Ездовой

                Из серии «Солдатские судьбы Хандалы»
                Посвящается Кузьмину Цыбику Карповичу

                1
     Где, как не в широкой степи можно выплеснуть радостные крики души? Кто услышит кроме птиц, сусликов и верного друга коня? Мчится всадник, разносится по степи незамысловатый мотив. Древняя земля уже много веков слышит этот напев.
     Небесные хищники, сопровождавшие его всю дорогу, возможно, мечтали о лёгкой добыче, услышав, что певец не ахти какой мастер пения. Мужчине не до мечтаний и мнений птиц, у него свои земные стремления, желания, ожидания. Его грудь распирает радость, он торопится к дальнему улусу Корсаково, где жила крепенькая молоденькая Танха. Сэбэк летел с доброй вестью, хотелось скорее сообщить Танхе, что наступит новый месяц, и его  старейшины приедут к её родителям свататься. При последней встрече Танха, стыдливо прижимаясь к нему, сказала, что родители, узнав, откуда её ухажёр и кто он, одобрительно кивали головой.
     В этой степи между двумя бурятскими улусами издавна сложились родственные связи, и узнать всю подноготную ухажёра не составляло труда. Людская молва опережает человека, поэтому родители уже знали, что хандалинский Сэбэк с детства был трудолюбив, удал, смекалист, ловок. Он почти юнцом стал признанным стахановцем в аймаке при вязке снопов в страду.
     Стахановцы были в те времена знаменитыми, уважаемыми людьми, почитались на уровне Героев Труда. Неудивительно, что и Сэбэк в то время был известен в Кударинской степи.

     Стахановское движение — массовое движение последователей А. Г. Стаханова в СССР, новаторов социалистического производства — рабочих, колхозников, инженерно-технических работников, многократно превышавших установленные нормы производства.
     Движение возникло в 1935 году и названо по имени забойщика шахты «Центральная-Ирмино» (Донбасс) А. Г. Стаханова, добывшего в ночь с 30 на 31 августа 1935 года за смену (5 ч. 45 мин.) 102 тонны угля при норме в 7 тонн, а впоследствии 19 сентября — 227 тонн. В начале 1936 года рекорд выработки достиг 607 тонн, его показал шахтёр из Горловки Никита Изотов, один из зачинателей Стахановского движения, инициатор Изотовского движения.[1]
     Стахановское движение серьёзно материально поощрялось премиями и пропагандировалось Всесоюзной Коммунистической партией как новый этап социалистического соревнования и форма повышения производительности труда.
Стахановское движение способствовало росту материального благосостояния самих рабочих. Так, например, в Караганде стахановское движение оказало серьёзнейшее влияние и на уровень заработной платы. Если среднюю месячную заработную плату карагандинских шахтёров в 1931 году принять за 100 %, то в 1934 году она составила 212 %, в 1935 году — 288 %, и в 1937 году — 374 %[2].
     14—17 ноября 1935 года состоялось Первое Всесоюзное совещание стахановцев в Кремле (Москва), которое подчеркнуло важную роль стахановского движения в социалистическом строительстве. На этом же совещании прозвучала ставшая впоследствии крылатой фраза: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее».

     Детская привязанность к лошадям определила судьбу Сэбэк. В конном деле равных ему не было на всю округу. Уж тут он знал все тонкости, мог с одного взгляда понять норов коня, болеет или здоров, всю его подноготную, вернее, подкопытную. Возможно, любовь к лошадям наполняла его настолько, что до недавнего времени молодой конюх и не помышлял о женитьбе, хотя уже промчалась юность. На многих девчат одноулусниц Сэбэк заглядывался, некоторые из них были бы согласны стать его спутницей по жизни, им нравилась простота его общения. Они импонировали удалому наезднику, не раз побеждавшему на конных скачках. Видимо, он ждал свою звезду, которая зажжёт в его груди пламя любви.
     Прошлой осенью, когда колхозы праздновали окончание уборочных работ, он снова победил на скачках. Наездник, гордо проезжая мимо радостной группы девчат, заметил молоденькую девушку, энергично махавшую победителю, она не сводила с него восхищённого взгляда. Спешившись возле девчат, стал отвечать на их восторженные приветствия, так и познакомился с Танхой.
     Радость распирала Сэбэк, душа пела, для этого  было много причин: лето наступило в степи, трава буйствовала, его подопечный колхозный табунок отъедался после полуголодной зимы и тяжёлых весенних работ. На рассвете, после ночной, он пригнал табунок на колхозный двор, колхозники разобрали коней на полевые работы. Горячая весенняя пора позади, есть надежда почаще видеться с Танхой, а осенью свадьбу справить, а там, глядишь, вместе и новый дом построят. Руководство колхоза ценило Сэбэк, как незаменимого конюха, он знал, что его мечты могут воплотиться в жизнь.
     В родной Хандале все звали его Сэбэк, жители русских деревень, окружавших Хандалу, звали его Цыбик. У него было много русских друзей-приятелей. Полуграмотного Цыбика люди любили за удалость, безвредность, безотказность.
     Ему, выросшему в небогатой семье пятым ребёнком - отхончиком, учиться было некогда. Трудная жизнь рано подкосила здоровье родителей, отхончику выпала нелёгкая доля ухаживать за больными родителями, да ещё болевшая сестра осталась на его руках. Цыбик с  детства познал тяжкий труд скотовода, кормил себя, больных родителей, сестру. Эти обстоятельства служили основной причиной долгой холостяцкой жизни арата.
     Мчится наездник, мечтает о светлом будущем, о счастливой жизни с Танхой… Радуется солнцу, небу, теплу, радуется, вдыхая аромат степных трав. Радуется скачке, слитности со своим конём, ветру, что летит ему навстречу с Байкала. Чем ближе Байкал, тем воздух становится насыщеннее, прохладнее. Это великое Море-Далай, колыбель его степи, проснулся от зимней спячки.
     Не подозревает наездник, что очень скоро его мир порушится. Враг уже поднял меч над его страной.
     Уходил Сэбэк на фронт в самом начале войны. Девятого июля 1941 года уже был призван Кабанским райвоенкоматом. Оставлял не долюбленную молодую жену Танху. Как только узнали о начале войны, Сэбэк привёз Танху домой, ввёл в свою семью. Не до свадьбы было. Он знал, что Танха будет верно его ждать.

