Сказки для Андрейки первое путешествие

 Сказки для Андрейки.


 1 часть


Мы забрались на стог сена и свили там своими играми гнёздышко. Улеглись в нём лицом к лицу, подтянувши под себя коленки. Ты подложил одну руку ладошкой себе под голову, а вторую положил мне на плечо, и пальцами теребишь мои волосы. Я же обеими руками обхватила твой битебс, а голову положила на согнутый тобой локоть. Мы смотрим, друг дружке в глаза, и разговариваем. Говоришь ты, а я слушаю, только иногда вставляя коротенькие фразы. Ты что-то очень доверительно мне рассказываешь из своей жизни, и выражение глаз у тебя меняется. А над нами в воздухе повисла такая-то тонюююсенькая золотистая сеточка небольшая, типа салфетки кружевной, состоящая из натянутых нитей, и эти нити тоненько издают непонятные мелодичные звуки. Причём, реагирует эта сеточка, исключительно только на твой голос. Когда говорю я, она замолкает. Но стоит тебе включиться в разговор, как она начинает музицировать, будто действуя, как индикатор, только не на тембр твоего голоса, а на чувства, именно те чувства, какие ты пытаешься спрятать под напускной грубостью или мягкостью, за которыми скрывается нечто истинное, твоё. Но золотистая сеточка издаёт звуки, будто приоткрывая тайны твоих настоящих эмоций. И эту необыкновенную музыку слышу, почему-то, только я.
Я повернула голову и взглянула на это кружево, и увидела, что оно начало переливаться и мигать, как светомузыка. Боже, это же утренняя роса?! Это мы с тобой всю ночь проговорили?! Ну, вернее, остаток её, после того, как почувствовали удовлетворённую усталость ... От чего? +16 ;)
Но я этого не видела, Боже меня упаси :(
- Андрей, ты слышишь музыку?
- Где? - приподнялся ты.
- Да, над нами, вон висит и блестит светомузыка волшебная!
- Не, ты неисправимый фантазёр, Сказочница. Шахразада, блин :) Это же паутина над нами собралась! А ты что увидела?
- А я узрела необычный музыкальный инструмент, который реагирует на твой голос. Вернее, на истинные эмоции твои, которые ты вкладываешь в свой рассказ.
- Да? - задумался ты. - Ну, и много ты тайн обо мне узнала?
- А разве это возможно, Андрэшка? Ты - книга книг, которую я пытаюсь прочесть, но она всё листается, листается, и ей нет конца ...
- То-то же! - и легонько щёлкнул меня по носу, а потом потянулся. - Эх, сейчас бы покурить ...
- Ага, хочешь спалить и сено, и нас вместе с ним? Терпи уж ...
- Ладно, вытерплю. А вот водицы не мешало бы испить ...
- Да нет проблем. Я сползу со стога и пойду, поищу воду. А ты присни, чуток, отдохни, малость.
Я скатилась со стога и стала оглядываться по сторонам, вглядываясь вдаль. И вдруг опять над собой услышала звук, будто ручей журчит. Гляжу, а золотистое кружево зависло надо мной и манит меня куда-то. И я доверилась ему.

Музыкальное кружево привело меня к каналу, чему я весьма обрадовалась, по опыту зная, что где-то должен быть мелиоративный коллектор, в котором я наберу чистейшую и вкуснейшую воду. И точно, ещё издали я увидела устье, по которому стекала водица. Правда, оно было на том берегу, но мне повезло, и чуть дальше обнаружился скотоперегон, или брод, по которому можно перейти на ту сторону. Я побежала туда, по пути срывая большие листья лопуха и сворачивая их в плотный кулёк. Нашла тонкий листик осоки и туго связала им лопухи, тем самым соорудив непромокаемый сосуд, в который и набрала воду для Андрейки.
Когда я уже подходила к стогу сена, я вдруг заметила там некую активность и результат сей бурной деятельности. Ты из жердей, которых протьма (много) возле любого стога, ибо ими прижимают сено, чтобы его не выдувало ветром, соорудил что-то, на подобие вышки, на которой, как бусел (аист по-русски), свёл гнездо, в котором устроился сам. Да так, что видны были только твои ступни, закинутые на край сооружения. Я покрутилась вокруг и вижу, что мне не взобраться в это гнёздышко.
- Андрей! - кричу я.
- Что, - спокойно отвечаешь ты.
- Я воду принесла. Только вот, как мне её тебе подать, птах ты мой высокопарящий и высокозрящий?
- Лезь, - спокойно говоришь ты и скидываешь мне верёвочную лестницу.
И когда только всё успел? А верёвки поотвязывал с жердей, скреплённых между собой? Вот же, голова смекалистая.
- Андрейка, так ведь я с этим сосудом к тебе не влезу.
- С каким сосудом? - и над гнездилищем появилась твоя взлохмаченная голова, вся в сене, и мордашка, перепачканная пыльцой. Я тихонько прыснула. А твоя голова с любопытством уставилась на мои лопухи с водой. - Ничего себе? Никогда из лопухов не пил воду.
И быстренько так, соскочил по лесенке верёвочной вниз. Потом взял сосуд из лопухов в свои руки, при этом, придерживая его за мои ладошки, и заглянул в воду. И яркие солнечные блики заиграли на твоём перепачканном лице и в весёлых, плутовских глазах. А кружевная, музыкальная сеточка, вдруг залилась, зазвенела, заиграла всеми звуками, всеми цветами, всеми эмоциями. А я и не заметила, что она так и не покидала меня всё это время.
- А вода эта не колдовская, случаем, а? - лукаво взглянул ты на меня одним глазом.
- Не хочешь - не пей, - надулась я. А ты прямо нырнул в эту водичку всем своим личиком и стал жадно пить эту вкусненную родниковую воду.
- Андрэшка, а я нашла, где можно искупаться. Здесь недалеко есть канал не сильно глубокий, но и не мелкий, с чистой и тёплой водой.
И золотистая сеточка над нами вдруг звонко, но едва слышно, захихикала.
- Что это? - оторвался от воды ты. - Это ты смеёшься?
- Да нет, - удивилась я тому, что ты услышал смех золотистых нитей. - С чего ты взял?
- Да я только что услышал смешок, похожий на музыкальную фразу, - и ты напел её. А потом начал напевать и напевать, потом скоренько взобрался в гнёздышко, и там послышался какой-то шелест и мычание.
- Ты музыку записываешь?
- Муугуу, - послышалось в ответ, и я поняла, что пришло время оставить тебя в покое. Надо подумать о еде, блин :( . Самое женское дело.

