Нечистая сила. Гл. 10. Чтения. Этап 1

Держа перед собою папку с текстом поэмы, Горкин какое-то время всматривался в написанное на первой странице. Странным ему казалось ощущение чего-то уже забытого и отошедшего в прошлое. И все, кроме разве что прочитанного вслух эпиграфа, он просто не узнавал. Оторопело он просмотрел сверху вниз четыре начальных строфы. О чем это? Зачем оно здесь написано? А главное, кем! Он не узнавал в это мгновение собственные мысли…
 
- Радомир! Прежде, чем вы начнёте чтение, я позволил бы один вопрос. Не сочтите за назойливость, но, во первых словах, мне хотелось бы услышать пояснение к очень важному для меня обстоятельству. Я бы даже сказал - к главной и основной идее вашего повествования. Вы уже более четверти века живете вне круга тех исторических проблем, столетие которых отмечается в настоящее время. Что вам подтолкнуло к этой теме? Чем же это она вас так захватила или взволновала? Для литератора, как вы себя называете, можно найти вокруг бездну проблем иного плана, дополняющих его представление о жизни. Скажем проще, более современных, наконец! А вместо этого вас заносит куда-то на столетие назад, туда, где в мутной темени того времени царят огромное количество фальсификаций, где до сих пор буйно и жестко противоборствуют разные исторические и политические школы и течения.
Ответьте, зачем вам это. – Воловаид, прищурившись, смотрел в лицо Горкину, но вот ответный взгляд ему никак не удавалось поймать.

Отреагировав на такую затянувшуюся паузу, Нехаш тоже решил вмешаться, не имея при этом практически никакой цели. Как говориться, для того, чтобы разговор поддержать.

- А нам-то с тобой что за дело до этих его выкрутас. Он, скажем, написал, а нам поручено разобраться с результатом! Что он там думал и планировал, нас, по-моему, волновать особенно-то и не должно. Зачем ты, Легна его в такие размышлизмы втягиваешь. Ты ведь, тем самым, хвост веревки ему бросаешь своими намеками. А мы, как суд общественности, должны быть строго объективны… И объективно строги!

- Что-то тебя занесло, Нехаш. Но я вижу, что господин Горкин, уже готов к ответу на мой вопрос.

- Трудно сказать, да ещё так вот сразу, готов я или не готов, потому как ни в начале, ни в конце об этом не задумывался. И уж про что мне сейчас никак не хотелось бы слышать и говорить, так это про строгую объективность или объективную строгость. Оставьте их при себе, Нехаш, ко мне и тексту они сейчас, да и вообще, отношения не имеют. Даже если вы претендуете на право судить меня за мои душевные, скажем так, искания или внутренние мысли и суждения. Не даю я вам такого права, как бы вы на нём сейчас не настаивали и на какие бы там высшие инстанции или материи не ссылались. И зря вы себе на нос это пенсне нацепили, оно вам не идет, ну совершенно не идет и ни на кого из исторических персонажей похожим не делает. Да и голова у вас какая-то плоская, они толком на ней не держатся.  – Горкин, поморщившись, демонстративно отвернулся.

- Оставьте в покое моё пенсне и голову. Думайте о своей.

- Не груби, старый. – вмешался Воловаид.

- Это не я. Это он - первый. Оскорбить суд пытается. Прошу отметить в протоколе!

- Я не буду спорить насчет того, кто из вас первый, но то, что ты норовишь сказать именно последнее слово, слишком уж явственно заметно. Потерпи. Воздержись от комментариев. – Воловаид повернулся к Горкину. - Слушаем вас, Радомир. Простите.

- Бог простит! Это по его части. А я, обдумывая ваш вопрос, пришел сейчас к выводу, что просто увлекся желанием вспомнить весь этот безумный кавар-дак, именуемый впоследствии периодом Советской власти. И вспомнить мне захотелось всё по порядку, то есть так, как он остался в моей, я повторяю, именно в моей памяти. А вот какова была собственно причина такого моего подхода к проблеме, теперь можно только гадать. Но сутью она должна быть проста. Я начал свои записи, помнится, с семейной истории – родительской и своей. И было это лет десять назад в порядке подготовки к пенсионному заделью. Потом переметнулся на некие фантастические видения, как бы нанизанные на памятные жизненные коллизии и ситуации. Затем уже захватила мои мысли хронология первого периода компании 1941 года. Отец, который был тогда мобилизован на окопы в июле, нам много об этих временах рассказывал. Но, поскольку полного ответа на свои вопросы по тому периоду я сразу не нашел, то, размышляя, откатывался все дальше и дальше, все глубже и глубже, всё ближе к началу ХХ века. А тут как раз и СТОЛЕТИЕ это злополучное подоспело… И у меня в голове такой коловорот наметился… Вот и разобрало. Но ключевым было желание изложить именно то, что знал и помнил, слышал от старшего поколения. Как простой по сути исторический свидетель, проживший почти 75% этого периода с такими знаниями, думами и ощущениями. Вам достаточно, Легна, или я должен что-то дополнительно присовокупить. Сказать по совести, так большого желания заниматься этим я не испытываю.

