Записки советского инженера. часть 3

                О РАБОТЕ И ЖИЗНИ.

                Часть 3

                В МОСКВЕ

        В конце августа я выписался из госпиталя. Лето кончалось, а с ним и отпуска в НИИ, КБ, заводах, с которыми мы работали. Наша дружная компания молодых специалистов распалась. Осипов уехал в Воронеж в КБ химавтоматики, Дмитропавленко в Москву в Государственный институт комплексного проектирования, в длительные командировки. К Саше Кузнецову приехала жена. Меня мой начальник сектора Демянко отзывал в Москву в НИИ тепловых процессов.

        Перед отъездом я успел получить двухкомнатную квартиру на «Берегу» в только что построенном доме по улице Курчатова, 35. Квартиры в экспедиции получили  все, кто имел семьи.

        В середине сентября я вернулся в Москву, стал опять работать в научно-методическом секторе экспедиции, жить в «подвале» гостиницы НИИТП. В моих долгосрочных планах было пережить зиму в Москве, а весной, когда дочке исполнится год, поехать с семьей работать на полигон.

        Осень и зима 1973-74 года тянулись долго. Володя Тверской, с которым мы жили в комнате гостиницы, женился и жил где-то в Москве. Апальков уехал на полигон на постоянную работу. Мне приходилось жить со случайными специалистами, командированными в НИИ тепловых процессов. На работе тоже было скучновато, всю имеющуюся техдокументацию я уже изучил, а крупных серьезных дел мне не поручали. Иногда приходилось ездить, как правило, со своим начальником Сигачевым,  на смежные предприятия, такие как Институт им. Доллежаля, Подольский научно-исследовательский технологический институт, Курчатовский институт, ЦНИИ машинострония, КБ «Салют», НИИ измерительной техники для согласования различных решений по реакторным испытаниям, технических заданий на разработку приборного оборудования, систем или устройств стендового комплекса ядерного ракетного двигателя.
 
        Много времени я проводил в технической библиотеке НИИ тепловых процессов, искал и читал литературу по ЯРД, благо библиотека была богатейшей и разнообразной. Были встречи в Москве с однокурсниками и друзьями по МАИ Сашей Отто, Звоновым, Поланчуком. Они делились впечатлениями о работе на других фирмах нашего профиля, в ЦНИИ машиностроения, Курчатовском институте.
Меня, как свободного молодого специалиста, в институте много привлекали к общественной и комсомольской работе. Я участвовал в спортивных соревнованиях по плаванию, лыжам, футболу, в шефстве над неблагополучной молодежью, в рейдах народной дружины в микрорайоне, работал на овощной базе. Иногда мы собирались в составе нашего сектора на вечеринки. Приходили Сигачев, Новиков, Демянко с молодой женой Тосей, Руденко, Чистова, Козулин, Суворова, Тверской. Душой компании в это время был Алексей Юшков, молодой специалист, физик, окончивший МИФИ. Большой поклонник творчества Высоцкого, он постоянно знакомил всех нас на вечеринках с его новыми песнями, даже организовал поездку на один из «подпольных» концертов Высоцкого.

        В НИИ тепловых процессов и, в частности, в лабораторию  Иевлева В.М. были распределены однокурсники-москвичи моей группы из МАИ Федотов, Федулов, Смирнов, Петров, Плотников, с которыми я регулярно встречался на работе, обсуждал дела. В это время в лаборатории 3 разворачивались экспериментальные исследования по изучению возможности создания ядерного ракетного двигателя схемы «В», т.е. с газофазным реактором. Эта схема сулила значительные преимущества перед двигателем схемы «А». Эффективность или удельная тяга двигателя схемы «В» по расчетам выходила в 3 раза выше, значительно ниже были проблемы с радиационной опасностью. Но конструктивно схема «В» получалась очень сложной. В камере двигателя надо было удерживать урановый газ или лучше сказать урановую плазму с температурой около 10000оС, чего существующие технологии и материалы не могли обеспечить.
 
        Предлагались многие схемные решения, например удержание урановой плазмы магнитным полем, вращением, гидродинамическое удержание, но все они требовали экспериментальной проверки, исследований происходящих процессов, поиска способов удержания, новых материалов, схем. В США по литературным источникам этой теме, называлась она схема «Лампа», придавалось большое значение. Под исследования по этой теме в НИИ тепловых процессов был даже построен огромный экспериментальный корпус с плазмотроном, в составе лаборатории 3  выделены отделы Коротеева и Пришлецова. Сам Иевлев В.М. был в плену иллюзий относительно быстрого разрешения проблемы создания ядерного ракетного двигателя  схемы «В» и отдавал ей предпочтение, несмотря на то, что ЯРД схемы «А» был уже запущен в работу. Была создана технология, опытные образцы, строился стенд для отработки на семипалатинском полигоне.