Я ныкала туда-сюда, но ничего не могла найти подходящего, чтобы поймать рыбёшку, поблёскивающую в канале. Я поискала над головой золотистую музыкальную сеточку, в надежде, что она и теперь мне поможет, подскажет. Но не тут-то было. Пооглядевшись кругом, я увидела её блики как раз над гнездовищем, из которого доносились отрывистые музыкальные фразы, воспроизводимые твоим голосом. И она, эта кружевная сеть, как мотылёк, порхала над этими звуками, впитывая их в себя и обрабатывая под своё золотистое звучание. "Спелись," - подумала я. И тут ... увидела угря, который осторожненько так, на половину вылез на бережок погреться на солнышке. Но как мне его поймать, холера? А, была, не была, подкрадусь и накину на него рубаху. Сняла её и крадусь. А грудь обнажена, совсем, блин, но я этого не замечаю. Да, и кто меня тут видит? Подкрадываюсь и падаю на угря, вместе с растянутой в руках рубахой и всей своей 85-ти килограммовой тушей, и стараюсь подмять его под себя и закрутить в рубаху, и брезгливо хватаю его за хвост, когда он попытался утечь от меня. Но голодная молодица, да ещё кормящая друга, никогда не упустит добычу. Не будь она на то самка?!! И угорь завился, закрутился в моей руке, обмотанный насмерть рубахой. Я бегу к стогу, прижимая добычу к груди, и кричу:
- Андрей, я угря поймала! Сейчас будем его печь-смажить. У тебя спички есть?
- Слава Богу, есть у меня спички, - пропел ты в своём гнезде, а потом поднялся в нём во весь свой рост, потянулся и заорал во все лёгкие. - Ленкааа, хорошооо!
- Андрей, ты мне объясни следующее? - уже спокойнее сказала я, удерживая угря в руке, ибо по опыту знаю, что стоит его отпустить, и он ушмыгнёт по траве, да так шустренько, что хрен его найдёшь, и, при этом, натягиваю на плечи мокрую рубаху, чтобы прикрыть завлекалочки свои оголённые (в пылу охоты, я о них и забыла вовсе ;) ) - Зачем тебе это сооружение? - и я кивнула головой на гнездо.
- А я собираюсь в нём жить. С тобой. А зачем ещё нужно гнездо, дорогая? Для того, чтобы в нём жить-поживать.
- И долго ты ... мы собираемся там жить?
- А пока не надоест, - легкомысленно отозвался ты. - Мне здесь нравится. Романтика! И дышится хорошо, и пишется отлично! Так, ты говоришь, угря поймала? Отличненько. Давай, показывай, где там канал, в котором можно купаться, и где есть берег, на котором можно безопасно развести костёр.
- Андрей, там ещё и рыба есть, которую можно поймать.
- Рыба, говоришь? Счас посмотрим, подумаем, обсудим ...

Мы сидим у костра и с удовольствием уплетаем поджаренные на углях рыбу и угрей. А невдалеке, на кустике ракитном, едва приметно примостилось кружево золотистое, и прислушивается к нам, будто впитывает в себя некую информацию.
А тут ещё оказывается - чтобы поймать угря и наловить рыбу, совершенно не обязательно голыми завлекалочками плюхаться на этих бедолаг, водоплавающих. Достаточно было застегнуть рубаху на все пуговицы, связать рукавами горловину, и вот - невод готов. Да, куда нам, бабам, до мужского ума дотянуться? Мы идём прямым путём, бесхитростным, что называется, напролом. А мужчина глянул своим зорким, умным глазом, всё расценил, рассудил, смекнул, что к чему, и вот! Обед готов! Только страшно хочется чаю. Заварить-то его не проблема, трав вокруг немерянно. А вот в чём? И я решила, на удачу поискать в мелиоративных дренажных коллекторах короб от нивелира, геодезического приспособления. По опыту знаю, что частенько прятали его в траве и кустах в канале, а потом забывали где, и не могли отыскать. А короб хороший, железный, специально, чтобы в сохранности был прибор. И вмещает в себя литра два воды. А если с крышкой, так и того больше. Пока ты, совершенно голый, плюхался в воде, я начала обследовать кустарник, проросший вдоль берегов канала. И - о, удача! - нашла-таки забытый, раззявами нивелир. Как и положено, в коробке. А тут ещё - о, везение! - в коробку был вложен складной комплект нож-вилка-ложка-открывалка. Ура!!! Вот это удача! Нож нам очень и очень кстати. Я бегу к тебе, несу эти сокровища и отчаянно кричу:
- Андрейка!!! Я нашла!!! Я ножик нашла!!!
Подбегаю и вижу, как ты выходишь из воды. Большой, обнажённый, красивый, и весь переливаешься на солнышке. И вдруг замечаю, что на тебе повис листик осоки, как раз там, где есть за что зацепиться. И я начинаю хохотать. А ты заметил, над чем, я смеюсь, невозмутимо снял всё лишнее с себя, приговаривая:
- Э! Э! Смешно, правда? Пустосмеха. Иди, лучше, трАвы насобирай на чай, пока я костром буду заниматься. А гы-гы своё ты потом искупишь.
И я пошла, искать травку для чая. А вот это-то и не проблема совсем, будь то лето, или зима. Не цветочек, так листочек, не листочек, так веточка - всё сгодится для чая, только бы знать её, эту науку травяную. А природа всегда была богата и щедра на эти свои дары! И вдруг, слышу твой сильный голос. Ты поёшь. Песню. Новую. О чём? О жизни! О воле! И о доле!

Чайный аромат наполняет воздух вокруг костра, смешиваясь с дымком и ветерком, который неизвестно откуда, налетел, невзначай. Но нас это не беспокоит. Ты вдруг собрался куда-то идти, сказав мне:
- Пойду-ка я пройдусь вдоль поля. Может, найду что-нибудь полезное?
И ушёл. А я, посмотрев немного за костром, поняла, что от него опасности нет, решила вернуться к стогу и залезть, всё же, в гнёздышко, да посмотреть - чивой-та ты там насооружал такого необыкновенного? Путаясь в верёвках, кое-как влезла в гнездовище и ... замерла от неожиданности. Всё дно было устелено полевыми цветами. Тут и ромашки, и колокольчики, и васильки мои любимые, и ещё какие-то пахучие цветы. Я опустилась на коленки, сгребла цветы в охапку, зарылась в них лицом и замерла, ни о чём не думая, ни о чём не заботясь, ничего не чувствуя, кроме жара в груди и едва сдерживаемых слёз. А надо мной звенела музыка. Необыкновенная музыка. Волшебная музыка. И вдруг, я почувствовала, что мне на плечи легли тёплые ладошки. Я слегка дёрнулась, но тут же услышала твой голос:
- А я хотел тебе сюрприз сделать ... к ночи ...
- Спасибо, дружа! И когда только ты всё это успел?
- Тогда, когда и ты успевала заботиться обо мне.
И над нами опять загремела музыка. Громко, отчаянно мощно и высоко.
- Эх, гитару бы!- с сожалением произнёс ты.
И тут резкий звук, похожий на рвущуюся струну, вывел нас из лирического настроения. Ты взглянул вниз, на стог, и присвистнул:
- Ни фига се? И почему я раньше не увидел?
Я тоже взглянула вниз и увидела, что из сена торчит гриф от гитары. Ты тут же соскочил с гнезда, и пополз по стогу к тому месту, где торчал гриф. Взялся за него и вытащил гитару, правда, на ней две струны были порваны. Ты посмотрел, покрутил, что-то там тренькнул на ней, потом начал поправлять и подтягивать струны, настраивая. Я даже и не пыталась вникать в твои манипуляции, ибо я в них ничегошеньки не понимаю. Я лишь расстелила обратно цветы и слезла с гнезда.
И услышала звучный аккорд.
- А ничего, играть можно. И откуда она взялась? Что-то я столько раз смотрел на стог, но её не видел?
- Может, ветром сено выдуло, вот она и вскрылась.
- Может, может ... Слушай, что я сегодня записал, - и ты заиграл.
Эх, разве словами можно рассказать музыку? Нет. Никогда. Словами можно только передать чувства, которые музыка вызывает в тебе, и то ... бледно, блёкло, неинтересно. Только голосом можно рассказать о музыке.
И в танце. Эх ...
И я скатываюсь со стога, и начинаю танцевать под переливы гитары. А ты встал во весь рост, широко расставив ноги, смотришь на меня и играешь. А я чувствую, что только движениями, пусть непрофессиональными, но от души, смогу передать всю гамму звуков, которыми наполняет меня твоя музыка.