                2

     Знаток лошадей сразу попал на западный фронт в артиллерийский батальон ездовым.
     Отнюдь не красавец, какими любят изображать героев войны, степняк из самой что ни на есть глубинки, с берегов Байкала, невысокий ростом, с кавалерийскими ногами, тем не менее только по личностным чертам характера Цыбик был замечен командиром батальона. Тот назначил его выполнять обязанности адьютанта, и не было поручений, перед которыми Цыбик пасовал. Также, казалось бы, в его простые обязанности входили задачи во время доставлять на передовую орудия, снаряды, пищу, патроны, боеприпасы.
     Можно только догадываться, каким был ратный путь воина в начале войны. Он сполна выхлебал горечь отступлений, ему было жаль оставлять красивые аккуратные дома, мызы, деревеньки, городки Прибалтики, где дислоцировался его артиллерийский батальон. Ему было больно за погибающих товарищей – артиллеристов, которые ещё вчера радовались, когда на своей Монголке, выделенной ему лично для таких нужд, он подвозил им горячее питание и солдатские 100 грамм для храбрости.    
     Ему до слёз было жаль погибавших коней, которых он кормил, ухаживал за ними, аккуратно запрягал в артиллерийскую упряжь, следил, чтобы упряжь не тёрла  спины лошадям. Количество запряженных лошадей доходило до 9 в зависимости от тяжести орудия, которое они подвозили на передовую.
     Сам Цыбик был словно заговорённый. Шли кровопролитные тяжёлые бои с большими потерями, но пули свистели мимо него, осколки пролетали, не затронув его. Как-то раз на передовой вблизи разорвался снаряд, поранив находившихся рядом солдат, один из них погиб от осколков, а Цыбик лишь получил лёгкую контузию. При очередной передислокации весь эшелон был разбомблен, уцелела единственная теплушка, в которой находился Цыбик со своими лошадьми.
     Как часто лошади выносили его самого из-под обстрела! Для чего берёг его воинский ангел-хранитель? Своей удалью, ловкостью, мастерством он сохранил много солдатских жизней, даже на войне оказавшись на своём единственном предначертанном месте, где мог принести наибольшую пользу. Под взрывами снарядов, бомб, свист пуль кони слушались Цыбика, выполняя его команды. В пылу боёв солдаты не раз с надеждой ждали боевую колесницу, ведомую ездовым. От сноровки Цыбика зависело, вовремя ли он доставит орудие к месту назначения, а значит - исход боя и спасённые солдатские жизни.
     В одном бою была утеряна пушка, немцы захватили её. За такую потерю командование могло жестоко наказать командира батальона, вплоть до трибунала. О том, чтоб отбить в ходе боя обратно пушку, не могло быть и речи, силы были слишком неравны. Тогда командир вызвал ездового Кузьмина, спросил его на прямую, сможет ли тот вернуть обратно пушку. Ездовой коротко ответил по-военному: "Есть!". Днём Цыбик внимательно осмотрел местность, сделал рекогносцировку, выбрал двух лошадей, подготовился. Глубокой ночью обвязал лошадям копыта и морды, по оврагам, по кустам добрался таки до дислокации немцев, нашёл пушку в том месте, где ещё днём предположительно определил место возможного нахождения оной. Со всей осторожностью запряг пушку. Только выбрался на небольшое открытое место, как на позиции немцев началась тревожная суматоха. То ли немцы обнаружили пропажу, то ли заметили движение упряжки, что тут началось! Тут уж Цыбик без оглядки пустил лошадей во всю прыть, пули свистели, благо, немцы открыли беспорядочную стрельбу. Батальон был готов к такому исходу события, начался артобстрел позиции немцев. Взбудораженный Цыбик домчал пушку в расположение батальона. Герой! Выбранные лошади не подвели его, и в этот раз вынесся его из-под обстрела невредимым.
     Сам Цыбик, впитавший с молоком матери веру в наивысшие силы, считал, что его ограждали от бед кони, которых он почитал, как великих божественных творений, наделённых от Бога силой и могуществом. На них Цыбик нередко вытаскивал раненных. Однажды на поле боя он встретил тяжело раненного земляка – хандалинца Номноева Комендана, которого передал санитарам. Такие удивительные встречи на фронте были не редки.
     Когда выделили ему маленькую бойкую монгольскую лошадку, Цыбик не стал придумывать ей замысловатую кличку, просто стал окликать боевую подопечную Монголкой. Они крепко подружились. Монголка понимала Цыбика с полуслова, полувзгляда. Маленькая лошадка монгольской породы и невысокий, крепкий Цыбик составляли единое целое, неподвластное никаким ненастьям и несчастьям. Они словно появились из глубин столетий со времён Золотой орды, шли по фронтовым дорогам, только теперь защищая эту землю от нашествия коричневой чумы. Выполняемая ими миссия несла добро, жизнь: солдаты встречали их с радостью, принимая из рук Цыбика горячую пищу, сухой паёк или боевые сто грамм. Возможно, неуязвимость Цыбика вселяла в солдат надежду о собственной бессмертности.
     Долго длилась их боевая дружба, насколько это было возможным на войне. Много дорог преодолели вместе. Только пришло время, и они оказались мишенью немецкого снайпера. Выполнив очередное задание, возвращался Цыбик на место своей дислокации, монголка не спеша бежала трусцой. И вдруг она, как будто споткнувшись на ходу, упала на передние колени. Цыбик только услышал, как пуля со свистом сбила его шапку. Он успел на лету подхватить шапку, сумел удержаться на Монголке, которая тут же вскочила и помчалась во весь опор. Ездовой слился со своей лошадью, даже свесился предположительно с противоположного от снайпера бока лошади. Цыбик чувствовал во время бешеной скачки, что Монголка вздрагивает всем телом, но она продолжала мчаться.
     Оставив позади внушительное расстояние, может, уже давно перестав слышать свист пуль, монголка замедлила свой бег, тяжело дыша, и в конце остановилась. Только Цыбик спрыгнул с неё, она зашаталась и упала. Цыбик подскочил к голове боевой подруги, та только посмотрела в глаза другу, словно убедилась, что он жив, и тяжело вздохнула. Из её глаз текли слёзы, лошадь прощалась со своим любимым хозяином. Горе охватило Цыбика, в раже он даже попытался поднять спасительницу, понукал, уговаривал её. Только, когда та вздрогнула всем телом, Цыбик оставил тщетные попытки. Он обнял ещё теплую Монголку, уронил скупые мужские слёзы, помолился за неё. Вознёся небесам молитвы за своё спасение, снял седло, уздечку и поплёлся в часть.
     Цыбик знал, что лошадь спасла его, почувствовав близкую смерть. Доказательством была шапка, простреленная насквозь. Ездовой в душе долго оплакивал смерть верной, преданной до конца Монголки. В его памяти мужественная лошадка осталась бессмертной.

