Эхо эпохи

               
                Мы эхо… мы эхо…
                Мы долгое эхо друг друга
               
                Анна Герман

                ПРЕДИСЛОВИЕ
   Больше  полувека, почти всю вторую половину ХХ столетия  я проработал в системе Центрального  Телевидения. Исколесил весь Советский Союз от Калининграда до Сахалина и от Норильска до Кзыл Орды. В наше время говорили, что в Советском Союзе три дыры: Кзыл Орда, Кушка и Мары. Так вот, во всех этих трех дырах я бывал.  Очень часто бывало, что самые интересные события по тем или иным причинам не входили в мои очерки, репортажи, теле сюжеты. Жалко было с ними расставаться, и я их оставлял в своих путевых заметках
Вспоминается первый визит Никиты Хрущева в США. Его освещали несколько тысяч журналистов из самых разных стран мира. И был там один чехословацкий фоторепортер.  Ему никак не удавалось пробиться через эту огромную толпу к центру события. И тогда он стал снимать все, что происходило вокруг. И опубликовал большой  фоторепортаж, который назвал: «НА ОБОЧИНЕ СОБЫТИЯ» Фоторепортаж имел огромный успех. Потому что его автор оказался там, где все любители сенсации прошли мимо.
Вот так и  мои путевые заметки , очень короткие документальные рассказы, крохотки, как называл такие свои короткие рассказы Александр Исаевич  Солженицын  Упаси Боже, я не претендую на славу нашего великого писателя. Это скорее коротенькие путевые заметки , которые постепенно в течение полувека моей работы на ЦТ   сложились в рукопись. Ее тоже можно было назвать:  «На обочине исторических событий». Но, думается,  я им нашел, , более точное название . Может быть, я бы  так и не рискнул предложить их вашему вниманию, но, как мне кажется, во многих из них сохранился аромат времени, в них до сих пор звучит  Эхо  Эпохи.    Они разные и по стилю, и по содержанию.  И пришлось разделить их на три части.
Итак, Часть первая.
                В  ТЕНИ   МИНОТАВРА
1. В  тени  Минотавра
Я, наверное,  странный коллекционер. Кто-то собирает картины, статуэтки, монеты, ложки, кружки, побрякушки. А я всю жизнь коллекционирую встречи. Может быть, и такую профессию выбрал для себя. Она позволяла мне и, слава Богу позволяет до сих пор встречаться с интересными для меня людьми.  Эту страсть очень точно выразил Евгений Евтушенко.
Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы, как истории планет
У каждой есть особое свое,
И нет планет, похожих на нее…
Уходят люди.  Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
От этой невозвратности кричать!
Некоторых  из этих людей я снимал для своих телепрограмм, о некоторых писал. Но большая часть остается в запасниках памяти. Это очень ненадежное хранилище. И поэтому хочется эти встречи вытащить на свет Божий. А вдруг кому-то они тоже покажутся интересными и поучительными.   
Такая уж у нас профессия. Как там в начальной школе нас учили учителя арифметики.  Два запишем, пять – в уме. Наверное, это тоже нужно. Мы, чернорабочие пера и эфира, во всяком случае, добросовестные служители культа  информации, скурпулезно создавали, да и создаем ту ткань, по которой Ее Величество История вышивает свои узоры. Когда этой ткани нет, самые величественные узоры превращаются в воздушные замки.  Ах какие величественные  узоры расписали классики «марксизьма-ленинизьма!»  Они вскружили головы многим нетерпеливым борцам за светлое будущее всего человечества. Но, как говорится, славно было на бумаге, да забыли про овраги. Им, небожителям, сверху не видно. А дьявол кроется в деталях. Вот мы и кувыркались в этих деталях огромного социалистического котлована, набивая себе кровавые шишки, «вылизывая чахоткины плевки шершавым языком плаката»  Кто-то начинал петь с чужого голоса, кто-то сходил с дистанции, а кто-то упорно продолжал делать свое дело, пытаясь сохранить  увиденное. А вдруг кому-то понадобится, а вдруг зафиксированные мной детали истории кому-то помогут в очередной раз не наступать на одни и те же грабли. Иногда эта невысказанная боль доводила до отчаяния. И все  равно  я никогда не отказывался ни от каких заданий, ни от каких командировок.  Правда, мне повезло. Я работал в Главной редакции научно-популярных и образовательных программ. Мне не надо было кричать: «Да здравствует Коммунизм – светлое будущее всего человечества!» Мы все-таки старались, поелику возможно, сеять разумное, доброе, вечное на той ниве, которая нам была определена в сетке вещания.  Нам, конечно было чуть легче в наших поездках по городам и весям. Ну и каждая такая командировка   сулила неожиданные встречи. Это чувство хорошо знакомо многим коллекционерам. Радостно-тревожное ожидание встречи. Однажды я даже попытался его выразить в своих стихотворных строках.
Лишь сделаешь шаг от родного порога,
И можешь ты тайну рукою потрогать.
За угол свернуть,
К перекрестку вернуться –
И с  тайной
Случайно
Нос к носу столкнуться.
Увидеть глазами, почувствовать кожей.
И сердце забьется легко и тревожно.
И ты уж решился  без тени сомненья
Навстречу невольным шагнуть приключеньям…
Вот так для меня начинался день 5 марта  1991 года.  Я его хорошо запомнил. Яркий солнечный день. Таежный край. Мороз – за сорок. Но он совершенно не ощущался в этой абсолютной безветренной тишине. И снег сверкал под солнцем, как поле изумрудов. Что-то должно было произойти в этом сказочном мире красноярской тайги.  И произошло. Встреча с бабой Любой, женой лесника, которая умела говорить с растениями  и таежными обитателями, пернатыми  и хвостатыми. А еще она умела лечить детей, которых к ней свозили за триста верст со всей округи.
А вечером, уже в Братске меня ожидала еще одна встреча.
Мы разместились на  ночлег в маленькой, но очень уютной гостиничке на самом  берегу Братского водохранилища. Ребята после  ужина пошли отдыхать. А мне почему-то спать не хотелось, и я решил перед сном попариться в парной.. Там меня встретил еще один любитель легкого пара, командировочный из Читы, Максим Максимыч Гай, гидротехник. И, впрямь, он чем-то был похож на Максима Максимыча из «Героя нашего времени»  Прямая стать. Тело жилистое, крепкое, ничего лишнего. Типичный интеллигент-разночинец. . Сухое, рельефное, породистое лицо, очень похоже на Бунинское. Но с его обликом аристократа не вязались  крепкие натруженные руки.  Я не удержался, чтобы не сострить.
- А Печорин Вам, случайно, не встречался на Вашем пути?
- А как же, встречался. Встречались и Печорины, и Онегины и Базаровы. Этот хоть призывал землю пахать. А ведь были,  вроде Чернышевского : «К  топору зовите Русь!»  Призвали. И сами первые положили головы на плаху под этот топор. Ну да ладно. Бог с ними. Идемте лучше париться. 
 С наПАРником мне здорово повезло.  Ах, как же он отхлестал меня березовым веником, каждую  косточку просчитал. Я из парной выпорхнул, как на крыльях. Легкость в мыслях и в теле необыкновенная.  А потом мы пили душистый чай из сибирских трав.  Таких чаев  не пробовал я сроду. Из репродуктора доносилась незамысловатая музыка, которая совершенно не мешала неторопливой беседе. И вдруг  он вскочил, подбежал к репродуктору и врубил на полную мощность. Пел Высоцкий свою знаменитую песню «Растопи ты мне баньку по белому»   И, когда зазвучал куплет:
Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: «Пособи!»
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.
Максим Максимыч утопил лицо в огромных ладонях и, не шелохнувшись, прослушал песню до конца. Потом подошел к репродуктору и вырубил звук. И, словно откликаясь на мой безмолвный вопрос, ответил
- Эта песня про меня.  Мои предки переселились из Малороссии в Сибирь еще при Столыпине. Отсюда и фамилия Гай. У нас в доме хранилась старая бандура, украинский народный музыкальный инструмент. Мой предок был талантливым бандуристом. Особенно проникновенно он исполнял украинскую народную песню: «Выйды, коханная, працэю  зморэна, хочь на хвылыночку в гай» «Выйди, любимая, уставшая   после трудной дневной работы, хоть на минуточку в сад»
Так за предком моего визави слово  «Гай» и приклеилось, стало кличкой, а потом и фамилией. В Сибири переселенцы Столыпинского призыва прижились, пустили корни и стали крепкими, преуспевающими земледельцами. Кормили хлебом чуть ли не всю Россию и пол Европы. Но затем грянула революция, экспроприация, коллективизация и Максим Гай из кормильца и всеми уважаемого человека превратился в чуждого элемента. Он никак не мог понять, почему он, всю жизнь трудившийся от зари до зари, должен все свое состояние отдать каким-то голодранцам, бездельникам, лоботрясам.  И в припадке беспросветного отчаяния Максим Гай сжег и зерно и скотину.  От гулага или даже расстрела его спасла преждевременная смерть. Слава Богу, хоть умереть дали в своей постели. Местная власть смирилась с тем, что контра ушла от возмездия, но запомнила.  Крепко запомнила.  Уже после страшной кровопролитной войны, когда на деревне остались можно сказать, одни бабы да недокормленные  пацаны, сразу после  вручения Аттестата зрелости на выпускном вечере взяли Максима Гая младшего, как сына злейшего врага народа.  От голодной смерти в лагере его спас…  Николай Петрович Старостин. Да, тот самый знаменитый спартаковец, кумир всех советских пацанов. Однажды, когда Максим превратился уже в живые мощи и его шатало, как жалкую былинку на ветру, Николай Петрович Старостин, который заведовал лагерным пищеблоком, незаметно сунул ему в карман пайку хлеба. А ведь за такой жест милосердия могли и к стенке поставить.
Максим эту пайку  до последней крошечки съел ночью под одеялом
И так продолжалось много дней.   Оказывается, Максим Гай, был не один, кого Николай Петрович Старостин,  великий футболист,  смертельно рискуя, спасал от неминуемой смерти.  Много лет спустя, в Красноярске, во время встречи с Народным артистом  СССР Петром  Сергеевичем  Вельяминовым  Максим услышал от него такую же историю. Его тоже взяли после окончания школы, и тоже за то, что не отрекся от отца.  И его тоже спас Николай Петрович Старостин  от неминуемой смерти.
- Представляешь, как же он рисковал, спасая нас  доходяг. И ведь не одного, - как-то даже не сказал, а простонал Максим  Максимыч.  -  Я к чему это все рассказываю. Как-то мне попалась зачитанная до дыр  книжечка  «Мифы и легенды древней Греции. И особенно меня поразил миф о Лабиринте.  И аккурат в ночь на 5 марта 1953 года, видно, под впечатлением этого мифа мне приснился страшный сон. Как будто не Тесей, а я мечусь в этом страшном лабиринте. Как будто меня преследует страшный рык Минотавра. И куда я не бросаюсь, натыкаюсь  на налитые кровью глаза и рогатую пасть этого чудовища. И, когда уже ноги подкашивались и сердце готово было выскочить из груди, мне явилась Ариадна и протянула  спасительную нить. Я увидел свет в конце лабиринта и… проснулся от радостных воплей в бараке. По радио сообщили о смерти Сталина.  Сон оказался вещим Сдох Людоед. Через год меня полностью реабилитировали. Я вернулся домой, поступил в институт, встретил единственную в мире сибирячку. У нас хорошие дети и внуки.   Но все равно, всю свою жизнь я прожил в тени Минотавра. И вот сегодня ночью, аккурат 38 лет спустя, мне опять приснился тот вещий сон, но уже без Минотавра. Одна тень его шастала по лабиринту. И опять мне встретилась прекрасная Ариадна с серебряной нитью. И я помчался к выходу, прямиком к Солнцу. К чему бы это?  А… неважно, махнул рукой Максим Максимыч и вытащил откуда-то заветную бутылочку сибирского бальзама.  И разлил понемножку в два граненных стакана.
– Как тут не вспомнить Александра Сергеича.
Подымем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует Солнце, да скроется тьма!..
А шесть месяцев спустя после этой удивительной встречи грянул Август 1991 года.
И на обломках самовластья не написали наши имена.  На обломках самовластья заплясали   маленькие тени большого Минотавра.
Но я все-таки помню эту братскую ночь в Братске и этот удивительный тост
Как эта лампада бледнеет  пред ясным восходом зари, так ложная мудрость мерцает и тлеет  пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует Солнце, да скроется тьма!..
Главное  -  не выпускать из рук нить Ариадны.


2. МЕСТО КЛИЗМЫ…
Мы вместе с Наташей Дарьяловой и Аркадием Вайнером создавали
телеканал «Дарьял-ТВ». Аркадий Вайнер был сложный человек. С одной стороны – добрый, мудрый, остроумный, душа любой компании, искрометный собеседник. С другой стороны – как только он переступал порог студии, в нем просыпался  строгий, требовательный, жесткий начальник. Оно и понятно. На его плечи лег тяжелейший груз сложного и ответственного предприятия. С другой стороны, возможно, он старался компенсировать мою неисправимую каратаевщину.  Я мог увлечь всех каким-нибудь проектом. А вот с производственной дисциплиной я всю жизнь был не в ладах. А Аркадий Александрович крепко держал в руках бразды правления. Перед ним все трепетали. Особенно трепетал мой зам. по рекламе Карен Асатурян. Когда его вызывал на ковер  сам  Вайнер, он начинал дрожать, как осиновый лист и произносил, уходя на прием свою коронную фразу: «Место клизмы изменить нельзя».

3. А ЗА УГЛОМ…
В незабвенные времена моей молодости, во второй половине ХХ века журналистов называли подручными партии. Без указующей роли партии не проходил ни один сценарий на телевидении. Помню, в нашу редакцию учебных и научно-популярных программ ЦТ,  один автор нам принес сценарий по истории о жизни английской аристократии. Естественно последовало грозное обвинение в безыдейности, в апологетике эксплуататорского класса, в отсутствии марксистско-ленинского взгляда на историю. Автору пришлось переделывать сценарий с точки зрения классового взгляда на историю.  Он и переделал.  Идет эпизод чаепития в древнем аристократическом особняке в самом центре Лондона. Все выдержано в приличном английском стиле. Примерно такой диалог.
- Граф, Вы что предпочитаете, джин, виски?
-  Не откажусь, миледи от глотка виски с содовой…
Далее следовали кадры старинных лондонских улиц и реплика ведущего/
- А за углом проходил Третий съезд РСДРП….
Когда ведущий произнес эту  определяющую фразу видеокамера долго тряслась от  хохота. Пришлось переснимать. Но зато это было  то, что надо. Есть партийная оценка.

4.  Х О Д Я Ч И Й  С У В Е Н И Р
Был в нашей учебной редакции один колоритный человек, сценарист и режиссер в одном лице Володя Д. Это даже в те застойные времена второй половины ХХ века была уникальная личность. Это была ходячая лениниана. Он не просто прочел, он перелопатил все полное собрание сочинений Ленина. Все, что касалось истории с участием великого вождя  всемирного пролетарьята, он знал до последнего винтика.. Это была его монополия. Работы у него было по горло. Казалось, этому конца и края не будет. Это был неиссякаемый источник творчества. Но к концу революцьонного столетия в бурной полноводной  Володиной лениниане стали появляться  мели и чем дальше, тем больше. И вдруг грянула перестройка. Ленинский источник иссяк. Это была катастрофа. Приходит Володя к нашему шефу Вилену Егорову с извечным ленинским вопросом «Что делать?»  Шеф наш был весьма остроумный человек. Еще во времена застоя его шутки на грани фола гуляли по телевидению, правда, как произведения народного творчества. И здесь он дал Володе дельный совет: «Голубчик! Оглянись вокруг. В каком веке ты живешь?   Ты уникальная личность. Тебя нужно распилить и раздать на сувениры.»

5. КАФКИАНСКАЯ  БЫЛЬ.
Так получилось, что в 1983 году совпали две даты. Одна – значительная: 80-летие Первого съезда РСДРП. Вторая – ничтожная: столетие со дня рождения Кафки. Телепрограммы по двум этим юбилейным датам монтировались в одной монтажной. И, как и следует, лучезарный  I-й съезд  РСДРП – днем, а сумрачный и полубезумный Кафка – в ночную смену. Суеверные люди говорили, что это не к добру. Надо бы их развести по разным монтажным, а то, как бы чего не вышло. Кафка – он ведь и в Африке Кафка. Как в воду глядели суеверные люди. Все-таки накликали беду. А может Кафка во всем виноват. Он ведь такой. Странная, ненадежная личность. Одним словом, произошла  весьма неприятная коллизия. Режиссер лучезарного Первого съезда РСДРП решил выпендриться. И над единственным документом этого эпохального события, чудом сохранившейся редчайшей черно-белой фотографией участников съезда расположил красный транспарант: «Мы рождены, чтоб  сказку сделать былью!»  Так и было вплоть до эфира.  Буквально за несколько часов до эфира сверхбдительный заведующий отделом Валерий Д-ов решил еще раз проверить, все ли там в порядке. И уже с первой секунды увиденное повергло его в такой шок, что пришлось вызывать скорую помощь. Над фотографией Первого съезда РСДРП висел лозунг: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!»
Вот какие иногда странные вещи происходят, когда в одной монтажной сталкиваются два совершенно не стыкующиеся события.

6. С Т Е Н А
После неудачной попытки  воплотить в жизнь один из своих документальных кинопроектов  продюсер С.  предложил мне поработать  над ним. Это был первый фильм большого документального сериала о современном международном терроризме. Суть этого, первого фильма сериала заключалась в том, что терроризм вроде бы, неожиданно, как снег на голову, свалился на нас, повергнув всех в шок и трепет. Мои молодые предшественники, судя по всему, оказались людьми с коротким дыханием, спринтеры. Рекламные ролики, видеоклипы они научились делать. А на большую дистанцию полнометражного фильма у них дыхалки не хватило. Тут ничего не поделаешь. Клиповая культура рассчитана на определенную, весьма короткую дистанцию и на свою образную систему. Как я понял, в начале они просто очаровали  продюсера фонтаном своих идей. Но затем идейный фонтан как-то быстро иссяк, и они незаметно слиняли с проекта. Но предложенное ими образное решение застряло в воображении продюсера и досталось мне по наследству. Суть его заключалась в биллиардной игре вселенского масштаба. Игрок, скажем, с бутылкой виски, или с бутылкой столичной,  в одной руке и кием в другой, разбивает  пирамиду шаров на бильярдном столе, покрытом зеленым сукном,  и один из этих шаров взрывается где-то на ближнем востоке очередным терактом.
Мне  как-то сразу не пришлась по душе эта гениальная сквозная образная идея. Я пытался объяснить продюсеру, что это все не то: во первых, сам образ механический, бездушный. Во вторых биллиард – западная игра. На Востоке, тем более на мусульманском, он не популярен, и, значит, не тянет на образ вселенского масштаба.  Кроме того, он не тянет на образную систему большого полнометражного фильма. Ну раз взорвался шар. Да, неожиданно и эффектно.. Но на второй раз, и тем более третий, становится претенциозным и назойливым. Чтобы не повторятся, надо входить в специфическую систему биллиардной игры, понятной только узкому кругу заинтересованных лиц. Но главный недостаток – это механичность и бездушность образа.
Продюсера мои доводы не убеждали. Ему казалось, что я упорно сопротивляюсь использованию и развитию этого образа из зависти, только из-за того, что это не мной  придумано.
И, наконец, прозвучал его последний аргумент: «Хорошо. Если Вы считаете этот образ неприемлемым, предложите  свой вариант, который  бы оказался лучше этого.  В очередной раз я за что боролся, на то и напоролся.. Легко сказать, что нужна новая идея. А где ее взять. Идея – весьма капризная дама.   Это в одной из песен Беранже, она стучится в дверь. А в жизни – очень редко стучится. Да и к ней не так-то просто достучаться.  Бился я над материалом, как рыба об лед. Этот терроризм стал мне в кошмарных снах сниться. А в добавок ко всему,  насмешливый и торжествующий взгляд  продюсера преследовал меня по пятам. Одним словом, я довел себя до
поросячьего визга, уперся лбом в стену.
В С т е н у ?!  .И тут я явственно увидел  эту С Т Е Н У.  “ The  Wаll” -  выдающуюся рок оперу  английской группы  Pink  Floid.  И все встало на свои места. Эта рок опера была написана и впервые исполнена лет тридцать тому назад. И суть ее – трагическая  обособленность личности от общества. Между ними  -  непреодолимая стена. Но, как всякое выдающееся произведение, рассчитанное на долгую, а не на сиюминутную жизнь, в другие, новые  эпохи оно начинает звучать по-новому, как драмы Шекспира, которые не сходят с подмостков театров вот уже более 400 лет.  Так  обстоит дело и с этим произведением. Те же самые слова, та же  самая музыка, но теперь они уже
повествуют о трагической разобщенности людей разных цивилизаций.  В фильме снята масса интервью, просто обжигающих по своей страстности: это люди исламского мира и иудео-христианского . И они не то, что не понимают, они не слышат друг друга, словно их разделяет высочайшая, широчайшая, бесконечная, глухая  стена. И здесь, в нашей документальной кино трагедии музыканты и исполнители  Пинк Флойда выступают в роли древнегреческого Хора, придавая фильму высокую трагическую ноту.
Это вам не бильярд, а высочайший уровень образного постижения  нашего, далекого от совершенства,  мира.  К счастью, продюсер С., в общем талантливый продюсер и сценарист, оценил по достоинству эту образную идею. И она легла в основу фильма, обогатив его плоть и кровь новым содержанием.
Творчество – это всегда преодоление, преодоление  стереотипов, косности мышления, душевной лени Но,  когда это удается, происходит прорыв в иные сферы, в сферы Духа. И, как вспышка молнии, озаряет прозрение. Говорят Менделееву приснилась периодическая таблица. Но прежде, чем она приснилась, какой титанический труд этому предшествовал!
Увы, не всегда это происходит. Но нужно стремиться к этому. Без этого жизнь теряет смысл.

7. КОГДА  ЭКЛЕРЫ  СТРЕЛЯЮТ.
Случилось это маленькое происшествие  в октябре 1993 года, на следующий день после расстрела Белого Дома. Это был тот момент, когда трагическое и смешное ходят рядом. На Шаболовке в прямом эфире шла серия интервью  по  горячим следам, в полном смысле этого слова. Еще дым не развеялся над Белым Домом. Для многих это была радость со слезами на глазах. Для некоторых – слезы без радости. К ведущему пришел один из таких людей, весьма популярный тогда трибун. На столе – чашки с кофе и пирожные, оставшиеся от одного из победителей. Горький кофе и сладкая пилюля. Ведущий щедро угощал гостя. И, чтобы как-то разрядить обстановку,  ведущий решил первым  вкусить сладкий эклер. Поднес его ко рту, надкусил и… эклер выстрелил ярко коричневым кремом прямо в лицо гостю. Ситуация, прямо скажем, нелепейшая.  На экране крупным планом  изумленное лицо гостя, все в коричневом плевке. Но что значит народный трибун. Он и тут нашелся. Вытащил носовой платок, вытер эклерный плевок истории и изрек: «Ну как можно жить в такой стране, где даже эклеры стреляют?!»
Безудержный хохот долго сотрясал и аппаратную,  и стены  студии: смеялись все, и операторы, и осветители. Ведущий корчился от смеха, ладонью смахивая слезы. Поистине, смех сквозь слезы…

8. ОГОВОРКА
Эта оговорка принадлежит Леше Беликову, многопрофильному члену творческого коллектива продюсерского центра «Клотто». Леша – и администратор, и ассистент режиссера, и архивариус и вообще мастер на все руки в этом маленьком творческом коллективе. И, вот он как-то, совершая  визит к одному маленькому начальнику с меленьким  пустяшным вопросом, который можно было решить за 5 минут, наткнулся на секретаря. Очевидно, столкновение было серьезное, потому что Леша до сих пор дрожит от возмущения. «Представляешь, сидит эта секретварь. Ее не объехать, не обойти. Единственный выход – взорвать!»
Как же точно он оговорился. Секретарь – это что, профессия,  или состояние души? С одной стороны – профессия, с другой – все-таки состояние души. Потому что, как правило, в секретари идут весьма стервозные барышни. За всю свою долгую жизнь, я только один раз  и то очень давно, аж в 1977 году встретил доброго, отзывчивого секретаря. Поэтому и запомнил во всех подробностях. Это была Светлана Медникова, секретарь Главного редактора образовательных и научно-популярных программ Центрального Телевидения Вилена Васильевича Егорова. Но и Егоров был человек незаурядный. Это было в те времена, когда, как и  сейчас, на телевидение принимали в основном, позвоночников. А я был человек с улицы. Мало того, что сам никто, так еще и за моей спиной – никого и ничего. Чего я туда поперся, до сих пор не могу понять. Сидел я в приемной, и Светлана меня утешала: «Наберитесь терпения. Вилен Васильевич, действительно, сегодня очень занят. Как только у него появится хоть малейшая пауза, я ему напомню, и он Вас примет.»
Егоров меня действительно принял, и, очевидно, что-то разглядел, и тут же в свойственной ему манере предложил на  следующий день выходить на работу. И, полагаю, он никогда не пожалел об этом.
Вот такая была Светлана Медникова. Но это редчайшее исключение, поэтому и запомнил. А Леше  Беликову попалась секретварь. Увы, таких больше, и с ними легче отбиваться от назойливых  посетителей. Поэтому и окружают ими себя большие и маленькие начальники.
 
9.   С О В Ч И Н А
Леша Беликов не перестает меня  удивлять. Однажды у нас зашел разговор об одном из наших ура-патриотов, который постоянно мелькает «У барьера» на НТВ, в  «Эхе Москвы» и прочих средствах массовой информации. О таких людях в позапрошлом веке Грибоедов устами своего героя Чацкого очень точно сказал: «Созвездие маневров и мазурки». Леша  нашел более точное и более емкое выражение. Он сказал: «Да что с него возьмешь? Это же совчина.   И я подумал: «Надо же, вот сейчас я присутствую при рождении нового слова  в русском языке.  С О В Ч И Н А. – этакая помесь старой затхлой, протухшей овчины и совка.  Вот как легко, непроизвольно в народе рождаются новые слова .

10. ЗАЙЧИШКА  ВО ХМЕЛЮ.
Эта ситуация напомнила мне  известную басню Крылова. Мой зять со своим приятелем возвращались довольно поздно на электричке домой. В вагоне людей было не очень много. Нормальные люди стараются в такое время  не ездить на электричке. На одной из станций в вагон вошел молодой бритоголовый амбал, явно навеселе. И сходу начал куражиться. «Эй, ты, телка! Ишь, уткнулась в книгу. Образованная. Знаем мы вас, образованных. Цена вам всем три целковых. А ты, старый хрыч, чего буркала  вытаращил?  И так три дня лишних живешь на этом свете. Хочешь, помогу отправиться на тот свет…» И так, куражась на чем свет стоит, дошел до моего зятя, сел напротив молодых ребят и уставился на них недобрым взглядом. «Что-то мне твоя морда не нравится. Сразу видно не русская» - обратился он к зятю. Зять, кстати, русак в двадцатом поколении,  решил по-мирному амбала осадить: «Послушай, приятель, ты, между прочим, не в кабаке, а в общественном месте, веди себя прилично.» Это подействовало, как красная тряпка на быка: «Ах, ты, интеллигент вонючий, трах-та-ра-рах!  Да я из тебя фарш сделаю!»  Вытащил мобильный и стал ребят снимать: «Вы у меня вот где будете, тра-та-ра-рах!»  Мой зять несколько лет проработал опером в одном из районных УВД  Московской области, и ко всему привык, но с такой наглостью столкнулся впервые. Реакция его была мгновенной. Он выхватил из рук амбала мобильник и так двинул мобильником по его дубовой башке, что аппарат разлетелся вдребезги. Затем они с приятелем подхватили дебошира под белы руки, выволокли из вагона  в тамбур. В это время раскрылись двери, и ребята вышвырнули его на платформу,  и вслед бросили остатки мобильника.   
Обычно, эти бритоголовые молодые дебилы сбиваются в стаи, и страшны своей стадной свирепостью. А этот, видно, отбился от стаи, и  нарвался. Жаль, что на пути этих тупорылых особей не часто встречаются бывшие опера.

11. САМОЕ КРОВОЖАДНОЕ ЖИВОТНОЕ.
У каждой профессии есть свои профессиональные болезни. Кинопродюсеры – не исключение. Раньше в совковые времена продюсеры болели в основном медвежьей болезнью. Основной принцип при съемке фильма был: « как бы чего не вышло.». Деньги никто не считал. Они все равно были государственные.  А вот сейчас все изменилось. Нынче в ходу другое выражение: «Жаба душит.»   Хоть на рубль наколоть работника. Ну а если удается наколоть на два рубля, тут уж полное удовлетворение. Недавно был свидетелем одного разговора между оператором и продюсером. Оператор задает ему казалось бы безобидный вопрос.
- Вы знаете, какое самое кровожадное в  мире животное?
Продюсер в недоумении.
- И какое?
- Жаба. Она задушила две трети человечества.

12.  СИЛЬНОЕ СРЕДСТВО ОБЩЕНИЯ.
Когда профессор Галкина-Федорук читала единственную в году лекцию по ненормативной лексике, в большой аудитории на филфаке битком набивались люди со всего МГУ и его окрестностей. Так вот, Галкина-Федорук  любила повторять: «Мат – это не ненормативная лексика, а средство общения».
Я в этом убедился однажды во время ледовых занятий на Цейском леднике на Кавказе. Молоденькая альпинистка сорвалась в трещину и повисла на пальцах, которыми уцепилась за край трещины. Ситуация была критическая. Долго провисеть в таком состоянии она не смогла бы. А  лететь было ой как глубоко. Все просто оцепенели. И тут инструктор, кстати, доктор наук, выдала такой многоступенчатый мат, который Галкиной-Федорук и не снился. И альпинистка с перепугу не перед трещиной, а перед инструктором, с каким-то невероятным усилием, отжалась на пальцах и буквально выползла на край ледника.
Права была Галкина-Федорук. Иногда, в нестандартных ситуациях, мат бывает очень сильным средством общения. Я в этом убедился.

13. ИЗВЕЧНЫЕ РУССКИЕ ВОПРОСЫ.
С  легкой руки Герцена и Чернышевского  пошли гулять по Руси великой извечные русские вопросы: «Кто виноват?»  и «Что делать?». Первым на эти вечно злободневные вопросы ответил великий вождь и учитель всемирного пролетарьята Владимир Ленин. Кто виноват? – Подлые эксплуататоры, кровопийцы всех униженных и оскорбленных.
Что делать?  - Тоже ответ прост, как мычание. Он был пропечатан в первой строке партийного гимна: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья!» И так начали рушить, что в течение 70 лет не смогли остановится. Когда уже и рушить стало нечего и некого, стали пожирать самих себя.
Сейчас эти судьбоносные вопросы опять на повестке дня, с одним маленьким изменением. Кто виноват?  И что с ним делать? Так сказать, система точечного  поражения.

14. КТО ПАЛКУ ВЗЯЛ…
Когда-то, давным-давно, еще до новой эры в журнале «Иностранная литература» была опубликована злая, ироничная,  нашумевшая статья одного американского автора  : «ПРИНЦИП  ПИТЕРА»,  принцип некомпетентности. Сейчас в наших средствах массовой информации этот устаревший принцип сменили новые, более популярные. Меня просто умиляют два слова, гуляющие по нашим теле и радиоканалам, газетам и журналам. Их емкости и лаконичности позавидовала бы даже Эллочка Людоедка. Это   «Не формат»  и «Рейтинг».    Что бы им не предложил, если это выходит за уровень средней попсовости, следует лаконичный ответ: «Не формат». Если этого ответа мало, следует второй: «Не рейтинговый». О!... Это мифическое слово «Рейтинг». Под любую вещь можно подвести любой рейтинг. Об этом  даже последняя шавка в подворотне знает. Но, тем не менее,  им размахивают, как дубиной. Одним словом, «Кто палку взял, тот и капрал.»

15. КАМЕННАЯ  БАШКА
Посмотрел фильм Филиппа Янковского  «Каменная  башка». На фоне бесконечных компьютерных стрелялок это конечно же явление. Серьезная работа. Да, вечное явление красавицы и чудовища, Эсмеральды и Квазимодо. Но каждая эпоха вносит  в эту вечную историю свой колорит, свой фон, свой нерв. И Филипп Янковский очень органично, с чувством меры  использовал современные реалии жизни  в своей интерпретации  вечного сюжета. И это был бы добротный, честный, хороший фильм, если бы не одна маленькая деталь. Главную роль исполняет … чемпион мира по боксу среди профессионалов Николай Валуев. Поразительная работа. Откуда у этого профессионального мордобойщика такой ювелирный, филигранный актерский стиль? Почти аскетическими средствами: улыбкой, взглядом, скупым жестом он передает всю глубину трагедии и душевного богатства, глубину любви своего внешне весьма уродливого героя,  вечную трагедию любви Квазимодо.  Невольно вспоминаются строки ныне  совсем забытого поэта Феликса Кривина.
Сколько стоит Душа?
Ни гроша.
На нее не придумана мода.
И живет на Земле, не греша,
Золотая душа Квазимодо.
Недоросток, уродец, горбун,
Красоты молчаливый свидетель,
Он несет на своем горбу
Непосильную ей добродетель.
Вот таков герой Николая Валуева. Скорее всего Николай Валуев сыграл себя. Но для того, чтобы сыграть себя с такой трагической силой и глубиной, нужен незаурядный талант и школа. У Валуева же другая школа, школа мордобоя. И это удивительно. И это делает хороший фильм Филиппа Янковского незаурядным, ибо здесь в исполнении главной роли фильма скрыта некая неразгаданная тайна. 

16. НЕ  ГРУЗИТЕ  ЗРИТЕЛЯ
Однажды мне пришлось  сдавать почти готовый фильм руководству среднего звена на одном из телеканалов.  Я,  и мой соавтор и ведущая фильма,  сидели в «предбаннике» и ждали, когда нас позовут. Я еще обратил внимание, что девушка-секретарь-машинистка, или, как теперь говорят, офис-менеджер,  сидела перед компьютером  в наушниках. Из-за двери раздавался шум каких-то внутренних разборок.
Там властвовал женский металлический голос.
- У меня такое ощущение, что как только я выхожу из офиса, всех здесь разбивает паралич. Или – нет - время в этом помещении останавливается, пространство заполняется вакуумом, конечности Ваши становятся ватными, движения замедленными, мозговая деятельность прекращается, наступает полное оцепенение!…
Жилин! У вас справка есть?
:-  Какая справка? – Раздался робкий мужской голосишко. Таким голосом наверное говорил незабвенный и бессловесный Акакий Акакиевич. И снова женский.
 -  Из психдиспансера. Урод! Я сколько раз говорила, не брать эту трубку без надобности. Зачем вы берете эту трубку?!  Разве Вы знаете, как ею пользоваться?! Зачем брать на себя то, к чему Вы совершенно не способны?! Я не могу понять, что заставляет Вас брать ее ? – Вы засовываете ее себе в какие-то отверстия - или молитесь на нее? Не Понимаю!  Кто вас уполномочил?!
-   Я думал…
-  Чем думал?!  Ампутант.!
- . Чего?
-  Ампутант! Человек с ампутированным мозгом. Из разряда уродцев с перевернутыми мозгами. Вещь в себе. Одним словом, аутист!… О, Господи, с кем приходится работать
Раздался чей-то робкий смешок.
- Я вижу, кому-то смешно?   А вот мне не смешно. Если кому-то не нравятся условия работы, мы никого не держим. Понятно?! … Авторы пришли?
- Пришли. В приемной.
- Зовите.
Дверь распахнулась и нас пригласили в насыщенную грозовыми разрядами электричества  комнату. Пригласили к столу. Уселись. Пауза. Хозяйка металлического голоса начинает разбор полетов.
- Давайте так, без всяких предисловий перейдем ближе к телу, которое скорей мертво, чем живо. Ну и нагородили вы здесь турусы на колесах.
- Красиво, но непонятно, - возразила мой соавтор и ведущая фильма.  Мы с ней с упоением работали над фильмом. Как-то на удивление, все удавалось. И, самое главное, нам удалось уйти от «говорящей головы». Каждое ее появление в фильме было неожиданным, но оправданным и открывало новый эпизод. Но, как всякая  красивая, образованная и умная женщина, она действовала  на других, примитивных представительниц слабого пола, как красная тряпка на быка. Увы, здесь был как раз тот самый случай. Я это понял по взгляду, по плохо скрываемой злобной реакции нашего «металлического» оппонента.
- Вы поймите, уважаемые авторы, время у нас – непростое, непростое время. Вот наш среднестатический зритель Иван Иваныч, после напряженного рабочего дня приходит домой, снимает пиджак, галстук, надевает домашние тапочки, садится в мягкое кресло, включает телевизор, хочет расслабиться, а вы его грузите проблемами, которыми он и так нахлебался по самую макушку в течение рабочего дня. Не грузите зрителя!.
-  Но мы ведь снимали фильм не для среднестатического  Иван Иваныча, возразил я достаточно миролюбиво
-  А для кого, позвольте вас спросить?
- Для умного телезрителя, который не уходит от проклятых вопросов нашего с вами бытия, весьма далекого от совершенства.
Наш строгий оппонент плотоядно улыбнулась.
- Голубчик, вы в каком веке живете?
-  В ХХ1-м.
- Да? А мне показалось, что в Х1Х-м. Это там умствующая интеллигенция мучилась проклятыми вопросами бытия. Что из этого вышло, все знают…  Ритм жизни в Х1Х веке был другой. Вы посмотрите, что происходит вокруг вас. Москва за 10 лет изменилась до неузнаваемости. Новые дома растут, как грибы.
- Дома новы, а предрассудки стары, не удержалась мой соавтор.
Тень улыбки исчезла с лица приемщицы фильма.
- Что вы имеете в виду? В вопросе уже прозвучала угроза.
Но, очевидно, моя соавторша закусила удила.
-  Да так, к слову пришлось.
- Слова у вас какие-то не те. Думайте, прежде чем говорить. Понимаете, Ваш интеллектуал, к которому вы, якобы, обращаетесь, 8 часов сидит за компьютером. Принимает сотни сообщений и столько же отправляет своим адресатам. Ритм жизни  просто  сумасшедший. В конце рабочего дня голова у него уже гудит от напряжения, от переизбытка информации. Ему хочется расслабиться, отдохнуть, а вы его еще грузите черт знает чем. Кому нужна ваша тягомотина. Ритм жизни другой. Да и восприятие ее другое, клиповое, если хотите. Проще надо смотреть на жизнь, проще.
К сожалению, я не успел остановить своего соавтора.
-  Какая трогательная забота о телезрителе. А вы его спросили, нужна ли ему такая забота?
- А вы?!
- Простите, но мы делали фильм, а не видеоклип, где Петя любит Машу, а Маша любит Пашу. И я, как сценарист, видела свою задачу в отражении окружающей нас действительности во всей сложности ее проявления. Фильм, как зеркало бытия.
Глаза нашей строгой оппонентки  прямо заполыхали негодованием..
- Ты мне Лазаря не пой! Я ученная. Понятно? ( Надо же? Прямо, как товарищ Парамонова Галича)  Милочка, я тоже, к вашему сведению, начинала сценаристом в солидной телекомпании, прежде чем занять этот высокий пост. И знаю, что к чему, иначе не сидела бы здесь перед вами. Мудянка это все. Сплошная мудянка  А насчет зеркала, Зеркала бывают разные. У вас получилось кривое зеркало. Понятно? Все эти ваши тяжеловесные, заумные комментарии можете выбросить в корзину. Понятно? Дикторский текст должен быть лаконичный, простой, а, главное, однозначный, без всяких там ассоциаций, этих ваших интеллигентских штучек-дрючек.  Сюжетная линия – прямая, как штык. У вас же – сплошной лабиринт. Из него выбраться невозможно. И главное, фильм должен оставлять зрителя с чувством легкого удовлетворения.  И оптимизьма, оптимизьма побольше. Порок наказан, добродетель торжествует. Понятно? И тогда будет рейтинг, понимаете. Нам рейтинг нужен. Рей-тинг! Мы – цепные псы его Величества Рейтинга.
И тут черт меня потянул за язык.
- Цепные псы, это уж точно.  Опять этот мифический рейтинг. Вы размахиваете им, как дубиной …
- Помолчи лучше. Это не я размахиваю. Вы что, с Луны свалились? Мы все под рейтингом  ходим, понял?
-  Но вы нам предлагаете делать совсем другой фильм, - возразил я.
- Ну вот и делайте другой фильм. Этот пациент скорее мертв, чем жив. И лечению не подлежит. Так что, делайте другой,  или не делайте. У нас демократия.
И опять дьвол-искуситель выскочил, как джин из бутылки..
-  Дерьмократия.
-  Чего?! – Уже почти взревела наша оппонентка. - Что вы себе позволяете, молодой человек?!  Сначала  научитесь себя вести в солидном обществе.
Я невольно улыбнулся. Это я то молодой в 65 лет, дедушка трех русских революций.
Я, очевидно, был неверно понят.
- Ты чего лыбишься?
И тут меня прорвало. Все охранительные заслоны рухнули. А-а! Где наша не пропадала.
- Милочка,  - обратился я к ней, как можно вежливей. - Вам бы на рынке шмотками торговать, а не фильмы принимать. - Эта реплика прозвучала, как гром среди ясного неба. Начальница застыла с раскрытым ртом. В состоянии то ли злобного экстаза, то ли в высшей степени возмущения. Остальные последовали ее примеру.
Если бы мне сейчас представилась возможность экранизировать пьесу Н.В.Гоголя «Ревизор», я точно знаю, как ставить  заключительную Немую сцену перед явлением Ревизора. И тут я понял, что «в профессии святого, как и в профессии вора, самое главное, во-время смыться», что мы и сделали. Уже перед тем, как нырнуть в лифт, я услышал рев раненой буйволицы.
Не знаю, как там наверху. Не сталкивался с ними. А среднее звено, все на одно лицо. Как будто выбирают  из одной колоды.. Везде одно и то же. Клиповое, попсовое сознание торжествует.. Попса правит бал. Она стоит, как серая, бетонная стена. И об этот волнорез разбиваются волны мало-мальски свежей мысли, творчества, элементарного профессионализма.
Бывшие клипмейкеры становятся модными режиссерами. Смотришь очередной боевик – полутарочасовой видеоклип. За внешней виртуозной формой, которой они, нужно сказать, достаточно хорошо овладели,  –  пустота, ни единой мысли. И винить его не за что. Он на этом вырос, на клиповой стихии, на клиповой стилистике, на клиповом сознании. Такое впечатление, как будто начинают на пустом месте, как будто не было великой школы советского документального кино: Дзиги Вертова, Льва Кулешова, Романа Кармена, Арановича, Лисаковича, Марины Голдовской, я уж не говорю о Йорисе Ивенсе, Ляморисе, Аньес Варда, Крис Маркере
  В совдеповские времена, в условиях жесткого тоталитарного режима режиссеров на телевидение набирали по конкурсу. Я сам пришел на Центральное телевидение, выдержав жесточайший конкурс 50 человек на место. Проходили лучшие из лучших. Режиссеров выращивали. Сначала – ассистент-режиссер. Через три года – режиссер третьей категории. Еще через три – второй. Первую категорию получали только лауреаты всесоюзных фестивалей телевизионных программ. А уж высшую – победители международных конкурсов. И еще одна важная вещь была на ЦТ, которой бы не грех следовать. На ЦТ никогда не прерывалась связь времен. Кадровая политика проводилась такая, что всегда были в коллективе в равной пропорции опытные, грамотные, высокопрофессиональные ветераны, их не выбрасывали за ненадобностью, кроме них были крепкие молодые профессионалы и полная сил, зеленая молодежь. Зрелые профессионалы учились у ветеранов и передавали свои знания и опыт начинающим телевизионщикам. Так было и в редакции научно-образовательных и учебных программ, где долгие годы я работал. По признанию ЮНЕСКО наше  научно-популярное и образовательное телевидение,  считалось лучшим в мире. В 1996 году Борис Ельцин одним росчерком пера ликвидировал его. Триста человек, высоких профессионалов, штучный товар, как теперь говорят,  в одночасье были выброшены на улицу. А канал, как шубу с барского плеча, Ельцин сбросил на руки очередному олигарху  в награду за удачно проведенную предвыборную кампанию. Ломать не строить. На развалинах известно что вырастает в первую очередь. Для того, чтобы выросло что-то путное, нужно долго обрабатывать почву.
Это так лирические отступления, к слову пришлось. А что касается отвергнутого фильма, то с ним произошла любопытная метаморфоза. Прошел год. Я уже давно работал на другом проекте, в хорошем творческом коллективе. Работал  над документальной трилогией о трагической и героической судьбе  Белоруссии в годы Великой Отечественной войны Мы объехали всю республику, встречались с удивительными людьми, поистине героями с невероятной судьбой. Я уже сидел на монтаже фильма. Вдруг раздается телефонный звонок.
- Вилен Семенович? Это вас беспокоит шеф-редактор Игорь Романов. Ко мне перешел Ваш незавершенный фильм. Сколько Вам нужно времени, чтобы подготовить его к эфиру?
Я с трудом вспомнил, о каком фильме идет речь. В свое время я заставил себя забыть о нем и забыл.
- Все зависит от Ваших замечаний, - ответил я, памятуя о трагикомической сдаче.
- У меня нет замечаний, - ответил шеф-редактор.- Фильм сбалансирован, с четкой драматургией, ни убавить, ни прибавить.
- В таком случае, ответил я, - мне достаточно двух смен озвучания. На том и порешили. Впоследствии мы с ним встречались. Молодой парень, выпускник ВГИКА, с хорошей профессиональной подготовкой. Что тут скажешь? Хорошо, что такие люди все-таки появляются на наших телеканалах. Но, увы, пока они, как капля здравого смысла и профессионализма  в море попсы.   Пока еще попса правит бал.
17. КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ!
Когда-то в достопамятные времена великий вождь и учитель товарищ Ствлин произнес крылатую фразу : «Кадры решают все». Я в этом убедился на распределении.
В наши времена, в прошлом столетии, во времена моей студенческой юности учеба в университете заканчивалась распределением. Я шел на распределение спокойно. На меня лежала заявка из Литературно-драматической редакции Центрального телевидения. Каково же было мое удивление, когда начальник отдела кадров Гостелерадио товарищ Л. предложил мне Брянск. Я ему возразил, что вот, мол, на мое имя лежит официальное приглашение из Литературно-драматической редакции  ЦТ. «Молодой человек, - весьма уверенно и строго заявил товарищ  Л., - вы никогда не будете работать на Центральном телевидении.»  Я заявил, что в Брянск не поеду. Я свободный человек.» На что Л. ответил: «Вот и продолжайте свой свободный полет, но за 101-м километром.»  Так я и долетел в своем свободном полете аж до Алма-Аты. Но все-таки Л. ошибся. Через 10 лет я прошел, правда, по жесточайшему конкурсу на ЦТ. И здесь начальник отдела кадров был бессилен. Это в то тоталитарное время. Сейчас, увы, этот принцип не работает.
Прошло много лет. Тоталитарный режим рухнул. В его разрушении и я принимал посильное участие, за что и получил орден за подписью Ельцина. Благодарность за содеянное не заставила себя долго ждать. В 1996 году, когда ушли Попцова, началась зачистка территории от его команды. Я тоже  покинул РТР, но только  после того, как выиграл суд, и уже   по своей воле, когда меня позвал Аркадий Вайнер создавать нравственно-правовой телеканал «Дарьял-ТВ» Мы его создали, и мне за него не стыдно. Он несколько лет занимал нравственную нишу в российском телеэфире. Потом Вайнер продал его шведскому холдингу. С новым руководством канала мне стало не по пути и я , и оттуда ушел,  и стал сотрудничать с Управлением по производству документальных фильмов РТР. Все шло неплохо. Мои фильмы, такие как «Диктатор Крыма», «Диалоги с Колчаком» получали высокую оценку руководства ВГТРК и телезрителей. Рейтинги их были довольно высокие.  Все шло хорошо, пока я не встретился однажды на «Ленинградке» в здании администрации РТР на Ленинградском проспекте с начальником отдела кадров, с которым я когда-то судился за восстановление на работе. Он один остался от прежнего руководства, с кем я когда-то судился. И тем не менее, после встречи с ним,  все как отрезало.  Мои сценарии стали отклоняться с дежурной формулировкой «Не наш формат». До встречи с ним был успех и тот формат, после встречи – не тот. И тут я понял, что ничего не изменилось в этом далеко не лучшем из миров. Сейчас, как и в достопамятные времена «Кадры» решают все!»

18. НАМ  НЕ ДАНО ПРЕДУГАДАТЬ,
      КАК  НАШЕ СЛОВО ОТЗОВЕТСЯ.
Случайно нашел в своем архиве старую, пожелтевшую от времени страничку  с объяснительной запиской по поводу сорванной съемки. Этой записке без малого сорок лет. Удивительно, как она смогла сохраниться  в моей бурной, изобилующей переменой мест жительства и катаклизмами жизни. Но вот сохранилась, как отпечаток папоротника в угольном слое. Дело было в разгар решения очередной жилищной программы в одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году в разгар очередной арабо-израильской войны .У них шла война за жизненное пространство, а у нас в самом разгаре война с коммуналками. Хрущевские пятиэтажки росли как грибы в тогдашних окраинах Москвы. Это была не точечная, как нынче, а массовая застройка.
Нашу съемочную группу послали снимать новоселье в одном из таких домов в Новых Черемушках. Дом блистал новизной, как только что испеченный медовый пряник.  У каждого подъезда стояли машины с немудреным скарбом новоселов. А на скамеечках у дверей уже сидели вездесущие старушки.
Решили с места в карьер  снять синхрон их разговора, как штрих к репортажу. Раз старушки у подъезда, значит дом уже  обжитой. Вклинились в самую сердцевину разговора. Одна старушка говорит другой.
-  А тут евреи бусурманина по башке как треснут!...
Рабочие, заносившие мебель в подъезд, от такой воинственной реплики вздрогнули и… уронили диван. Падая, диван задел оператора. Оператор, не ожидая такого подвоха, в свою очередь выронил кинокамеру, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Грузчик стал возмущаться.
- Разговорились тут, когда люди работают!...
Как ни странно, бригадир его не поддержал. Он оказался философом.
- А ты что хочешь, чтобы бабульки молчали?!  Когда они перестают говорить, значит они умерли. Понял?
- Да как не понять? – Нехотя согласился грузчик
Жаль, что этот колоритный эпизод не попал в эфир. Впрочем, он бы и так не попал в эфир. Мы тогда яростно поддерживали арабов и боролись против сионизьма, пособника империализьма.

19. ОРДЕН  КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ.
В университете мы с моим другом Женей Г. посещали семинар по изучению  арабского языка. Это был факультатив, не обязательная дисциплина. Через некоторое время я понял, что арабский мне навряд ли пригодится в моей будущей профессиональной деятельности. На пути моего карьерного роста в качестве арабиста камнем преткновения стоял так называемый пятый пункт. Под этим пунктом в паспорте стояла графа «национальность». С таким пятым пунктом меня в обозримом будущем навряд ли выпустят в арабскую страну. А раз так, то нечего и время терять. А у  Женьки с этим пунктом было все в порядке. И он продолжал осваивать арабский. К  шестидневной войне он здорово поднаторел в этом  языке. И незадолго до всех этих  драматических событий его послали на Ближний Восток переводчиком к советским военным советникам. Он попал туда в  самую заваруху. И то ли он бежал не так быстро, как развивались события, то ли прикрывал аръергард стремительно отступающих войск, но был ранен в то место, которое находится чуть пониже спины. Мы в альпинизме называли это место пятой точкой  опоры: две руки, две ноги и  пятая точка, на которой в экстремальных случаях можно было спускаться с крутых скользских склонов достаточно быстро. Даже песенка такая у нас бытовала.
Можно с головой расстаться.
Прожить без сердца, прожить без почки.
Но упаси вас, господи, остаться
Без пятой точки.
Так вот Женьке осколок израильского снаряда попал как раз в эту самую пятую точку.
За это ему дали орден Красной Звезды.
Впоследствии, вспоминая эти драматические события за рюмкой крепкого напитка, он шути: « Куда мне эту награду вешать?  Разве что на место ранения.»

