Купим волосы!

               
     Егор остановился у светофора. Мимо с шумом проносились машины, и Егору казалось, что они умышленно прибавляют газу, дабы окатить его бензиновым перегаром.

     «Сволочи! – достал пачку синего «элэма», привычно зубами вытащил сигарету, щелкнул зажигалкой. – Черт! И так дышать нечем…» Покосился на стоящую рядом девицу. «Оп-па-а! – серьга на пупке».
 
     Вспомнил, как еще пацаном прочитал в газете, что американцы с помощью ЭВМ предсказали к концу теперь уже минувшего столетия декольте на пупке. Удивился: как это на пупке? Что ли женщины будут ходить с голыми животами? И вот нате вам! И с голыми животами, и с серьгой. Такого даже ЭВМ не могла придумать.

     Однако душно. И на губах свинцово кисло. Смрадный град! А они все прут и прут, эти «ауди», «мерсы», «вольво», эти страшные, как смерть, джипы-бугаи.
От ушей девицы тянулись проводки к коробке-плееру, болтавшемуся у нее на бедре, и вся она дергалась, как рыбка на крючке. Хотя больше напоминала курицу с отрубленной головой: головы нет, а туловище всё повторяет и повторяет заученные движения…

     «Купим волосы!» – объявление на столбе. «Ну и ну! А почему не скальп? Или того круче – нос. Или ухо. Или глаз. Да еще с припиской: серый и карий не предлагать». Егор ухмыльнулся: у него-то как раз глаза карие.
А светофор всё – красный. Ишь, выпучился! Того и гляди, лопнет – еще секунда, другая…

     Ох, уж эта секунда-другая! Развернула она Егора и всю его жизнь на сто восемьдесят градусов. Благо, успел ухватиться за столб, за тот самый, с садистским объявлением. А когда отлип от него и оглянулся (огляделся), ноги сами понесли назад, верх по улице, откуда доносились крики, и клубился черный дым.

     Разбросанные на асфальте тела, обувь, сумки. Позже, в электричке, прокручивая в памяти увиденное, ловил себя на мысли, что женских тел было больше. Потому, наверное, что взрыв произошел у парфюмерного магазина  «Форум-Престиж». Или потому, что женщин вообще больше…
Егор подскочил к лежащей на асфальте молодой женщине. Лицо и волосы ее были в крови. Непослушной рукой она тщетно пыталась поправить прилипшую к ногам юбку. Вернее, то, что осталось от таковой. «Кровавая эротика!» Егор поднял несчастную («А-а, чертова барсетка!» – швырнул ее наземь.), взял женщину на руки и понес к соседнему зданию. Здесь уже сидели и лежали несколько человек, окровавленных, испачканных гарью.

     «Значит, не я один такой», – подумал Егор, хотя и не мог не видеть, что большинство толпившихся просто ротозейничали. И у каждого, небось, была одна мысль: «Слава богу, не я».

     Потом Егор помог какому-то парню. Прижимая к груди искореженную руку, тот пытался отползти от горящего автомобиля. Егор переступил через чью-то теперь уже ненужную ногу, взял парня под мышки. «Как же он тяжел!»
А уже слышались свистки и вой сирены. Примчавшиеся люди в форме требовали разойтись. Они были злы и раздражены. Раздражены и злы...

     «Да, надо уходить. Ведь может снова рвануть. Тот же полыхающий автомобиль». Егор резко повернулся и пошел вниз, к светофору.
«Надо же, всё еще красный! Заклинило, что ли? И ни одной «ауди», «нисаны» и прочих «оппелей. Как ветром сдуло! Не было и той девицы с серьгой на пупке. Наверняка она уже где-то далеко и, округлив глаза, рассказывает, какой это был ужас».

     А объявление всё торчит: «Купим волосы!». «Пожалуйста! Мужские, женские. Сколько хотите! Задарма. Заодно и чью-то руку можно прихватить. Или ногу…»
Егор ворвался в вестибюль метро. Прошмыгнул мимо дежурной (та только рукой махнула) и засеменил вниз по эскалатор.

     Очнулся на Комсомольской площади. Почему на Комсомольской? Бог его знает. Потому, наверное, что здесь три вокзала. Отсюда – хоть на все четыре стороны! Уж на три-то точно.

     «Так на какой всё же? На Ярославский? На Ленинградский? Если в Тверь, то да – на Ленинградский, если в Ярославль – на Ярославский. В Казань – на Казанский. Как всё просто». Улыбнулся, поймав себя на мысли, что впервые за сегодняшний день улыбается. Да только ли за сегодняшний?.. «А может, действительно – в Тверь? Когда-то бывал там. Впрочем, где только не бывал. Кстати, о деньгах». Прошелся по карманам: так, мизер.
 
