Библиотека-3. Правда

Библиотека появилась в следующей квартире нашей семьи — на улице Правды. Смешное, между прочим, название для улицы, не находите? Объяснялось оно тем, что в дальнем ее конце стояло огромное конструктивистское здание редакции главной газеты страны. О каждом доме по этой улице я могу что-нибудь  рассказать, как и обо многих домах в соседних с ней переулках... Впрочем, успеется... Может быть...
А квартира… Это было первое московское жилье нашей семьи, состоящее более чем из одной комнаты. В сущности — из двух. Архитектурных особенностей было две. Длинный и широкий коридор и необычайно большая кухня, аж в десять квадратов.
Про кухню потом, поскольку библиотека образовалась не в ней, а именно в коридоре. Он был для этого создан самой природой —  не короток и широк.  От пола до потолка вдоль обеих стен поднимались книжные полки со сплоченными рядами преимущественно темно-зеленых корешков… Входная дверь и двери в комнаты утоплены в эти полки — походишь как через арку… Торжественно... Солидно… Мрачно… Где находились все эти книги, до того, как они приземлились в нашей новой квартире, про то мне неведомо. Большинство книг были изданы на излете 50-х.  Где они обретались все это время? В каких палестинах...  По малолетству я не придавал значения факту возникновения нескольких сотен томов буквально из воздуха, а теперь стало интересно… Но спросить некого...
Лирическое отступление автора. Друзья мои, храните воспоминания! Даже бесполезные и ничтожные. Придет время, когда будущее перестанет для вас быть достижимым, и тогда именно они, обрывки прошлого, станут вашим главным богатством… Да. Так вот.
Библиотека эта, в сущности, была ужасна.  Хотя, если брать в расчет ту роль, которую она сыграла в истории мировой цивилизации, я бы не был столь категоричен. Однако — ужасна. Случайный подбор многотомников. Был оранжевый Лопе де Вега, но Шекспира почему-то не было. Томас Манн, Всеволод Иванов, Эптон Синклер, неподъемные и, да простят меня люди, мало читаемые,  многопудовые собрания русской классики: Тургенев, Лесков. Толстого не было. Впрочем не было только Льва, а вот Алексей, наоборот, присутствовал. Были там Джек Лондон, двенадцатитомник Жюль Верна, шеститомник Майн Рида без четвертого тома... Сразу понравившиеся «12 стульев» и оцененный много позже «Золотой теленок». Двухтомник Гашека со Швейком, на первых порах привлекший только простыми и точными рисунками Йозефа Лады. Некоторые, я с самоуверенностью художника-самоучки тайком, раскрасил цветными карандашами. Никто, надо сказать, не заметил. Наверное раскрасил хорошо. Много чего было, и хотя что-то потом стало частью моей жизни,  большая часть так и осталась нераскрыта, и я не испытывают от этого неудобства.
Отвлекусь…
Была и еще одна библиотека в доме. Она занимала одну коротенькую полку в нашей с братом комнате. Это была его библиотека. Тщательно подобранные книги молодого интеллектуала начала 60-х... «Хищные вещи века», сборник «Новая сигнальная» с «Далекой радугой», Лем «Сумма технологии», белый корешок без единой буковки — посевовское издание «Доктора Живаго», толстый покетбук с невероятно красивой картинкой на обложке — человек с ярко-синими глазами в сложном одеянии — «Дюна» на английском… Я отвлекся. Вернемся в коридор. Все главное — там.
В этом коридоре перед этими книгами в начале октября я стоял на коленях. Я стоял на коленях и молился первый раз в жизни. Никогда не бывавший в церкви первоклассник, почти октябренок, я молился. Молился о том, чтобы все было хорошо. Никто из моих друзей, да, наверное, никто из моих сверстников почти октябрят, да и вообще никто из очень многих не знал того, что знал я...
Я ходил в школу и учился рисовать палочки и крючочки. Но, кроме этого, вокруг происходило и еще что-то. Взрослые разговоры часто собиравшихся у нас друзей семьи стали тревожны и напряженны. Звучали слова «Куба», «Америка», «ракеты» и самое страшное из них - «война». В те времена для всех взрослых это было особое слово, его произносили почти шепотом, чтобы не дай бог накликать... Я не знал, что происходит, но догадывался, что это нечто ужасно. Контр-адмирал дядя Миша, работавший в минобороны, уверенно держа рюмку, понизил голос:
- Такие документы идут, что я сам их на машинке печатаю. Даже секретарше де могу доверить…
Именно от него я впервые услышал слова «атомная война». Не «атомная бомба» - про нее я слышал, а целая война. Я был поражен. Все, что меня окружало стало вдруг таким зыбким. Все что было или когда-то было важным для меня: жестяной самосвал, первый и последний велосипед, художник Йозеф Лада, мама, папа, брат, дядя Ваня, тетя Алла, я сам — все это в любой момент могло разлететься в пыль под порывом горячего ветра...
И вот однажды, после школы, я, неспособный держать в себе накопившийся ужас встал в коридоре на колени и как мог просил о главном. Дома никого не было и поэтому я уверен, что никто меня не слышал. Я просил, чтобы не было войны. Не знаю, к кому я обращался, но, видимо, мои слова были услышаны кем надо. «Карибский кризис» как-то неожиданно быстро и ко всеобщему облегчению рассосался. Теперь об этом можно читать в книжках. Но ни в одной из них не будет ничего о главном — о том, что все разрулилось, благодаря мне. Думаю, что не я один молился в те дни, но я абсолютно уверен, хотя я вообще-то редко когда бываю в чем-то абсолютно уверен. Так вот, я абсолютно уверен, что это именно моя молитва попала куда надо. Не знаю откуда такая убежденность и не хочу разбираться в этом. Я просто знаю, что это так, что мир существует благодаря мне и... и... и, может быть, мне еще раз помолиться? Уже пора...
Да вот беда, нет уже той библиотеки в коридоре... Да и мальчика того тоже нет...