Не мои воспоминания. Эвакуация

В тылу происходили грандиозные события. Каждый слышал такое слово, как эвакуация. Вся страна грузилась в эшелоны и в кратчайшие сроки под непрерывными бомбёжками. За уходящими эшелонами как стервятники носился рой вражеских самолётов. С заводов и фабрик снимали, в кратчайшие сроки, оборудование и почти вручную загружали всё в эшелоны. Ничего не должно было достаться врагу, ни один завод, ни одна фабрика. То, что оставалось пытались или испортить, или взорвать. Не избежала, эвакуации и моя семья. Их эвакуировали куда-то в Башкирию. Живя в Москве, они прятались на станции метро «Сталинская» спускаясь внутрь от бомбёжек. Теперь это станция называется «Семёновская». Тогда станция ещё только строилась, и спускались вниз по приставным лестницам. Если спустится вниз еще хоть как-то было возможно, то подняться наверх с двумя детьми это было очень тяжело. После четырёх спусков вниз, моя семья перестала прятаться. По пути их два раза бомбили, но им повезло остаться в живых. По прибытии на место у всех изымали паспорта.

Потом уже выяснилось, что те, кто сдал паспорта уже не может вернуться обратно, мои же не сдали и потом им удалось вернуться обратно в Москву. Но тогда об этом никто не знал, не думал. Все занимались обустройством по прибытию на место. Вернутся им удалось, только в феврале 1942 г. когда на полустанке остановился эшелон с солдатами. Мест в вагонах не было, возвращались в помозглых кабинах машин, которые были погружены в эшелон.

Гражданские с собой взять много не могли, мебель ведь в эшелоны не погрузишь. Расстреливались эшелоны совершенно одинаково, неважно кто там ехал, станки или люди.
Поезд замирал, агонизируя горящими вагонами и под нескончаемый детский плач, люди врассыпную бежали, спасаясь от летающей смерти. Бомбили и санитарные поезда. После окончания налета поезд возобновлял движение, если пути и паровоз не были повреждены.

 От бессилия раненые плакали, просились на фронт, помогали делать операции. Крови никто больше не боялся. Все для фронта-все для победы, этот девиз был везде. Все люди делали больше чем могли. Небывалый и массовый безмолвный героизм. Каждый на своём место пытался приблизить победу.

Мой бой за оборону моста закончился ранением и отправкой в тыл. Сами воспоминания о бое какие-то обрывочные. Сперва нас утюжили юнкерсы, потом в дали показались танки и вражеская пехота, которая как крупа рассыпалась в поле. Потом тишина и пронзительная боль и эвакуация в тыл, по рёв атакующих эшелон самолётов. Наш полк был разбит, и дальнейшая судьба моих товарищей мне была уже неизвестна. Лечили нас быстро никого не задерживали, люди рвались обратно, врачи были на пределе физических сил, не хватало элементарных вещей. Благо, что было тепло и чувствовалась, что своей неукротимой энергией военврач третьего ранга, навел железный порядок и дисциплину.

На нашей станции разгружали прибывшее оборудование, наспех демонтированное с взорванной фабрики. Не знаю, что там производили, но целые сутки эшелон стоял на путях оцепленный охранением.

Все раненые с нетерпением ждали фронтовую сводку, то, что сейчас называется новостями тогда называлось сводкой. Радостных новостей не было. Фронт был везде. Все жили войной и для войны. Порыв победить явственно витал в воздухе. Разговоров о близкой катастрофе не было. Желание было победить. С таким настроем были люди тогда. Медсестры, врачи творили чудеса.