     Ужаснулся: кровь – на джинсах, на футболке. «И как менты не остановили? Наверное, подумали, что он один из тех, кто оказался там, на месте взрыва. Слух-то о взрыве наверняка уже разнесся. Надо замыть. Вода! Но где ее взять? В торговой палатке? На последние-то деньги?  Ну, дела-а-а. Это раньше, в советские времена, чуть ли не на каждом углу торчали автоматы с газировкой, и нацедить стакан воды, даже, ухитрившись, без монеты, можно было запросто… Туалет тоже платный. Ладно, как-нибудь объяснюсь…»

     Тщательно замыл следы крови на джинсах, а футболку вообще выстирал. Отжал ее под любопытные взгляды туалетников, встряхнул и натянул на себя. Высохнет. Благо на улице жара.

     На платформу через турникеты прошел с той же легендой: там, на месте взрыва, осталась сумка, а в ней деньги, документы.
После Мытищ по вагонам пошли контролеры, и Егору, хочешь, не хочешь, снова пришлось объяснять свой безбилетный проезд. Так, мол, и так… Противно! Но еще противнее было любопытство окружающих: «А где он, этот магазин?», «И сильно ли рвануло?», «Терракт это или мафиозные разборки?», «И много ли пострадавших?..» 

     – Телек надо смотреть, – буркнул сидящий напротив мужик в синей полинялой футболке с буквами СССР.

     – Какой телек? Я с утра как уехала в Москву, вот только сейчас возвращаюсь. Зелень продавала, – проворчала в не по-летнему теплой кофте женщина. – Страшно стало ездить в Москву.

     – А жить в ней – тем более, – откликнулась ее соседка. – В деревне хоть не так комфортно, зато спокойнее.

     – А в деревне, что, не стреляют, не убивают? – вступила в разговор другая женщина. – Вон у моей сватьи дом сожгли. Слава богу, живы остались…

     – Пивка хочешь? – протянул мужик Егору бутылку пива.

     – Нет. Спасибо!

     «Вот народ! Попроси сейчас денег, наверняка не откажут».

     – Сам-то откуда? – снова обратился мужик к Егору.

     – Из Твери.

     – И я из Твери, – оживился он. – Ну, не совсем из Твери, рядом.
«Чего доброго, еще увяжется за мной», – поморщился Егор и поспешил добавить:
     – Я вообще-то в Вышний Волочёк.

     – Так это с пересадкой.

     – Знаю. – Егор поерзал на сидении. – Мужик, извини, я устал что-то. Вздремну чуть-чуть.

     Но вздремнуть не получалось. Перед глазами кадр за кадром проносилась трагедия у «Форум-Престижа»: развороченный фасад здания, горящий автомобиль, окровавленное лицо женщины. «Интересно, выживет ли она? Если и выживет, никогда не узнает, кто первым пришел ей на помощь. Впрочем, это неважно… Так, может, действительно, – в Волочёк? Там ведь тоже бывал. Или куда – поглубже, в район. В тот же поселок Красноармейский. Интересно, как там завод? Новые хозяева намеривались распродать его. Люди – в пикет. Организатором их выступил председатель профсоюза. Буравков, кажется, его фамилия. Но наверняка так ничего и не добились. Не помогла и газетная публикация. Итак, к Буравкову! Как бишь его по батюшке?»

     Уже перед Тверью снова появились контролеры. И снова всё пришлось объясняться. Гадко! Направился в тамбур. А сигарет-то кот наплакал…

     В Твери первым делом разобрался с расписанием электричек на Вышний Волочёк: где-то через час с небольшим. Как-то надо убить время. Да и жрать охота! «Взять, что ли, бутылочку пива да пару пирожков?» От такой мысли даже повеселел. Пиво попросил самое дешевое: «Жигулевское». На пирожки тоже хватило. Пирожки оказались чуть теплые и тугие, как резина. Егор буквально терзал их зубами, запивая пивом. «А чё, нормально! Как, в сущности, мало надо человеку!»

     У входа в здание вокзала топтался коротко стриженный парень в мятой черной рубахе и черных брюках. В руках он держал рыжую картонку с кривыми буквами: «Помогите на дорогу». «Эх, кто бы мне помог?» – подумал Егор.
В Вышний Волочёк прибыл под вечер. Площадь крохотная, шум, визг – из салонов автомобилей, из торговых палаток: «Маленькою девочкою ты меня назови, а потом позови, а потом обмани…» И еще что-то в этом роде.

