Шкрабы глава С

СТАРАЯ ШКОЛА. СТОЛОВСКИЕ СТРАСТИ

Сколько нам открытий чудных
Дарят школьные деньки!
Но под шум уроков нудных
Сладко спят ученики

Сладко спят, принявши в школе
Знаний порцию на грудь…
Разбуди такого что ли,
И спроси о чём-нибудь:

Сколько будет девять на семь,
Где подписан Брестский мир,
Чем Каренину Герасим
В «Мёртвых душах» отравил?

Он ответ найдёт едва ли.
Так давайте выпьем враз,
Чтобы наши дети знали
И умели больше нас!
В.Коротаев. «Тосты»

Сегодняшнее «выпускное мероприятие» должно состояться в здании столовой около железнодорожного депо, куда вела старая берёзовая аллея. Аллея проходила мимо грязно-оранжевого, но по-прежнему величественного двухэтажного здания старой школы, грустно взирающей на мир пустыми глазницами оконных проёмов. Давно потухший очаг знаний  скорбно высился посреди буйно заросшего бурьяном двора, сплошь усеянного битым кирпичом и осколками стекла.
Школа была построена ещё в начале ХХ века  для детей железнодорожников, которые обслуживали станцию Лузговая, превратившуюся с годами в крупный железнодорожный узел.   Красивейшее в городе здание пережило две революции и две войны, служило и госпиталем и конюшней, не раз подвергалось бомбёжке, но не перенесло бесхозяйственности периода распада «нерушимого» когда-то Союза.
В истории любой школы, как в капле воды, отражается история города, области, державы, всего народа. Среди выпускников Герои Советского Союза и полицаи, крупные учёные и простые дворники, генералы милиции и воры в законе, видные партийные работники и дотошные диссиденты, крутые предприниматели и «конченные» наркоманы… Когда-то все они бежали по этой аллее, беззаботно размахивая портфелями, и никому из них не приходило в голову, что наступит, наконец, «светлое будущее», и их Alma mater будет брошена за ненадобностью, а затем без всякой бомбёжки быстро превратится в груду руин.  Кирпичи из стен, связанные ещё известковым раствором, местное население, то есть в большинстве, её бывшие питомцы будут растаскивать на постройку своих сараев и уборных. И всё это – на наших глазах, и, выходит, с нашего молчаливого согласия.
Проходя мимо ворот школы, где прошли десять лет учёбы и три года учительства, я очередной раз ощутил в груди какую-то странную щемящую боль и резко ускорил шаг, стараясь побыстрее стряхнуть обволакивающее мозг чувство безотчётной вины перед неизвестными мне людьми,  для которых школа была не просто  учреждением, где раздавались знания по способностям и отметки по усердию,  а домом, где действительно разбивались сердца и воскресали  души…
У входа в столовую уже толпилась группа изрядно вспотевших, но уже несколько расслабленных родителей с цветами. А чуть поодаль, под деревьями, несмотря на документальную зрелость и респектабельную упаковку, детство игралось, веселилось, взрывалось фейерверками заразительного полусумасшедшего, чаще беспричинного хохота.
После торжественно-неуклюжего топтанья выпускников под «звуки вальса плавные», по приглашению женщины-тамады, которая почему-то постоянно путала выпускной вечер со свадьбой, все дружно погрузились за щедро уставленные  всевозможными  яствами столы.
После традиционных тостов «За учителей», «За родителей», «За…», началась обычная застольная кутерьма с непредсказуемыми взрывами смеха за «детским» столом и переливами пустопорожнего трёпа за «родительским».
– Вот скажите, – обратился ко мне заплетающимся языком лысоватый «чаморошный» мужчинка полуинтеллигентного формата, – в наше время ученики были совсем другие, ик, ик… и к учителям относились с большим почтением. Я бы даже сказал, с уважением?
– Позвольте с вами не согласиться, – живо отреагировал я на реплику, – мне лично кажется, что в принципе ничего не изменилось. И десять лет, и сто лет назад были наглые, невоспитанные оболтусы-ученики, и через десять лет, и через сто – их ещё будет достаточно. Да и чего греха таить: сами учителя, как любые работники, были и будут разные… «Девушки бывают разные: чёрные, белые, красные. И всем одинаково хочется…», – неожиданно ворвалась в наш бесперспективный диалог сквозь звуковые колонки приглашённых музыкантов стихия выпускного разгула.
– Нет, не скажите, почтения было значительно больше, – продолжал стоять на своём мой дотошный до тошноты собеседник, безуспешно пытаясь догнать вилкой  ускользавший  в тарелке грибок. – Даже не в зарплате дело, а в этом, как его…А-а-а – в статусе.
– Не спорю, – нехотя отозвался я, – формально это выглядело более лицеприятно и удобоваримо для общества. Но реально, и дети, и родители знали цену каждого учителя, и за глаза драили наши косточки от всей души и за грубость, и за непрофессионализм, и за проколы в личной жизни. А сейчас всё только более рельефно выделилось и своё отношение к педагогам многие перестали скрывать. И теперь можно хамить на уроках, не готовиться к занятиям или просто их прогуливать, тем более, школа  кровно заинтересована в каждом ученике и, чуть не целуя  в попу, иногда перетаскивает  из класса в класс  откровенных бездельников.