                ***
     Война - жестокое дело, придуманное ради наживы, чьих-то чрезмерных амбиций.
     Всякого насмотрелся Цыбик за долгие боевые годы. Запомнился ему один ужасный случай. В тот период жесткого противостояния после наступательного броска, солдаты на передовой не получали пищу более суток, от голода кружилась голова, подводило животы так, что, называется, подсасывало под ложечкой до мучительных спазм. Наконец полевая кухня догнала их, разнесли по окопам еду. Небольшая группа солдат, в том числе Цыбик, получив свои котелки с ароматным борщом, только приступили к еде, как один из них зачем-то приподнялся. Это стоило ему жизни и испорченного приёма пищи сотрапезников. Цыбик уже не мог притронуться к содержимому котелка, куда прилетели брызги крови и ошмётки. Голодное нутро требовало пищи, но он, стиснув зубы, закрыл глаза и молча вылил содержимое котелка. И потом, когда его преследовали голодные дни, перед глазами появлялся тот военный котелок и то ощущение, с каким он вылил ужасное содержимое.
     А солдаты, несмотря ни на что, оставались людьми со своими мечтами, желаниями, надеждами. В окопах плакали, получив долгожданное письмо от родных, продолжали смеяться над шутками, подначивали друг друга, подбадривали, тем самым поднимая боевой дух, возможно, чаще лично свой, а получалось, что заодно и товарищей подбадривали. Эти бесценные моменты психологически ковали победу!
     Так и дослужил ездовой до переломных победных лет войны. Военная удача, даже везение, ловкость, смекалка, мужество, природная бойкость сберегли его до самой победы!
     О боевых подвигах Цыбика можно судить только по его наградам. Кузьмин Цыбик Карпович был награждён тремя медалями «За отвагу».

     Медаль «За отвагу» с момента своего появления стала особо уважаемой и ценимой среди фронтовиков, поскольку ею награждали исключительно за личную храбрость, проявленную в бою. Это главное отличие медали «За отвагу» от некоторых других медалей и орденов, которые нередко вручались «за участие». В основном медалью «За отвагу» награждали рядовой и сержантский состав, но также она вручалась и офицерам (преимущественно младшего звена).

     Приведу выписки из наградных рапортов (источник - Книга народной памяти):
     1 «Старшего ездового 2-й батареи рядового Кузьмина Цыбика Карповича за то, что он в боях с немецкими оккупантами в районе Апраксин Бор Любанского района Ленинградской области с 22 по 27 января 1944 года проявил отвагу и мужество. Тов. Кузьмин под артиллерийско-минометным обстрелом на двух лошадях вывез орудие на прямую наводку на расстоянии 150 метров от противника, что послужило продвижению пехоты и взятии деревни Апраксин Бор».
     2 «Ездового 2-й батареи ефрейтора Кузьмина Цыбика Карповича. В боях с немецкими захватчиками в районе Сев. Тарлани Латвийской ССР 16.8.1944 г. орудие батареи стояло на прямой наводке, в это время противник перешёл в контратаку. Тов. Кузьмин под арт.мин.огнём противника перетащил орудие на более выгодные позиции, дав возможность быстрейшего открытия огня по противнику. Атака была отбита с большими потерями для противника.
     3 «Старшего ездового 2-й батареи ефрейтора Кузьмина Цыбика Карповича за то, что он в боях с немецкими захватчиками  с 24.03 по 27.03 1945г. в районе Биксты, Луцмани, Тёти Латвийской ССР под арт-мин. и ружейно-пулемётным огнём противника всегда в срок доставлял горячую пищу личному составу, находящемуся на наблюдательном пункте батареи».