     Пристроился в очередь на красноармейский автобус. «И куда меня, на ночь глядя, несет?», – засосало под ложечкой. – Но отступать было некуда. К  Буравкову! Хотя  разыскать его, наверное, будет не так просто. Ничего, добрые люди помогут».

     И, в самом деле, помогли: Буравкова тут все знают. А завода, да, больше нет. Растащили его московские бизнесмены. Люди, естественно, кто куда. Кто в Тверь, а кто – и в Питер.

     – Он даже судился с ними, – заговорщицки сообщила Егору чернявая словоохотливая женщина, взявшись проводить его к Буравкову. – В итоге сам оказался без работы. А вы из Твери?

     – Из Москвы.

     – А-а-а… Вот и его дом, – указала на светящиеся окна. – Савелич, к тебе пришли! –  голос у нее молодой звонкий, наверное, она хорошо поет. – Ну, я пошла. Поздно уже. Мне в обратную сторону.

     – Спасибо вам большое!

     – Да не за что.

     Во дворе залаяла собака. «Странно, – подумал Егор, – в прошлый раз собаки вроде не было».

     – Сигнал, назад! – голос хозяйки.

     Егор приоткрыл калитку:

     – Ивана Савельича могу видеть?

     – Можно.

     Подождал, пока хозяйка усмирит собаку, и, не спеша, двинулся по мощеной дорожке:

     – Здравствуйте! Я был у вас. Года полтора назад. Помните? 

     – Это по заводу, что ли?

     – Да.

     – Вы журналист. Из Москвы. Как же, помню. Вы еще статью писали.

     – Было дело.

     На веранде вспыхнул свет:

     – Это кто такой в поздний час?

     – Вань, к тебе, – с каким-то даже удовольствием сказала она. – Из Москвы.

     – Из Москвы? – Буравков спустился с крыльца: Кичерин? Ты? Каким ветром?

     – Обнял Егора за плечи. Ну, проходи, проходи.

     Миновали небольшие сенцы и оказались в светлой просторной комнате. «В прошлый раз сидели за этим же столом, – припомнил Егор, – и Буравков зачитывал текст обращения к районным и областным властям с требованием не дать развалить завод».

     – Опять про завод писать? – усаживаясь напротив, спросил Буравков. – Так его, почитай, уже нет.

     – Да уж знаю.

     – Значит, о чем-то другом? И копать, копать. Журналисты – вы народ такой…

     Уж чего-чего, а копать Егору совершенно не хотелось. Хватит! Откопал свое.

     – Только надо ли? – многозначительно заметил Буравков.

     «Ба!  Да он совсем белый», – удивился Егор.

     – Ну написал ты статью. Думаешь, кто-нибудь из местных или областных начальников заметил ее? Хренушки! А вот фамилию твою у нас запомнили: Кичерин. Почти Чичерин. Нет ли каких корней?

     – Нет, конечно, – попытался улыбнуться Егор. – Фамилия сибирская. Как рассказывал мой дед, предки наши, выходцы из Украины, селились по берегам реки Кичера, что в Восточной Сибири. Отсюда – прозвище, потом – и фамилия. А там бог его знает. – Егор оттянул ворот тенниски, чувствуя, что его бросает в жар.

     «Однако ж, ловко получилось: и про предков, и про Кичеру. Про Кичеру, кстати, всё правда. Есть такая река в Забайкалье. Есть там и поселок Кичера, бамовский поселок, с коим как раз и связаны у него лучшие воспоминания. Потому и псевдоним придумал себе: Кичерин».

     – Да, бардак, – продолжал Буравков. – Это в прежние времена пресса силищей была. Покритикует кого, тут же – горком, райком. А сейчас… Захотели, кашалоты, завод растащить – растащили. И никто ничего сделать не сможет. Ладно, хватит о грустном. Варвара, подавай на стол!

     – Иду! – на столе появились огурчики, помидорчики. – Сейчас картошечка будет. Егор, как вас по батюшке?

     – Петрович. Можно просто – Егор. А вас, простите?

     – Алексеевна, – и смущенно заулыбалась, как бы не скрывая, что не так часто величают ее по имени отчеству.

     – Вот и познакомились, – тоже улыбнулся Егор, удивляясь легкости настроения.

     – Да мы еще в прошлый раз познакомились, – затараторила она. – Просто подзабыла чуток. А вы прямо из Москвы?

     – Ну да! 

     – Я хочу спросить. О взрыве. Сегодня утром. Слыхали?

     Егор ждал этого вопроса, поэтому ответил как можно спокойнее:

     – Да, слышал. В электричке рассказывали.

     – Сволочи! – Иван Савельич стукнул кулаком по столу. – Как думаешь, терракт?

     – Кто его знает!