        Особенно продвинулись исследовательские работы по гидродинамическому способу удержания урановой плазмы  в экспериментальной установке «Гекла». Температура «шнура» из урановой плазмы должна была достигать 7000оС, водород нагревался от нее излучением до 3000оС.  Впоследствии схему этой установки пытались внедрить в промышленной ядерной энергетике, но дальше экспериментов с гексафторидом урана в Институте ядерной физики, г. Алма-Ата, дело не пошло.
 
        Зимой 1973-74 года в НИИ тепловых процессов я познакомился с Сашей Шараментовым, молодым специалистом-физиком, распределенным в экспедицию 20 из МИФИ, и проходившим в это время стажировку в Физико-энергетическом институте, г. Обнинск. Он часто приезжал в Москву к своему руководителю, начальнику сектора динамики реакторов экспедиции 20 Акопову Р.Б.. Шараментов понравился мне своей энергичностью, целеустремленностью, упорством, глубокими знаниями, уверенностью в себе, часто даже переходящей в самоуверенность. Он также собирался весной поехать с женой и двухгодовалой дочкой работать на полигон. Он был не москвич, что сближало нас, хотя у него имелась подмосковная прописка в Ногинске. По вечерам, в «подвале», мы с ним строили планы на будущее по работе на полигоне, вели научные споры, делились впечатлениями о ходе работ по ядерному ракетному двигателю в НИИТП и ФЭИ.

СЕМИПАЛАТИНСК

        Весной я договорился с руководством экспедиции о приеме на работу моей жены и переезду с семьей на работу на семипалатинскую базу экспедиции 20.
В начале апреля жена с годовалой дочкой Наташей приехала в Москву, и мы поселились в «подвале» гостиницы НИИТП на время оформления жены на работу. Это заняло почти два месяца. За это время наша Наташа научилась ходить и говорить. К концу мая документы по устройству на работу и на въезд на полигон были готовы. Мы договорились о наших планах работы на полигоне, получили командировочные и в конце мая вылетели в Семипалатинск. Прощание с Москвой было недолгим и негрустным. Мы знали, что пока будем работать в экспедиции 20, будем часто бывать в Москве в командировках, отпусках.

        Рейс в Семипалатинск, как и в прошлом году, пришелся на ночное время, и часов в 9 утра по местному времени мы ступили на семипалатинскую землю. С трапа самолета шагнули из московской прохлады в сухое казахстанское пекло. С первых шагов нас ждали неожиданности. В аэропорту нас встретила Наташа Кузнецова, жена моего товарища, учившаяся в мединституте в Семипалатинске, и предупредила, что наши документы на въезд на полигон еще не пришли в экспедицию и нам следует день-два подождать в ведомственной гостинице полигона в Семипалатинске. Поехали в гостиницу. Она располагалась почти в центре города на тихой спокойной улице Урицкого в двухэтажном особняке,  огороженном высоким забором, и представляла собой типичный «караван-сарай».
 
        По командировочным документам нас поселили «без слов», но условий для содержания ребенка не было конечно никаких. Достаточно сказать, что «удобства» у этой гостиницы располагались во дворе. Жара стояла такая, что молоко без холодильника скисало за два часа. Наташа Кузнецова помогла нам устроиться, посоветовала, где покупать детские продукты, так как хорошо знала город. Из гостиницы я по спецсвязи переговорил с заместителем начальника нашей экспедиции в городке Черновым Ю.С.. Он пообещал за сутки уладить с документами на въезд.

        Семипалатинск в начале 70-х годов представлял собой областной центр, бурно развивающийся из провинциального городишка в индустриальный город. Новая современная часть его на левом берегу Иртыша разительно отличалась от старой правобережной. На левобережье среди индустриальных гигантов, таких как мясокомбинат, крупнейший в СССР, цементный завод, меховая фабрика,  подымались пяти- и девятиэтажки жилых массивов с прямыми широкими проспектами. Среди бетона и кирпича почти не было зелени. Окраину левобережья занимал аэродром с аэропортом, на котором базировалась, в основном, военная авиация. Обширную территорию левобережья занимали военные городки, росшие как грибы после недавних пограничных конфликтов с Китаем на юге Семипалатинской области в 1969 году. Левобережье так и называлось на казахском языке Жана-Семей, в переводе Новый Семипалатинск.