20. СТО ГРАММ
Мы возвращались в Москву из Ленинграда, где освещали грандиозный праздник военно-морского флота. Ходили по вагону, как по палубе корабля. Качка еще не стихла. А тут еще гостеприимные хозяева загрузили в купе изрядную дозу спиртного и весьма щедрой закуски. Так что праздник продолжался и на пути в Москву. Лишь один человек, Юра Королев не участвовал в общем веселье. На многочисленные предложения разделить праздник с  творческим коллективом следовал однотипный ответ.
- Нет, ребята. Я завязал. Я нынче веду трезвый образ жизни. Да и устал .
Действительно, работы было много. Надо было везде успеть, все снять. Снимать событие – дело очень ответственное. Его не переснимешь. Но теперь все событие в кассетах и можно расслабиться.  Трезвый, как стеклышко, Юра решил расслабляться за чтением детектива. Взял книгу и полез на верхнюю полку, чтобы не мешать общему веселью.  В это время поезд дернулся, вагон  тряхнуло и книга выскользнула у Юры из рук. Он попытался ее поймать, но не удержался и полетел вслед за ней вдогонку. По дороге зацепил стоп-кран. В этот момент поезд дернуло основательно и все пассажиры вместе со спиртным рухнули на пол. В поезде – шум-гам, забегали проводники , ворвались к нам в купе, увидели сорванный стоп-кран, вызвали милицию, стали орать, что за такое хулиганство можно схлопотать, как минимум, 15 суток.  Словом, скандал был не шуточный. Еле-еле отделались штрафом, который тут же и уплатили наличными.
Наконец-то поезд пошел дальше по маршруту, страсти улеглись. Мы снова собрались вокруг остатков пиршественного стола, налили сто грамм виновнику   торжества. На этот раз он не отказывался. Взял в руки стакан и произнес фразу, которая с тех пор стала крылатой.
- Сто грамм – не стоп-кран. Выпьешь – не посадят.  С тех пор еще долгое время во всех наших командировках первый тост звучал именно так: « Сто грамм – не стоп-кран…»

21. КОШЕРНАЯ СВИНЬЯ.
Эту историю мне рассказали во время командировки на Святую  Землю во время празднования 60-летия Израиля. В одном из кибуцев в местном ресторане нас угощали не жирной и совершенно потрясающей свининой. Мы были не то что удивлены, потрясены. Дело в том, что свинья на Ближнем Востоке считается нечистым животным  и строго запрещено есть это не кошерное мясо. А тут – свинина. И хозяин ресторана с истинно еврейским юмором рассказал, как он выкрутился из этой весьма неординарной истории.  Когда ему  истинно правоверные евреи задали тот же сакраментальный вопрос, он обратил их внимание на свинью, которая  чесала спину  у ограды синагоги.
- Свинья, которая  трется об угол синагоги, кошерная.
Вот такая история.
- Настоящий еврей всегда находит выход из казалось бы безвыходной ситуации, – сказал нам на прощание  веселый и находчивый ресторатор.


22.  КОВАРНЫЕ  ВЕРБЛЮДЫ.
Недалеко от Мертвого  моря в Израиле, среди серых, лишенных всякой растительности пустынных холмов, прямо у дороги расположился  вернисаж из ярких аляповатых поделок местных мастеров. Судя по незамысловатым изделиям, иногда достаточно большого размера,  эти сувениры рассчитаны на незатейливый вкус проезжающих к морю туристов. А по другую сторону шоссе разгуливали по пустыне гордые верблюды, покрытые яркими попонами. Их хозяева, бедуины тщетно зазывали пришельцев запечатлеть себя верхом на верблюде на фоне пустынных горизонтов. Я спросил Вадима, нашего гида, одессита с Арбата, как он себя называл: «Почему народ не клюет на эту экзотику?»  На что он с истинно арбатско-одесским юмором ответил: «Видишь ли, чтобы залезть на этого верблюда, нужно заплатить всего один шекель ( семь рублей),  а вот, чтобы слезть с него, придется выложить 20 шекелей. А ежели не найдется 20 шекелей, так и будешь сидеть на этом корабле пустыни до второго пришествия.»

23. НЕУДАЧНИК  или
       гримасы Фортуны.
Так уж повелось в этом, далеко не лучшем из миров, что есть баловни Судьбы, а есть пасынки. Одним Судьба улыбается на каждом шагу,  а другие натыкаются лишь на гримасы Фортуны. Работал в нашей редакции Коля М., профессиональный неудачник. В юности он был безумно влюблен в одну девушку. И она вроде бы отвечала ему взаимностью. Но в один не очень прекрасный момент ее увел буквально из-под носа его лучший друг.
Несколько раз поступал во ВГИК – безуспешно. Кое-как, с большим трудом окончил заочно телевизионные режиссерские курсы и надолго застрял в режиссерах третьей категории, самой низшей. На свои деньги снял короткометражный фильм, очень интересный, но, как сейчас говорят, не форматный. Он его показал одному тогда популярному кинорежиссеру, который вел мастерскую во ВГИКе. Фильм знаменитому режиссеру и профессору ВГИКа понравился, и тот пообещал Коле, что на следующий год  возьмет его к себе на курс. Вступительные экзамены – пустая формальность. Но мэтр чем-то не угодил кому-то там, на самом верху, что-то не то подписал. И ему перекрыли кислород и в кино, и во ВГИКе.
Много лет Коля М. из своего скудного заработка копил деньги на машину. Ему казалось, что если он купит машину, то все гримасы Фортуны останутся позади. И когда ему оставалось всего ничего, деньги сгорели во время Павловской реформы. Это его окончательно добило.
И тогда я его привел к своему другу Николаю Александровичу Носову. Он занимался нетрадиционными методами врачевания физического и духовного состояния  своих пациентов. Николай  Александрович его внимательно выслушал, обследовал и сказал: «Терпи,  дружище. Хорошего человека Судьба пожмет, пожмет и отпустит.»
- Сколько же можно терпеть?!  Сил нет! – Возопил мой  друг-неудачник.
- Знаешь, что, - вдруг  предложил Николай Александрович, - для начала смени-ка место жительства.
Я не знаю, что имел в виду Николай Александрович, но Коля понял его буквально и глобально. И сменил Москву на Лос-Анджелес. Благо, в это время железный занавес рухнул, и какое-то время еще можно было свободно передвигаться по миру. Там, пока он осваивал новый язык, он работал развозчиком пиццы. Но и здесь что-то Судьба  ему не улыбалась. Одни гримасы Фортуны. Так, одна неуравновешенная заказчица  вдруг ни с того, ни с чего хряснула ему горячей пиццей по физиономии.
Там он часто повторял в отчаянии хрестоматийные стихи великого русского поэта.
Кудесник, ты лживый, безумный старик.
Презреть бы твое предсказанье.
Кульминацией его жизненных невзгод послужил один из ряду вон выходящий случай. Он привез пиццу одной заказчице в самый разгар криминального налета. Как человек честный и благородный, он, не раздумывая, вступил в схватку сразу с тремя громилами. К счастью, пока они из него делали отбивную, хозяйка успела вызвать полицию. Нельзя сказать, что полиция приехала во время. Храброму Рыцарю печального образа пришлось вызывать скорую и отправлять прямым ходом в реанимацию. И вот тут-то ему впервые за  сорок пять лет жизненных невзгод впервые улыбнулась Фортуна. Женщина, за честь, достоинство и благополучие которой он смело ринулся в неравный бой с громилами, оказалась дочерью преуспевающего кинопродюсера. Это было его последнее испытание.
В награду ему досталась любящая жена, благодарный тесть и место в преуспевающей продюсерской кампании.
Так что, не падайте духом, господа неудачники.   Чем черт не шутит, а вдруг и в самом деле «Хорошего человека Судьба пожмет, пожмет и отпустит.»  А?

24.  ДО ПОТЕРИ  ПУЛЬТА
Мой приятель работает на производстве одного из телесериалов. Эта работа похожа на сборку автомобилей на конвейере.  В сутки с конвейера выходит одна серия сериала. Сам я в этом процессе не участвую. Но, говорят, что люди здесь долго не выдерживают. Конвейер не останавливается ни на минуту. Как-то мой приятель спросил продюсера: «Кому нужна эта бесконечная жвачка?»
- Закон коммерции, - последовал ответ, - есть спрос, есть предложение. Пипл все схавает. Пусть смотрят до потери пульта.

25. ИЗ ПЕСНИ СЛОВ НЕ ВЫКИНЕШЬ.
Это случилось во время моей работы на нравственно-правовом телеканале «Дарьял-ТВ». Была у нас программа «Дело №». Прообраз нынешней «Следствие вели» и других программ подобного типа. Делали эту программу две бригады. И так, как денег было мало, их на оплату профессиональных актеров не хватало. Ребята брали то, что подешевле. И, естественно, было много брака. Снимали где-то один к десяти. Так что на монтаже приходилось здорово упираться. Однажды на роль криминального  типа пригласили одного матерщиника. Это была особая песня. Что ни слово, то мат-перемат. Он без этого не мог. Но такой колоритный, что жалко было выбрасывать. И поэтому весь его рассказ был пересыпан пикалками. Но их было столько, что где-то не уследили. Увы, не уследил и я. И программа попала к Аркадию Вайнеру, генеральному продюсеру телеканала. Пока шли пикалки, все было нормально. Но вдруг , обращаясь прямо в камеру, наш криминальный типаж произносит, потрясая бумажкой: «Ладно, хулинар, это блюдо, что ты сварганил, пи-пи, несъедобно. У меня от этой жвачки, пи-пи, скулы сводит.». Аркадий Вайнер, писатель все-таки, долго хохотал над словотворчеством нашего героя. А когда отсмеялся, уже голосом бывшего следователя по особо важным делам, приказал: «А ну подать сюда, этого хулинара!»
Подали.
- Это что такое?! Да еще на нашем интеллигентном канале!- Грозно спрашивает Вайнер.
- Ну Вы же видите, Аркадий Александрович, - тут же нашелся веселый и находчивый кулинар, режиссер то есть.
. – Это же не монолог, а песня. А из песни всех слов не выкинешь.

26.  Г Р И М А С Ы    Р Е К Л А М Ы
«Эхо Москвы».  10 февраля 2008 года. 17.40.
Идет программа «Особое мнение» с Леонидом Млечиным. Жуткий рассказ о гибели 2-й Ударной армии под Псковом.  150 тысяч погибших советских солдат, которых десятилетиями никто не хоронил. Рассказ о жителях псковщины, которые во время полевых работ сбрасывали трупы советских солдат в канавы на обочине полей. Более того,  записки из смертных медальонов пускали на самокрутки. Никому и в голову не приходило похоронить защитников Отечества и сообщить родственникам о гибели их родных и близких. Горькая правда о массовой потере людьми исторической памяти. Манкурты какие-то. Ведущий «Эха» с горечью констатирует этот жуткий трагический факт. Заканчивается программа, и тут же без всякой отбивки, без всякой паузы бодрый сексуальный голос изрекает: «Расслабься… и послушай. Ре-кла-ма.»
И все.  Перечеркивается все, о чем говорили выше. Взяли, и, как унтер-офицерская вдова, высекли себя. Такое впечатление, как будто плюнули в  душу.
27.ПРОВИНЦИАЛЬНЫЕ    НРАВЫ
Увы, нравы рассейского чиновника мало изменились со времен Салтыкова-Щедрина и автора Унтера Пришибеева. В этом мне пришлось лишний раз убедиться при общении с очень мелким чиновником, заместителем мэра одного из поселков Московской области, господином Моховым Андреем Викторовичем.
В этот благостный летний день ничто не предвещало беды. Жена, поехала в местный торговый центр купить к обеду булку хлеба и пакет молока.   Обычная рядовая поездка. Поставила машину  на стоянке перед магазином. И тут раздался окрик: «Эй, ты, убери свою тачку. Здесь место для бочки с квасом.» Перед ней стояло одно из тех существ, которое, очевидно в этот момент испытывало очередное чувство дискомфорта от «горящих труб» между двумя возлияниями,  и возмещавшее неудовлетворенную потребность в горючем на ни в чем не повинных местных  обывателях. Жена решила не связываться с этим тружеником торгового центра и припарковалась в другом месте, у поселкового Совета.  Быстро совершила незатейливые покупки и уже собиралась уезжать, когда снова появилось это существо, его и человеком то назвать – язык не поворачивается, и обложило ее таким грязным матом, что в глазах потемнело. За тридцать лет проживания в поселке впервые пришлось такое услышать. В поселке милиции нет. Даже участкового никогда не видно. Куда идти жаловаться? А тут буквально в двух шагах местная власть, поселковый совет. Решила обратиться  за защитой в поссовет. Все-таки, у них под носом околачиваются грязные одноклеточные субъекты и вымещают свою ублюдочную злобу на ни чем не повинных людях.
Направили ее к заместителю мэра Андрею Викторовичу Мохову, который как раз и  должен следить за порядком в торговом центре. И тут происходит диалог, как в театре абсурда. Господин Мохов никак не мог вникнуть в суть жалобы.
- Вы кто такая? – Удивляется зам. градоначальника.
- Людмила Павловна Шуклина, - отвечает жена.
- Нет, я  вас спрашиваю, кто вы такая?! Вы откуда, с другой планеты?
- Нет. Я жительница этого поселка
- И как давно вы здесь живете?
- Тридцать лет.
- И что, за тридцать лет вас ни разу не обложили матом?
- Представьте себе, ни разу.
- Да вы кто такая?!
Очевидно, он имел в виду, что беспокоить его по пустякам и жаловаться на такой  вполне невинный пассаж может позволить себе ну разве что один из замов губернатора. Тогда – да, тогда это «ЧП». А то, что солидную женщину, мать троих детей, на чьи налоги, между прочим, этот чинуша и существует;  подведомственный ему какой-то грязный субъект обложил матом, так не ударил ведь. А то, что словом можно и убить, это для него уж слишком высокая истина. И что хочет эта женщина, на что жалуется, непонятно.  Явно, ненормальная какая-то. Надо проверить.
- Предъявите паспорт!
Людмила опешила от такого оборота событий.
- Я пришла к вам с жалобой на хамское отношение к покупателям в торговом центре на подведомственной вам территории. Зачем вам паспорт?
- Чтобы посмотреть, нет ли там печати, не состоите ли вы на учете в психдиспансере?
Это ж надо дожить до такого состояния, когда нормальная реакция на мерзость и хамство оценивается, как признаки безумия. Бедняга. Все что выходит за пределы горизонта его навозной кучи, однозначно, вызывает подозрение.
- Подумаешь, - может сказать искушенный обыватель. – Из-за такой мелочи сыр-бор разводить.
Хамство – это на первый взгляд мелочь. Оно как мелкая ржавчина разъедает механизм общества. И особенно опасен Хам на муниципальном уровне, где чиновник непосредственно общается с людьми. Именно такой бездушный, заматеревший в казенном равнодушии, не человек, а механизм,  способен вызывать и вызывает тотальное недоверие людей к власти, вызывает чувство бессилия,  чувство своей беззащитности.
           Ежели ты не при солидном кресле, тут уж тебе никто не поможет. Невольно вспоминается один анекдот из советских времен. Спрашивают у желудя: «Как дела?»  «Да ничего, - отвечает он. – Только вот повис между небом и землей. Да  и не в том беда, что повис. А упаду, и свинья съест. И помочь некому. Кругом одни дубы… и свиньи»   Я бы добавил, и загребущее, нерадивое, равнодушное, тупое и безответственное чиновничество, которое, как раковая опухоль, разъедает организм общества.
За последние сто лет в России дважды менялся социальный строй, страну до основания сотрясали кровопролитные войны и революции, а хаму-чиновнику хоть бы хны.  Жив курилка.

28. ЭДИК  ГРИГ.
Включил радио, и весь дом заполнили тревожные аккорды фортепьянного концерта Эдварда Грига. А вместе с ними нахлынули события далекого прошлого. В начале 70-х годов прошлого столетия  я снимал в городе Кара-Тау  фильм  о Герое Соц. Труда, жителе этого города. Я уже не помню ни имени, ни фамилии героя фильма. Это был обычный, ничем не примечательный человек, стекольщик. Думаю, что Героем он стал случайно. Просто фишка так легла. Очевидно, по разнарядке городу был положен свой Герой соц. Труда. Правда, многие жители этого городишки смотрели на мир через окна, остеклененные моим героем. Городок был из новых, хрущебных. Серая выжженная степь, серые блочные дома, и только голубое небо и яркое солнце добавляло какие-то цветные краски в этот серый унылый пейзаж. Единственное здание, которое выделялось из общего серого фона, здание стройуправления. Оно осталось еще с тех времен, когда здесь протягивали ветку Турксиба. Нам приходилось там иногда бывать по съемочным делам. Общую атмосферу благопристойности и уюта не портил даже вид ветхого сарайчика в глубине двора.
И вот  однажды из этого сарайчика вдруг, на меня буквально обрушилась, как звездопад, россыпь фортепьянных звуков. Это было так неожиданно, что я был просто ошеломлен. Здесь, в Богом забытой дыре, из какой-то ветхой хибары вырвались на волю и заполнили все вокруг  мощные аккорды бетховенской сонаты.
- Что это? – Спросил я у кого-то из наших гостеприимных хозяев.
- Это? – Переспросил строитель. – Да это Эдик, то ли  Григ, то ли Крик, не, все-таки Григ, потому как он не то, что не кричит, но и слова лишнего не скажет. Он хоть и немного того, но не буйный, тихий. Ни с кем не якшается,  Ни друзей у него, ни знакомых, никого. Вот только дворняга, его ангел-хранитель.
И тут я вспомнил, что действительно время от времени видел здесь этого человека. Он из тех, о которых говорят: человек без определенного возраста. Он, как некая бессловесная тень, то незаметно появлялся, то так же незаметно исчезал из поля зрения. Единственное, что запомнилось, за ним неотступно следовала такая же молчаливая, неухоженная дворняга с разорванным ухом. Когда он что-то делал: поливал цветы, красил забор или косил траву, дворняга лежала рядом и смотрела только на него. Для нее весь мир был сосредоточен только в нем. Больше никого она не замечала, даже кошек и окрестных собак. Старожилы рассказывали, что когда-то он ее еще щенком вырвал буквально из пасти озверелого кобеля.
Одним словом, чудак. Но мало ли их на белом свете. Неожиданно проявился и неожиданно замолк и исчез из поля зрения. Так бы я о нем забыл и никогда не вспомнил.
Но однажды, незадолго до окончания командировки, я гулял поздно вечером по Кара-Тау,   наслаждаясь вечерней прохладой после дневного зноя. Вдруг ночную тишину нарушили еле слышные тревожные звуки, и я пошел по ним, как медвежонок Зоболоцкого по лезвию луча. И пришел к ветхому сарайчику во дворе стройуправления. Весь двор был залит  лунным светом и буквально заполнен тревожными звуками фортепьянного концерта Грига. Они вырывались из полуоткрытой двери. Я заглянул туда. Все пространство серого ветхого сарайчика занимал огромный, черный рояль. На крышке рояля в стеклянной банке из-под  маринованных огурцов стоял букет степных кроваво- красных маков. Некоторые лепестки уже облетели, и как капли крови, алели на черном крыле  рояля.. Единственное маленькое свободное пространство занимала лежанка … из газет. И вместо подушки – газетная кипа. На  этой газетной перине возлежала дворняга и молча слушала хозяина. Это было невероятное исполнение Грига. Такого я никогда не слышал ни до, ни после. Это были не звуки, а сгустки обнаженной ярости и боли. Только в тот момент я всем своим существом ощутил Платоновское: «В прекрасном и яростном мире». И лицо исполнителя. Это было не лицо той бессловесной серой мышки, а одухотворенное, прекрасное лицо великого музыканта. Из-под его волшебных пальцев вырывались сверкающие звуки и рвались навстречу сверкающим звездам, которые заглядывали в распахнутое окно этого воздушного замка.
Прозвучали последние аккорды и лицо погасло.
- Послушайте,   ведь Вы же гениальный музыкант – возопил я.
- Эдвард Григ – гениальный музыкант. А я.  Так…  Эдик  Григ.
- А кто Вы на самом деле?
-  Эдик  Григ.
-  Но Ваша настоящая фамилия, имя, отчество?
- Они давно превратились в лагерную пыль.
Вдруг он откуда-то из-под рояля вытащил поллитровку «Московской» за 2р.87коп. и два граненных стакана.
- Вот что, приятель, давай выпьем.
- А мне говорили, что Вы не пьете.
- Я не пью. Но сегодня особый день. Годовщина большого шмона в Карлаге. За одну ночь всех моих друзей ликвидировали подчистую.
- А Вы?
- А я оказался нечетным.  В ту ночь я второй раз родился. Но , но не потому, что на меня не пал жребий смерти. Когда всех четных увели,  главный вертухай приказал всем «счастливчикам» разойтись. А мне приказал остаться на плацу. Даже не знаю за что. Впрочем , знаю. Я имел неосторожность посмотреть ему прямо в глаза. Нельзя так делать. Всегда надо опускать глаза, когда говорит гражданин начальник. И он, в знак особой милости, оставил меня стоять на плацу в полном одиночестве. А была поздняя осень, и шел колючий осенний дождь с ветром, который пронизывал меня насквозь с боков, с лица и с тыла.  Жизнь по каплям покидала мое измученное тело.  И, как бы в насмешку   из лагерного репродуктора неслись бодрые советские марши.
Нам нет преград
Ни в море ни на суше.
Нам не страшны
Ни льды, ни облака.
Знамя страны своей,
Пламя души своей
Мы пронесем через миры и века.
И я понял, что никуда уже пламя души своей я не пронесу. Так и останусь здесь на плацу кучей мокрого изорванного   шматья… 
И вдруг я очнулся от каких-то странных тревожных звуков. Передавали фортепьянный концерт Грига.  Тогда ведь по радио звучали или патриотические речи, или бодрые советские марши, или классическая музыка. И то, и другое, и третье было чуждо лагерному обывателю и все это воспринимали, как интершум. Все, кроме меня. Григ вернул меня к жизни. Я забыл про слякотный дождь, про пронизывающий   ветер. Этот музыкальный вихрь, словно подхватил   мое немощное тело и вознес к звездам. Представляете, от моей одежды шел пар. Я был весь в облаке восторга. Концерт закончился, тучи разошлись, засверкали звезды. И тут появился мой вертухай.   Он ожидал увидеть кучу тряпья, а увидел человека. 
- Да ты, кажись, пьян, - изрек он и подозрительно обнюхал меня со всех сторон.
- Никак нет, гражданин начальник, - как и положено ответил я, потупив взор. Дождь то безалкогольный.
- Шутить изволишь! – Рявкнул он. А почему сухой?
- Не могу знать, гражданин начальник. Высох после дождя.
- Фамилия!  - Опять рявкнул он.
И я остолбенел. Я забыл свое имя и фамилию.
- Чего застыл, как истукан?!  Фамилия, спрашиваю. – Уже очень грозно прорычал он.
И я ошарашенно ответил: «Григ!»   
- Какой к черту Григ?   Экие вы мастера сокращать свои фамилии. Ежели ты Мойша Григулевич, то так и говори, Григулевич.
- Это я с перепугу, гражданин начальник, - пробормотал я
- С перепугу, - уже более спокойно пробормотал он. Да, ладно, хрен с тобой, пусть будет  Григ. А то ваши фамилии без поллитры и не выговоришь.
А звать как?
И тут у меня опять вырвалось. Эдвард
- Какой к черту Эдвард? Эдуард?
- Эдуард, гражданин начальник
Так так и говори. А то чушь какую-то несешь.  Все! Иди в барак.
И уже уходя, я услышал, как он удивленно произнес.
- Во народец! Надо же, сухим из такой воды вышел. Ни хрена себе.
А наутро по его приказу  меня, Эдуарда Грига, перевели в Хозу, в бригаду по уборке территории лагеря. И я благодарен этому вертухаю по гроб жизни. Он мне руки спас. На лесоповале у меня остались бы не руки, а крюки.
Вот так мне выпало дважды вытащить счастливый билет в ту мрачную осеннюю ночь. Я заново родился под фортепяный концерт Грига.  И остался жить. А сколько моих   друзей по несчастью превратилось в лагерную пыль!
 Давай выпьем за упокой их невинных душ. С тех пор я никто и звать меня никак. Я из тех, кто в списках не значится. Иногда мне кажется, - проговорил он, показывая на яркие звезды в распахнутом окне, что это их  души. Я открываю окно и впускаю их в комнату. ..
- И, все-таки, Вы уж меня простите за мою назойливость, каковы ваши настоящие имя и фамилия?
- Не помню. Да и вспоминать не хочется. Они остались в той жизни. А в этой, с легкой руки вертухая и  великого норвежского музыканта, подаривших мне вторую жизнь, я Эдик  Григ…
- Ну, хорошо, - перебил я его. – Но вы хоть понимаете, что вы великий музыкант. Зачем же вы похоронили себя в этой дыре?
- Но кто-то же должен исполнять реквием по невинно загубленным душам, тела которых нашли последнее прибежище в этой земле.  Да и как я могу кинуть моих друзей Стейнвей  и Бобика.
- Вы имеете в виду покинуть?
- Нет. Я имею в виду кинуть
Я решил сменить тему.
– Что это у вас какая-то странная лежанка. Сплошь из газеты «Правда».
- Видишь ли, ответил он, - великий вождь и учитель всех времен и народов товарищ Ленин на одном из партейных съездов бросил в лицо своим оппонентам: «Вы не стоите на марксизме, а лежите на нем». Вот я и лежу.
- Ну и как, - спросил я.
- Почти  как на нарах. Привычка – вторая натура.
И он как-то поморщился, как от зубной боли. Я понял, что опять меня понесло не в ту степь. Господи, какую струну не тронь, отзывается болью. Решил еще раз сменить тему разговора.
- А как удалось втиснуть в эту халупу такой   огромный роскошный рояль?
- По частям. – ответил он.-  Новые хозяева вот того дома выбросили его за ненадобностью, разобрали и свалили  во дворе. Я все это внес в свой сарай и . по частям  собирал несколько лет.
- Тут говорят, что Вы ни с кем не общаетесь обрекли себя на полное одиночество.
- Какое одиночество?  Вон посмотри, - и он показал на молчаливую дворнягу, - да такого верного друга среди людей не сыщешь. А какой слушатель. В особо пронзительные моменты он даже подвывает. А по ночам ко мне прилетают звезды. Вот я с ними и общаюсь на музыкальной волне.
Он коснулся клавишей рояля , и в распахнутое окно прямо к звездам рванулась мятежная, свободная  музыкальная стихия. Лицо его снова засветилось каким-то одухотворенным светом И я подумал: «Может быть в этом безумном мире единственный нормальный человек – Эдик Григ.».
И с тех пор каждый раз, когда я слушаю фортепьянный концерт Грига,  я вспоминаю его крестника и тезку, никому не известного, так и канувшего в Лету Великого    Музыканта.

 29. СВЕТ  В  КОНЦЕ  ТУНЕЛЯ
Когда-то в далеком детстве, я помню, мы пели в школе и в пионерских лагерях песню Мурадели «Мы все за мир». И там были такие слова: «Эту песню не задушишь, не убьешь…» Не знаю, как насчет той песни, тех песен. Многие из них канули в лету сами по себе, без внешнего вмешательства. Но есть одна песня, которая пережила годы и социальные катаклизмы. Это народный анекдот. Вот его действительно не задушишь, не убьешь. Недаром же говорится: «Из-за красного словца, не пожалеешь и отца.» Анекдоты, как незатейливые цветы, растут сами по себе на народной почве без полива и особой обработки.
Недавно в самый разгар, как говорят официальные лица,  последствий американского финансового кризиса ехал в автобусе по Москве. И по закону подлости именно в туннеле попали в жесточайшую пробку. Тьма египетская – и ни с места. И тут по громкой связи раздается голос шофера: «Граждане пассажиры, расслабьтесь. В связи с последствиями американского финансового и экономического кризиса, свет в конце туннеля временно отключен.

30. СЛОВ  НЕТ…
Недавно услышал по радио благостную весть. Идя навстречу пожеланиям  трудяшшихся, заботясь о здоровье народа, правительство решило преградить поступлению на рынок всех суррогатов и дешевых сортов водок. Вот будет, сейчас уже не помню, водка стоимостью около ста рублей. Все, что дешевле, подделка, и подлежит уничтожению. И я подумал: «Не к добру это все.» У народа можно отобрать все, что угодно. Оставить без крова и крыши над головой и даже голым пустить  по миру. Но отобрать дешевую водку – это уже слишком. Все мы помним, чем закончилась первая всероссийская антиалкогольная компания – 1917 годом. Когда Горбачев объявил вторую антиалкогольную компанию, нас на Центральном Телевидении послали собирать благодарственные отклики. Очереди у винных магазинов уже стояли несусветные. Подъехали мы к одной. Обратились к мужику в самом хвосте жаждущих: «Что вы, мол, скажете в ответ на очередную заботу партии и правительства. Мужик посмотрел на нас мутным взглядом и изрек: «Слов нет. Одни мысли остались. И те матом.»
И тогда я понял – жди смены режима. Через некоторое время Советский Союз рухнул. Так что, шутить с водкой на Руси – опасно, господа.

31. СМЕРТЬ  КОРРУПЦИИ!...
Буквально только что 3 декабря 2008 года в 8 утра услышал по радио
«Эхо Москвы» интервью с очередным начальником очередного контролирующего органа по контролю за особо коррупционно опасными  государственными должностями. Очередной начальник бойко излагал ряд очередных мер по очередной борьбе с коррупцией, и что это не должны быть очередные компании по борьбе с коррупцией в госаппарате, а ежедневный, кропотливый надзор за очередными особо коррупционно опасными должностями. Думаю, что это не  предел. Очевидно, в скором времени следует ожидать создания еще одного органа по контролю за контролирующими органами  в рамках борьбы с коррупцией. Такое впечатление, что создается  очередная антикоррупционная пирамида по образу и подобию финансовых.
Как-то я вычитал в переписке, точно не помню, кажется Карамзина и Вяземского, которая имела место более 200 лет тому назад. Карамзин, который путешествовал за границей спрашивает у адресата: «Ну как там у вас дела в России?»  Адресат ответил одним словом: «Воруют». С тех пор прошло сто лет. Известный русский философ Леонтьев был назначен цензором. Но цензором он был своеобразным. Все-таки философ. 
Однажды под его недремлющее цензорское око попали стихи одного московского поэта. И там была такая строка: «Воруют даже генералы»  Цензор Леонтьев твердой цензорской рукой исправил ее: «Воруют даже либералы». О том, как умеют воровать наши либералы мы убедились спустя еще сто лет после Леонтьева. Увы, никакие финансово-антикоррупционные пирамиды нам не помогут. Как может насквозь проворовавшееся чиновничество контролировать само себя? Человеку, находящемуся в здравом уме и твердой памяти, непонятно. Так что коррупционеры всех мастей спите спокойно, пока вас контролируют ваши плодящиеся в геометрической прогрессии друзья и коллеги.

32. . БЕССМЕРТНАЯ  БУМАЖКА.
Впервые с законами бумагомарания я столкнулся более сорока лет тому назад. Так случилось, что уже на втором курсе факультета журналистики МГУ я стал руководителем выездной группы радио и телевидения ЦК ВЛКСМ  на студенческой стройке в Казахстане. Надо было разработать и утвердить в ЦК концепцию творческой деятельности нашей выездной бригады. Я ее разработал и отдал инструктору. Тот ее прочел и внес множество поправок. Пришлось переделывать. Затем переделанную концепцию отдали зам. Зав. Отдела  пропаганды ЦК. Тот, кроме общего неудовлетворения вернул ее нам с целым рядом критических замечаний. Пришлось делать третий вариант. Выправленный документ отдали Заведующему отделом. Но, увы, и эту бумагу постигла столь же печальная судьба. Нам ее вернули всю в красных пометках. Пришлось и эту бумагу переделывать. Многострадальный четвертый вариант отдали секретарю  ЦК  ВЛКСМ. Увы, и этот вариант постигла столь же роковая участь.
Пятый вариант я делать не стал. Надоело. И я подсунул Секретарю первый вариант концепции. Он вызвал всю нашу иерархию и с удовлетворением изрек: «Ну вот. Это, то, что надо. По этой концепции и работайте.»  Вот так я оказался при бумажке, при печати и при подписи. Кажется, в те годы родилась бессмертная пословица. «Без бумажки ты букашка. А с бумажкой – Человек.»
Прошло почти полвека с тех пор. И ничего не изменилось в Датском государстве. Не знаю, как в других сферах  жизни, но в телевизионном документальном кино инстанций стало гораздо больше.  Иерархическая лестница ЦК ВЛКСМ – детская игрушка по сравнению с ними. Пока сценарий проходит весь скорбный путь снизу до верху, от него даже рожек и ножек не остается. Иногда, правда, удается подсунуть на самый верх теле чиновничьей пирамиды первый вариант, и тогда появляется фильм-событие.  Но это случается крайне редко. В основном  - переделывают, превращая живую плоть и кровь в некий сосисочный фарш, бескровный и безмясный.

33.  ЕЩЕ  О  С Т Р А Х Е
В 1945 году мы вернулись в Днепропетровск из эвакуации. Мне тогда было 7 лет, а старшему брату – 13. И каким-то чудом по старому адресу разбомбленного дома пришло письмо из Америки. Богатый дядюшка моей матери разыскивал ее , чтобы помочь ей, как он считал, и правильно считал, в ее бедственном положении.
Прошло больше полувека, но я до сих пор помню этот конверт со статуей Свободы на яркой марке. Помню надпись по-английски и по-русски: «Бруклин. Нью-Йорк» и ряд цифр, которые мать сначала повторяла, как попугай, а потом приказала забыть, как кошмарный сон. Помню, как дрожали ее руки от страха, когда она сжигала это письмо, обжигая пальцы. Она даже побоялась его бросить в печь. А вдруг не сгорит, а вдруг по пеплу узнают, что у нас есть родственники за границей. А затем пепел этого компрометирующего письма в треснутой тарелке развеяла по пепелищу нашего дома. Страх оказался сильнее родственных чувств и чувства самосохранения. Мы ведь почти умирали  от голода. И этот животный всеобъемлющий страх заставил бедную женщину отвергнуть протянутую из-за океана руку помощи.
Много лет спустя,  когда заведующий отделом общественных наук Главной редакции научно-популярных и образовательных программ  Центрального Телевидения  побежал к Главному редактору Вилену Егорову с возмущением, что в моей  теле.рок.опере, «Наследники Прометея», кстати первой на ЦТ,  социалисты-утописты поют и танцуют, Егоров совершенно неожиданно для того времени спросил: «Ну и что?»
«Как что?!» - захлебнулся от страха и возмущения мой непосредственный шеф. – Там нас не поймут! – и поднял кверху указательный палец. В то время жест весьма типичный и красноречивый. Как мне потом говорил Вилен Егоров палец заведующего отделом общественных наук дрожал мелкой дрожью и даже вспотел от страха. И тогда Егоров задал ему совершенно неожиданный вопрос: « Ты чем дышишь,  дорогой товарищ?» Мой непосредственный шеф опешил: «Как чем, воздухом.» И тогда Егоров, кстати, в 1978 году, в самый разгар Брежневского застоя,  ответил ему, как припечатал: «Не воздухом ты дышишь, голубчик, а страхом.»
Пойди в Нескучный сад, благо он рядом, через дорогу, по ту сторону Ленинского проспекта, подыши свежим воздухом. Там, кстати, гуляли Герцен, Белинский, Чаадаев, люди, далеко не робкого десятка, в какой-то степени,  тоже социалисты-утописты. Глядишь – полегчает.
Так что, советую, ежели что, и вам воспользоваться этим предложением. Нескучный сад – хорошее лекарство от страха. На себе проверил. Помогает. Там до сих пор бродят тени наших  свободолюбивых забытых предков.

34. Я  ТУЧИ  РАЗГОНЮ РУКАМИ
Это случилось  в разгар Кашперовщины и чумаковщины. Многочисленные народные целители заполонили  телеэфир и, судя по сообщениям социологов,  собирали у экранов миллионную аудиторию. Телезрители заряжали воду  и лечили нуарезы, диареи и
прочие  напасти.  Но постепенно люди привыкали ко всем этим паронормальным явлениям общественной человеческой психики. Этим уже никого нельзя было удивить. И тут у нас в редакции пропаганды ЦТ раздался телефонный звонок. Звонил мужчина и заявил , что он может тучи разгонять руками. Это было что-то новенькое. Мне и моему соратнику Саше Карпову как раз этого не хватало для очередного выпуска нашей сатирической программы «И в шутку и всерьез»  Мы тогда здорово резвились и зубоскалили, естественно, в рамках этой программы. И мы решили использовать это предложение, как одну из многочисленных шуток в нашей программе,  и  предложили этому новому гуру приехать в редакцию. Он не заставил себя долго ждать. Приехал мужчина в самом соку, в возрасте  мужской зрелости и силы. Мы договорились, что как только тучи сгустятся над Останкино, мы ему позвоним. Ждали мы не долго. Через несколько дней погода испортилась. Вышку наполовину закрыли густые плотные облака. Мы заказали видеокамеру и позвонили нашему волшебнику. А нужно сказать, что было это незадолго до путча. Тучи сгущались над Москвой не только реально, но и фигурально. Горбачев был в Форосе, а по Москве носились всякие слухи о предстоящей встрече в Ново Огарево, где будет решаться судьба Советского Союза, где соберутся наши политические Чумаки и Кашперовские и предложат свои средства лечения общества от ануреза и диареи. Одним словом, неспокойное было время.  Мы еще с Сашей подумали, как бы эта наша шутка не оказалась последней. Как в воду глядели. Но тогда эта мысль промелькнула и прошла. Одним словом, приехал наш богоборец. Вышли мы с ним к останкинскому пруду . Далеко  не ходили. Поставили камеру прямо у 17 подъезда Останкино. Небо заволокло мрачными серыми облаками. Они прямо  грязными клочьями свисали с останкинской вышки.
Даю команду оператору «Мотор». И предлагаем нашему гостю: «Ну колдуй, друг. Вот тебе все, как по заказу. Тебе и карты в руки.»  И  стал наш волшебник размахивать руками. Время идет, он машет, пленка крутится, оператор спрашивает: «И долго мы так будем бездарно жечь пленку?» . Сколько надо, столько и будем. Пока ему не надоест махать руками. Нам нужна его последняя реплика. А тут, кстати, и песня раздалась из машины, стоящей у 17 подъезда. Пела Пугачева в то время просто забойный шлягер: «Я тучи разгоню руками». Все оказалось, как нельзя кстати. И вдруг, то ли от песни Пугачевой, то ли от усердия нашего гуру тучи стали расходиться. Наш скептик-оператор, как раскрыл рот, так и не закрывал его до конца съемок. Сначала над вышкой показался кусочек голубого неба.  Затем в эту  заоблачную пробоину хлынули солнечные лучи, и тучи стали расходиться. Саша Карпов, скрытый юморист и весельчак, произнес, как потом оказалось, роковую фразу: «Впору во всеуслышание заявить, что «Над Москвой безоблачное небо». «Ну и шуточки у тебя», - бросил я укоризненно своему напарнику. Ты осторожнее на поворотах.»  Тем, кто плохо знает историю, могу напомнить. Эта фраза была сигналом для франкистского путча в 1936 году. Именно она послужила началом гражданской войны  в Испании.
А через некоторое,  очень короткое время после этого невероятного события случилось другое.  На рассвете в эфире замаячило «Лебединое озеро» , а у Первого и Семнадцатого подъезда Останкино уже стояли танки. И тогда я подумал: «Надо же, и эта шутка впору. Дошутились…»
Прямо, как у Герцена в «Былом и думах». Там сказано было, правда,  по другому поводу, по поводу французской революции 1848 года. «Франция опьянела от свободы и  проснулись в полицейском участке.»  Так и мы опьянели от восторга перестройки и чуть не  проснулись в полицейском участке.
35.  ПРОСПАЛ  ИСТОРИЮ…
Шел Август 1991  года.
На третий день бурных августовских событий 1991 года у Белого  Дома  мы случайно наткнулись на одного бомжа, мирно спавшего  прямо у гусениц грозной бронированной машины. Кто-то из защитников Белого Дома растолкал его. Тот с большим трудом пришел в себя, обвел всех мутным, еще в парах алкоголя,  взглядом и спросил: «Мужики, а что тут происходит?»  Видно долго и крепко спал мужичек. И кто-то из ребят ему ответил: «Эх, ты, олух царя небесного. Ты проспал историю.»
Я снял этого реликта русской истории. Но редактура отсоветовала  вставлять этот эпизод в программу. Тут такое всемирно-историческое, эпохальное событие и какой-то зачуханный бомж. Несерьезно как-то. Так  этот бомж, проспавший  крушение советского режима,  увы,  не попал в Историю. А жаль. Задворки Истории зачастую не менее интересны, а то и более колоритны, чем эпицентр событий.  Они о многом говорят. Хотя бы о том, почему госпожа История делает иногда  шаг вперед и два шага назад..

36. Н Е С Б Ы В Ш Е Е С Я…
Сейчас 5 декабря 2008 года.  Чуть более 50 лет тому назад, в декабре 1956 года на странице «Комсомолки» или «Литературки», не помню точно, мне попалось на глаза  предновогоднее стихотворение Николая Старшинова. Я только окончил школу с золотой медалью, стал студентом, и казалось, весь мир лежал у моих ног, поэтому стихотворение запомнилось.
Распогодился вечер
И синие звезды зажег.
Я иду -
Под ногами моими
Проминается с хрустом снежок.
Новый Год на пороге.
Он явится скоро на свет.
Что тебе пожелать,
Человек 18 лет?
Я хочу, чтоб всегда и повсюду
Меня Ты счастливее был
Чтоб тебя полюбили
И ты навсегда полюбил…
Ты тогда совершишь.
Только надо спешить и спешить,
То, о чем так мечтал я,
Да вот, не успел совершить…
Я еще подумал: «А куда спешить? Впереди вся жизнь. Вон она, расстилается ковровой дорожкой.  Как же я ошибался в дерзком самомнении юности.
А потом в одном из рассказов Александра Грина мне попалась на глаза фраза
« Несбывшееся  зовет нас» и осталась на всю жизнь занозой в памяти. И с каждым годом, когда я пытался пробить головой стену и оказывался в соседней камере, эта фраза напоминала о себе. Когда-то Ги де Мопассан предпослал эпиграфом к одному из своих произведений фразу «Жизнь – это скромная истина.» Уже на склоне жизни я могу сказать иначе: «Жизнь - это бескрайнее поле, усеянное осколками не реализованных проектов, не свершившихся возможностей» Вот такой трагический итог. И все равно,  несбывшееся зовет нас!
Почему-то эта фраза звенела острым колокольчиком, когда я в течение 7 лет с упорством маньяка в самых разных инстанциях пытался пробить фильм о русском Франсуа Вийоне, талантливом и совершенно не известном и не признанном поэте Аркадии Кутилове.
Узнал я о его  бытии, существовании совершенно случайно в 2001 году в бытность мою в должности Главного редактора и заместителя Генерального директора телеканала «Дарьял-ТВ». Пришел ко мне молодой парень из Омска и подарил сборник стихов «Скелет звезды» совершенно никому не известного, бездомного, нищего Омского поэта Аркадия Кутилова, умершего в 1985 году. Его даже похоронили в какой-то яме для бомжей. И даже могилы не сохранилось.
У меня есть такой обычай: когда мне попадает сборник неизвестного мне поэта, я открываю его наугад. Так было и в тот раз. Открыл его наугад – и в глаза бросились строки.    
Деревня «Н» не знала гроз.
Покой и мир ее основа.
Но в каждом доме был Христос,
С лицом Емельки Пугачева.
Это же надо! В четырех строчках выразил всю глубину трагедии России. Человек, который смог это сделать – великий поэт.
Но все-таки, решил проверить свое первое впечатление. И еще раз открыл сборник наугад. И снова четыре строки.
                Я – покоренный – непокорен!
                Я не гожусь на колбасу!
                По жизни, вымощенной горем,
                С большим достоинством ползу!
И больше я этот сборник не закрывал. Я припал к этому источнику, как спутник, томимый жаждой припадает к случайному роднику в безводной пустыне.
К сожалению, снять фильм о нем тогда не было никакой возможности. Телеканал еле сводил концы с концами. И если бы я обратился с этим к Аркадию Вайнеру, владельцу телеканала, он бы меня счел за сумасшедшего. Затем, как это часто бывает в российском бизнес-сообществе средств массовой информации, телеканал был продан забугорным более успешным  инвесторам, а я отказался от административной карьеры и весь ушел целиком  в документальное кино.
В течение всех последующих семи лет я обивал пороги самых разных инстанций, пытаясь пробить фильм об Аркадии Кутилове, пока еще живы свидетели его трагической судьбы. Увы. Наших вершителей судеб не интересуют неудачники. Они, как мухи на падаль, набрасываются на успешных людей. Там можно срубить капусту. А здесь – ни кожи, ни рожи. Так, сомнительная история очередного пасынка Судьбы. Его Высочество Успех – вот Бог, которому поклоняются  служители Рейтинга. Они даже не дают себе времени вдаваться в какие-то подробности. Ограничиваются одним магическим словом « Не формат.» и все.
Наконец, Альфие Чеботаревой, хозяйке телекомпании «Свой почерк» каким-то чудом удалось в Госкино пробить эту не рейтинговую и неформатную тему. И мне с моим другом Сашей Фетисовым за гроши, буквально на голом «энтузизизме» удалось снять этот фильм. И вот он, маленький 44-минутный диск, плод семилетних трудов и пробивных усилий, лежит передо мной.  В начале я хотел назвать его «Мой триумфальный день настанет». А потом подумал, не слишком ли это звучит самоуверенно. А настанет ли. И взял в название другую строку из того же четверостишия.
                Живу тревожным ожиданьем
Бессонно ямбами звеня…
                ..        Мой триумфальный день настанет:
МОСКВА
        ПРИДУМАЕТ
                МЕНЯ!
Ну, вот. Один долг выполнил. Долг перед Кутиловым.  А долг перед собой?!...
Боюсь, что времени уже не хватит.
Ты тогда совершишь,
Только надо спешить и спешить,
То о чем так мечтал я,
Да вот не успел совершить…
Надо же, вспомнились более чем через полвека спустя.
Впрочем, мне не в чем себя упрекнуть. Сколько я себя помню, я землю носом рыл. Не хватило самой малости,  УДАЧИ. А  может быть, был слишком прямолинеен в попытках самореализации?  Недаром же очень талантливый и весьма успешный Роллан  Быков устами своего героя Бармалея заявил: «Нормальные герои всегда идут в обход».
Вечная дилемма. И каждый ее решает по своему.  Каждый делает свой выбор.
Но каким бы он ни был, Не сбывшееся зовет нас…
37.    до   ЕВРОПЫ  3 км         
8 мая 2008 года мы снимали в Яффе один эпизод к  документальному фильму «Казино «Террор». Было еще утро, но зной обволакивал  узенькие древние улочки сверху до низу. Кажется, время здесь остановилось, как и все вокруг. Такое впечатление, что со времен древних финикийцев, которые снаряжали здесь парусники и галеры за перцем, пряностями, копрой и серебром, ничего не изменилось. Так же стояла вот эта лавка старьевщика, где выставлены на всеобщее обозрение всевозможные кальяны, невесть откуда взявшийся древний граммофон ,  музыкальная шкатулка двухвековой давности и еще более древние стройные кувшины   из черненного серебра. В маленькой древней кофейне местные обыватели медленно и неторопливо прихлебывают ароматный кофе, а  на терраске ветхой древней хибарки, прямо у дороги в одну колею тоже неторопливо режутся в нарды  два бородача. И вдруг на кирпичном фасаде дряхлого полуразрушенного дома – надпись на русском языке: « до Европы – 3 километра». И действительно, когда я повернул голову в ту сторону, куда указывала стрелка, я увидел вдали,  словно в мираже, как возносятся к небу стремительные тель-авивские небоскребы из стекла и стали. Через полчаса мы уже пробирались сквозь шумные и праздничные  толпы горожан, которые буквально заполонили все улицы и площади Телль-Авива. Горожане шумно и весело отмечали день Победы.. И только полицейские и военные патрули не участвовали в общем празднике и веселье. Они работали, напряженно и внимательно. Так и остался в памяти в праздничной шумной толпе молчаливый солдат с автоматом в руках, внимательно оглядывающий обозримое пространство вокруг себя. Телль-Авив и Яффа – Европа и Азия. Расстояние между ними всего-то на всего 3 километра.

38.   ТУПИК  ВЫШИНСКОГО.
Мы прилетели в Израиль 6 мая 2008 года как раз  накануне празднования 60-летия государства Израиль. На следующий день состоялась премьера нашего фильма «На краю» по 9-му русскоязычному  каналу.  После премьеры я пошел прогуляться по набережной Телль-Авива, подышать свежим морским воздухом.  Несмотря на поздний час, на набережной многолюдно и весело. То и дело попадались ветераны( язык не поднимается назвать их стриками), увешанные советскими орденами и медалями. Дело в том, что национальный праздник в Израиле плавно переходит в празднование дня Победы.
Там же на набережной зашел в маленькое уютное кафе выпить чашку кофе, побыть еще немного в атмосфере праздничного южноморского города. Одно место за одним из столиков было свободно. Я  очень любезно спросил, не помешаю ли я доброй компании своим присутствием? И мне гостеприимные хозяева, как положено, по-еврейски, правда с легким одесским акцентом,  ответили вопросом на вопрос: « А Вы, таки, откуда будете?»
- Из Москвы, - ответил я.
- О-о-о! Послышались радостные возгласы. – Хаим, - один из ветеранов так хлопнул своего соседа по спине, что звон медалей и орденов Хаима наверное был слышен аж в Иерусалиме, - расскажи-таки нашему дорогому гостю, как ты защищал Москву, сколько ты там крови пролил своей и вражеской. Хаим не остался в долгу, и так хлопнул по плечу моего визави, что фужеры на столе зазвенели  хрустальным звоном.
- Ты лучше расскажи, как защищал Одессу-маму. А то говорят, что мы только Ташкент защищали. Шоб я так жил, сколько мы с Яшей  крови пролили своей и чужой, сколько километров прошли с боями,  я от Москвы, а он от Одессы до Кенигсберга и Берлина..
Слово за слово, завязалась живая дружеская беседа, да еще сдобренная хорошим израильским вином.
И там я услышал удивительную историю о первых днях новейшей истории Земли обетованной.  Там мне с гордостью сообщили, что первым признал государство Израиль Советский Союз. в 1948 году, за три года до пресловутой Сталинской борьбы с космополитизмом Это вызвало бурю ликования в стране. Сталин стал национальным героем молодого еврейского государства. Как мне сказал Хаим, с неподражаемым одесским акцентом весело звеня орденами и медалями: « В каждом кибуце висел портрет Сталина, а в Телль-Авиве был даже проспект Молотова и тупик Вышинского…

39. КАК  Я ИГРАЛ ШОПЕНА.
У нас дома в гостиной стоит  старинное немецкое пианино фирмы  Ed. SEILER. На его  крышке  масса медалей. Самая древняя датируется 1765 годом. Звук у этого древнего инструмента – необычный. Такое впечатление, что у этого малогабаритного инструмента душа концертного рояля. . Когда моя дочь Катенька играет на нем, я  бросаю все свои дела и всецело погружаюсь в эти божественные звуки и невольно вспоминаю, как единственный раз в своей жизни сидел за концертным роялем и играл, кого бы вы думали?  Да ладно, все равно не догадаетесь Играл Шопена. Это я то, который никогда в жизни не играл ни на одном музыкальном инструменте, разве что на нервах своих случайных попутчиков по жизни.
А случилось это в мою первую загранкомандировку в 1965 году. Естественно, как теперь говорят, не в дальнее зарубежье, а в пределах соц. лагеря. Мне выпал жребий ехать с первым студенческим строительным отрядом МГУ на строительство нефтеперерабатывающего комбината в ГДР. Как уважающий себя молодой журналист, роющий землю носом ради нескольких кадров в кассете, я перед поездкой зашел в редакцию немецкоязычной газеты «Нойес Лебен», которая тогда помещалась на Пушкинской площади. Радушные и милые сотрудники этой газеты сделали мне командировку, благо им это ничего не стоило. По этому поводу я  поскреб по сусекам и на скреб  все-таки денежек на фотоаппарат «Смена». Это был потрясающий фотоаппарат. Во-первых, он стоил дешево, во вторых, он был настолько надежен, что можно было без ущерба для качества фотографий, даже гвозди забивать, или отбиваться в темном переулке от грабителей. Одним словом, это был многоцелевой инструмент на все случаи жизни. Он мне долго служил верой и правдой. За фоторепортажи, сделанные с его помощью, я впоследствии получил гонорары, которые многократно окупили затраты на приобретение  этого скромного трудяги на ниве фоторепортажа. Первый из них украсил первые страницы газеты «Нойес Лебен».
Командировка в ГДР была феерической. Я об этом писал в одной из нескладушек. На обратном пути мы остановились на пару дней в Варшаве, где обменяли остатки честно заработанных марок на злотые. Нам их хватило, чтобы снять номера в студенческой гостинице. Была такая гостиница в Варшаве. Здание гостиницы было видно со всех сторон. Она возвышалась над городом с периодической таблицей на  фасаде здания. Место там можно было получить очень просто, по предъявлению студенческого билета.
А на следующий день наши новые польские друзья повели нас по шопеновским местам. Мы побывали на службе в костеле, где похоронено сердце Шопена, бродили по старым, полностью восстановленным после войны улочкам, где некогда  гулял Шопен, и где до сих пор, несмотря на все исторические катаклизмы, продолжала звучать его музыка. И уже под вечер наши друзья предложили заглянуть в старое кафе, где, якобы, любил бывать молодой  музыкант. Мы заглянули и окунулись в музыку Шопена.. На маленькой сцене стоял огромный рояль, как нам сказали, ровесник композитора.  Вполне возможно, что руки автора волшебных вальсов и мазурок касались клавиш этого инструмента. Это был, наверное, единственный музейный экспонат, на котором не было таблички с надписью: «Трогать запрещается». На нем играли все, кто хотел и мог поделиться с окружающими  своим восприятием шопеновской музы.   Очевидно, в моем лице было что-то такое, что один из наших польских друзей сказал мне:
- Хочешь исполнить что-то свое, впечатление от соприкосновения с шопеновской аурой? 
Я отчаянно замахал руками:
- Да ты что?! Я никогда в жизни даже не касался клавиш рояля, да и вообще не брал в руки ни один музыкальный инструмент. Я ни одной ноты не знаю. Я полный профан в музыкальной грамоте. Я совершенно темный, стихийный любитель классической музыки. Я воспринимаю ее только на уровне органов чувств. 
- Да ты не бойся.  - Возразили польские друзья. – У тебя все получится. Это ведь не простой. Это волшебный рояль.
Они чуть ли не силой усадили меня за этот огромный музыкальный инструмент. Руки мои невольно сами потянулись к белоснежным клавишам, и я заиграл.
Говорят, в состоянии гипноза человек может рисовать чудесные картины и исполнять вполне профессионально музыкальные произведения, названные гипнотизером.     Якобы, в состоянии гипноза освобождаются неведомые способности, скрытые в бездонной глубине сознания и подсознания. Не знаю. Я не был свидетелем таких волшебных превращений. Но, возможно, что нечто подобное я  испытал в этот вечер. Пальцы сами, помимо моей воли соприкасались с клавишами шопеновского рояля, и я всецело погрузился в музыку, которая сопровождала меня в течение всего этого удивительного шопеновского дня.
Ребята говорили, что играл я вполне прилично, даже самозабвенно. Не знаю. Я ничего не помню. Это было, как во сне. И осталось в памяти, как некий сон.
Больше я никогда в жизни за рояль не садился. А жаль. В длинные, бессонные ночи, в обнаженной ночной тишине, я иногда вижу себя в мечтах за роялем в атмосфере странной, неслыханной прежде музыки. Несбывшееся зовет нас. Очевидно, мои земные возможности не соответствуют этому зову. В дневной суете он не слышен.