     – Господи! Когда же это закончится? – Варвара Алексеевна обняла лицо руками. – Дома взрывают, троллейбусы взрывают. Креста на них нет!

     – Какой крест? – вскочил Савельич. – Уроды! Нелюди! – и уже обращаясь к Егору: Егор, я забыл, ты куришь?

     – Пока не бросил.

     – Пойдем перекурим.

     Егор потянулся в карман за сигаретами, с тоской осознавая, что там их всего ничего. Савельич опередил его: «Ява». Егор не отказался.

     Прикурили. Затянулись. Помолчали.

     – Так это, – Буравков взглянул на часы. – Надо телик включать. Щас «Вести» будут.

     У Егора екнуло в груди: «Неужто и меня покажут? И ту женщину в окровавленной юбке. И парня с безжизненной рукой. Хотя стоп! Телевизионщиков тогда еще не было. Они приедут позже, когда я уже буду далеко».

     Стрелка на экране отсчитывает пять, четыре, три, две секунды. Одна! Короткие позывные и голос диктора: «Сегодня в десять часов пятьдесят минут в Москве у торгового центра «Форум-Престиж»... В кадре обгорелые и окровавленные люди, «скорая помощь», пожарные. Что-то кричит в микрофон милицейский начальник. «В результате взрыва, – продолжает диктор, – погибли пять человек, пятнадцать человек получили различной степени ожоги и ранения. Личности четырех погибших установлены». На экране замерли страшные строчки. Егор отшатнулся – третья строчка была его: «Болотов Егор Петрович. Москва».

      Дрожащими пальцами достал сигарету.

      – Господи! – тихо вскрикнула Варвара Алексеевна. – Горе какое! Смотрят родные, близкие…

      «Родные, близкие... – поморщился Егор. – Какие родные, близкие? Матери давно нет, болезнь скрутила. Отчим в этом и постарался. Для Лариски он вообще не существует, как, впрочем, и для сына. Надо же такое ляпнуть? «Твой отец погиб в командировке…» А Нинка? Что Нинка? Уже завтра хахеля приведет…»

      – Помянем! – Буравков наполнил рюмки.

      – Помянем, – поддержал его Егор, чувствуя, как лоб и шея покрываются испариной: «Значит, это и меня поминают. И я сам себя поминаю. Мистика какая-то!»

      Залпом выпил, занюхал лучком и снова уставился на экран. «Значит, меня нет. Вот и диктор подтвердила: нет такого – Егора Болотова. И, стало быть, я, сидящий здесь за столом, – другой я. И это другой я смотрит, как Савельич наливает водку, слышит его голос: «Дай Бог, чтоб не повторилось». «Ой, дай Бог!» – голос его жены. «Выпьем!» – опять Савельич. «Выпьем!» – это уже я, Егор Кичерин».

      После второй стало легче. По телу разлилось приятное тепло, разыгрался аппетит. После третьей – еще легче. Снова пошли с Савельичем перекурить.

      – Так ты куда завтра?

      – Да есть дела, – уклончиво ответил Егор, – для начала заскочу в райадминистрацию. – Сам удивился своей находчивости.

      – Там тебе такого накалякуют.

      –  Да уж…

      –  И не надоело тебе?

       – Что?

       – Ну, эта журналистика? Какая-то никудышняя она.

       – Это уж точно. Но другой профессии у меня нет.

       – Понятно, – Савельич задавил в пепельнице окурок. – Остановился в гостинице, в Волочке?

       – В Волочке! – Егор поморщился: «Только-только начал новую жизнь, а уже столько вранья!»

       – Останешься у меня.

       – Ладно!

       Снова выпили и снова о чем-то говорили. В основном говорил Савельич. О теперь уже бывшем, заводе. О том, что нашел какую-то подработку, и что главное для него сейчас – дотянуть до пенсии. Говорил о каком-то фермере, которого душат цены на удобрения и бензин и у которого в прошлом году потравили коров. И если уж Егор действительно хочет кому-то помочь, то в самый раз – этому фермеру.


      Проснулся Егор поздно, сквозь оконные занавески пробивался ровный солнечный свет. «Ну, здравствуй, Егор! – поприветствовал себя. – Распахнул створки: в лицо пахнуло свежестью земли, зеленью. – Хорошо начинается день! Точнее новая жизнь».

      – Доброе утро! – заприметила его в окне Варвара Алексеевна. – Заспались вы.

      – С дороги, наверно. А утро действительно доброе. Хорошо тут у вас!

      – Да, воздух чистый.

      – А Савельича уже нет?

      – К Спирину пошел, к фермеру. Помните, вчера разговор был.

      «Какой фермер? Зачем он мне нужен? – с раздражением подумал Егор. – Тем более писать о нем? Ничего и ни о ком писать я не собираюсь».