        На правом, более высоком и холмистом берегу Иртыша располагалась старая часть Семипалатинска с центром города. Архитектура здесь была более разнообразна. Встречались улицы глинобитных мазанок недалеко от центра, купеческие особняки конца ХIХ - начала ХХ веков, массивы «хрущоб» и бетонные девятиэтажки. Все это утопало в зеленых насаждениях из тополей, ив, карагачей. Центральная часть была типичной для центра советского областного города – залитая бетоном площадь с памятником Ленину, величественные и строгие здания обкома и областного Совета, центральный универмаг. Углом на площадь выходило красивое здание мединститута с колоннами. Недалеко от центра города на площади Абая возвышалась мечеть. С другой стороны, также недалеко от центра, на высоком берегу Иртыша стоял православный храм. Промышленность на правом берегу представлялась более мелкими предприятиями. Там находились ковровая фабрика, чулочная, фабрика меховых изделий. Там-же был парк культуры, музеи Абая и Достоевского, железнодорожный вокзал, речная пристань. Центральные улицы были асфальтированы.

        Население города было наполовину казахским, наполовину русским. Бросались в глаза вывески на казахском языке, но все же большинство надписей были русскими. В магазинах можно было встретить национальный колорит: в гастрономах – кумыс, особо приготовленную баранину; в универмагах – пестрые ткани, меховые изделия.

        На следующий день, созвонившись с Черновым Ю.С. и получив разрешение на въезд, мы взяли билеты на быстроходный теплоход «Ракета». Плыть по Иртышу надо было часа четыре, и к вечеру мы высадились на памятном мне еще с прошлого лета высоком берегу Иртыша на пристани Конечной. С вечерней прохладой мы прибыли на постоянное место жительства, как оказалось на 20 лет.

       На другой день начались хлопоты по устройству на новом месте. В нашей квартире был только минимальный набор казенной гостиничной мебели, а именно кровать, стол, шкаф, два стула. Пришлось занимать у товарищей денег, чтобы срочно купить самую необходимую для проживания с ребенком в это жаркое время вещь – холодильник. Жизнь налаживалась. Сложнее было с работой жены. Дочку невозможно было устроить в ясли, и жена сидела с ней дома. Меня опять определили на лето ведущим инженером на знакомый мне стенд ПС-4 в городке. Там намечалось проведение новой серии опытов по исследованию фильтрации водорода в раздробленных горных выработках. Между делом я изучал и документацию на стендовый комплекс «Байкал-1».

        Численность экспедиции 20 за год выросла почти вдвое. Большинство инженерно-технических работников работало на площадке 10. В мае там для нашей экспедиции был сдан в эксплуатацию первый объект, механическая мастерская. Проводился набор рабочих, приезжали специалисты-технологи из НИИ тепловых процессов и КБ химавтоматики. Часть инженеров экспедиции 20 по-прежнему проходила стажировку в составе служб объекта ИВГ Объединенной экспедиции. Там шла подготовка к вводу в эксплуатацию реактора ИВГ, на конец 1974 года намечалось проведение его энергетического пуска. Параллельно велся монтаж оборудования на 2-м рабочем месте под стендовый реактор ЯРД  модели 11Б91. Курированием этих работ и занимались инженеры нашей экспедиции Шулятьев, Гайворонский, Уржа, Осипов Г, Росляков, Дмитропавленко, Апальков, Каширин, Соловьев, Демидов, Мешин, Осипов В, Иванов В, Кравчук Л, Суринов, Кузнецов, Лисов.  Большинство жен сотрудников, имевших малых детей, работали на «Берегу» в управлении экспедиции, в организованных конструкторском бюро и группе планирования и снабжения.

ПЛОЩАДКА

        В сентябре 1974 года руководители Объединенной экспедиции и экспедиций 20 договорились скоординировать на ближайший период свои задачи по подготовке испытаний ядерного ракетного двигателя на стендовом комплексе «Байкал-1». Первое рабочее место, где размещался реактор ИВГ, и второе рабочее место под реактор ЯРД были смежными. Задачей Объединённой экспедиции  было проведение энергетического пуска реактора ИВГ и ввод его в эксплуатацию. Экспедиция 20 занималась монтажом и наладкой оборудования на рабочем месте реактора ЯРД модели 11Б91.
 