- Нет-нет. Не стоит тратить время. Я вполне удовлетворен вашими доводами и разъяснениями. Ведь вы не первый, не второй и даже не третий из тех, кому в голову приходили подобные мысли. Не все из этого ВОЙНУ И МИР строили, но даже более мелкая цель, считалась в таком деле полностью оправдывающей, если не средства, то затраты сил и труда. Мы слушаем. 

- Для цельности звучания, я начну сначала. Вы не возражаете, Воловаид?

- Конечно, не возражаю!

- Эпически-аллегорическое стихотворное повествование. – медленно прочитал Горкин. – ЭТАПЫ БОЛЬШОГО ПУТИ.
Эпиграф: Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет, тому оба... (русская народная пословица).
- А при чем тут глаз? Зачем такая непомерная жестокость. – явно начиная уже цепляться к мелочам, снова заладил Нехаш.

- Пословица… народная… как правило они приходят к нам из древности, а в те достославные времена нравы и обычаи могли быть иными, намного более суровыми, чем сейчас.

- Понятно. Язык грубый, обычаи суровые… А вот чьи они, этот язык и обычаи? «Око за око» – это мы ведь впервые из Библии, а точнее из Ветхого Завета постигаем? Не так ли, Легна?

- Так, так. Но если слепо потворствовать твоей логике, то все вокруг нас следует из Ветхого Завета…

- Доподлинно так! – змей даже пританцовывал в высокой стойке. – А теперь скажи мне друг мой, Легна, откуда у нас взялся этот самый Ветхий Завет?

- Что ты этим хочешь сказать? – Воловаид нахмурился.

- Ничего кроме того, что История человечества движется по спирали и вверх, повторяясь на всех Этапах, в том числе и тех, столетие которых…

- Слушайте, Нехаш. Если вы затеяли эту перебранку с целью в очередной раз обвинить евреев во всех бедах и несчастьях всего человечества в целом и русского народа, в частности, то собирайте-ка манатки и проваливайте. Мне с вами обсуждать уже нечего. – Горкин резко захлопнул папку с текстом.

- Радомир! Я вас прошу, не горячитесь. Мы ведь с вами ведем здесь учёную беседу, а не разыгрываем базарный скандал… А наш друг, Нехаш, пусть и в неприятной для вас форме, указал на действительно-таки существовавшую историческую последовательность событий. И не стоит так бурно и нервно реагировать на упоминание о евреях. Ведь народ этот потому и назван избранным, что о чем бы не зашла речь, он оказывается к этому причастен. Начиная от количества научных отрытий, приходящихся на душу населения, и кончая большинством религиозных или революционных учений. Так оно есть, и ничего с этим мы с вами поделать не сможем.

- Я не пытаюсь воспрепятствовать объективности Истории, как науки. Но убедительно прошу вас и вашего друга приводить её постулаты и доказательства несколько более корректно по форме и содержанию.

- Политкорректно? – ехидно намекнул Легна.

- Исторически корректно и последовательно. – жестко отреагировал Радомир.

- Правда глаза колет… - глухо прошипел питон, укладывая голову в середину привычной спирали.

- Это, кстати, ещё одна народная пословица. – засмеялся в ответ Воловаид, указывая Горкину пальцем на удава. – Но давайте будем выбираться из этого порочного круга. Иначе мы застрянем в нем надолго. Согласны, Радомир.

- Чёрт с Вами! Вас двоих не переспоришь! Согласен! – буркнул Горкин, в который уже раз обратив внимание на то, что всякий раз при его словах, подобных этим, собеседники многозначительно переглядывались.

Этап 1.
 
Пусть древнее, но верное суждение,
Сестра таланта, смысла западня,
Пословица - суть «мыслепробуждение»
К анализу сегодняшнего дня!

В пословицах и присказках, и сказах -
Всё наше прошлое кондовым языком...
И я решил, не пожалею глаза!
Взгляну туда, хотя б одним глазком!