                3

     Пройдя всю войну с первых дней до победного 1945 года, герой продолжил службу и только в 1946 году он вернулся домой. Он был единственным на всю Хандалу, рождённым в рубашке, заговорённым, прошедшим войну от начала до конца без ранений. Может, Боги оберегали его благодаря чьим-то горячим молитвам? Догадаться не трудно. Танха дождалась его! Вот и зажить бы наконец-то молодой семье счастливо! Столько об этом мечталось им обоим, разлученным на 5 военных кошмарных лет! Да год службы показался ещё длиннее.
     Он видел, какой ценой выстояла Хандала, многие друзья-товарищи не вернулись с полей сражений. Сколько вдов и сирот осталось горько оплакивать своих мужей, отцов.
     Состояние конюшни также подтвердило неприглядную военную разруху. Единицы оставшихся изнурённых непосильной работой лошадей ждали заботливых рук Цыбика. Он с радостью вернулся к предвоенному труду.
     Почти год трудился Цыбик, не покладая рук, проведя бессонные ночи на конюшне, когда этого требовал уход за лошадьми. За каждую лошадь болел душой, выхаживал заболевших, в любую погоду искал не вернувшихся с полей, а жеребят принимал с не меньшей заботой, как мать принимает новорождённого ребёнка. Благодаря неустанным заботам его подопечные преобразились.
     Судьба человека не предсказуема…
     Так и жил бы счастливо Цыбик с Танхой, растил бы детей. Да не суждено было. То ли счастливая доля отвернулась от него, а проснулась злая судьба - судьбинушка, то ли встретился злой человек, зацепивший безгрешника своей черной тенью из зависти. Степь большая, разные люди встречаются на дорогах судьбы.
     Как-то раз Цыбик со своим другом юности возвращался домой слегка навеселе. Они удачно выполнили поручение правления, уже собираясь возвращаться, встретили одного товарища, тоже бывшего фронтовика. Заехали к нему домой, были радушно приняты хозяйкой, поели, выпили архи. Отгостевав, пустились в обратный не ближний путь.
     Едут, видят, впереди стоит лошадь, впряжённая в сани, а вокруг бегает, суетится человек. Подъехав поближе, они узнали управляющего одного из артелей. Было видно, что сани были нагружены горкой из мешков. Видать, второпях воз был плохо обвязан, и верхние мешки при крене саней упали. При виде рассыпанного зерна Цыбик сразу почувствовал неладное. Времена голодные, даже в войну так люди не голодали. В аймаках люди стали умирать от голода. А рассыпанное зерно на земле, как укор голодных людей.
     Управляющий объясняет, что едет на завтрашнюю ярмарку, надо продать зерно, чтобы закупить необходимое  для артели. Цыбик с другом помогли неудачнику, за что тот дал им три мешка зерна. Друг обрадовался  неожиданной удаче, а Цыбик отказался от своей доли. В Хандале он подвёз друга с этими тремя мешками зерна к его дому, помог выгрузить, и с чистой совестью уехал домой.
     Той же ночью пришли НКВД-шники, забрали Цыбика.
     Никогда не знаешь, где, когда, любая, даже чужая, житейская ситуация аукнется. Эта история с тремя мешками зерна могла кануть в лету, если бы…
     Жила в Хандале женщина, жила вполне пристойно, был муж, хотелось детей. Всё было впереди. Но жизнь выкинула свою фортель. Мужу полюбилась другая, и пришлось ей вернуться в родительский дом. Благо возвращаться было недалеко, жили по соседству. Она возненавидела бывшего мужа и его счастливую избранницу. И с тех пор с неугасающей ненавистью следила за их жизнью. Наступил долгожданный час возмездия, она стала свидетельницей выгрузки тех самых трёх злополучных мешков, которые затаскивал к себе домой бывший муж.
     НКВД-шники, которым донесла женщина, пришли с обыском и легко нашли улики. Она же донесла, что подельником расхитителя социалистической собственности был Цыбик. Также выяснилось, что тот управляющий украл зерно у артели.
     Времена были жестокие, сталинские. Людей упрятывали в тюрьмы даже за несколько колосков, вырытых из-под снега из-за голода. А тут аж целых три мешка зерна! На несчастье двух друзей близкий родственник доносчицы работал в районе каким-то начальником. Этот начальник в отместку за обиду, нанесённую его роду, всё сделал, чтобы засудили двух «преступников» по возможно высшей мере наказания. Так герой-фронтовик Цыбик, спасший немало жизней, загремел на 15 лет в Колыму за укрывательство и пособничество.
     Несчастная Танха осталась на сносях. И снова её удел молиться и ждать. Она знала, что попасть на Колыму ещё страшнее, чем воевать на фронте. Сколько пропавших без вести, погибших на тяжёлых работах в адских условиях! Через несколько месяцев у Цыбика родился сын, о котором он мечтал на фронте.

                ***

     Одно слово «Колыма» до сих пор вызывает в памяти народной ужас. В те страшные времена выживали в «местах не столь отдалённых» только крепкие, закалённые люди.
     Не удивительно, и на Колыме Цыбик отбывал срок  конюхом. Работал так же, как всегда и везде, в родной Хандале, на фронте, отдавая всего себя заботе о своих подопечных, тянул свою лямку. Нелегко пришлось Цыбику, хотя его любимые лошади были рядом, к лишениям он был привычен, голод, холод не пугали крепкого степняка. Вывозил на лошадях поваленный ссыльными лес. В любое время года, в любую погоду Цыбик выполнял положенную норму лесозаготовки. Невыполнение норм жестоко каралось. Провинившихся оставляли без еды, в теплое время года загоняли в студёную воду, зимой ставили босиком на снег. Заключённые должны были всю ночь выстоять. Ноги немели, от холода начинались судороги. Им приходилось, как цаплям стоять попеременно то на одной, то на другой ноге. Слабые падали, захлёбывались в воде, или замерзали на снегу. Выстоявших ждало не менее жестокое испытание, надо было, несмотря на голод всё-таки выполнить норму заготовки.
     Выстоявшего первые годы заключения Цыбика даже подбивали на побег, а может тем самым проверяли? И здесь, в этих ужасных условиях заключения он не остался незамеченным, его фронтовая дисциплина, выдержка, находчивость привлекли внимание комендатуры. Ему была дана свобода перемещения, он стал ездовым, выполняющим разные поручения для доставки в лагерь и из лагеря  всего необходимого по хозяйственной части. Со временем часовые перестали его проверять, Цыбик заработал их доверие. На воле местное население относилось к нему, как орочону, поэтому не было враждебного отношения к его появлению. По натуре незлобивый, он сумел найти и с ними общий язык.
     Естественно, что и другие заключённые лагеря обратили внимание на свободно передвигающегося порученца, они стали обращаться к нему. По их просьбе привозил им курево, бумагу, и другие мелкие предметы, вещи, необходимые любому человеку. Туда, как известно, попадали разные люди, сам Цыбик был прямым примером.
     В разные переделки попадал, но природная сноровка, смекалистость выручали его. Приходилось ему даже тайно провозить  игральные карты для уголовных элементов лагеря. Изредка наблюдая за игрой этого контингента в карты, Цыбик потом диву давался, какие суммы денег крутились во время этих игр, и вынес из этих наблюдений вывод о том, что там крутятся огромные деньги.
     Не взяли его все тёмные силы, что властвуют на задворках ада. Не должен был бесстрашный фронтовик, геройски пройдя свой боевой путь, сгинуть узником Колымы. Он прошёл и этот предначертанный путь, хоть судьба решила ещё раз испытать, насколько он крепко стоит на своих кавалерийских ногах. Но Боги охраняли его, военная закалка не подвела его, выручала в любых ситуациях.
     Только не было рядом семьи, и душа стремилась на родину. Цыбик через 9 лет получил амнистию за отличный труд и примерное поведение. Его друг отмотал весь положенный срок от звонка до звонка. Он вернулся больным, хромым, лесоповал не пощадил ссыльного.