        Обе эти работы трудно совмещались на одном объекте по радиационным и организационным условиям. Например, монтажники не допускались для выполнения работ на 2-е рабочее место во время работ на реакторе ИВГ, а работы на нем в это время шли практически непрерывно. Работы были ответственными и потенциально опасными, а именно физический пуск реактора, проверки аварийной защиты реактора, работы со взрывоопасным рабочим телом - водородом. Приоритетной задачей на объекте было объявлено проведение энергетического пуска реактора ИВГ, и для скорейшего ее достижения большая часть персонала экспедиции 20 прикомандировывалась в соответствующие службы и подразделения объекта ИВГ Объединенной экспедиции.

        Я попал в лабораторию теплофизики под номером 242 возглавляемую Могилатовым Н.В., выходцем из Курчатовского института. 242-я лаборатория Объединённой экспедиции на объекте ИВГ численностью около 20 человек была кузницей кадров и ведущим научным, методическим и идеологическим подразделением по реакторным испытаниям. Ее начальник при энергопусках назначался ведущим пуск начальником пусковой смены на реакторе ИВГ, ведущие сотрудники лаборатории на время подготовки и проведения энергопуска работали заместителями начальников подготовительных смен к пуску.
 
        В 242-й лаборатории готовились программы пусков, регламенты проведения всех пусковых и подготовительных работ, связанных с задействованием реактора. Расчетная группа проводила расчеты режимов испытаний реактора и работы стендовых систем. В группу обработки данных стекалась вся информация, снимаемая с измерительных приборов на пусках. Можно сказать, что лаборатория 242 была главным штабом руководителя пуска директора Объединенной экспедиции Могильного И.А.. В это время в лаборатории собралась плеяда блестящих инженеров, недавних выпускников ТПИ, МВТУ, МАИ, таких как Тухватулин, Щербатюк, Васильев, Егорова, Уренский, Концевой, Тарасов, Пивоваров, Дегтярев, Минин. Многие из них впоследствии сделали научную и административную карьеру на предприятиях атомной отрасли.

        В сентябре 1974 года 242-я лаборатория пополнилась прикомандированием из  экспедиции 20 трех инженеров, меня, Фисенко, Игнашева, и  приходом трех молодых специалистов, Белодедова из ДГУ, Колодешникова из МАИ, Зуева из ХАИ. Народ подобрался молодой, задорный. Самые старшие в лаборатории Тухватулин и Щербатюк были из ТПИ 1969 года выпуска, но уже считались ведущими специалистами в Объединённой экспедиции, прошли школу работы на реакторе РВД. Под стать всем был и начальник лаборатории Могилатов Николай Викторович, 30-ти с небольшим лет, энергичный, эрудированный, работавший в Курчатовском институте под личным руководством академика Александрова А.А., выпускник МАИ и участник команды КВН МАИ 60-х годов. Но была в нем и нагловатость, лучше сказать, нахрапистость, самоуверенность. Бабник, говорили, был отчаянный. Любил «рисоваться» на людях, на собраниях, мог зло высмеять любого, даже своего, сотрудника. Очень любил шутковать или давать шутливые задания своим подчиненным, видимо это осталось от КВН. Так, например, дал задание Белодедову, хвалившемуся, что он по специальности  газодинамик-теоретик, спроектировать сопло с «двумя сверхзвуковыми переходами» с целью «проверки на вшивость».

        Моя жена тоже работала на площадке 10 и была направлена в службу контрольно-измерительных приборов (КИП), так как дочку мы еще в августе отвезли на воспитание дедушке с бабушкой в Днепропетровск, отчаявшись устроить ее в ясли. В понедельник утром мы уезжали работать на площадку, в пятницу вечером возвращались в городок. По средам вечером желающих привозили в городок на ночь. Впрочем, можно было на попутных машинах ездить домой в городок хоть каждый день, лишь бы не опаздывать утром к автобусу в техзону.