И вдруг, на меня обрушилось что-то холодное. Я остановилась и посмотрела вверх. Блин, ливень. Самый настоящий летний ливень, пришедший ниоткуда. Я ринулась в стог и стала рыть в нём норку для нас, а ты кубарем скатился со стога и полез вслед за мною, помогая выдирать сено и зарываться глубже в стог под спасительную сухую траву. Сидим мы с тобой в этой норе, как в пещере, перед нами сплошная дождевая стена, да ещё и грохочет что-то там в поднебесье, а в сене тепло и сухо. Ты тихонько перебираешь струны. Звуки гитары и шум дождя сливаются в некую мелодичную, убаюкивающую мелодию.
- Эх, а про кружево музыкальное мы позабыли совсем. Намокнет оно и не сможет больше звучать, - печально шепчу я.
И тут же слышу - треньк дзинь дзинь - и вижу над нами огромного паука, который уютненько так расположился на нашей золотистой сеточке, да ещё и покачивается себе беззаботно. Нашёл место?
- Ты почему не пищишь и не кричишь, не пытаешься убежать? - иронично спрашиваешь ты. - Не боишься пауков?
- О нет, Андрей, их-то я точно не боюсь. С детства. Когда мы с сестрой двоюродной возвращались поздно вечером с гулянья домой, проживая летом на каникулах у бабушки, нас на веранде всегда ждали тарелка со свежими помидорами и огурцами, кувшинчик с молоком и огромный паук в углу над окошком. Причём, он не сразу появлялся на паутине, а только через минут пять. Выползал, зависал и замирал. Утром мама моя снимала паутину, а ночью он опять нас встречал на том же месте.
- Интересно ... - проговорил ты и зевнул. А потом положил рядом гитару, сам устроился на моих коленках и уснул.
А дождик всё пел и пел, шелестящим голосом, в проёме стога, а сквозь его нити проблёскивало вдалеке солнышко.
- А дождик-то грибной.
Но ты ничего мне не ответил, тихонько посапывая. Спи, Андрейка, удивительный мой дружа.


Сквозь дремоту, я услышала звук приближающегося трактора. Выбравшись из стога, я выглянула в поле, и увидела, что к нам едет стогомётная машина и несколько тракторов с прицепами. Дождь давно закончился, и жаворонки весело распевали высоко-высоко надо мной.
- Андрейка! К нам гости.
- Кто ещё там? - сонно пробурчал ты.
- Крестьяне. Едут за нашим стогом.
- Да? - уже более внятно проговорил ты. И стог зашевелился, выпуская тебя вместе с гитарой из своих недр. - Да, и правда. Жаль. Ладно, пошли к костру, разведём его заново да погреемся чуток, - и ты передёрнул плечами. - Что-то мне зябко. Побежали.
И мы побежали к каналу. Костёр, конечно, был залит дождём, но мы насобирали подсохшей травы, подложили её под поленья, и огонёк весело заиграл вначале на углях, а потом и на ветках. Ты пошёл на ту сторону канала за водой для чая, а я опять занялась травами. Гул тракторов и голоса людей стали слышны совершенно отчётливо. Но они нас не настораживали. Люди работают, чего уж там? Мы ещё наловили рыбы к ужину. В этот раз уже почистили и сварили уху, правда, без соли и приправ, но всё равно, уха была отменная, да и вода вполне себе была солоноватая, какой и должна быть грунтовая вода, как минеральный источник. Мы по-братски поделили ложку, попеременно хлебая из короба нивелирного, и вкуснее этой пищи, пожалуй, во всём свете и не было на тот момент. А потом начала понемногу темнеть. Звуки работающей техники и людей постепенно сошли на нет, а потом, и вовсе, утихли. И ты решил выбраться из канала и поглядеть, что там происходит, в свете белом?
- Лена, иди сюда. Посмотри.
Я выбралась вслед за тобой, и вижу - наше гнёздышко стоит нетронутое. Стога нет, а гнездо наше и часть сена под ним, остались стоять, как стояли.
- Вот чудеса?!- восхитилась я.
- А ничего чудесного. Люди душевные нам попались, решили не разрушать гнёздышко.
- Или подумали, что это бусел (аист) смастерил.
- Может и так ... Ну что, пошли, коли так, устраиваться на ночлег. Забираем всё от костра, засыпаем его и - вперёд!
Так и сделали. Подходим к гнезду и видим, что к нему приставлена лестница, а к ней прибита записка: "Гитару оставьте, пожалуйста."
-  Да, не вопрос! - с грустью сказал ты, и отдал мне записку. Я стала сворачивать её, и увидела, что на обороте ещё что-то написано, и прочла вслух:
- "Если моя гитара стала для вас другом, берите её!" Андрей, гитара наша!
- Правда! - обрадовался ты, и начал делать какие-то невообразимые па, подыгрывая себе на гитаре и пританцовывая. - Решено, завтра идём в деревню и даём концерт для тружеников села!
- Я - ЗА!
Так оно и будет, но это - завтра. А сегодня, сейчас, нас ждёт чарующая ночь волшебства и исполнения желаний. И опять золотистая кружевная сеточка будет тихонько звенеть над нами, защищая от комаров и мошек, и,  от завистливый глаз, дабы не сглазили, мать ево.