      Наскоро умылся (на столе уже дымилась яичница), соображая, как бы уклониться от общения с этим фермером. «Сослаться на срочные дела? Но дел в принципе никаких – ни срочных, ни несрочных. И вообще… Чем заняться, куда податься? Ладно, раз уж все так складывается, пусть будет фермер».
Фермер Федор Спирин, едва поздоровавшись (рука у него сухая, жесткая, да и сам весь походил на засушенную корягу: худой жилистый с тяжелыми складками на лбу и щеках), тут же, не мешкая, предложил ехать к нему на ферму.

      – Это недалеко. Километров пять. Вон и «Нива» у ворот.

      «Нива – хорошая машина. То, что надо для села: вездеходная, всепогодная, –пронеслось у Егора в голове. – Чем не первая строчка для очерка? О господи, опять этот  Болотов. Я – Кичерин!»

       – Джип, конечно, лучше, – словно угадав его мысли, заключил Спирин, усаживаясь на водительское место. – Но пусть на нем американские фермеры ездят. – И, выруливая на проселочную дорогу, продолжил: – Я с утреца  уже в санатории побывал. Молоко отвозил. По восемь рублей за литр. А на молокозаводе принимают по шесть. Есть разница? Так я лучше буду напрямую с потребителями работать. Посредники нашего брата ох как обдирают. Или возьмем те же удобрения…

       «Пошло, поехало, – поморщился Егор. – И зачем мне всё это? А уж представляю, как замучит меня своими росказнями, когда приедем».
Впереди показался неказистый домик, какие-то постройки. «Это и есть ферма? – разочарованно подумал Егор. – А звучит-то как: ферма!»

     Подкатили к самому порогу.

     – А вон и супруга, – указал Спирин на желтый силуэт в глубине двора.
Женщина отложила мытье посуды и направилась к ним.

     – Нин, знакомься…

     – А мы уже знакомы, – нараспев протянула она, улыбаясь и вытирая руки о фартук.

     Егор тоже ее узнал. Это она вчера вечером провожала его к дому Буравкова. Он еще отметил ее мелодичный голос, собственно, и сейчас узнал ее по голосу.

     – Не понял! – округлил глаза Спирин.

     – А вот так! – кокетливо повела она бровью. – Пусть это останется тайной, – и протянула Егору руку: Нина.

     – Очень приятно. Егор.

     – Ну, женушка! – Спирин, шутя, погрозил ей пальцем.
На пороге появилась светловолосая девушка – шортики, короткая маечка.  «Декольте на пупке!» – усмехнулся про себя Егор.

     – Здрасьте! – стрельнула в Егора синими глазами.

     – Здравствуйте!

     «Ну, и глазища! Откуда столько синевы?»

     – Ален, это журналист. Из Москвы. Егор Кичерин, – представил Спирин Егора. – Хочет ознакомиться с нашими фермерскими делами. Может, чего и напишет. В общем, так, девочки, вы тут займитесь обедом, а я покажу гостю хозяйство. Ну-с, с чего начнем? – он по-приятельски  приобнял Егора. – Давай с техники.

     – Давай, – согласился Егор.

     Техникой своей Спирин гордился. В прошлом совхозный инженер, он знал в ней толк. Два трактора: МТЗ-80 и Т-40. Естественно, Егор попросил объяснить, что означают сии буквы и цифры.

     – Эх, вы, журналисты. Сидите там, на асфальте…

     «Да никакой я не журналист, – чуть было не вырвалось у Егора. – Хотя – стоп! Для них-то я как раз – журналист. Егор Кичерин. Так меня и Савельич представил. А того, другого Егора, Егора Болотова и тоже журналиста, они вообще не знают…»

     – Вот картофелесажалка, сеялка, комбайн зерновой, комбайн картофельный, – продолжал Спирин. – А вы с Нинкой действительно знакомы? – неожиданно спросил он. – Когда успели?

     Егор даже растерялся: «Ревнует что ли? Вот чудак!»

     – Вчера вечером. Она проводила меня до дома Буравкова.
   
     – А-а-а. Эх, бабы, бабы… Сам-то женат?

     Егор сделал вид, что не расслышал вопроса.

     – Два плуга, два культиватора, – продолжал Спирин, – старенькие, правда, но еще пашут. Знаешь, о чем я мечтаю? – замедлил шаги. – Приобрести «Беларусь». Поможешь?

     – Ну, не знаю… – недовольно протянул Егор и, сбивая тему, спросил:

     – А земли сколько?

     – Земли немного. Десять гектаров.

     «Немного? – про себя удивился Егор. – Это же, наверное, целое состояние!»

