29. Отправляй к папаше! Плиссировки. Благодать

 Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2017/12/10/281


           Мамины бесконечные придирки, оскорбления и ругательства, издевательские и насмешливые замечания в наш адрес, замахивания "Как щас дам!", постоянные угрозы отправить нас к отцу постепенно оказывали на нас с сестрой угнетающее и разрушающее психику действие. Во всех пороках и недостатках, которые мама обнаружила в отце, она как бы обвиняла и нас, переносила гнев и раздражение с отца, за неимением его поблизости, на нас, "неудавшихся, никчемужных и ни к чему не приспособленных двух полудурков".

            Однажды, накричав за что-то незначительное на меня и распалившись, мама размахнулась и сильно ударила меня по лицу. Ненависть, светившаяся в тот момент в её глазах, просто обескуражила меня. По-видимому, она зацепила и мой нос, потому что я почувствовала, как что-то тёплое закапало с подбородка. Молча  утирая кровь и даже не заплакав, я отошла в сторону. Только одна мысль билась в голове:"Ну за что? За что?" Я не понимала, как жить дальше вместе при таких отношениях и что можно изменить в нашей совместной с мамой жизни? Я привычно пыталась понять маму, по-прежнему, ещё самого дорогого для нас в этом мире человека, как-то оправдать её действия по отношению к нам, но мне всё труднее становилось это делать, всё больше недоумение и неприятие этих маминых поступков заполняло меня. Чем больше проходило времени после развода родителей, тем  больше мы отдалялись от мамы. Если раньше при отце мама НИКОГДА не материлась, то теперь поток матерщинных ругательств и оскорблений стал ежедневной нормой.
 
             В один из солнечных, весенних дней, когда я была дома одна, тоска как-то особенно тяжко навалилась на меня, мне  всё вокруг вдруг опротивело настолько невыносимо, что я подумала:"А не повеситься ли мне? Зачем такая жизнь?". Я деловито обошла квартиру, примериваясь, где бы можно было прикрепить верёвку. Прошла в спальню,  решила, что могу это сделать в кладовке - там под потолком был какой-то крюк, чтобы зацепить верёвку. Хорошо помню, что средь бела дня вдруг возникло ощущение - вокруг из непонятного белесоватого мрака, на некотором отдалении, смотрели на меня и скалились, как бы в ожидании моих действий, страшные размыто-тёмные мужские рожи. Но ни страха, ни какой-то озадаченности я не испытала. Мне было всё равно. Я действительно была измучена такой жизнью и не видела никакого другого выхода, чтобы как-то изменить ситуацию.

             Я взяла плотный лист бумаги и присела к столу, потом, чуток подумав,  порывисто написала в своей записке:"Прощайте, мне надоело жить". И приписала внизу своё имя. Посидела в тяжёлом раздумье. Какие-то сиюминутные задачи ещё стояли передо мной и они перевесили своей значимостью моё страшное намерение. Скомкав листок и заткнув его за батарею, устало подумала: "Потом, потом...". Не знаю, как это возможно, но после той записки будто кто-то начисто стёр в моей голове все эти подобного рода мысли и намерения. Я напрочь ЗАБЫЛА и о своём страшном решении, и о записке, и о скалящихся рожах.

            Через пару месяцев Вера вдруг вытянула из-за батареи скомканный листок, развернула его и, прочитав, удивлённо спросила:"А это ЧТО?". Я очень смутилась, внутренне остро сожалея и недоумевая, почему я не выбросила эту записку, и буркнула:"Я просто пошутила. Дай сюда!". Вера мне листок не отдала, а показала его маме. Но мама мне ни слова на это не сказала, и никогда позднее у нас об этой записке не было речи.

              Какое-то время после этого события всё шло более или менее мирно и гладко, но потом мама опять начала срываться на нас. Тоска и беспросветность заполняли нас с Верой, лишая радости жизни. Я чувствовала себя никчёмной размазнёй, неспособной на решительные поступки, слабой, трусливой, беспомощной, слишком стеснительной, терпеливой и молчаливой. Я не хотела такой жизни. Я понимала, что нужно что-то делать, на что-то решиться, что-то поменять, иначе всё будет продолжаться по-прежнему. Бежать из дома? Но куда, к кому? Кому мы были нужны в этом мире?!! Если бы я была боевая, наглая, с сильным характером, может, я бы и решилась на побег. Но я сознавала, что побег не для меня.

               Тогда я задумалась над постоянной маминой угрозой - отправить нас к отцу. "Вот отправлю к папаше!", - постоянно звучало, как рефрен, в наш адрес. К тому времени до нас уже дошли слухи, что Тонна подмяла отца под свой каблук, что характер у неё тяжеловатый и решительный, поэтому понимали, что сладкой жизни нам и там не будет.

              И вдруг яркая шальная мысль влетела мне в голову:"Ну и пусть отправляет нас к отцу!".
 Я почувствовала, как какие-то новые силы и решимость вливаются в меня. "Везде люди живут, и мы проживём! С мачехой как-нибудь притрёмся, а нет, то там видно будет", - подумалось мне. Я вдруг представила это село, куда переехал отец, солнечным, утопающим в зелени, с голубой речушкой на окраине. Мне захотелось немедленно уехать туда. Я представила сельскую школу, куда мы с Верой пойдём учиться, и подумала, что с одеждой у нас будет, конечно, туго. Потом вообразила, как из новых чёрных семейных трусов отца мы с Верой смастерим себе шикарные плиссированные юбочки. И эта, в общем-то, смешная и бредовая идея, явилась неким катализатором, вдруг вызвавшим в моём сознании очень бурную и благотворную реакцию, совершенно неожиданную для меня, но и через много лет такую сладостную.