 2 часть

Мы покинули своё гнёздышко на зорьке, когда солнце ещё только пыталось выбраться из-за горизонта, а утренний туман обильно стелился по полю и клубился над каналом, щедро умывая землю летней росой. Мы шли босиком по следу, который предварительно оставили трактора, вывозившие сено с поля. У тебя на шее висели, связанные между собой шнурками, кроссовки, а на плече расположилась гитара, для которой я из длинных листьев осоки сплела перевязь, ибо на гитаре ремня не было. Ты высоко, выше колен, закатал джинсы, чтобы не намочить их в росе, а я, хоть и была в юбке, но задирала подол выше колен, так как роса была, весьма обильная, даже слегка побрызгивала при каждом шаге. У меня на плече висел короб с нивелиром, и в руке я держала туфли. Правда, мы ещё прихватили с собой верёвочную лестницу, которую с трудом запихали в короб. На этом настоял ты.
- Я плёл её, как сумел, старался, а теперь бросить? Нет, пусть будет. Мало ли? Пригодится. Давай лучше оставим тут твой нивелир, а короб заберём. Толк ли нам от этого прибора?
- Андрей, но в нивелире есть линзы! Много ли у тебя осталось спичек? - ты озадаченно почесал за ухом. - То-то же. А через линзы всегда можно выжечь огонь с помощью солнца.
- Да, твоя, правда, - заключил ты, а потом иронично крякнул, криво усмехнулся и слегка мотнул головой. - Эт?! И всё-то ты знаешь, мать?
Но я промолчала. Молчали мы и теперь, преодолевая росное поле и приближаясь к лесу.
Выйдя на опушку, ты вдруг остановился и как-то странно взглянул на наше гнездо, возвышающееся над полем.
- Что, Андрейка, жалко оставлять? - тихонько проговорила я.
- Не оставлять, а оставить ... Чувствуешь разницу?
Я удивлённо взглянула на тебя, и мне вдруг, на некий момент, показалось, что цвет твоих глаз изменился, и они стали жёлтыми с красным вкраплением, а потом, как всполохом, мелькнули оранжевым цветом, и я услышала едва уловимое шипение. А потом твои глаза обрели свой естественный цвет, но в них заиграли язычки едва уловимого пламени.
- Ну вот, ничего и не осталось, - как бы сам себе, едва слышно, удовлетворённо проговорил ты.
И я увидела, что наше гнёздышко вдруг вспыхнуло, как факел, и пламя в момент объяло и сено, и жерди, и само гнездовище.
- Что это, Андрей? - оторопела я. - Пожар? Побежали тушить!
И я сорвалась с места, но ты цепко схватил меня за руку, и на мгновение мне показалось, что мне в руку впились когти. Я недоумённо глянула на тебя.
- Андрей, но там же пожар?!
- А что ты сможешь сделать, когда горит сено? Ничего. Да и зачем? Смотри, уже всё догорает.
И, правда, сено выгорело почти моментально, только ещё немного огонь пооблизывал стоящие жерди, но и они медленно упали на землю и зашипели, остужаемые росой. И над небольшим пепелищем только слегка клубился дымок.
- Ну, вот и всё, - как-то странно сказал ты, и добавил саркастически. - Гнездо аиста?
- И тебе не жаль? Разве не ты его делал для нас?
- Да, делал. Но не гнездо аиста. А жилище для хищника я складывал! - и глаза у тебя опять стали жёлтыми, но лишь на миг, и в голосе появились какие-то странные, шипящие нотки. - Для стервятника. Или нет, для грифа. Он такой большой и мощный. Его мудрая голова вросла в плечи. Размах крыльев, как ночная мгла. И когти, из которых не вырваться.
И я инстинктивно взглянула на свою руку, за которую ты меня перед этим хватал, и увидела кровавые точки на коже.
- Андрейка, ты ли это?
- Что, не узнаёшь? Да, я это, я, не трепещи. Ладно, пошли.
И мы медленно стали углубляться в лес, шагая по лесной дороге.
- Андрей, - задумчиво заговорила я. – Но, гриф же не хищник, а падальщик?
- Не падальщик, а чистильщик! - и жёстко добавил - Надо же кому-то и от падали землю очищать ...
И я замолчала, оглушенная своими чувствами и мыслям


Мы шли молча. Каждый думал о своём. А лес всё сгущался и сгущался, и дорога уже давно превратилась в тропу. Но я не замечала этого, огорчённая.
- Тебе жаль сгоревшего гнезда? - неожиданно спросил ты, будто прочитав мои мысли.
- А тебе нет? - вдруг жёстко ответила я. - Значит, тебе оно не дорого? Значит, тебе не было хорошо в нём в этот день и в эти две ночи? - не повышая голоса, но с вызовом спросила я.
- Ты не понимаешь? - неожиданно мягко сказал ты. - Да, мне очень хорошо было и в этот день, и, особенно, в эти ночи! Но ...
- Но, именно поэтому, ты и сжёг его?
- Да, поэтому! Чтобы никто больше не смог залезть в наше гнёздышко и осквернить его, ибо там, в этом гнезде хищника, ты была моей добычей. Сладкой добычей. И я терзал эту добычу, как хотел, насколько хватало у меня сил, но так и не растерзал до конца. Не смог ... И ты хочешь, чтобы кто-то ещё ступил в наше гнездо? Мял его, трепал. Нет, ни за что! - вдруг, со страстью в голосе, яростно отрезал ты. - Потому и сжег!
Наступила молчаливая пауза.
- А может, вовсе и не я это сделал? - миролюбиво добавил ты, и подмигнул мне весёлым глазом.
Я же была ошеломлена. Ошеломлена глубиной твоих чувств. И понимала, что я согласна с тобой, совершенно согласна. Если что-то моё, то оно и должно быть моим, и ни чьим больше. Но я ведь не такая?
- Мдяя ... Я совершенно не знаю тебя, дружа мой? - проговорила я. - Какой ты, Андрейка? Какой?
- Какой я? - усмехнулся ты, и в твоих глазах опять блеснул оранжевый оттенок. - Ты хочешь знать? Хорошо.
И ты остановился, схватил меня за плечи и развернул к себе. И тут я увидела, что мы с тобой стоим на малюсенькой поляночке, а вокруг - гуща непролазная. Как мы сюда попали? Нет, не помню. А плечи нестерпимо болели. И я увидела, что в них впиваются когти. Боже, что это? Я подняла на тебя глаза и отпрянула назад, почувствовав у себя за спиной ствол дерева.
- Так говоришь, что ты не боишься пауков? А змей ты тоже не боишься? - и глаза у тебя стали жёлтыми с кроваво-красными крапинками. И я не могла отвести взгляд от этих, приковывающих к месту, глаз.
И вдруг, на месте кроссовок, висевших у тебя на шее, я увидела две большие змеиные головы, которые вытянулись в змеиные туловища, обвились вокруг твоей шеи в виде ожерелья и улеглись у тебя на плечах.
- Андрей, что это? Они тебя не укусят?
- Тьфу, ну, что за баба? Так и норовит всё испортить. Смотри и знакомься. Вот это - Гад! - и ты погладил голову змеи серо-пепельного цвета. А потом, пальцем провёл по голове змеи болотно-зелёного цвета. - А это - Гадёныш! Ядовитый Гадёныш.
А мне, вдруг, стало смешно, и я тихонько прыснула. И змеиные головы приоткрыли глаза, и оттуда пыхнуло ядовитой искрой. Но меня это, почему-то, не напугало.
- Андрей, если уж давать имена змеям, так пусть будут Гад и Гадина. А то Гадёныш звучит как-то по-детски ласково, - и я рассмеялась, но тут же пожалела об этом.
Змеи открыли глаза, и теперь на меня смотрели три пары оранжевых глаз. Змеиные глаза извергали лютую злобу, а из твоих, на меня сыпались искры гнева.
- Не смей! - зашипели змеи.
- Не смей потешаться, - медленно проговорил ты, и в твоих глазах, как на мониторе радара, из середины оранжевого стали появляться жёлтые и зелёные круги, медленно расползаться к краям, вновь заполняясь оранжевым цветом. И у меня вдруг возникла ассоциация со светофором. Предупредительный оранжевый в шесть зрачков смотрел на меня, как бы говоря:"Сейчас будет атака и смертельная схватка." И я поняла - ещё хоть одно слов, и я потеряю тебя навсегда. О, нет, только не это!!!
- То-то же, дорогая! - и твои глаза потеплели и стали настоящим, твоими.
Но змеиные головы продолжали глядеть на меня немигающим оранжевым светофором.
- Ты боишься?
- Да, боюсь. Но не тебя, а за тебя.
- Не надо за меня бояться, у меня всё в порядке.
- А, как же, гады твои? Разве они и есть суть твоя?
- Но и не то, что ты себе обо мне понапридумывала.
- Пусть так, я не спорю. Но, с гадами твоими надо бороться.
- А ты попробуй! - и в глазах твоих опять полыхнуло саркастическое оранжевое пламя.
А змеиные головы зашипели, выбрасывая язычки-жала, и выстреливая ими мне прямо в глаза. И тут я почувствовала ярость, которая, как горячая волна, поднималась из глубин моей души и постепенно захлёстывала меня. Я очень боюсь этой своей ярости, ибо мой гнев тогда становится неподконтрольным и разрушительным.
- А я знаю, как с ними бороться! - медленно и твёрдо сказала я, выделяя каждое слово паузой. - Дудочка!
И вдруг, над моей головой прозвучал лёгкий, но звонкий, щелчок. Так и есть - музыкальное кружево. Как же я о нём забыла? А оно повисло надо мной, испуганно трепетало, но не исчезало, не сдавалось.
- Ну, вот и всё, - торжествующе сказала я. - Закончилось ваше тёмное время.
И где-то вверху, едва слышно, но, всё нарастая и нарастая, зазвучала жалейка. И змеиные головы стали съёживаться, шипеть, уползать и растворяться, а ты закрыл глаза, откинул назад голову и, как подкошенный, рухнул на траву. И как-то жалобно звякнула гитара, падая с твоего плеча. Я бросилась к тебе:
- Андрей! Андрейка! Любовь моя! Что ты? Ну, что ты? - трясла я тебя за плечи.
И вижу, что по обе стороны твоей головы, как будто разбросанные, валяются твои кроссовки, связанные между собой шнурками. А вокруг лес, залитый солнцем, щебечут птицы, жужжат шмели. И вперёд, из леса, стремиться дорога. Ты поднимаешь голову, потираешь затылок, и говоришь:
- Не, мать, ты точно ненормальная. Ну, чего всполошилась? Ну, споткнулся человек. Ну, упал. Чё голосить-то? Ох уж эти бабы?! - и ты, кряхтя, сел на дороге и стал обуваться. На мне-то уже давно были надеты туфли. Но, когда я их напялила? Я и не заметила. Потом ты встал, поднял гитару, повесил её на плечо, и внимательно посмотрел на меня.
- Слушай, а с тобой-то что происходит? Шли мы, шли, разговаривали. И вдруг, твои глаза стали совершенно водянистыми, почти белыми, и ты вложила в рот пальцы, и как дала свисту, что я от неожиданности споткнулся. Не, мать, ты другой раз предупреждай, если что?
- Да ладно тебе. Это я, наверно, испугалась чего-то, вот и произошла защитная реакция. Странно, Андрейка?! Я ведь свистеть-то не умею совсем, - и я начала пробовать прикладывать к губам пальцы и свистеть, но кроме брызг слюны и несуразного шипения, из меня ничего не вылетало. Ты снисходительно рассмеялся, обнял меня за плечи и легонько прижал к себе.
- Ну, ты, мать, и удивила меня. И вообще, что делается в твоей седеющей голове? Какие-то видения, сны, фантазии? Ты это, случаем, не от скуки так стараешься защититься?
- Возможно. А тебе не нравится?
- Ну, так, местами, - вяло ответил ты.
- Чивооо?!! - протянула я и остановилась.
- Ну, вот! Вот! Опять глаза белеют! Остынь. Я же сказал - местами. Понимать надо! Ладно, пошли в деревню. Мы ведь собирались там дать представление? Собирались, а данное слово нужно выполнять, даже если ты дал его самому себе, - с миром в голосе добавил ты и опять прижал меня к себе.
Выйдя из леса, мы сразу увидели домики. Я робко посмотрела тебе в глаза, опасаясь увидеть в них жёлто-красные, оранжевые всполохи. Но твой взгляд был сосредоточен, и ты уже обдумывал, как выстроить концерт. Ты уже был не со мной, а в себе, хотя по-прежнему ласково прижимал меня к себе. И я безоговорочно доверилась тебе.