                4

     Безжалостное время. Вернулся Цыбик домой, куда стремился всей душой, где ждали его жена и сынишка, а дома не было радости. Непосильный тыловой труд, холод, голод, тяжёлое сознание того, что её муж осужден советскими законами, подорвали здоровье Танхи. Она тяжело болела.
     Он хоть и жалел Танху, годы долгой разлуки, вынесенные моральные страдания охладили чувства Цыбика. Даже выросший сын не вернул трепетные чувства. Вскоре его Танха умерла.
     Конечно, Цыбик любил сына по-своему. Он столько за него думал, представлял, как он растёт без него. Теперь они остались вдвоём.

                ***
    
     Цыбик опять вернулся к любимым лошадям.
     Из-за нехватки мужчин многие работы выполнялись женщинами. Мужья погибли на фронте. Пережившие войну, предвоенные дети только подрастали, но и их осталось в живых мало. Это ужасно, но война никого не щадила, ни на фронте, ни в тылу.
     Конюхом, вернее конюшей, работала вдова фронтовика, потерявшая в военное время дочку, благо, хоть сын остался жив.  Вдова была умна, сноровиста, напориста, старалась сама управиться с лошадьми. Но табун в отсутствие Цыбика вырос значительно, и конюшей в одиночку справляться было уже трудновато. Освобождение Цыбика подоспело вовремя.
     Характер конюшей Дари Цыбику был узнаваем, его мать  тоже была из рода Бохоевых, как и Дари.
     Общий труд, тесное общение сблизило их, два битых одиночества, пережившие войну, лишения, нашли друг в друге поддержку.
     Тётя Дари, моя любимая нагстяхай, мамина сестра, жила по - соседству с нами. Её старшая, совместная с Цыбиком, дочка Таня была моей ровесницей. Когда родилась её вторая дочка, моя тётя нянчилась со мной. Но вскоре, сыграв свадьбу своему предвоенному сыну Толе, она переехала к мужу в его старенький домик. Цыбик стал моим нагсрайха (уважительное обращение к мужу маминой сестры).
     Этот могикан, прожив на свете полвека, не испугался начать новую жизнь. Такое не каждому человеку под силу. Сбылась мечта Цыбика, наконец-то он построил дом.
     Одно из моих первых воспоминаний является то, как мама ходила конопатить их новый дом. Я, мамин хвостик, конечно же, увязалась за ней. Мне было лет 5-6, не больше, так интересно было наблюдать, как женщины забравшись на высокие леса, монотонно стучали деревянными молотками по стене, видимо, я не заметила деревянные клинышки, при помощи которых они забивали ветошь в щели между брёвен.
     Я тоже хотела высоко взобраться к женщинам, только мне не разрешили. Ходила вокруг дома, вкусно пахло свежими щепками. Вдруг я услышала незнакомые звуки, впервые с огромным удивлением увидела невиданных больших птиц. По наличию клюва, крыльев и двух ног, я поняла, что это птицы, а не животные. Мама сверху мне крикнула, что это индюки. Я подошла к ним поближе, хоть было страшно, но тут из ворот дома, где водилась такая невидаль, выбежали гуси с громким криком, ужасно напугав меня.
     Так как я росла одна, я была частым гостем у тёти Дари. Было весело, шумно, родившиеся друг за другом пять девочек были шустры, неугомонны. Иногда я у них ночевала. Мы со старшими девочками спали на теплой уютной печке. Мне было в диковинку. Дома я спала на большой железной кровати то с мамой, то с папой. На кровати, считавшейся моей, спал папа, но иногда я просыпалась на ней и скандалила. Сколько раз я была перенесена спящей, теперь только с улыбкой остаётся догадываться.
     Моя нагстяхай всегда была в работе, что-нибудь постоянно шила, тачала. Сколько рукавичек она сшила своим девчонкам, да и самим себе! Они с насрайха ходили в душегрейках, ичигах, собственноручно сшитых ею. Мои родители и я ходили зимой в валенках. Тётя никак не могла к ним привыкнуть, валенки для неё были, что деревянные колодки. Дядя Цыбик, с детства привыкший к ичигам, вновь носил их  с удовольствием. Поди, валенки ему опостылели за войну и Колыму.
     А хлеб! Такого хлеба даже у моей мамы не получалось.  Калачи моя тётя стряпала, у нас они назывались хоторюлги, ничего вкуснее из стряпни не ела. Я у них за компанию с девчонками всё уминала, а дома ела выборочно, несмотря на разносолы моей мамы.
     Ещё помню, как провожали в армию сына дяди Цыбика Юру, а потом встречали его. Вскоре он привез молодую жену, у них родился сын. Потом Юра устроился на работу в городе, и они уехали. 

