Ночь в Киото

Эм/Тео
Предупреждение: Иногда самое жёсткое в сексе - вовсе не сам секс.

***

Ночной Киото обволакивало тенями. Теплый ветер лишь слегка покачивал занавеску, предоставляя главному происходить без его участия.

- Да…

Она выгнула спину, прижимаясь к его горячему животу. Он судорожно вздохнул, словно не мог поверить в то, что это снова она – податливая, до безумия горячая, готовая отдаваться его рукам, ему одному.

- Да, пожалуйста… Не останавливайся, Эм…

Его взгляд резко потемнел. Казалось в нем бьется ярость пополам с бессилием. Но она догадывалась, что это – иступленное желание и тут же – понимание, что он не может держать себя в руках. С глухим рычанием он больно схватил ее за запястья и прижал их к изголовью кровати.

- Ты – моя. Моя.

Она не знала, что это значит, но все ее существо кричало: да. Да, твоя. И все же она немного отстранилась, заглядывая в глаза, недвусмысленно дававшие понять, что дергаться или бежать бессмысленно. Не теперь. Не тогда, когда рухнули все стены между ними.

Провела пальцами по скулам. Подумала: какие нежные скулы, таких не бывает у мужчин… Усмехнулась этой мысли краешком рта.

Он заметил это и ее тут же смело вихрем его тела, поднявшего и легко перевернувшего ее на живот, а затем сильно прижавшего к постели.

- Смешно тебе? Сейчас перестанет…

Она едва подавила стон и желание попросить его поторопиться. Жертва – так жертва… Усмехнувшись снова, на этот раз безнаказанно, она сдула со лба прядь волос и повернула к нему искаженное страхом и мольбой лицо.

- Нет... Эм… Не надо, пожалуйста…

На него было и впрямь немного страшно смотреть. Руки напряглись так, что вздувшиеся вены, казалось, вот-вот прорвут тонкую кожу. Сильная шея, прерывистое дыхание… Ноздри по-звериному раздувались и было ясно, что он из-за всех сил сдерживает себя. Но глаза… почти безумные, в них не было и капли сомнения. Как завороженная, она смотрела в них, поглощаемая черными дырами зрачков, не в силах пошевелиться, а в голове билось только: он действительно сделает мне очень больно…

Он вошел резко. Настолько, что от грубости и неожиданности из ее глаз брызнули слезы. Она бессильно опустила голову на подушку, заставляя себя расслабиться. Заставляя себя вспомнить закрученную в узел в солнечном сплетении энергию, которой она научилась играючи управлять… Тогда, в ее далеком прошлом.

Первые несколько секунд он, казалось, не дышал. А потом издал судорожный вдох, медленно выходя и останавливаясь. На секунду ему показалось, что стоит встать, быстро надеть рубашку и брюки – и немедленно покинуть этот дом, эту комнату, где с ним творилось черт знает что, где он просто не сможет…

Но наваждение не только не отпускало, оно становилось все мощнее, растворяя и сметая все на своем пути, подчиняя волю… Качнув бедрами, он снова вошел в нее, и на этот раз не стал останавливаться. Ощущения, которые он при этом испытывал, были сродни эйфорическим взрывам – ему казалось, что каждая часть его мозга, его тела кричит, исчезая в этом мареве.

- Что же ты со мной делаешь… Что… Я схожу с ума, Моя...

Она резко выгнула спину, вставая на колени и не позволяя ему выйти из себя. Так, мой хороший. Теперь так. Поцеловала его ладони и прижала их к своему животу. Боже. Как будто не было эти чертовых месяцев друг без друга, месяцев, когда он больше не клал ладони на ее живот – и они не плакали вместе, содрогаясь, понимая, что их ребенку никогда не суждено появиться на свет…

Прочь эти мысли. Здесь, сейчас, он принадлежал ей. Только ей.

- Тише, Эм…

Снова очевидная провокация. Но он всегда позволял ей спровоцировать себя. Издав глухой рык, он до боли сжал ее грудь своими руками и резко начал двигаться так быстро, что она громко застонала, откидывая голову назад:

- Да…

Ей казалось, что она проваливается в бездну. Через минуту или две он останавливался, и она с изумлением вспоминала, где находится и кто должен сходить с ума… А потом он продолжал двигать бедрами, сжимая ее уже до синяков, выпрямляясь и любуясь картиной соединения одной плоти – твердой, как камень с другой – нежной, податливой, беззащитной – и она буквально теряла сознание.