  3 часть

 
Мы вышли из леса, обнимая, друг дружку. Твоя рука лежала на моём плече, а я обхватывала тебя за талию. И это не было объятием страстно влюблённых любовников, нет. Отнюдь! Просто уставшие и голодные люди шли, поддерживая друг друга. Ты опирался на меня, а я держалась за тебя. Солнце уже выкарабкалось из-за горизонта, и краем глаза подглядывало за нами. А мы неожиданно вышли на пригорочек, за которым нашему взгляду открылась изумительная картина. Она настолько была неожиданна, будто нереальна, что мы даже остановились. Внизу разлеглось небольшое озерцо, из которого вытекала речушка, а на другом берегу, на таком же взгорочке, расположилось большое село. Через речушку был перекинут хороший добротный железобетонный мост. Явно, мелиораторы постарались.
- Что и требовалось доказать, - сказала я.
- Что доказать? - не понял ты.
- Я так и думала. Если есть канал, значит, где-то поблизости должна быть и речка. Канал всегда впадает в реку. Да, не забыла я ещё свой мелиоративный опыт. Вон, у озера, вижу шлюз.
- Лен, ты лучше посмотри направо, на реку, - вдруг с каким-то придыханием сказал ты.
Я повернула голову и увидела, что над речушкой и небольшим лужком возле неё, клубится предутренний туман, густо подкрашенный солнышком в розоватый оттенок. А в этом клубке из тумана и утренней росы, пасутся кони. Их немного, три или четыре, в дымке сразу и не разобрать сколько? Но ближе к нам, чуть выйдя из тумана, стоял белый конь. Он поднял голову и насторожился, слегка помахивая хвостом. Потом потряс головой, поправляя взмокшую от росы гриву, и опять начал щипать траву. А солнце?.. Этот великий колдун и чародей, вместе с туманом, придал белому коню слегка розоватый окрас, при этом, не забывая менять его тона при каждом движении животного.
- Розовой конь! - восхищённо сказал ты. - Помнишь, как у Есенина? - и ты процитировал:
- Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовым коне.
А я набрала в лёгкие воздух и запела:
- Не жалею, не зову, не плачу!
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым…
При первых же звуках моего пения, я услышала высоко над головой мелодию романса. Она звучала необычно, широко и густо, как в акустическом куполе. И я увидела музыкальное кружево, опять усыпанное росой, но капельки эти не искрились и не переливались некой светомузыкой. Они, будто слёзки, срывались с золотистых нитей и исчезали в полёте, превращаясь в воздух, в пространство, в розовые лучи солнышка.
Я пела, а ты, молча, слушал меня, не прерывая и не останавливая. А я вдруг запнулась на фразе, подзабыв слова.
- Странно? Как-то странно ты поёшь этот романс? Вроде, и не так, вроде, жутко перевираешь, фальшивишь? Но получается неплохо. Звучит, - задумчиво сказал ты.
- Андрей, я не знаю, как он поётся правильно. Я, ещё будучи подростком, услышала эту песню от своего дядьки, маминого брата, когда в праздник сидели за столом и пели. И я воспринимаю её исполнение только так, как услышала в первый раз. Считай, что это - моя перепевка, как модно сейчас говорить. А что, плохо? Скажи мне, как профессионал?
- Да нет, такое исполнение тоже имеет право быть. Почему нет? - как-то отрешённо сказал ты, продолжая рассматривать открывшуюся нашему взору панораму. - Смотри, из деревни выехал трактор, и, кажется, едет к нам. Уж не за сеном ли оставшимся?
- Похоже.
- Ну, что ж, пошли. Тормознём его, да расспросим, что к чему там у них?
И мы, уже каждый сам по себе, стали спускаться по дороге в низину. Колёсный трактор с прицепом, и правда, пылил к нам на встречу.