– Ба-бах! – оглушительно хлопнул воздушный шарик, сдавленный в конкурсе не в меру раскрепостившейся парой под восторженный визг присутствующих.
– Кстати, анекдот вспомнил, – решил я увести надоедливого собеседника в другую тему. – Представьте: магазин «Всё для малыша». В ассортименте: эротичное нижнее бельё, шампанское, порнофильмы и … заботливо проколотые презервативы.
Мужик только слегка хихикнул – скорее всего просто из вежливости, очевидно, лопнувший шарик вызвал у него менее приятные ассоциации.
– Можно вас пригласить? – прозвучал слева над головой низкий женский голос. И чья-то дородная родительница, уверенно лавируя между стульями, повела меня в медленном танце на более открытое пространство. – Хочется поблагодарить вас … Вы столько возились с моим обормотом.
– Ну что вы, не за что. Это же моя работа! – с коммунистическим пафосом отчеканил я и в этот момент меня понесло:
– Не за что меня благодарить. Я, наверно, просто разумный эгоист, помните, как у Чернышевского, которого сейчас не изучают.  А может, даже ещё круче: ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ ВАМПИР школьного образца! Вот регулярно подпитываюсь энергией от детской массы и балдею… Думаете почему я так молодо выгляжу? А мне ведь уже за полтинник перевалило!
Дама широко раскрыла чересчур накрашенные глаза и промямлила:
– Ну, у вас и шуточки…
– Какие могут быть шуточки, – волокло меня дальше. – Это такой кайф! Вы не представляете…
– Кайф! Кайф! Кайф! Мы за кайф! Томочка, ты чего застыла, будто рюмку проглотила? Давайте выпьем за наших детей! – словно из-под земли выросла между нами Медея Михайловна из налоговой инспекции (когда-то я был классруком её старшенького) и под руки повела к бару, где уже стояли три загодя налитые стопки.
– ЗА УЧИТЕЛЕЙ! – прозвучал подкупающий своей оригинальностью тост.
– Премного благодарны-с! Будьте здоровы! – энергично откликнулся я от имени всего учительства и проглотил обжигающую жидкость. А потом, неторопливо пережёвывая миниатюрный бутерброд с подозрительно красной икрой, начал рассеянно разглядывать зал. Картина всеобщего детского и родительского разгула напоминала мне какой-то экзотический аквариум с разнокалиберными, но до боли знакомыми представителями морской фауны, снующими  туда-сюда перед глазами и непрестанно тараторящими о чём-то своём...
– Ну,  ты определился? – услышал я шелестящий голос сегодняшней моей виртуальной спутницы Недотыкомки и сразу увидал её, нагло развалившуюся прямо на стойке бара, в обнимку с чьим-то недопитым коктейлем.
– Слушай, ты меня сегодня доконала, честное сло...И я почувствовал, что возбуждённая трескотня , сквозь которую я расслышал голос Недотыкомки резко прервалась. Выходя из прострации, увидел, что на стойке бара никого уже не было, а мои дамы смотрят на меня в некотором замешательстве.
– Рассказать вам анекдот? – решил я разрядить неловкую паузу и, не дожидаясь согласия, бодро начал: Мужик спрашивает мальчика:
– Тебя как зовут?
Мальчик молчит.
– Ты что, тормоз?
– Витя.
– А почему сразу не ответил?
– А почему тормоз?
– Ха-ха-ха-ха…, – затряслись жирные подбородки моих не совсем трезвых слушательниц, – тормоз… ха-ха-ха…  «Уф-ф-ф, кажется, скушали, а могли и обидеться. Ведь их собственные дети особой быстротой реакции на вербальные раздражители, кажется, не отличались. Ну и славненько: либо у тёток с чувством юмора хорошо, либо по пьянке не разобрались. Хотя, скорее всего, я сам слишком закомплексован: вначале подумай – потом говори.
СЛОВО НЕ ВОРОБЕЙ, ВЫЛЕТИТ – КАК БЫ ЧЕГО НЕ ВЫШЛО! Вечный девиз «человека в футляре», то бишь, и современного учителя – ШКРАБА!»
Поблагодарив за танец и угощение, не торопясь, двинулся на свежий воздух, но у колонны был перехвачен Грёмой.
– Слушай, как тебе та супер-блондинка в чёрном? – быстро затараторил мой охочий до женщин друг. – Горыныч клянётся, что сам первый раз её видит, хотя согласно телефонограмме, она новый методист гороно, присланный, так сказать, для осуществления контроля во время мероприятия, но с другой стороны, уже два года они никого не присылали. Обычно, один завгороно ездит с шофёром всю ночь, отмечаясь во всех кафе, где есть выпускные. Ну, женщина! Ваще! Мерилин Монро. Секс-бомба, да и только. Но совершенно не ведётся – я уж извертелся на пупе – и никакого эффекта. Во время танца отвечает, как на допросе: «да – нет – возможно – не стоит», – убиться, ведь кожей чувствую – в постели она вулкан!
– Погоди, не тараторь, как сорока! – оборвал я уязвленного равнодушием незнакомки «Казанову». – Какая женщина? Там же одни родительницы – и ни одной в чёрном.
– Разуй глаза, Артёмчик! Вон она покурить вышла…, – голос Грёмы снизился почти до тоскливого шёпота, – мама дорогая, я просто ох…ваю от этого «Феррари».