      – Вот думаю еще приобрести, – продолжал Спирин. – В смысле, взять в аренду. Вон сколько ее гуляет! Всё – колхозные паи. Кстати, и ты можешь взять. Будем рядом хозяйствовать. Выбивай кредит и – вперед.

      – Как-то не думал об этом.

      – Дело, конечно, хлопотное. Ну а как иначе? Еще и рисковое. А ну – неурожай: засуха или заморозки. Или закупочные цены упадут, бензин, удобрения подорожают.

      – Да и врагов, завистников немало, – добавил Егор.

      – Буравков рассказал... Было дело. Половину коров потравили. Кто это сделал, я догадываюсь. Не хотят, ублюдки, вкалывать на земле, вот и пакостят тем, у кого, всё получается… Следствие же, как в рот воды набрало.

      – Федор… – Егор запнулся

      – Да просто – Федор.

      – Федор, как же со всем этим справляетесь? Втроем?

      – Почему втроем? Еще и сын. Только из армии пришел. Правда, к земле не очень тянется. Связался с какими-то палаточниками, то ли товар для них добывает, то ли сам торгует. Да и дочь куда-то мимо земли смотрит. В Тверь хочет. Учиться. Чтобы потом – тю-тю, больше ни ногой сюда? «Нет уж, – говорю ей, – от земли я тебя никуда не отпущу».

      – Сурово!

      – А как иначе? Земля – кормилица. За нее держаться надо. «Выходи, говорю, замуж, и чтоб мужик работящий был. Дам вам надел, стройтесь, хозяйствуйте».

      Егор почувствовал, что Спирин начинает раздражать его. Неудержимо потянуло назад, к домику, где рыжая челка и синие глаза.

      А вот и она, юная, сияющая:

      – Просим к столу! Я только помидорчиков и огурчиков наберу.

      – А Юрка подъехал? – спросил Спирин

      – Подкатил.

      Юрка, в тельняшке и широких камуфляжных штанах, уже сидел за столом и возился с консервной банкой.

      – Привет! – обратился к нему Егор. – Десантник?

      – А то! – буркнул он, не поднимаясь и не подавая руки.

      «Да, воспитаньеце!»

      Стол был накрыт прямо во дворе, под сенью жиденького клена. Егора усадили слева от Спирина, Нина, его супруга – справа, Алена с Юрой – напротив.

     – По такому случаю, – многозначительно крякнул Спирин.

     – Ты же за рулем! – робко возразила Нина.

     – По маленькой можно… 

     – Я не буду, – запротестовала  Алена. – У меня пиво. В холодильнике. Сейчас сбегаю.

     Спирин подождал, пока она вернулась, поднялся:

     – За встречу, за знакомство, – он секунду помедлил. – Нет, сначала за них, погибших. Вчера. В Москве. Помянем.

     – Да-а я бы их! – прорычал Юра.

     – Успокойся, – остановила его Нина.

     – Дали бы только автомат…

     «Эх, знали бы они, что я был там, – подумал Егор. –  Может, все-таки сказать? И тем самым вызвать к себе повышенный интерес? Представляю, какими глазами глядела бы на меня Алена. Нет, не стоит. Я – Егор Кичерин. А там остался другой Егор – Болотов. Хотя, в принципе, им без разницы, кто я: Болотов или Кичерин...» 

     Егор почувствовал взгляд Алены – словно к сердцу прикоснулась.

     – Можно? – обратился к Спирину.

     – Конечно. Щас наполню. Говори, Егор.

     Егор поднялся. Нисколько не сомневался, что тост у него получится. О чем говорил? О многострадальной земле, которая наконец-то дождалась своего истинного хозяина, о нелегкой фермерской доле, о том, что Россию, в конечном счете, спасет землепашец. И закончил почти афористично: «Человек на земле – есть высшая на свете должность».

     «Ну, прямо, как Болотов, – ухмыльнулся он про себя. – Тот тоже за застольем такое мог выдавать. Умеют все-таки журналюги говорить!.. »
Эти глаза напротив!.. Эти глаза сияли.

     Разговор заметно оживился. Жена Спирина, даже пыталась, было, запеть, голос у нее действительно замечательный, но Спирин оборвал ее: 

     – Потом, мать, потом. Ни к часу. По последней, и расходимся. Дела. Скотине надо корм приготовить. Юра, а ты водой займись.

     – Надоело! – вскипел тот. – Привези, отвези, напои…

     – Юр! – мягко одернула его Алена, беспокойно взглянув на Егора.  – Пап, я    сама все сделаю.

     – Я помогу, – откликнулся Егор.