 Мы остановились на обочине, ожидая приближения трактора. Ты уже хотел было поднять руку, чтобы остановить его, но трактор, вдруг, сам стал притормаживать и остановился возле нас, обдав небольшим вихрем пыли. Из кабины высунулся мужик, лет под 50, и прокричал:
- Здрасти!
- С добрым утром! - ответила я.
- Здорова!- прокричал ты, и, прижимая руку к груди, вдруг заискивающе заговорил:- Слышь, мужик, дай закурить, а? Веришь ли, уже дня три не курил. Уши давно уже в трубочку свернулись без курева. Выручи, а?
Мужик улыбнулся, кивнул, зачем-то заглушил мотор трактора и выпрыгнул из кабины. Подошёл к нам, вынимая из карманов сигареты и спичками. Ты, немного трясущимися руками, вынул из пачки сигарету и закурил. Потом блаженно затянулся несколько раз и глубоко вдохнул в себя сигаретный дымок. Мужик, молча, ждал, пока ты закуривал, разглядывая и тебя, и меня, а потом тоже прикурил и приступил к расспросам:
- Вы, чьи ж будете? Откудова к нам?
- Да вот, попутным ветерком нас к вам занесло, - ответил ты.
- Случаем, не бомжи какие? - настороженно спросил тракторист.
- Да ну, что вы, - рассмеялась я. - Просто идём, куда глаза глядят, набираемся впечатлений, любуемся вашими красотами. Отдыхаем, проще говоря.
- Ну, да, ну, да! - по-прежнему недоверчиво пробормотал мужик.
- Нет, на самом деле. Мы - творческие люди. Вот он - артист. Снимается в кино, пишет песни, стихи, пародии ...
Мужик вдруг поднёс руку к кепке, которая была надвинута у него на глаза, и изумлённо приподнял её.
- Мать честная! А я-то думаю, откудова я тебя знаю?! Откудова мне лицо твоё знакомо?! - восхищённо воскликнул он. - Точно! Из кина ты. Знаю я, знаю я тебя! Ты ещё в спецназе служишь! - продолжал восхищаться мужик, а я тихонько пофыркивала в сторону, очень хорошо понимая наивность и простодушие этого человека - сама такая. - Там ещё из-за тебя девчонку подстрелили, Лена её звали, кажется? А ты - Николаевич! Точно!
И мужик развёл руки в стороны и полуприсев, чуть наклонился назад.
- Вот так встреча?! Чудеса! Настоящий артист, и у нас!
- Ну, ладно вам, - слегка смущаясь, довольно проговорил ты. Приятно, небось, когда тебя узнают и радуются встрече?
- Так вы к нам? - уже спокойнее спросил мужик, продолжая сиять от удовольствия, предвкушая, наверно, как будет взахлёб рассказывать мужикам в гараже, что встретил в поле настоящего артиста.
- Да вот, хотели бы у вас концерт сыграть. Это возможно?
- А почему нет, - опять раскрыл свои объятия тракторист и широко залыбился. - Вы бы видели, какой у нас клуб?! Ещё от советских времён остался. В целости и сохранности. Наш завклубом глядит за ним в оба, никого и близко не подпускает. Ну, кроме вас, конечно. Эх, шут с ним, с тем сеном, - дёрнув кепку обратно на глаза, решительно сказал тракторист. - Садитесь в трактор, и я сам завезу вас к нашему Петровику, к завклубу.
- Так, а сена и нет уже там, - спокойно сказал ты.
- Сгорело сено, - тихонько добавила я.
- Как сгорело? - затревожился мужик.
- Да вот, у нас на глазах и вспыхнуло, - сказал ты, и в твоих глазах опять на миг блеснул оранжевый всполох, что встревожило меня, и я тихонько взяла тебя за руку, но ты аккуратно высвободил её, перед этим легонько пожав мою, как бы давая понять, что незачем волноваться.
- Да вот так, - уже заговорила я. - Что-то затрещало сверху, и сено вспыхнуло, как факел. Может, какая молния одиночная?
- Да? - почесал затылок тракторист, а потом резко махнул рукой, как отрубил. - А, и хрен с ним! Скажу бригадиру, пусть сам разбирается. Сидайте в трактор, и поехали.
- Не, мы - в прицеп, - сказала я.
И мы залезли в прицеп. Встали в передней части прицепа, вцепившись в борт руками. Трактор развернулся по полю и попылил обратно в деревню. А я стояла в скачущем прицепе рядом с тобой, и сердце моё замирало от радостного возбуждения.
- Андрейка, лада моя! - захлёбываясь от восторга, прокричала я дрожащим от подступивших к горлу слёз, голосом.- Я же лет тридцать так не ездила! Веришь ли? Прям, помолодела, на столько же, блин. Ты бы знал, сколько раз мне приходилось, вот так, мчаться по полю, подпрыгивая на кочках и ямках, рискуя не удержаться, и быть выброшенной на ходу из прицепа? Мама дорогая!
Ты ничего мне не ответил, только подбадривающие скосил лиловым глазом и озорно подмигнул.


 4 часть


Мы сидели на лавочке возле калитки и молчали. Ты сидел, широко расставив ноги и нагнувшись вперёд, и сосредоточенно что-то абстрактное чертил прутиком на песке. А я откинулась к забору и прислушивалась к голосу тракториста, который что-то разъяснял завклубу, при этом восхищённо восклицая и изумлённо покрякивая. Потом тракторист весело выбежал из калитки, помахал нам кепкой, вскочил в трактор и уехал. А следом за ним на улицу вышел небольшой сухонький старичок. Можно даже сказать, глубокий старик. Он внимательно рассматривал нас, пока мы поднимались с лавочки. Потом удовлетворённо улыбнулся, протянул тебе руку и сказал:
- Давайте знакомиться. Клим Петрович.
- Клим? – невольно переспросил ты, пожимая руку старику.
- Клим … - подтвердил старик и помкнулся ещё что-то добавить, но я его опередила:
- Клим Ворошилов!
- Совершенно верно. Старое поколение ещё помнит о героях Гражданской войны. А имя это мне папенька дал. Он воевал в Гражданскую. Мда … - на секундочку задумался старик, но тут же спохватился. – Так как вас величать?
- Андрей.
- Елена, - представились мы.
- Желаете нашим сельчанам концерт дать? Похвально, похвально. Я очень рад вам в этом помочь. Пойдёмте, я покажу наш зрительный зал.
И старичок повернулся, чтобы идти, и тут у него что-то громко звякнуло. И я увидела, что он в руке держит большую связку ключей, которые были нанизаны на кольцо необычной формы. Даже нет, это было не кольцо, а скорее, тоненький самодельный браслет довольно большой, и концы браслета соединялись между собой каким-то странным секретиком или миниатюрным механизмом, с помощью которого можно было разнимать браслет, чтобы надеть или снять очередной ключ.
- Андрейка, смотри, какая занимательная вещица в руке у старика, - тихонько проговорила я тебе. – Явно, самодельная. Кованная. Прям, как у Пушкина: «… там царь Кощей над златом чахнет …»
- Нет, ну, ты – неисправима. И тут сказку увидела? Сказочница ты моя.
- Ага, Шахразада, - иронично сказала я и насмешливо добавила. – Шахни раз с заду.
- Что?! Что ты сказала?! – воскликнул ты и остановился, изумлённо глядя на меня. – Ну-ка, ну-ка, повтори.
- Да не буду я повторять всякую чепуху. Это к слову пришлось, я и вспомнила, как в молодости моей мужики шутили, переиначив на свой лад это сказочное имя. Извини, само как-то сорвалось с языка.
- Шахразада – «шахни раз с зада», - медленно повторил ты, и вдруг затрясся в беззвучном смехе. – Ну, ты, мать, сильна.
- Да не я это … - попыталась оправдаться я, но ты приобнял меня за плечи и миролюбиво сказал:
- Ладно, ладно, не шуми. Пошли скорей догонять нашего Клима Петровича, - и опять расхохотался.


