Посреди океана. Глава 58

Чувство Инги, возникшее к М., дремало где-то в подсознании ничем особенно себя
не проявляя лет до четырнадцати. Он был обычным школьником, учился до поры
до времени на четвёрки-пятерки, как и она. Пока резко не объявилась мода на
брюки-клеш и всякие там твист-шейк-рок-н-ролл. За границей, может, это всё
постепенно возникало, а тут как-то сразу всего по чуть-чуть просочилось.
М. первым пришёл в школу в костюме с брюками-клеш. И его сразу вдруг все
девчонки заметили. И стали влюбляться. На обычного ещё вчера восьмиклассника
сегодня даже десятиклассницы стали внимание обращать. Все вдруг сразу обнаружили,
какой он интересный; и что немножечко даже похож на Муслима Магомаева, который распевал из каждого утюга лихой твист "Королёва красоты"; и что он чуть-чуть похож
на какого-то жутко обаятельного иностранного артиста; и что... Да ладно, мало ли
что разглядели в нём прозревшие вдруг девчонки.
А что Инга? Да ничего. Наблюдала за ним со стороны. Где уж там ей было
соревноваться с другими, более модными, более яркими, куда уж ей там!
К тому же М. посещал все школьные вечера и ходил в заводской ДК на танцы. Выпрыгивать из себя, борясь за популярность с девочками, блиставшими на танцах
и вечерах, Инга даже и не мечтала. Для этого надо было бы супермодно одеваться,
быть смелой и раскованной, выплясывая всякие-разные танцы, от твиста до вальса.
А ходить туда, чтобы лишний раз показать свою ущербность - зачем это надо?

В конце восьмого класса, перед днём рождения Инги, папа как-то заявил, что они
пойдут  по магазинам и она сможет выбрать себе, что захочет. Что ей понравится,
то он  и купит. Кажется, этот случай был единственным, когда они вот так
выбрались с папой за покупками. Причём, он сказал, не обязательно смотреть на 
самое дешёвое, пусть будет именно то, что понравится. И она пожелала себе
туфельки на небольшом каблучке и сумочку с ручкой через плечо. Это были самая
первая пара её обуви на каблуках и самая первая дамская сумочка. И то и другое молодёжное, а не бабское, как у мамы.

Однажды в конце восьмого класса, месяца за полтора до экзаменов, Инга с подругой степенно прогуливались по улице. И встретили М.
Прогуливающиеся девицы перекинулись с ним какими-то незначительными фразами. И разошлись в разные стороны.
Но прежде она успела уловить на себе его удивлённый взгляд.
А потом долго думала, чем было вызвано его удивление.
Тем, что на ней было самостоятельно сшитое платье с модным широким поясом
на пряжке? Или тем, что через плечо у неё была перекинута модная сумочка, а
на ногах были туфельки на каблучке, купленные папой? Или тем, что её волосы
не были заплетены и закручены дурацкими бараньими кренделями, как в школе,
а просто распущены по спине?..

Это потом уже, года через два, Инга поняла, что М. нравились девушки с длинными распущенными волосами.
А для Инги эти волосы были наказанием. Они очень быстро росли и отросли аж ниже пояса. И как их прикажете носить в школу? Мама ни в какую не хотела, чтобы дочь постриглась по-модному, как другие девочки. И вот приходилось, разделив эту волосню
на две половины, сначала плести одну косичку, потом другую, и обе по два раза
заворачивать, подвязывая эти баранчики лентами. А как ещё придумаешь в школу
ходить? Заплетать косу и перекидывать через плечо, как девица-красавица из русских сказок? Для такого чуда её волосы были жидковаты. Конские хвосты, даже
коротенькие, в школе почему-то не разрешали носить, как и длинные волосы
мальчикам. И то и другое у директрисы ассоциировалось с чем-то безнравственным.
А тут вообще хвостяра был бы на всю спину.
И что с этим было делать?
Вот потихоньку-потихоньку Инга ножницами подрезала надоевшую ей волосню. И в
конце концов, уже в девятом классе, психанула и, придя в парикмахерскую, попросила забабахать ей такую стрижку!.. Ну и забабахали. Оставили где-то сантиметр волос. Как после тифа или как у солдата-новобранца, начавшего чуток обрастать причёской.
Когда она пришла в школу с этой красотой на голове, все онемели. А когда вызвали к доске что-то там отвечать, в классе повисла такая тишина, что стало страшно от столь повышенного внимания. Короче, сразила всех своей новой красотой.
Но потом все привыкли. К тому же волосы её очень уж быстро росли. И попеределав
на своей голове все модные по тем временам стрижки, она успокоилась и решила,
что нет ничего лучше, чем обрасти опять длинными волосами. Благо, что теперь их
не надо было заплетать в дурацкие косички. И бегать постоянно в парикмахерскую
тоже не надо.