        На площадке мы жили в благоустроенной гостинице по двое в комнате. В гостинице был душ, потом соорудили сауну, кинозал, техническая и художественная библиотека, красный уголок с телевизором, настольными играми, бильярдом, спортивный зал. Контингент работающих на площадке был, в основном, молодой. Спорт был в почете. На зиму заливался каток для хоккея и коньков, летом от морозов до морозов на спортплощадках играли в футбол и волейбол. В спортзале занимались тяжелой атлетикой, гимнастикой, настольным теннисом. В кинозале по вечерам два раза в неделю показывали бесплатно кинофильмы, правда, большей частью старые. В столовой кормили хорошо.

        На объекте всю осень и зиму 1974-75 года шла подготовка к проведению энергетического пуска реактора ИВГ. В лабораториях готовилась программно-методическая документация, аппаратура для проведения измерений параметров реактора, стендовых систем, радиационных полей. В службах на стендовых системах шла наладка оборудования, проверки на функционирование и надежность. На отдельном газодинамическом стенде проводились продувки азотом технологических каналов, которые являлись тепловыделяющими сборками реактора, с целью измерения газодинамических характеристик и настройки каналов на заданный расход рабочего тела – водорода.

        Набор технологических каналов, устанавливаемых в отверстия замедлителя реактора, составлял вместе с замедлителем его активную зону. Через  технологические каналы продувался водород, снимающий тепло, выделяющееся в топливных элементах при работе реактора, и нагревающийся при этом до заданной температуры. При контрольных холодных продувках технологических каналов для безопасности и простоты использовался азот вместо водорода, а по измерениям параметров продувок (давлений и температур) рассчитывались газодинамические характеристики технологического канала. По изменению этих характеристик во время пуска можно судить о состоянии топливных элементов  – их разрушению, радиационному распуханию, спеканию, сплавлению и т.д. - в ходе испытаний.

        Больше всего беспокойства вызывала система измерения параметров реактора и стендовых систем, содержащая около 700 датчиков давления, температуры, и приборы преобразования и регистрации сигналов датчиков. Измерительная аппаратура хоть и была современной для 60-70-х годов, но надежность, точность и степень ее миниатюризации не устраивали. Шкафы усилителей, преобразователей, регистраторов сигналов, кабельных трасс занимали не меньше половины всех помещений стендового комплекса. Количество отказов измерительных каналов составляло до 10% за пуск. Точность сильно зависела от таких факторов как температура в помещениях приборов, периодичность подстройки, сопротивление кабелей и т.д. В службе измерений работало много обслуживающего персонала. Часть работников занималась первичной обработкой фотоосциллограмм регистраторов измерительных сигналов, их проявлением, нанесением поясняющих надписей, составлением тарировочных таблиц и графиков, снятием показаний с осциллограмм. При этом субъективный фактор вносил до 50% погрешности в результаты измерений и часто служил причиной недоразумений и споров.

        Для совместной проверки стендовых систем и тренировки персонала проводились холодные, без вывода реактора на мощность, пуски на азоте или на водороде, когда все системы стенда работали в режиме циклограммы предстоящего пуска. В ходе холодных пусков имитировались отказы в стендовых системах или отклонения параметров реактора, проверялось срабатывание аварийной защиты или действия операторов. По результатам измерений расходов водорода и давлений на входе и выходе узлов реактора на холодных пусках проводились расчеты нейтронно-физических параметров и температур в реакторе, таких как степень перегрева топливных элементов, время срабатывания аварийной защиты, аварийного расхолаживания. Как правило, анализ результатов велся в 242-й лаборатории с участием членов пусковой комиссии. Часто разгорались жаркие дискуссии по режимам работы стендовых систем и дополнительным мероприятиям по ядерной безопасности, по тепловой защите реактора. Работа была творческая и интересная. Мы, молодые, многому учились у старших товарищей и сами были на подхвате, подчас заменяя ведущих специалистов в подготовительных и пусковых сменах.

        В процессе совместной работы возникали компании по симпатиям и интересам между сотрудниками и семьями.  Мы компаниями совместно отмечали традиционные советские праздники – День Октябрьской революции с обязательной демонстрацией на центральной городской площади, День конституции, Новый год, 23 Февраля, 8 Марта, 1 Мая. Как правило, празднование проходило в веселых застольях. Нашими хорошими знакомыми в этот период были Острянская Татьяна, Коркин В., Клесовы, Севрюгины, все молодые специалисты и инженеры объекта ИВГ, недавние выпускники ТПИ. Они с большой теплотой рассказывали о Томске, о Сибири, выходцами откуда были почти все.

        Зима 1974-75 года была мягкой и снежной. По выходным многие горожане выходили кататься на лыжах в пойму Иртыша и на крутой его берег.