V.  40    Э Х О  В О Й Н Ы
ВСТРЕЧИ
В самый разгар лета 1965 года наш студенческий строительный отряд МГУ  прибыл в Берлин   . И встречала нас очаровательная девушка Ирина Грссе. Она приоткрыла нам дверь в интеллектуальный мир столицы ГДР Ее мать, режиссер киностудии Дефа была известна в России. Ее фильм «Приключения Вернера Хольта с большим успехом шел в Москве….
       А потом – случайное знакомство с очаровательной девушкой Доротеей Ф.
 Мы с ней чуть ли не каждый вечер ходили на спектакли  Брехтовского театра
Особенно запомнился удивительный спектакль  «Жизнь Галилея. А один эпизод врезался в память на всю жизнь.
Возвращается Галилей к своим ученикам после отречения. И его самый любимый ученик  с горечью восклицает: «Несчастна та страна, в которой нет героев!!!»
На что Галилей тихо грустно и спокойно возражает: « Несчастна та страна, которая нуждается в героях…»  В этом – весь Брехт.
После одного из таких спектаклей мы с Доротеей долго гуляли по ночным улочкам Берлина и , вроде бы, даже заблудились И тут мимо нас проходит советский офицер. И я как-то инстинктивно, без всякой задней мысли  обращаюсь к нему.
- Товарищ майор, как пройти на Александр плац?
Он объяснил. Я возвращаюсь к своей спутнице и…    вижу ее совершенно потухшее лицо.
Больше мы с ней не встречались.
Уже потом, когда я стал раскручивать в памяти это событии, я понял, в чем дело. До этого  эпизода мы с ней были людьми одного студенческого братства. А после встречи с советским офицером она во мне увидела  соратника оккупанта. И это 20 лет спустя после войны, во время братской дружбы с ГДР, а раны войны все-таки кровоточили.

С  С  О
После Берлина мы переместились в город Шведт на Одере на строительство нефтеперерабатывающего комбината    Там мы вкалывали так, что наши немецкие друзья диву давались. И там я подружился с одним немецким студентом.  Он великолепно говорил по-русски, который выучил самостоятельно Благодаря ему, я уже через две недели мог уже вполне сносно говорить по-немецки на бытовом уровне.
Однажды он пригласил меня в гости. Встретили меня он и его очаровательная жена, в маленькой, но уютной квартирке очень приветливо. Угостили  ароматным чаем  и маленькими бутербродиками со всякой снедью: буженинкой, ветчиной, сыром.  Прекрасно провели время за приятной беседой, подкрепленной рюмочками очень вкусного ликера собственного производства. Разговорились.  Расслабились. Мой немецкий друг рассказал, что у него было очень трудное детство.  Отец погиб под Сталинградом.  И тут я сказал, что и мой отец погиб под Сталинградом….
И наступила долгая, напряженная тишина И, наверное мы оба поду-
мали : наши отцы, вполне возможно, стреляли друг в друга, а мы тут чаи распиваем…
И больше мы с ним не общались. Это же был 1965-й год. Раны войны еще не зажили. Еще кровоточили…
.ГРАЙСФАЛЬД
За всю мою долгую жизнь у меня всего 2-3 раза случалось, что под влиянием неуких обстоятельств просыпались мои древние гены. Так случилось и в этот раз. Мы отработали месяц на строительстве нефтеперерабатывающего комбината и заработали кучу денег. Устроили комсомольское собрание. На повестке дня стоял только один вопрос: «Что делать с деньгами? Потратить их на шмотки, или на знакомство с Германией Единогласно решили – потрати ть деньги на знакомство с Германией. Когда еще представится такая возможность? Наши немецкие друзья купили нам обратные железнодорожные билеты с открытой датой и сказали: « Как только закончатся деньги, идите в ближайшую железнодорожную кассу и заполняйте дату отъезда.  И мы поехали по Германии: Берлин, Потсдам, Дрезден, Лейпциг, Грайсфальд…
В Грайсфальд поезд пришел рано утром.  Нас должны были встретить студенты местного университета.   Увы!  Нас никто не встретил. И мы слегка приуныли.   Но вдруг меня что-то переклинило. …  И я стал все узнавать. Вот эту привокзальную площадь. И все, что за ней. Как буд-то вернулся в родные края после очень долгого отсутствия. И я сказал: «Ребята, все Окэй! Я вас проведу в Университет. Идите за мной. Сейчас мы пойдем по этой улице, повернем направо и выйдем на Ратушную площадь. Пошли и вышли на ратушную площадь.. А затем я привел ребят прямо к Университету.
Когда я сказал, что я в этом городе ни когда не бывал и даже до сегодняшнего дня не занл о существовании этого города , мне никто не поверил. Кстати в этом городе я узнал, что означает моя фамилия. Визельтир. Мне всегда казалось, что это абракадабра.  Но наши новые немецкие друзья  раскрыли ее смысл.  Оказывается Визель – это такой зверек Ласка, а  тир – зверь. Зверь ласка.  Оказывается до войны  здесь еще жили Визельтиры. Очень уважаемые горожане.  Но они все с горели в газовой камере в каком-то концлагере. Вот, оказывается, откуда мои древние предки и моя фамилия. Вот почему я стал все узнавать. Это же родной город моих далеких предков. И во мне проснулась родовая память.  А Грайсфальд оказался очаровательным городком, очень древним и радушным. Одним словом – университетским.  Чать горожан  училась в местном Университете, катати, очень древнем, а часть – преподавала и обслуживала.
ОСТРОВ   РЮГЕН.
Уже в конце нашего путешествия по Германии мы приехали в Росток, старинный портовый город. И тамошние наши немецкие друзья предложили нам съездить на пароме на остров Рюген. А был в нашей компании один студент. Он всегда заваривал в дорогу в с воем небольшом чайнике душистый ароматный чай.. Был знойный солнечный день. И он из носика чайника сделал несколько глотков чая.  Рядом с нами стояли на палубе молодые немецкие парни. И один из них процедил сквозь зубы довольно громко: « Русише швайн» В переводе это означает «Русские свиньи». Не успел он это произнести, как пожилой немец схватил его за грудки, встряхнул и сказал: «Ты, молодой ублюдок, что ты знаешь о русских!  Да, таких, как русские, еще поис кать надо.!...»  Затем повернулся к нам и на приличном русском языке сказал: « Ребята, не обращайте внимание на этого молодого оболтуса. Что он понимает в этой жизни?»  Кто-то из наших ребят спросил: « Откуда Вы так хорошо знаете русский язык?»
- Все оттуда, - ответил наш новый знакомый. – Я воевал в России. А потом попал в плен.  Там я вместе с вашими шахтерами восстанавливал шахты в Донбассе  Время было послевоенное, голодное. Донбасс  в разрухе. Так ваши ребята делились с нами последним куском хлеба.  Это после того, что мы у вас натворили. И там я понял,  что Россия – особая страна и люди особые. Поэтому и победили.   Потом я узнал, что наш великий канцлер  Бисмарк, незадолго до смерти, выступая в Рейхстаге, призывал немцев никогда!  Никогда!! Не воевать с Россией. Увы!  Немцы не послушались своего лидера.  И натворили столько бед и России, и Германии. А эти молокососы жизни не знают и опять наступают на те же грабли. Учить надо. И помнить, что Россия – великая страна. И Там живут героические и благородные люди. Вот  я ему  об этом и сказал. Так ято, вы, ребята не думайте, что все немцы такие. Мы помним и ценим добро.
ВАРШАВСКИЙ ЭКСПРОМТ.
Как я уже писал в одной из своих нескладушек, на обратном пути мы остановились в Варшаве. Варшава запомнилась мне еще одним эпизодом.
Кроме шопеновских мест, мы побывали еще в ночном клубе. Наши польские друзья повели нас в  студенческий. Ночной клуб. Со стриптизом!!! Мы были поражены. Там я произнес свою первую крамольную фразу: «Надо же! Вроде бы в одном соц. Лагере, а совсем другая жизнь!» На что мне наш польский друг ответил: «В лагере то  мы в одном. Только камеры разные». Эту фразу я не использовал в своем репортаже по понятным причинам, но запомнил, как видите, на всю оставшуюся жизнь.

41. КАК  УБИВАЛИ МАНДЕЛЬШТАМА.
В начале 70-х годов прошлого столетия я работал в Алма-Ате, в молодежной редакции Казахского телевидения, творческое объединение «Ровесники». К нам часто заглядывал молодой фотожурналист Андрей Рипинский. Его творческими услугами пользовались многие издания, в том числе и мы.. Иногда я у него бывал в гостях. Как-то мы с ним засиделись до вечера, отбирая фотографии для очередного какого-то нашего фотоочерка. Пришел его отец с работы, и меня пригласили к столу на семейный ужин. А отец Андрея Рипинского был ни много, ни мало, главным архитектором города Алма-Аты. За столом, как это всегда бывает в таких случаях, шел разговор о всякой всячине. И я уж не помню, по  какому поводу я прочел отрывок из одного известного, хотя в  в то время мало известного, а то и не известного стихотворения Осипа Мандельштама , не называя имени автора.
Паденье – неизменный  спутник страха,
А самый с трах есть чувство пустоты…
И вдруг  отец Андрея отложил ложку в сторону и сказал: « Я был свидетелем смерти Осипа Мандельштама. Я видел, как его убивали.» И он рассказал, как будучи в пересыльном лагере  под Владивостоком по этапу на Магадан,  он встретил Там Мандельштама. Сам Рипинский , тогда молодой амбициозный архитектор, получил 10 лет лагерей. Когда его начальник пересыльного лагеря спросил, за что он получил такой срок, и Рипинский ответил, мол, ни за что, начальник строго сказал: «Врешь! . Ни за что дают 5 лет. А 10 лет уже за что-то.» Так вот это что-то в приговоре значилось, как «проводник буржуазных идей в область советской архитектуры». Во.!   
Так вот, на задворках лагеря  была лагерная свалка. Среди прочего гнилья, там иногда попадались отбросы, совершенно гнилые из вертухайской столовой. Но зеки боялись к этой свалке даже подходить, не то, что рыться в ней среди отбросов. Впрочем, в то время всего боялись. Как говорил Рипинский, в то время дышали не воздухом, а страхом. А вот Осип Мандельштам ничего и никого не боялся. И вот однажды Рипинский, проходя мимо, увидел  на свалке Осипа Мандельштама. Это был живой скелет, обтянутый кожей. Он рылся в этом гнилье и что-то запихивал в свой беззубый рот. В это время мимо проходил вертухай и увидел, что кто-то роется на свалке. Непорядок. Он молча подошел к нарушителю распорядка и спокойно, равнодушно ногой, обутой в массивный кожаный сапог, отшвырнул его за пределы свалки.. Легкое тело взлетело в воздух и плюхнулось плашмя , лицом вниз, в нескольких  метрах от места преступления..   Вертухай подошел к нему, носком сапога перевернул его, убедился, что бывший зек  встать уже не может, и пошел дальше. Вот так, по словам Рипинского, погиб бесстрашный человек, нарушитель  распорядка большевистского лагеря, великий русский поэт, Осип Мандельштам.. Последний бой с Системой он принял на далекой окраине России, на окраине пересыльного лагеря, на лагерной свалке.

42.   С Р Е З А Л
        Документальный  римейк.
10  декабря 2008 года  мы с продюсером Владимиром Синельниковым приехали в Киев на презентацию нашего очередного документального  фильма «Казино «Террор» в тамошнем Доме кино.  Пока публика собиралась, я обратил внимание на одного мужичка, который сладко спал в своем кресле. Он даже не проснулся, когда ведущий вечера представлял нас Правда, с началом демонстрации фильма он проснулся и внимательно следил за перипетиями сюжета. Я счел это хорошим признаком. Хуже, когда бывает наоборот. Когда зажегся свет, прилично одетый мужчина, при галстуке, поднял руку. Он как-то криво улыбался и глаза его посверкивали  плотоядным блеском.
- Можно вопрос?
Ведущий вечера как-то нервно дернулся, но ответил утвердительно.
- Можно.
- Кто вы такие?
- Мы? – переспросил Синельников. – Вам биографию рассказать?
- Не мешало бы, - ответил человек при галстуке, - вот я, например, доктор искусствоведения, - и назвал фамилию, которую я как-то пропустил мимо ушей и не запомнил. Владимир Синельников начал заводиться.
- Вам, что, мало той информации, которую вы получили от ведущего?
- Мало, - ответил человек при галстуке.
Синельников протянул ему визитку.
- Вот вам моя визитка, и если вам  так интересно, полезайте в Интернет, там получите исчерпывающую информацию. Все?
- Нет не все. – Ответил человек при галстуке. -  Ну и как насчет первичности?
Обсуждение фильма явно начинало склоняться к театру абсурда.
- Какой первичности?! – Чуть ли не взвизгнул наш продюсер.
- Да той самой.-  Ответил настырный зритель.. Вы тут все витаете в облаках, забывая, что материя первична .  В ней-то корни и добра и зла.
- Что за ахинею вы несете?! – Нашего продюсера уже стало трясти крупной дрожью.
- А вы? – Ответил вопросом на вопрос этот герой театра абсурда. – Я, между прочим, - доктор искусствоведения, и не вижу смысла, смысла не вижу в вашем, так называемом , фильме.
- Искусствовед, говорите? – Нашего продюсера прорвало. Сейчас, думаю, он ему влепит.
- Да, искусствовед. – Гордо отвечает наш странный оппонент.
- А почему в штатском? – Язвительно парирует Владимир Львович. -  Или на такие мероприятия мундир не обязателен? Если вас тянет на допрос, то допрашивать будете в другом месте.
- У меня не допрос, а вопрос. – отвечает искусствовед в штатском. -  Вот вы тут про исламский терроризм все распинаетесь. А готовы вы к тому, чтобы понять друг друга?
- Вы кого спрашиваете? – опешил Синельников.
- Вас, мыслителей…
- А вы готовы?
- Да куда уж нам, - стал юродствовать наш странный визави. – У нас зарплата не та.
Тут уж наш продюсер совсем взбеленился.
- Послушайте, вы в своем уме?
Человек при галстуке стал с удовлетворением потирать руки, гордо поглядывая на  окруживших его кинозрителей.
- Да мы уж послушали. Имели, так сказать, удовольствие. Вы думаете, что ухватили за хвост жар-птицу? А вы почаще спускайтесь с небес на грешную землю. Не забывайте, что поток информации сейчас распространяется везде равномерно. И мы тут тоже не лыком шиты…
И тут мне показалось, что всю эту абракадабру я уже где-то слышал. Смотрю на этого доктора искусствоведения, и все кажется, что где-то я его уже видел. Где-то мы с ним встречались. До боли знакомая нелепая фигура. И вдруг вспомнил.
Господи!  Да это же Глеб Капустин из рассказа Василия Макаровича Шукшина «Срезал».  Глеб Капустин собственной персоной  из алтайской глубинке десантировался в этот просмотровый зал Киевского Дома кино. И путь проделал немалый от работника пилорамы и краснобая поселкового масштаба до столичного, как-никак доктора искусствоведения. Жив, курилка. Ай, да Глеб!  Ай, да Капустин! И шпарит прямо по Шукшину. А может Шукшин записывал с его слов?
А тем временем киевский Глеб Капустин, доктор искусствоведения, продолжал гнуть свою линию
- Мой вам совет, господа киношники из Москвы. Почаще спускайтесь на грешную землю. В этом есть разумное начало. До и не так рискованно. Падать будет не так больно.
Смотрю, наш продюсер совсем вышел из себя.
- Ты, что, с цепи сорвался? Ты чего это на нас вдруг ни с того, ни с сего бочку катишь?!
- Не знаю? Не знаю? – отвечает нам новоявленный Глеб Капустин? Плотоядно улыбаясь и потирая ручки. – Я по фене не ботаю. В лагере не сидел…
И тут неожиданно в разговор вмешался мужичок, который сладко спал перед просмотром и проснулся в начале фильма.
- Он действительно не сидел в лагере. Он охранял.
Наш искусствовед в штатском аж поперхнулся от неожиданности и рявкнул прорезавшимся басом.
- А ты молчи, петлюровец!
Мужичок не остался перед ним в долгу.
- Ну, насчет петлюровца, нынче неизвестно, хорошо это, или плохо. А вот  то, что ты из вертухаев, всем известно!...
Что тут началось!  Наш невольный спаситель принял огонь на себя, и дальше события пошли не по Капустинскому сценарию. Пришлось мне вмешаться.
- Господа, товарищи, может быть вы потом после обсуждения выясните, кто есть кто из вас, а пока давайте и другим нашим зрителям дадим возможность высказаться.
Дольше обсуждение фильма пошло по тому руслу, по которому и должно было пойти. Наш спаситель оказался очень внимательным, проницательным  кинозрителем, хоть и сладко спал перед просмотром. Он высказал много интересных мыслей. А вот  Глеб Капустин, замолчал, как будто воды в рот набрал. Мне даже жаль его стало. Надо же подстрелили прямо на пике атаки.. Он уже, видно, предвкушал, как после просмотра его друзья будут делиться впечатлениями.
-Ну и оттянул  ты их! Дошлый ты, собака. Срезал!
-  Срезал! И откуда что берется?! Причесал москвичей, как миленьких. Срезал ты их…
И как он в ответ, скромно потупясь, сказал бы.
- Ничего. Это полезно. Пусть подумают на досуге. А то слишком много берут на себя.
Увы! Боюсь, что такой разговор не состоялся. Самого нашего героя какой-то случайный «бандеровец» срезал прямо на взлете. Обидно. Но что делать, жизнь ведь в отличие от литературной прозы, не предсказуема. Она иногда такие коленца выкидывает, что только диву даешься. Но ничего не поделаешь. Такова жизнь.

43. МЕЛКИЙ  СПЕКУЛЯНТ.
В середине 60-х годов прошлого,  ХХ столетия,.  я работал в Молодежной редакции, в творческом объединении «Ровесники»  Казахского телевидения. Тогда только закончилась кампания по борьбе с тунеядцами и разворачивалась очередная – по борьбе с валютчиками и спекулянтами. И вот главный редактор Николай Васильевич Чирков посылает меня, молодого   телерепортера на задание.
На алма-атинском рынке была такая блошиная территория, где постоянно вертелись местные «жучки» и обделывали  свои мелкие, и иногда и покрупнее делишки. Мы с оператором Булатом Саяковым присоединились к милицейскому оперотряду и под вечер нагрянули на это злачное место. Опера похватали всех подозрительных лиц, затолкали их в автозак под самую завязку и привезли в городское отделение милиции. Там их принимал пожилой казах-лейтенант. Я еще удивился. Дорос до седых волос, а всего две звездочки на погонах. Не густо. По отдельным репликам лейтенанта я понял, что он не очень доволен этим шмоном.  Конец рабочего дня. Где-то там, в Медео, на берегу горной речушки, друзья зарезали барана, готовят бешбармак, накрыли «поляну», а тут возись с этой шелупонью. Но делать нечего. Стали отделять криминальные зерна от плевел. А мы с Булатом Саяковым добросовестно снимаем. Я уж и не помню, попала ли в их милицейские сети крупная рыба, но вот одна мелкая рыбешка запомнилась. Пред усталые  очи милицейского баскармы ( начальника) предстал зачуханный  пацан какой-то .
- Документы! – Рявкает лейтенант.
- Нету документов, отвечает пацан.
-А что есть?
- Справка.
- Откуда?
- Из поликлиники.
- Давай!
Пацан протягивает стражу закона смятую бумажку. Тот разглаживает бумажку, долго разглядывает ее на свет и чуть ли не по складам читает.
- Анализмочи. Белков и сахара не обнаружено…  Н-да. Мэлкий спекулянт. Вали отсюда!
Шарамыжка мигом исчез. Вот он был, и нет его. Что было дальше, не помню за давностию лет.. А этот «мелкий спекулянт» запомнился.

44. ТЕРРАКТ  РАЙОННОГО МАСШТАБА.
Это случилось в лихие 90-е,  .так сказать, когда уходящий ХХ век решил напоследок хлопнуть дверью, как будто он не нахлопался за сто лет. Это случилось в те годы, когда вся страна опьянела от свободы и пошла во все тяжкие. В те годы, когда считалось, что судьба – индейка, а жизнь копейка, когда расплодились в каком-то невероятном количестве всякие криминальные группировки, солнцевские, тамбовские,  питерские и черт знает еще какие; когда чуть ли не каждый день люди гибли за металл в каком-то невероятном количестве.
В это залихватское время судьба занесла меня с моим  оператором в один из захолустных северокавказских районов. Это был на первый взгляд сонный, пыльный городок, который волны нашего штормового  бытия вроде бы обходили стороной. Одним словом, тихая гавань.
Мы туда заскочили по одному отчаянному письму, в котором авторы, поставившие свои многочисленные подписи, жаловались на беспредел  местных чиновников, которые могут довести людей до социального взрыва. Вот нам и захотелось на всякий случай смотаться туда, чтобы быть первыми. Вдруг, чем черт не шутит, рванет социальный взрыв, а мы тут как тут. Как правило, телевидение всегда, хоть на миг, но опаздывает. А тут интуиция нам подсказывала, что мы можем этот миг уловить и зафиксировать.
Одним словом, примчались мы туда с этим письмом – и в администрацию. А там – явно не до нас. Все мечутся, как в разоренном муравейнике. Кое-как удалось выяснить причину переполоха.  Оказывается  какой-то моджахед захватил заложниц в местном отделении связи и требует телевидение, не то угрожает взорвать себя и заложниц. А мы тут как тут. Совершенно опешившая от такого везения местная власть погружает нас в раздолбанный уазик, и мы мчимся к месту происшествия. Проводят нас через толпу зевак и весьма хлипкий милицейский кордон , и глава администрации по громкой мегафонной связи объявляет террористу, что телевидение подано, и не какое-нибудь там местное, а самое что ни на есть центральное. Центральнее даже быть не может.  Впихивают нас в приоткрывшуюся дверь, которая тут же захлопывается за нами, и мы под прицелом обреза проходим в операционный зал. Демонстрируем террористу наши удостоверения. Он их тщательно изучает, чуть ли не пробует на зуб, не сводя с нас обреза. В конце концов убеждается, что мы не пижоны какие-нибудь, что удостоверения наши, что ни на есть, высшей пробы.
Оператор дает мне в руки микрофон, вскидывает камеру на плечо, звучит команда «мотор!», и я задаю террористу  первый вопрос: «Что случилось? Что заставило его пойти на столь отчаянный шаг?» А он, как
увидел огонек, зажегшийся над объективом,  так просто онемел. Рот раскрывает, а оттуда – ни звука. Видно было, что человек просто ошарашен. Он явно не ожидал, что телевидение свалится ему, как снег на голову. И остолбенел.  Теперь то я понимаю, что от неожиданности он потерял дар речи,  все, что накопилось на душе, вылетело из головы, улетучилось, испарилось. А тогда смотрю, камера работает, пленка крутится, а он молчит, как партизан. Наконец я не выдерживаю и говорю ему.
-  Ну ты чего?!
- Чево-Чево, - вдруг отвечает он, - а ничево! – И хрясь меня прямо в глаз, аж искры  засверкали, и я провалился в пустоту.
Прихожу в себя, и что я вижу? Террорист лежит на полу, оператор держит в руках разбитую камеру, в помещении полно народу, и все смотрят на нас, как на ожившего Александра Матросова в двух лицах. Оказывается, когда он  въехал мне в глаз,  оператор, , тоже горячий кавказский парень, который за друга, не то что камеры, жизни не пожалеет; хряснул его камерой по башке. Объектив – вдребезги, а террорист свалился рядом со мной.  И на этом операция по освобождению заложников закончилась. А на видео – молчащий мужичонка, бешено вращающий и глазами и смазка.
Увы. Этот материал не потянул даже на мелкую информашку. Так, взгляд странного человека из сумасшедшего дома.
В местном отделении милиции нам выдали справку, что объектив нашей видеокамеры был поврежден при геройском освобождении заложников. Как ни странно, этой бумажке поверили. В том театре абсурда и не такое случалось.
В те годы, да и в последующие мне часто вспоминались пророческие стихи Павла Когана.
Авантюристы! Мы искали подвиг.
Мечтатели, мы грезили боями.
А век командовал: «В шеренгу по два!»
А век швырял на выгребные ямы.

45. ДАЙ  КОПЕЕЧКУ.
К Новогоднему обозрению снимали мы сюжет с елочного базара. Как раз к тому киоску, который мы снимали, подошла  старушка-нищенка, жалкое существо, божий одуванчик. Кажется, дунь – и рассыплется. Она в своих отрепьях выглядела особенно жалко и беспомощно на фоне сверкающей новогодней мишуры и  развеселых, шумных, крснощеких детских лиц.
- Милок, дай копеечку, - обратилась она слабым, старческим,  печальным голосом к продавцу новогодней радости. Тот молча протянул ей   копейку. Она долго разглядывала эту копейку, обнюхивала ее и затем  яростно швырнула ее прямо в лоб мужику.- Вот тебе, антихрист! – Уже совсем другим, звенящим, как металл,   голосом промолвила возмущенная старушенция.
 Тот от неожиданности чуть не хлопнулся в обморок. А «божий одуванчик», с возмущенным выражением лица,  бодро, энергично зашагал прочь от этого немилосердного места.

46.   РУКИ  САМИ ТЯНУТСЯ К РОЯЛЮ..
На излете перестройки я некоторое время работал в программе «Человек и закон». Тогда еще доживали свои последние дни так называемые вытрезвители, куда свозили уже совсем лыка не вязавших граждан, чтобы не портили своим непотребным видом столицы всего прогрессивного человечества, как выражался один из руководителей этого протрезвительного заведения.
И вот однажды мы получили задание сделать репортаж  «Утро в вытрезвителе» Это конечно не «Утро стрелецкой казни», но все же. Приехали, поставили свет, штатив, камеру в кабинете начальства. Вводят клиента. Весь какой-то взъерошенный, заводной, руки в постоянном движении, время от времени он их потирает, как пианист перед концертом.
- Ты чего это весь такой на взводе? – Обратился к нему строгий хозяин этого богоугодного заведения.
- Да,  понимаете, гражданин начальник, у меня с утра руки сами тянутся к роялю.
- Ты что, любитель музыки? – Начальник как-то недоверчиво оглядывает жалкую, взвинченную  фигуру посетителя.
- О-о-о! – Простонал бедолага. – Только прикоснешься к нему, такой концерт начинается, что боже ты мой!
- Ты что, в самом деле играешь на рояле? – Ну никак не вязалась эта нелепая взъерошенная фигура с образом музыканта.
- Да нет, не играю, - отвечает странный  собеседник. – Не играю, пью, упиваюсь этой божественной музыкой. Один глоток, второй, третий – и душа поет.
- Откуда у тебя рояль? - Удивляется служитель Фемиды. По всем законам он должен был его давно пропить.
- Как откуда? – В свою очередь удивляется протрезвевший клиент вытрезвителя. – Да в любом киоске.
- Ах, вот оно что! – Хлопает себя по лбу  гражданин начальник. – Ну иди,  играй, только не заигрывайся? А то как бы тебе другую музыку не услышать - похоронный марш Шопена. – И уже обращаясь к нам
- Что называется, поговорили. Надо же.
Наконец-то и до нас дошел смысл этого театра абсурда. Клиент богоугодного заведения пел гимн дешевому польскому спирту «Рояль», очень популярному среди питейного народа, благодаря своей дешевизне..  Но ежели кто заигрывался на этом рояле, то мог и копыта отбросить, как пить дать. Такой уж это был музыкальный инструмент, с серьезным выхлопом, как утверждали некоторые алкаши.

47.  ЧТО  В  НАРОДЕ…
Еду домой после озвучания фильма о русском Франсуа Вийоне, о трагической судьбе никому не известного потрясающего поэта Аркадия Кутилова. Он родился в мае. Есть такое поверье в народе. Кто родился в мае, всю жизнь будет маяться. Вот так он и промаялся всю свою короткую жизнь.
Я, покоренный, непокорен.
Я не гожусь на колбасу.
По жизни, вымощенной горем,
С большим достоинством позу.
Так и дополз до последнего причала в сорок пять лет.
И умер он  не по- людски, как он и предсказывал.
Меня убили, мозг втоптали в грязь.
И вот я стал обыкновенный жмурик..
Душа моя, паскудно матерясь,
Сидит на мне, сидит, и, падла, курит.
Тело  его обнаружили в теплотрассе и похоронили в безвестной яме для бомжей. Слава Богу, стихи остались. Гениальные стихи. Иногда по четырем строчкам можно  определить уровень таланта . Я в свое время по четырем его строчкам понял, какого масштаба этот поэт.
Деревня «Н» не знала гроз.
Покой и мир ее основа.
Но в каждом доме был Христос,
С лицом Емельки Пугачева
В четырех строчках выразить всю трагедию России. Такое под силу только незаурядному, настоящему Поэту. После этих четырех строк я понял, что буду делать фильм о нем. Семь лет пробивал этот фильм в самых разных инстанциях. И вот, наконец, он у меня на диске. Дело сделано. Еду на вечерней электричке домой. А за окном декабрь, мороз, и ни крупицы снега. Серая застывшая муть. Мужичок, сидящий напротив меня  с газетой в руках, смотрит в окно и говорит своему соседу.
- Вот так всегда. Что в народе, то и в природе.
Что-то Кутиловское прозвучало в его реплике,  хотя он и знать не знает о существовании на Руси такого поэта.
Еще не час-пик? Но вагон полон. Часть вагона оккупировали бомжи. Спасаются от холода. Мой сосед напротив делится со своим попутчиком впечатлением от только что прочитанной статьи в газете.
- Представляешь, вот в газете пишут,  Прохоров, олигарх, тот, что девиц пачками возил в Куршавель, что-то не поделил со своим компаньоном по «Норильскому никелю»  Потаниным. Ну разделили они бабки. Так Прохорову показалось мало. Он еще прихватил и местный  Пенсионный фонд, куда рабочие откладывали свои кровные на старость. Все мало ему.
- А бомжи всем довольны. – Говорит его сосед, показывая на спящих бомжей в конце вагона. -  Вот так у нас везде. Одни жируют,  другие бомжуют,.
Точнее наверное и Кутилов бы не сказал.

48.  ПРИНЦИП  ОГРЫЗКА
  Когда-то,  в застойные времена, на Центральном телевидении был один уникальный редактор. Когда ему автор приносил пухлый сценарий, насыщенный мыслями, фактами и событиями, он брал свой замусоленный огрызок карандаша, бросал его на страницу сценария, и там,  где огрызок упадет, не глядя,  отмерял 5 см вверх и 5см вниз, и часть рукописи, которая попадала между ними, вычеркивал.
Такую операцию обрезания он проделывал почти с каждой страницей. Весь этот обрезанный сценарий он отдавал машинистке, та перепечатывала – и в работу. В результате получалась вполне беззубая, ничем не примечательная, анемичная вещь. Он это называл принципом огрызка.
Иногда, когда смотришь документальные программы на нынешнем телевидении, кажется, что этот принцип огрызка стал всеобъемлющим. Исчезла целая эпоха с цензурой и прочими элементами давления на творчество, а принцип огрызка выжил, и не просто выжил,  а  процветает.

49.  ЛЕДНИКОВЫЙ  ПЕРИОД
Сейчас Танцы на льду со звездами, Ледниковый период достигли пика популярности. Огромные ледовые дворцы забиты до отказа. Новые звезды на льду вспыхивают и гаснут со стремительной быстротой. Куда ни глянь – сплошной ледниковый период.
Иногда я думаю, глядя на это шумное, сверкающее всеми красками радуги, действо: « В чем причина нашего нынешнего состояния?» Ответ напрашивается сам собой: «У нас все занимаются не своим делом».


50. НЕ  РЕЖИССЕР, А РЕЗНИК.
Недавно в фойе театра подслушал случайно один разговор.
- Ты где работаешь?
- На телевидении.
-  Как же ты там работаешь? Там же одни евреи.
- Вот так и работаю. В основном занимаюсь обрезанием. Я теперь не режиссер, а резник. Делаю кошерные фильмы.


51.   ИНТЕЛЛИГЕНТ.
Это был странный человек. Он как-то выделялся из общей массы окружающих его людей. И поэтому невольно обращал на себя внимание. Может быть все дело заключалось в его фамилии, имени, отчестве. Имя, правда, у него было хоть и самое заурядное, но значительное,  Виктор – победитель.  А вот отчество действительно редкое, Евграфович. И, действительно, что-то в нем было графское, нечто от исчезнувшего и известного нам только по историческим книгам графского сословия. Нельзя сказать, что он был явно аристократически заносчив, но во всем его облике чувствовалось, что где-то подспудно он знал себе цену, и своей вежливостью и корректностью как-то умел держать на расстоянии всяких и не всяких.  Да и фамилия, Коренев. Он был похож на такой прямой крепкий корень, ушедший глубоко в народную почву. А инициалы составляли короткое но весьма значительное слово – ВЕК. Его так и называли чаще всего.   Часто можно было слышать.
- Куда там подевался наш Век.
- Сходите к Веку.
В общем, здесь была пища для размышлений разных там мистиков и символистов. Встретился я с ним в   в конце 60-х годов прошлого столетия. Мы снимали в пионерском лагере под Алма-Атой эпизоды к фильму  «В стране отважных» о юных парашютистах. Именно тогда кинокамера здорово поколотила нашего слишком добросовестного кинооператора. Я уже писал об этом.  А сейчас  - речь о другом, о Викторе Евграфовиче Кореневе., о ВЕКе.   Он работал в этом пионерлагере штатным музоргом. Так тогда называли баянистов или аккордеонистов. Я сразу обратил внимание на элегантного, подтянутого, стройного мужчину, чем-то неуловимо похожего на пожилого и поседевшего Бунина. Да и аккордеон у него был такой же элегантный, красивый, с хорошим звуком.. Виктор Евграфович Коренев  всегда был безукоризненно одет, всегда при галстуке.  Говорят, что он даже прыгал с парашютом вместе с юными парашютистами при галстуке.  Ребята шутили, что, по всей вероятности,  одевая пижаму перед сном, он оставлял галстук. Они не могли его представить в пижаме и без галстука. Одним словом, интеллигент. Для полного соответствия только шляпы не хватало. Причем в этом прозвище, интеллигент, сквозила нотка какого-то ироничного, но вполне доброжелательного отношения.   Во всем остальном он ни чем не отличался от веселого и романтичного пионерского братства. Ни один вечер, ни один утренник, танцы  и костры не проходили без его активного участия. Его звучный аккордеон вполне занимал место целого оркестра. Но всегда при этом Виктор Евграфович Коренев оставался элегантным, строгим и изысканным. Может быть он таким бы легким чудаком и остался в моей памяти, если бы не рассказ директора лагеря  о его удивительной и трагической судьбе.
Незадолго до начала войны, еще будучи школьником, когда ему было всего 15 лет, он написал гневное письмо одному известному и популярному тогда советскому поэту. В этом письме он искренне удивлялся, как может талантливый  русский поэт облизывать задницу палачу Сталину, у которого руки не то, что по локоть, по плечи в крови.
Я помню эти стихи. С детства они остались в памяти.
Спасибо Вам, что в годы испытаний
Вы помогли нам устоять в борьбе.
Мы так Вам верили, товарищ Сталин,
Как, может быть, не верили себе.

Вы были нам оплотом и порукой,
Что против нас не устоять врагам.
Позвольте ж мне пожать Вам честно руку,
Земным поклоном поклониться Вам.

За Вашу верность Матери-Отчизне,
За Вашу мудрость, и за Вашу честь,
За простоту и правду  Вашей жизни,
За, что Вы такой, какой Вы есть!
Вот такие верноподданнические стишата. И наш юный герой по-своему очень смело и бескомпромиссно, может быть не сколько грубо их отрецензировал.  Смелое до безрассудности,  отчаянное письмо. Но  подписать его у мальчишки духу уже не хватило. И оно так и ушло к маститому поэту без обратного адреса.
Затем началась война. Наш герой успел повоевать. Получить Медаль за Отвагу и Орден Славы. Был тяжело ранен на Зееловских высотах, на подступах к Берлину и с победой вернуться в отчий дом. Он и забыл о том злополучном письме. Но, как оказалось, доблестные и бдительные наши органы его  не забыли и , как говорится, награда нашла героя. В конце победного 1945 года за ним пришли. Это удивительно. Прошла самая кровопролитная в истории человечества война. Столько людей, материальных ценностей, целых городов канули в лету, а какое-то дурацкое письмо легкомысленного пацана лежало все эти годы в целости и сохранности  и ждало своего часа. И этот час настал. А ведь он мог сгинуть в прожорливом молохе войны. Но он уцелел, очевидно, чтобы самим фактом  своего существования   подтвердить, что наши доблестные органы не даром своей хлеб едят. Его нашли по почерку  и впаяли герою войны 10 лет без права переписки. По этой  строгой статье №58 он должен был превратиться в лагерную пыль, и все шло к этому.  На одной из лагерных поверок, бдительный гражданин начальник обнаружил на одном из молодых зеков  галстук. Как он его умудрился протащить в лагерь через десятки шмонов, - тайна нашего героя. Но тем не менее, факт нарушения лагерного режима – был налицо. 
- Это что такое?! – Взревел  совершенно ошалевший и озверевший гражданин начальник , ухватив мертвой хваткой легкомысленную деталь туалета молодого зека, как будто хотел с ее помощью отделить глупую голову от тощего тела. – Снять немедленно!
- Почему? – Робко осмелился возразить зек без понятия..
Гражданин начальник сначала выпучил глаза от такой наглости, а затем гаркнул.
- Не положено!
Но на следующий  день зек опять появился на утренней поверке в галстуке.  На этот раз за него взялся замполит.
- Ты марксистско-ленинскую философию изучал?  - Спросил он непонятливого зека.
- Изучал, - последовал столь же короткий ответ.
- Какой основной закон марксистско-ленинской философии?
- Не помню, -  ответил этот странный зечишко.
- Не помнишь. А это надо знать, как Отче наш, - ответил философ-замполит. – Единство формы и содержания. Понял?
- Понял, - ответил зек.
- Так вот, ежели ты зек, то должен носить зековскую форму и ничего лишнего. Здесь тебе не пансион благородных девиц, а лагерь особого назначения. Ты кто есть? Государственный преступник. А преступнику, тем более политическому, этот буржуазный пережиток в одежде не положен. Понял?
Но очевидно этот странный придурошный молодой зек ничего не понял. На следующий день он снова вышел на поверку в галстуке. Удивительная вещь. Ведь у него могли просто-напросто отобрать этот галстук – и дело с концом. Но, очевидно, нашла коса на камень. Зачем-то нужно было, чтобы он сам выбросил этот галстук. В результате, его  раздели почти догола, и в одних кальсонах и при галстуке бросили в карцер.
- Вот пусть тебя твой галстук и греет,  интеллигент вшивый, - бросил ему вслед вертухай.
Но после карцера Интеллигент, как его теперь именовала лагерная братва, снова вышел на поверку при галстуке. И тогда на него махнули рукой. Чокнутый, он и есть чокнутый. Все равно скоро сдохнет, и бросят его в общую яму вместе с этой тряпкой на шее. Будет куда бирку вешать.
А он не сдох. И спас его Николай Старостин. Да-да, тот самый Старостин, великий футболист, кумир всех советских мальчишек, футбольных болельщиков. Он в это время заведовал лагерным пищеблоком. Оказывается, у него были болельщики даже среди вертухаев. И начальник лагеря отправил опального футболиста вместо лесоповала на пищеблок. И вот Николай Старостин, смертельно рискуя жизнью,  время от времени тайком передавал Интеллигенту лишнюю пайку хлеба. И спас его от верной голодной смерти.
Много лет спустя я услышал такую же историю от  киноактера Петра Вельяминова. Он пребывал в том же лагере. Ему было шестнадцать лет, и он умирал с голоду. И его тоже спасал Николай Старостин. Скольких же молодых ребят этот удивительный человек не дал превратить в лагерную пыль!
Мой герой отсидел весь свой срок от звонка до звонка. И эта кличка Интеллигент так и прилепилась к нему и кочевала с ним из лагеря в лагерь. Но произносили ее зеки не с презрением, как это повелось с легкой руки товарища Ленина, что ежели интеллигент, то или гнилой, или вшивый; а с уважением. История о его интеллигентном бунте стала очередным лагерным мифом.
Он освободился в 1956 году. При освобождении криминальный авторитет лагеря на общей тайной сходке подарил ему шляпу. Почему-то считалось, что ежели Интеллигент, то должон быть при галстуке и шляпе. Шляпу эту  Виктор Евграфович берег. Пылинки с нее сдувал. Он считал ее  своей высшей наградой, даже выше Ордена Славы, который ему, кстати, так и не вернули. Он, правда, не сильно переживал об этом. Награды носят не на лацкане пиджака, утверждал он, а в душе. А шляпу надевал по большим праздникам, как награду за тихое, истинное, не показное мужество.
 Шляпу эту я видел. Один раз он ее надел на каком-то торжественном вечере. Элегантная шляпа. И выглядел он в ней, как Грегори Пек. Где только ее братва раздобыла в то суровое время, одному Богу известно.
Итак, он вышел на волю, отсидев от звонка до звонка, и так как заканчивал «мотать» срок в Карлаге,  то обосновался в Алма-Ате. И за то спасибо. А то ведь могли и в Алма-Ату не пустить. . Несмотря на критику культа личности Сталина, он так и не был реабилитирован. Да он никогда и не просил об этом. Слишком гордый был.
Я много раз пытался снять фильм об этом человеке, который человеческое достоинство ставил выше жизни. Может быть поэтому и  выжил. Но мне каждый раз отвечали мои бдительные начальники.
- Угомонитесь, молодой человек. Ваш герой  до сих пор не реабилитирован. Пусть благодарит бога, что жив остался и ему еще дают возможность играть на своей гармошке. Вот пусть себе и пиликает,  и не лезет, куда не надо.
Вот он и играл на своем потрясающем музыкальном инструменте в пионерском лагере. А по вечерам  пил очень крепкий чай, почти чифир. Говорил, что это ему помогает от бессонницы. Действительно, странный человек, но ведь Ч е л о в е к.

52.  РЕЛИКТ.
У меня в доме есть книжный шкаф, где расположены книги постоянного пользования. Одна из них – книга Николая Алексеевича Раевского «Портреты заговорили», издательство «Жазушы», Алма-Ата,  1974 год. Приобрел я ее в том же году еще при жизни автора.  А впервые  я познакомился с Раевским, заочно в 1966 году. Тогда я впервые приехал в Алма-Ату, и первое что бросилось мне в глаза в книжном киоске,  была его книга  «Если заговорят портреты». Она только-только вышла из печати в том же издательстве «Жазушы». Такая маленькая, небольшого формата. Я ее проглотил залпом, как глоток свежей, родниковой воды. Алма-Ата в то время была этаким всесоюзным 101 километром, среднеазиатскими Афинами, где коротали свои дни последние из могикан исчезнувшей русской Атлантиды. . Раевский был первым, с кем я познакомился, едва сойдя с трапа самолета.
Некоторое время спустя мне напомнил о нем режиссер литературно-драматической редакции Юрий Филиппович Сацук. Это был тоже мостодонт старой мхатовской школы, каким-то образом оказавшийся здесь, далеко от Москвы. Я любил бывать на его репетициях с молодыми актерами местного русского драматического театра имени Лермонтова. Он с ними создавал телеспектакли. И на одной из репетиций, я уж не помню по какому поводу, он им сказал с этаким неповторимым сочным старомосковским говором: « Друзья мои, пользуйтесь моментом. Учитесь русскому языку у Николая Алексеевича Раевского, пока он еще, слава Богу, полон сил и пребывает в добром здравии».
А затем к Пушкинскому юбилею он пригласил на передачу и самого Николая Алексеевича. В памяти отложилось первое впечатление. Как будто к нам пришел человек из Х1Х века.  Ему тогда было за 70 , но это был не старик, а пожилой, в годах, человек, вежливый, с изысканными старомодными манерами  Вокруг него распространялась некая аура русской старины.
Это был реликт из другой жизни, выживший даже в условиях вечной лагерной мерзлоты.Надо было видеть, как Юрий Филиппович Сацук и Николай Алексеевич Раевский общались. Они упивались своим общением. И мы все невольно попали под обаяние их изысканной, сочной русской речи. Вот об этом надо было снимать кино. Как жалко, что тогда никому это и в голову не пришло. Я тогда еще не знал, что стоило нашему гостю сохранить в себе живую душу России.
Много времени спустя Юрий Филиппович рассказал мне под очень большим секретом трагическую историю хождения по мукам  нашего алма-атинского пушкиниста. Тогда,  хоть и была оттепель, но уже с первыми заморозками надвигающегося застоя. Перед этим  я услышал от Сацука, большого мастера анекдотов, очередной  анекдот о международном конгрессе отоларингологов. На этом конгрессе выступал и советский специалист с докладом  об операции на гландах..
- Велика невидаль, - возразили ему зарубежные коллеги, - у нас на западе эта операция давно поставлена на поток.
- Это у вас на западе, - возразил им советский коллега, - а вы попробуйте вырезать гланды у нас на востоке,  когда пациент рта раскрыть не может. У него уста на замке, наглухо сомкнуты. Вот такой анекдот бытовал тогда. И вот тогда, под очень большим секретом я услышал удивительную историю о нашем, не от мира сего,  земляке.
Николай Алексеевич Раевский родился в 1894 г. в уездном городке Вытегре Олонецкой губернии в семье судебного следователя.  В 1912 г. он окночил гимназический курс с золотой медалью и поступил на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета. Специализировался по энтомологии. Однако миру насекомых пришлось подождать. Началась Первая мировая война, и Николай Раевский добровольно оставил университет,  и поступил в Михайловское артиллерийское училище. Подпоручик Раевский участвует в знаменитом Брусиловском прорыве…. Когда в 1918 г. ему довелось встать в ряды Белой гвардии, он был уже опытным офицером, убежденным противником советской власти. А дальше – героический Ледяной поход с Добровольческой армией.  Эту кровавую эпопею он описал впоследствии в книге «Добровольцы». Юрий Филиппович шепотом поведал мне, что книга эта где-то затерялась в подвальных архивах  Лубянки. Остались только фрагменты рукописи. Но и по этим скупым записям можно судить насколько та  военная действительность была кровава, отвратительна. И автору с интеллектуальной натурой (знатоку бабочек!), хоть и огрубевшему в войне, было не просто писать об этих ужасах братоубийственной войны.. Он очень скуп в изображении тех событий и тем более своей роли в них.  Ему, скромному от природы, интеллигенту, претило выставлять себя героем. Он хотел, чтобы ему верили. Как я уже потом узнал, "Добровольцы" были готовы в середине 1931 года и  Раевский послал фрагменты рукописи Ивану Бунину и еще нескольким писателям. Откликнулся только Владимир Набоков .
      "Многоуважаемый Николай Алексеевич, ваши очерки прямо великолепны, я прочел - и перечел их - с огромным удовольствием. Мне нравится ваш чистый и правильный слог, тонкая ваша наблюдательность, удивительное чувство природы». Владимир . Набоков не ограничился только благожелательным отзывом, но решил помочь родственному ему по увлечению энтомологией литератору. Вскоре он делает предложение:  « Если бы вы пожелали предложить очерк газете "Возрождение", то я мог бы обратиться, - с удовольствием бы это сделал - к старому моему приятелю,  который там работает. Полагаю, что "Возрождение" напечатает, - мне кажется, что ваш материал по характеру своему должен им подойти" .
Но это было потом. А вначале – трагическая защита Крыма, исход с врангелевской армией, Галлиполи, Югославия, Чехословакия. Одним словом,  тернистый путь многих русских изгнанников.        Осев в Праге, Раевский в 1924 г. становится студентом биологического факультета Пражского Карлова университета, преподавал, продолжал научную работу, получил степень доктора естественных наук. Одним словом – успешная, благополучная научная карьера. Продолжал жить в Праге и при немцах, которые в 1941 году, когда началась война с Россией, продержали его два месяца в тюрьме и выпустили, под подписку о невыезде, посчитав старого русского офицера безвредным.
31 декабря 1943 г. он заносит в дневник: "Хотел бы конца войны, как и все, но боюсь, боюсь большевизма - не за собственную шкуру только, за немногих дорогих мне людей, за все, что есть хорошего в европейской культуре, за право жить не по указке духовного хама... Для себя же лично - пережить две недели после конца войны. Кто-то сказал, что это будут самые страшные две недели" [Предсказание оказалось пророческим. 13 мая 1945 г. Николай Алексеевич  Раевский был арестован советскими властями. Приговор: 5 лет исправительно-трудовых лагерей и 3 года поражения в правах. Пункт отбывания наказания - Минусинск. Спустя 16 лет после ареста  29 октября . 1961 года ему разрешили поменять Минусинск на  Алма-Ату.
О лагерной жизни он никогда не вспоминал.
Вот такую историю под очень большим секретом рассказал мне  Юрий Филиппович Сацук. Но это было потом. А тогда во время телевизионной передачи Жанна Ахметова, редактор литдрамы, большая почитательница Раевского,  спросила у него, как так получилось, что крупный ученный, доктор наук, профессор, вдруг делает такой крутой зигзаг в жизни, и всецело  посвящает себя пушкиноведению. Оказывается корни этого увлечения покоились в глубоком детстве. У него была своя «няня Арина Радионовна», его мать - Зинаида Герасимовна, урожденная Преснякова. Еще в самом раннем-раннем детстве, чуть ли не с колыбели, мама напевала ему стихи Пушкина, читала его сказки. И это отложилось на всю жизнь.
А в  1899 году  пятилетнего мальчугана привезли на побывку к бабушке и дедушке. Николай Алексеевич  рассказал, как там же прабабушка София  говорила ему: "Вот, Колечка, когда ты подрастешь, то вспомни, что я рассказываю тебе сейчас. Когда мне было 16 лет, на одном балу я видела Александра Сергеевича Пушкина, а моим учителем в Патриотическом институте благородных девиц был Николай Васильевич Гоголь. Когда подрастешь, узнаешь, кто были эти великие люди" . Словно знак судьбы пронес Николай Раевский по жизни воспоминание о той встрече в доме предков    Эти  зерна, брошенные в детскую душу, дали неожиданные ростки, когда знойным летом 1933 года Николай Раевский, собирая грибы в дубовом леву  у деревни Вшеноры встретил старую даму, которая тоже собирала грибы в этом лесу.  Это была  внучка одного из братьев Натальи Николаевны  Гончаровой, Пушкиной. Во время разговора «она приветливо,  но  хитро улыбнулась и спросила:  «Николай Алексеевич,  а вы знаете, что в Словакии живет дочь Александры Николаевны Гончаровой, герцогиня Лейхтенбергская? Я на днях получила от нее письмо…»
С этого все и началось. Но об этом Николай Алексеевич Раевский написал в книге «Портреты заговорили». Вышла  она из печати в том же издательстве «Жазушы» в 1974 году.  Я ее купил незадолго до отъезда из Казахстана. И с тех пор вот уже 35 лет  она украшает мою книжную полку. И время от времени я ее снимаю с полки, раскрываю и вместе с удивительным пушкинским следопытом иду по следам Поэта и вспоминаю встречи с  последним из могикан, которые мне подарила судьба в пору моей молодости.