     –  Вот видишь: и помощник у тебя, – довольно проронил Спирин. – Пусть познает крестьянскую долю. На ужин собираемся здесь, – сказал, как отрезал. – Тогда и песни попоем. Баньки нет, но пруд рядом.

     Вместе с Аленой, как показалось Егору, они переделали кучу дел. Хотя в принципе чего уж такого особенного? Ну, подали воды скотине, всякой разной домашней птице. Ну, накормили кроликов. Такого множества кроликов Егору еще не приходилось видеть. Почему-то они тут же сбились в кучку и прижали уши к спинам.

     – Трусливое племя! Оттого и глаза вечно красные, – заметил он

     – Поэтому? – удивилась Алена.

     – Ну, конечно, – и продолжил: и пьяницы сглазами кроликов ин вино веритас кричат.

     – Я это где-то читала. Или слышала.

     – Блок. «Незнакомка».

     – Да, Блок. А у вас, – быстро взглянула на Егора, – глаза карие.

     – Вообще-то говорить мужчинам про их глаза как-то не пристало. Это, во-первых. Во-вторых, давай на «ты». Еще пару раз скажешь мне «вы» и на «ты» перейти уже не сможешь».

     – Я уже не могу.

     – А я помогу тебе. Повторяй за мной: «Тебе у нас нравится?»

     – Тебе у нас нравится?

     – Да, нравится. Очень! Потому что здесь есть ты. Потому что ты… – он слегка отвел челку с ее лба. – Чудо! – и приблизил ее к себе.
Удивительная она была девушка. Чистое, как родниковая вода, лицо, легкость движений. Верно кем-то подмечено: лучшие цветы растут в Подмосковье и далее везде. Правда, тугой длинной косы, в довершение деревенского портрета, у Елены не было. С косой, видимо, рассталась давным-давно. Кроткая вихрастая прическа удобнее…
       
     Собраться всем на ужин не удалось. Спирин срочно куда-то умчался, заявив, что будет поздно. Нина, жена его, засобиралась в поселок. Ужинали вдвоем, вернее втроем: Юрка подъехал чуть позже, оглушая поля и огороды ревом мотоцикла. Приехал с бутылкой водки, изрядно поддатый:

     – Выпьем что ли? Пока предков нет.

     Егор видел: Алене было неловко за братца. Егора он тоже раздражал. Ну да бог с ним! Была бы рядом она! Ее по-детски вспыхивающие глаза. Ее отзывчивая улыбка, словно само сердце ей подсказывало, что не улыбаться ей, такой красивой, просто нельзя. Ее живая, подвижная фигура. Ее загорелые, – уж солнце тут оторвалось! – ноги.

     – Выпьем и пойдем купаться, – Юра наполнил стаканы.

     Алена накрыла стакан ладошкой:

     – Я не буду.

     – Знаю. У тебя – пиво. Да не раскисай ты. Будешь учиться. Раз хочешь, значит, будешь. Бери отца за жабры, так, мол, давай денежки и – в Тверь. Я тоже здесь не останусь. Вот так! – и, уже обращаясь к Егору: Писать о нас будешь? Нэ надо. Все вы врете, журналюги! За деньги пишите. Вот и с отца небось содрать хочешь…

     – Юра! – остановила его Алена. – Что ты плетешь?

     – А что не так? – вызывающе оскалился он.

     – Вообще-то Юра где-то прав, – поддержал его Егор. – Сейчас в основном такая пошла журналистика. Заказная. Но это уже не моя журналистика.

     – Вот видишь, он согласен! – воскликнул Юра. – Ладно, пойдем окунемся! Только голышом. В деревнях купаются голышом. А бутылку там допьем.
   
     Егору определенно не нравились его наигранная бравада, развязность. Не по душе был и этот поход на пруд. «Да черт с ним, с Юркой!»

     «Эх, Болотов, Болотов, такое тебе и присниться не могло! Нет, не в смысле купания голенькими под луной. Кого сегодня этим удивишь? А в том смысле, что не было и никогда не будет с тобой рядом такой девушки, как Алена. А-а-а? Вот что, значит, начать новую жизнь!..»

     Когда уже собирались домой, подкатили на мотоциклах Юркины дружки. О чем шел разговор, из-за рева двигателей трудно было понять, только Юра тут же засобирался, и они укатили.

     Позже Юрка снова появится, уже в доме, совершенно пьяный, и, зыркнув глазами, потребует денег. Егору где их было взять? «На банковском счету, – соврет он, – а ближайший банкомат далеко, в Вышнем Волочке».
Алена достанет сумочку (пальцы ее слегка будут дрожать) и протянет сторублевку:

     – На, подавись, живодер!

     – Мерси! – довольно промямлил он.