        Ближе к весне темп работ на объекте нарастал, иногда даже проводились работы в выходные дни. 5 марта был проведен энергетический пуск реактора ИВГ. На площадке во время пуска были приняты беспрецедентные меры по радиационной безопасности и режиму работы. Весь незадействованный в пуске персонал объекта, а именно монтажники, строители, обслуживающий персонал гостиниц, вспомогательных служб, других организаций,  был загодя вывезен на «Берег» и гулял три дня. На пуск приехало много представителей из министерств, смежных предприятий, в основном Минсредмашевских. Пуск прошел успешно. Не произошло никаких неожиданных явлений. Радиационная обстановка в помещениях и на окружающей территории площадки в ходе пуска и после была в пределах ожидаемой. Радиоактивное облако выхлопа водорода поднялось в атмосферу и перемещалось по ветру в сторону пустынных районов, постепенно рассеиваясь, метеоусловия для пуска специально выжидались.

        Через день, после того как было получено «добро» от радиационной службы, персонал привезли на площадку, и закипела работа по обработке данных измерений и анализу результатов. Расшифровывались сотни метров осциллограмм с записью параметров реактора, составлялись экспресс-отчеты, обрабатывались кино- фото-документы. Среди начальников и представителей царило радостное настроение, составлялись планы проведения в ближайшие полгода серий испытаний на рабочих режимах тепловыделяющих сборок  реактора ядерного ракетного двигателя. Одним из представителей на пуске был Исаев Петр Алексеевич, начальник отдела Института им. Доллежаля, являющегося проектной организацией реактора ИВГ. Он был сыном знаменитого Главного конструктора ракетных двигателей Исаева А.И.. Петр Алексеевич большую часть времени проводил в нашей 242-й лаборатории, сам занимался расшифровкой осциллограмм, много рассказывал о своем отце, о взаимоотношениях его с Главным конструктором Королевым С.П. и даже с Генеральным секретарем ЦК КПСС Брежневым Л.И.

        Незаметно за работой на полигоне подкралась весна 1975 года. Надо сказать, что весна в этих краях длится примерно две недели в апреле. В начале месяца еще стоят зимние морозы, хотя снега нет уже в марте, а иные зимы бывают вообще бесснежными, дуют холодные ветра, а к концу апреля распускаются тополя, и на первомайскую демонстрацию народ выходит уже в летней одежде. Правда не исключается, что на следующий день может быть мороз или ветер со снегом.

        Отгуляв майские праздники, мы с женой поехали в долгожданный отпуск на Украину за дочкой, которой уже было 2 года. Отпуск пролетел незаметно, в июне по приезде на «Берег» удалось устроить Наташу в детские ясли «Тополек». Жена моя стала работать в управлении экспедиции 20 инженером в группе техдокументации, где занималась оформлением  техпаспортов на сооружения стендового комплекса. Я по-прежнему работал в 242-й лаборатории Объединённой экспедиции вместе с моими товарищами по методической группе экспедиции 20 Фисенко и Игнашевым, стажируясь на организационной работе по подготовке и проведению реакторных пусков. Все остальные работники экспедиции 20 после проведения энергопуска реактора ИВГ вернулись к курированию строительных и монтажных работ на 2-м рабочем месте.

        Летом в экспедицию приехал  заместитель начальника лаборатории 3 НИИ тепловых процессов Костылев и привез решение о выделении пускового минимума работ на 2-м рабочем месте стендового комплекса. Предполагалось ввести в строй минимально необходимое количество систем и сооружений для начала  испытаний реактора ЯРД модели 11Б91. Топливные элементы, теплоизоляционные пакеты, фрагменты замедлителя и отражателя этого реактора ядерного ракетного двигателя отрабатывались в реакторе РВД. На ресурс и предельную нагрузку элементы активной зоны реактора ЯРД должны были отрабатываться в реакторе ИВГ. Пусковой же минимум больше преследовал демонстрационные цели, подтверждение работоспособности и управляемости изготовленного на заводе  КБ химавтоматики реактора ЯРД, выбранных конструктивных решений.
 