53.  ОДНИМ  ГЛАЗОМ.
Во второй половине 60-х годов прошлого столетия  Председателем Комитета по телевидению и радиовещанию Казахской ССР был один человек, фамилию его, к сожалению, не помню. Но хорошо помню, что он был с одним  глазом.   Шла его очередная встреча с нами, молодыми сотрудниками телевидения. И тут к нему прорвался режиссер Печкин.  Надвигалось время эфира, а главный редактор не разрешал выход в эфир его программы без визы Председателя. Председатель ему резонно отвечает:
- Не видите, товарищ Печкин, у меня совещание с молодыми сотрудниками, вашими коллегами.
Печкин в полном отчаянии обращается к нему:
- Ну хоть одним глазом  гляньте!..
И тут повисло жуткое неловкое молчание. Все мы представили, что сейчас будет. Шторм, цунами. От Печкина останутся одни лохмотья. Во брякнул, придурок, на свою голову! Председатель молча посмотрел на него и неожиданно,  хитро улыбаясь, промолвил:
- Ну, ежели одним глазом, можно.
Все дружно рассмеялись.  И Печкин  с облегчением захихикал…   В тот же день программа Печкина была в эфире. 
Как все-таки важно, когда начальник, даже такой большой, как Председатель госкомитета, обладает чувством юмора.

54 ДВЕ  СУЩНОСТИ.
В 1973 году ко мне в гости в Алма-Ату приехал мой французский друг Марк Блондель. Но в те годы частные визиты не поощрялись.  И ему пришлось взять тур Москва – Ташкент – Самарканд – Алма-Ата. Приехали мы с ним в гостиницу Интурист, он оформил номер. Но так как времени было мало, каких-то три дня, то мы решили, что он поживет эти дни у меня. Оставили в гостинице мой адрес, телефон, на всякий случай, и поехали ко мне.  Мы здорово провели отпущенное нам судьбой время. Побывали в Медео на знаменитом высокогорном катке, покатались на лыжах на единственной тогда в стране высокогорной трассе, побывали на студии. Там я ему показал свой свеженький полнометражный документальный фильм, который завоевал звание лауреата на Всесоюзном фестивале документальных телевизионных фильмов в Тбилиси. Кс тати, о фильме. Первый вопрос, который мне Марк задал, сколько мне заплатили  за работу. Заплатили мне за него по тем временам, как мне казалось, неплохо, 500  рублей. ( 500 долларов по курсу черного рынка) Но я подумал, что называть ему реальную цифру, наверное все-таки не стоит, и с гордостью выпалил: «2000 рублей.»  Во! Знай наших. У советских – собственная гордость. Но почему-то эта цифра не произвела на него должное  впечатление. Он как-то грустно покачал головой и сказал:
- Н-да… У нас бы ты за такой фильм получил гонорар, который бы позволил тебе, как минимум два года не работать и жить очень безбедно.
С тех пор прошло 35 лет. Мы живем в совершенно другой стране, но и сейчас режиссер-документалист зарабатывает за свой каторжный труд меньше уборщицы в каком-нибудь захудалом частном офисе. Поэтому и работают в этой области или фанатики, их очень мало, или бездари, которые лепят так называемые документальные фильмы, как блины, числом поболее, ценою подешевле.
Но это так, лирические отступления. Разговор то не об этом, а о пребывании моего французского друга  у меня в гостях, в славном городе, Алма-Ате. Два дня пролетели, как в сказочном сне. Марк был в восторге от местной экзотики.  На  третий день раздался телефонный звонок из гостиницы. Нужно было приехать и уладить какие-то формальности. Приехали. Нас провели к зам. директора по режиму. От одного взгляда на этого зама, мне стало ясно, откуда ноги растут. Этих людей, во всяком случае, в наше время можно было узнать с первого взгляда.  Одним словом, человек из органов. Он начал с места в карьер:
- Вы почему нарушаете режим, гражданин Блондель?!
- Какой режим? – Марк никак не мог врубиться в ситуацию.
- Режим пребывания иностранцев в Советском союзе!
- У вас что? Особый полицейский режим? – Завелся с полоборота Марк.
- А Вы, в сущности, кто такой чтобы  хамить мне, человеку при исполнении?! Этот человек при исполнении, видно, не привык к такой реакции. Ох уж эти новые времена. Совсем распустился народ.
- Понимаете, - вдруг спокойно ответил Марк, чем совсем обескуражил нашего собеседника, - у нас с вами две сущности.
- Как это, как это? – Не понял наш хамоватый собеседник
- А вот так это. Моя сущность свободная. А ваша рабская, холопская.
- Вы что себе позволяете, гражданин как вас там?! – Взвизгнул хозяин кабинета.
Тут я понял, что пора вмешаться. А то как бы чего не вышло.
- Понимаете, товарищ директор, мой французский друг Марк Блондель просто не привык к такому обращению. Вы уж его извините.
- А вы помолчите, - рявкнул в мою сторону человек из органов.- С Вами мы потом поговорим! Когда разберемся с этим гражданином.
И тут Марк окончательно взорвался Он как-то весь выпрямился, гордо вскинул голову и стал говорить спокойно и отчетливо, выговаривая каждую букву.
- Извольте вести себя прилично.  Вы разговаривайте с гражданином  Франции! Вы хотите нарваться на политический скандал?!
Это подействовало на нашего инквизитора, как удар хлыстом. Он как-то сразу сник, потерял свой грозный вид, сдулся, как будто из него выпустили воздух, и поник.
- Нет, нет.  Вы понимаете, мы же все-таки несем ответственность за вашу жизнь. – Стал лепетать наш грозный визави – Город большой, всякое может случиться…
- За свою жизнь отвечаю я сам! – Резко оборвал его Марк. – Мне опекуны не нужны! И учтите, если с моим другом что случиться, я подниму скандал на всю Европу. И тогда вам не  сдобровать. Начальство вас по головке не погладит.
Марк хорошо знал наши реалии. Наш собеседник совсем потерял весь свой лоск. Стал что-то лепетать.
Расстались мы вполне миролюбиво.
- Вот видишь, - сказал Марк, - стоит дать Хаму щелчок по носу, как тут же выползает наружу его рабская сущность.
К счастью, время на политическом календаре было другое, более спокойное. Да и зам. директора местного Интуриста, в  сущности, был мелкой сошкой в аппаратной иерархии. И все обошлось без последствий.

55. СЛУГА  ЗАКОНА.
Я стал свидетелем этого весьма незначительного происшествия, когда еще работал в программе «Человек и закон» во времена перестройки.  Мы заскочили в отделение милиции как раз во время очередного криминального улова.  Там много всяких и не всяких было. Почему-то в памяти застряло одно, совсем мелкое происшествие.
Ввели в дежурную часть мелкого рыночного жучка.
- Это кто? – Спросил дежурный по отделению.
- Торговал валютой на рынке. – Последовал ответ.
- А где второй? – Спросил лейтенант.
- Второго нет.
- На нет и ответа нет. Отпускай.
- Но есть свидетели.
- Свидетели – не аргумент.
-  Но ведь у него валюта на руках.
- Сколько?
-  Сорок баксов.
- Отпускай.
- С баксами?
- С баксами.
Как только «жучка» освободили от наручников, он мигом исчез, словно растворился в воздухе.
Я спросил дежурного офицера, почему отпустили этого хоть и мелкого, но валютчика .
- Понимаете, ответил  милиционер, - для того, чтобы установить факт торговли валютой и квалифицировать это,  как преступление, необходимы продавец и покупатель. Торговля валютой запрещена законом. По поводу наличия валюты, тем более в таком небольшом количестве, закон ничего не говорит. А я слуга закона. Вот когда народные представители в Верховном Совете ( тогда еще был Верховный Совет)  примут закон, запрещающий хранение валюты в любом количестве, тогда я буду поступать согласно этому закону.
- Но, ведь, как говорится, закон, что дышло,..
- Это не про меня, - резко оборвал  мое словоблудие верный слуга закона…
Так нам тогда и не удалось снять сюжет о валютном спекулянте. Все наши планы сломал слишком верный слуга закона.
Почему-то именно сейчас вспомнился этот слуга, вернее не  слуга, а рыцарь закона. А рыцари во все времена были редким сословием.

56                ЗВЕЗДОПАД
       НАД СТОЛОВОЙ    ГОРОЙ
Сегодня – 7 января 2009, первый день Рождества . За окном метет поземка, а по дому бегает маленькое  солнечное существо – Захарик. Ему устроили маленький фейерверк. На столе, на серебряном подносе стоит высокий цилиндр. Из него вырывается  сноп огня с рождественскими звездами. Захарик хлопает в ладоши, бурно радуется и пытается поймать хоть одну рождественскую звезду  А в голове у меня вместо рождественских гимнов застряла мелодия в свое время популярной, забойной, а нынче совсем забытой песни. «На Тихорецкую состав отправится. Вагончик тронется, перрон останется…» и вспоминаются другие звезды, даже не звезды, а такой же звездопад над вершиной Столовой горы. И состав моей памяти отправляется не на Тихорецкую, а во Владикавказ, колыбель моей неугомонной юности.
Над Владикавказом господствуют две вершины. Белоснежная вершина Казбека; которая с восходом солнца окрашивается в розовый цвет,  словно смущается при встрече  с очередным днем-ухажером, и серая вершина Столовой горы. Так вот, у бойких владикавказских девчонок в мое время был обычай. Чтобы проверить ухажера, на что он способен, назначить ему свидание на вершине горы Столовой. У Иры Гуржибековой, очень талантливой северо-осетинской поэтессы, было даже такое стихотворение «Я назначу тебе свидание на вершине горы Столовой» Это серьезное испытание. Высота ее, ни много, ни мало, - 3400м. Нельзя сказать, чтобы маршрут на нее был очень сложным, но для дилетантов – трудноват.
И вот нам пришла в голову мысль – устроить свадьбу на этой самой вершине горы Столовой. У меня в группе по горному туризму вагоноремонтного завода, в кузнечном цехе которого я  тогда работал, была одна влюбленная пара. Семнадцатилетняя Эличка Кесаева, которая пришла на завод сразу после школы и чуть постарше ее, всего на один год, студент горно-металлургического института,  Слава Горин. Собственно говоря,  вся наша группа состояла из 16-17 летних девчонок и ребят. Меня они считали стариком. А старику было всего на всего 24 года.
На наших глазах разгорался костер любви Эли и Славы. И мы решили устроить им свадьбу, всем свадьбам свадьбу, какой еще не было ни в нашем, ни в соседних горных краях, на вершине Столовой горы. Сказано – сделано. И вот тут-то и был сделан мой первый шаг в кино и теледокументалистику. Для того, чтобы запечатлеть это знаменательное событие, я приобрел в магазине «Оптика» только-только появившуюся любительскую. Кинокамеру «Киев». Советская торговля оказалась тем змеем-искусителем, который подсунул мне, безгрешному юноше,  то самое яблоко искушения, и грехопадение случилось. Я вкусил это яблоко добра и зла.  Если бы я знал, чем это все кончится, какой будет тернистый путь служения этой новой Музе, сколько предстоит взлетов и гораздо больше очень больных падений, я бы крепко подумал, прежде чем купить этот недешевый по тем временам предмет увлечения.
«Когда б я знал, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки кровью подступают,
Нахлынут горлом и убьют.»
Но это ладно. Это еще куда ни шло. Но вот когда чужой дядя, или тетя с холодным рылом раньше говорил, что советскому народу  это не нужно, а нынче просто говорит на птичьем языке: «Это не формат.  Не грузите зрителя.» А формат  по его убогому разумению, два притопа, три прихлопа, невольно хочется возопить вечным воплем: «А судьи кто?!» Но, к несчастью, или, к счастью, «нам не дано предугадать, чем наше слово  отзовется». Одним словом, кинокамера была куплена, рюкзаки набиты всем необходимым и в пятницу, в конце рабочего дня в августе 1962-го   мы вышли на свадебный маршрут.
В полночь мы были на месте. Быстро разбили палатки и заснули сном праведников, вышедших из безжизненной пустыни к благословенному оазису жизни. Зато на следующий день мы были вознаграждены за  все тяготы  свадебного восхождения. В яркий солнечный полдень дымка разошлась, и перед нами открылась панорама Главного Кавказского хребта.  Прямо перед нами, рукой подать, - сверкающая вершина Казбека, а далеко, в глубине, словно мираж, - двуглавая вершина Эльбруса. Такая удача случается чрезвычайно редко, только в очень прозрачный, ясный солнечный полдень. Мне эта удача улыбнулась всего два раза. В этот день и 31 августа 1963 года. Мы это восприняли, как очень хороший знак Фортуны. Но мы еще не знали, что впереди предстоит еще более ослепительный знак Судьбы.
День прошел в радостных и веселых хлопотах. А вечером разожгли костер. Впрочем, и так было светло, как днем. Взошла огромная Луна, и под ее светом таинственно засверкали окрестные снежно-ледовые вершины, а затем зажглись звезды, и в окружении всего этого естественного, вернее, неестественного, сказочного  природного великолепия посаженный отец-основатель Борис Ряжский, заслуженный мастер спорта по альпинизму, неоднократный чемпион Советского Союза по горно-спасательным работам,
под наш шумный многоголосый импровизированный свадебный марш вручил молодым нашу  самодельную  свадебную грамоту с подписями всех присутствующих на этой свадебной церемонии.
Вспыхнул костер. Искры костра взметнулись к  ночному небу, и в ответ на нас обрушился звездопад, звездный ливень. И в этом сверкающем ливне махровых  звезд  невеста в белоснежном свадебном платье, словно сотканном из белоснежного покрова окрестных вершин, и жених в строгом  вечернем костюме  танцевали  свадебный вальс. Такого волшебного праздника наверняка не было на вершине Столовой горы за всю многотысячелетнюю историю ее существования.
А я снимал, снимал, снимал… Это, пожалуй,  был мой лучший киносюжет  за всю мою последующую  жизнь в кино и телевидении.  Такие мгновения счастья и творческого удовлетворения, наверное,  с лихвой перекрывают горечь многочисленных  неудач и ударов судьбы.

57.  ЖЕРТВА   ЛЕНИ
В застойные времена, но задолго до естественной смерти советской власти существовал обычай давать звучные имена  даже самым захудалым общественным  организациям. Так в одном из провинциальных городов я обратил внимание на вывеску на древней покосившейся от старости  развалюхой: «Артель инвалидов имени Маресьева.»
Да что говорить о провинциальном городе. В столице нашей Родины Москве, в районе Октябрьской площади, между станциями метро «Октябрьская « и «Добрынинская» существовала неказистая Коммунистическая улица. Так мало того, ее пересекал Коммунистический проезд. Но это еще куда ни шло. Заканчивалась Коммунистическая улица Коммунистическим тупиком. И над всем этим словоблудием на самом высоком здании этого микрорайона висел огромный лозунг: «Вперед, к победе Коммунизма.»
Во времена перестройки я снял этот зримый феномен для нашей сатирической программы «И в шутку и всерьез.» Во времена перестройки над этим просто посмеялись, как над курьезом уходящей эпохи. А вот за двадцать лет до  этого столь же курьезный эпизод жизни, разбавленный тотальной ленью и пофигизмом съемочной  группы чуть не закончился весьма печально для всех участников этого съемочного процесса. Снимали мы,  я уже сейчас не помню, то ли в Талды-Кургане,  то ли в Джамбуле дом престарелых ветеранов партии имени Брежнева. Так мало того, что Дом престарелых ветеранов имени Брежнева, у них был еще  оркестр  народных инструментов имени 25-го Партсъезда. Он, оказывается, был создан в этот год. И исполнял этот оркестр и хор престарелых ветеранов партии песню «Партия – наш рулевой». Была тогда в моде такая песня. Ну а на рассказ об этом оркестре надо было наснять побольше перебивок. Перебивки снимали во время репетиции. Но то ли времени было в обрез, то ли оператору лень было снимать, снято было несколько длинных планов, в расчете на то, что на монтаже каждый из них разрежут на несколько кусков. Там ничего особенного не  было. Музыканты друг другу что-то говорили, смеялись, настраивали инструменты
 Но то ли на монтаж было отпущено мало времени, то ли монтажеру лень было монтировать. Он просто склеил все эти куски подряд под дикторский текст – и в эфир. Через пару дней главный редактор получает гневное письмо из общества глухонемых имени  Дзержинского. Почему именно Феликсу Эдмундовичу  выпала такая честь освятить своим именем общество глухонемых, непонятно. Но именно его питомцы оказались самыми бдительными телезрителями. Из их письма следовало, что во время съемок ветераны партии рассказывали похабные истории с использованием имени вождя мирового пролетариата товарища Ленина. И дальше шел подробный пересказ похабной истории. Кто-то из престарелых музыкантов сообщил новость, что жена их молодого директора родила мальчика, весом 4,5кг, и что роды были очень тяжелые. Мальчик шел с ручкой, вытянутой вперед. Кто-то,  из артистов, в ком еще не устарело чувство юмора, добавил:
- Надо же, как товарищ Ленин
Второй  под общий смех добавил:
- С бревном и кепочкой в руке.
- Третий не удержался и уже под всеобщий хохот добавил:
- Стоя на броневичке.
Четвертый уже под общее веселье поставил точку.
- Не мудрено, что роды были такими тяжелыми 
Вот и все. Всего четыре плана, а сколько шуму наделали. Бледный, как смерть, трясущийся , как в Паркинсоне, наш Председатель Казахтелерадио вызвал всю группу на ковер:
- Вы, несчастные жертвы…
- Аборта, - подумали мы. Но нет, он был слишком интеллигентен.
- Вы, несчастные жертвы… лени, - только и сумел  вымолвить он дрожащими от страха устами. Это все, что он смог сказать на доступном русском языке. Дальше он высказал все, что он о нас думает   на  недоступном  И в конце последовал приказ срочно ликвидировать все крамольные перебивки, и заменить их стоп-кадрами, чтобы там никто и рта не посмел раскрыть, и чтобы к утру все было готово, потому что в письме зловредный телезритель сообщил, что копию письма отправил в ЦК.
И, действительно, на следующий день нагрянула комиссия ЦК вместе со специалистом, умеющим читать по губам  Но ничего крамольного не нашли.
Потом нам стало известно, что автора письма отправили на психиатрическую комиссию на предмет его душевной состоятельности. Но тут уж он был сам виноват. Нельзя быть таким дотошным. Но и нельзя так легкомысленно относиться к своей работе.
В этом мы убедились. Хотя и отделались легким испугом и потерей ежеквартальной премии,  но с очень большим страхом вслух подумали: «А что было бы, если бы наш дотошный телезритель отправил только одно письмо в ЦК?» Даже представить страшно. Тогда всем было бы не до смеха. В том числе и ветеранам партии, авторам трагикомической истории.

58.  КОРОВА  ЯЗЫКОМ СЛИЗАЛА
Вася Стрельцов ( фамилия изменена) был, пожалуй, первым, или во всяком случае, одним из первых папарацци Москвы и Московской области. Это уж точно. Это факт. Пришел он к нам на Шаболовку работать после школы инженером ТЖК ( телевизионный журналистский комплект) Инженером – это громко сказано. А ежели говорить на простом понятном языке,  он осуществлял техническое обслуживание видеокамеры и встроенного в нее видеомагнитофона.
В начале своей карьеры он вполне соответствовал своей фамилии: стрелял постоянно то сигарету, то трешку на пиво, то еще чего-нибудь. В начале перестройки он поднялся по служебной лестнице, стал ассистентом оператора. А когда рухнул Советский Союз, а с ним  и все административные барьеры, он стал оператором. Он  был одним из тех молодых да ранних ребят, за спиной которых не было ВГИКа, да и вообще хоть какого-нибудь систематического образования; зато были быстрые ноги, волчий нюх и острый глаз, особенно на зелень так приятно шелестящих забугорных банкнот.
Как только в его трудовой книжке оказалась запись: профессия –телеоператор, он сразу же ушел на один из первых коммерческих телеканалов, где подвизался на производстве видеоклипов, телереклам и прочей джинсы.  Ветер перемен наконец-то подул в его паруса.  Там платили вполне достойные деньги, но это все равно еще был не Клондайк. Клондайк начался с открытием первых пиар-агенств и с началом информационных войн, с появлением телегероев, похожих на генерального прокурора. За это платили очень большие деньги И Вася, как гончая по следу, пошел на этот головокружительный и дурманящий аромат.
В это время мы с ним случайно встретились в баре Дома журналистов. И он за кружкой пива с прицепом с горечью и невидимыми миру слезами поведал свою  горестную историю, раны еще буквально кровоточили, о своем первом блине, который оказался комом, в новой для него карьере папарацци. Он ведь был, как я уже говорил, молодой да шустрый. Он  сразу унюхал, где большие деньги водятся. И решил подвизаться на стезе черного пиара. Вот где гуляют шальные деньги. Сначала он был на подхвате в пиар-агенствах, выполнял всякую черную работу. К нему присматривались, оценивали. Затем на него обрушился первый заказ да какой!
Началась предвыборная кампания по выборам губернаторов. В одной из областей  прямо подметки рвал один амбициозный политик. Его рейтинг рос, как на дрожжах. Нашлись вполне солидные люди с деньгами, которые решили остановить не в меру ретивого кандидата. Специалисты пиар-агенства протестировали его. И нашли ахиллесову пяту у этого провинциального Геракла. При всех своих достоинствах, он был неравнодушен к женскому полу. Вот по этому следу и пустили Васю Стрельцова.  Он стал буквально невидимой тенью кандидата, следовал за ним по пятам, как тень отца Гамлета. И, наконец, взял след. След повел к замужней даме из высшего местного общества. Поначалу в поле зрения Васиной  видеокамеры попадали мелкие, незначительные детали их не афишированной связи.  Встречи в кафе за чашкой кофе,  на митингах, презентациях в ночных клубах. Вася буквально рыл землю носом. Увы,  ничего особенного не нарыл. Но недаром говорится, кто ищет, тот всегда найдет свою золотую жилу.  И вот однажды, идя по следу, он заметил, как в машину  местного Яго, села красавица Дездемона. Ну села и села. Мало ли что. Может быть, он как настоящий джентльмен,  решил ее подвезти по пути. Но их совместный путь вначале вышел за пределы города, а затем продолжился по живописным окрестностям. Вася был очень осторожен. Главное – не спугнуть добычу. И он следовал за ними на большом расстоянии, используя технические возможности современной оптики. Наконец они остановились на берегу живописной речушки, к которому примыкало большое скошенное поле  с  разбросанными то тут, то там, копнами сена. Под одним из них они и расстелили свою скатерть-самобранку. Расстояние между охотником и дичью было достаточно большое. Даже его дорого стоящая современная длиннофокусная оптика не спасала положение. Положение спасла жара.  Парочка стала быстро обнажаться до купального минимума и с шумом,  и визгом бросилась в речку. Вася немедленно воспользовался  легкомыслием влюбленной парочки, пробрался по еще нескошенной части поля к ближайшей копне сена  на расстояние оптического выстрела, проделал в ней нору, установил на платформе видеокамеру, так, чтобы в объектив попала скатерть-самобранка с окружающими ее окрестностями . Герои его чернопиарного романа не заставили себя долго ждать. Они стремительно ворвались в кадр. Видно было, как их буквально била дрожь то ли от холодной воды, то ли от нетерпения слиться в экстазе. И вот они, наконец, первые объятия, первый поцелуй. Вот они  медленно опускаются на скатерть-самлобранку, превращая ее в ложе страсти. И в самый разгар этого остросюжетного эротического действа какая-то  красная влажная плоть закрывает объектив. Чей-то поистине дьявольский язык стал облизывать его. Вася быстро среагировал, выполз из норы, и, к ужасу, обнаружил у стога невесть откуда взявшуюся корову, которая облизывала объектив его камеры.  Он ухватился за хвост этого дьявольского отродья, пытаясь оттащить его от стога, но корова в ответ только отмахнулась от него, как от назойливого слепня, да еще пару раз очень больно хлестнула его хвостом по физиономии. Тут уж Вася совсем озверел. Забыв всякую осторожность, он   схватил со стога увесистую жердь, которую, очевидно, положили для прочности сооружения,  и стал хлестать зловредную тварь куда попало. Корова взревела от  боли, окатила его не очень ароматными отходами производства молока и кинулась прочь.  Вася быстро залез в нору. Но, во первых, объектив  был весь покрыт коровьей слюной, а во вторых, пока он воевал с невесть откуда взявшейся тварью, все, что должно было случиться и попасть в объектив, уже случилось, без роковых последствий для главных действующих лиц этой эротической истории. Дальше все было неинтересно.
Мало того, что он долго не мог отмыться  от коровьих экскрементов, но когда он решил проверить кассету, на которую снимал весь компромат, она оказалась девственно чиста, как будто  весь, зафиксированный многодневным  каторжным трудом криминал, корова языком слизала. Вот такой облом. Что называется, первый блин комом. Месяц кропотливой работы – коту, вернее корове под хвост. Вот и не верь после этого старым мудрым народным поговоркам.
- Пятьдесят тысяч баксов – подлой корове под хвост, -  не уставал повторять захмелевший Вася, и скупые мужские слезы   капали и капали в кружку с пивом.
59  ОРФЕЙ  ИЗ  ПОДЗЕМЕЛЬЯ.
В моей жизни было несколько случаев, когда кинокамера не выдерживала столкновения с реальной действительностью. Я о них писал в своих предыдущих нескладушках. И только один единственный раз действительность пострадала от видеокамеры. Это при том, что использовали мы наш инструмент познания окружающей действительности  почти не по назначению, не как средство изображения, а как средство защиты и нападения, одним словом, как холодное оружие шокового эффекта.
Это произошло в те времена, когда улицы Москвы заполонили киоски, мешочники, челночники и уличные музыканты. Веселое было время. Мы как раз с оператором Олегом Богдановым снимали репортаж  об уличных музыкантах: на Арбате, на Пушкинской площади, на Маяковке, в подземных переходах, в Московской подземке. Был уже поздний вечер, мы закончили съемки в метро и переходили со станции «Чистые пруды» на «Тургеневскую». Там, наверху, нас ждала машина.
И вдруг Олег, как та гончая, сделал стойку. Откуда-то доносилась слабая, но чистая и прозрачная скрипичная мелодия. Мы пошли на этот зов, держась за тонкую, хрупкую мелодию, как  за нить Ариадны. Постепенно звуки скрипки все более и более заполняли все пространство вокруг нас. Впрочем, звуки – слабо сказано. Это был плач Ярославны.  Мы остановились, не решаясь идти дальше.
- О, Господи, этот Орфей из подземелья просто рвет душу, - выдохнул Олег.
Орфеем оказалась девушка лет 16, хотя выглядела на все 14, девочка, этакий серый воробышек.  Но какие же божественные звуки этот воробышек извлекал из  своего неказистого на вид инструмента. В ногах у нее  лежал раскрытый скрипичный футляр с несколькими смятыми десятками. В то время те, кто мог бросить ассигнации покрупнее, уже на метро не ездили. Мы просто застыли перед этой девочкой, очарованные ее музыкой.
И вдруг, откуда ни возьмись,  как саранча, высыпала шпана, и тут же это шакалье стало выгребать из футляра скрипки  весь не бог весть какой, гонорар юной скрипачки. Мелодия резко оборвалась. Девчоночка с ужасом смотрела на эту невесть откуда взявшуюся нечисть, и только высоко подняла над головой скрипку и смычок, словно защищая их от этого дерьма. Я еще стоял в оцепенении, а Олег среагировал мгновенно. Он вырос среди этой шпаны, и хорошо знал их повадки.. Он мигом выбрал главаря этой крысиной стаи и обрушил на его алчную, тупую и жестокую башку видеокамеру, которую он еще не успел даже зачехлить. Верзила тут  же, как подкошенный, рухнул на пол, а вся шпана, побросав добычу, бросилась врассыпную. Вообще-то странно. Ведь могли и сдачи дать. Кроме нас никого не было на этом пятачке. Численное преимущество было на их стороне. Но Олег мне потом объяснил. Здесь мгновенно срабатывает условный рефлекс. Если вдруг вырубают главаря, надо смываться.
- Но ведь могли и перо в бок получить.
-Могли. -  Согласился Олег. Повезло. Сработал рефлекс, и они сразу не сориентировались.
Сработал закон стаи, и они мгновенно рассыпались в разные стороны. Одному из них я успел подставить ногу.. Он рухнул, скользя по полу, попытался подняться, но Олег ухватил его за шкирку и снова швырнул на пол.
- Ползи, гнида! Целуй ноги девушке и проси прощения! – проорал Олег.
Тот пополз, оставляя на мраморном полу кровавые слюни и сопли. Девчоноячка от него отшатнулась, как от какой-то мерзости.
- Убирайся! – снова рявкнул Олег.
Тот не заставил себя долго ждать. Мигом исчез. Мы собрали разбросанные вокруг смятые купюры и подошли к скрипачке.
- Тебя как зовут? – Спросил Олег.
- Вика, - выдохнула девочка.
- Ну вот что, Вика, - сказал Олег протягивая ей деньги, - спрячь эти бумажки, клади скрипку в футляр, и уходи отсюда. Здесь тебе нельзя оставаться. Пошли с нами. Мы тебя проводим.
Вика как-то вздрогнула, руки и губы задрожали.
- Да ты нас не бойся, милая, - стал успокаивать ее Олег. – Разве не видишь, мы киношники. Вот смотри, - сказал он, - протягивая ей удостоверение. – Мы из Центрального телевидения. А там, да будет тебе известно,  работают только святые люди. А в профессии святого, самое главное что?   Во время смыться. Так что уносим ноги, пока это зверье не очухалось.
И тут какая-то  робкая тень улыбки скользнула по ее личику. Мы вышли на поверхность, сели в машину..
- Слушай, Вика, а ты сегодня  ела хоть что-нибудь? – Вдруг спросил Олег. – Только смотри, отвечай, как на исповеди, честно, без дураков.
- Кекс ела, - ответила вика.
- Когда?
- Утром.
- Вот что, Вика, - решительно по-менторски проговорил Олег. – Здесь , рядом есть хорошее общепитовское заведение. Заедем, поужинаем. Мы тоже проголодались. А затем отвезем тебя домой. И не спорь со мной. Сережа, - обратился он к шоферу, - езжай по этой улице до угла.
И действительно, на углу, в двух шагах от нотариальной палаты, оказался очень симпатичный погребок. Там готовили вкусно и за вполне умеренную плату. Поэтому его оккупировали студенты и всякая разночинная молодежь. Этакий молодежный погребок. Попав в привычную свою атмосферу, Вика оттаяла и даже как-то робко улыбнулась какой-то шутке Олега Богданова. Он, когда был в ударе, сыпал шутками и остротами направо и налево.
Олег проверил камеру.
- Надо же, работает! – Удивился он. – Так шарахнуть, а ей хоть бы хны. Большой запас прочности в японской продукции.
Мы плотно поужинали, собрали всю имеющуюся у нас наличность и протянули Вике. Она категорически отказалась от денег.
- Я не нищенка! Подаяние не буру! – Заявила она таким тоном, что мы поняли: уговаривать ее бесполезно. И тут Олега осенило.
- Хорошо. Тогда сделаем вот что. Исполни для нас свою самую любимую пьесу.
- Как, прямо здесь? – Удивился наш взъерошенный гордый воробышек.
- Прямо здесь, - ответил хитроумный Олег. – А чем это место хуже площадки в метро? И публика здесь поинтеллигентней.
- Хорошо! – Вдруг согласилась юная скрипачка. Но я буду играть не за деньги, в а в благодарность за ваш рыцарский поступок.
-  Да будет так! – Ответил благородный рыцарь, вещий Олег.
Вика раскрыла футляр, вытащила скрипку и смычок, прошла к стойке бара, пару раз провела смычком по струнам, пробуя звук. И вдруг сквозь шум и гам этого жрального заведения прорвались страстные, огненные звуки. Постепенно шум смолк. Все перестали есть и пить. Такая музыка наверняка не звучала в этом подвальчике с момента его основания.
- Сен-Санс. Грезы любви. – Прошептал Олег и закрыл лицо руками. Так он и просидел до последней ноты, до последнего звука.
Погребок буквально взорвался шквальными аплодисментами. К нашему столику выстроилась очередь. Каждый благодарил Вику и оставлял на столе денежку, кто сколько мог. И тут неожиданно Вика обратилась к присутствующим.
- Спасибо вам, ребята, за ваше доброе отношение к моим скромным способностям. Но здесь денег больше, чем я заработала. Поэтому, если вы не возражаете, я исполню еще одну вещь. Коллектив погребка, а это уже был коллектив единомышленников, ответил на это предложение бурными аплодисментами.
У Александра Грина в одной из его феерий есть такая фраза: «И вдруг, как поцелуй в сердце, грянули струны.» . Лучше не скажешь. Это было, как поцелуй в сердце. На уже зачарованных слушателей обрушились «Цыганские  напевы» Сарасате…
- Ну вот! – Удовлетворенно подвел итоги импровизированного концерта его невольный и случайный продюсер Олег Богданов, -  Теперь у тебя честно заработанные деньги.
Вика впервые по-настоящему улыбнулась.  Эта улыбка, словно осветила прекрасное, лучезарное лицо.
- О, да! Этого гонорара мне хватит заплатить хозяйке за комнату на три месяца вперед. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Спасибо вам, ребята, за все.
Мы с Олегом синхронно улыбнулись. Ничего себе ребята. Каждому за 50. Но, очевидно, джинсы, жилеты, вечер скрадывали возраст. И все равно, было приятно. Молодое поколение в лице юной скрипачки приняло нас в свою среду. Мы протянули Вике свои визитки.
- Ежели что, - сказал Олег, ты свистни. Себя не заставим мы ждать. Понимаешь, Вика, у тебя незаурядный талант.
Вика попыталась отмахнуться от этих слишком высоких комплиментов. Но Олег стоял на своем.
- Представь себе, девочка, я отснял великое множество музыкальных программ. В последнее время снимаю «Песни года», и я знаю, что говорю. .У тебя большой талант.  Береги его. И ежели что, не стесняйся. Звони нам.
- А-а-а! Теперь я все поняла. – Вика снова улыбнулась. – Вы добрые сказочники. Делаете добрые дела. Хотя… Тот, кто остался там, на полу, наверное, так не считает.
- Тут уж ничего не поделаешь, - то ли согласился, то ли возразил Олег. – Добро должно быть с крепкими кулаками. Иначе нам свободы не видать…
Это было последнее доброе дело Олега Богданова из множества добрых дел, совершенных им в жизни. Вскоре он ушел от нас. Сердце не выдержало.
Но это уже другая история.

60.   КАВКАЗСКИЕ  ТОСТЫ.
Кавказские тосты – совершенно уникальный и удивительный жанр народного творчества. Они сродни анекдоту. Но это кажущаяся близость. Это особый жанр. Иногда – короткие, иногда – длинные до бесконечности, они передают дух, аромат времени и менталитета народа, его реакцию на время бытования тоста. По восточному цветистые и витиеватые, некоторые из них всегда меняются с изменением времени, другие – на все времена, потому что их вызвали к жизни явления вечные, вневременные. Эти тосты живут долго. А временные  жалко. Они уходят вместе с временем, их породившем.  А они достойны  войти в историю. Об одном из этих тостов, ставшем камнем преткновения в карьере  моего друга, оператора Булата Саякова я уже рассказывал в одной из своих нескладушек.  А вот о втором зеркале эпохи я готов рассказать.
Я услышал его в 1972 году, в самом начале Брежневского застоя в Тбилиси на одном из гру3зинских застолий во время Всесоюзного фестиваля документальных телефильмов «Дети страны Советов», посвященному 50-летию пионерской организации. На этом застолье гостеприимные хозяева щедро чествовали победителей фестиваля, в том числе и меня,  новоявленного лауреата. И вот, когда вино уже лилось рекой, сосед поил соседа, кто-то из местных телевизионщиков произнес тост. Он звучал примерно так:
- Я хочу выпить за Вано Чхеидзе не потому что у него квартира из 10 комнат и вилла в Пицунде. Мы тоже не под открытым небом живем. Я хочу выпить за Вано Чхеидзе не потому что у него две «Волги» и 5 «Жигулей». Мы тоже пешком не ходим. Я хочу выпить за Вано Чхеидзе не потому что у него красавица жена и три любовницы. Мы тоже не божьим духом сыты. Я хочу выпить за Вано Чхеидзе потому, что он настоящий коммунист.
Хочу напомнить. Это был 1972 год, разгар эпохи развитого социализма. И в этом тосте, как в капле воды, отразилось то, весьма циничное настоящее, из которого уже рождалось не менее циничное революционное будущее.
А вот другой тост  был из разряда долгоживущих. Он звучал так:
-  Давайте выпьем за наших врагов! Пусть у них будет по квартире из 10 комнат  ( все та же квартира из 10 комнат). Пусть в каждой комнате стоит по белому телефону. И пусть по ним звонят 01, 02, 03.
Истинно кавказское отношение к врагу.
Чуть позже, по историческим меркам, в 1985 году, к сорокалетию  Победы мы снимали в Ереване одного легендарного человека. За давностию лет, я не помню его имени и фамилии. В годы войны в одном из кровопролитных боев пуля попала ему прямо в сердце, пробив партбилет. Мы сняли его пробитый пулей и залитый кровью партбилет в Музее вооруженных сил.  Пуля попала в сердце, и он выжил. Это был единственный известный нам случай за всю историю Второй мировой войны. В 1985 году этот человек работал директором худфонда Армении.
Мы тогда славно потрудились, и с помощью гостеприимного героя нашего фильма хорошо познакомились с этим чудесным краем. И вот на прощальном обеде на берегу озера Севан мы сначала выпили за долголетие нашего героя,  потом был предложен тост в нашу честь, а третий тост произнес наш хозяин. Он начал свой тост еще со времен всемирного потопа.:
- Когда случился всемирный потоп, как известно, наш праотец Ной построил свой легендарный ковчег, собрал на нем всякой твари по паре и пустился в бурное плавание. Когда же хляби небесные малость иссякли, Ной, как известно,  высадился у склонов горы Арарат, где разбил виноградники. Но в первый год после потопа случилась страшная засуха. Тогда Ной зарезал Льва, его кровью оросил виноградники и собрал богатый урожай. На второй год снова случилась засуха. Тогда Ной зарезал Орла, его кровью оросил виноградники и собрал богатый урожай. На третий год снова  случилась засуха. Тогда Ной зарезал осла, его кровью оросил виноградник и собрал богатый урожай. ( Мне как-то стало не по себе. Я грешным образом подумал: «Он, что, так и пойдет год за годом до наших дней? Это  сколько же нам тут сидеть придется?»  Но наш хозяин ограничился только тремя засушливыми годами из библейской истории.) 
- С  тех пор, -  продолжил   наш мудрый томада, - в вине течет кровь трех животных. Когда человек выпивает один бокал, он становится львом, когда выпивает второй – становится орлом. Давайте же выпьем по  третьему!
И тут мы  от перевыполнения чувств зааплодировали. Мы, действительно,  работали, как  ишаки. Времени было, как всегда, мало, а работы много. Да еще этот дивный край посмотреть хотелось. И поэтому работали, не покладая рук, от зари до зари. Да и наш герой пахал вместе с нами. Так что тост был всеобщим. Я иногда, когда нахожусь в компании вечных пахарей эфира, перед третьей рюмкой вспоминаю этот тост. Впрочем, мне кажется, он  выходит даже за рамки моего ремесла. Герой нашего фильма, как говорил незабвенный Козьма Прутков, зрил в корень.
На ослах ведь Земля держится, а не на трех китах.

61.   КАРЛ  МАРКС  И  МЫЛЬНЫЕ  ПУЗЫРИ.
Масленица в Сокольниках – это, я вам скажу, удивительное зрелище. Настоящий, неподдельный, яркий народный праздник.  Румяные, с пылу, с жару, аппетитные блины, фольклорные ансамбли, песни, пляски, скоморохи , детский смех, визг, создают настоящую,  ароматную  атмосферу народного гуляния. На этот раз кто-то подсуетился и притащил на праздник ящики со стаканчиками с мыльной жидкостью.  Эти стаканчики вмиг расхватали, и дети с энтузиазмом стали запускать к небу мыльные пузыри. И мне невольно вспомнилось, как эти безобидные, прозрачные, почти бесплотные воздушные шарики чуть не пустили под откос одного из звонкоголосых политиков в бурные времена начала 90-х годов  прошлого столетия. Мы их называли сказочниками. Они щедро сулили своим избирателям золотые горы с бриллиантами  Их популярность сравнима была только с песнями «Ласкового мая» Их  новые песни о Главном собирали тысячные толпы на московских митингах.  Часть из них  Пушкинскую площадь, часть – Васильевский спуск, а вот другая часть – почему-то памятник Карлу Марксу на Театральной площади. И вот мы решили приехать к старому сказочнику Карлу Марксу и послушать очередную восходящую звезду российского политического театра. Это был тот еще артист. Он умел заводить публику. Из его неподкупных гражданских уст лились сплошные  молочные реки с кисельными берегами. И вдруг в разгар его лебединой песни с двух сторон  к трибуне подкатили два жигуленка с портретами оратора в самой что ни на есть патетической позе. Все решили, что это группа поддержки. Ан, нет. В пиковый момент  его эпохальной речи из разверстых уст его портретов   со скоростью скорострельной пушки стали вылетать короткими и длинными очередями мыльные пузыри и устремляться  к оратору. Спустя мгновение он весь оказался в облаке мыльных пузырей, как рыба в чешуе. Оратор опешил, стал размахивать руками, разгонять непрошенных пришельцев. Часть из них лопалась. Но на смену павшим устремлялись новые.
Толпа развеселилась. Сквозь смех и свист стали раздаваться непочтительные реплики, типа: «Мы не сеем и не пашем, а валяем дурака…»
- Уберите этих хулиганов! – Взревел оратор, и дюжие парни  бросились к пузырным жигуленкам.. Те, естественно, не стали ждать соприкосновения с добрыми молодцами и дали задний ход, на прощание выстрелив мощной струей мыльных пузырей. Они устремились к оратору. Тот в ужасе смотрел на эту  сверкающую , почти бесплотную  лавину.
Я предполагал, чьими услугами воспользовались остроумные противники оратора. Два таких механизма по производству мыльных пузырей были у ребят из госконцерта. Мы даже их услугами пользовались в одной из наших сатирических программ «И в шутку, и всерьез» и грешным образом подумал: «Не наша ли программа натолкнула их на  этот дерзкий шаг..
А между тем оратор беспомощно размахивал руками, пытаясь разогнать мыльные облака. И тут кто-то из ближайшего окружения, видимо догадался в чем дело; наклонился  к оратору и что-то прошептал ему на ухо. Оратор выслушал и быстро отошел к краю трибуны, подальше от Маркса . И, действительно,  все мыльные пузыри устремились к Марксу. Вот, оказывается, где была собака зарыта. Мелкие мыльные пузыри устремились к своему сородичу, самому большому мыльному пузырю ХХ века. Они облепили его густую шевелюру и бороду, и беззвучно лопались.
Толпа вконец развеселилась, и оратору пришлось свернуть свою театральную лавочку, общественно-политическую то ли эксцентриаду, то клоунаду.
Много лет спустя  американский президент Джордж Буш оказался в аналогичной ситуации. Тогда в него летели не бесплотные мыльные пузыри, а вполне материальные увесистые ботинки. Но тем не менее, он сумел достойно отшутиться. Но что поделаешь? Там был начинающий шоумен постсоветской эпохи, а здесь – политический тяжеловес. Разные весовые категории.
Почему-то мы тогда не предали особого значения этому мелкому анекдотическому моменту политической борьбы. Он прошел почти незамеченным средствами массовой информации. Так, ЧП районного масштаба. А жаль. Мог бы получиться почти пророческий репортаж.
Слишком все неожиданно произошло. Мы не были готовы к такому  повороту событий.