Руки, губы, тело – все принадлежало ему, было им захвачено и навсегда присвоено. Потому он и не спрашивал, он утверждал: моя…

Она кусала губы, вздрагивая от каждого толчка и чувствуя, как внутри нее сжимается в комок маленькая девочка. Никакой энергии, как раньше, ей так и не удалось разбудить – и она оставила попытки, выпуская на волю слезы, отдаваясь ему, действительно сопротивляясь происходящему – только душой… Тело было бутафорией, оно каждой клеткой сигналило даже не о наслаждении, а о чем-то за пиком наслаждения. Но душа… В ее мятущейся душе не было ничего кроме страха. До тошноты сильного страха – вот он уйдет… Все закончится… И она снова останется одна – смотреть в черное небо и не сметь мечтать о его горячих ладонях…Что вообще значит слово "враг" - для того, кто уже сделал выбор любить?..

Толчки прекратились. Он замер в ней, словно почувствовав перемену. Медленно, очень медленно он наклонился к ее спине – и ощутил, как она вздрогнула при соприкосновении с ним – совершенно мокрым. Он почти неуверенно целовал ее лопатки, гладил грудь, ласкал пальцами соски… Через длящуюся вечность минуту прошептал:

- В чем дело, родная?

От нее полыхнуло горечью и болью – он мог почувствовать этот всполох физически.

Оставив ее, он крепко и нежно взял ее за плечи и повернул лицом к себе. Слов было не нужно. Он знал эти приступы, знал ее страхи…Черт, иногда ему казалось, что он знает ее лучше себя. Он посадил ее на колени, лицом к себе, все еще будучи твердым, чувствительно упираясь в ее живот. Да она не просто боится, это почти истерика – с удивлением мелькнуло в его голове. Неужели снова это? Он? Бойня? Бункеры, запах палёной плоти... что, черт возьми?

- …

- Да. Да, милая. Ну что с тобой?

В ее голове судорожно щелкали мысли. Казалось, что обрушилась хлипкая перегородка, сдерживающая лавину кошмаров. Она не решилась сказать правду. Вообще ни на что не решилась – просто отвернулась от его глаз, в которых плескалась горькая ласка.

- Тео…

Она зажала ему рот и он улыбнулся под этим прикосновением, протестующе замычав.

- Ммм…

Все еще не глядя на него, она отняла ладонь и принялась проводить линии по уже существующим на его предплечье – шрамам, разбухшим венам, пульсируя вместе с ними… с ним.

- Тео… - снова мягко сказал он. – Дело в Нем?

Она, казалось, остолбенела на несколько секунд. Потом подняла ресницы:

- Нет. Дело только в тебе.

- Я же говорил, что больше не уйду.

- Когда-то ты говорил, что будешь смеяться, если я умру, Эм.

Он помрачнел, практически сталкивая ее со своих коленей и усаживая рядом. Чувствовалось, что в нем идет внутренняя борьба. Закусив губу, он в итоге вздохнул:

- Ты знаешь, как нам обоим было непросто пережить… эту Войну. Жить дальше – сказочка для лицемеров и скотов, никогда не видевших поля, выложенного трупами. Но моих и твоих больше не существует, сторон вообще больше нет. Мы – единственное, что осталось друг у друга.

Он опустил голову на сцепленные в замок руки и замолчал.

Она дрожала всем телом и не могла отвести взгляд от багрового, идущего через всю спину ожога – казалось, давнего, но все еще не тускнеющего. Мысль о том, что им никогда не приснится спокойный сон, не терзала ее больше месяца, но срыв случился снова… Теперь она не чувствовала ничего, кроме вины. Перед глазами снова и снова вставал пожар.

- Эм... Милый…

Медленно он поднял глаза.

- Эм, прости меня. Иди ко мне.

Что лгало сейчас – ее глаза или ее слова? Он не знал ответа. Все, что он знал – завтра его уже здесь не будет. Он не оставит ей записку. Разве что, черканет друзьям, что-то вроде:

«Я жил в этом мире. И я оставил его.»

Но для нее материализуются все кошмары. При этой мысли глаза его помимо воли наполнились теплом. Он провел ладонью по ее щеке.

- Моя…

Она доверчиво подалась навстречу и он притянул ее к себе.

…

Кончая, он представил как ее разрывает на части сотней кинжалов, которые она когда-то метала в своих врагов. Оргазм был таким ярким, что он исступленно закричал, поднимая голову и чувствуя каждый атом боли, оставляющий его тело и душу. Судя по ее взгляду, этот крик был больше похож на вой охрипшего и загнанного в угол животного.

Но он знал, что он свободен.

Наконец-то, впервые в жизни – свободен.