Буффпротест. Глава 8. Часть Первая. Театр и вешалк

Театр и вешалка

Как можно угодить в столь нелепую ситуацию, думал Сатарп, это же надо, задушен подушкой.
А заказчик никто иной, как просто сроднившийся с ним делец из фирмы предоставляющей услуги охраны.
Как же он далек от этой возни в муравейнике, как же высоко он воспарил над этим идиотским миром, где все пытаются съесть друг друга.
Зевнув и потянувшись, он встал с своей уютной постели, и подошел к письменному столу, на котором находилась занимательнейшая игрушка- три золотых колокольчика на подставке, которые так задорно звонили по утрам, что всегда поднимали ему настроение. Вот и сейчас он не удержался от того, чтобы ударить небольшим металлическим молоточком по крайнему, самому большому колокольчику, и по комнате разлился чудестный звук.
Сатарп улыбнулся, для него, привыкшего к оффициальным раутам и дежурным, неискренник улыбкам каждый искренний звук, каждая натуральная трель соловья казалась чем-то особенно дорогим, примерно таким же дорогим как хруст банкнот и звон монет.
Не зря всё-таки китайские мандарины любили заводить птиц в клетках, и купцы соревновались за право преподнести такой драгоценный подарок. Было в природе когда-то что-то чистое, думал Сатарп, пока он не устроил из нее свою делянку, было и в человеке наверняка было нечто красивое и дорогое сердцу любого ценителя, пока дельцы и вожди не сделали из него безгласного раба.
Сейчас же мир напоминал ему кривляния, он не верил своим слугам, не верил ни одному человеку, который признавался ему в преданности. Как он мог верить, особенно с учетом последних событий.
Сегодня он решил отложить любые дела, пока все не уляжется. Из соседней Эмстии должен приехала довольно известная театральная труппа, и он решил посетить их представление.
Для этого он уже заказал новый костюм с атласными отворотами, перчатки, ботинки, он хотел произвести шикарное впечатление на лантивийского жителя, хотя подсознательно и понимал, что во-первых средний избиратель ни в коем случае не посетит театриз-за дороговизны (с учетом нововведенных налогов платить за свои развлечения стало не всем под силу), ну а во-вторых когда Сатарп посещал театр, он встречал на премьере многих чиновников, появление которых считать совпадением было бы ну уж очень странно. У Сатарпа появились даже подозрения, что на самом деле чиновников просто свозят в театр скопом, однако переговорив с некоторыми из них, он понял, что все обстоит на самом деле не совсем так.
Как грифы слетаются на павшее животное, так и данные чиновники надеялись что-то для себя выгодать, что-то урвать, будь то должность, или очередной заказ, будь то налоговую поблажку, либо назначение в чиновнический штат очередного родственника. Они дрались за пиджак начальника, уничтожали друг друга из-за этого.
Вот так и получалось. Билеты пачками скупали себе чиновники, а любям оставалось сущая мелочь.
Но, в конечном итоге возможно сценарий хоть как-то скрасит такую серую и мещанскую действительность?
Впрочем, и на это он не особенно надеялся. Порой, когда Сатарп задумывался о таких вещах, он становился в душе ярым революционером.
Но обещанное посещение требовало сегодня обязательности. Нельзя было показать свою слабость, свой страх.
После убийства мэра, которое, естественно наделало шумихи в желтой прессе, многие обвинили королевскую гвардию в недолжном исполнении своих обязанностей, никто не стал разбираться в том, что по-настоящему охрана у мэра была своя, потому что тот не хотел особенно сотрудничать с Сатарпом.
Вообще стоит заметить, что каждый из них, и Сатарп и Мэр понимали, чем занимается на своей должности другой, но при этом старались не мешать, отлично понимая, что не стоит забирать любимую косточку у собаки, если у тебя есть сочный кусок мяса.
Но в случае, когда происходили всякие подобные неприятности, вполне логично предположить, что найдутся и те, которые обвинят другую ветвь власти во всем, включая в падении соперника на ледовой площадке, когда тот вышел покататься на коньках.
Поэтому сегодня он решил не рисковать, более того, он договорился с конферансье, что выступит на мероприятии с ободряющей речью, которое газеты воспримут как ободрение граждан, а на самом деле станет сигналом для местных чиновников, чтобы они не боялись и оставались на своем месте.
Да, Сатарп отлично умел отделять среды, воспринимать аудитории, и подбирать слова для каждой из оных.
Сатарп долго примерял свой дорогой полосатый галстук, потом заколол его красивой золотой иглой в виде жука, посмотрел на себя в зеркало, и улыбнулся той самой первобытной, животной улыбкой, которая никогда не являласт на публике, которую он не показывал никому.
Эта самая улыбка выражала самое дикое, самое настоящее, а это была частичка той искренности, которую он так боялся потерять.