62.    КЕФИРЕЙ
В 1966 году я проходил практику в редакции информации Центрального телевидения в «Эстафете новостей». К очередной годовщине ХХ съезда мне дали задание сделать  сюжет из приемной Генеральной Прокуратуры СССР, как идет процесс реабилитации жертв политических репрессий. Исполнилось  почти 10 лет   постановлению о реабилитации жертв сталинских репрессий, а очередь  не уменьшалась.  У дверей приемной толпились люди. Тогда еще были люди разных возрастов. Это потом остались одни старики.  В основном сюда за справедливостью пришли горожане.   И только один выделялся из  общей массы. Этакий мужичек с взъерошенной бороденкой, в стоптанных видавших виды кирзовых сапогах , в какой-то кацавейке неведомого образца и в картузе довоенного образца. Такое он производил впечатление, как будто сошел с известной тогда картины «Ходоки у Ленина». Нечто среднее между шолоховским дедом Щукарем и ходоком.  Как  он попал сюда, каким ветром его сюда занесло, один Бог знает
Пока мы выслушивали самые разные и в то же время похожие  друг на друга трагические истории, я, нет-нет,  да и поглядывал в его сторону.  Он тоже с нескрываемым любопытством наблюдал за нашей работой. Я почему-то решил его оставить напоследок, на закуску.
Мой бесцеремонный оператор задал ему, что называется, вопрос в лоб:
-  А ты, дед, за что сидел?
- Да, почитай что, ни за что. – Ответил дед.
- Да тут все ни за что. – Ответил оператор. – Но у каждого что-то было.
- Было. – Как эхо, повторил дед. Вытащил из кармана пачку нарезанной газетной бумаги и стал неторопливо сворачивать самокрутку.
 - А попал-то как сюда? – Не унимался оператор.
- Как все. - Ответил дед. – Слухами Земля полнится. Язык до Киева доведет. Вот и довел.
Дед зажег самокрутку, затянулся дымом, прокашлялся.
- Ну, ты готов, дедуля, к исповеди? – Спросил мой деловой оператор.
- Да я ить, как пионер, ответил дед. -  завсегда готов.
Я взял в руки микрофон и задал свой стандартный первый вопрос:
- Представьтесь, пожалуйста. – И получил нестандартный ответ.
- Да что тут представляться? Меня на селе все кефиреем зовут  Так и зовут – дед Андрей-Кефирей.
- Это, что, кликуха такая? – Не унимался мой не в меру разговорчивый оператор.
- Да почитай что и кликуха. Но с этого то все и началось.
- Как началось? – Удивился я.
- Да, так. – Ответил дед Андрей Кефирей. – Пострадал я, можно сказать, из-за любопытства. Было у нас перед самой войной отчетно – выборное собрание в колхозе. Ну усе чин-чинерем: начальство чего-то там говорит, мы исправно голосуем, подымаем руки, где положено. Ну а в конце, этот человек из района спрашивает: «Вопросы есть?»
И тут меня черт дернул, ну уж точно бес попутал. И ведь сколько раз вколачивал батюшка в мою дурью башку: «Не высовывайся, Андрюха. Не те нынче времена». Так нет, высунулся, ядри твою мать. Встаю и спрашиваю:
- Вот ответьте мне, темному человеку. Вот говорят, товарищ Сталин – вождь мировго пролетарьята и всего прогрессивного человечества. Это понятно. Товарищ Сталин – отец родной всем детям нашей советской страны. Это тоже понятно. А вот говорят, товарищ Сталин кефирей советской науки. А что такое кефирей, мне темному необразованному человеку непонятно. Может вы скажите.
- Вопрос не по существу. - Ответил уполномоченный из района. -  Еще вопросы есть?
- Больше вопросов не было. А ночью за мной пришли. И получил я за кефирей 10 лет лагерей. И отсидел от звонка до звонка. И до сих пор так и не знаю, что такое этот кефирей.
- А вы спросите у людей. – Посоветовал я
- Не-е-е. Один раз уже спросил. – Ответил дед Андрей Кефирей. – Хватило на всю оставшуюся жисть, как в песне поется.
Шеф-редактор выбросил рассказ деда Андрея, как несерьезный. Я уже не помню, что я там наснимал, что вышло в эфир, а выброшенный из эфира за ненадобностью  дед Андрей Кефирей застрял в памяти. 
Страх сидел в каждом на генетическом уровне. Он не выветрился даже тогда, десять лет спустя после ХХ съезда. Я помню этот знаменитый доклад Хрущева на ХХ съезде. Как-никак, был уже не маленький. Понимал что к чему. Тогда ходило много разных анекдотов про этот доклад. Вот один из них. В зале сидела элита советского общества. И когда Хрущев стал говорить о сталинских беззакониях, кто-то из зала крикнул: «А вы чего молчали?!». Хрущев прервал свою речь и обратился в зал:
- Кто сказал? Я спрашиваю, кто сказал!?
В ответ – гробовое молчание. Но Хрущев не унимался:
- Встаньте, покажитесь, если вы такой смелый. Я хочу посмотреть на этого смельчака.
Молчите?...  Вот так и мы молчали.
Думаю, что этот страх не выветрился и до сих пор. Как горько замечал украинский поэт Тарас Шевченко  еще 150 лет тому назад:  « Усэ  мовчить. Бо благоденствуе».  Все молчит, ибо благоденствует.. Да собственно говоря еще Александр Сергеевич Пушкин задолго до Шевченко в драме «Борис Годунов»  обронил знаменитую фразу: «Народ безмолвствует». И когда сейчас некоторые сокрушаются об отсутствии у нас гражданского общества, не надо никого винить. Откуда же ему взяться, когда сотни лет народ безмолвствует, время от времени прерывая свое безмолвие потоками крови, в которых тонет мгновенная  безбрежная свобода. Остается только воспользоваться рецептом другого нашего духовного учителя. Долго-долго, терпеливо  по капле выдавливать из себя раба.
63.                САЛИМА  -
                НЕ СБЫВШАЯСЯ МЕЧТА ЛАВРЕНТИЯ БЕРИИ
С конца 60-х годов прошлого столетия я работал режиссером творческого объединения  «Ровесники» Казахского телевидения. Режиссеры были самым молодым подразделением редакции. Нам всем было где-то между двадцатью и тридцатью. Самым возрастным режиссером у нас была Салима Исламова. Ее возраст пребывал где-то между  40 и 50 годами. Для нас это был уже преклонный возраст. И действительно, она носилась с нами, как нянька с малыми детьми, прощала нам все наши телевизионные и не телевизионные  шалости, горой стояла за молодежь и никому не давала нас в обиду. Любовь у нас была обоюдная. Она даже в этом возрасте поражала какой-то яркой восточной красотой, особой гордой величественной осанкой. Одним словом – восточная, слегка постаревшая принцесса.  Она была уйгурка. А этим все сказано. Уйгуры – умный красивый народ. И дети у Салимы были красивые. Дочь работала  ассистентом режиссера у нас на телевидении, а сыновья – талантливые музыканты. Это с их джаз группой  я  вытворял нашумевшую популярную  студенческую прямоэфирную  музыкальную программу « 15 минут джаза».
Однажды мы решили выпустить стенгазету к ее дню рождения, и попросили ее принести фотографию, сделанную в ее юном возрасте.  Салима принесла. И когда мы увидели эту фотографию, на какой-то миг потеряли дар речи. С этой уже древней черно-белой послевоенной фотографии на нас смотрела девушка какой-то невероятной ослепительной красоты. От нее невозможно было глаза оторвать. Невероятно. Такие принцессы живут только в сказках. Салима с большим достоинством принимала наши восторги.  И тут она обронила одну фразу, от которой явно исходил таинственный аромат сенсации:
- Ну недаром же сам Лаврентий Берия на меня глаз положил. Его агенты даже пытались меня похитить..
Вот  это да! Нашу Салиму, такую милую, добрую, домашнюю, пытались похить агенты самого товарища Берии для своего сластолюбивого господина. И тут уж мы от нее не отстали, пока она нам не рассказала эту удивительную историю.
А случилась она сразу после войны.  Салима только окончила школу и мечтала о театральной карьере. Это не мудрено. Уйгуры вообще очень музыкальный и артистичный народ. И вполне естественно, что природа щедро наделила Салиму не только красотой, но и музыкальными способностями и даром лицедейства . Ее с детства так и называли – артистка. А тут ей на глаза попалась заметка в «Комсомолке» о наборе студентов во ВГИК. И она преодолев сопротивление родных и многочисленных родственников рванула в Москву и сходу поступила во ВГИК. Студенты, увенчанные орденами и медалями штабелями падали к ее ногам. Но ей было не до этого. Она всецело погрузилась в таинственный мир   экранного искусства. Это была ее стихия. И вполне возможно, что вскоре на киношном небосводе засверкала бы новая кинозвезда Салима Исламова, если бы не одно обстоятельство. Салима вдруг стала замечать, что время от времени за ней, буквально по ее следам следует черная эмка. Она поделилась этим тревожным наблюдением со своей близкой подругой, и та всполошилась не на шутку. Дело в том, что уже тогда по Москве ходили слухи, что агенты Берии ездят по Москве и выискивают для него красивых девочек. Но это все были слухи, как, скажем, слухи про «Черную кошку» и прочие детективные истории. Салима приняла все меры предосторожности: вечерами старалась вообще по улицам не ходить,  даже на занятия ходила  не одна, а в шумной ватаге друзей и подруг. Однажды она задержалась в поисках спортивной формы. Первая пара была физкультура. Выскочила из общежития, и тут ей дорогу преградила  все та же злополучная черная эмка. Из не вышли двое в штатском:
- Салима Исламова? – Спросил один из них.
- Да. – Ответила Салима.
- Вас приглашают на разговор в МВД.
- Но у меня физкультура, - пролепетала ошарашенная студентка ВГИКа.
- Ничего. Физкультура обождет. – Ответил человек в штатском. – А наш начальник не любит ждать.
- Большой начальник? – Как-то не произвольно вырвалось у Салимы.
- Большой начальник. – Ответил человек в штатском.
И тут Салиму осенило. И это ее спасло. Ведь если бы ее забирало КГБ, а это часто случалось в то не очень веселое время, ее бы просто запихнули в машину и увезли. А тут все-таки проявили какую-никакую, а вежливость.
- Нехорошо в шароварах ехать к большому начальнику, - кокетливо улыбнулась Салима  своему Хорону, проводнику в царство теней.- Если позволите, я заскочу в общежитие переоденусь. Я мигом.
- Хорошо. – Неожиданно согласился весьма корректный человек в штатском. – Я Вас провожу.
К счастью, он оказался джентльмен и остался ожидать внизу. Салима взлетела на третий этаж. Влетела к себе в комнату. Быстро побросала немудреные свои пожитки в старенький фибровый чемоданчик, побросала тюбики с гримом. Стащила простыни с восьми кроватей. Разрывать их на веревки уже времени не было. . Она их просто связала крепкими узлами. Один конец привязала к батарее. Ко второму привязала чемоданчик и спустила вниз. К счастью, этой импровизированной лестницы почти хватило до земли. К счастью,  на спех связанные узлы не развязались, ветхие, видавшие виды простыни не треснули, не расползлись.  Не переодеваясь, как была в спортивной одежде, Салима спустилась вниз, отвязала чемоданчик и проходными дворами ринулась в сторону от трамвайной линии. В этой суете ей все-таки хватило ума сообразить, что они в первую очередь бросятся в сторону трамвайной остановки.  В одном из дворов она наспех наложила грим, чтобы хотя бы  скрыть румянец на щеках и подстарить лицо. Вытащила из чемоданчика  древний бабушкин платок, который ни разу еще не надевала,  и по старушечьи укуталась в него по самые брови, благо была еще не поздняя, но уже и не ранняя осень. Окольными путями добралась до Казанского вокзала. И тут ей повезло. До отхода поезда «Москва-Алма-Ата» оставалось полчаса. Билетов уже не было. И Салима бросилась бежать вдоль состава. Наткнулась на проводницу-уйгурку. Стала ее умолять взять без билета. Дедушка, мол, при смерти. Хочу успеть проститься по-человечески.  Это дело святое. Действует безотказно. К счастью, всемогущий Аллах простил ее ложь во спасение, и дедушка прожил на этой грешной земле еще долго.
 Проводница запихнула ее в свое купе и приказала не высовываться. А Салимее только это и нужно было. Она сбросила с себя спортивные шаровары, надела длинную юбку. Ни дать, ни взять, зачуханная уйгурка.  Она благополучно под гостеприимным двухместным купейным кровом своей соплеменницы добралась до Алма-Аты и скрылась у родственников в одном из дальних аулов.
Вот так, буквально на взлете была сбита восходящая звезда советского экрана,  может быть, новая Вера Орлова или Валентина Серова ; а сластолюбивый вождь, гроза всех врагов советской власти,  явных и ,особенно,  тайных, лишился очень лакомой клубнички.
Ну а виновница этого очень мелкого происшествия, не оставившего никакого следа в истории советского кинематографа  и в истории сталинского опричника,  когда страсти улеглись, поступила на сцену уйгурского театра, затем перешла на телевидение, и, судя по всему, никогда не жалела, что поступила именно так, а не иначе.
Салима Исламова, своенравная красавица, дочь вольных казахских степей, больше всего на свете ценила собственную свободу, свободу выбора своей судьбы.  Это уж точно. Даже в наше, не бог весть, какое свободное   время,   она правду в лицо говорила начальникам, большим и маленьким. За словом в карман не лезла. Этому уже я свидетель.

64.  НЕИСТОВЫЙ  ЗУРАБ.
В начале уже нового столетия я работал над фильмом «Неистовый Зураб» о Зурабе Церетели. Так5 получилось, что я вскочил на подножку уходящего поезда. Начинал над этим фильмом работать Александр Стефанович. Но работа затянулась, а ему нужно было уходить на другой проект. И тогда он посоветовал продюсеру фильма Владимиру Синельникову пригласить меня. И я начал работать над фильмом, когда он уже находился в процессе досъемок и монтажа.  Снято было, и хорошо снято огромное количество материала. В нем вполне можно было утонуть. Но к тому времени в моем творческом багаже уже был фильм «Диалоги с Колчаком», и кое-какой опыт специалиста по чрезвычайным ситуациям.  Так что я, ничтоже сумяшеся, окунулся с головой в безбрежное творчество Зураба Церетели и Александра Стефановича. Нужно было изучить весь отснятый материал, отделить зерна от плевел. На этой стадии  у меня произошел любопытный разговор с Львом Колодным, большим другом Зураба Церетели. К тому времени Лев Колодный издал интересную книгу о творчестве  этого колоритного художника и скульптора и о его насыщенной самыми разными историческими событиями жизни. И поэтому, как знаток творчества Церетели,  он принимал участие в фильме и был неформальным консультантом творческой группы.
- Вы хорошо подумали, когда соглашались работать над этим фильмом? – Спросил он меня.
- А что тут думать? – Легкомысленно ответил я. – Фильм, он и в Африке фильм. Законы документального фильма везде одинаковы.
- Законы может быть и одинаковы, как-то загадочно возразил Колодный, - герои – разные.
- А чем он необычен наш герой?  Герой, как герой. – Отпарировал я.
- Не скажите. – Колодный как-то очень внимательно, даже с некоторым сомнением посмотрел на меня. – Он из вас все кишки вытянет, доведет до поросячьего визга. И не потому что он какой-то злой дядя, Змей Гориныч. Нет. Но он, смею Вас уверить,  настоящий художник, с обостренным чувством композиции. Ну, скажем, как бывают люди с абсолютным слухом, так бывают художники с абсолютным чувством  композиции, изобразительной гармонии.
И он привел пример из фильма «Ширли-мырли», когда один из героев-близнецов морщился, словно от острой зубной боли, когда кто-то из исполнителей брал не ту ноту. У него был абсолютный музыкальный слух.
Я по этому поводу вспомнил другой пример из жизни Иоганна  Себастьяна Баха.   Однажды его маленький сынишка музицировал на клавесине. Кто-то из его друзей позвал его, и он, не окончив музыкальной фразы, выскочил из дому. Бах долго не мог не найти себе места от какого-то внутреннего беспокойства. В конце концов, он подошел к клавесину,, закончил музыкальную фразу и успокоился.
- Вот именно. – Подвел итог Лев колодный. – Церетели из этой породы. У него абсолютное чувство гармонии.
- Да ладно, - беспечно ответил я, - как-нибудь пробьемся. Где наша не пропадала.
Наверное, Лев Колодный счел мой ответ слишком легкомысленным.
Но я к тому времени успел посмотреть маленькую короткометражку  Михаила Суслова, моего первого учителя по операторскому мастерству, о  творчестве Зураба Церетели. Для тех, кому эта фамилия ничего не говорит, могу напомнить. Михаил Суслов был  оператором в свое время нашумевшего фильма «Шестое июля» Он гениально передал атмосферу Москвы 1918 года. В каждом кадре фильма ощущался неповторимый аромат и колорит того времени. Он снял так, что невозможно было определить, где заканчивались игровые эпизоды и начиналась кинохроника. Это высший пилотаж в профессии. Ну а для тех, кто не видел за давностию лет этого фильма, могу назвать совсем свеженький, киносериал «Ликвидация» Так снять Одессу-маму мог только человек незаурядного таланта. И в этом одна из тайн очарования города , созданного на экране кинокамерой Михаила Суслова.
И вот так же я был очарован его короткометражкой о Зурабе Церетели.. Ему удалось, по меткому выражению Тютчева, выразить невыразимое, природу  поэтического восприятия  мира героем фильма. Но это не значит, что я готов был рабски идти по его стопам. Нет. Но этот его фильм  послужил мне камертоном, образцом чистого звука. Он помог мне настроиться на верную ноту. Миша Суслов ограничился творчеством Зураба Церетели  - и все. Я  же делал фильм совершенно другого формата. Природа щедро наделила Зураба творческим началом, талантом художника; и организаторским, талантом менеджера. И эти две ипостаси соревнуются между собой. То один берет верх, то другой. Правда; в последнее время все чаще побеждает менеджер. Будет очень жаль, если он потеснит художника. В общем, я решил не уходить от всех этих сложных проблем бытия. И, кажется, правильно сделал.
Зураб Церетели принял фильм, правда со второго предъявления.  Но это был по словам Колодного редчайший случай.
Когда фильм посмотрела моя дочь Мария, она была невероятно удивлена.
- Неужели это тот Церетели, чьи гигантские статуи украшают  города и веси планеты? -  Удивлялась она. И она решила проверить, не приукрасил ли я   действительность в угоду заказчику и герою фильма, и посетила галерею Зураба на Пречистенке, и затем благодарила меня за то, что мой фильм открыл ей совершенно неизвестного и самобытного художника.
- Оказывается, он очень тонкий живописец. Тончайшая пластика его малых форм просто поразительна! – Удивлялась  Мария.
И эта похвала была для меня высшей оценкой. Мой фильм не просто сломал сложившиеся стереотипы, но и открыл для моей прагматичной лочери совершенно нового, неожиданного для нее художника.
У героя одного из моих фильмов талантливого русского поэта Аркадия Кутилова есть  такие строки.
Мне дали жизнь. Сказали: «На!
Да чтоб звенела, как  струна!»
Так вот, если эта струна звучит в фильме, значит это законнорожденное твое дитя, а не жертва аборта.  Каждое такое рождение проходит в невероятных муках, иногда сладостных, чаще – в горьких. Но, как говорил другой мой любимый поэт Александр Кушнер, «Времена не выбирают. В них живут и умирают.»

65   КАК МНЕ НЕ УДАЛОСЬ ВЗЯТЬ ИНТЕРВЬЮ
                У  ГЕННАДИЯ  ПРОВОТОРОВА.
Весной 1963 года к нам в Орджоникидзе, нынешний Владикавказ приехал на гастроли  дирижер оркестра Большого тетра Геннадий Провоторов. Я предложил своим старшим товарищам  на  телевидении снять фрагмент концерта и взять интервью у дирижера. Мое предложение не вызвало у руководства большого «энтузизизма.» Оно и понятно. Тогда каждый метр пленки был на счету. В основном все события снимали в студии в режиме прямого эфира. А пленку тратили только на передовиков производства и на общественно-политические события  республиканского масштаба.
- Оно тебе надо? – Удивлялся главный редактор. – Ну подумаешь, заезжая московская знаменитость. Видали мы дирижеров и покруче. Вон Фуат Мансуров, или Вероника Дударова и то их приглашали в студию. Их можно было понять. Для них это была заезжая знаменитость. А для меня это был человек, который открыл для меня  огромный, прекрасный и яростный мир музыки. Может быть благодаря ему я узнал, что есть другой мир, кроме тотального мордобоя и пьяных разборок.  Дело в том, когда я еще учился в школе в Днепропетровске, Геннадий Провоторов  был   Главным дирижером симфонического оркестра Днепропетровской филармонии.  Это был маленький, но неугасимый очаг культуры в большом пролетарском городе. И у этого очага собирались погреться в лучах искусства особенные люди, люди с прекрасными лицами, одухотворенными и отмеченными печатью интеллекта. Мы собирались здесь задолго до концерта, и после концерта долго не расходились. И душой, родником этого оазиса в пустыне грубой реальности был Геннадий Провоторов.
Но, увы, мои восторги не разделяло руководство студии. При всей  своей наглости и напористости я не мог пробить брешь в крепости суровой необходимости. Но неожиданно меня поддержал главный оператор студии Мирон Тимиряев Мирон был у нас живой легендой. Выпускник ВГИКа, человек из Большого Кино, принимал участие в съемках нашумевшего тогда фильма «Человек-амфибия». И его слово на чаше весов весило много. Мирон заявил, что он готов пожертвовать для такого случая свои собственные сэкономленные 60 метров пленки. И когда на нашу сторону перешел главный режиссер Виктор Семенович Постон, вопрос был решен положительно.
Геннадий Провоторов согласился дать интервью после концерта. Мы решили одну кассету потратить на концерт, вторую – на интервью.   Я уже не помню всю программу вечера Но хорошо помню, что второе отделение концерта заканчивало Балеро  Равеля. Такое и раньше случалось с Геннадием Провоторовым. Он словно прорвал оковы бытия, и в зал бывшей чопорной лютеранской кирхи хлынул весь разнузданный  зной и мощная еле сдерживаемая страсть древней иберийской земли. С последними аккордами зал взорвался аплодисментами. Они не смолкали до тех пор, пока Геннадий Провоторов снова не встал у дирижерского пульта. Музыкантов часто вызывают на бис. Но с дирижерами это бывает крайне редко. И зазвучал на бис вальс Хачатуряна к драме Лермонтова «Маскарад». Вальс, как вальс. Я слышал его много раз. Но эта музыка, словно вырвалась из мистических глубин мрачного , холодного космоса. Ощущение зримой надвигающейся  беды , осязаемого ужаса, беспросветной мглы пронизывало все пространство. Такого ощущения приближающейся, неотвратимой беды я не ощущал никогда ни до этого, ни после. Геннадий Провоторов напоминал волшебника, который выпустил все силы зла из мрачного подземелья, и теперь они властвуют над миром. В финальных аккордах он уже не владел собой. Дирижерская палочка полетела в одну сторону, партитура – в другую, а сам маэстро согнулся над пюпитром.
Музыканты увели его со сцены. Я бросился за кулисы. Там уже колдовали врачи скорой помощи. Геннадия Провоторова с сердечным приступом увезли  в госпиталь. По дороге на студию Мирон мне признался, что он чувствовал, что этим все кончится, и всю вторую кассету потратил на дирижера. Он, как и положено, снял несколько планов оркестра. Затем решил подснять дирижера, и не смог остановить камеру, не смог оторваться  от этого страстного, мистического до ужаса, идущего в разнос действа.
- Я  предчувствовал, что этим все кончится, - говорил Мирон, - и решил снимать до конца, я всей кожей ощущал приближение трагического финала. Все две минуты пошли в эфир. Всего две минуты. Но это были две минуты из поэмы экстаза с трагическим финалом.
За трагическим финалом последовало трагикомическое послесловие. Мирон жил тогда в коммуналке, и смотрел этот сюжет дома. Дальше все случилось, как в одном из бабелевских рассказов. Хоть верь, хоть не верь. Средних лет грузинка, еще в полном соку,  которая жила с мужем в соседней комнате, с треском распахнула дверь и со всей силой южного темперамента бросила своему молчаливому супругу:
- Вот видишь, разбойник, что музыка делает с людьми! А тебя не то, что в филармонию, в захудалый клуб не вытащишь. Так и проживешь жизнь, уткнувшись в свою газету. Тьфу! Глаза бы мои на тебя не смотрели.

66. СЛОВО – НЕ ВОРОБЕЙ.
Это  случилось на съемках фильма «1925-й год» из цикла «Наша биография», аккурат в 1977 году, в шестидесятилетнюю годовщину Великого Октября. В этом году было много подобных дат. По одной из них мы и залетели в город вечной молодости «Комсомольск-на-Амуре». Один из заводов города, заложенный еще в год первой пятилетки, отмечал юбилей.  Но попали мы не на юбилей, а на внеочередную заводскую комсомольскую конференцию. Снимали с должности секретаря комитета комсомола завода. Когда я спросил одного из заводских комсомольцев, за что снимают, ответ был коротким и лаконичным: « За длинный язык ».
У нас ведь на Руси никогда не переводились люди, которые  за словом в карман не лезли. Правда, потом лезли на дыбу, но это уже другой вопрос. А здесь все началось со звонка секретаря райкома комсомола. Необходим был пример трудового подвига за истекший период. Секретарь завкома Ивашина ответил, что за истекший период никаких особых трудовых подвигов не зафиксировано.
- Значит, плохо работаешь, - сурово возразил секретарь райкома.
- Ну,  есть один подвиг, - в конце концов сдался секретарь завкома.
- Ну вот, это другое дело. – Последовал удовлетворенный ответ на том конце провода. – Докладывай!
Ну, Ивашина и доложил. Так, мол, и так, мол, три наших комсомольца, далее последовали фамилии, за истекший период сэкономили три кубометра пару. Секретарь райкома комсомола в своем отчетном докладе на отчетно-выборной конференции так и доложил. В ответ последовал громоподобный смех всей делегации этого завода. Оказывается, эти ребята неделями не мылись в бане, щеголяли спецовками не первой  свежести и мозолистыми пролетарскими руками, пропитанными несмываемой пленкой из солярки  и смазочных масел. Как говорил  ныне отрешаемый от должности заводской секретарь, большой любитель острых словечек, за что и пострадал: «От них исходит терпкий  запах   шипра, пота и тавота.»
А слово, ведь, не воробей,   вылетит, и не известно,   куда залетит. Слава богу, это был все-таки, не 37-й, а 77-й год, и  тем не менее, эта история в наш фильм не попала. Так и осталась закадровой  нескладушкой.

67   КУРЬЕЗЫ ВОСПРИЯТИЯ
Не  знаю, как  сейчас, но 40 лет тому назад в основу казахского письменного языка, как, впрочем, и всех  среднеазиатских, была положена кириллица. Иногда это приводило к весьма курьезным  случаям восприятия, из-за нестыковок отдельных слов и словосочетаний казахского и русского языков.
В 1972 году пышно отмечалось 50-летие Казахской ССР. На празднование прилетел  сам Генеральный секретарь Леонид Ильич Брежнев.   Ажиотаж праздника зашкаливал. Правда, общий праздничный хор нарушал робкий голосок нашего местного астролога.
- Ох, не во время приезжает Леонид Ильич!  Ох, не во время, - сокрушался звездочет.
- Почему не во время? – Удивлялись мы.
- Встреча будет проходить под знаком Юпитера. А это грозный, неблагоприятный знак.  Как бы чего не вышло.
- А ты обратись в ЦК, - посоветовали ему сердобольные слушатели.
- Да, обращался. Какой-то инструктор мне ответил, что нечего, мол, панику  разводить. Это все, мол, мракобесие. И посоветовал попридержать язык.  А то Юпитер и до Воркуты может довести. Они не верят в «эти штучки» А я то знаю, что не к добру все это. Как в воду глядел астролог.  Его Юпитер действительно наколобродил.
В начале ничто не предвещало безмятежного пребывания вождя  на казахстанской земле. Но  вдруг на чистом голубом алма-атинском небосводе появилась первая тучка.
В число торжественных мероприятий входило возложение венков  к памятнику Ленина, который стоял лицом к зданию ЦК и спиной – к городу. По этому поводу ходило много анекдотов. Но я уже писал об этом. И вот, когда торжественная процессия двинулась к памятнику, Леонид Ильич остановился, как вкопанный.
- Это что? – спросил Леонид Ильич, уткнувшись взглядом в лозунг,  висящий над монументом. На нем было написано: «Джасасын бздын, дорогой Леонид Ильич!» Ему объяснили, что этим казахским приветствием встречают самых дорогих гостей, что по казахски это означает… ( Сейчас я уже не по мню, что означает, но что-то очень сердечное и хорошее.)
- По  казахски – это понятно, - ответил Брежнев, - но ведь читают по русски.
Через  полчаса лозунг исчез. Я конечно не присутствовал при этом разговоре. Но, как теперь говорят, произошла утечка инсайдерской информации. Молва тут же разнесла  этот конфуз пор всей Алма-Ате. Но то, что лозунг сняли, это я уже лично видел. Но это оказалась не единственная туча на политическом небосводе. За первой последовала вторая, еще более  конфузная.
Перед торжественным собранием была встреча Брежнева с передовиками производства. Все было отрепетировано до блеска. Казалось ничто не предвещало новых арбузных корок. Вел встречу секретарь по пропаганде. Все шло, как по нотам. Остался последний вопрос передовика, который скромно сидел  на галерке, но в проходе, чтобы удобнее было поднести микрофон. Вроде бы все предусмотрели, кроме коварности русского языка. Секретарь предложил человеку с микрофоном:
- Дайте товарищу микрофон в задний проход. 
В тот же день эта реплика гуляла по всей Алма-Ате. Судя по всему, она докатилась и до Москвы. И уже бытует в виде анекдота до сих пор.
Ну и совсем небо заволокло тучами во время выступления Леонида Ильича на торжественном собрании, когда во время  трансляции, как джин из бутылки выскочил в эфире Волк из мультика «Ну, погоди!» и завопил истошным голосом:
- Ну, Заяц, погоди!
Причем, завопил как раз в тот момент, когда генсек запутался в сложном словосочетании «сиськи масиськи».
Вот и не верь после этого астрологам-звездочетам.

68.  ГЛЮКИ
Это  случилось во времена застоя в одном из провинциальных городов нашей необъятной Родины. В те времена группы Центрального телевидения встречали, как дорогих гостей. Вино лилось рекой, сосед поил соседа. И все на халяву. О, это сладкое слово халява! Оно сгубило не одного телевизионщика. На халяву ведь и водка сладкая. Как не выпить, когда подают от всего сердца. Особенно почему-то отличались этим операторы. Хотя они то и были самым слабым звеном в группе. С похмелья и руки дрожат и кадр не стоит  и свет не играет. Ничего не клеится. Так было и в тот раз. Оператор, что называется нажрался на халяву. А  он был из тех поклонников зеленого змия,  кто, соприкоснувшись с ним,  уже не мог остановиться. И встал извечный вопрос: «Что делать?». Съемка и вся командировка под угрозой. И тут в минуту беспросветного отчаяния кому-то из нас пришла в голову совершенно безумная мысль.
Дело в том, что мы жили в гостинице обкома партии. Небольшой уютный домик в центре города на тихой уютной улице. Прямо с торца гостиницы ее пересекала другая  совсем небольшая улочка. И вот там, очевидно, чтобы назойливые автомобилисты не беспокоили сон и покой именитых постояльцев стоял знак  STOP :большие красные буквы в белом круге на черном фоне.
Ночью, когда вахтер спал, мы этот знак кое-как укрыли в футляре из-под штатива и тихо втащили  в наш номер. У меня с ним был номер на двоих, полулюкс.  Знак установили прямо перед ним. И рано утром, обернувшись в простыни, закрыв лица до самых глаз полотенцами, хором гаркнули у него  над  ухом . Он вскочил и первое, что он увидел – STOP.  Он в ужасе уставился  в этот знак и завопил в ответ не своим голосом. И тут суровые ангелы в белых одеждах подхватили его под белы руки и потащили в ванную комнату  прямо под холодный душ. Пока он приходил в себя под холодным душем, знак так же тихо в футляре из-под штатива вынесли из гостиницы и поставили на его законное место.
Вышел он из душа совершенно трезвым, трезвым, как стеклышко. Я в это время, как ни в чем не бывало, разливал кофе  и выкладывал бутерброды из холодильника.
- Послушай, ты что-нибудь здесь видел? – спросил он меня как-то очень робко и осторожно.
- Нет, - ответил я, - а что?
-  И  stop не видел?
- Какой стоп ? – Удивился я. Ты что мелешь?
- И что, ничего не видел?
- Да что я мог видеть? Я даже тебя не видел. Ты в душе торчал все утро.
- Да?- Удивился он.-  Значит глюки. Пора завязывать.
И завязал. Надолго. Вот такое радикальное лекарство оказалось. Рекомендую. Но, как теперь говорят, перед употреблением посоветуйтесь с врачом. А то как бы кондрашка не хватила..

69.  УСЛОВНО  ДОСЛОВНО.
Наша память – удивительная вещь. Иногда никак не можешь вспомнить фамилию лучшего друга, а иногда она выбрасывает на поверхность из далекого прошлого  какие-то обрывки фраз, за которыми целые забавные происшествия. Вот сейчас, к примеру, из глубин памяти выплыло это «условно дословно».
Я тогда работал в редакции ЦТ «Человек и закон». Снимали мы сюжет из зала суда.  Обвиняемый, робкий косноязычный Акакий Акакиевич своей неосторожной ездой спровоцировал целый дорожный катаклизм.
- Расскажите, как все произошло? – Спрашивает его судья.
- Ну, если условно дословно, - говорит обвиняемый.
- Так все-таки, условно, или дословно? – Спрашивает судья.
- Условно дословно…
Судья, судя по всему, был не без чувства юмора.  Он закончил зачитывать приговор такой же фразой.
- Таким образом, имя рек присуждается дословно условно к 1 году тюремного заключения.

 70. ВЕЧНЫЕ  ЦЕННОСТИ.
Сейчас, когда я смотрю многочисленные документальные телефильмы на наших   телеканалах, я вспоминаю одну реплику Антона Павловича Чехова по поводу современных  пьес: «Читаешь некоторые современные пьесы и диву даешься. Нет начала, нет конца, да и середина так себе».
С тех пор прошло более ста лет, тысячи пьес и спектаклей канули в лету, а реплика классика до сих пор злободневна и актуальна.

71.  РОЖДЕННЫЕ  ПОЛЗАТЬ…
Несколько дней назад, 23 февраля 2009 года,   прошел по НТВ громоподобно рекламируемый фильм о Ржеве, одной из самых трагических страниц нашей военной истории. Она до сих пор кровоточит. Только непонятно, зачем было нужно  завертывать ее в яркий аляповатый фантик из компьютерных стрелялок и окружать частоколом из манекенов с именами Сталина, Жукова  и других главных героев того времени. Теперь это называется «Реконструкция событий». Но, увы, эта реконструкция не то, что не тянет на «Спасти рядового Райяна» Стивена Спилберга, но даже на «Освобождение» Озерова. В «Освобождении» Жукова представлял  равный ему по мощи характера  великий Ульянов, а здесь – какие-то бессловесные манекены, одетые в генеральскую и маршальскую форму.
С грустью смотрел этот фильм и невольно вспомнились слова из ныне оплеванного Маркса: «Даже великие идеи, пройдя сквозь ничтожные души, становятся ничтожными». Я его так и не смог досмотреть до конца. Лубок помешал. Вкуса, что-ли, им не хватает, или чего другого.
Почти четверть века тому назад, к сорокалетию победы,  в 1985 году я попытался сделать фильм о другой трагической странице, харьковской катастрофе. Я нашел тогда еще живших участников этой бойни. И один из них рассказал нам любопытную историю, то ли быль, то ли байку из солдатского фольклора. Тогда ведь, в годы войны трехсоттысячная группировка советских войск под Харьковом попала в окружение. Паника была жуткая. Генералы сбрасывали с себя генеральские мундиры и переодевались в солдатскую форму, чтобы не выделяться из общей серой солдатской массы. Те, кто был почестнее, стрелялись.  И нашелся один капитан, который не поддался общей панике. Мне даже фамилию его называли, я ее запомнил. Капитан Стахурский. Он нашел брошенный кем-то генеральский мундир. Примерил на себя. Он оказался впору. Вот так капитан Стахурский стал генералом. Вокруг него стали группироваться такие же отчаянные люди. Действовал он жестоко. Буквально расстреливал паникеров и трусов, невзирая на чины и прошлые заслуги. И люди к нему потянулись. Среди всеобщего хаоса и разброда они увидели человека, который знает, что и как надо делать. Так он сколотил группировку из нескольких десятков тысяч солдат и офицеров. И эта группировка, благодаря оперативному мастерству и нестандартным действиям нового командующего , прорвала кольцо окружения и  соединилась с войсками соседнего фронта.
Когда Сталину доложили, что благодаря мужеству и оперативному мастерству генерала Стахурского большая группировка советских войск вырвалась из харьковского котла, он сказал: «Стахурский?  Что-то я не припомню такого генерала. Кто такой? Срочно узнать и доложить!.»  Через несколько часов в расположении группировки Стахурского приземлился самолет.  Ему передали приказ срочно вылететь в ставку Верховного главнокомандующего. Не дали даже помыться и привести себя в порядок. Посадили в самолет – и в Москву, и сразу в Кремль. 
- Вы кто? – Спросил Сталин, когда Стахурского  ввели  к нему в кабинет.
- Капитан Стахурский! –  Отчеканил  невольный гость. И последовал столь же лаконичный ответ.
- Вы генерал! 
Так ли это было, или не так, что было на самом деле, и было ли?  Я не знаю. Но к тому времени прошло более сорока лет с  момента этих трагических событий, а  молва жила и в течение многих лет передавалась из уст в уста. Кто-то во время этого рассказа вспомнил горьковскую Песню  о Соколе. В годину тяжких испытаний рожденные ползать заползают в норы, а у Соколов появляется шанс взлететь.
Эта история с песней о Соколе имела и свое продолжение. Наш проект нам зарубили даже не на самом верху, а в средних эшелонах телевизионной иерархии.
- Все празднуют победу, а вы тут аллилую разводите . Победа все списала. Успокойтесь .
Я пытался еще трепыхаться, что-то доказывать, что это ни в коей мере не умаляет достоинства победы. Наоборот, это делает ее более полновесной и убедительной. Мы победили!  Победили, не благодаря, а вопреки всему, благодаря лишь мощи русского духа, воле народа.
Начальство мои доводы не убедили.  И кто-то  из нашей группы сказал: «Ну что ты ему доказываешь? Рожденный ползать,  летать не может». 
И вот тогда я впервые услышал горький, ироничный перефраз этого Горьковского лозунга. Кто-то к этому афоризму добавил другой: « Рожденный ползать, летать не может. Рожденный ползать летать боится. Рожденный ползать летать не должен. Но очень хочет. И потому летает.»
Сейчас вроде обо всем можно говорить. Но вот летают в эфире, рожденные ползать. И от их полетов как-то не по себе становится.

72. ВСЕ  НА «Х»
  Случайно по «Эху Москвы» 8.III. 09 года услышал фрагмент программы “Наше все.». И голос то ли  Бунтмана, то ли Кисилева подводит итог.
-  Итак, мы сделали свой выбор на букву «Х»
    Все на «Х».
Очень кстати подошла именно эта буква в разгар экономического, как говорят знатоки, системного кризиса.
Действительно, все на «Х».

73.  ЧИНОХРАНИЛИЩЕ.
Это  случилось во время съемок фильма «Москва придумает меня» о трагической судьбе выдающегося, но почти никому не известного русского поэта Аркадия Кутилова. Этакого русского Франсуа Вийона, ставшего жертвой чиновничьего произвола в период заката Советской империи. Собственно об этом говорил в своем интервью другой свободолюбивый поэт Евгений Евтушенко. Это он в своих «Строфах века» открыл Кутилова всем любителям русской словесности. Так получилось, что мы приехали к нему на такси. И почему-то  обратно нас таксист повез через Рублевку. Мы с моим соратником режиссером Сашей Фетисовым все еще были под впечатлением встречи с Евтушенко, и не сразу обратили внимание на пейзаж за окном.
- Это что? – Спрашиваю у водителя, показывая  на помпезные особняки.
- Неужели не узнаете? Это же наше чинохранилище. – Последовал лаконичный ответ. – Ты, что, первый раз видишь, что так удивляешься?
Но я удивился не Рублевке. Просто я стал невольным свидетелем рождения нового слова в русском языке. О, великий и могучий!  Вечнотворящий. Как точно и образно. Чинохранилище.
И действительно. Какие только катаклизмы не происходили на Руси за последние сто лет. Исчезли, превратились в прах целые сословия . Дважды, в 1917 и в 1991 оно исчезало с лица русской земли. Помню, как в каком-то фильме после 1991 года бывший чиновник ходил по электричке и просил на пропитание: «Подайте бывшему чиновнику, Христа ради.» Но нет, оно как мифическая птица Феникс возрождалось из пепла перемен.
Пока молодые олигархи, рыцари удачи, создатели Рублевки отрывали самые жирные куски от народного пирога и убивали друг друга, чиновники молча, незаметно занимали выгодные рубежи.
В чем же тайна сия?!  И наш великий и могучий  дал точный ответ.
Ч и н о х р а н и л и щ е . Все в этой жизни имеет начало и конец. Только чиновничество бессмертно.

74.   У Л Ы Б К А
Студенты-ностранцы Плешки ( Плехановской академии)  называли Мишу   Петрова мистер Улибка. И действительно, его лучезарная улыбка озаряла все вокруг. Девушки от этой улыбки таяли, как воск. Даже одубевшие братки начинали улыбаться в ответ.  Такая улыбка была, разве что, у молодого Саши Маслякова. Потом в процессе возмужания и карьерного роста она куда-то исчезла.  Миша пришел ко мне в программу «АВОСЬ» из студенческого КВНа.
Программу эту я запустил в эфир в лихие девяностые, после драматических октябрьских событий 1993 года.  Я уже тогда понял, что штурм Белого дома  - это водораздел между прошлым и будущим. И надо было все менять. Искать содержание, соответствующее резко меняющемуся времени и новую форму его воплощения.  Так родилась новая программа, которую я после долгих и мучительных поисков решил назвать коротким и исконно русским словом «АВОСь»  У нас ведь сначала делают, а потом думают.  Все на авось. Авось, пробьемся, авось, обойдется. Но слово это не такое легкомысленное, как кажется на первый взгляд.  Это слово перевертыш.  Выглядело оно у меня так: АВОСь. Если убрать маленький мягкий знак, то в обратную сторону, от окончания к началу, оно читается: СОВА. Словом, вроде бы легкомысленное, но в то же время мудрое слово.
Делал я эту программу вместе со студентами Плехановской академии. Там же она и снималась, в их модерновом Актовом зале. Кстати, большую помощь тогда мне оказывал в то время проректор академии, а ныне генеральный директор РБК ( росБизнесКонсалтинг) Юрий Ровенский.  Активное участие принимали в съемках программы и местные КВНщики. Вот оттуда-то и пришел мистер Улыбка. Это был врожденный телерепортер. Я абсолютно уверен, что при желании он мог бы сделать блестящую телевизионную карьеру. Но, увы, его любимой женщиной была, да и есть экономика. А телерепортерство было, так, случайное увлечение. Тоже любимое. Но не всеобъемлющее. Он вел в программе рубрику? Освещавшую бурную и весьма агрессивную среду молодежных неформальных объединений.
Рухнули последние основы, зафиксированные в «Кодексе   молодого строителя Коммунизма», и все протестное, темное и агрессивное, что накапливалось годами и десятилетиями под спудом официальной фальши и лжи,  свулканировало наружу. Каждая съемка яростных столкновений этих молодых и злобных неформалов была сопряжена с большим риском для благополучия техники и здоровья участников. Спасала нас от тяжких последствий этих непредсказуемых тягот бытия только обезоруживающая Мишкина улыбка. Когда он широко улыбался и говорил: «Мужики, вы че, все еще не насытились всем этим мордобоем?  Не надоело квасить физиономии друг друга? Давайте лучше поговорим.», разбушевавшаяся молодежная стихия, каким-то чудом входила в берега относительной «коррэктности» и начиналась столь же бурная исповедь. Слава Богу, вся их нерастраченная энергия молодости на этот раз уходила в слова. И среди этого мутного бурного словесного потока мелькали и проблески проницательного сознания.
Но однажды Мишкина лучезарная улыбка не сработала. Он. как всегда. ворвался в гущу события. Широко улыбнулся и только начал: «Мужики, вы че?...».; как тут же какой-то мордоворот в пылу выяснения отношений. Ответил: «А ниче!»  И хрясь его по морде И телекамере вместе с оператором тоже досталось. Нам пришлось с риском для жизни вытаскивать Мишу и видеокамеру из этой яростной схватки с поножовщиной и спасаться позорным бегством. Слава Богу, увлеченные мордобойным междусобойчиком нас никто не преследовал. Наше позорное бегство с поля идеологического боя прошло незамеченным широкой общественностью. Можно сказать, отделались легким испугом.  Там до поножовщины дошло. А у нас – фингал под глазом у оператора. Вторая травма, правда.   Оказалась посерьезней. У нашего бесстрашного репортера выбили зуб. И не какой-нибудь. а самый. что ни на есть. передний.  Это была катастрофа.  Михаил перестал улыбаться. Впору было обратиться к шлягеру 60-х годов прошлого столетия. «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня?»  Смешно?  Но нам было не до смеха.  Срывалась программа. Но тут, в  ближайшем пивбаре, где мы смешивали горькое пиво с горькими слезами, кто-то из нашей группы, собирая остатки воблы в  старую газету, обратил внимание на небольшую заметку о первых успешных экспериментах по имплантации  в институте Стоматологии. Мы бросились туда. Он тогда располагался где-то рядом со станцией метро «Парк Культуры». Но не тут-то было. Там – очередь жаждущих на несколько месяцев вперед. Мы бросились в ноги волшебнику-стоматологу. Показали ему сюжеты озаренные лучезарной Мишкиной улыбкой. Ну а брешь в его блистательной телекарьере так же была налицо. И этот благородный кудесник сжалился над нами. Брешь была закрыта в довольно короткое время. Как будто так и было.
Но какой-то рок висел над этим выпуском программы.  Уже когда заканчивали зубодробительную съемку последнего эпизода. Михаилу опять выбили тот же самый зуб. Деваться некуда. Пришлось снимать последний  “stend  up”    с этим дефектом.
После монтажа и озвучания, как и положено, показали эту программу нашему Главному редактору дирекции межрегиональных программ РТР Виктору Васильевичу Новикову. Это был удивительный человек. Каким-то чудом в нем воплотились  все лучшие черты характера настоящего русского интеллигента.. той, древней, еще дореволюционной формации. Высоко-эрудированный, мягкий, добрый, но не добренький. Он был принципиальный, но в то же время, ради принципов никого никогда не ломал через колено. Бывало, во время просмотра, он останавливал пленку и говорил:
- Вилюша, обрати внимание на этот комментарий. Не кажется ли тебе, ч то он слишком барабанный, этакий «Гром победы раздавайся? Я конечно не настаиваю, но подумай, зачем тебе, профессионалу и интеллигентному человеку, эта барабанная дробь и литавры?
Ты, когда отойдешь немного, сам поймешь, что здесь нужен более тонкий и человечный комментарий.
После таких замечаний, мы, что называется, землю носом рыли, чтобы оказаться  достойными его доверия.  Так и в этот раз. Он посмотрел программу и удивился.
- Что случилось с Михаилом. Он в последнем стендапе на себя не похож. Куда девалась его лучезарная улыбка?
- Выбили, - отвечаю я. – вместе с передним зубом
-  Так надо было обратиться к стоматологу.
- Обратились, отвечаю я.
- Ну и что?
- Сделал. И классно сделал. Ювелирная работа.
- Что-то не видно.
- Так ведь снова выбили.
- Как?
- Так. Тот же самый зуб
- Ну  вы, ребята, даете! – Удивился Новиков. – И что будем делать?
- Не знаю. – Отвечаю я обречено.С таким трудом удалось уговорить мастера, что даже и не знаю, что делать.
- Есть у вас координаты этого вашего волшебника-эскулапа?
- Есть.
-  Давай!...
Как уж он там уговаривал нашего Левшу-стоматолога, не знаю. Но он снова восстановил  Михаилу его лучезарную улыбку, … но не телевизионную карьеру. Больше улыбчивый Миша в наших авантюрных рейдах не участвовал. А там и «АВОСЬ» приказала долго жить. Наступили другие времена и время других новых песен о главном.

75.  СИДЯЧАЯ  ЗАБАСТОВКА.( ШУБАТ ПОПУТАЛ)
Казахи, как впрочем и узбеки,  таджики,  и  киргизы и туркмены славятся своим гостеприимством.  Снимали мы в славные застойные времена  рисоводов Кзыл-Ординской области. По случаю нашего приезда гостеприимные хозяева зарезали барана, приготовили бешбармак и к нему свежайший шубат ( напиток из верблюжьего молока). Напиток целебный, и к тому же великолепно утоляет жажду. Я, много лет проживший в Казахстане, засомневался. Шубат – напиток своеобразный. Он очень хорошо утоляет жажду, в нем масса целебных микроэлементов, но  к нему нужно привыкнуть. Что казахскому желудку хорошо, то русскому может быть смерть.
- Ну что вы,  – заверили меня наши гостеприимные хозяева, - наш напиток на самом верху пьют. – И указали пальцем в небо.
- Да ладно тебе, - поддержали гостеприимных хозяев  мои орлы, - неужели наши желудки слабее желудков геронтологов?
Одним словом, праздничный обед удался на славу. А утром никто не вышел на работу. Все сидели на унитазах. Прочно сидели. Один я оказался на ногах.
-  Что случилось? – Спрашивают меня удивленные хозяева. – Вышли комбайны на поля, люди собрались. Все готово к жатве.
- У нас сидячая забастовка. – отвечаю я.
- Как? Что? Что-то не так? – Встревожились хозяева.
- Да все так. – Отвечаю я. – Только  мои орлы не могут оторваться от унитазов. Шубат попутал.
С тех пор моя реплика : «Ребята, будьте осторожней. Все может кончиться сидячей забастовкой.» - действовала безотказно.

76.  ЭПОХАЛЬНЫЙ  АФОРИЗМ.
Этот афоризм я услышал в самом начале эпохи первичного  накопления капитала. Я тогда делал программу «Бизнес и политика».  Один из героев моей программы, молодой, да ранний, дела проворачивал фантастические, деньги греб лопатой, все, к чему он ни прикасался, превращалось в золото; вдруг продал свой бизнес и поступил в финансовую академию. Ход, прямо скажем, не ординарный.
- Что случилось? – Спрашиваю его. – Какая тебя муха укусила?
Ответ его тогда меня озадачил.
- Лучше сидеть на студенческой скамье,  чем на скамье подсудимых. – Ответил он.
Вот уж поистине эпохальный афоризм.

77.  ГОРМОН СЧАСТЬЯ.
Из  «Ночного полета» Антуана де Сент Экзюпери мне запомнилась на всю жизнь одна фраза: «Чем хороша пустыня?  Там глубоко в земле скрываются родники.» И там , где они вырываются на поверхность, все вокруг  преображается  и возникает оазис. Кстати, о пустыне. Давным давно, более полувека тому назад в Днепропетровском металлургическом институте, где я получал свое первое образование, учился один студент Денис Ивашина. О нем ходили легенды и анекдоты. Это был король шпаргалок.  Здесь ему не было равных. Но, когда дело доходило до устного общения с экзаменатором, он начинал усиленно заикаться.  И вот однажды маститый профессор не выдержал и заявил: «Молодой человек, у вас не голова, а пустыня.» На что Ивашина, когда дело касалось бытового общения, за словом в карман не лез, тут же ответил своему маститому ви-за-ви: «Но ведь в каждой пустыне есть оазис. И не каждому ослу мудрено найти его»  После этого его в очередной раз отчислили из института.
Но, возвращаясь к Антуану де  Сент Экзюпери, я могу так же сказать: «Чем хороша командировка, ближняя, или дальняя, неважно?  Она хороша тем, что кроме обязательной программы,  там бывают совершенно неожиданные встречи. Удивительное ведь всегда рядом, где-то тут за спиной. Нужно только уметь поворачиваться и смотреть вокруг широко распахнутыми глазами.. Так случилось во время командировки в Красноярский край.  Снимали мы хищническую вырубку тайги, и после съемки возвращались в Братск. И когда оставалось уже где-то километров сто до Братска, что-то застучало в двигателе. Решили свернуть на проселочную дорогу и хотя бы добраться до ближайшего селения.  На наше счастье дорога довольно быстро  привела нас в заброшенный леспромхозовский поселок.  Спросили у первого встречного мужика, есть ли у них мастерская, где можно было бы разобраться в машине. «Не. Мастерской нет, - ответил мужик, - но есть шоколадный Джо. Он у нас мастер на все руки.»
- А почему шоколадный? – Спросил я.
- Там узнаешь, - ответил мужик, вон его третья изба отсюда. Нас приветливо встретил уже не молодой, но по спортивному стройный мужчина с загорелым до шоколадного цвета лицом. Его черные, как смоль волосы были, как инеем, покрыты синевой. Но глаза! Глаза блестели ярким цветом молодости. Он тут же по звуку движка определил поломку.
- У вас шкив на последнем издыхании. Я вам сейчас его скреплю. До Братска доехать хватит. А там срочно приобретайте новый. 
И действительно, он очень быстро и ловко все сделал и пригласил в избу выпить по чашечке кофе. В краю, где все гоняют чаи, это предложение нам показалось неожиданным. Зашли в избу и сразу окунулись в ароматы джунглей.  Среди диковинных  растений щебетали, чирикали, заливались звонкими трелями различные виды пернатых: от заморских попугаев и попугайчиков до местных синиц и снегирей. И терпкий устойчивый аромат шоколада. На полках и полочках стояли, лежали, витали  шоколадные существа от жар-птицы до кикиморы и бабы Яги.
- О-о-о!  Удивительно! Какой райский уголок посреди суровой тайги! – Воскликнул я.
-  Да ничего удивительного. – Ответил наш добродушный хозяин. -  Каждый человек может место своего обитания превратить в райский уголок. Нужно только захотеть.
И в этом сказочном окружении мы пили кофе с шоколадом. Такой ароматный терпкий кофе мне не приходилось пить даже в Турции и гостеприимной Абхазии. Каждый глоток – был глотком блаженства и бодрости.  Откуда все это заморское богатство в заброшенной сибирской деревушке?  И за этим ритуалом кофепития наш гостеприимный жизнерадостный хозяин рассказал нам удивительную историю.
Все началось с удивительного подарка на один из его дней рождения.  Он много лет проработал в малой авиации.  Перебрасывал врачей на глухие таежные заимки и вывозил оттуда больных, кому нужна была скорая помощь, совершал ледовую разведку над Енисеем, забрасывал геологов на маршруты. И  вот на юбилей ему подарили шоколадного летчика. Это был его шоколадный двойник. И с тех пор он поселился в кабине самолета. И вот однажды, когда он забросил группу геологов на маршрут и возвращался в Красноярск, случилась беда. Самолет рухнул вниз. Хорошо еще, что огромные вековые ели смикшировали удар,  и он остался жив. Но все тело – сплошной комок боли.  Болело все: ребра, спина, грудная клетка, трудно было дышать. Но при нем осталась карта, компас, нож и шоколадный Джо. Передвигался он с трудом, но упорно путь держал к Енисею. Каждый день он по кусочку откусывал от шоколадного Джо и запивал ключевой водой. Шел он долго. И когда от юбилейного дара осталась одна голова, он вышел к Енисею. Там его и обнаружили спасатели. . Оказывается, он передвигался по тайге со сломанной ногой,  со сломанными ребрами и сильным ушибом грудной клетки. После этого летать он уже не мог, и вернулся на родину предков. Здесь он оказался совершенно незаменим. Не человек, а ходячий автосервис в одной производственной единице. Он по звуку двигателя определял  болевые точки любого механизма: трактора, мотоцикла, автомобиля, всего, что передвигается по земле. Окрестные жители считали, что он к ним просто с неба свалился в награду за все несчастья, что на них обрушились после крушения Союза.
 Но открылось у него и второе дыхание. Он стал  отливать из шоколада всякие сказочные существа. И пошла молва, что эти существа приносят счастье.  Наш жизнерадостный, гостеприимный хозяин этого не отрицал, но объяснял все  по-научному.
- Понимаешь, милок, - говорил он мне, - где-то я вычитал у одного очень ученного человека, что шоколад  вырабатывает гормон счастья. . С тех пор я и гостей угощаю,  и сам всегда пью кофе с шоколадом,  и всегда после этого испытываю прилив бодрости, и меня никогда не покидает хорошее состояние духа.
Да, собственно говоря, шоколад  мне жизнь спас. Без шоколадного Джо я бы не дошел до Енисея.
Вот такая удивительная встреча случилась в глухой тайге по дороге в Братск. С тех пор я тоже время от времени люблю выпить чашечку ароматного кофе с кусочком горького шоколада.  Я не могу сказать, что испытываю после этого большой прилив радости, но кулинарное удовольствие эта процедура доставляет. Маленькая чашечка кофе с кусочком шоколада – как говорится, пустячок, а приятно.  Иногда, не часто, когда попадается особенно ароматный кофе, я вспоминаю шоколадного Джо, и на душе становится светлей и теплее.