                ***
    
     Ярко живёт в моей памяти событие моего детства. У конюха всегда в распоряжении была упряжка. Как-то зимой подошло время продажи поросят, значит маме и тёте Дари надо  было ехать на рынок Кабанска, нашего районного центра. Мы с Таней напросились в поездку. Накануне вечером папа занёс для нас из казёнки огромную меховую доху, чтоб отошла от мороза.
     Ранним утром подъехали дядя Цыбик с тётей Дари. В бочке, что стояла на санях, похрюкивали их поросята. Взрослые поставили в сани ещё одну бочку, застелили соломой, туда опустили наших визжащих розовых поросят. Бочки с верху накрыли полушубками, чтоб поросята не замерзли. Нас с Таней  завернули в доху, и мы тронулись в путь.
     Мне, как впервые пустившейся в путешествие по этой дороге, засунули со смехом в рот соломинку. Ехали напрямую по зимней дороге через замёрзшую Селенгу мимо Пашино. Настроение праздничное, не всегда выпадает такое приключение, нам с Таней было весело. Мы хохотали над каждым пустяком. Конь бежал проворно, издавая время от времени звуки, а нам смешно! Да мало ли причин для детского смеха!
     Вскоре Таня уснула, а я слушала скрип полозьев по снегу, и вкусное причмокивание дяди Цыбика, курившего трубку с самосадом, и его понукание время от времени.
     День был яркий, солнечный. Лежа в санях, я наблюдала за редкими облаками, проплывающими по бездонному синему небу. В моём воображении они принимали причудливые формы животных, разных фигур. Только увидишь сходство с чем-то, облако неуловимо меняет очертание, и уже видишь гигантские фигуры людей, сказочные огромные головы с носами, ушами, бородами, фантастических животных.
     Повернёшь голову, на полях лежит ослепительно белое покрывало снега, сверкая на солнце мириадами кристалликов, невозможно долго смотреть. А там, где намело сугробы, снег с теневой стороны отдавал таинственной голубизной.
     Мама с тётей Дари разговаривали, их речь журчала убаюкивающе, и я незаметно уснула. Из всей поездки мне ярко запомнилась эта дорога, видимо самая приятная часть путешествия.
     Помню, что на рынке в ожидании продажи поросят, я замерзла. Потом были у кого-то в гостях, пили чай, ели суп. Я согрелась, разомлела. Кажется, женщины ходили ещё в магазин. Возвращались домой затемно.

                ***
   
     Когда развертывается цепь воспоминаний, не всегда соблюдается хронология событий. Вспыхивают образы, картины, целые сцены, как в немом кино, потом вдруг  все исчезает, будто внезапно рвётся лента. Уже потом иногда появляются звуки.
     Как-то зимним тёмным вечером мы все втроём пошли на конюшню. Видать, моим родителям надо было о чём-то потолковать с роднёй. В домике при конюшне, где находились хомуты, сбруи, сёдла, топилась печка, было тепло, вкусно пахло кожей, свежей соломой, охапка которой недалеко от печки отдавала золотом. Дядя Цыбик и тётя Дари сидели, надев большие кожаные фартуки. Дядя чинил седло, у тёти в руках была сбруя. Тогда я с удивлением поняла, что всё конское снаряжение чинили они вдвоём, только телеги и сани ремонтировали столяра, да кузнец подковывал лошадей. Какую же большую работу выполняли конюхи!
     Вчетвером взрослые что-то серьёзно обсуждали, а я была занята рассматриванием чудных вещей, висевших аккуратно на стене. О существовании некоторых из них я и не подозревала. Многие вещи узнавала, я их видела на запряженных конях. Это были дуги, одна из них была расписная с колокольчиком, она мне очень понравилась, и я сразу представила праздничный выезд с колокольчиками, лентами. Также на стенах висели седла, стремена, хомуты, уздечки.
     Через некоторое время дядя Цыбик вышел, отсутствовал недолго. Дверь широко распахнулась, занося в домик клубы мороза.  Зашёл дядя Цыбик с тяжелой ношей, это я поняла по тому, как он откинулся назад. Когда он развернулся, я увидела у него на руках маленького жеребёнка. Я редко видела радость на его суровом лице. Этот факт я тоже отметила, но всё моё внимание привлёк только что родившийся жеребёнок. Дядя Цыбик положил жеребёнка на охапку соломы, вот для чего она была приготовлена! Дома я не раз видела, как только что родившихся мокрых телят мама всегда обтирала соломой, хотя мамочки коровы их вылизывали. Жеребёнок не был мокрым, значит, уже был обтёрт дядей Цыбиком, но тут тётя Дари ещё раз обтёрла его сухой тряпкой. Она укрыла жеребёнка другой большой тряпкой. Я узнала её старый халат. Оказывается, они уже ждали жеребёнка, и с заботой о нём прихватили из дома старую ветошь. 
     Я весь остаток вечера просидела, глядя на жеребёнка. Какой он был красивый, хорошенький и беспомощный. Полежав некоторое время, малыш попытался встать на тоненькие дрожащие ножки. Так хотелось помочь ему.
     Вечер закончился, родители засобирались домой.
     Уже в постели я всё думала за жеребёнка, засыпая, я видела его перед глазами.
     Этот случай показал мне, ребёнку, то, как заботились дядя Цыбик и тётя Дарья о своих подопечных.

