хоть и Коршунов. Мы-то все знаем, что в гараже у нас три автовышки, только машинист третьей был в отпуске. Но через какое-то время Коршунов приехал сам. Ёжиков что-то отплясывал на крыше, наверно, у него было много, чем согреться, или наоборот. Я предложил Коршунову внести в комплект инструмента  или аптечку первой помощи флакон с термоактивным веществом емкостью хотя бы двести пятьдесят, но Коршунов сунул мне в нос свою грязную однопальцевую рукавицу. Я спросил, почему он использует такие рукавицы, на что он мне сунул туда же вторую, такую же однопальцевую и ещё грязнее. Вот так у нас экономят на средствах индивидуальной защиты. Это я ему решил припомнить при случае. Мы с Лаврушкиным отогнали от крыши наши вышки, и Коршунов начал подъём своей. Ёжиков замер. Он даже лёг на крышу и смотрел вниз. Люлька поднималась. И поднялась. Но мы-то знали, поэтому преждевременно не рукоплескали. Ёжиков сполз в люльку. С замиранием сердца я смотрел, как Коршунов переводит рычаг. Люлька дёрнулась и пошла вниз. Ёжикова мы вытаскивали из люльки втроём. Тут-то это и случилось, хотя я сказал Коршунову, что мы с Лаврушкиным справимся, ну, так он считал себя не только самым главным, но и самым сильным, самым ловким и ещё каким-то самым, а сам поскользнулся и так ударился головой в обод люльки, что сломал палец на правой руке. После этого он на память зачитал инструкцию по технике безопасности, хотя мы и её прекрасно знаем, правда, не с теми словами, которые он использовал - он больше употреблял сокращения и междометия. На морозе вообще гласные неудобно произносить. Так мы и без гласных понимаем, кому куда нужно при случае идти, что там делать и кого и чем благодарить.