                Сильнейшая волна благодати, впервые за мои прожитые годы испытанной мной, затопила меня полностью! Весь мир вдруг вспыхнул какими-то яркими переливающимися красками.  Радость, ожидание перемен и счастья, успокоенность и защищённость, предвкушение удачи, смелость и жгучее желание действовать, а не прятать, подобно страусу, голову в песок - никогда прежде я не испытывала столь сильные чувства, которые именно в эти труднейшие минуты моей жизни пролились на меня благодатным, освежающим дождём. Труднейшие, потому что именно тогда, по моим представлениям, я ОТКАЗЫВАЛАСЬ от мамы, предпочитая дальше продолжать свой жизненный путь без неё.

                Я тут же обратилась к Вере:"Ты знаешь, я хочу сказать маме, чтобы она отправляла меня к папаше. А как ты?" Вера, практически не раздумывая, ответила:"И меня тоже!". Собравшись с духом, я пошла к маме на кухню и твёрдо ей заявила:"Отправляй нас к папаше!". Изумлённая мама ни слова не промолвила мне в ответ. Мы с Верой ожидали каких-то действий с её стороны, но ничего не просходило.

                С того момента мама больше никогда не угрожала нам папашей, да и нападок на нас стало как-то поменьше, видимо, мама почувствовала, что мы взрослеем, и протест на её неприглядные действия по отношению к нам только крепнет. Хотя грызть нас она продолжала и по поводу и без повода, постоянно чем-нибудь попрекая. Хвалить нас было не принято в нашей семье, наверное, мама считала, что этим может испортить нас.

                Впрочем, она сама выросла в семье, где отношение к детям было очень сдержанным, баба Варя была скупа на похвалу, любила пройтись по неугодным матерком и насмешками, критикуя всех и вся вокруг. Возможно, мама действовала по привычному шаблону поведения, усвоенному ею с детства, не задумываясь, что ведь можно жить и по-другому: создавать атмосферу тёплой семейной жизни, наполненной радостью и заботой друг о друге, бережным отношением к внутреннему миру каждого, нежеланием ранить кого-то даже случайно брошенным словом. Вместо этого, маму как будто переполняло желание мстить всем вокруг за ошибки, совершённые ею же самой в её жизни, за какие-то неудачи в её судьбе.

           А со мной после того переломного момента произошли внутренние, вроде и малозаметные, но перемены. Странное дело, теперь тоска меньше душила меня, в унылых и серых буднях стали изредка проскакивать какие-то удивительные просветы - как будто кто-то щедрою рукой вливал мне в душу беспричинную радость, ощущение удивительного подъёма духа! Всё то плохое, что только что ввергало меня в грусть и уныние, что казалось таким большим, значительным, чёрным, вдруг уходило куда-то на второй, третий план, становилось совершенно для меня чем-то незначимым. И мне становилось так легко, так радостно, меня заполняла уверенность в собственных силах и в ближайших счастливых переменах. И опять как будто какие-то блёстки, какие-то искорки сверкали в воздухе. Это было так необычно, волшебно, празднично!

            Так в тихий солнечный морозный день, когда небо голубое-голубое, а солнце даже слепит глаза, и всё вокруг стоит в чарующем безмолвии, когда кусты и деревья окутаны драгоценным мехом-инеем, когда всё вокруг припорошено пухлавым, невесомым снегом, разлетающимся в стороны от малейшего движения воздуха, и когда морозец не злой и кусающий, а лишь освежающий и румянящий щеки, вот тогда ты примечаешь, что пространство вокруг тебя заполнено какими-то искорками: то мельчайшие снежинки, кружащиеся в воздухе, отражают своими ледяными гранями яркое солнце и тем обнаруживают себя! Ты ловишь эти мельчайшие снежинки на варежку и пристально рассматриваешь их, изумляешься разнообразию их строения и, в то же время, поразительному сходству! Они, как  люди, - также уникальны, красивы и совершенны, и также мимолётны. И эта искрящаяся красота вызывает в тебе невероятный восторг, радость и удивительное единение с природой.

             Нечто подобное испытывала я в те редкие мгновения спустившейся на меня благодати. "Как?!! Разве такое возможно?"- удивлялась я самой себе. Оказывается, можно жить и так - радостно, без внутреннего напряжения, открывшись всему миру и устремившись ему навстречу! И мир не отторгает тебя! Да это просто диво дивное!

           Вслушиваясь в себя, я переживала эти необычные чувства,  хотелось разделить с кем-то эту великую радость или, хотя бы, узнать, а как у других обстоят с этим дела.
            
           Опасаясь насмешек, я  осторожно поделилась с Верой своим пережитым потрясением, спросила, приходилось ли ей испытывать такое состояние (тогда я ещё не знала слово "благодать"), но, поймав её непонимающий взгляд,  свернула разговор на другую тему.

 
 
Продолжение:http://www.proza.ru/2017/12/16/207