Объятья

Отрывок из книги «Холодная кожа»

*********************


Мне снилась мать. Она была еще совсем молодая, в длинном чёрном платье и с убранными волосами. Она тянула меня за руку вниз по лестнице в подвал. Я пытался спросить, для чего она это делает, но мать слишком сильно потянула меня и велела молчать. Обернувшись, я увидел, как отец берет на руки болезненного брата, и так же направляется в нашу сторону. С каждым шагом, с каждой пройденной ступенькой становилось темнее и холоднее, будто это была ледяная пещера, а не подвал. Вдруг вдалеке послышались выстрелы, какое-то беспорядочное громыхание. Брат сразу заплакал, а я от страха прижался к матери. Она быстро нагнулась и крепко обняла меня, затем с той же быстротой снова взяла за руку и спустилась со мной в подвал. Стрельба на улице не прекращалась, напротив, было ощущение, будто теперь все происходит совсем рядом с нашим домом. Мы с братом сели на грязный и пыльный диван. Он не переставал плакать, и никто не мог его успокоить. Отец вытащил из шкафчика старое ружьё, доставшееся ещё от деда, и начал заряжать. На мгновение он остановился и посмотрел на нас. Его лицо обрамляла густая светлая борода, он выглядел стройным, подтянутым. Кажется, и спустя много лет он совсем не изменился. Я видел его глаза - в них была только грусть, и осознание необходимости действия. Отец, безусловно, понимал, что именно он должен нас защитить, именно на нем и не на ком-либо другом возложена эта ответственность, и в этом нет ничего героического и сверхъестественного. Он взглянул на нас с братом будто в последний раз, затем кивнул матери, и ничего не сказав молча выбежал наверх. Мать, опустив голову и трясясь от страха покорно пошла за ним. Я встал со своего места и подбежал к ней, начал тянуть за подол её платья, умоляя, чтобы она осталась. Она медленно повернулась - на глазах стояли слёзы. Она обняла меня и разрыдалась. Я знал, что мать боялась не меньше нас с братом, но она никак не могла остаться. Она провела ладонью по моей мокрой щеке и сквозь слёзы прошептала: "Что бы ни случилось, знай - я люблю тебя. Люблю так, как ни одна мать не любит своё дитя. Я знаю, ты будешь самым хорошим сыном... Самым хорошим другом, мужем, отцом... Я всегда буду любить тебя. Прошу тебя, сядь на место к брату."
И она ушла. А я стоял, как вкопанный, и лишь смотрел, как она медленно поднимается по лестнице, готовая отдать свою жизнь ради нашей...

Я открыл глаза. Глухая темнота и безмолвная тишина застилали комнату. Сколько раз по ночам я просыпался так, понимая, что теперь я абсолютно один – нет ни матери, ни отца, ни брата. Есть только тишина и пронизывающий душу холод, словно напоминание о моем безнадежном одиночестве.
На улице послышались голоса. Двое изрядно выпивших мужчин о чем-то спорили. Судя по говору, оба были явно откуда-то из южной Норвегии. Я начал вслушиваться, о чем они говорят – ничего особенного. Обычный пьяный бред, который часто неизбежно переливается в поток взаимных обвинений и оскорблений. Настенные часы показывали ровно восемь утра. Эти часы с изображением шведского короля Густава II еще давно на какой-то по счету день рождения мне подарил друг отца Микаэль Эрдстрем. Он умер несколько лет назад от рака почек. К несчастью или к счастью, это был единственный швед, которого я знал и видел в живую, и если судить только по нему, то шведы довольно веселые и жизнерадостные люди. Часы были выполнены в виде трех корон с красивой желто-синей гравировкой внутри.


Внезапно я понял, что это был совсем не сон. Я вовсе не спал. Это были воспоминания в полусне. Город Мостар, июнь 1992 года. Мне тогда было шесть лет, и я плохо помню детали. Помню, что брата с раннего утра охватил сильный кашель. Отец хотел отвезти его в больницу, но тут началась стрельба, бомбежки… Город словно замер на некоторое время. Затем были крики, истошные, обессиленные крики. Это были крики матерей, потерявших своих детей, сестер, жен, чьи братья и мужья долго пытались сдерживать натиск наступавших, но в конечном итоге вынужденных капитулировать перед превосходящими силами. За несколько минут перед тем, как мать взяла меня за руку и потащила в подвал, мне удалось взглянуть в окно. Улица была залита кровью и отчаянием. На тротуаре чуть поодаль от нашего двора лежал труп пожилой женщины. Я видел ее почти каждый день, она жила на соседней улице. Видимо, она возвращалась с почты. Я посмотрел на соседний через дорогу дом – он был почти в руинах. Осталась только часть первого этажа от огромного трехэтажного дома. Мы часто с братом смотрели на него из своего окна и мечтали, что у нас будет такой же большой дом. Внезапно на дорогу с двумя автоматами наперевес выбежал сосед Эдин, и всхлипывающим голосом что есть мочи закричал, обращаясь ко всем мужчинам, чтобы те брали ружье и шли с ним в центр города. Он прокричал это два раза, затем наклонился, упал на колени и заплакал. Он прижался лицом к асфальту, и, рыдая, то произносил имя своей погибшей дочери, то сыпал проклятия в адрес сербов. В течение одной минуты к Эдину подбежали еще двое мужчин с оружием, и подняли его с земли. В этот момент мать взяла меня за руку и оттащила от окна, но я успел услышать, как он прокричал: “Вы еще не знаете, какова сила возмездия! Но вы узнаете, клянусь!”. Много лет спустя мать сказала мне, что отец присоединился к ним, но ни разу не рассказывал ей о судьбе остальных мужчин, которые последними защищали город.