При этом я ни с кем, ни в чём не спорю,
А для себя решил, попробуй прикоснись
К той чисто человеческой Истории,
Так издраконившей сегодня нашу жизнь.

Я не хотел бы здесь перечислять
Из скучных книг цитаты, даты, сведения,
Поскольку так придется причислять
Себя к одной из школ обществоведения.
Не вижу смысла я в навязанных иконах,
Хочу от той системы отрешиться,
Когда мы мыслили по заданным кононам,
В боязни Властного Благоволения лишиться.

Был скуден, нуден и безнравственнен наш путь,
И пусть прошел его я в ногу с прошлым веком,
Иного хочется почувствовать-вдохнуть,
И в высь уйти свободным человеком!

И мне подумалось... А если, не тая,
Вам изложу, считая самоценным,
Всё то, что знаю или помню лично я,
Собой заполнив, как бы... эту сцену.

Нам в уши ту Историю краплёную,
Вливали так, как льют под пыткой олово,
Таким, как я, двум сотням миллионов,
Всем забивали этой чушью головы.

И всё оно, когда-то вбитое, как плетью,
Вдруг поднялось по самое, по горло!
И тень кровавого надвинулась столетия,
И из души посыпалось, попёрло…

Совсем не из стремления прославиться,
Возвыситься над жертвами неволи,
А из нормального желания избавиться
От неосмысленной пока душевной боли.

И, не вступая в схватки и сражения
За право истину заветную изречь,
А просто, высказав, понизить напряжение
И сбросить тяжкий груз с уставших плеч.

Ведь очень важно, чтобы наши дети
Не впали снова в этот буйный транс,
Чтоб удержал их от позывов этих
Иной по сути помыслов баланс.

Ведь сущность Зла, случившегося с нами,
Прошедший Век скрыть явственно стремится,
И я, свой лозунг начертав на Знамени,
Хочу с потомками им честно поделиться!

Век нынешний уж по другим лекалам
Раскраивает судьбы поколений,
Так пусть учтёт хоть толикою малой
Суть наших и страданий, и стремлений.

История, свод псевдоистин и устоев,
Всегда верней всего служила королям... 
Поскольку кто-то отчищал её, в отстое ж
Мы уже слышали пустое: Блям-Блям-Блям!

Там много слов, но мыслям там не тесно,
И тот, что нужен, изречен Завет,
А все звучит заучено и пресно,
И ничего живого в сути нет!

А я, живой, а ну-ка вдруг, как если
Решусь произнести их, те слова
Что в новой жизни превратились в плесень,
 Чья суть сейчас, ещё немного и мертва...

* * *


История деревни – с нею просто,
Видна почти из каждого окна.
Пройдись неторопливо вдоль погоста,
И взору полностью откроется она.

Здесь виден смысл всех Богоизволений,
Налево те, что были яростно исты,
А справа те, что не чуралися молений.
Граница чёткая - тут звёзды, там кресты

Вот этот ряд для Господа служителей,
Вот здесь врачи, а тут учителя.
А там уже пошли могилы жителей,
А за оградою – дорога и поля.

Правей - ветеринары, землемеры, 
Нужде служившие крестьянской, как могли,
А вот советское начальство – лицемеры,
Те, что народ в трясину завели.

При входе строгая и каменная стелла,
Плита навек начертанных имен,
Всех тех, которым Родина велела
Встать, присягнув, под сень её Знамён!

Всех тех, которые ушли и не вернулись,
Легли в боях, не зная, что почём!
Лишь, уходя, смущенно улыбнулись,
Качнув в недоумении плечом...

Ограда краем примыкает к храму,
Что ввысь взметнул свой православный крест,
Религия – суть жизненной программы,
А церковь центр исконный панорамы,
Все осеняющий и рядом, и окрест.
* * *

Проедем в город, там уже сложнее,
На главной площади, вперёд простёрши длань,
Громада каменная – тот, кто всех живее...
И всё равно - что Тула, что Рязань!

Пусть Киев, пусть Смоленск, и Минск, и Русса,
Столетья верная и жёсткая черта.
Исчадье-идол, грех народа русского,
Уже сто лет не закрывающее рта!

Сто лет орущее со дней Великой смуты,
Той, что за грех наш допустил Господь.
Не защитивши Божей дланью почему-то
Детей своих...  и жизни их, и плоть
От тех, что лживо исказили повесть
Нелёгких судеб, тягостных времён,
Отринув честь, достоинство и совесть,
И славу в прошлом доблестных имён.
* * *