В театре его встретил лакей в белых перчатках и нелепой шляпе. Сатарпа всегда удивляло, что заставляет этих болванов придерживаться этого идиотского правила, одеваться как клоуны и расшаркиваться перед клиентами, хотя…да, деньги решали здесь всё. Или почти всё. Именно так думало большинство населения, как думал Сатарп.
Возможно, он даже не врал себе. Как настоящий хищник, он понимал, что естественное состояние человека хищническое, и именно хищническое поведение воспринимается на публике естественнее и лучше всего.
Именно поэтому, когда он выходил на сцену для выступления, он обычно начинал с некоего оскорбления, обращенного по отношению к своим подчиненным, не забывал он и второго правила, неизменно хвалить успехи государства и честных работников, которые, безусловно лизоблюдствуют перед ним, великим и могущественным Сатарпом.
Вот и сегодня, он вышел, и, не увидев на сцене свободного стула, который, естественно не был предусмотрен либретто, гневно обратил свой взгляд на конферансье. Тот быстро исправился и принес стул, на который Сатарп тут же повесил свой пиджак.
Гневные взгляды, обескураживающе справедливые слова, обещание мести для виновников, все в речи вождя было таким проникнутым силой и волей.
Под конец выступления конферансье услужливо подставил стол и стул Сатарпу, и тот властным жестом отпустил его.
Несмотря на то, что артисты уже томились, в ожидании своего сценического бенефиса, Сатарп решил ещё немного помучать публику, и спросил, а не желает ли кто-то из достопочтимых господ задать свой вопрос, ведь здесь же не кухня и не тюрьма, когда единственный, к кому можно обратиться это стена, которая молча выслушает и не ответит, тут, мол, высшее соизволение послало самого солнцеликого, чтобы тот понял, что же живет в самой душе у народа.
По рядам пронесся легкий шепоток, как шерох осенних листьев, поднимаемых сильным ветром, который, впрочем, не достиг ещё уровня урагана.
И вот, посреди этого шероха по рядам стали передавать бумажки.
Их было немного, три или четыре. Две из них были хвалебного свойства, одна оказалась связана с системой местной канализации, а последняя требовала в самых решительных выражениях суда над террористами, устранившими горячо любимого мэра.
Сатарп нахмурился, нельзя же было допускать, чтобы слава мертвого мэра смогла затмить его, сатарпову, славу.
Там недалеко уже и до сосдания партии любимого Мэра, после чего уже и ему, вождю, замена сможет найтись.
Сатарп был не настолько глуп, чтобы не понимать этого, и в голове прокрутив все варианты развития ситуации, решил поставить мэру скромный бюстик в его личном саду, который, впрочем, назывался общественным, и куда, частенько, приходили праздные зеваки, провести часок другой перед походом на корт. Там же была установлена сцена. Он разумно рассудил, что, пройдя мимо статуи мэра, на котором будет красоваться нарочито пафосная табличка «Дорогому мэру, достойнейшему и верному слуге уважаемого Сатарпа» народ двинется дальше, а там уже специально обученые ораторы покажут, так сказать, верный путь, в направлении которого уважаемому народу следует отправляться.
Впрочем, ответил он страждущему во вполне лояльной манере, пообещал лично курировать данный процесс, и не давать никакого продыха фронде.
Ну а потом, уже когда Сатарп завершал свою эскападу, на столе появилась ещё одна записка.
Все ожидали от вождя простого, односложного ответа, и уже стали ерзать в своих креслах, ожидая долгожданный спектакль.
Но произошло невероятное. Прочтя беглым взглядом записку, Сатарп буквально впился в нее, потом достал платок и промокнул лоб, который заметно покрылся испариной.
Щека Сатарпа заметно дернулась.
Зрители опять начали перешептываться, потом настала тишина. Сатарп взглянул поверх зала, но лишь немногие, которые не успели отвести взгляд, смогли увидеть его абсолютно ошалевшие глаза.
В руках Сатарпа меж тем небольшой листок с неровным почерком затрясся, в итоге он просто выпал на стол.
Сатарп потребовал воды, глотнул из стакана, поднял вверх правую руку, прощальным жестом, и абсолютно несвойственной ему походкой засеменил за сцену.
Работник сцены пронес за кулисы стол, небрежно смахнув на пол бумажку, позже за ним прибежали два охранника вождя, и стали обыскивать.
Пошарив по карманам, они увели удивленного мужчину из комнаты, и стали раскрывать шкафчики, перерывать аксессуары, одежду, пока не обнаружили на полу серый, скомканный листочек бумаги.
Один из них поднес спичку к бумаге, и тонкая серая полоска пепла стала пожирать текст, который был напечатан на записке.
А там было написано буквально следующее:
“Я недавно виделся с Марией Тоби, а ты помнишь её? Она все знает. Если хочешь, чтобы это не стало всем известным фактом, приходи на Корда 11 в 20 часов вечера. Никого больше, я и ты»