78.   РЕКОНСТРУКЦИЯ.
В последнее время кинодокументалисты увлекаются так называемой реконструкцией событий. Это какое-то повальное увлечение. Мало кому известный, анонимный  актер тупо ходит по исторической территории,. Он, бедный, не знает, что ему делать? Вот и ходит, или что-то пишет, с полным отсутствием мысли на лице. 
Все это от творческого бессилия,  образного убожества. от неумения работать с документальным материалом, от неумения проникнуть внутрь факта, внутрь события, внутрь документа. от абсолютного неумения извлекать информацию из каждого кадра хроники, незнания законов монтажа, возможностей звукозрительного образа. Я никогда не пользуюсь услугами этих современных дзанни ( были такие персонажи в комедии Дель Арте). Пока Бог миловал. И лишь использую, и то чрезвычайно редко, фрагменты уже готовых и уже прошедших проверку временем  игровых фильмов, и то, когда это определено самой драматургией документа.  Так, в документальном фильме «Диктатор Крыма»  я использовал фрагменты из исторической эпопеи Алова и Наумова «Бег», снятой по одноименной пьесе Михаила Булгакова.
Любопытна сама история создания «Диктатора…»  Тогдашний руководитель управления по производству документальных фильмов РТР Анна Михайловна Виноградова дала мне фотографию героя будущего фильма.
- Вот вам фотография Якова Александровича Слащова. Делайте фильм.
- Фильм одной фотографии? – Удивился я.
- А это уж, как у вас получится, - последовал ответ.
Потом уже я узнал, что я был не первый на этом тернистом пути. Это была своеобразная проверка на вшивость.
У меня в таких случаях появляется спортивный азарт, состояние злости, драйва. И чем труднее ситуация, тем сильнее желание ее разрешить. Мощное сопротивление материала всегда вызывает к жизни неординарные решения.
Когда-то давным давно, в одну из черных полос своей жизни я встретился с одним йогой. И он высказал любопытную тогда для меня мысль: «Если кто-то или что-то тебе очень нужно, оно само тебя найдет.
Вскоре после предложения Виноградовой мы поехали в Тарусу на день рождения Марины Цветаевой, туда, «где ветка рябины под солнцем зажглась…» . Как всегда, там было тепло, уютно, непринужденно и интересно. Таруса есть Таруса. Там на каждом углу – тени забытых предков.  Одна из них меня ждала прямо у входа в дом. Там на первом этаже – небольшой книжный развал. Смотрю – в основном все книги знакомые. Среди незнакомых мой взгляд уперся в одну, воспоминания Владимира Сосинского, русского эмигранта первой волны, бойца Добровольческой армии, участника знаменитого Ледяного похода. Я ее купил, и вместо того, чтобы положить на полку, почему-то сразу стал читать. И тут меня ждала первая удача. В одной из глав  речь шла о встрече генерала Слащова с Александром Вертинским. В то время есаул Сосинский был начальником караула штабного вагона, где проходила эта встреча.  Он вспоминал, как Вертинский пел свою знаменитую п6есню о юнкерах Александровского  училища, защищавших Кремль во время большевистского восстания в Москве в декабре 1917 года.  И закаленный в боях, суровый воин, прославленный генерал Слащов не смог сдержать слез. Позже в киноархиве Красногорска я нашел кинохронику: похороны юнкеров Александровского училища, погибших в неравной борьбе при защите Кремля. И в хронике – мать, которую не могли оторвать от гроба с телом ее сына. Это потом стало одним из самых пронзительных эпизодов фильма. Но это потом. А пока я решил разыскать автора книги, или хотя бы его следы. В книге был адрес издательства. На мое счастье, оно еще продолжало существовать. Книга была издана в 80-е годы прошлого столетия. А тут уже 21-й век. Это была редкая удача. В издательстве оказалась сотрудница, которая еще его помнила и дала мне его домашний телефон. Так я познакомился с его сыновьями: один из них художник, скульптор, второй физик, доктор наук, профессор МГУ. Самого Владимира Брониславовича, увы, к тому времени уже не было в живых. Но сыновья поведали мне массу интересного из того, что отец им рассказывал о генерале Слащове, которого он близко  знал. И кое-что из их рассказов потом вошло в фильм, например частушка, которую пели в Крыму: «А вокруг – и гром, и дым. То Слащов спасает Крым.»
Ну, думаю, раз госпожа Удача ко мне так благосклонна , надо пришпоривать  Пегаса. Так он меня занес в ГАРФ ( Государственный архив РФ) И там – вторая удача: встреча с сотрудницей ГАРФа Лидией Ивановной Петрушевской.. Она как раз собирала те крохи, которые история сохранила изной биографии моего  героя. Она из общего вала эмигрантских изданий, которые попали к нам после войны, выловила воспоминания последнего начальника Генерального штаба царской Армии, и там было несколько слов о Слащове. Он, оказывается в 26 лет блестяще окончил Академию Генерального штаба. И его дипломная работа называлась так: «Опыт партизанской войны 1812 года»  Он потом этот опыт с блеском использовал в Гражданскую войну. Это был единственный военачальник, который не знал ни одного поражения за все годы Гражданской войны. Крым был сдан Врангелем два месяца спустя после того, как он отправил  в отставку его защитника генерала Слащова.
Удивительно, в работе над этим фильмом мне во всем сопутствовала удача. Но ведь не даром говорится «Кто ищет, тот всегда найдет.» Но самая большая удача мне улыбнулась в Крыму, где мы шли по следам этого Диктатора Крыма.  Мы приехали в Джанкой, где по приказу Слащова строилась узкоколейка. История ее строительства любопытна, как и все, что связано с этим  незаурядным и непредсказуемым человеком. Когда Антон Иванович Деникин назначил генерала Слащова командующим обороной Крыма, тот сразу понял, что необходимо срочно строить железную дорогу Джанкой – Перекоп. Необходим  прямой, короткий, безопасный путь для быстрого снабжения фронта людскими резервами и боеприпасами. Без этого полуостров не спасти. Он собрал всех инженеров и специалистов и спросил, сколько времени потребуется для строительства такой дороги. Ответ был неутешителен. Как минимум год. Столько времени у Слащова не было. И тогда он сказал: «Дорога должна быть построена за месяц. А кто с этим не согласен, получит в руки винтовку и сам пойдет рядовым под Перекоп.» И дорога за месяц была построена.
Мы начали снимать в Джанкое эту узкоколейку. По ней сейчас ходят пригородные электрички. И в этот момент бдительные стражи неприкосновенности украинской территории взяли нас прямо на месте преступления и поволокли к начальнику станции. На наше счастье, им оказался очень симпатичный человек.  Когда он узнал, что мы снимаем фильм о Слащове, он  откуда-то вытащил старую, можно даже сказать древнюю стенгазету, в которой было наклеено несколько бесценных фотографий строительства этой узкоколейки. Оказывается, кто-то из крымских фотографов по приказу Слащова снимал эту стройку века. На одной из этих древних, пожелтевших от времени фотографий был даже запечатлен сам Слащов. Это была  удача. Не было бы счастья, так несчастье помогло.
Так постепенно разматывались цепи его героической судьбы. В архиве ФСБ мне стало известно, что идею о возвращении Слащова из эмиграции подал его непримиримый противник в годы гражданской войны  Михаил Фрунзе. Он обратился с письмом к Ленину, чтобы Слащову, прославленному белому генералу, непримиримому врагу Советской власти разрешили вернуться на Родину. И ему разрешили. И он вернулся в 1921 году. И еще 8 лет преподавал на высших офицерских курсах «Выстрел»  стратегию и тактику. Там один из преподавателей мне рассказал о стычке Слащова с Буденным. Слащов читал именитым курсантам лекцию о роковых ошибках в стратегии и тактике   советско-польской войны. И когда он особое внимание обратил на бездарность командования, Буденный выхватил маузер и буквально с нескольких шагов, почти в упор стал стрелять в лектора, и промахнулся. Слащов вышел из-за кафедры, подошел к Буденному и абсолютно спокойным голосом сказал: «Вот как вы стреляете, так вы и командуете»
Всем своим забугровым хулителям, обвинявших его в предательстве и измене, он отвечал: «Я служу не властителям, а России». Великая Отечественная война показала, как был прав  герой моего фильма. Школу Слащова успело пройти много талантливой армейской молодежи, те, кто в великой войны, стал командовать корпусами, армиями и фронтами. Когда я впоследствии работал над киносценарием о маршале Жукове, я обратил внимание, насколько его фантастическая история по спасению Ленинграда, буквально, как две капли воды, похожа на аналогичную операцию генерала Слащове по защите Екатеринослава от армии Махно. А   блестящая военная операция против Махно, похожа на одну из партизанских операций  героя войны 1812 года Дениса Давыдова. Слащов не дал прерваться героической цепи времен.
И вот в этом фильме, где документальный материал буквально сам шел мне в руки, я решил использовать фрагменты из фильма «Бег»  Алова и Наумова, не от недостатка материала, а совсем от другого. Чем больше я раскрывал  для себя психологию и чрезвычайно любопытный внутренний мир своего героя, тем больше я восхищался игрой Дворжецкого, гениально воплотившего образ  генерала Хлудова на экране. Для меня бесспорно, что Михаил Булгаков встречался со Слащовым, иначе он не смог бы так точно выписать образ главного героя своей пьесы. Слащов – прототип Хлудова, и тут не может быть двух мнений. Но выписать это одно, а сыграть – совсем другое. Сколько Гамлетов мы знаем, и все разные. С Булгаковым все ясно. Он жил рядом со Слащовым и они наверняка встречались. . А Дворжецкий, судя по всему, даже не знал о существовании прототипа своего героя. И как же его Хлудов похож на Диктатора  Крыма.
Алов и Наумов ведь долго искали актера на роль Хлудова. И когда к ним привели не известного доселе  никому  актера  Ульяновского театра Дворжецкого, оба с первого взгляда поняли, что это он, Хлудов. Впоследствии Наумова бросил о нем любопытную фразу: «У Дворжецкого потрясающая способность – проходить мимо и попадать при этом.». И поэтому этот гениальный актер помог мне раскрыть внутренний мир и состояние духа  героя моего фильма. Это особый случай. Просто сначала Алов и Наумов, а затем Дворжецкий ловко подхватили эстафетную палочку, брошенную сначала Слащовым, а затем Булгаковым. Мне оставалось только закончить эту эстафетную гонку. Что я и сделал в меру своих сил и способностей. Это все были следы, оставленные Слащовым, а мы, как следопыты по ним пошли. А дальше все зависело от нюха и охотничьего азарта всех звеньев этой исторической цепи.
Не знаю, насколько успешно я решил поставленную передо мной задачу, но у меня каждый участник фильма знал, что ему надо делать.
 

79.       ПАРАДОКСЫ  ИСТОРИИ
МАША   БРУСКИНА
В 2004 году к 60-летию операции Багратион кинопродюсер Владимир  Синельников предложил мне снять документальный фильм о Белорусском сопротивлении фашизму. Мы сняли 3-х серийный документальный фильм об этой многострадальной земле.  Мы начали свою работу с изучения кинохроники в белорусском Госфильмофонде. Там собраны уникальные материалы, снятые немецкими кинооператорами. И в первые же дни работы нам попалась  кинопленка первой публичной казни в Минске. Кинооператоры с немецкой дотошностью и скурпулезностью  сняли весь скорбный путь на Голгофу трех минских подпольщиков. Пожилой мужчина и рядом с ним совсем молоденькие юноша и девушка в сопровождении автоматчиков  шли через весь город к месту публичной казни. Руки их были связаны за спиной, а на груди у каждого из них болталась табличка с надписью: «мы помогали партизанам, врагам Рейха». Было снято все, до  последних мгновений жизни.
Сейчас на этом месте висит барельеф этих первых трех жертв белорусского сопротивления. Под барельефом указаны имена и фамилии   пожилого мужчины и юноши. А вот имя и фамилия   девушки – неизвестны. Мы пытались выяснить имя и фамилию юной героини, но безуспешно. Ведь столько лет прошло. .Так бы все и осталось в фильме. Но в музее еврейского сопротивления, куда мы тоже обратились за помощью, нас познакомили с одной женщиной, которая присутствовала на этой казни. Тогда она была совсем маленькой, но запомнила этот день на всю жизнь. И не только этот день. На следующее утро после казни они вышли с матерью по делам в город и увидели у виселицы одну женщину. Она  стояла на коленях и обнимала и целовала ноги юной подпольщицы и все время повторяла: «Доченька, прости меня. Прости меня, доченька»  Женщина сравнительно еще молодая, лет сорока, а голова вся седая. На спине у нее развязался платок и обнажилась желтая шестиконечная звезда. Мать героини нашего фильма подошла к этой, убитой горем женщине и завязала крепко-накрепко платок  на ее спине, чтобы, не дай Бог, никто не увидел этот знак проклятия. Ведь евреям категорически, под страхом смерти, запрещалось покидать территорию гетто. И сердобольная минчанка увела  дочечку с этого места, чтобы не мешать последнему свиданию матери с дочерью.
Но самое главное, что поведала нам эта героиня нашего фильма. У них в доме жили ребята и девчонки, которые учились с юной героиней в одной школе. Они ее сразу узнали. Это была Маша Брускина.  Так что, при желании можно было легко выяснить имя и фамилию третьей жертвы фашистского террора.. Но, как видно, желания такого не было..
 Так и стоит этот памятник первым жертвам фашизма: «имя и фамилия юной героини – неизвестны». Вот такие исторические парадоксы. Примерно такая же история произошла с юным Героем Великой Отечественной войны Ленькой Окунем.
80      ЛЕНЬКА  ОКУНЬ –
КАВАЛЕР ДВУХ ОРДЕНОВ СЛАВЫ.
После Великой Отечественной войны  советский писатель Владимир Богомолов
написал рассказ  о двенадцатилетнем бесстрашном  белорусском партизанском разведчике  Иване. По мотивам этого рассказа  Андрей Тарковский снял свой первый полнометражный фильм «Иваново детство». И мало кто знает, что прототипом главного героя рассказа Владимира Богомолова и фильма Андрея Тарковского был бесстрашный еврейский мальчишка Ленька Окунь.
Двенадцатилетний Ленька Окунь бежал из минского гетто  и долго бродил по лесу, пока его не подобрали партизанские разведчики.  Ленька потом выводил из минского гетто боеспособных мужчин, которые становились бойцами партизанского отряда и храбро сражались с фашистами. А вот семью свою вывести не успел. Его мать и двух сестер казнили немцы за связь с партизанами. И Ленька стал мстить. Однажды, возвращаясь нолчью из глубокой разведки, он увидел офицера, который справлял малую нужду  прямо у блиндажа. Ленька шарахнул его прикладом автомата по голове, еле вытащил из траншеи и долго, выбиваясь из сил волок по снегу до партизанского лагеря. Этот офицер стал источником чрезвычайно важной информации. За этот подвиг его наградили орденом Славы   Третьей степени. Партизанские разведчики стали его второй семьей, ласково называли его « наш героический жиденок» и всегда баловали его немудреными гостинцами: лучший кусок хлеба – Леньке. Конфеты, пряники берегли для Леньки.
Второй орден Славы Ленька Окунь получил в тринадцать лет в самом начале оперции «Багратион» Обычно разведчики в боях не участвовали. Их берегли, как бесценное партизанское достояние. Но во время операции «Багратион» началось полномасштабное партизанское наступление  с тыла. Во время одного из кровопролитных боев за господствующую высоту Ленька сбежал из разведроты и присоединился к атакующему батальону. В разгар боя Ленька увидел, как командир батальона с красным знаменем в руках упал, обливаясь кровью. Батальон  залег под шквальным огнем. Ленька подпол к  командиру, взял знамя  и и снова поднял батальон  в атаку. Перед самой вершиной, когда враг уже бежал, Ленька был ранен, но, оставляя кровавые следы на снегу, все-таки водрузи знамя  на высоте.  Орден Славы Второй степени юному бесстрашному разведчику вручали в госпитале.  Ленька Окунь стал самым юным кавалером двух орденов Славы. Вот он то и стал прототипом Ивана, героя рассказа Владимира Богомолова и фильма  Андрея Тарковского «Иваново детство».
Жизнь юного Героя  Великой Отечественной войны впоследствии сложилась непросто, и он уехал в Израиль. Интервью с ним для фильма «Герои не умирают» снимали в доме для престарелых.. Смотреть на его исповедь без слез невозможно.
81. ВОЛЯ  К ЖИЗНИ
Я был в Альплагере единственным человеком с киноаппаратом. Тогда, в самом начале 60-х годов прошлого столетия любительские  кинокамеры были большой редкостью, и я в лагере был на особом положении. И когда отправляли спасотряд на ледник Туюк-Су, где два альпиниста попали в ледовую трещину, меня взяли с собой. Им повезло. До них туда свалился горный козел, и они удачно приземлились на мягкую тушу. Но все равно, ночь они провели в ледовой трещине.. Поэтому ребята спустились, вытащили одного.  Вроде все в порядке. Особых повреждений нет. Может двигаться. Поэтому спокойно занялись спасением второго. А когда второго вытащили на поверхность, оказалось что первый умер. Как же наш врач убивался, как же корил себя. Оказывается, ему нужно  было сделать стимулирующий укол на всякий случай. Он ночь провел в жутком напряжении, а тут сразу расслабился. И сердце остановилось. Как важно не расслабляться. Сохранять волю к жизни.
В тот сезон в лагере случилось еще одно «ЧП» . В лагерь приехал студент-дипломник архитектурного отделения  факультета ПГС ( Промышленно-гражданского строительства) Харьковского политехнического института. К сожалению, я запамятовал его фамилию. Давно это было. Когда он вышел на диплом, в Харькове объявили конкурс на лучший проект  Моста  через какую-то большую реку в окрестностях города, и он решил принять участие в этом конкурсе.  Ну а пока суть да дело, , пока высокое жюри выбирает лучший проект из представленных на конкурс, он решил смотаться в Альп-лагерь. Благо ему оставалась одна вершина, чтобы закрыть программу мастера спорта. Одна вершина, но какая, высшей категории трудности. И во время штурма этой вершины с ним случилась беда. Он сорвался, и в результате – перелом позвоночника. Когда он лежал в госпитале в Нальчике, пришло сообщение, что его проект моста  выиграл конкурс и получил первую премию. И тогда он приказал срочно переправить его в Харьков. Врачи были категорически против. Он не транспортабельный больной. И любая транспортировка сокращает шансы на жизнь до минимума. И несмотря на это, он отправился в Харьков, хотя в этом случае самый оптимистичный прогноз – месяц жизни, не более. В Харькове друзья соорудили для него над его койкой чертежную доску. Руки у него работали, ноги были неподвижны. И больничная палата превратилась в производственный кабинет. И работа закипела. Здесь постоянно толкались люди. Споры не утихали с утра до поздней ночи. Прошел месяц – он продолжал не только жить, но и активно работать. Прошел второй, третий. Медицинские светила удивлялись, откуда силы берутся у этого обреченного на смерть человека.. Он жил и работал наперекор всем мыслимым и немыслимым законам медицинской науки. Так продолжалось девять месяцев. Наконец  все рабочие чертежи были закончены, привязаны к местности и приняты к производству.  Он расписался на последнем листе. С удовлетворением вздохнул. Сказал: «ну, теперь можно расслабиться – и умер. Он заставил себя жить столько, сколько нужно было для выполнения работы всей его жизни. И умер с чувством выполненного долга.
Мне говорили, что мост в Харькове носит его имя. Так ли это? Не знаю. Не был я в городе этого удивительного человека. Но я его видел при жизни. И помню. 

82.  С Л У Ч А Й
Вот уже много веков умные люди спорят о роли личности в истории. Лев Толстой посвятил целую эпопею «Войну и мир» чтобы доказать, что  исторические процессы идут своим чередом, независимо от роли личности. Но ХХ век доказал, что это не так. Дьявольские личности: Ленин, Сталин, Гитлер, Муссолини, Мао, Полпот  определили этот век, как самый зловещий в истории человечества.  Даже нашествие варваров и полчищ Чингисхана  - детские шалости по сравнению с тем, что сотворили эти дьяволы в облике человеческом.
Где-то в середине 70-х годов прошлого столетия я был в командировке в Тбилиси. И у кого-то в гостях у тамошних наших коллег я увидел самиздатовское издание дневников грузинского поэта, писателя и общественного деятеля Ильи Чавчавадзе. В то время недостаток информации восполняли самиздат и тамиздат.  И вот мой гостеприимный хозяин обратил мое внимание на две записи в дневнике, кажется за 1903 год.  Первая запись сообщала о том, что к мэтру грузинской литературы пришел молодой человек, некий Джугашвили и принес тетрадку стихов на отзыв.  И еще одна запись в дневнике спустя некоторое время.: «Снова пришел этот Джугашвили. Я ему сообщил, что стихи его очень слабые, беспомощные.. Он попросил меня высказать свои замечания, чтобы над ними поработать, исправить ошибки, улучшить.. Я ему сказал, что стихи исправить невозможно. Или это стихи, или рифмоплетство.   Я посоветовал ему бросить это  бесплодное занятие и заняться чем-нибудь другим. Ну, хотя бы, политикой.
Юный Джугашвили последовал совету мэтра.  Мы все хорошо знаем, чем это кончилось.  Вот вам и роль случая в истории.

83.  РЕКЛАМНАЯ АКЦИЯ.
Недавно Российское телевидение в течение года с большой помпой и коммерческим размахом проводило рекламную акцию ( иначе это не назовешь)  бренда Россия. Каждый вечер мелькал на экране короткий назидательный сюжет о России в разных вариантах. Очевидно, руководители одноименного телеканала  пытались сформировать у телезрителей образ России. Но получилась реклама не образа, а бренда. Как в том анекдоте: собираю швейную машинку, а все время почему-то получается пулемет.
По этому поводу я вспоминаю один из последних выпусков  на РТР моей телепрограммы «АВОСЬ». Название программы было выбрано не случайно. Ежели отбросить мягкий знак и читать это слово в обратном порядке, то оно читается как «сова». Вот такие метаморфозы демонстрирует наш русский язык. Русское Авось – символ легкомыслия, содержит в себе слово сова – символ мудрости. Так вот, в середине 90-х годов я провел в этой программе в течение одного дня опрос среди телезрителей: «Что для них значит слово РОССИЯ, которое   не так давно сменило СССР?» Ответов получили много.  Запомнилось одно. «Россия – сплошная нищета и солидные счета в оффшорных зонах. За этот ответ проголосовало 95% телезрителей программы «АВОСЬ».

84.   ПОВИВАЛЬНАЯ БАБКА ШТИРЛИЦА.
В канун дня Победы 2009 года по II телеканалу показали  раскрашенный вариант фильма «17 мгновений весны». Странное ощущение. Исчез покров тайны всего происходящего. Исчез черно-белый мир зимы и ранней весны 45-го года. .
Но речь не об этом. Как и весь советский народ, я этот культовый фильм смотрел много-много раз. Так называемую таинственную магию кино создают такие вот фильмы. Это удивительно, но во время каждого просмотра я в нем открываю для себя что-то новое. В этот раз я обратил внимание на некоторые реплики Штирлица, типа: «Да чтоб я сдох!», когда он пытался отвязаться от проститутки в швейцарском кафе.  Или «Да что вы меня разводите, как в старом польском преферансе!» во время разговора в поезде с генералом вермахта. Где-то я их уже слышал. Не в кино, а в реальной жизни. И если в устах Штирлица они звучат немотивированно, имеют такое же отношение к его личности, как корове седло; то в устах того человека, который их изрекал когда-то, давным давно, они звучали вполне естественно. Я долго пытался вспомнить, где это было, и кто это был?  Он, как тень отца Гамлета, бесплотно и беспокойно парил в глубинах памяти, сидел, как заноза и настырным «сверчком стучал в виске»; и, наконец, он все-таки выбрался на поверхность из неимоверных глубин  и наслоений времени. Точно. Это было у Большого театра.
Первый раз я пришел туда 9 мая 1065 года, к двадцатилетию Победы. Я был совершенно потрясен. Как будто бы попал в другой мир. Фрагмент этого великого фронтового братства, к счастью,  можно увидеть в фильме Марлена Хуциева «Застава Ильича» С тех пор я каждый год 9 мая приходил к ступеням Большого театра. Здесь я впитывал в себя  эту великую атмосферу радости и боли.   Затем я надолго уехал из Москвы, и, когда снова  пришел к Большому театру 9 мая 1977 года, я вдруг с горечью ощутил разрушительный бег времени. Время буквально выкосило добрую часть великой и трагической эпохи. Этих удивительных представителей великого фронтового братства заметно поубавилось. И с каждым годом их становилось все меньше и меньше.
9 мая 1985 года, в сорокалетие  Победы мы снимали там эпизод к очередному спектаклю моего телевизионного политического театра. В этот раз  особенно бросались в глаза  одиноко стоящие ветераны, которые держали в руках самодельные плакаты с названиями полков, дивизий, армий, фронтов.
Закончилась съемка, я отпустил группу, и, как всегда, по закону бутерброда, самое интересное ждало меня после этого. Так часто бывает, что самое интересное начинается тогда, когда заканчивается съемка. Это, увы, подлые издержки нашей профессии.
Мне не хотелось уходить с этого святого места, и я решил побродить между ветеранами, послушать их реплики, разговоры… И вдруг кто-то хлопнул меня по плечу.
- Привет, старик!
. Обернулся – Саша Забаркин( Если мне память  только не изменяет. По-моему, это был он.) . Я о нем уже писал. Мы вместе учились на одном факультете, только на разных курсах, одно время даже работали в одной редакции. Он  был у Большого  театра со своими бывшими однокурсниками, а в то  время – сотрудниками ТАССа. С ними  был, судя по всему, один из ветеранов. Он по возрасту выделялся из всей этой сравнительно молодой компании. И в то же время,  у меня даже язык не поворачивается сказать, что это был старик. Нет.  Стройный элегантный мужчина  Бывают такие люди, без возраста, ну как Грегори Пек, и шляпа такая же, изящная, элегантная. Пожалуй, возраст выдавало лишь обилие благородного серебра в прическе, когда-то, очевидно, черной, как смоль. Саша представил его.
- Знакомься, наш общий друг, Ян Черняк, в прошлом боец невидимого фронта, а ныне скромный труженик Телеграфного Агентства Советского Союза. 
Его приятель с абсолютно каменным выражением лица изрек:
- Мой юный друг ( а юному другу в то время было, пожалуй, уже за сорок), ты забыл святую заповедь войны: «Болтун – находка для шпиона.»
Саша, который никогда за словом в карман не лез, тут же отпарировал:
- Ян, дорогой, а ты забыл, что это моя профессия. Я могу повторить, чуть-чуть перефразируя известного тебе оперного или опереточного  персонажа: Я освещаю, то есть разбалтываю все. И в этом суть моя.» Или я неправ?
-  Прав, - и слабая улыбка осветила лицо моего нового знакомого. – Ты, таки, прав, чтоб я сдох!
В устах Штирлица эта реплика прозвучала неожиданно для его сверхположительного образа. А в устах Яна Черняка в сопровождении его легкой ироничной улыбки, и подчеркнутого южнорусского акцента с одесским привкусом, она звучала естественно и очаровательно. Этакая натуральная смесь лексики маркиза Де Рибаса и биндюжников с Малой Арнаутской
А потом мы сидели на летней террасе какой-то маленькой кооперативной кафушки. Они тогда только-только стали появляться на улицах и скверах Москвы. Мы с Сашей и его друзьями пили водку из подарочной солдатской фляжки, а его друг маленькими стопочками цедил коньяк из своей плоской аристократической фляжки. Видно я с изумлением смотрел на этот разнобой. Потому что Саша, перехватив мой взгляд, изрек:
- Ты не смотри на него так. Наш друг водку не употребляет. Он, как сэр Уинстон Черчилль, предпочитает старый, добрый, выдержанный армянский коньяк.
Узнаете Штирлица.   Саша все подкалывал своего друга.
- Старик, если бы ты знал, - сказал он, обращаясь ко мне, -   кто с нами рядом сидит, ты бы сдох от зависти ко мне.
Его приятелю, как видно, все это изрядно надоело.
- Да что ты меня разводишь, как в старом польском преферансе! – Узнаете реплику?  Чем больше он прикладывался к стопочке с коньяком, тем более смачными и колоритными были его реплики. К сожалению, я запомнил только эти. Потому что они потом прозвучали для меня в устах Штирлица.
А потом как-то мы встретились с Сашей в баре Дома журналистов. Я его спросил, как поживает его приятель Ян Черняк.
- А, задело! – ответил мой университетский друг. То-то же. Кстати, он работает переводчиком в ТАССе. В совершенстве знает семь европейских языков и все диалекты немецкого. Он,  как Штирлиц,  может отличить в разговоре саксонца от баварца.
Опять Штирлиц. Я ему сказал, что это какое-то наваждение. Черняк и Штирлиц совсем перепутались в моем воображении.
- Не мудрено, - ответил мой собеседник. – Ян Черняк, можно сказать, повивальная бабка Штирлица.
И Саша по секрету, ну по очень большому секрету рассказал мне удивительную историю своего сослуживца.   По его словам, Черняк – совершенно уникальная личность.   Он (Черняк) обладал необычной памятью.  Он с первого прочтения запоминал до десяти страниц текста на любом из 7 языков, которыми он владел в совершенстве. Он с одного взгляда запоминал расположение семидесяти предметов в помещении. Телепат, способный в некоторых случаях читать чужие мысли, он подчас с высокой точностью разгадывал намерения собеседника». И еще:  внешне невзрачный и безнациональный, он был очень сильным и ловким, а также нетитулованным мастером рукопашного боя.
Вот такой это был человек. Он родился в далеком 1909 года на Буковине, входившей тогда в состав Австро-Венгрии, в семье небогатого торговца. Родители пропали без вести во время Первой мировой войны, и мальчик воспитывался в сиротском приюте.
В 20 лет он выехал в Веймарскую Германию, и там поступил в Берлинский политехнический колледж.  В июне 1930 года в одном из берлинских кафе он встретился с сотрудником Разведывательного управления РККА . Вербовать то ли немца, то ли румына, то ли поляка не пришлось. Он сам искал связь с советской разведкой, потому что считал, что только Россия может остановить все более наглеющий фашизм. И за короткое время он создал строго законспирированную группу «Крона». Это действительно была никому не заметная пышная крона, корни которой уходили в Россию.   Его агентура, состояла из местных кадров, имевших безупречную репутацию и находившихся на важных должностях в Рейхе. в том числе в Вермахте,      Гестапо  и Абвере (военная разведка), а один – непосредственно в Ставке фюрера.
Люди моего поколения хорошо помнят фильм «Девушка моей мечты» со знаменитой Марикой Рёк в главной роли. Этот фильм, в котором в заглавной роли сыграла прима Третьего Рейха венгерского происхождения, помногу раз вынужден был смотреть ожидавший связника советский киноразведчик Штирлиц. Так вот, судя по всему, это я уже узнал потом из других источников, Марика Рёкк принадлежала к разведывательной группе Яна Черняка, он-то и завербовал актрису еще в 1937 году. Любимица министра пропаганды Геббельса, она добывала сведения исключительной важности.
Это  была самая законспирированная сеть из всех, существовавших в Рейхе.  Никто  из участников этой группы не знал друг друга. Провал одного не влиял на работу всей сети. Но за 16 лет ни одного провала. Недаром Ян Черняк сравнивал работу резидента с игрой очень талантливого шахматиста. Он просчитывал свою партию на 10 - 20 ходов вперед. Ищейки гестапо перехватывали донесения Черняка. Но самые лучшие специалисты-дешифровальщики годами бились над тайной шифровок, но так и не смогли подобрать ключ к   этой информации. А она дорогого стоила. Уже 1 января 1941 года он передает в центр информацию о плане «Барбаросса» Во время войны он умудрялся передавать в центр технические данные о новом танке «Тигр», самоходном орудии «Фердинанд» и новой  модификации «Мессершмита».  Вовремя посланные им донесения о летних кампаниях Вермахта 1942 – 1943 годов сберегли жизни сотен тысяч советских солдат. А экономический эффект информации о новых образцах боевой техники, по подсчетам специалистов, позволил сэкономить стране сотни миллионов долларов.
        И вот этот гений шпионажа  жил в малогабаритной двушке в спальном районе Москвы  и получал жалкую пенсию, так как  у него не было воинского звания.  Он считался вольнонаемным рядовым сотрудником ГРУ, и пенсия была соответствующая., то есть, минимальная. Когда его самые близкие друзья сочувствовали ему, он говорил: «Спасибо, что хоть не отправили в места не столь отдаленные и не расстреляли. С другими защитниками Отечества поступили еще хуже.»  Но он никогда не жалел о выбранном пути., потому что внес свою весомую лепту в разгром фашистской гадины, как он считал, своего личного смертельного врага. Он всегда говорил, что он счастлив, что в самом начале жизненного пути   принял единственно верное решение. Но, конечно, он рассчитывал хоть на какую-то благодарность. И капля горечи в глубине души была.
Но самое любопытное в рассказе Саши Забаркина меня ждало впереди. По заданию руководства ГРУ он встречался с писателем Юлианом Семеновым, когда тот работал над романом о Штирлице. Ян Петрович весьма подробно его знакомил с атмосферой и порядками гитлеровского Рейха, и особенно в верхних эшелонах власти. Впоследствии сам Ян Петрович считал коллизии «Семнадцати мгновений весны» абсолютно фантастичными и шутя называл себя повивальной бабкой Штирлица.
Рассказ этот тогда произвел на меня огромное впечатление. Я , что называется, с ходу завелся.
- Вот о ком надо снимать фильм.
- И не думай. - Охладил мой пыл  Александр. -  В ближайшие 50 лет  тебе не дадут этого сделать.
Мой друг ошибся на сорок лет.  Много лет спустя , уже из других источников я узнал, что  в 1995 году указом Президента РФ Яну Петровичу Черняку было присвоено звание Героя России.   Золотую Звезду ему вручали
начальник Генерального штаба Михаил Колесников и начальник военной разведки Федор Ладыгин. 9 февраля 1995 года в больничной палате незадолго до его смерти.  Когда высокопоставленные представители президента покинули палату, Ян Петрович и здесь не удержался от  шутки:
- Вот видишь Тамара, - сказал он обращаясь к жене, к своей боевой подруге, тоже прошедшей всю войну от Москвы до Берлина , - награда все-таки нашла Героя. Хорошо, что не посмертно.
Это была его последняя (горькая)  шутка. Ему было тогда 86 лет.  И так и ушел из жизни безвестным бойцом невидимого фронта. Он целиком растворился в Штирлице и в общей  Победе.
Как хочется вытащить его из общего  раствора, выкристаллизовать этот образ незаурядной, колоритной, героической личности, наполнить его плотью и кровью. Чтобы он гордо вышел на весь экран, подмигнул зрителю и сказал:
- Да,  это я, Ян Черняк. Не верите? Да ей богу, чтоб я так жил. Хотите верьте, хотите нет.  Я вовсе не собираюсь вас разводить, как в старом польском преферансе.

85    ЖИТЕЛЬ  БЛУЖДАЮЩЕЙ  ПЛАНЕТЫ
В основу фильма «Уроки  Чернобыля» я положил новеллу о героизме ликвидатора Николая Кузнецова. Его отец, Герой Советского Союза, выдающийся советский флотоводец Николай Кузнецов в 1941 году в нарушение приказа Сталина подготовил флот к отражению атаки потенциального   противника. И 22 июня 1941 года только эскадры флота на всех морях дали достойный отпор агрессору.  Для советских моряков война не стала неожиданностью, она их не застала врасплох.
Николай Николаевич Кузнецов, главный инженер Курчатовского института, оказался достойным сыном своего отца. Чернобыльская катастрофа не застала его врасплох, не грянула, как гром среди ясного неба.  26 апреля 1986 года в первый же день трагедии  он уже вылетел на место катастрофы. Он хотел взять с собой двух штатных кинооператоров. Но они отказались лететь в это пекло.
-  Ну, что ж, - сказал он, - им еще детей рожать.
И взял с собой, кроме необходимых физических приборов кинокамеру с большим запасом пленки. И по ходу работы он овладел профессией кинооператора. Он понимал, что это так же необходимо, как и борьба с радиацией. Сейчас его съемки, сделанные еще в горящем и дымящемся реакторе – бесценное сокровище для специалистов  атомной энергетики.
В интервью для фильма его жена говорит, что некоторые коллеги Николая Кузнецова стали олигархами. И как-то она его спросила, не завидует ли он своим более удачливым друзьям.
- Нет. – Ответил он. – Это их нравственный Чернобыль. Они саморазрушились, как личности. Личность кончилась. Остался один денежный мешок. «Люди гибнут за металл». Завидовать здесь нечему Как можно завидовать руинам личности? Можно только посочувствовать, если это действительно была личность, а не видимость. А если видимость, то тоже завидовать нечему.  Как можно завидовать марсианам? Это  существа с другой планеты.
Его героизм Родина не оценила по достоинству, как и многих именитых и безымянных героев. Увы, для них  не нашлось своего писателя Смирнова. . Впрочем, он не комплексовал по этому поводу. Думаю, он вполне мог бы повторить слова одного из советских поэтов  времен Великой войны: «Нам не до ордена. Была бы Родина»
Как тут не вспомнить еще одну реплику, очень похожего на Кузнецова героя «Ночного полета» Антуана де Сент Экзюпери.
- Нет, ты не житель блуждающей планеты. – Обратился Он мысленно к впереди сидящему бухгалтеру в вагоне поезда идущего в Тулузу. - Ты – тулузский мещанин.
Вот такие люди встречаются на планете Земля. И пока Они есть, Она еще вертится.

86.    ЗАУРЯДНАЯ  ИСТОРИЯ.
Память – удивительная вещь. То поглощает в своих глубинах целые года и десятилетия. А иногда сами по себе всплывают на поверхность
обрывки, фраз, реплик, кстати и не кстати.  Вчера, 22 мая 2009 года показали по «телеку» покушения на инкассаторов. Сразу два в один день. И в памяти всплыла реплика, очевидно, любителя оперы: «Люди гибнут за металл»», а потом – и само событие. Это случилось во времена поздней перестройки, которая затем перешла в перестрелку. Стреляли тогда средь бела дня, как, впрочем, и сейчас.
Мы уже возвращались со съемки по Сущевке в Останкино. Как вдруг попали в пробку. Одну полосу перегородил лимузин, вернее то, что от него осталось. Он был весь прошит автоматной очередью. Рядом в малиновой луже крови валялся мужик в малиновом пиджаке, очевидно владелец этого уже бывшего серебристого чуда. А чуть в сторонке – автомат Калашникова.. Он свое дело сделан и был выброшен за ненадобностью.. До сих пор не могу понять, зачем киллеры оставляют на месте преступления немых свидетелей своего черного дела, как некий автограф, подпись под приговором.
Вокруг, как всегда, - толпа зевак. Вот там-то и прозвучала реплика, которая  всплыла в памяти спустя два десятка лет:
- Люди гибнут за металл.
И рядом стоящая женщина откликнулась.
- Совести у них нет.
- Зато есть автомат Калашникова, - возразил любитель оперы.

87.  ТО ЛИ СЕЯТЬ, ТО ЛИ САЖАТЬ.
Давным давно, в самый разгар перестройки и антиалкогольной кампании снимали    мы 1 мая жанровые сцены в нашу сатирическую программу «И в шутку, и всерьез»
По случаю праздника в продуктовые магазины «выбросили» водку и пиво. И тут же в них выстроились длинные очереди с лозунгами, транспарантами и портретами советских вождей, этакое красочное и пестрое продолжение праздничного шествия по Красной Площади.  Один мужичок стоял сразу с двумя портретами Горбачева. Причем смотрели эти портретные лики генсека в разные стороны, как двуглавые орлы на старом российском гербе. Это была самая красочная очередь за праздничным допингом.  В этот день мы много любопытного и смешного наснимали. И уже возвращались в Останкино с богатым уловом, когда на одной из открытых по случаю праздника пивных площадок нашего мужичка из праздничной очереди с теми же двумя портретами Горбачева. То ли он их во время не сдал  организаторам праздничного шествия, то ли не желал с ними расставаться в столь торжественный день.
Он стоял у круглого столика на высокой ножке.  Перед ним – прислоненные к столу портреты Горбачева. Они продолжали смотреть в разные стороны.  Перед портретами стояло по кружке пива, и он отпивал то с одно кружки, то с другой. Я подошел к нему и спросил, что означает сей ритуал.
- Понимаешь, друг ситцевый, - ответил уже хорошо повеселевший демонстрант, выпить то я выпил за солидарность мирового пролетарьята, а поговорить…
- И о чем же ты с ними разговариваешь, - поинтересовался я
- С Горбачевыми, что ли?
- Ну да. И почему с двумя?
- Так ить, - стал он мне объяснять, - у Михал Сергеевича два диплома: один сельскохозяйственный, второй – юридический. И вот сичас, когда все его реформы буксують, я так полагаю, он глядить на свои два диплома, как вот я сейчас на него, и спрашиваеть:: «Не знаю, с чего начать, то ли сеять, то ли сажать…»
- А что бы ты ему  посоветовал? – Спросил я. Уже изрядно повеселевшего демонстранта.
- А ему и говорю, что ежели по мне, так лучше сеять. Глядишь, может что и взойдет и вырастет даже.
Очевидно, и Генсек так решил. Только взошло и выросло черт знает что. Чертополох какой-то.

88 (111)   МОЯ  ЕВРЕЙСКАЯ  МАМА
Я вырос в русской среде. Россия – моя родина. Русская культура впиталась в мою плоть и кровь. Но рядом со мной была моя  Мама,  Сарра  Исаковна   Ройтман, которая никогда не давала мне забывать о моем еврействе. Это благодаря  ей мы не разделили судьбу узников днепропетровского  гетто.
15 августа 1941 года  я и мой старший брат вместе с матерью поехали на свидание к отцу  в военные лагеря . Этот день запомнился мне на всю жизнь. Отец держал меня на руках и угощал большими спелыми абрикосами. И в тот день он взял с матери клятву, что на следующий день она оставляет дом и весь скарб, берет детей и ручную кладь, и садится в  поезд, который увозил на восток жен и детей военнослужащих. Последние слова его были:  «Спасай детей!»    Больше мы отца не видели. А уже 15 августа Днепропетровск  был захвачен солдатами вермахта.
Мои родители были первыми целинниками. В 1930-м году они по путевке комсомола  приехали в  Таврию  поднимать таврическую целину.  И за несколько лет превратили  этот кусочек дикой степи в цветущий сад. Наше село Калиновка утопало в садах и виноградниках. А  колхоз с символическим названием  «Трудовик» стал первым на Украине еврейским колхозом-миллионером.  . Я до сих пор помню слова их колхозного гимна, который мама напевала мне в детстве перед сном.
«Ой- вэй, идн, ой, нарунем,
Шпайцей ун афылэ пунэм.
Нор баарбэтн ди эрд …»
В переводе с идиша на русский, это примерно звучит так:  « Ой, евреи, не будьте дураками. Нам наплевать на тех, кто не верит, что мы можем обрабатывать землю…»
И, действительно, за несколько лет они создали маленький рай на земле. После войны я еще застал остатки былой роскоши: школу из красного кирпича под зеленой крышей,  сады и виноградники, пруды. Людей, которые украшали этот клочок бескрайней степи своим трудом, увы, не застал Они все остались в этой негостеприимной земле. Осталась только песня  и остатки былой роскоши.
 Прошло более 70 лет, а слова  и мелодию этой задорной песенки я помню до сих пор.
После этой песенки мне снились прекрасные сны. Они и помогли выжить в голодные, суровые послевоенные годы.  Нет!  Еще и мама с ее неистребимым еврейским оптимизмом. Она часто мне повторяла: «Сыночек, потерпи. Будет и на нашей улице праздник.»  Но все это на сочном идишском диалекте.  Штетл сидел в ней до гробовой доски. Как жаль, что я не записывал за ней ее сочные идишские байки и прибаутки.
Она выполнила клятву, данную отцу. Она спасла нас. И Господь дал ей еще возможность гордиться своими сыновьями. Мой старший брат Илья стал заслуженным металлургом Украины.  А по моему поводу она говорила: «Я не какая-то там  зашморганная старуха. У меня, между прочим, сын – рэжиссор высшэй  катэгории на самом что ни на есть Центральном тэлевидении.». 
Она вырастила наших внуков. А моей жене,  коренной  сибирячке, она говорила незадолго до ухода: «Людочка, укрой меня своим добрым сердцем.»  Надо же! Какие слова нашла, чтобы выразить свою любовь.
89.    МЕДВЕЖЬИ  СТРАСТИ
В 60 – 70-х годах прошлого столетия  была очень популярна песня о журналистах, где были такие строки: «Трое суток шагать, трое суток не спать  ради нескольких строчек в газете…»  Мы ее чуть-чуть переделали, и припев пели так: «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких метров в кассете…»
Однажды эти строчки реализовались самым причудливым и фантастическим образом..
В начале 70-х годов в Алма-Ате был очень популярен  студенческий вокально- инструментальный  ансамбль  «Дос  Мукасан». Его создали студенты алма-атинского горно-металлургического института.  Руководителя ансамбля звали Досым. Отсюда Дос. А вторая часть названия – из начальных букв фамилий участников. Вот и получилось такое причудливое название. Ансамбль был суперпопулярен среди алма-атинской молодежи и студентов. И мы часто использовали его в наших молодежных развлекательных и музыкальных программах.
В 1973 году я решил снять фильм-концерт об этом ансамбле. Хотелось, чтобы ребята и их песни остались в памяти народной. Тогда еще не было понятие видеоклиппа. Но  на самом деле, мы снимали каждую песню, как маленький фильм, исходя из ее содержания. Видеозаписи еще не было, и снимали концерт на кинопленку. Вся эта музыкальная программа должна была состоять  из шести-семи песен . А между ними съемки   участников ансамбля, их рассказы о том, как создавался ансамбль, о творческой атмосфере в группе, о их студенческой жизни, о том, как рождаются песни.
Начали снимать осенью. А осень в Алма-Ате – удивительное время года. Она «окрашивает город колдовским каким-то цветом.» Весь город и его окрестности в каком-то ярком желто-оранжевом листопаде. Съемки продолжались и зимой, когда весь город, его улицы и площади покрываются сказочным покрывалом белого, сверкающего, пушистого снега.
Последнюю песню мы снимали в разгар лета, во второй половине июля в горах, когда созрела малина. Это была песня о любви, и каким-то образом связана с ягодой-малиной. И снимали мы ее в зарослях малины на склонах одного из хребтов Заилийского   Алатау. А малина в горах совершенно потрясающая. Большие яркие сочные гроздья свисают с ветвей кустарника и сверкают на солнце. Осталось снять последний эпизод последней песни. Раздвигаются ветви малины и герой песни после долгих поисков в этом проеме видит лицо любимой девушки в венке из таких ярких и спелых ягод.  Снимать этот эпизод решили синхронно, чтобы записать звуки окружающей природы: шум ветра в ветвях, щебет птиц, звон цикад и т.д. И поэтому всю группу оставили внизу.. На склон поднялись только я, оператор Булат Саяков, молоденький парнишка, его ассистент и героиня песни. Нашли хороший малинник, поставили камеру на штатив, проверили освещение, экспозицию. Героине  предложили обойти заросли с той стороны, предварительно указав, где нужно раздвигать ветки. Булат  разрешил ассистенту снять этот заключительный эпизод. И, чтобы не нарушать окружающей звуковой гармонии, мы с Булатом стали спускаться вниз. Не успели отойти и 50 метров, как раздался жуткий женский визг: «О-о-о-о-о-о-!» В ответ  разорвал тишину мужской вопль: «А-а-а-а-а-а!» И все человеческие визги и вопли перекрыл нечеловеческий  иерихонский бас: «У-у-у-у-у-!» И все это возвратилось горным эхом каким-то кошмарным звуком: «О-о-А-а-У-у…»
Мы с Булатом бросились вверх,  и нас чуть не сбил с ног, мчавшийся невесть куда ассистент оператора с совершенно безумными глазами.  Героиню мы нашли в зарослях малины в глубоком обмороке. Хорошо, что на случай последнего кадра была припасена у нас бутылка с коньяком. Мы  кое-как привели в чувство нашу героиню. С их сбивчивых рассказов мы ничего не могли понять. Но  тут мы увидели у помятого кустарника довольно солидную еще дымящуюся кучу медвежьего помета, и кучки чуть поменьше уходили в заросли. Так наглядно мы убедились, что такое медвежья болезнь. Бедный Мишка. Решил полакомиться малинкой. И  надо же было ему угодить прямо под объектив кинокамеры. Она, кстати, продолжала работать. Словом, все участники,  вольные и невольные, последнего эпизода перепугались насмерть. Но самое страшное нас ждало еще впереди. Я уже предполагал, что может быть, и поэтому сам следил за процессом проявки пленки. Как только последний метр вышел из проявочной машины, я взял эту взрывоопасную бобышку и, не заходя в ОТК, отправился в монтажную.  На всякий случай, мы с Булатом закрыли дверь на ключ, чтобы, не дай  Бог, никто ненароком не вошел. Мы ждали, что кинокамера могла запечатлеть что-то невероятное.   Но такого ужаса мы не ожидали. От увиденного у нас волосы встали дыбом и тело покрылось холодным потом. На экране  -  огромная окровавленная медвежья пасть, и яркая густая кровь из разверстой медвежьей пасти медленно огромными каплями стекала  вниз. И все это сопровождалось жутким чудовищным рыком. Такого кошмара я не видел ни в одном фильме ужаса, ни в одном триллере. Мы-то понимали, что это не кровь, а малиновый сок, и все равно было жутко. Когда первая волна ужаса прошла, у нас с Булатом одновременно забрезжила в мозгу одна и та же мысль.
- А что! – Сказал Булат.
- А что! – Как эхо, повторил я.
Мы подумали об одном и том же. Хорошо бы этот кадр оставить в фильме. Но это был 1973-й год, а не 2009-й, когда таким кадром никого не удивишь. Тогда нравственность телезрителей блюли строго. За такой кадр можно было поплатиться карьерой. Запросто, как раз плюнуть. Но искушение было столь велико. Мы понимали, что такой кадр Судьба посылает раз в жизни и не использовать его – преступление перед самим собой, а ежели использовать, то можно и головы не сносить.
А! Семь бед – один ответ!  Мы встретились с Досымом и с его помощью вставили в сюжет песни один эпизод: якобы перед самым финалом герою песни сниться страшный сон. Но в реальной жизни все кончается хорошо. Все это держали в строжайшей тайне. Естественно, руководству сдавали фильм-концерт без этого эпизода. А в ночь перед эфиром я его вклеил. Благо в  благословенное время эфирный режим в провинциальных студиях соблюдался не очень строго.
Что творилось после эфира, описать невозможно. Телефоны разрывались у всех участников этого  события.  На меня понавесили столько собак, что я согнулся в три погибели под тяжестью собственной вины. Мне  припомнили все: и «Козла-провокатора», и «15 минут джаза»- «Музыкальный антракт в сумасшедшем доме» и прочие мои хулиганства в эфире. Закончилось все фельетоном в одной из газет под язвительным названием «Медвежьи страсти».
За такими фельетонами следовали, как правило, весьма серьезные оргвыводы. Но дуракам везет. Оргвыводы не последовали. Дело в том, что «Досмукасан» очень нравился Динмухамеду Ахметовичу Кунаеву, Первому секретарю ЦК Компартии Казахстана и члену Политбюро ЦК КПСС, между прочим. И он этот фильм-концерт смотрел. И когда к нему поступили все репрессивные документы, он сказал:
- Да ладно вам. Ну подумаешь, порезвились ребята, перегнули палку. Их малость занесло не в ту сторону.  Ну с кем в молодости не бывает. В целом то фильм хороший: яркий, сочный, жизнерадостный с хорошим национальным колоритом. Так что, простим им этот кошмарный сон. Да он и не много места в фильме занимает.
Так что и на этот раз беду пронесло. А медвежьи страсти остались.