                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

Закончив уборку в салоне, я отправилась наводить порядок в каютах.
Против обыкновения, начала не с каюты тралмастеров, а с соседней. Почему-то
после сегодняшнего разговора с Румыном о смысле жизни мне не хотелось оказаться
с ним один на один. Не хотелось, чтобы он опять стал заговаривать на подобные глобальные темы. Вообще, это походило, будто человек хочет залезть ко мне в душу.
А мне это не надо. Он, может, и хороший человек, но всё же посторонний. Сначала
о смысле жизни начинает спрашивать, потом ещё что-нибудь придумает - о любви
там, о Боге... О чём ещё они любят спрашивать? Другому, может, и наплела бы
всякой ерунды в полушутливой форме, но здесь человек по-серьезному ответов ждёт.
И врать ему не хочется и правду говорить ни к чему. Они тут с каждого слова такой
смысл раздувают, что только диву даёшься.

Анюта в это время убирала амбулаторию и лазарет.
И пришла рассказать, что Анзор ещё пока там обитает, а не в своей каюте. Доктор
его долечивает как бы. Ещё она сообщила, что вчера перед киносеансом у нашего грузинского друга произошёл какой-то конфликт с Лёхой Молдовой. Они даже слегка задрались, но добытчики успели вовремя растащить дерущихся. Однако небольшой
невинный фингальчик Анзор заполучить успел. Из-за чего всё случилось никто ничего
не понял, и никто ничего объяснять не стремится. По крайней мере, носитель бланша только отшучивается, так донесла Анюта. Но мне показалось, что она что-то мне не договаривала.

Когда я пришла накрывать столы к обеду, на камбузе Пашка, камбузник и пекарь
что-то оживлённо обсуждали, но, завидев меня, как по команде смолкли. Казалось,
все трое вдруг потеряли дар речи.
Но шеф вскоре справился со своей немотой и, вызывающе кося на меня совиными
глазами, заголосил, старательно выводя рулады какой-то блатной песни:

- Он ей сказал от страсти пламене-е-я: "Я увезу тебя в родной Бату-у-ми! Ты
будешь кушать там киш-миш с рахат-лукуми!"..

Это самозабвенное пение было прервано внезапным появлением Анзора.
Коротко поздоровавшись со мной, он проскочил по салону на камбуз так быстро,
что я и рта не успела открыть.
Надо заметить, что лицо у него немного видоизменилось. Левый глаз прикрылся и
слегка полиловел, и нос чуток укрупнился. А в общем и целом, он стал похож на одноглазого прищурившегося попугая.

- А. Смотрите-ка, кто к нам пожаловал! - раздалось на камбузе радостное
восклицание пекаря. - Что это у тебя на физиономии? Ударился обо что-то,
имеющее форму кулака?

Проигнорировав эти возгласы, Анзор сказал:

- Паша, дай мне мой обед. Я в лазарете поем.

- А что же твои подружки? Не хотят принести? - издевательским тоном
поинтересовался шеф-повар.

- Зачем зря их беспокоить? Я и сам ходить умею, - спокойно ответил лазаретчик.

Пашка, наливая для него суп и накладывая в миску макароны с котлетами, снова
заорал дурным голосом:

- Хватил он Ингу по башке бутылкой! Анюте засандалил в ногу вилкой! На том
закончилось салонное танго!

Не знаю, какой реакции от слушателей ожидал Паша на свой номер художественной самодеятельности, но Анзор попытался отреагировать шуткой. Унося с камбуза свой
обед, он весело произнёс:

- Попомни моё слово, Паша, после смерти будут тебя черти в аду поджаривать, как
ты жаришь тут свои подозрительные котлеты!

Не успел он вырулить с подносом в салон, как столкнулся с Румыном, который
зачем-то нарисовался здесь. Завидев новую внешность токаря, он открыл было рот,
но его напрашивающийся естественным образом вопрос был предотвращен.

- Только ты, тралмастер, не заводи эту песню! Не спрашивай, что со мной. В меня угодила летающая тарелка!

- Откуда же она здесь взялась? - удивлённо засмеялся Витька.

- Сам не знаю, где их Инга берёт! - с шутливым недоумением ответил Анзор и
поспешил исчезнуть из салона.

- Не знаешь, кто это его так? - поинтересовался тралмастер у Пашки, после того
как попросил немного заварки. - Чтобы так поссориться, нужно как минимум два
человека!

- А это наша лазуритская достопримечательность, - ответил вместо шефа пекарь,
выходя на порог камбуза. И презрительно скривившись в мою сторону, добавил: -
Видишь ли, желающих пообщаться с ним очень много.

- У них, у грузинов, у всех носы такие. у них это модно, - тупо-флегматично
высказался камбузник.