     – Вот увидишь, он вернется, – подавленным голосом скажет Алена Егору, когда они снова останутся одни. – И родителям проболтается. Сколько его помню, всегда был ябедой и предателем. Братик, называется.


     На Егора в желтых лучах мотоциклетных фар шли трое: мордастый амбал в черной майке, чуть в стороне – Юрка и между ними, вертящийся, третий. «Этот нападать не будет, – сразу оценил ситуацию Егор. – Этот ударит исподтишка».

     – Егор, пошли в дом, – вцепилась Алена в его руку.
 
     – Ален, отойди, пожалуйста, – Егор инстинктивно повел глазами: что-нибудь поувесистей. В деревнях кольями дерутся. Главное, чтобы никто сзади не зашел.

     – Что, падла, приехал наших девок лапать? – заорал мордастый и бросился на Егора. Егор, резко присев, успел увернуться от удара, краем глаза наблюдая, как будет себя вести второй, братец. И тут тупой удар сзади по голове свалил его наземь. Били ногами, вопили.

     – Гады, сволочи! – Алена бросилась к одному, другому.

     – А ты лучше отойди! – отпихнул ее Юрка. – Все отцу расскажу. Поддай, Серый, еще этому москвичу...

     Вскочили на мотоциклы и умчались.

     – Уроды! Мерзавцы! – свалилась Алена над Егором. – Пойдем в дом. Держись за меня.

     Обработала его рану, наложила тампон, уложила на кровать.

    
     Спирин приехал под утро. Он все уже знал. Хмуро взглянул на Алену, потом на Егора:

     – Давай-ка, паря, уматывай отсюда!

     – Понимаю, – Егор с трудом поднялся.

     – Куда же ему в таком состоянии? – встрепенулась Алена.

     – А ты помолчи! С тобой разговор впереди! – и, обращаясь к Егору, добавил:  – Могу в Волочёк отвезти. В гостиницу.

     – В гостиницу не надо, – простонал Егор.

     – Почему это?

     – Может объявиться милиция… Мне бы до ближайшей станции.
Спирин немного подумал:

     – И то так. Собирайся.

     – И я с вами! – засуетилась Алена.

     – Дома! – прикрикнул Спирин.

     – А мама, мама где?

     – Что тебе мама? Такая же дура, как и ты! Марш в дом!

     – Нет! – подбежала к Егору, обняла его.

     – А ну, отойди! – прохрипел Спирин.

     – Алена, – Егор легонько отстранил ее от себя. – Я поеду.

     – Это я виновата. Прости меня, – стала целовать его в губы, в щеки. – Я позвоню тебе. Я приеду.

     – Алена! – Спирин уже выходил из себя. Зыркнул на Егора: поехали.


     Дорогой молчали. «Вон как оно вышло, – терзался Егор. – А так хотелось новой жизни. И что-то замаячило впереди – чистое, светлое».

     И тут Спирина как прорвало:

    – Вот пустил человека в дом, а он взял и напакостил. А таким паинькой прикинулся. Журналист! Шкура ты, а не журналист. Правильно о вашем брате говорят: пройдохи вы. И толку от вашей писанины никакого. Только вред. Ну написал ты про завод и что? Савельича уволили…

     Впереди сквозь серые утренние деревья просматривалась железнодорожная насыпь, бетонные столбы.

     – До электрички еще минут двадцать, – вглядываясь в дорогу, проронил Спирин. – Перейдешь на ту сторону. Тебе же на Москву?

     Егор промолчал. Он и сам не знал, куда ему податься. Только не в Москву.

     – А вещички-то в гостинице? – спросил Спирин.

     – Потом заберу, – морщась от боли, ответил Егор. – Сигарет оставь.
 
     Спирин протянул смятую пачку:

     – Ладно, бывай! У меня дела.

     Егор поплелся к платформе. «Что же голова так гудит? И поташнивает. А ждать еще двадцать минут. И надо перейти на ту сторону. Никуда я не буду переходить. Не все ли равно, куда ехать? А вот и электричка. Во, слепит! И вырастает прямо на глазах. А чего же не тормозит? Значит, это не электричка. Товарняк. Нет, похоже, скорый, курьерский. Этот пулей просвистит! Главное, не стоять у края платформы. Состав сначала как бы оттолкнет воздушной волной, а потом потянет за собой. Это известно. Надо бы за столб придержаться. Вот он. Железобетонный. И желтый клочок бумаги: «Купим волосы?» Где-то я уже это видел. Конечно, видел. Там еще светофор был. Красный. Да что же меня так крутит и давит? Но почему-то совсем не больно. Даже странно. Наверное, той женщине тоже не было больно. Интересно, она  будет жить?..»


     Николай Соляник