90.   БОМБА  НЕ  ВЗОРВАЛАСЬ…
На рубеже 60-70-х годов прошлого столетия  по Центральному телевидению шла очень интересная музыкальная программа «Музыкальный университет культуры». Вела эту программу прямо из Большого зала консерватории  Рождественская ( если мне память не изменяет), красивая женщина, с красивым музыкальным голосом, очень романтичная особа. Это была одна из любимых моих программ.  И поэтому, когда я приехал в Алма-Ату в 1970 году, я предложил делать такую программу и здесь. Мне сказали: «Пожалуйста, готовь пилотную программу, и мы посмотрим. Если это будет интересно, почему бы нет. Делать пилот было не трудно. Дело в том, что в Алма-Ате при консерватории тоже существовал музыкальный Университет культуры. На него распространялись абонементы на весь год. В основном эти концерты посещали студенты, старшеклассники и пенсионеры. У меня тоже был абонемент, и я с большим удовольствием посещал эти лекции-концерты.
Итак, выдали мне на все про все 300м кинопленки. И 300м я достал на киностудии. Но все равно, этого хватало только на 20 минут. Но что делать, хотя бы музыкальную часть снять на кинопленку, а ведущего я решил пригласить в студию. ПТС была одна, и на всякие экспериментальные программы ее не давали.  Хорошо, что в последний момент я захватил с собой диктофон. Качество звука там было так себе, но слова разобрать можно. А этого достаточно для того, чтобы написать сценарий. И хорошо, что я это сделал. Благодаря  этому я смог все, что потом случилось расшифровать и записать почти дословно.  Для пилота я выбрал интересную тему.
«Эпоха романтизма в музыке.» 1-е отделение: Ранние фортепьянные пьесы Фредерика Шопена.  2-е отделение: Роберт Шуман.
На этот Зал заполнен до предела. Вел лекцию концерт сам исполнитель, профессор консерватории. Первое отделение уже заканчивалось. Все шло нормально. И в заключение первого отделения ведущий-исполнитель говорит:
-  И в заключение 1-го отделения послушайте «Вариации на тему Моцарта, опус 2, Фредерика Шопена.
Зал погружается в чарующие звуки этой фортепьянной пьесы. Лица, лица, лица: молодые и пожилые.. Но молодых лиц больше. И снова бурные аплодисменты.    Взволнованный, удовлетворенный приемом исполнитель говорит:
-  И, как мы уже договорились, я готов ответить на ваши вопросы. Есть вопросы? – Пауза.  Кто-то поднимает руку. - Пожалуйста, молодой человек.
Меня как-то сразу поразил весь облик этого молодого человека. Он, словно был не из нашего времени. Ни дать, ни взять, разночинец второй половины ХIХ  века: легкая небритость, распахнутый свободный ворот рубашки, из которого выглядывал шейный платок, небрежная прическа, тоже того времени. Изысканная русская речь.
 -  Я, собственно, как и все ваши слушатели и почитатели, могу сказать массу восторженных слов в Ваш адрес. Но, думаю, Вы не нуждаетесь в дешевых комплиментах.
На что ведущий позволил себе слегка съязвить.
-  В дешевых – нет. Так что вы хотите сказать, молодой человек?
 - Дело в том, что Шопен совсем иначе исполнял это произведение.
Ведущий отреагировал мгновенно. Сразу видна школа взаимодействия с аудиторией.
 -  Вот как. Интересно.  Пройдите, пожалуйста на сцену. - Началось легкое оживление в зале. Молодой человек прошел на сцену.-  Итак, слушаем вас, молодой человек.
Молодой человек сразу взял, что говорится, быка за рога.
-  В вашем исполнении, как впрочем, и многих выдающихся исполнителей, эта пьеса звучит несколько элегически с налетом светлой моцартовской грусти. Это уже стало традицией с течением времени. Время, как море гальку, как-то облизало Шопена.
Ведущий саркастически улыбнулся и решил сразить наповал этого нахала.
 -   Вы полагаете, что в исполнении Шопена эта пьеса звучала иначе?
-  Да.- Ответил молодой человек. -  Не так гладко и гармонично. Она звучала, как обнаженный нерв. Особенно поражали шопеновские  rubato. Эти, едва уловимые внутритактовые замедления и ускорения передавали всю сложность, изменчивость его романтической натуры.
Ведущий был весьма озадачен.
 -  Откуда вы все это знаете?
 -  Я присутствовал на одном из первых его концертов.
И тут ведущий очевидно понял, с кем он имеет дело. Такие шизофреники бывали и у нас на телевидении, прежде чем отправиться в психлечебницу. Поэтом ведущий иронически подмигнул залу, прежде чем продолжать этот странны й дилог.
 - Вот как? Интересно. - Оживление. Смех в зале. -  И где же это было?
Я почувствовал, что дело обретает любопытный поворот и приказал оператору не выключать кинокамеру, даже если придется пожертвовать вторым отделением. А разночинец, как ни в чем не бывало стал обстоятельно отвечать ведущему.
-  Весной 1829 года я по делам приехал в Варшаву на несколько дней. И мои польские друзья Титус Войцеховский и Ян Матушиньский пригласили меня на концерт их друга, выпускника Варшавской консерватории Фредерика Шопена. Это трудно было назвать концертом в общепринятом смысле этого слова. Он исполнял свои произведения в очень узком кругу, в гостинной ректора Варшавской консерватории Юзефа Эльснера. Эльснер представил его, как исключительное дарование, и даже, как музыкального гения. И там я впервые услышал эти Вариации на тему Моцарта. Все были потрясены. Правда,  после концерта, в беседе с моим приятелем, венским журналистом, Шопен, очевидно, в силу своей природной скромности, сказал: «У Эльснера даже величайший осел выучился бы.»
Ведущий был в шоке от такой необычной информации.
 -  Простите, когда это было?
 -  Весной 1829 года, - спокойно ответил Разночинец и уточнил, - то ли в конце апреля, то ли в начале мая.
И тут уж ведущий решил потешить публику.
 -  Надо же! Как вам удалось так хорошо сохраниться за без малого двести лет? - Смех в зале.
Разночинец немного замялся. Вопрос действительно звучал фантастически.
- Н-н-е знаю, право. Но, как видите, удалось.
Оживление и смех в зале усилились. Зал почувствовал клубничку. Раздались возгласы:
- Эй, приятель, поделись опытом, как сохранить бессмертие?
- А ты, случайно, не Шопен?
Разночинца начало скандала ничуть не обескуражило.
-  Нет. Я не Шопен. Я даже не принадлежал к близкому кругу его друзей. Но  эту пьесу я трижды слушал в его исполнении. Второй раз – 11 августа 1829 года – в Вене. Этот концерт запомнился восторженным возгласом Роберта Шумана: «Шапки долой, господа, перед вами гений!» И третий раз – 26 февраля 1832 года – в Париже. Но чаще всего я слушал  его в гостиных и салонах общих знакомых. Сев за рояль, Шопен обычно играл до изнеможения, и у нас не было сил его  остановить. Волнение, сжигавшее его, охватывало всех.
И тут ведущий решил завершить этот балаган завершающей кодой.
-  Вы так увлекательно и достоверно об этом говорите. Может быть, так же ярко и достоверно вы продемонстрируете нам, как звучали эти вариации в первоначальном авторском исполнении?
В зале уже всеобщий хохот. Такого цирка, такой клоунады никто не ожидал. Зал развеселился.
Возглас из зала:
-  Давай, приятель, не робей!
- Сбацай что-нибудь!  Знай наших!
А с Разночинца – как с гуся вода. Он спокойно и невозмутимо ответил:
 -  Как вам угодно, сударь. – Меня особенно поразило это ветхозаветное слово «сударь». -  Могу и продемонстрировать.
В зале – хохот. Возгласы: - Браво!  Бис! А он подходит к роялю. Садится. Замирает перед клавишами. Зал бурлит и хохочет, как в цирке на потешной клоунаде. И сквозь шум, визг, хохот, сквозь всю эту дьяволиаду зала пробиваются  божественные звуки. И постепенно это чудище смиряется и затихает. И над притихшим залом уже властвует Шопен, но какой-то неведомый и незнакомый. Яростные, почти дисгармоничные аккорды разрывают душу. Кажется, исполнитель собрал всю боль, накопившуюся в этом, далеко не лучшем из миров, и пригоршнями швыряет в зал. Такое впечатление бывает, когда усилиями реставратора  из-под обычной картины, сквозь вековые наслоения проступают яркие, бьющие по глазам краски древней  фрески. И заканчивает пьесу этот безумный исполнитель каким-то невероятным фортепьянным воплем, криком израненной души. Зал отвечает всеобщим эхом: - А-а-ах!... -  И эти дьявольские руки, из которых ушла вся энергия, бессильными плетями опускаются вниз. Мертвая тишина взрывается шквалом аплодисментов.
И тут ошеломленный и обескураженный ведущий произнес единственную , достойную моменту фразу.
-  Я могу только повторить реплику Роберта Шумана: «Шапки долой! Перед вами гений! И… великий мистификатор. То, что вы продемонстрировали – это чудо.
Но сумасшедший божественный разночинец, или мистификатор, продолжал гнуть свою линию.
-  Уважаемый маэстро, уважаемые дамы и господа! Поверьте мне. Я здесь ни при чем. Все восторги – к автору. Я только добросовестно передал первое авторское исполнение этой пьесы, свидетелем которого мне посчастливилось быть. Шопен впитал в себя всю радость и боль нашего бытия. В его душе пылало неугасимое пламя творчества. Поэтому и сгорел так рано. И только сгорая на костре его эмоций, можно донести до зрителя его произведения в первозданной чистоте. Спасибо. Я и так, кажется, злоупотребил вашим вниманием. -  И  уходит под бурные аплодисменты. Зал, стоя, провожает его.
Затем все бросились со своих мест вслед за ним. Я всеми силами пытался пробиться сквозь эту обезумевшую толпу. Наконец мне удалось пробиться в фойе. Но таинственный незнакомец исчез, словно растворился в пространстве. Я выскочил на улицу. Но и там его не было.
- Да ладно, не огорчайся, - утешал меня оператор. Сенсация у нас в кассете. Она взорвется в эфире, как бомба. Но самое страшное нас ждало впереди..
Кинопленка в кассете именно с этим эпизодом оказалась без изображения и без звука. Нет, не засвечена, а словно бы мы снимали этот эпизод с закрытым объективом. Ничего не зафиксировалось: ни изображение, ни звук. Хорошо, что был диктофон. Мне с большим трудом удалось расшифровать запись диктофона. Много посторонних шумов. И это все, что у меня осталось от того удивительного концерта. Хотите, верьте, хотите – нет.
Так что, увы, бомба не взорвалась. Сенсация не состоялась.


91.  РУССКАЯ  ЛОГИКА
Наша память живет по каким-то своим непостижимым для нашего разумения законам.. Иногда из своих глубин выбрасывает на поверхность сущие мелочи: какие-то отдельные слова, обрывки фраз, на которых лежит печать времени.  Так, вдруг всплыл в памяти один разговор  двадцатилетней давности.
В начале 90-х годов прошлого столетия для многих предприимчивых людей зажглась заря свободы. Предприниматели, большие и маленькие плодились, как грибы после дождя на унавоженной громкими обещаниями и лозунгами  российской почве. Но не тут-то было. Еще с большей скоростью стало плодиться и размножаться рассейское чиновничество. К примеру, в администрации Президента  всего Советского Союза  насчитывалось  около 1,5 тысяч человек. А уже при Ельцине вскоре после распада Союза, администрация Президента РФ разрослась до 5 тысяч человек. Страна стала в два раза меньше, а чиновников в Администрации – в три раза больше. Думаю, такой же процесс происходил и происходит в размерах страны. И облепили они,  как саранча молоденькие ростки рассейского предпринимательства. Как мне говорил один Ашукинский, из Московской области,  молодой  фермер, когда мы снимали его  птицеферму:
- От черного рэкета, то есть, от бандитов, еще можно откупиться, а красный рэкет, чиновник, пока всю кровь не высосет, не отстанет. И если бы он хотя бы был один, еще куда ни шло. Но ведь их много из самых разных контролирующих ведомств, жадные и беспощадные. Российского чиновника можно определить одной фразой Жванецкого: «Без меня вам не обойтись,  а со мной вообще ничего не получится.»
Я этому молодому, рано прозревшему фермеру и говорю:
- Ну оторви ты этих кровососов от своей молодецкой груди.
- Оторвать сложно, - ответил он, - а на хрен послать можно.
Вот она русская логика. В конце концов, послал он всех на хрен – и остался ни с чем. Зато свободен, как перекати-поле, и никого кормить, никому кланяться  не надо. Катись себе, куда ветер дует.

92     ТАК БУДЕМ ЖЕ К СВОИМ ДРУЗЬЯМ  ПРИСТРАСТНЫ…
В пору моей юности, полвека тому назад была очень популярна песня: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня? Самая нелепая ошибка – то, что ты уходишь от меня…». Она звучала со всех репродукторов, на каждой танцплощадке, в любом самом захудалом ресторане, на любых посиделках и застольях. Это был национальный шлягер. И я  никогда не думал, что она  может реализоваться в жизни     самым трагическим образом.               
Мишка  Мостовой рос на моих глазах. Они вместе с моим сыном ходили вместе в детский сад, затем вместе пошли в школу, вместе учились, шалили, играли в футбол, в хоккей. Это был удивительно добрый и веселый паренек, с неизменной улыбкой . Он всегда улыбался и радовался жизни. Где-то в седьмом классе родители купили ему фотоаппарат, и он увлекся фотографией. Купил себе фотоувеличитель, химикаты, фотобумагу, постоянно снимал . все, что окружало его в жизни, друзей,  братьев наших меньших. И чувствовалось, что глаз у него зоркий, он умел замечать необычное в обычном. Учился от так себе, ни шатко, ни валко. И поэтому после окончания школы он так и не решил, куда идти дальше учиться. И тогда я его устроил к нам  на телевидение, в цех спецосвещения осветителем. Я помнил о его увлечении фотографией и подумал, что профессия телеоператора может прийтись ему по душе. А начинается она с профессии осветителя. Без проникновения в тайну  света нет оператора. Мишка с головой ушел в эту новую область бытия: пропадал в студии, помогая маститым мастерам света,   с удовольствием ездил на выездные съемки. Но высшие учебные заведения, где готовили кино-телеоператоров по всей стране тогда были раз-два и обчелся: ВГИК, Ленинградский институт кино, театра и телевидения и Химкинский Институт культуры. И конкурсы там были сумасшедшие. В общем, в институт он не поступил и загремел в армию. А что такое армия, увы, всем известно: муштра, наряды вне очереди, дедовщина.  И там что-то в нем сломалось. Пришел из армии – на Шаболовке все рухнуло. Появились новые структуры, куда было не пробиться. Начались лихие девяностые. Мишка пробивался какими-то случайными заработками. Очевидно, в армии появилась привычка стрессы снимать крепкими напитками. А тут еще местное сомнительное окружение и понеслось по наклонной плоскости. Надо было что-то делать, надо было спасать человека. В это время в Останкино открылись двухгодичные платные курсы телевизионных работников разных специальностей. Я пришел к его родителям, сели мы все вместе за стол и стали сообща думу думать. Я говорю, так, мол, и так. Единственный выход  для Мишки – платные курсы телеоператоров. Стоят они, правда не дешево, но деваться некуда. Родители поскребли по всем сусекам. С горем пополам наскребли нужную сумму.  Мишка ухватился за эту идею, как за спасательный круг. Он представил на конкурс свои фотографии, которые делал, когда работал осветителем. Он любил работать со светом, и это у него не плохо получалось. И его приняли на курсы.
Перед этим у нас с ним состоялся очень серьезный судьбоносный разговор. Я ему говорю: «Миша, самый страшный враг оператора – водка.  Какой бы ты ни был талантливый оператор, руки начинают дрожать. А без крепких рук, как и без острого глаза – нет оператора.» И Мишка завязал. Он с головой ушел в новую для себя стихию. На лице снова появилась добрая лучезарная улыбка.  Взахлеб рассказывал мне о тех тайнах  профессии, которые ему открывались день за днем.  Практику он проходил на ТВЦ, и там обратили внимание на способного мальчишку. Но мест не было, и Мишка пошел на кабельное телевидение. Не отказывался ни от какой работы: от съемок до монтажа. Получал за свою работу какие-то крохи, но не отчаивался. Когда он там все освоил, ушел на внештатную работу на ТВЦ. Оператор по вызову. И дождался своей очереди. Его взяли в штат, пока с минимальным окладом. Но  он смотрел с улыбкой на материальные трудности жизни. Он упивался работой. Я смотрел его сюжеты в новостных программах. Они отличались свежестью изображения и точным взглядом на событие. Он умел найти ту единственную точку зрения, тот верный ракурс, которые раскрывали событие помимо текста репортера. Он с гордостью мне хвастался, что режиссеры выпуска любили работать с его материалами, потому что там ничего не надо было монтировать. Он снимал событие монтажно, точно по законам его драматургии.  Мишка брал одну творческую высоту за другой, и неизменная улыбка  не покидала его.
И, очевидно, наступил момент, когда ему показалось, что все, он утвердился в жизни, всего достиг и можно наконец расслабиться. В начале он расслаблялся понемножку, осторожно, на праздники, в выходные. Я сразу же обратил внимание на эти отступления от нормы
- Миша, ты что делаешь, - говорил я ему, - ты что забыл коварство этой расслабухи?  Она, как тот микроб, который входит капля по капле в душу и выходит боком.
- Да не беспокойтесь, Вилен Семенович, - благодушно улыбается Мишка, - все под контролем.
Ну что тут поделаешь?  Тридцатилетний мужик. Поздно воспитывать. А нагрузки, будь здоров, какие. Работа в хронике требует от оператора отменного здоровья.
А тут вдруг жуткая авария. . Он ехал на съемку по Тверской. И вдруг передние две машины, шедшие перед ним резко свернули: одна – влево, вторая – вправо. И перед ним оказалась стоящая посредине шоссе машина,  он ударил по тормозам, но уже ни остановиться, ни объехать не смог, и врезался в нее. Потом оказалось, что  в машине за рулем была женщина. И среди всеобщего потока и движения почему-то решила остановиться прямо посреди шоссе, чтобы свериться по навигатору. Вот приспичило ей именно в этой точке остановиться, чтобы проверить маршрут движения..  Михаил был в шоке. Он видел, как ее выносили на носилках из машины. Правда впоследствии оказалось, что она отделалась легким сотрясением мозга. Но он об этом не знал, и все время повторял, как заклинание, почему ее увезли на скорой, а не меня? Почему я остался цел, а не она?  Чем заглушить боль катастрофы? Ясно чем. И пошло, и поехало.
Одним словом, сердце не выдержало психологических и физических перегрузок. Он умер в 35 лет на ходу, умер прямо по рецепту одного в свое время известного советского поэта Грибачева. Он говорил, обращаясь к своему сердцу:
Бейся, сколько можешь биться.
И когда почуешь вдруг беду,
И тогда не смей проситься.
Лучше разрывайся на ходу..
Так и случилось. Ее Величество Судьба сбила его влет на самом пике карьеры. Хоронить его приехал весь коллектив операторского отдела и Людмила Михалева, телерепортер, которая часто с ним работала. Я обратился к ребятам, чтобы они присылали мне по электронной почте все, что они помнят примечательного в его работе. Я ведь не знал эту сторону его жизни. Первой откликнулась Люда Михалева.  Ее зарисовку я привожу в целости и сохранности, не изменив в ней ни единой строчки, ни единой запятой.
           Людмила   Михалева   
Это было в  командировке, в Курской области. Снимали мы в глухой деревне многодетную семью. Фишка была в  том, что отец тринадцати детей, из которых шестеро своих и семеро приемных, в прошлом военный летчик. Ушел из армии, о которой мечтал с  детства и уехал в деревню растить детей. Его жена, коренная москвичка, поменяла столичную прописку на курскую и ни разу об этом не пожалела. Абсолютно счастливая семья. И вот я начинаю брать интервью у самого старшего приемного ребёнка. 16-ти летний Вадим, выпускник музыкального училища. Задаю разные вопросы, но на всё ответ один: "Да, нет, не знаю.." Разговор не клеится. Ну, думаю, нет и нет. Там еще двенадцать детей. Другие более разговорчивые. Поговрила с остальными. Все нормально. Родители смущенно отводят меня в  сторону и рассказывают историю Вадима. В четырёхлетнем возрасте у него на глазах трактор в поле задавил отца, а через несколько лет он, придя со школы домой, наткнулся на труп матери. Когда его усыновили и привезли сюда, он перерезал всех кур и животных. Столько агрессии накопилось в нем за все эти годы. Я ужаснулась, но больше его тревожить не стала. И вот, когда камеру выключили, Мишка Мостовой неожиданно предлагает Вадиму сыграть на пианино в четыре руки. Мгновенно решают вопрос с репертуаром. Сначала - детский "кузнечик", а потом все круче и круче. Вадим преображался на глазах. В глазах появился озорной огонёк, настроение улучшилось. Кураж одним словом. Закончился концерт в четыре руки рок - роллом. И вдруг Вадима, как прорвало. Он начал рассказывать о своей жизни все, что знал, помнил и видел. Он говорил о людях, которых ненавидел и о тех, кого уже успел полюбить, живя в приемной семье. Можно было включить камеру. Но я не стала этого делать. Съемки сюжета закончились час назад. Того, что сняли мне было достаточно. Но Мишка сделал, конечно, большое дело. Он помог ему облегчить душу. Очень часто даже профессиональные психологи не могут сделать это. Думаю, что до этого момента пацан просто ни разу не говорил ни с кем так….
И закончить эту главу я хочу   вечно актуальными строками Беллы Ахмадулиной:
Так будемте  к своим друзьям пристрастны,
И будем верить, что они прекрасны.
Терять их горько. Бог не приведи!..



93.   СПАСАТЕЛЬ
Вдруг   всплыла в памяти фамилия Гусарский.. Август Гусарский был внештатным собкором Казахского телевидения в городе Шевченко  на полуострове Мангышлак. На Мангышлаке нет воды. Ни капли. И, когда стали строить на пустынном берегу Каспийского моря город нефтяников и газовиков , город-мечту Шевченко, надо было перво-наперво решить проблему воды. Поэтому срочно стали строить атомный опреснитель морской воды., благо урана в недрах Мангышлака  тоже хватает.
И Август Гусарский, единственный представитель  пишущей и снимающей братии, исправно информировал общественность  о героизме строителей опреснительного гиганта.  Когда опреснитель был готов,  посыпались награды. Не обошли и Августа, повесили на грудь орден «Знак Почета» Мы прилетели  туда делать репортаж о герое телевизионного фронта. Это было удивительное зрелище. В серой, пыльной, мертвой пустыне вдруг возник, как мираж, розово-золотистый город на фоне синего, синего моря. Город строили из местного песчаника. Он – розового цвета, но, выгорая под беспощадным мангышлакским солнцем, становился  золотистым.  Не хватало только алых парусов на синем фоне.  Парусник заменил прогулочный теплоходик..
Август решил показать нам этот райский уголок земли во всей его красе.  В выходной день он устроил нам морскую прогулку вдоль берегов Каспийского моря. Палуба прогулочного теплохода пела и плясала. Булат Саяков снимал весь этот развеселый стихийный праздник. А мы с Августом наслаждались вечерней прохладой, смотрели на весь этот праздничный всплеск эмоций со стороны.  Особенно рьяно отплясывал один местный знатный строитель. Вдруг теплоход здорово качнуло набежавшей волной.  Строителя понесло прямо на нас. И он не нашел ничего лучшего, как ухватиться за новенький, блестящий «Знак Почета», украшавший грудь нашего знаменитого собкора.  Но, увы, орден  оказался слабой опорой, и знатный строитель рухнул за борт вместе с Августовским орденом в руке. Реакция Августа была мгновенной. Он прыгнул вслед за строителем в набежавшую волну.  Оба скрылись в пучине моря.  Затем вынырнул Август. Он держал за шиворот бесчувственное тело героя-строителя.
- Человек за бортом! – Завопил кто-то не своим голосом.
- Два человека за бортом! – Завопил еще кто-то.
Все бросились к борту и чуть не посыпались вслед за ними. Теплоход накренило, и его чуть не постигла участь «Титаника». Положение спас находчивый рулевой. Он закрутил такой вираж, что часть  особо любопытных пассажиров посыпалась в другую сторону. А моряки тем временем спустили шлюпку и вытащили на палубу обеих  героев.. Рыдающая женщина, в одночасье чуть не ставшая вдовой, с воплем «Спаситель ты наш!» орошала влажную и соленую от морской воды грудь Гусарского  солеными слезами. На следующий день о его героизме узнала вся республика.
А мы сидели у Августа на балконе, любовались морским закатом и лепили пельмени из севрюги. А затем с аппетитом поедали эту вкуснятину и запивали водочкой из холодильника. Я все допытывался:
- Август, что же все-таки тебя толкнуло сигануть вслед за Героем Соц. Труда? Реакция была молниеносной. Неужели птичку жалко?
- Да ни хрена мне его не жалко, - признался уже изрядно захмелевший Август Гусарский. – Но он, хрен моржовый, тащил в морскую пучину и мой орден. А вот орден жалко. Это, что ни говори, а персональная пенсия. Безбедная старость. Такие ордена на дороге не валяются.
Как  любил резюмировать телеведущий Познер, вот такие были времена. Нынче что-то мне неизвестно, чтобы за орденами сигали в морскую пучину. Может время другое, а может ордена не те. Да и герои нынче вполне нормальные, оборотистые люди. А нормальные герои всегда идут в обход. Это еще Бармалей утверждал давным-давно, в эпоху развитого социализма.

94.   СОН
Сейчас 28 июня 2009 года. По радио «Орфей» звучит музыкальная сюита «Ромео и Джульетта» Нино Рота.  А я сижу, слушаю эту чарующую музыку и записываю сон, который мне приснился этой ночью. Обычно, как и всем нормальным людям, мне каждую ночь снятся какие-то сны. И я их утром напрочь забываю. Но тут произошла странная  история.
Павел, мой сын, после Ницше увлекся Николаем Бердяевым. При всей разнополюсности этих философов, есть между ними некая невидимая связь. А впрочем, вполне видимая. Оба великих мыслителя ставили Свободу личности превыше всего.
 И как-то так получилось, что их сочинения стоят рядом на книжной полке, хотя Ницше – сумрачный германский гений, а Бердяев – добрый, светлый, искренний, неутомимый русский  искатель божественной Истины. И вот недавно Павел где-то приобрел небольшую карманного формата, книжку Николая Бердяева «Самопознание»., философско-психологическую исповедь. Как  сам Бердяев говорит в предисловии, это не автобиография в чистом виде, а история духа и самосознания. Павел так расхваливал эту книжку, что я тоже решил ее перечитать. И вчера на ночь стал читать ее. Читал почти за полночь запоем. А ночью мне приснился сон.
Некто, чей Лик был почти не обрисован, вдруг является мне  во сне и говорит:
- Чего ты мучаешься? Ты загляни в себя поглубже и найдешь там массу нереализованных возможностей. Рано петь Аллилуя. Все еще в твоих руках.
Это явление было настолько неожиданно, что я проснулся и долго не мог заснуть. И тогда я включил радио, так, чтобы оно звучало под ухом полушепотом. По радиостанции «Эхо Москвы» шел повтор передачи Пешковой «Не прошедшее время». Они всегда по ночам, под утро повторяют передачи прошедшего дня. Я «врубился» в передачу в момент разговора  Пешковой  со шведской писательницей, автором  книги об Андрее Тарковском. Во время его изгнания она с ним часто общалась и принимала самое активное участие в съемках его последнего фильма «Жертвоприношение»   В начале мое внимание привлек ее совершенно чистый, изысканный русский язык. Но затем меня поразило содержание ее рассказа, которое явилось как бы продолжением моего сна. Речь шла об одном из эпизодов фильма. Главный герой, который умолял Всевышнего спасти  мир от ядерной катастрофы, и дал обет молчания, если это произойдет; где-то услышал притчу об одном святом, который три года изо дня в день поливал водой засохшее дерево. Его все считали безумцем, а он, не взирая на кривотолки и насмешки, делал свое дело. И дерево покрылось листвой и зацвело.И вот главный герой фильма со своим маленьким сыном, немым от рождения, тоже стали в течение трех лет  изо дня в день поливать засохшее дерево. И, когда дерево ожило, покрылось листвой и зацвело ко всеобщему изумлению, сын главного героя фильма заговорил, а он онемел, ибо  дал обет молчания, если Господь прислушается к его мольбе.
Автор книги в разговоре с Пешковой поведала, как трудно давались съемки этого эпизода. Дело в том, что Тарковскому нужен был пасмурный день. Таких дней много в Швеции. Но Тарковскому нужен был не просто пасмурный день. Нужно было, чтобы во время панорамы по стволу засохшего дерева, когда в кадре появится сухая крона, предварительно орошенная водой, из-за туч выглянуло солнце, чтобы сухие ветви с каплями влаги засверкали под солнечными лучами. Все сочли это капризом гения. По теории вероятности шансы на удачу – минимальные. Такого случая можно было ждать до второго пришествия.  Наконец Андрей Тарковский сдался под напором неумолимых обстоятельств  кинопроизводства. Звучит команда «мотор!». Идет панорама по стволу, и, когда в кадре появилась крона засохшего  дерева  мощные лучи  пробили плотные слои облаков, выглянуло долгожданное Солнце и крона засверкала всеми цветами радуги. Это было одно из чудес, которое не поддается объяснению человеческим разумом.
Вот так «Не прошедшее время Пешковой, интервью – «Жертвоприношение» Тарковского стали, как бы, продолжением сна. Такая цепь случайностей: Николай Бердяев – «Самопознание» - мистический Сон – «Не прошедшее время» - рассказ о «Жертвоприношении Андрея Тарковского.
Что дальше?...
95.  ДВЕ  ЖИЗНИ  ГРИГА.
В этой главе речь пойдет не о жизни великого норвежского  композитора  Эдварда Грига, не о жизни выдающегося норвежского поэта Нурдаля Грига.  В этой главе речь пойдет о двух жизнях   Иосифа Грига. Он тоже был не менее выдающейся  личностью. Он тоже был поэтом, поэтом своего дела, которому  служил в двух своих жизнях. Многие еле-еле дотягивают одну жизнь, а он с блеском прожил две.   На самом деле, его полные имя, отчество и фамилия   Иосиф Ромуальдович  Григулевич. Свои книги, которые он щедро раздаривал многочисленным почитателям  его таланта, он подписывал Иосиф Григ, коротко, по европейски. Так проще  запомнить.
Мне посчастливилось встречаться с ним несколько раз. Дело в том, что моя жена, Людмила Павловна Шуклина в середине семидесятых годов прошлого столетия училась в аспирантуре на кафедре зарубежной печати факультета журналистики МГУ, которой заведовал декан этого факультета Ясень Николаевич Засурский, тоже, кстати, не менее легендарная личность. Многие выпускники факультета и автор этих строк, считают Ясеня своим учителем. Молодая аспирантка Людмила Шуклина  писала диссертацию по теме:  «Прогрессивная печать Латинской Америки». Дело в том, что она в совершенстве владеет испанским и португальским языком, и, как говорится, сам Бог велел ей поднимать эту тему. На факультете не было специалиста, который мог бы быть ее руководителем. И тогда Ясень Николаевич Засурский пригласил на эту роль сотрудника Института Этнографии АН СССР, известного специалиста по Латинской Америке, Доктора Исторических  наук Иосифа Ромуальдовича Григулевича.
         И так получилось, что я несколько раз присутствовал при его встречах с моей женой на факультете журналистики   Ему уже тогда было за шестьдесят. Всеми уважаемый, маститый ученный и литератор.  Я знаю двух ученных, и оба этнографы, книги которых захватывающе интересны: это Лев Гумилев  и  Иосиф Григ.  Тогда мне на глаза попались две его книги :  "Ватикан: религия, финансы и политика"  и -   "История инквизиции" . Я их проглотил залпом.   А затем уже в книжных магазинах я обратил внимание на другие его книги из серии ЖЗЛ:  о Симоне Боливаре, национальном герое  Латинской Америки, о герое Мексики Панчо Вилья,  книга о Сикейросе, За Сикейросом последовал  Эрнесто Че Гевара. И завершала  эту серию романтическая трагедия о Сальвадоре Альенде.
И я уже тогда понял, что научный руководитель моей жены – необычный человек. Есть в нем некая тайна. Это айсберг, девять десятых которого – под водой. На многих его книгах красовалась очень краткая стандартная аннотация» Иосиф Ромуальдович Григулевич родился в 1913 году в Литве. В 1954г защитил кандидатскую диссертацию в Институте этнографии АН СССР…»  А вот где он был между этими датами, в первые сорок лет своей жизни, было покрыто  тайной.  Вообще, за ним тянулся шлейф некоей таинственности.    Некоторые острословы говорили, что  «он возник в исторической науке внезапно,   в середине 50-х годов, как Минерва из головы Юпитера…» Это давало пищу для всякого рода толков и кривотолков, вплоть до того, что в молодости он был католическим монахом... Иначе, как он мог проникнуть в такие глубины католицизма.
Журналисты всегда «клюют» на такие экзотические таинственные личности. Я не был исключением. Но все мои попытки узнать  о нем что-нибудь, выходящее за рамки краткой аннотации его книги, натыкались на глухую стену. Я попытался, раз-два, и бросил эту затею, а затем и забыл ее. Но, очевидно, мне суждено было встретиться  с Иосифом Григом всерьез и надолго. Спустя почти без малого полвека кинопродюсер Анна Михайловна Виноградова предложила мне написать сценарий документального фильма  об Иосифе Григулевиче. Я с радостью согласился, и с головой окунулся в работу. Благо стена таинственного молчания вокруг этой личности за это время дала трещину, и даже появились многочисленные бреши в ее монолите.   
На удивление, первый вариант сценария был принят на «ура» и продюсером, и редактором и даже консультантом, известным писателем Нилом Никандровым, первооткрывателем подводной части айсберга, именуемого Иосифом Григом; « Прочел сценарий В. Визильтера, качественный, многоплановый, с отчетливой
лирической интонацией. Серьезных замечаний у меня нет, поскольку автор
добросовестно изучил весь доступный материал и создал свою интерпретацию   образа разведчика, что только можно приветствовать».
Такое единодушие редко встречается в практике бедных сценаристов… Но недолго длилась авторская эйфория. Дальше пошел процесс подгонки под известные расхожие стереотипы. Эльдар Рязанов очень точно изобразил этот процесс в коротком, но образном вступлении к своему культовому фильму «Ирония судьбы».
И пошло-поехало. Одним словом, конечный результат уже после съемок сильно отличался от первого варианта сценария  в сторону простоты восприятия.  Правда, кое-что удалось сохранить. На это даже обратил внимание консультант  фильма Нил Никандров, рецензируя эфирный вариант: « Сценарий я прочел и могу сказать, что и второй вариант вполне на уровне. В  сюжете есть динамика и романтическая тональность, что необходимо, поскольку   речь идет о Григе».
То, что уважаемый рецензент определил, как романтическую тональность, это  почти неуловимая субстанция, которую я называю атмосферой времени и ароматом личности в его взаимодействии с тем временем, которое его окружает. . Это самое трудное, то что очень редко удается передать в сценарии и фильме и то, что тотально изгоняют из сценария и фильма чиновники  многих телеканалов, стараясь подвести предлагаемую им работу под общий знаменатель среднего  уровня  восприятия. Им нужен рейтинг. А рейтинг дает средне статический телезритель. Я помню, как в начале моей работы на одном из крупных федеральных телеканалов мне просто вбивали в голову; «Только, ради Бога! Не усложняйте. Делайте простенько и со вкусом. Тогда зритель схавает.» И сопротивляться здесь бесполезно. Все равно, причешут, как им надо. Единственная работа,  где мне удалось пронести свой замысел и не расплескать живой источник духовной плоти  от первых строк сценария до конечных титров , был фильм о великом и, сожалению, до сих пор не известном русском поэте Аркадии Кутилове  «Москва придумает меня!».  И то, потому, что он был создан по заказу Госкино и не прошел через прокрустово горнило федерального телеканала. Я свой долг перед этим Поэтом выполнил. У меня есть диск с этим фильмом. И я могу его показывать в очень узком кругу истинных почитателей русской поэзии. И искренняя благодарность этих крошечных  аудиторий для меня дороже всех рейтингов мира  вместе взятых..
Слава Богу, что фильм «Две жизни Грига» пробился в эфир. Но аромат личности и времени в значительной степени, увы, ушел из фильма. И я попытаюсь сохранить в этой главе хотя бы часть того, что вопреки моей воле не вошло в окончательный вариант сценария, сохранить в форме непричесанных   штрихов к портрету  моего героя.
Но для начала хотелось бы упомянуть о некоторых событиях  из истории дипломатии середины прошлого века.   В  начале 50-х годов прошлого столетия  жизнь дипломатической колонии в Риме била ключом. Причем, тон задавал дуайен дипло¬матического корпуса  cтран Центральной Америки, Чрезвычайный и полномочный посол Коста-Рики в Италии и Ватикане Теодоро Бонефиль Кастро.
Это был человек-оркестр,  всегда доброжелательный, веселый, остроумный.  Он был находкой для журналистов. Его остроумные интервью, шутки и прибаутки постоянно мелькали на страницах итальянских и не только итальянских газет.
Прославился он еще и тем, что не один раз выступал с трибуны Генеральной Ассамблеи ООН с резкой критикой проводимой Советским Союзом политики. По рассказу писателя  и бывшего дипломата Юрия Папорова    выступление Теодоро Кастро на VI сессии Генеральной Ассамблеи ООН вызвало издевку со стороны главы советской делегации Вышинского: «"При¬шлось мне вы¬слу¬шать вы¬сту¬п¬ле¬ние од¬но¬го ла¬ти¬но¬аме¬ри¬кан¬ско¬го де¬ле¬га¬та. Не скрою, по час¬ти крас¬но¬ре¬чия он дос¬тиг боль¬ших вы¬сот. Но как по¬ли¬тик он - пус¬тыш¬ка. Это про¬сто бол¬тун, и ме¬сто ему не здесь, на этом пред¬ста¬ви¬тель¬ном фо¬ру¬ме, а в цир¬ке..»   И тут же госсекретарь США Дин Ачессон,  дружески, одобрительно  похлопал по плечу костариканского дипломата. Министр иностранных дел СССР . Вышинский мгновенно отреагировал на этот жест. Он назвал Теодоро Кастро " пустобрехом и американским подпевалой".   
Говорят, что в в Париже с Кастро имел место забавный казус, Юрий Дашкевич, впоследствии известный латиноамериканист, а тогда майор КГБ, находившийся в составе группы переводчиков главы советской делегации Вышинского, пытался довольно неуклюже вербовать члена делегации Коста-Рики Теодоро Кастро.  на что коста-риканский дипломат деликатно ответствовал, что его не привлекает перспектива работы на советские спецслужбы.
Посол СССР в Италии Михаил Костылев в информации для МИД охарактеризовал коста-риканского посла в Италии Теодоро Бонефиля Кастро «реакционером и открытым недругом СССР». Андрей Вышинский опять помянул его недобрым словом в своей речи на  сессии Генеральной Ассамблеи ООН в ноябре 1951 года, назвав  «цепным псом империализма» и  «самым дремучим мракобесом». Папа Пий XII наградил  Теодора Бонефиля Кастро золотым Мальтийским Крестом за особые заслуги перед Западной христианской демократией. 
И вот в конце 1953 года, в зените своей яркой и успешной карьеры, посол Коста-Рики в Италии и Ватикане  Теодоро Бонефиль Кастро  вдруг исчезает  вместе с семьей.  В Риме довольно долго искали исчезнувшего вместе с же¬ной и младенцем посла Коста-Рики. В рядах дипкорпуса ходили самые невероятные слухи и предположения, вплоть до того, что посла вместе с семьей убили бандиты, а скорее всего, агенты КГБ, которым он встал поперек горла. 
А в начале 1954 года в Москве, в Институте  этнографии АН СССР появился новый сотрудник Иосиф Ромуальдович Григулевич, очень похожий на Чрезвычайного и полномочного посла Коста-Рики в Италии и Ватикане.
Так закончилась не по его воле, а по тупости власть предержащих фантастическая карьера выдающегося советского разведчика. По успешности и авантюризму с ним может сравниться разве что Лоуренс Аравийский. Не случайно друзья и недруги, которых у него тоже было немало, называли его Лоуренсом Советским.   И вот Лоуренсу Советскому в сорок лет буквально с нуля пришлось начинать новую жизнь. И вскоре он стал известен, как выдающийся, всемирно признанный  ученный-этнограф.  Поэтому и фильм называется «Две жизни Грига». В нем прослеживаются этапы большого пути моего героя. Здесь же я хочу рассказать о некоторых фрагментах , которые не вошли в фильм.
В по¬след¬ний день ию¬ня 1941 го¬да Григ по¬лу¬чил от связ¬ни¬ка шиф¬ров¬ку из Цен¬тра: в ко¬то¬рой ука¬зы¬ва¬лось, что он на¬зна¬ча¬ет¬ся ре¬зи¬ден¬том внеш¬ней раз¬вед¬ки. Од¬ин на всю Ла¬тин¬скую Аме¬ри¬ку, по¬то¬му что на всем этом гро¬мад¬ном кон¬ти¬нен¬те он ока¬зал¬ся един¬ст¬вен¬ным дей¬ст¬вую¬щим со¬вет¬ским раз¬вед¬чи¬ком! В шифровке, в частности сообщалось: "При¬ми¬те ме¬ры по на¬ла¬жи¬ва¬нию всех ви¬дов ди¬вер¬си¬он¬ной ра¬бо¬ты, что¬бы вос¬пре¬пят¬ст¬во¬вать транс¬пор¬ти¬ров¬ке стра¬те¬ги¬че¬ских гру¬зов из Ар¬ген¬ти¬ны для фа¬ши¬ст¬ской   Гер¬ма¬нии.»
Оказалось, что из Чи¬ли Рей¬ху по¬став¬ля¬ет¬ся се¬лит¬ра, из Бо¬ли¬вии - оло¬во, из Бра¬зи¬лии - ко¬фе и ка¬као, из са¬мой Ар¬ген¬ти¬ны - медь, вольф¬рам, про¬до¬воль¬ст¬вен¬ные то¬ва¬ры и шерсть. А круп¬ней¬шим пе¬ре¬ва¬лоч¬ным пунк¬том слу¬жит хо¬ро¬шо ему зна¬ко¬мый, мож¬но ска¬зать, став¬ший род¬ным Бу¬энос-Ай¬рес!   Диверсионная группа Грига громко заявила о себе уже в начале 1942 года. Тем¬ной но¬чью в рай¬оне Авелль¬не¬да раз¬дал¬ся взрыв ог¬ром¬ной си¬лы, пла¬мя взмет¬ну¬лось на де¬сят¬ки мет¬ров и сра¬зу ох¬ва¬ти¬ло ог¬ром¬ную пло¬щадь. Взорвался склад селитры, предназначенной для переправки в Германию. Взрыв¬ная вол¬на бы¬ла та¬кой, что склад¬ские кон¬ст¬рук¬ции раз¬бро¬са¬ло на рас¬стоя¬ние до по¬лу¬ки¬ло¬мет¬ра. При¬быв¬шие к мес¬ту про¬ис¬ше¬ст¬вия по¬жар¬ные ко¬ман¬ды, стя¬ну¬тые со всех рай¬онов го¬ро¬да, пы¬та¬лись сбить пла¬мя, но без ус¬пе¬ха. Свы¬ше двух су¬ток по¬лы¬ха¬ла над про¬то¬кой Риа¬чу¬эло се¬лит¬ра, ко¬то¬рую жда¬ли в рей¬хе.
 Как со¬об¬ща¬ли ар¬ген¬тин¬ские га¬зе¬ты, по¬жар унич¬то¬жил 40 ты¬сяч тонн се¬лит¬ры. А дальше в океане запылали транспорты, перевозившие в Рейх из Латинской Америки стратегическое сырье. Действия диверсионных групп Грига привели к тому, что уже к се¬ре¬ди¬не 1943 го¬да по¬став¬ки стратегического сырья че¬рез Ар¬ген¬ти¬ну су¬ще¬ст¬вен¬но со¬кра¬ти¬лись. Об этом тоже говорится в фильме. А вот, чего нет.  Об этой истории рассказывал Карен Хачатуров, один из друзей Григулевича,  бывший председатель Российского комитета сотрудничества с Латинской Америкой
"Как-то он (Григулевич) мне говорит: а знаешь, почему нет советской власти в Боливии? Потому что у боливийцев не хватило 65 666 долларов. И рассказывает удивительную исто¬рию. По его словам,  он случайно узнал, что в Боливии появился индейский вождь по имени Ленин, который собира¬ется провозгласить советскую власть. Григулевичу дали поруче¬ние выехать в Боливию, встретиться с "Лениным" и выяс¬нить, чего тот хочет. Отправился в Боливию, где-то в горах устроили ему встречу с этим человеком. Это был индеец ма¬ленького роста, объяснялись они через переводчика. "Ленин" говорил то ли на кечуа, то ли на гуарани. Но он сказал, что готов установить в Боливии советскую власть. Григулевич спро¬сил его: а что для этого надо? И тот убил его фразой: 65 666 долларов. Иосифа Ромуальдовича поразила не сумма, а точность цифры, и он спросил, почему именно эта сумма, а не другая. Тогда "Ленин" достал измятый лист бумаги и стал называть: подкуп начальника арсенала — столько-то, подкуп шефа почты — столько-то, начальнику железнодорожного вок¬зала — столько-то. Это была схема Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде, только не с оружием, а подкупом. Григулевич отбил депешу об условиях, предъявленных ему, и получил ответ, что выделяется 60 000 долларов. Целую неделю торговались с "Лениным", но не сошлись в несколько тысяч долларов. И когда расставались — почти плакали".
Что здесь правда, а что – нет, трудно  сказать. Ведь за Григом всегда тянулся шлейф из мифов и легенд.
Его деятельность в Италии после войны начиналась с кофе. В начале он был известен, как крупный торговец костариканским кофе.   Вообще, кофе сыграло большую роль в  успехах Иосифа Григулевича на дипломатическом поприще. До этого, по рассказам его соратников, произошла одна любопытная история. Она случилась задолго до появления Григулевича в лице Теодоро Кастро в Италии и Ватикане. Обычно, перед отправкой советских нелегалов в длительные загранкомандировки, с ними проводились ознакомительные семинары. И вот на одном из этих семинаров Григулевич изумлял коллег своими познаниями.
Генерал Коротков, который руководил его деятельностью, вспоминал, что у Грига была невероятная эрудиция.. Однажды группа кандидатов в нелегалы собралась на какой-то вилле, и им была поставлена простая   задача -  написать, за два часа эссе о кофе. Так вот, Григуревич легко победил всех остальных конкурсантов, написав целый тридцатистраничный трактат о кофе. Причем, проявил великолепное знание сортов кофе, цен на кофе, запахов, вкусов этого напитка. Значения для здоровья и так далее. Это было феноменально. Поэтому не случайно  Теодоро Бонефиль Кастро стал одним из крупнейших поставщиков кофе в Италию и Ватикан. По легенде, широко ходившей среди его друзей, именно мешок отборного костариканского кофе, преподнесенных им в папскому нунцию в Ватикане, кстати, племяннику папы Пия XII,   открыли  ему дверь в святая святых католического мира. Легенда эта очень в духе знаменитых мистификаций Иосифа Ромуальдовича Непреложным фактом остается лишь то,  что Папа Римский  доверял ему и даже лично посвятил его в рыцари  Мальтийского ордена.12 аудиенций  у Папы Римского. Этим редко, кто может похвастаться И таких историй в его жизни немало.
Кто-то из его коллег вспоминал, что, когда он еще был в роли Теодоро   Кастро ,   однажды на вернисаже в Риме в самый разгар холодной войны из уст Чрезвычайного и полномочного посла Коста-Рики, рассматривавшего полотно Малевича (любимый художник Григулевича), непроизвольно вырвалось русское "нет" в ответ на вопрос одного из дипломатов "нравится ли ему эта картина?". Понадобились доли секунды, чтобы Григ исправил свою оплошность (она могла дорого обойтись послу центральноамериканской страны!). Он повторил решительное "нет" и уже на изящном итальянском добавил: "Так, кажется, говорят на родине художника, который выставил эту мазню".
Один из исследователей его жизни ветеран российских спецслужб Олег  Нечипоренко говорит: «Разведывательная деятельность наиболее близка к театральному искусству. …….. То есть, человек играет подчас  отнюдь не самого себя, а кого-то, кто, наоборот, должен как можно больше закрыть его истинное, суть. ……. Но здесь возникают отличия . …... Здесь, в театре шпионажа, актер, выходя из-за кулис на подмостки, стремится как можно быстрее раствориться среди той публики, которая пришла в театр. Как бы, ассимилироваться в ней. ….. И второе отличие то, что если. обычный театр, как принято считать, начинается с вешалки, то актеры во втором театре подчас заканчивают свою карьеру на другой вешалке.»
 Судьба была благосклонна к нашему герою.  Он второй вешалки избежал. Не случайно Юрий Владимирович Андропов  назвал деятельность Григулевича «вершиной советской разведки, достичь которую способны лишь те, кто отмечен и избран Богом».
Он был отмечен  и избран Богом не только в своей нелегальной карьере. Его успехи в науке феноменальны. В библиотеке Конгресса США хранится 58 его научных работ. Это при том, что в сорок лет ему пришлось начинать научную деятельность практически с нуля. 
Как-то его спросили, каким образом ему удалось преодолеть зависть соперников и с первого захода стать членом-корреспондентом Академии наук. Он улыбнулся и сказал: "Надо было убедить всех выборщиков в том, что я тяжело, даже безнадежно болен и не дотяну до очередных выборов, оставив свое место вакантным. Это лучший аргумент".
Это, конечно, шутка.  Его избрали членом-корреспондентом АН СССР, когда он уже был почетным членом Академий многих  стран мира. Но Иосиф Григ всегда шутками, остроумными пассажами снижал пафосный антураж своей деятельности. Он всегда был в шутках и мифах, как рыба в чешуе.
Некоторое время Григулевич читал в МГИМО любопытный курс «Страноведение». По мнению бывших выпускников МГИМО , читал он этот курс блестяще, как, впрочем, все, что он делал в своей первой и второй жизни. С одной стороны этот курс важен для будущих дипломатов, но гораздо важнее он для будущих разведчиков.
Александр Кузмищев, выпускник МГИМО вспоминал, что много лет тому назад   в аудиторию МГИМО, где сидела их языковая группа, вошел именно он, представился и сказал, что будет преподавать им страноведение
«В итоге мы, не покидая институтских стен, предводительствуемые Григом, целый год буквально бредя наяву, исходили улицы Мадрида и Барселоны, Мехико и Буэнос-Айреса, учились правильно, как "там" положено, сидеть за столом, здороваться, подзывать официанта или продавца, спрашивать у прохожего, как дойти до нужного места и т.д. "А ботинки должны блестеть!" - всегда добавлял он с ударением, утверждая, что без этого - сам потом убедился, как он был прав, - в Латинской Америке к тебе с уважением не отнесутся.»
Другой студент МГИМО Олег Дзюба вспоминал, как он  пришел к Григулевичу домой на Кутузовский проспект. «Посмотрев на мои истоптанные кроссовки, он укоризненно воскликнул: «Вам не добиться успеха в Латинской Америке. У Вас, – это было сказано с такой интонацией, что напрашивалась большая буква, – не начищена обувь!»
         Скажете, мелочи. Да, мелочи, но какие!
Николай Сергеевич Леонов, один из руководителей советской внешней разведки, вспоминал во время съемок фильма ( к сожалению этот эпизод в фильм не вошел):
«Где-то уже, наверное, в восьмидесятые годы он мне говорит: «Я знаю, что один крупный политический деятель латиноамериканский находится сейчас с визитом в СССР. Мы с этим деятелем очень хорошо знакомы были. . Я его могу завербовать в течение одной беседы». Я тогда доложил начальнику разведки.. Наверное, он посоветовался тогда с политическим руководством страны. И на другой день говорит: «Нет, все-таки скажи Иосифу Ромуальдовичу, что не стоит этого делать». И когда я ему сообщил о том, что этот план отклоняется руководством, то он, честно говоря, так вздохнул и говорит: «Трусоваты вы стали. Слишком рациональны, слишком скучны». Вот. «В наше время, - говорит, - было больше романтизма».
В его любимой песне есть такие слова:
Новые песни придумала жизнь…
Не надо, ребята, о песне тужить.
Не надо, не надо, не надо, друзья…
Гренада, Гренада, Гренада моя!»
Один из бывших его  студентов, выпускник  МГИМО,   Петр Паршиков в одном из интервью признался: «Если бы мы тогда знали о его прошлом, то считали бы за Бога. Логичность и ясность речи,  масштабность его мышления восхищали нас и делали прозрачной самую сложную мысль. Когда я узнал его настоящее имя, то стал гордиться, что был его учеником".
Григулевич был один из самых секретных людей в стране.. О его существовании очень мало кто знал.. Да и сейчас мы не можем сказать, что слишком много о нем знаем. 
Многое из его бурной биографии до сих пор находится под грифом секретности. Многие страницы книги его бытия предстоит  еще прочесть будущим исследователям его жизни.
  Известный журналист-международник, специалист по Латинской Америке, Александр Кармен, который, как и его отец Роман Кармен, был дружен с Григулевичем, во время съемок фильма сказал ( это тоже осталось за кадром) : «Он очень критически относился к тому опыту, который накопился за долгие годы советской власти. Но он, будучи солдатом и патриотом, верно служил этой родине    Очень жалко, что он не договорил всего, что мог бы сказать. Что хотел сказать. Что у него иногда срывалось с языка.  . Если бы он сейчас жил, он очень о многом бы написал. Это была бы, вот, потрясающе интересная книга. Я уверен в этом.»
Иосиф Григулевич умер 2 июня 1988 г. в Москве и похоронен там же, где были преданы земле его коллеги - легендарные советские разведчики-нелегалы Абель (Вильям Фишер) и Лонсдейл (Конон Молодый). Эта троица великих разведчиков ХХ в. нашла последнее пристанище на Донском кладбище.
Его любимой песней  была Гренада, написанная на известные стихи Михаила Светлова. Во время одной из наших случайных  встреч приемничек на столе о чем-то тихо бормотал. И вдруг зазвучала эта песня. Он подошел к приемнику, усилил звук и молча слушал.

