Руки дрожат. Голос срывается

Руки дрожат. Голос срывается. Слезы капают в вино. Ком в горле мешает дышать. Мурашки по всему телу, наверное, ищет выход моя любовь. Два часа назад узнала, что мой порядковый номер - уверенная двоечка.

Наглый звонок посреди семейного ужина, виноватое блеяние моего мужчины, любимые глаза, отведенные в сторону, чтоб не смотреть на моё лицо, ставшее чужим и жалким за какие-то пять минут, и вся жизнь наискосок через все планы, в сторону. На обочину. Заглох мотор. Приехали.
Господи, как хорошо, что тогда не забеременела, а я так плакала. Если бы знать.

Что, черт возьми, делать с билетами в Питер?
Как мне смотреть маме в глаза, которая ласково-снисходительной улыбкой вселит в меня не успокоение, а четкое понимание своей ничтожной глупости? А папе что говорить?

Как мне перебороть ставшее условным рефлексом желание по утрам варить кофе на двоих, ставить две чашки, две тарелки, две ложки.

Нет, жизнь ополовинена. Она, то есть я, обеднела, часть меня ушла и не вернется, а даже если и передумает, то я слишком брезглива, чтобы принять его обратно, уже всего изученного, замусоленного, зацелованного, измазанного чужой помадой и пропитавшегося чужими, неприятными, враждебными духами.

Ну что ещё тут думать? Всё по старому сценарию. Пить, курить, изводить себя танцами до упаду и ухаживаниями до смеху, гульками до утра, покатушками и работой, чтобы мысли вертелись только около дивана: как бы скорее прилечь, как бы суметь утром встать, как бы проводить домой того, кто там играет двухчасовую роль моего суженого-ряженого. Как бы там не сдохнуть.

Карина Соловьёва/Доронина