Здание клуба, действительно, впечатляло своей стариной и помпезностью. Оно было в два этажа, вход украшали массивные колонны, а над входом красовалась лепнина в духе советских времён. Конечно, фасад был немного потрёпан, но бросалось в глаза, что кто-то пытается своими силами поддерживать здание в сносном состоянии. Войдя же во внутрь, мы сразу ощутили, что на нас по-настоящему пахнуло ХХ веком и Советской эпохой. Даже показалось в первый момент, что на стенах висят портреты вождей, а в углу стоит бюст Сталина. Но когда зажёгся свет, ничего этого не оказалось, хотя всё убранство внутреннее соответствовало нашему первому впечатлению. Однако, не смотря на заброшенность, чувствовалось, что люди бережно ухаживают за зданием, так как было чисто и опрятно, хоть и веяло откровенными 50-тыми годами прошлого столетья. Прямо, готовая площадка для съёмок о той эпохе. Ты так и сказал вслух, озвучив мои мысли.
- Да вот, стараемся, - довольный нашим впечатлением, произнёс старик. – Я, да жена моя, да соседи, раз в неделю делаем тут уборку, хоть здание под замком, но уход всему нужен. Если не следить, не заметишь, как всё придёт в упадок и запустение, - печально добавил завклуб.
И повёл нас к большим двухстворчатым дверям. Начал греметь ключами, отпирая их. Потом зашёл первым, где-то покопошился, что-то щёлкнуло, и загорелся свет. И перед нами открылась панорама зрительного зала, довольно вместительного, и сцена. Здесь, как и везде в этом задании, тоже всё было старинным. Старые деревянные кресла с откидными сиденьями, высокая сцена с бархатным, тёмно-вишнёвого цвета, занавесом, кинопроэкторная и экран, свисающий с потолка как раз над сценой.
- Тааак! – протянул ты и быстро, по-хозяйски, прошёл к сцене и поднялся на неё.
Вот она, твоя стихия! Вот оно, твоё дело! Дело, которое ты знаешь, которое ты любишь, в котором ты живёшь! Я смотрела на тебя и видела совершенно другого человека. Я видела профессионала, хорошо знающего, что и как нужно делать сейчас. Ты осмотрелся по сторонам, заглянул за кулисы, что-то там поискал, потом удовлетворённо хмыкнул. Потом встал на середине сцены, взял гитару и пробежал пальцами по струнам.
- Ну что? Я думаю, мы обойдёмся без микрофонов?
- Зачем же? Есть микрофоны, если надо, - сказал старик, сел в крайнее кресло и спросил:- А вы собираетесь играть на этой гитаре?
- Так у меня другой нет, - немного растерянно сказал ты и развёл руки.
Старик призадумался, теребя подбородок, потом решительно хлопнул себя по коленкам и произнёс:
- Пошлите. Я покажу вам нашу музыкальную комнату.


Мы вышли из зала. Клим Петрович выключил там свет, но двери закрывать не стал, и повёл нас на второй этаж. Там мы подошли к ещё одной массивной двойной двери, которую старик открыл, потом торжественно распахнул обе створки, включил свет и сказал:
- Входите!
Он произнёс это, будто приглашал нас в тронную залу. Мы вошли … и замерли от неожиданности.
Комната, даже нет, небольшой зал был весть уставлен, увешан, упакован музыкальными инструментами. Слева на стене, на каких-то немыслимых стеллажах и подставках, стояли и лежали духовые инструменты. На другой стене висели балалайки и бубны, вдоль стены на широкой лавке расположились гармошки и футляры, в которых, угадывались, баяны и аккордеон. В углу, в чехлах, к стене были приставлены гитары. Чуть в сторонке от них стояла настоящая ударная установка. Тут же, в чехле, расположились клавишные, название которых я даже и не знаю. Ещё у стены, прислонившись к ней, стояло несколько сложенных цимбал. А в центре залы, как огромный семейный стол для особых торжеств, стоял настоящий концертный рояль. 
- Лен … Лена … Ты только посмотри … - с придыханием, медленно заговорил ты. – Всё разнообразие музыкальной жизни советской эпохи ХХ века собрано в этой зале! Невероятно?!!
- Вы правы, молодой человек, - сказал старик. – Наш председатель, земля ему пухом, уж очень любил музыку. Да и сам был отменным гармонистом. И он не жалел денег на музыкальные инструменты и на специалистов, понимающих в музыке. Была мода на духовые оркестры? Наш председатель дал мне задание закупить всё необходимо для этого оркестра и выписать музыкантов, чтобы создать свой коллектив в колхозе. Пошла мода на джаз? По его  указанию, я еду в Москву за роялем для нас. Зазвенели во всех углах вокально-инструментальные ансамбли? Я ломлюсь во все двери, но привожу всё необходимое для такого ансамбля. Магнитофоны? Пожалуйста. Хоть бабиновый, хоть кассетный, хоть какой ещё. И усилители, и светомузыка, и караоке, будь оно неладно, - всё есть у нас, - заключил Клим Петрович. – А про народные инструменты я и вовсе мочу. Наш председатель и сам любил поиграть в таком коллективе. Да и певец был преотличный.
И старик, замолчав, вдруг отвернулся и украдкой провёл по глазам.
- Да, но, сколько же деньжищ это всё стоил?! – сказал ты. – Видно, колхоз ваш был не из бедных?
- Не нищенствовали, - скромно ответил старик. – Добросовестно и старательно работали, потому и не бедствовали. А на культуру наше правление колхоза денег не жалело.
А ты всё ходил по зале, рассматривал инструменты, озвучивая их названия, но для меня все эти слова были совершенной тарабарщиной, хотя визуально я всё это видела когда-то. А ты открывал, закрывал футляры, заглядывал под чехлы или белые простынки, которыми бережно были накрыты некоторые инструменты, дабы пыль не испортила их, и всё чмокал губами, либо издавал ещё какие-то нечленораздельные звуки.
Я же подошла к старику и тихонько спросила у него:
- Нельзя ли у вас попросить чаю? А то мы … -  запнулась я, но всё же произнесла. – А то мы со вчерашнего дня ничего не ели.
- Конечно, конечно! – засуетился старик. – Вы тут смотрите, а я сейчас … сейчас …
И он вышел из залы.
- Лен, у меня просто нет слов! – сказал ты, стоя посреди залы среди музыкальных инструментов и медленно поворачиваясь вокруг своей оси.
- Андрей, ну, ты выбрал инструмент?
- Легко сказать – выбрал! Я бы всё забрал, была бы моя воля.
- Зачем тебе всё? – спросила я, подходя к небольшому шкафчику, стоящему в глубине залы
Шкафчик был самодельный. В нём были сделаны ячейки, в которых покоилось несметное количество пластинок. На полке стояли проигрыватели, патефон и ещё какой-то чемоданчик. И я вспомнила, что такой же проигрыватель-чемодан был у нашего учителя пения, и он частенько приносил нам его, чтобы дать послушать классическую музыку.
- Ух, ты! – уже я восхитилась. – Из моего детства.
Но ты не расслышал меня, увлечённый подбором инструмента для выступления. А я вдруг увидела в одной из ячеек брошюры-песенники. Я начала их листать и нашла там старые советские песни, которые я частенько слышала в детстве, когда их пели мои родные за праздничным столом. Многие, очень многие я знала и могла их напеть, правда, слова наизусть не все помнила. Но мелодии были мне известны.
- Андрей, можно тебя кое о чём попросить?
- Давай.
- А что, если ты в свой концерт, включишь несколько старых, но хорошо известных песен? Для зрителей. Пусть они споют их все вместе.
- Да ни вопрос, Лен, - сказал ты, походя ко мне и отнимая у меня песенник. – Интересно, интересно. И что, ты знаешь эти песни?
- Ну, не все, конечно. Но многие знаю.
Ты покрутил в руках брошюру, медленно полистал её, кое-где останавливаясь и вчитываясь, и вернул мне.
- Хорошо, подбери самые популярные, и я их посмотрю
И тут в зале показался Клим Петрович.
- Ну что, выбрали?
- Да, Клим Петрович, я выбрал, что мне нужно. Но мне нужен будет помощник.
- А я уже распорядился. Сейчас прибежит Вовка. Он вам поможет. Кстати, это его гитара оказалась у вас?
- Ну да, мы нашли её в стоге сена, - проговорил ты. А я стала ощупывать себя в поиске той записки, которая была оставлена для нас на лестнице, приставленной к гнезду грифа. Или бусла? Как кому нравится. И я нашла записку, благо, что я никогда ничего не выбрасываю.
- Вот, читайте. Нам её подарили.
Старик, далеко от глаз отставив бумагу, прочёл написанное, и хмыкнул, но записку вернул мне, и я сложила её обратно в карман на рубахе.
- Что ж, хорошо! – заключил он. – А теперь пройдёмте в мой кабинет. Я приглашаю вас к чаю.


