Жатва 26

      Т.к. фотографировать секретный объект – наш ЦНИИ – было никак невозможно, да и ничего там особо красивого не было, то с удовольствием продолжу иллюстрировать свой доклад своими крымскими фото и стихами Волошина:

- «Размытых осыпей, как прежде, звонки щебни,
   И море древнее, вздымая тяжко гребни,
   Кипит по отмелям гудящих берегов», - пляж в Орджоникидзе;

- «Сарматский меч и скифская стрела,
    Ольвийский герб, слезница из стекла,
    Татарский глёт зеленовато-бусый
    Соседствуют с венецианской бусой», - первоначально венецианская башня на Чумке в Феодосии;

- «И парус в темноте, скользя по бездорожью
   Трепещет древнею, таинственною дрожью
   Ветров тоскующих и дышащих зыбей», - у музея Грина;

- «Пойми простой урок моей земли:
    Как Греция и Генуя прошли,
    Так минет всё – Европа и Россия», - наша Генуя в Судаке.


                6.2.3. ТРУДОВЫЕ БУДНИ — ПРАЗДНИКИ ДЛЯ НАС.

      Командировки командировками, но основная работа шла в лаборатории в Ленинграде. Ровно в 8-00 я должен был проскочить через проходную на 9-й Советской. После звонка проходная захлопывалась как мышеловка. Зафиксированные опоздавшие снижали показатели отдела и лаборатории, а это было чревато лишением премии для всего отдела. Поэтому все, кто не успел пройти до звонка, гуляли несколько часов до обеда, получая за это прогул в табеле, или звонили в лабораторию и ждали, когда им вынесут местное командировочное удостоверение.

      Мне приходилось вставать в 6 утра, чтобы успеть на работу из Купчино. Когда мы жили на Белы Куна, я ездил электричкой от станции Фарфоровская до Московского вокзала, а там пешком. А с Белградской я бежал на автобус или на троллейбус, подкидывавший до метро «Электросила». Эти автобусы и троллейбусы были уже битком забиты жителями Купчино, часто они со свистом проносились мимо остановки, или двери просто не открывались. В метро вагоны тоже были переполнены, так что единство советского народа было тесным в самом прямом смысле.

      Когда мы жили на Белградской, в одном квартале со мной проживал мой коллега Валера Селиванов, и мы обычно ездили на работу вместе. Помню один показательный эпизод, когда зимой мы оба опоздали на последний троллейбус, который ещё мог нас доставить к метро вовремя, и я в панике предложил Валере бежать через весь квартал в мой железный гараж за Витебской железной дорогой и завести недавно приобретённый «Москвич». В то время на зиму я ставил машину в гараж до весны. Конечно, застоявшийся «Москвич» не завёлся, и мы бросились к платформе «Ленинский проспект» на электричку. Вся эта беготня оказалась напрасной, и мы всё равно опоздали.

      Несколько лет я даже не завтракал дома, так как в гранитовской столовой были организованы завтраки по талонам. Это экономило время и деньги. Когда я пришел в «Гранит», в столовой ещё продавали пиво, но со временем эти излишества ушли, появились комплексные обеды и «рыбные дни» по четвергам. В 14 часов столовая закрывалась. А в 17-00 толпа в проходной просачивалась мимо вахтёрш в обратном направлении. Обычно никто не перерабатывал, так как помещение лаборатории надо было опечатать и сдать опечатанную коробочку с ключами в охрану.

      Это касалось и стендовой на крыше – небольшой будки с окнами, где мы устанавливали и испытывали наш макет, работая по ленинградским зданиям и установленным на них уголковым отражателям до отъезда в Крым или в Озерки. Помню, однажды в темноте я включил лазер с установленным на выходе луча генератором второй гармоники - кристаллом, который преобразовывал невидимый инфракрасный луч в луч зелёного цвета. Впечатление было сильное, как от фантастического гиперболоида инженера Гарина, - ярчайший узкий луч над городом уходил на многие километры и терялся в тумане.

      Кроме нашей будки, мы проводили испытания аппаратуры ещё и на телевизионной башне в помещении не работавшего высотного кафе по объектам на Неве и Невке. Беда была только одна: туалета не было, спускаться недосуг, и приходилось по малой нужде пускать струю с 200-метровой высоты. Не волнуйтесь, до земли ничего не долетало.

      Когда мы с Дрёминым только начали работать в «Граните», проводилась генеральная уборка помещения лаборатории и чистка склада оборудования. Помню, в стендовой мы обнаружили большую банку с ртутью, и мне приказали вылить эту ртуть в унитаз, что я и сделал. Потом несколько месяцев на дне унитаза под водой сверкала лужа ртути. В старых столах мы находили какие-то подозрительные маленькие контейнеры со знаком радиоактивности и выбрасывали их в мусор. Но ничего, никто не отравился. Об экологии тогда никакого понятия не было.

      Однажды нас отправили на склад утилизировать целый новенький завод по производству жидкого азота. Видимо, его заказали несколько лет назад, когда работы только начинались, и единственными лазерами, работающими в режиме повторения мощных импульсов, были лазеры на рубине, охлаждаемые жидким азотом. Теперь эти лазеры тоже были отправлены на свалку, и куча огромных ящиков с заводом жидкого азота оказалась невостребованной, да и помещения, где можно было бы установить этот завод, не было. У меня сердце кровью обливалось, когда нам дали кувалды и приказали привести новенькое, сверкающее нержавейкой оборудование, ещё в консервирующей смазке, в состояние металлолома. А какие кучи такого сверкающего хромом и никелем металла громоздились на базе в Озерках!

      Да, денег на оборонку не считали. Но не считали денег именно на металл, зарплата была как у всех, на грани выживания – от получки до получки. Я получил первую прибавку к зарплате в 10 рублей через три года ударной работы. Но я, да и большинство моих коллег, работали не за деньги, а за интерес в прямом смысле слова. Я был так погружён в свои лазерные дела, что самые светлые мысли приходили ко мне в тесноте и толкотне переполненного транспорта по дороге на работу.

                Назад на: http://www.proza.ru/2017/12/16/1974
               Продолжение на: http://www.proza.ru/2017/12/16/2264
       Вернуться к оглавлению: http://www.proza.ru/2017/12/14/1967