А Пашка вдруг снова диким голосом загорланил:

- Там мавританец обнимает мавританку! Под шорох листьев и дикий хохот обезьян! 
При этом у него был вид довольного-предовольного кретина.


За обедом матросы перекидывались какими-то загадочными фразами, из которых
понять что-либо было трудно. Но благодаря кое-какой смекалке всё же можно было уразуметь, что сегодняшние салонно-обеденные разговоры кружились вокруг события, напрямую связанного с испорченным портретом Анзора.

Добытчики бригады Котова были не очень многословны.
Начало обеда за их столом прошло в относительном молчании.
Вася выглядел хмурым, неулыбчивым, погружённым в себя. Молдова казался
спокойным, строгим и старательно избегал смотреть в мою сторону.
Вся бригада как будто была чем-то слегка озабочена. Может, что-то на корме
не заладилось?

- Ты его видел после вчерашнего?  - спросил Славик у Лёхи.

- Кого? - не понял тот.

- Сам знаешь кого. Крестника твоего.

Молдова недоуменно пожал плечами.

- Наверно раны зализывает, - предположил Славик, сам отвечая на свой вопрос. -
Или ищет, кому на жизнь пожаловаться.

- Неужели не было другого способа наказать этого Ромео? - обратился Котов в пространство, взяв чайник и наливая себе в кружку компот.
Лицо его в этот момент оставалось совершенно непроницаемым, и трудно было
понять, шутит он или серьёзен.

- Это было похоже на усмирение быка, - заметил самый пожилой добытчик этой
бригады литовец дядя Римас, которого мы с Анютой окрестили прозвищем Черёмушки, потому что  он так называл нас, и вместе и по отдельности. Его тонкогубое,
востроносое лицо, подёрнутое лёгкой сеточкой мелких морщинок, осветилось
добродушной улыбкой. - Ваське теперь можно спокойно принимать участие в родео.

Разговоры рыбобработчиков тоже касались этой же темы и тоже были достаточно туманными.

- Вчера вечером на нижней палубе была найдена отбивная котлета. Но приглядевшись,
в ней узнали грузина! - объявил на весь стол Тявкала, пытаясь выловить мясо со
дна кастрюли с супом. - Док сказал, что пострадавший жить будет, но смеяться - никогда.

- Отгадайте загадку: если в банку с водой насыпать гвоздей, какая грузинская
фамилия получится? - спросил дядька Юрка Сидоров, дождавшись своей очереди
завладеть кастрюлей с супом, и, шаря по дну половником, поинтересовался: - Никто
не знает? - И торжественно объявил: - Заржавели!

Дальше реплики рыбообработчиков шли по кругу.

- Его слегка контузило.

- Ага. Глаза как маятник бегали, туда-сюда, туда-сюда.

- А с чего всё началось?

- Никто ничего не понял.

- Да, бывают дела, которые решаются только так, по-петушиному.

- Да чего там! Мужики поговорили, обнялись. Если б не растащили, поцеловались бы.

- Ага. Немой пришёл к логопеду. И с порога как схватил от врача в зубы! И как
заорёт: "А-а-а!" - "Так. Хорошо. Приходите завтра. Будем "Б" разучивать."

- Сколько веревочке не виться, зуботычины не избежать!

- Теперь не будет из себя корчить первого парня на деревне!

- Ага. А то привык, что в его деревне мужиков всего двое было: он и Сталин
в бюсте, гипсовый.


После обеда я отправилась в каюту тралмастеров, оставшуюся ещё неубранной.

Постучавшись,  ничего не услышала из-за кричавшего там во всю мощь магнитофона.
Толкнув дверь, ввалилась внутрь со всей своей амуницией: шваброй, ведром и
тряпкой. И замерла на пороге, неприятно поразившись.

За столом сидели Румын и Толик-слесарь. Вот уж кого меньше всех ожидала тут
увидеть!На столе стоял магнитофон, похоже, пекаря. В последнее время Макс с этим хмырем сдружился, их можно было нередко вместе увидеть.
Но какая нелёгкая принесла его сюда? Что-то не припомню, чтобы Витька дружил
здесь с кем-то, помимо своей бригады.

С крутившейся магнитофонной бобины женский голос орал с чувственным надрывом:

- Чайки, не кричите, сердцу больно!
  Чайки, успокойтесь, ну довольно!
  Чайки, как же мне не повезло -
  Моё счастье море унесло!

Слесарь, метнув в меня злорадным взглядом, мстительно поджал губы, которых у него практически не было, и отвернулся.
Румын, казалось, был чем-то расстроен.
Увидев меня, он покраснел и убавил на магнитофоне звук.

Я тоже смутилась и попятилась было назад, буркнув:

- Извините, приду в другой раз.