        Нас, работников научно-методического сектора привлекали к разработке программы испытаний пускового минимума, включавшего проведение трех пусков на уровне мощности реактора 30% от проектной при выходе на проектные параметры по температуре  активной зоны. Головной организацией по проведению испытаний назначалась Объединенная экспедиция. Экспедиции 20 предписывалось закончить монтаж и наладку пускового минимума систем 2-го рабочего места и подключиться к испытаниям, передав материальную часть и персонал 2-го рабочего места в службы объекта ИВГ Объединенной экспедиции. Руководителем программы пускового минимума  назначался Костылев А.М.

        Экспедиция 20 усиливалась кадрами из НИИ тепловых процессов, КБ химавтоматики, Физико-энергетического института. Приехавшие со стажировки из ФЭИ мои знакомые друзья-физики  Портяной, Шапша, и представители института Овечкин, Матков, Полионов, занялись подготовкой к физическому пуску реактора ЯРД модели 11Б91 на 2- рабочем месте, готовили документацию, аппаратуру для нейтронно-физических измерений. Из КБ химавтоматики приехали конструкторы и технологи реактора Мамаев,  Белогуров, Мамонтов, Юдин, Трофименко, Славнов для подготовки оснастки и оборудования для сборки реактора на рабочем месте, оснащения его датчиками, транспортно-технологических операций с ним. Из НИИ тепловых процессов приезжали, в основном, специалисты из отдела 1 лаборатории 3, ветераны испытатели, механики, измерители. Приехали с семьями, надеясь работать здесь долго, Лебедев Ю.А., Антипин Н.Н., братья Никитины, Чубаров А., Ереминкин В., Вербицкая Н.Е., Исаченкова Е.М. Перебазировались на полигон и члены московской бригады экспедиции 20 Демянко, Федотов, Лаппо, Порываев, Лазарев, Сачков, Акопов, Ильин, Козулин, и др.

        На реакторе ИВГ шла интенсивная подготовка и проведение исследовательских пусков, в которых на рабочих режимах испытывались тепловыделяющие сборки ЯРД модели 11Б91. Фисенко, Игнашев,  я  и влившийся в нашу группу осенью 1975 года Осипов Г., работая в 242-й лаборатории  Объединённой экспедиции, принимали в этих работах  непосредственное участие, работая в пусковых и подготовительных сменах, одновременно занимаясь составлением программы пускового минимума на 2-м рабочем месте. Работая на две организации, мы иногда испытывали определенное психологическое давление. В дальнейшем это привело к тому, что в 1976 году Фисенко, а в 1977 году Игнашев перевелись на работу в Объединенную экспедицию, надеясь на лучшую служебную карьеру там. Мне тоже больше импонировал психологический климат и работа в 242-й лаборатории Объединённой экспедиции.

        Экспедиция 20 Минобщемаша и Объединенная экспедиция Минсредмаша созданные для решения одной государственной задачи по испытанию ядерных ракетных двигателей, базировались на одной площадке полигона, но использовали различный методический подход к решению технических задач, обусловленный традициями своих ведомств, по-разному снабжались и финансировались. Видимо такая структура из двух экспедиций 2-х заинтересованных министерств, решающих одну общую задачу, была создана по аналогии с США, где так же разработка ЯРД велась параллельно двумя ведомствами, Комиссией по атомной энергии, аналог нашего Минсредмаша, и Национальным агентством по космическим полетам, аналог нашего Минобщемаша.

        Судя по публикациям, ведущую роль в создании и испытаниях ядерных двигателей в США играла Комиссия по атомной энергии. Она разрабатывала реакторы, отрабатывала их элементы на своих атомных стендах в Неваде и готовые, отработанные реакторы, как узлы двигателей, передавала в Американское космическое агентство. Агентство проводило испытания уже по ракетной технологии. Видимо, такая последовательность отработки ядерного ракетного двигателя планировалась и у нас, просто в середине 70-х годов реакторные узлы двигателя  в Минсредмаше еще только начали испытывать, и двигателистам из Минобщемаша на площадке 10 полигона еще не было работы, а задел по стенду и двигателю уже был.

        Мы, работники низшего и среднего звена обеих экспедиций, всегда находили общий язык и даже извлекали выгоды из ведомственного размежевания. Так между экспедициями происходил обмен кадрами, материалами, информацией. Например, в нашей экспедиции 20 не было недостатка в нержавеющей стали, а в Объединённой экспедиции она была в дефиците. Зато в Объединённой экспедиции было отлично налаженное хозяйство приборов, материалов по радиационной защите и дозиметрическому контролю, а в экспедиции 20 этому вопросу поначалу не придавали особого внимания.

                Октябрь 2013 г.