                5

     Много разных старинных обрядов, традиций забываются. Я запомнила один яркий праздник, посвящённый дяде Цыбику.
     Раньше нашими родителями устраивались почётные праздники в честь какого-нибудь уважаемого родственника. Мои родители решили оказать такую честь дяде Цыбику, преподнести ему толэй. Опишу этот праздник.
     Папа с мамой нарядно оделись, взяли меня с собой. Пришли мы в Олзон к дяде Цыбику и тёте Дари. Они были чисто одеты, ждали гостей. Тётя Дари пригласила нас за накрытый стол, налила чай. Я поняла, что это не очередное простое чаепитие. Лица у всех четверых выражали значительность, светились улыбками. Во время этого необычного чаепития встал мой папа и торжественно объявил дяде Цыбику, что они приглашают его в гости на толэй. Тут дядя Цыбик сделался серьёзным, тоже встал и торжественно ответил, что он принимает приглашение. Потом они продолжили чаепитие, обсудили дату проведения праздника, детали, количество гостей, которых приведёт с собой дядя Цыбик.
     Наступил день торжества, мама с папой заблаговременно готовились к торжественному приёму гостей. Мама накупила подарков, магазинных деликатесов, в том числе колбасу, очень редкий продукт на столе, подчеркивающий особую торжественность события.
     Уже вся Хандала знала о намечающемся празднике. Такое событие имело большой резонанс. Не каждая семья могла позволить себе такой большой праздник, и тем более редкие личности удостаивались такого почёта. Значительность события поднимала статус принимающей и приглашённой сторон. Потом долго, даже по прошествии нескольких лет, пока были живы участники, вспоминали, перебирали до мельчайших подробностей: «А помнишь, тогда-то те-то преподносили тому-то тоолэй, и сделали то-то, так-то».
     Накануне всё готовилось, была вынесена почти вся мебель, столы заняли всё свободное пространство нашего дома, были установлены скамейки, их накрыли покрывалами. В день приёма с утра закололи барана. Моим родителям помогали родственники со стороны папы. Это означало, что не только папа с мамой оказывают торжественный приём гостям, а наш род Хурумша встречает род дяди Цыбика - Олзон.
     Примерно часа в 2-3 к нашим воротам подъехало три подводы с гостями. Сколько гостей, своих сородичей  привёз с собой дядя Цыбик, я не помню. Но количество гостей должно быть обязательно нечётное. Наша родня встретила гостей торжественно у ворот. Затем с почестями провели в дом. Только на свадьбах в наш дом набивалось столько гостей.
     Такими красивыми и нарядно одетыми я ещё ни разу не видела дядю Цыбика и тётю Дари. Их усадили на самое почётное место, вокруг была рассажена родня дяди Цыбика. Затем заняла свои места принимающая сторона, старшие наши родственники. Они рассаживаются, соблюдая старшинство, близость и почётность родства с моими родителями.
     Столы ломились от угощений. Начался праздник. Папины братишки, дядя Володя и дядя Коля, разливали самогон, по-нашему арся. Помнится, кто-то в шутку уточнял, не казённая ли водка. Молодые женщины подавали горячий чай, горячие блюда.
     После двух-трёх тостов мой папа торжественно занёс на тэбшэ (небольшое продолговатое деревянное корытце) толэй (особо приготовленная голова барана), и преподнёс дяде Цыбику. В это время тот наполнился гордостью, важностью. Ведь, может, он в первый и единственный раз в жизни удостаивался такого почётного угощения. Произносились уважительные речи с обеих сторон. Ни папа, ни дядя Цыбик не отличались красноречивостью, но дело требовало соблюсти все тонкости проводимого обряда. Сзади папы стояли близкие по родству мужчины (аха-дуунуд, родные или двоюродные братья и братишки со стороны Маласовых, айлнууд, родичи). Они держали другие готовые блюда с разными частями от барана, и по очереди подавали папе. Папа преподносил почётные части от разделанного барана другим гостям, приехавшим с дядей Цыбиком, с соблюдением точного ритуала и этикета.  На протяжении празднества дядя Цыбик угощал кусочками мяса от толэй своих родственников, наших родственников. Тут тоже нужно учитывать степень родства угощаемого, каждый кусочек от тоолэй предназначается конкретному гостю по близости и степени родства. Преподношение этих кусочков сопровождается речами. В то время неправильным преподнесением угощения можно было даже обидеть кого-нибудь.
     Затем включились в действо моя мама с помощницей тётей Олей, женой папиного братишки Николая. Они начали одаривать гостей подарками (по-нашему умдэхэл). В первую очередь преподнесли дорогую рубашку с длинными рукавами, сверху положив красивый кисет с табаком и купюру в 10 рублей, дяде Цыбику, потом преподнесли тёте Дари красивую дорогую шаль, также с довеском из пачки чая и купюрой в 5 рублей. Затем одаривали всех сопровождающих гостей, учитывая степень родства относительно дяди Цыбика. Все одаривания сопровождались велеречивыми словами. Уж моя мама и тётя Оля никогда за словом в карман не лезли. Другие женщины нашего рода помогали им, подавая приготовленные наборы подарков.
     Пришла очередь тёти Дари выступать с ответными подарками со строгим соблюдением порядка вручений, начиная с моего папы. И мне перепали подарки, правда не помню что.  Все эти одаривания сопровождались тостами, бэлэгами.
    (Бэлэг – угощение водкой. Любой человек может торжественно преподнести рюмку водки другому человеку, которому хочет оказать особую честь, и произносит при этом хвалебную уважительную речь. К бэлэг могут преподнести ещё заладу, это нацепленная на вилку или положенная на ложку закуска, чтоб гость, после выпитого бэлэг, мог без ущерба для здоровья сразу закусить. Выпитый бэлэг вновь наполняется водкой, и преподносится обратно, сопровождаясь ответными речами).
     Наступил долгожданный мною момент, гости начали петь застольные песни. И пели так, что стёкла дребезжали. Наши старинные песни настолько ритмичные, что поющие вскакивают и притопывают ногами. Гулянье шло всю ночь.
     Уже забрезжил рассвет, когда приехавшие гости, довольные, пьяные, загрузились в подводы и уехали в Олзон, получив угощенье на дорогу (харгын эден) в виде нескольких бутылок архи и полной сумки снеди. По дороге, если расстояние короткое, гости останавливаются на высоком месте, капают сэржэм, подают кусочки пищи (подношение Богам – хозяевам местности). А если дорога длинная, обязательно останавливаются на бярса (для понимания есть общепринятое название обо).