За чаем, который очень сильно напоминал обед, накрытый для нас немолодой женщиной, женой старика. Или дочерью? Я так и не поняла. Так вот, старик, опять скептически посмотрел на тебя:
- Андрей, вы собираетесь в этой одежде выйти на сцену?
Ты промолчал, попивая чай с пирожками, как бы давая понять, что вопрос просто неуместен. И старик понял это.
- Есть у нас и костюмерная. Правда, там всё старое, но, возможно, вы что-нибудь подберёте для себя.
Костюмерная, конечно, была намного меньше, чем музыкальная комната, но тоже, несомненно, впечатлила нас своим содержимым. В два уровня, почти под самый потолок, было сооружено что-то на подобии секций, как в магазине, на которых висели костюмы.
Пока ты, охая и ахая, а то и откровенно смеясь, рассматривал костюмы, я подошла к шкафу, на полках которого увидела рукодельные изделия. Тут были и кружева, и тряпичные игрушки, и соломоплетение, и деревянные шкатулочки, и просто картинки, вышитые крестом или гладью. Видно, когда-то был кружок детский, типа народного творчества. А может, даже, и взрослые женщины собирались здесь в долгие зимние вечера, да рукодельничали, сплетничая, или просто разговаривая о делах житейских.
- Что, теперь уже ты в своей стихии? – вдруг услышала я над собой твой мягкий голос. Я повернулась к тебе … и чуть не упала от смеха.
Помимо джинсов и кроссовок, на тебе была надета широкая чёрная атласная переливающаяся рубаха со шнуровкой у ворота, которая была заправлена в штаны, широкий цыганский ремень и миниатюрная, невообразимо как напяленная тобой на себя, жилетка гуцульская. Глаза блестели от возбуждения. И вообще, от тебя пыхало энергетическим жаром, как от раскалённой печи. Ты был просто ослепительно красив, и у меня мучительно сжалось всё внутри и безжалостно что-то горячее болезненно потянуло под сердцем. Но я взяла себя в руки.
- Андрэшка, ты – великолепен!!! Тебе ещё сейчас сюда сомбреро, и будет, как, у Образцова: «Ай-яй-яй, компаньяяяя!» - дурашливо пропищала я.  А ты заговорщицки сверкнул на меня глазами и допел.
- Ой-ёй-ёй, коллектив!
И мы расхохотались.
- Ладно, Лена, хорош, дурачиться. Пора подготавливаться к концерту, время-то идёт! Ну, где же этот помощник, а? – уже по-деловому заговорил ты, и мы направились в зрительный зал.


Ты тихо посапываешь в подушку, растянувшись на старинной никелированной кровати с блестящими набалдашниками, которая привела тебя в изумление и полный восторг. Ты спишь, уставший, но довольный. Ты, по полной, выложился на концерте, ибо сельчане, изголодавшись по таким вечерам, долго не хотели отпускать тебя, пока Клим Петрович не объяснил им, что ты - не робот, а живой человек. Но даже после концерта, люди долго не расходились, и каждый старался пожать тебе руку и высказать благодарность за незабываемый вечер.
А сейчас ты спишь, а я сижу у твоего изголовья на стульчике, смотрю на тебя и думаю думу … Горькую? Да, нет, отнюдь, хоть и печалит меня, очень печалит  предстоящая разлука. Нет, я думаю о своём везении. О том, как же мне повезло, что наши пути жизненные пересеклись таким необычным способом.
И хотя рядом с тобой на кровати было местечко для меня, я не стала тревожить твой сон, а поставила в рядок три стульчика, устроилась на них, положила голову на подушку чуть выше твоей головы и будто провалилась в какую-то бездну усталости. Счастливой усталости. А потом, спустя какое-то время, я вдруг почувствовала, что подушки затряслись подо мной, и кто-то взял меня на руки и куда-то перенёс. А потом я отчётливо ощутила тепло бесконечной и, сжигающей дотла нежности, но так и не смогла проснуться.
А поутру мы ехали на машине, сидя на заднем сидении. Ты держал в руках подаренную Вовкой гитару, на которой до сих пор была прицеплена перевязь, сплетенная мной из осоки. А у меня на коленях покоился короб с нивелиром, про который я совершенно забыла и даже и представить не могла, где же я его оставила? Но Клим Петрович, хозяйский до корней волос человек, проследил, чтобы нивелир не затёрся, не затерялся и попал точно в руки к хозяйке. Я смотрела в окошко и пыталась сдерживать слёзы, но они всё равно тёплыми нескончаемыми струйками текли и текли по щекам. И вдруг я почувствовала, что твоя тёплая ладошка легла на мою руку. И над самым ухом я услышала твой голос:
- Надеюсь, если я опять соберусь идти туда, куда глаза глядят, ты составишь мне компанию?
Я, не поворачиваясь к тебе, молча, кивнула. А ты продолжал:
- Я возьму свою гитару. Ну, или вот эту, подаренную Вовкой. А ты – свой нивелир. И пойдём опять искать местечко, где моно будет на время свить гнёздышко. Ты со мной?
- С тобой, хоть на край света! – попыталась пошутить я, но получилось искренне и от всей души
- Спасибо, дорогая! Я в тебе не ошибся.
А за окном мелькали дорожные столбики, отсчитывая расстояние до неизбежной разлуки, но она теперь уже не печалила меня.
Вот же она, родственная душа, рядом!

КОНЕЦ.