                Заключение

      
     Так уж было суждено, что счастье своё Цыбик приобрёл в лице моей тёти Дари, по-русски и по документам значившейся Дарьей. Многим нашим кударинским бурятам того поколения родители давали бурятские имена, при гражданской регистрации эти люди записывались под русскими именами, созвучными с их родным именем: Дари -Дарья, или по звучанию бурятских букв подбирались писарем русские буквы: Сэбэк -Цыбик. В то же время буряты уже по своему переиначивали русские имена, под которыми были зарегистрированы их дети. Таким примером были мои родители: Илья - Илюуха, выговаривали с протяжным "Ю", переходящим на звук У на бурятский манер, Анастасия - Настаася, с протяжным "А".
     Мой дядя женился на моей тёте почти в 50 лет. Восточная мудрость гласит, что встреча двух людей предначертана предыдущими жизнями. Что судьбой назначено, не обойти и не объехать.
     Какие сильные люди были! Для счастья возраст не помеха, они родили 5 дочек!
Жизнь есть жизнь, не всё было гладко и ладно. По-разному сложились судьбы дочерей. В детском возрасте умерла их третья дочь, болезнь унесла. Вырастили остальных дочерей. Погиб сын дяди Цыбика Юрий.
     Мои нагстяхай и насрайха были вместе и в горе, и в радости до самого конца. Взрослые дочери родили им внуков и внучек, счастливые дедушка и бабушка купались в весёлом детском гомоне. По природе озорные, бойкие живчики, внучата не давали места унынию, скуке, заряжали энергией и без того бодрых стариков.
     Уже в преклонном возрасте понесли тяжёлую утрату, погибла в аварии взрослая дочь Вера, которой они очень гордились. Она, закончив с отличием сельско-хозяйственный институт, была направлена в Читинскую область, так там и осталась в должности главного экономиста. Эту потерю уже старый дедушка Цыбик не смог пережить. Горе скосило ветерана. Никогда не болевший, он умер тихой смертью, обихоженный, в кругу семьи, рядом находились супруга Дари, дочки, внуки.
     Я очень любила свою мудрую нагстяхай. Эту любовь я пронесла до самой её смерти.
     Тётя оказала мне поддержку в самые трудные моменты, когда умер мой папа, а через два года умерла моя мама. Тогда у меня ещё оставалась моя тётя. Я знала, что, когда бы  я к ней ни обратилась, она мне всегда поможет мудрым советом. Я почувствовала себя осиротевшей в тот момент, когда узнала, что не стало тёти Дарьи, теперь мне положиться было не на кого.

                ***
     Удивительную жизнь прожил герой повествования Кузьмин Цыбик Карпович, яркий рядовой представитель советского общества. Стахановец, военный ездовой-артиллерист, награждённый трёмя медалями «За отвагу», ссыльный Колымы, труженик совхоза Шергинский, заботливый семьянин.
     Из воспоминаний младшей дочери, Кузьминой Людмилы Цыбиковны, заведующей Хандалинской начальной школы:
     «Мы ложились спать, а отец в это время всё ещё находился на работе, во сколько он возвращался с конюшни, порой мы и не знали. Сколько же хватало отцу для сна?! Он вставал очень рано, разжигал печку. В шесть часов уже был завтрак готов. Утрами мы просыпались от ароматного запаха, доносившегося из кухни. Это отец уже пожарил сало, мясо, а на углях испёк картошку, рыбу. Сам же во дворе хлопочет, помогает нашей маме управиться с домашним хозяйством. У мамы забот, хлопот столько, что за день и не присядет.
     От мамы нам доставалось в воспитательных целях, мы же были неусидчивые непоседы, от папы за всё детство не услышали ни одного грубого окрика, ни одного шлепка не почувствовали на себе.
     Уходя в школу, мы надевали просушенную обувь, тёплую верхнюю одежду. Сами мы даже не догадывались с вечера развесить одежду, поставить обувь на теплую печку. Только когда отца не стало, мы стали остро ощущать отсутствие его заботы.
     Про свою жизнь, фронтовую службу, Колыму отец никогда не рассказывал. Единственно, он часто вспоминал про свою боевую подопечную Монголку, рассказывал, как в лютые морозы тепло лошади спасало его от обморожения. Благодарен был ей за неоднократное спасение от пуль, осколков.
     Многое из жизни отца стало известно благодаря рассказам мамы. Хорошо, что он хоть с ней делился сокровенным.
     Каждый год 9 мая отец с утра мылся, брился, доставал выходной костюм с медалями и уходил на митинг. Это был единственный праздничный день в году, когда он оставлял все свои заботы. Этот день он высоко чтил. Только повзрослев, мы стали понимать значение его поступков».
    
     Самое главное для человека знать, что жизнь прожита не зря. Может всё-таки есть какая-то связь с ушедшими героями, и они всё знают. Цыбик Карпович очень гордился бы своим внуком от старшей дочери Татьяны Кочетовым Иннокентием, продолжившим его военную стезю. Иннокентий учится на 3-ем курсе Михайловской военной артиллерийской академии в Санкт-Петербурге.
     Достались Кузьмину Цыбику Карповичу радость и  взлёты, но не возгордился он, оставаясь скромным тружеником. Достались горе и падение, но не сломался он, в 50 лет начав новую жизнь. Достойно вынес на своих плечах все тяготы, выпавшие на его долю.
     Настоящий человек, плохих ездовых кони не выносят из лап смерти! 
     Он всего себя отдал служению этим благородным животным.

     PS: Я благодарю моих родственников Тыхенова Анатолия Булгутовича, Тыхенову Матрёну Абазаевну, Бохоева Анатолия Доржиевича за их память о герое рассказа.