Пробитое  тело наземь сползло,
Товарищ впервые оставил седло.
Я видел над трупом склонилась луна,
И мертвые губы шепнули «Грена…

Да! В дальнюю область, в заоблачный плес
Ушел мой приятель и песню унес.
С тех пор не слыхали родные края
«Гренада, Гренада, Гренада моя!»


96.                ПО  КОМ  ЗВОНИТ  КОЛОКОЛ
Сразу же после гражданской войны в Испании Эрнест  Хемингуэй  написал роман « По ком звонит колокол», который стал бестселлером на  годы и десятилетия. Многие читатели восхищались и поныне восхищаются подвигами главного героя книги Роберта Джордана.  Но мало кто знает, что реальный   прототип Джордана — македонский террорист Ксанти, по рассказам которого Хемингуэй составил представление о жизни испанских партизан, оказался куда проворнее и удачливее своего беллетризированного собрата.
О хладнокровном мужестве Ксанти передавали шепотом удивитель¬ные истории. Не зная испанского языка (позже он овладел испанских язы¬ком), он ходил по фашистским тылам с небольшой группой ото¬бранных им отчаянных храбрецов-испанцев. Его возвращение в Мадрид после очередного рейда опережалось известиями о сумасшедших по дер¬зости и отваге делах: летели в воздух артиллерийские склады, рвались на фашистских аэродромах начиненные бомбами немецкие бомбарди¬ровщики, взрывались эшелоны с оружием Гитлера и Муссолини, страте¬гические мосты...
Другой примечательной деталью, совершенно в духе политического триллера, было то, что македонцем Ксанти на самом деле являлся майор советской военной разведки Хаджи-Умар Джиорович Мамсуров, осетин по национальности.
Мне    посчастливилось встречаться  с Мамсуровым в 1963 году, когда в Северной Осетии отмечали 60-летие со дня рождения  этого легендарного человека.  Я тогда руководил Советом творческой молодежи Северной Осетии. Совет объединял молодых поэтов, писателей, артистов, музыкантов, художников, ученных. Нам  было чуть больше двадцати . Это был самый разгар оттепели, и жизнь кипела и била ключом. Мы собирались каждую субботу в читальном зале республиканской библиотеки. Там еще витали тени Пушкина и Лермонтова. Они бывали здесь  в кавказские периоды своей жизни. А мы устраивали здесь поэтические и музыкальные  вечера, художественные выставки и вернисажи, веселые капустники, встречались с интересными людьми.  Вот так в неформальной обстановке мы встречались здесь и с Хаджи Мамсуровым, живой легендой не только Осетии. Он был со своей женой Лииной. В 1937 году юная аргентинская комсомолка Лиина была его ординарцем, и вместе с ним участвовала во всех диверсионных рейдах по тылам противника. Затем они вместе возвратились в Советский Союз и прожили хоть и не очень долгую, но счастливую жизнь.
И тогда он рассказывал о своих встречах с Хемингуэем. Хемингуэй   активно не нравился «македонскому террористу Ксанти». Дело в том, что  Хаджи Мамсуров родился  в Дигории, одном из горных районов Осетии. А дигорцы вообще не употребляют алкоголь. Это что-то вроде нравственного табу. И естественно, вечно под «шафе»,  знаменитый писатель, вызывал у Мамсурова резкую антипатию. Встретиться с Хемингуэем его уговорили их общие друзья Михаил  Кольцов  и Илья Эренбург.  При первой встрече Хэмингуэй еще больше не понравился  Мамсурову. Кроме выпивох,  Хаджи еще не любил хвастунов. А знаменитый американский писатель, чего греха таить, любил прихвастнуть. И тогда легендарный Ксанти ( Мамсуров) решил проучить этого американского хвастунишку, и взял его с собой в рейд по тылам противника. ..
Вот как об этом рейде вспоминал  тогда Мамсуров в 1963 году: « Хэм, хоть и пьяница, но отчаянной смелости человек.» А смелость у осетин стоит на первом месте среди критериев оценки личности. Вот так легендарный испанский диверсант и не менее легендарный писатель стали друзьями на всю жизнь.
Я тогда только-только прочитал роман Хемингуэя  «По ком звонит колокол», почему-то в самиздатовском варианте, отпечатанном на машинке, в самодельном перплете. Достать саму книгу было нереально. Вот и ходили такие копии. И события книги были свежи в памяти. И тогда я убедился из рассказов Мамсурова, что многое из того, что Хемингуэй рассказал в романе «По ком звонит колокол» о дейст¬виях партизан, он взял со слов Хаджи и из их совместных рейдов по тылам противника.
А начиналась биография легендарного разведчика в далеком 1918 году. В то время Хаджи было всего на всего 15 лет.   В августе 1918 года он вступил в Красную Армию. Его зачислили в горскую кавалерийскую сотню 11-й армии. С апреля 1919-го Мамсуров был разведчиком и связным партизанских отрядов, действовавших в районе Владикавказ - Грозный. Он не раз бывал в операциях по уничтожению отдельных белогвардейских групп и штабов в тылу врага.  В марте 1920 года Хаджи-Умара направили в распоряжение Терской Чрезвычайной комиссии. В составе опергруппы ЧК он участвовал в ликвидации уцелевших белогвардейских отрядов.
Умара «открыл» Михаил Иванович Калинин. Во время одной из его поездок по еще неспокойной стране в 1922 году на Калинина в какой-то кавказской деревне напала банда. Среди красноармейцев, давших отпор бандитам, был и Хаджи-Умар.Мамсуров Возвращаясь в Москву, Калинин взял с собой моло¬дого раненого коммуниста, которому не было и двадцати лет., и реко¬мендовал его Берзину (генерал Ян Карлович . Берзин - начальник Главного раз¬ведывательного управления Наркомата обороны СССР), Так началась карьера этого легендарного  советского разведчика.
В середине 20-х годов прошлого столетия  на румынско-советской границе была задержана группа коминтерновцев, делегатов очередного конгресса Коминтерна. Среди задержанных оказались Морис Торез, Генеральный секретарь Французской компартии, и Пальмиро Тольятти, Генсек Итальянской компартии. Румынские пограничники приняли эту группу за заурядных контрабандистов. И необходимо было их срочно освободить, пока румыеские власти не разобрались, кто попал к ним в руки. Операцию по освобождению поручили Берзиню. Он предложил на роль командира этой спецгруппы молодого Хаджи Мамсурова. Ему тогда было 22 года. Он сам отбирал бойцов для выполнения чрезвычайно опасного задания.
Глубокой ночью они перешли советско-румынскую границу. Внезапно напали на местное отделение сигуранцы, освободили группу задержанных делегатов, переправили на советскую территорию, а сами отправились в глубь Румынии С боями прошли всю Румынию, часть Чехословакии. Они действовали поистине, как неуловимые мстители:  громили помещичьи усадьбы, добро раздавали крестьянам и растворялись в пространстве. Затем они засветились в Польше, проскользнули польско-советскую границу и возвратились домой без потерь. Вся операция возвращения заняла несколько месяцев. Вот так впервые заявил о себе молодой, но весьма изобретательный сотрудник ГРУ, Главного разведывательного Управления Советской Армии. Его последующие операции до сих пор находятся под грифом «Секретно».
Ну а дальше – Испания. Легендарный полковник Ксанти, организатор партизанского движения, дружба с Хемингуэем.
После Испании он занимает  должность начальника отделения "А" Разведывательного Управления, а в 1939 году стал начальником оперативной группы Генштаба РККА.
Вполне естественно, с началом войны его бесценный опыт организатора партизанского движения  оказался востребованным. Хаджи-Умар Джиорович Мамсуров принимал   непосредственное участие в организации партизанского движения на временно оккупированной фашистами территории и лично вёл подготовку будущих организаторов партизанских отрядов.
Мы знаем имена героических командиров партизанских отрядов и соединений: Ковпака, Вершигоры, Медведева,  а имя одного из самых главных организаторов и руководителей партизанской войны до сих пор мало кто знает. Вот лищь несколько документов и фактов.
Для руководства партизанской борьбой на Северном Кавказе и в Крыму постановлением Государственного Комитета Обороны от 3 августа 1942 года при Военном Совете Северо-Кавказского фронта был создан Южный штаб партизанского движения. Его возглавил полковник Мамсуров
В начале октября 1943 года полковник Мамсуров был назначен командиром кавалерийской дивизии.  в составе 1-го Украинского фронта.   В октябре 1943 года его дивизия форсировала Днепр севернее Киева. Прорвав оборону немцев, дивизия захватила и расширила плацдарм для войск 60-й армии.   С этого момента   начинается  период мощных рейдов подразделения  Мамсурова по тылам противника. Прорвав фронт немцев, дивизия соединилась с партизанскими отрядами Украины. Оказавшись в глубоком тылу, партизанская армия Мамсурова овладела многими населёнными пунктами, уничтожая слабые гарнизоны врага.
             Сокрушительные рейды по тылам продолжались  и  в 1944 - 45 годах.  В сентябре 1944 года, прорвав оборону противника, дивизия Мамсурова в составе 1-го гвардейского кавалерийского корпуса успешно действовала на территории Чехословакии.  В 1945 в составе 1-го Украинского фронта дивизия прорвала оборону гитлеровцев на реке Нейсе и, овладев рядом городов, вышла в район юго-западнее Берлина.  21 апреля 1945 года 2-я гвардейская кавалерийская дивизия уже генел-майора Хаджи Мамсурова форсировала реку Эльбу южнее города Торгау и захватила большое количество пленных, освободив десятки тысяч узников  нескольких   концентрационных  лагерей. Десятки тысяч узников концлагерей обязаны ему своей жизнью.
.Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 мая 1945 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство гвардии генерал-майору Мамсурову Хаджи-Умару Джиоровичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 6568).
Военным Советом 1-го Украинского фронта он был назначен командиром батальона сводного полка фронта, с которым 24 июня 1945 года участвовал на параде Победы.
  В 1957 году генерал Мамсуров занял должность  первого заместителя начальника ГРУ, Главного разведывательного управления Генерального штаба  Вооруженных сил СССР.
Вот таким был прототип Роберта Джордана,  героя романа  «По ком звонит колокол»
97.  ВЕРОЧКИН  ХРУСТАЛЬНЫЙ  ДОМИК
В последний день зимы 2009 года мы  хоронили школьную учительницу моей жены Светлану Сергеевну Смирнову на Кузьминском  кладбище на окраине Москвы. . Светлана Сергеевна  была из тех редких учителей русской словесности, которые всю жизнь сохраняли духовную связь со своими учениками.  Казалось и природа скорбит по еще одной яркой личности, ушедшей в мир иной. Скорбные серые облака чуть ли не цеплялись за могильные ограды.  И под стать этим серым облакам - серое кладбище с серыми оградами и серыми надгробными памятниками. И среди этой всеобщей тотальной серости резко выделялась одна могилка.  Вернее даже не могилка, а сооружение над ней, что-то вроде маленького яркого, изящного, легкого, почти воздушного мавзолея. Все сооружение было сделано из какого-то светлого полупрозрачного пластика.
Я спросил служительницу об этом маленьком чуде, и она ответила:
- А это Верочкин хрустальный домик.
На гранитном обелиске, который хорошо был виден сквозь стены домика, портрет девочки и подпись: «Верочка. 1960 – 1974 г.г.» Маленькое окошко, вернее, форточка, была открыта, и внутри видны были живые цветы, а в распахнутую всем ветрам форточку влетают и вылетают снегири, синички, воробьи  и прочая пернатая живность, и не только пернатая. Вдруг в открытую форточку сиганула белочка, пощелкала, очевидно, приготовленные специально для нее орешки, и выпорхнула наружу. Одним словом, вокруг Верочки кипела жизнь, судя по надписи, с 1974 года. Я был поражен этому зримому, удивительному проявлению любви и памяти. В Верочкином хрустальном домике ни на секунду не прерывалась жизнь…
Наступило лето. Мы приехали на Кузьминское кладбище, чтобы облагородить могилу Светланы Сергеевны: посеяли  газонную траву, посадили цветы. Я  подошел к Верочкиному хрустальному домику. Там кипела жизнь. Щебетали птицы, сновали белочки: целое семейство. Их уже было четыре, а может быть, и больше. И здесь тоже облагораживали пространство молодой мужчина и пожилая женщина. Существовала какая-то удивительная гармония между людьми, птицами и зверюшками. Все они занимались своим делом и не мешали друг другу: птички щебетали, люди работали, а белочки собирали орешки в изобилии разбросанные вокруг. Пожилая женщина, Валентина Николаевна, оказалась мамой Верочки, а молодой мужчина – ее младший брат.. И здесь я услышал от Валентины Николаевны скорбную историю жизни и  безвременной кончины ее дочери.
В тот злополучный день в одном из роддомов Москвы родилось сразу тринадцать младенцев.  И, не поставив в известность родителей, не спросив из разрешения, всем младенцам сделали прививки от полиоэмилита, ввели лекарство, не прошедшее проверку на качество. Родители об этом не знали. Они души не чаяли в своей дочери. Она  была веселым, жизнерадостным, талантливым ребенком. Увлекалась музыкой, живописью, танцами. Одним словом, жили и радовались жизни. Так было до 14 лет. В 14 лет Верочка заболела. Температура – сорок градусов. И никакие лекарства не действуют. Положили в Филатовскую больницу. И там самые опытные врачи беспомощно разводили руками. Организм не воспринимает лекарства – никакие. Кто-то из врачей сказал по большому секрету,  что в Англии тамошние медики синтезировали антибиотик последнего поколения, чудодейственное средство, но очень дорогое. Не забывайте, это был 1974-й год, самый разгар застойного развитого социализма с границей на замке. Родители распродали все, что могли, влезли в долги, через каких-то знакомых, выездных, каким-то чудом достали это лекарство. Ноль. Организм не воспринимает. В какой-то момент наступила клиническая смерть. И тогда Валентина Николаевна, коренная ленинградка, вспомнила, как она молилась в блокаду,  и взмолилась:
- Господи, помоги!
И тогда сердечко, под руками врачей, которые делали массаж сердца, снова забилось. Верочка открыла глаза. После этого чуда она поведала маме, что оказалась в каком-то темном, бесконечно длинном тоннеле. Вера Николаевна спросила:
- Как наш больничный коридор?
- Нет, - ответила Верочка, - гораздо темнее, и стен не видно.
Затем в конце тоннеля забрезжил свет. Он становился все ярче и ярче. И в этом свете появилась мама. Верочка бросилась к ней. Бежала изо всех сил и оказалась в объятиях матери. Так горячая молитва матери вернула Верочку в наш мир. Но, к сожалению, не надолго.
После смерти дочери Валентина Николаевна позвонила своей знакомой,  которая тоже в этот день родила ребенка. Он прожил всего четыре года и умер от такого же диагноза. Организм не принимал лекарств. И тогда Валентина Николаевна поехала в роддом, чтобы узнать адреса всех женщин, которые в этот день в этом роддоме рожали. Но, увы. Это оказалось врачебной тайной. Да и врачей тех уже не было. Оказалась одна нянечка, которая сжалилась над ней и узнала адреса всех 13 рожениц. У всех из них дети не дожили до 10 лет.  Тогда Валентина Николаевна снова приехала в роддом и потребовала выдать ей медицинскую карточку, которую  заводят при родах на ребенка, чтобы подать в суд на врачей-убийц ее дочери.  Но карточки ее дочери не оказалось, как и остальных двенадцати. Нянечку отправили на пенсию. И все. Никаких следов. Кто подсуетился можно только догадываться. Время было такое.  Как говорил великий советский поэт: «Единица – ноль! Единица – вздор! Один, даже, если очень важный, не поднимет простое пятивершковое бревно. Тем более дом пятиэтажный. А, если в Партию сгрудятся малые!...» Вот они и сгрудились и творили все, что им заблагорассудится, не взирая на боль и вопли единиц, которые приравнивались к нулю.
После Верочки у Валентины Николаевны родился сын, которого она уже ни на секунды не доверила врачам. Когда   он уже вырос и стал взрослым, они по каким-то делам поехали в поликлинику. Когда они уже подходили к ней, сын как-будто споткнулся и плашмя рухнул на землю. Прохожие помогли вызвать скорую, и сына в бессознательном состоянии привезли в больницу. Врачи определили острый гипертонический криз. Давление зашкаливало. Стали оказывать срочную медицинскую помощь. Но он все не приходил в сознание.. Пока врачи оказывали помощь, мать сидела в коридоре у реанимационной палаты. И в полном отчаянии взмолилась дочери:
- Верочка, ты там у Господа. Я в этом ни секунды не сомневаюсь. Помолись перед Господом за братика. Помоги мне! Я тебя умоляю!
И так, обливаясь слезами, и обращаясь с материнской мольбой к дочери, не заметила, как то ли заснула, то ли впала в забытье. Очевидно, от жуткого нервного потрясения. И снится ей сон. Как будто она снова в Ленинграде, в Петродворце. А во дворе – Верочка, только не та четырнадцатилетняя, которая ушла из жизни, а маленькая, шестилетняя, качается на качелях и звонко смеется. Валентина Николаевна бросилась к ней:
- Верочка! Доченька!!  Иди ко мне!
А Верочка качает головкой и говорит:
- Я не могу, мама. А за братика ты не беспокойся. С ним все в порядке. Иди к нему.
Валентина Николаевна очнулась и бросилась в реанимационную палату, несмотря на вопли врачей. Опустилась перед сыном на колени, и он открыл глаза.
Вот так страстная мольба матери через дочечку дошла до Господа.
Валентина Николаевна говорит, что постоянно ощущает присутствие дочери   Она все время рядом и помогает нести бремя земной жизни.
Я молча слушал неутешную исповедь Матери. Все слова сочувствия звучали бы фальшиво.
- Храни вас Господь за Вашу великую материнскую любовь! . И дай Вам Бог силы, как можно дольше жить рядом с дочечкой и хранить память о ней, в том числе и для нас, для людей, живущих рядом с Вами. – Это все, что я смог сказать ей на прощанье.
Нам пришла пора уходить, а Валентина Николаевна с сыном продолжали обихаживать Верочкин хрустальный домик и пространство вокруг него под звонкий щебет птиц и неутомимой беличьей суеты…

98  ТАК  СУДЬБА  СТУЧИТСЯ  В ДВЕРЬ
Сегодня ночью мне приснилась 5-я симфония Бетховена, причем, не конкретное   место  ее исполнения, а именно симфония. Место исполнения не имело никаких конкретных очертаний, а вот музыка звучала явственно,  особенно 1-я часть ее, где «Судьба стучится в дверь». Я проснулся, а музыка продолжала звучать, и я вспомнил один случай, который произошел «на заре туманной юности»,  и так четко, как будто это случилось  вчера.
Я работал в творческом объединении «Ровесники» на Алма-Атинском телевидении. Дело было летом. Тогда в парке героев-панфиловцев проходили вечера симфонической музыки. Эти концерты в основном посещали пенсионеры, студенты музыкального училища и консерватории. Атмосфера на них была идиллическая, словно кусочек жизни из   ХIХ  века.  Мне предложили сделать репортаж об одном из таких вечеров. Должен был снимать маститый оператор, который собаку съел на таких концертах.  Вдруг ко мне подходит молоденький оператор Коля Петров и стал буквально умолять меня, чтобы я взял его на эту съемку.
- В чем дело? – Удивился я. – Ты же не специализируешься на музыкальных программах.
- Понимаешь, - отвечает Коля. – Мне сегодня приснилась 5-я симфония Бетховена,  и та ее часть, где звучит музыкальная тема «Там-там-там-там!»  «Так Судьба стучится в дверь.» А там в программе вечера – эта симфония. Так что это сама Судьба стучится мне в дверь.
          Против такого аргумента не попрешь. Пришлось взять Колю на съемку. Коля был удивительный парень. Мастер спорта по боксу в легком весе. По внешнему виду никогда не скажешь, что это боксер. Небольшого роста, худенький, субтильный, весь в маму. А вот руки у него были крепкие, мощные. Тут он пошел в деда, кровельщика. Его дед жесть руками мял. И у  худенького, субтильного Коли кулачищи были, будь здоров. Грецкие орехи на спор кулаком разбивал. Камера в его руках, как на штативе, сидела прочно и неподвижно. Правда, ладони в обычном состоянии выглядели вполне интеллигентно. Но когда он ладонь сжимал в кулак, он производил впечатление. Я так подробно останавливаюсь на деталях и особенностях его физической  конструкции,  потому что в этот вечер они сыграли свою роль  в “стуке,, Судьбы..»
В начале съемки все шло, как обычно: оркестр, дирижер, зрители, аплодисменты. Но во втором отделении, во время исполнения бетховенской симфонии, каким-то чудом на летнюю эстраду забрели три подвыпивших  оболтуса. Один из них, самый агрессивный – просто бугай, здоровый, наглый, тупой, агрессивный  с красными яростными глазками. Они с двух сторон подсели к одиноко сидящей девушке и стали к ней приставать.
Коля перестал снимать оркестр и дирижера, подошел к ним и стал их в упор снимать на камеру. Бугаю это не понравилось. Он повернул к Коле свою тупую наглую морду  и поманил его пальцем. Коля отдал камеру ассистенту и направился к этой лихой троице. Оркестр смолк, наступила мертвая тишина. Бугай поднялся, его сообщники тоже стали подниматься, но он остановил их и один направился к Коле. Ну ни дать, ни взять, Давид и Голиаф. Дальнейшее у меня отпечаталось в памяти, как в кошмарном замедленном сне. Огромный кулак Бугая проходит буквально в сантиметре от Колиного лица и в следующий миг морда Бугая натыкается на мощный Колин кулак. Он всей своей тушей рухнул мордой вниз на бетонную дорожку, которая разделяла этот летний театр на две половины,
Это был самый блестящий удар Николая Петрова за всю его спортивную карьеру. Чистейший нокаут в первом раунде.
Подельники поверженного Голиафа застыли, как мумии, как истуканы. Но, когда он стал медленно подниматься , оглядывая мутными,  бессмысленными глазами место крушения, и стал выплевывать зубы вместе с кровью, подельники стремительно помчались к выходу, бросив на произвол судьбы своего кореша.. И тут чинная интеллигентная аудитория взорвалась хохотом и свистом. Даже порядочные барышни  свистели разбойничьим свистом. Но, когда спасенная девушка подошла к Коле, зал снова затих. Девушка поднялась на цыпочки и поцеловала в щеку своего спасителя. И тут  весь этот летний зал взорвался аплодисментами. Музыканты стучали смычками о свои инструменты  Даже дирижер стучал по пюпитру дирижерской палочкой.. 
Я первый раз в своей жизни и, наверное, в последний видел, как вся интеллигентная аудитория  и музыканты оркестра, и дирижер так дружно аплодировала кинооператору.
Коля потом как-то проговорился, что этот нежный поцелуй оглушил его на всю жизнь.
В этой праздничной эйфории как-то незаметно исчез и возмутитель спокойствия. Он словно растворился в атмосфере презрительного смеха, свиста и аплодисментов
Концерт продолжался, и такого  потрясающего исполнения бетховенской симфонии я больше никогда не слышал и не видел. Вторую часть симфонии Коля снял просто гениально. Он поставил видеокамеру в режим «перемодуля». Это такая технология съемки, когда картинка становится  графичной. Резко выделяются черные контуры каждого объекта съемки. А внутри изображения резкий насыщенный цвет. Вот в таком режиме был снят оркестр и каждый музыкант в отдельности. А движения дирижера были похожи на движения Георгия Победоносца. Черная дирижерская палочка мелькала, как остро отточенная шпага. А финал третьей части Коля наоборот сделал в пастельных тонах. Торжество цвета и света.
Коля еще не знал, что весь его короткий ошеломительный, победоносный  бой ассистент снял целиком от начала и до конца. Он оказался достойным учеником своего молодого мастера.. И мы с музыкальным редактором весь этот апокалипсический эпизод вставили в концерт, как реальную иллюстрацию бетховенской трагической музыкальной драматургии.
           По мере того, как эти подонки все более  и более наглели, музыкальное напряжение нарастало, и тревога становилась зримой и невыносимой. Ведь неизвестно было, чем закончится эпизод, который  Коля так бесстрашно снимал. И высшая степень напряжения совпала с его поединком, апперкотом и крушением этого мерзкого чудища.
И все это сопровождалось изображением оркестра в жесткой графике, как будто бы и сам оркестр во главе с дирижером принимал самое активное участие в борьбе Добра со Злом, Света и Тьмы.
Но тут разгорелся жуткий скандал.. Шеф-редактор, профессиональный музыковед, выступила категорически против нашей самодеятельности. Нечего, мол, опошлять великого Бетховена мерзопакостными мелочами реальной жизни. Бетховен изобразил в своей великой симфонии глобальные проблемы бытия: столкновение Света и Тьмы, жизни и смерти, а вы иллюстрируете это какими-то мелкими убогими  хулиганскими  поступками, достойными разве что очередного выпуска «Фитиля» ( Сатирические киновыпуски Сергея Михалкова). Не знаю, чем бы все это закончилось. Но шеф-редактор обратилась  к Председателю Гостелерадио Казахстана, как к высшему арбитру.  И Кенес Усебаевич Усебаев, старый, мудрый казах, весьма далекий от высоких музыкальных сфер человек, но каким-то исконным народным чутьем, чувствующий, что такое хорошо, и что такое плохо, принял нашу сторону.  Его аргумент звучал примерно так( Дословно я уже не помню. Слишком много времени прошло, несколько десятилетий, век сменился. Но за содержание ручаюсь.) :
- Великие произведения искусства потому и великие, что они на все времена, на все случаи жизни. То, что ребята сняли и есть нынешнее реальное воплощение борьбы  высокого Добра и подленького Зла.  Да, это мелкий факт. Но в нем, как в капле воды отражается море. Зло мимикрирует. Зло, воплощенное Бетховеном в музыке, на сей раз приняло такую форму. А наш юный бесстрашный оператор,  настоящий джигит,  убедительно продемонстрировал, что Добро должно быть с кулаками, иначе невозможна победа Добра над Злом. Мне  кажется, - сказал  Кенес Усебаевич, - наши молодые сотрудники убедительно проиллюстрировали основную идею этого великого музыкального произведения.  Я думаю, что это вызовет большой резонанс у наших телезрителей. 
Резонанс, действительно, был большой. Нас и ругали, обвиняя в пошлости,  восторгов было больше.  Но давайте, все-таки, вернем к событию.
  После вечернего концерта спасенная Колей девушка возвращалась вместе с нами. Они сидели на заднем сидении нашего микроавтобуса, о чем-то оживленно беседовали и смеялись. У нее оказалось удивительное имя – Айгуль ( в переводе с казахского – Цветок). Имя совпадало с реальной действительностью.
Больше Коля и Айгуль никогда не расставались. Их можно было увидеть только вместе.  Колин вещий сон оказался в руку.
           Так Судьба стучится в дверь. Важно услышать вещий стук  и решительно, невзирая ни на что, пойти на этот Зов.

99    ЛУННАЯ  СОНАТА.
В 1961 году, перед защитой диплома у меня выдалась небольшая пауза, и я уехал в Крым на соревнования   по скалолазанию. Соревнования проходили на склонах Ай-Петри а жили мы в одном из пансионатов в Мисхоре. Курортный сезон еще не начался и на побережьи было непривычно тихо и несуетно. Уже на финише наших соревнований я проснулся среди ночи от какого-то далекого хрустального звука трубы. Сон, как рукой сняло. Я быстро оделся, вышел в ночь и пошел  на этот далекий зов.. Все было залито каким-то фантастическим лунным светом, и этот свет звучал призывным тревожным звуком.  Я шел по звуку. Он притягивал, как магнит.  И, наконец я вышел к одинокому пансионату. Судя по всему, курортники еще не заехали. И предсезонную тишину нарушал лишь одинокий  трубач на плоской крыше трех или четырехэтажного  корпуса. Он был весь залит лунным светом и в этом таинственном свете сверкала его серебристая труба.
Мне не составило большого труда взобраться на крышу по угловым лоджиям и водосточной трубе.. Над темно- синим морем плыла огромная розовая Луна.   И трубач, как одинокий волк, был весь устремлен к этому невыразимому свету. Я только тогда понял, почему гордые и свободные волки воют на Луну. Они воют от тоски и внезапно нахлынувшего счастья. 
Я выбрал себе укромное местечко, чтобы Море и Луна, и Трубач оказались в одном ракурсе; и погрузился в это чарующее зрелище и волшебную, чистую и прозрачную мелодию. Вдруг, как будто легкое дуновение ветра прошло над крышей.  Звук трубы привлек еще одно существо. Это была девушка, вернее, девочка лет четырнадцати. Она вспорхнула на крышу, как мотылек.  Густые золотые волосы сверкали под лунным светом. Она, словно плыла в лунном пространстве, почти не касаясь крыши, и легкое, невесомое, полупрозрачное платьице, скорее похожее на тунику, колыхалось в такт ее легким, невесомым движениям  Да, это скорей был некий фантастический танец, в котором  оматериализовались вся страсть и нежность  Лунной мелодии этого  странного трубача.
Сколько длилось это волшебное священодейство, я не помню. Помню только, что Трубач сделал паузу, чтобы перевести дух, и лунная танцовщица упорхнула, как мотылек, как мимолетное виденье, так же легко и незаметно, как и появилась. Мы даже ахнуть не успели, ее уже и след простыл.
Мы с Трубачем спустились вниз по пожарной лестнице, и где-то на Главной улице наткнулись на кофейню под большим платаном. Очевидно, хозяину этого питейного заведения тоже не спалось в эту лунную ночь, и он угостил нас прохладным терпким  крымским вином и настоящим ароматным кофе, какое умеют делать только греки и турки.  Слово за слово и Трубач поведал мне, что он студент Берлинской консерватории и принимал участие в международном студенческом семинаре в Москве, по окончании которого  им сделали экскурсию по южному побер6ежью Крыма. Он довольно сносно говорил по русски.   Мы оба были под впечатлением этой ночи, этой Луны, этого взрыва эмоций и этой девочки-лунатика или лунатицы, судя по всему. Трубача звали Вилли. Мы оказались тезками: он Вильгельм, а я Вилен.
- А как называется эта чудная мелодия для трубы? – Спросил я своего нового друга.
- Лунная соната. – Ответил Трубач.
- Это что, переложение для трубы ?
- Нет. Это не Бетховенская соната. Это моя.
- И давно ты ее написал? – Удивился я.
- Этой ночью.. Она вылилась как-то сама собой.
- И много у тебя таких мелодий? – Продолжал я свой допрос с пристрастием.
- Это первая и единственная. – Ответил грустный Трубач. Она до сих пор звучит у меня в душе. Вот приду домой и запишу.
Вилли ужасно сокрушался, что проворонил свою жар-птицу. Но он боялся  вспугнуть эту лунную ночную бабочку. А затем мы оказались не столь проворны, чтобы пойти по ее следу
На прощанье, уже под утро я пожелал ему все-таки встретить эту  свою жар-птицу, птицу счастья. Он сомневался и был в отчаянии. Я пытался успокоить его, и говорил, что в такую ночь все пожелания сбываются…
Прошло четыре года. В 1965 году я в составе студенческого строительного отряда МГУ отправился в ГДР. Мы участвовали в строительстве нефтеперерабатывающего завода в городе Шведт на Одере.  После завершения работы наши немецкие друзья устроили нам путешествие по этой части Германии. Мы побывали во многих городах и уже в конце нашего незабываемого вояжа милосердная судьба занесла нас в Дрезден. Я долго стоял перед Сикстинской Мадонной  и вдруг вспомнил ту волшебную ночь на крыше Мисхорского пансионата.  Вышли мы из Дрезденской галереи уже под вечер. Перед входом в галерею шел концерт симфонического оркестра. Оказывается, это такая традиция в Дрездене.  И мы, уставшие от массы впечатлений и долгого хождения по залам музея, решили отдохнуть и послушать Моцарта, Гайдна, Шумана, как  значилось в афише.
Постепенно вечер переходил в ночь, и над зданием галереи  вышла из-за туч полная луна.   Мы уже собирались уходить после первого отделения, как вдруг на сцену вышел трубач. И, словно бы в ответ на явление Луны все пространство заполнила его Лунная соната. И на сцену буквально выпорхнула юная танцовщица. О Боже!  Это была Она, тот нежный сверкающий мотылек, который  прилетел на звук Трубы.  Все! Ребята отправились в студенческое общежитие, а я остался наедине с мелодией и тайной. Но тут уж я был на чеку. Когда они раскланивались под бурные аплодисменты, я выскочил на сцену, и мы с Трубачем обнялись, как братья.  А потом мы сидели на открытой веранде какой-то кафушки на набережной Изара и мои друзья поведали мне свою удивительную историю.
Вили вернулся  на родину, полный решимости найти свою Звезду. И, как всякий серьезный немец, четко определил программу действий. Первым делом, он вступил  в тамошний комсомол. Я уже не помню, как он у них назывался. Он проявил необычайную активность, и на него обратили внимание. Через год он уже ходил в региональных лидерах.  А через два его наградили путевкой в международный молодежный лагерь в Крыму, в первую смену, в мае месяце, когда еще не открылся курортный сезон. Он, как настоящий немец, все просчитал. Он чуть ли не каждый день ездил в Мисхор и играл на трубе по вечерам на Набережной, на Центральной площади, на пляже. В конце концов,  им заинтересовались люди из Органов. Он им, как на духу рассказал свою историю любви. Его спасло то, что денег он не брал за свои импровизированные концерты, хотя благодарные и восхищенные его исполнительским мастерством местные жители буквально засыпали его деньгами. Но он к ним не прикасался. В общем, в местных органах, очевидно, навели о нем справки,  сочли его за очередного чудика и оставили в покое  Он играл на трубе до изнеможения, но Та, что всех прекрасней и нежней, не откликалась на его зов. В последнюю ночь, буквально за день до открытия сезона, он снова забрался на крышу того пансионата. Так же сияла огромная луна и освещала все холодным равнодушным светом. И, когда его губы уже опухли от мундштука, и он в полном отчаянии оглашал окрестности воплями Любви, Судьба сжалилась над ним, и появилась его нимфа, и оказалась в его объятиях, и больше он уже Ее, свою лунную Принцессу из своих объятий не выпускал.
-  Ты оказался прав, - обратился ко мне Вилли-трубач. – твое  пожелание сбылось, дошло до Господа Бога. Мы с Вестой тебе очень благодарны.
- С кем? – Переспросил я.
- С Вестой.
- Какое у Вас странное имя, обратился я к Музе своего друга.
- Не странное, а судьбоносное. – Ответила Веста. – Перед тем, как я родилась, один из наших местных краеведов,  поведал маме древнюю историю этих мест. Когда-то , еще до нашей эры там были древнегреческие  колонии. И на месте Мисхора стоял древнегреческий храм, где священнодействовали  весталки, прекрасные девы, юные жрицы древнегреческой Богини любви. Вот мама и назвала меня Вестой. В тот год, незадолго до нашей встречи, на экраны вышел фильм «Алые паруса». И я вдруг почувствовала, что мое имя сродни Ассоли, героини этого романтического фильма.  Я часто выходила на берег моря в тайной надежде увидеть алые паруса. Но они все не появлялись на горизонте. В тот вечер я тоже ходила на берег моря. А потом мне вдруг приснились Алые паруса. Я проснулась и бросилась к морю. Но по пути услышала зов трубы, и ноги сами, помимо моей воли, понесли меня к этому пансионату. Я не помню, как взлетела на крышу и оказалась в объятиях моего Принца.
- Веста – это ее имя, - ответил Вили, ( он  сделал ударение на слове «ее») - ты бы посмотрел, как она танцует Сиртаки. – А что?  Как у вас говорят? Что нам стоит дом построить.  Мы дарим тебе этот танец в награду за твое пророчество. Ты как думаешь, Веста?
- Я уже подумала, а ты огласил мои мысли. – Ответила Принцесса.  И над тихим, спокойным ночным Изаром зазвучали страстные звуки Сиртаки. И над пустынной набережной взошел цветок Любви. Веста не танцевала, она священнодействовала. Каждый ее жест был исполнен страсти. Это был зримый и торжественный гимн плотской и духовной любви. Даже огромная золотая Луна застыла в безмолвном восторге. . Чистые серебряные звуки трубы заполнили все пространство. Страстные ритмы Сиртаки рвали струны души, а Веста  божественно исполняла свою ликующую песнь древней и вечно юной Любви.  Такими они  и остались в моей памяти  Трубач  и его Муза, главные герои его Лунной сонаты.

100.   ДУША  ПРАЗДНИКА  ПРОСИТ.
Я  обычно стараюсь не задерживаться на работе допоздна.  В поздней электричке всякое может случиться.  А тут надо было срочно заканчивать монтаж фильма. Как всегда, сроки поджимали.  И я еле успел на десятичасовую электричку. Время было, хоть и позднее, но вагон был почти заполнен  За окном мелькали огни полустанков. Пассажиры дремали. И вдруг сонную тишину вагона нарушил какой-то посторонний звук. У дверей вагона стоял странный человек. Я не заметил, как он вошел. Он, словно, материализовался из другого мира. Высокий, сухощавый, весьма преклонного возраста, но видно было, что годы не легли тяжким грузом на его  стройную, как натянутая струна, фигуру. Одет он был, хоть и в  поношенный, но аккуратно выглаженный почти щегольский костюм. Белая рубашка. И вместо галстука – небрежно повязанный черный бант. Весь его нездешний облик довершала  элегантная широкополая шляпа. Из-под шляпы выглядывали белоснежные седые волосы. Ни дать, ни взять, романтический персонаж первой половины XIX  века
В руках он держал скрипку. Пару раз провел смычком по струнам, пробуя звук. И вдруг зазвучала тоже не здешняя, не от мира сего, но очень знакомая мелодия.  Весь вагон сразу  погрузился в «Грезы» Шумана. Пассажиры встрепенулись и все, словно по команде, повернулись в его сторону. Я много раз слышал эту пьесу и в сольном вокальном исполнении, и в хоровом, и в инструментальном, но такого божественного звучания, как в этом заурядном вагоне электрички, не слышал. Эта музыка была обращена не к людям, а к небесам, к Богу. Она обволакивала душу гармонией и нездешним светом. Все слушали, как завороженные эту божественную исповедь…
И вдруг в самый кульминационный момент, когда душа, казалось бы воспарила к небесам, резко раздвинулись двери в противоположном конце вагона, и на пороге нарисовались три красномордых молодца, как будто сбежавших из гайдаевских фильмов. Это же надо, такое совпадение. Но в отличие от тех  веселых героев, это были злые разбушевавшиеся ублюдки. Да простит мне Господь, но я не могу найти более подходящего приличного слова, чтобы обрисовать этих незваных гостей на нашем пиршестве духа.  Меня, словно низвергли с горних высот в преисподнюю.
Они медленно, раскачиваясь, двигались по проходу,  изрыгая из своих поганых ртов мат-перемат. Самый крупный из них нес в руке початую бутылку водки. Чем-то его внимание привлек молодой парень в фуражке.
- Чего буркала вылупил?! – Обратился к нему уже изрядно принявший на грудь красномордый урод. – Выпить хочешь? На! Хлебни. Мне не жалко. – Парень молча отстранил протянутую ему бутылку.- А! Брезгуешь! – Возопил верзила. – Витек, гляди, - обратился он к более мелкому собутыльнику. – Он брезгует, падла! Нехорошо! – И он с треском натянул  фуражку на лицо бедному парню.
- А ты, краля, чего вылупилась?!-  Обратился он к молодой женщине. – Хош, поцелую. Вдруг стошнит. Ха-Ха-Ха!
И вся троица заржала на весь вагон. Так и двигались они по вагону, изрыгая мат-перемат.
Напротив меня сидел мужчина средних лет. Он вытащил из хозяйственной сумки тяжелый, увесистый гаечный ключ, и мы, не сговариваясь поднялись и стали рядом со скрипачом.   И тут древний скрипач из позапрошлого века, не прерывая мелодии, впервые заговорил:
- Не лезьте на рожон, господа. Я с ними сам справлюсь.
И тут, наконец, они узрели музыканта. Главарь отхлебнул из бутылки, потряс головой, крякнул и уставился бычьим злым красным глазом на скрипача.
- Ты, чо, старый хрыч, тянешь кота за хвост?  Душа праздника просит, а ты хрень какую-то тянешь и тянешь. А ну, сбацай что-нибудь, чтобы ноги сами пустились в пляс.
Скрипач прекратил играть, и заговорил громко на весь вагон.
Праздника, говоришь хочет твоя … душа, чтобы ноги сами пустились в пляс?
- Во! Дурья башка, усек. – Расплылся в довольной улыбке жаждущий праздника верзила.
- Будет тебе праздник. – Ответил скрипач, и рванул смычком по струнам. Он весь как-то преобразился, глаза засверкали дьявольским блеском. И грянула плясовая на весь вагон. Вся лихая троица пустилась в пляс. А скрипач все ускорял и ускорял темп музыки. От него и от  бешенных ритмов его дьявольской музыки исходила какая-то гипнотическая сила. Вся лихая троица уже  в безумном ритме плясала, как сумасшедшая.  Из руки верзилы вылетела початая бутылка водки и покатилась по вагону. Танцоры возопили истошными голосами:
- Все! Все!!  Хватит, старый пень!
А скрипач еще больше ускорял ритм. Танцоры, у которых душа жаждала праздника, уже как марионетки, дергались в какой-то безумной пляске святого Вита. С их красных рож пот катился градом, а скрипач  продолжал извлекать какие-то дьявольские звуки из своего безумного инструмента.
Сначала рухнул на пол самый слабый из них, потом второй. Их вожак лихо отплясывал до последнего. Потом и он рухнул. Но даже лежа на полу вагона, они дергались непроизвольно  в этом безумном ритме. Он уже перестал играть, а они все дергались.
Где-то на станции мамонтовская в вагон вошел милицейский наряд. Видно, под шумок их кто-то вызвал по мобильному. Встать на ноги танцоры   не смогли.  И только мычали что-то нечленораздельное в ответ на приказ милиции покинуть вагон. Так что пришлось их выволакивать прямо на платформу.
Когда поезд тронулся, скрипач снял шляпу,  галантно раскланялся с уважаемой публикой и пошел по проходу к выходу из вагона. Пассажиры провожали его бурными аплодисментами и бросали в шляпу сплошь бумажные деньги. Никто не мелочился.  Скрипач добрался до выхода из вагона, выложил деньги в скрипичный футляр и впервые обратился  к пассажирам:
- Покорнейше благодарю вас, уважаемые дамы и господа, за теплый прием. Вы очень добры ко мне. Такого обильного гонорара я давно не получал за свои концерты.
Все пассажиры, как по команде поднялись со своих мест, и, стоя, приветствовали этого, не от мира сего, музыканта.
- Хорошо, друзья мои. Я вам сыграю на «бис» еще одну вещь. – Ответил растроганный скрипач.  – Сарасате. Цыганские напквы.
И, как поцелуй в сердце, грянули струны…

101.  ТАМ  ТЕБЯ  ЖДЕТ  БЕДА
Это случилось, в окрестностях Алма – Аты, если мне память не изменяет, в августе 1970 года. Мы выехали в пятницу на съемку телерепортажа о турбазе  Горельник. Собственно говоря, телерепортаж был лишь поводом, чтобы отдохнуть на халяву в турбазе, расположенной в горах, за катком Медео. Мы уже мечтали, как через каких-то пару часов оставим  позади и далеко внизу Алма-Ату с ее густым смогом и застоявшимся зноем, и окажемся в горах, « где свободно ветер веет, где легко усталой груди». Все были как-то празднично возбуждены. Там, на турбазе нас ждали неожиданные встречи, песни, танцы,  и прочие чудеса романтического туристского быта.
Мы выехали на улицу Абая и тут увидели бочку с пивом. Решили заправиться.  По такому случаю, у шофера нашлась десятилитровая канистра, и пока он стоял в очереди за пивом,  я вышел прогуляться в тени Абая. И тут откуда-то из-за памятника вынырнула цыганка со шлейфом шумных, крикливых цыганят. Они набросились на меня, как назойливые мухи на мед.
- Ах, ты мой, бриллиантовый, - затараторила цыганка, позолоти ручку, и я  раскрою тебе всю правду, что было, есть и будет в твоей жизни.   Мы с тобой одного поля ягоды, драгоценный ты мой. Ты заглядываешь в судьбы людей, и я перелистываю страницы их судеб.
- Откуда ты знаешь, что я заглядываю в судьбы людей? – Удивился я.
- Так по твоему лицу видно - Как-то странно ухмыльнулась цыганка. – Ну, что было, ты и без меня знаешь. Не стесняйся, позолоти ручку, и я скажу тебе, что будет. Что деньги? Прах! А иное знание дороже всех денег на свете. Позолоти ручку, и век будешь меня благодарить.
Чтобы как-то отвязаться от этой назойливой кудесницы, я положил в ее протянутую руку десятку и повернулся, чтобы уйти.
- О, подожди, бесценный ты мой, щедрая твоя душа! Послушай, что я тебе скажу. Ты, никак, собрался в горы. Не едь за плотину. Упаси тебя Бог! Не едь!  Там ждет тебя большая беда. И не только тебя, а и всех твоих спутников. За плотиной одна дорога – на тот свет.
- «Кудесник, ты лживый, безумный старик. Презреть бы твое предсказанье». – Как-то некстати процитировал я классика.
- Ты напрасно обижаешь бедную женщину, - обиделась цыганка. – Послушай меня,  легкомысленный ты мой, и век будешь мне благодарен. Не едь за плотину!  Заклинаю тебя!
Она  так же исчезла, как и появилась. Наверное, в ее поле зрения попал очередной клиент. А слова ее, как заноза застряли в мозгу. Когда я объявил своему маленькому коллективу, что мы не едем в Горельник, всех, словно громом поразило. Решили, что у меня  от долгого зноя ум за разум зашел.  Все самые радужные планы рушились, как оборванная песня на высокой ноте. Ну не говорить же им, что какая-то полубезумная цыганка стала на пути к заветной цели. Меня тогда вообще сочтут за слабоумного. И я решил как-то подсластить горькую пилюлю. Мы поехали на метеостанцию к моему другу, горячему эстонскому парню Эвальду, метеорологу.  Это был тот еще авантюрист. Он заключил контракт с фирмой Панония, и, в качестве рекламной акции, в одиночку совершил мотопробег «Таллин-Москва-Владивосток». А на обратном пути его занесло в Алма-Ату. Алма-Ата притягивала таких людей. Одни оседали здесь по своей воле, другие – не по своей, но и те, и другие, были, что называется, соль земли. Они делали алма-атинскую жизнь не пресной. Каждый из них был ярким самородком. Эвальд решил отсидеться зимой в этом благословенном краю, да так и застрял здесь. Он менял профессии, как перчатки. В настоящий момент он работал предсказателем погоды. Я давно обещал ему нагрянуть в гости. И вот этот момент настал. Командировочное задание надо было как-то выполнять, и я решил сделать зарисовку о хранителе погоды.  Метеостанция располагалась не за плотиной, а сбоку и выше. Правда, дорога туда была разухабистей  и круче.
Эвальд нас принял, как самых дорогих гостей. Его разнотравные душистые  и
ароматные  крепкие напитки как-то притупили боль потери, но тем не менее, когда мы
выходили на террасу и бросали взгляд на сверкающую огнями шумную территорию расположенной внизу турбазы, ребята недобрым взглядом окидывали меня. Но это длилось какие-то мгновения. Застолье наше было шумным, веселым, затянулось за полночь, и, что самое главное, проснулись свежие, бодрые, без всякой головной боли. Перед тем,  как снимать нашего хозяина, героя нашей кинозарисовки за работой, оператор предложил  сделать адресный план Горельника. Он хорошо смотрелся в лучах еще невысокого солнца. Турбаза уже жила в своем обычном рабочем ритме. Кто-то спешил в столовую, какие-то группы строились для выхода на туристский маршрут, а любители форели оседлали берег Малой Алма-Атинки
Вдруг какой-то жуткий гул раздался в горах, серой мглой закрыло небо, и огромная, серая, бескрайняя грязекаменная волна обрушилась на турбазу. Это был девятый вал, цунами, как в жутком кошмарном сне. Земля задрожала под ногами, и наше хлипкое сооружение заходило ходуном. Через мгновение Горельник исчез. Вот он был, и вот его нет. Как корова языком слизала. А грязекаменный вал покатился дальше, сметая и поглощая все на своем пути.
Эвальд бросился к рации, долго настраивался на свою волну, а мы тупо смотрели на нее, словно ища спасения в этой железяке. Через некоторое время Эвальд сообщил нам трагическую новость. На  Алма-Ату обрушился гигантский селевой поток. Он прокатился по ущелью реки Малая Алмаатинка,  накрыв турбазу Горельник и Медео со всеми их сооружениями и отдыхающими, и только сооруженная незадолго в пятьдесят метров высотой плотина спасла город от катастрофы. Все произошло в считанные секунды и минуты. Вал двигался со скоростью чуть ли не двести километров в час..
Я пришел в себя от странного пристального взгляда ребят.
- А ведь если бы не ты, мы бы все  сейчас покоились там. - Выдохнул оператор. – Ты, что, знал?
- А ты, что, чокнулся? – Завопил я. – Если бы я знал, я бы забил во все колокола! Я бы всех поднял на ноги!  Я, что, господь Бог?!  Кто мог это знать?
- Тогда почему ты так резко и категорически поменял планы?
Не мог же я им сказать о предостережении цыганки.
- Какое-то странное и острое предчувствие было. Но оно не распространялось дальше перевернутой машины или камня, упавшего со склонов гор.
- И часто у тебя бывали такие предчувствия? – Допытывались ребята.
- Не часто. Но в горах бывали, когда я, сам не знаю почему, менял маршрут восхождения, а потом оказывалось, что на старом маршруте что-то случалось.
- А ведь мы костерили тебя по чем свет стоит, - произнес кто-то, я уже сейчас не помню кто,  из членов нашей группы, - а  ты нам жизнь спас!
Они смотрели на меня, как на спасителя, как на ясновидящего, как на пророка, а я всего-навсего испугался заклинаний бродячей цыганки. С другой стороны, надо же было, чтобы на нашем пути оказалась бочка с пивом, большая тень от памятника Абаю и бродячая цыганка. Наверное, все-таки, Судьбе не угодно было, чтобы я раньше времени ушел в мир иной. Для чего-то я еще был нужен здесь.

                ГЕРОИ  МОИХ НЕРЕАЛИЗОВАННЫХ  ФИЛЬМОВ
102.   ДЕЛО  ЗА МАЛЫМ.
Так остроумно названа одна из многочисленных статей в  газетах по поводу ошибки Малого судьи в драматическом футбольном матче 12 июля 2009 года «Москва» – «Зенит». Этот нерасторопный Малый одним своим свистком поставил на дыбы всю футбольную общественность России. Я смотрел этот матч от начала до конца и, наверное, как и многие футбольные болельщики был до глубины души возмущен легкомысленным непрофессионализмом этого  с позволения сказать рефери. Стоять в двух шагах от игроков и не заметить, что игроки Зенита, а не Москвы первыми нарушили правила при пенальти в их ворота, нужно было на короткий момент и ослепнуть, и оглохнуть. Самое малое, что нужно было сделать этому Малому – заставить перебить пенальти. Это, кажется, было ясно самым маленьким и неискушенным зрителям этого драматического зрелища.
По этому поводу автор Александр Покачуев в аналитической статье «Большая ошибка Малого» в газете «МК» от 17 июля 2009 года делает интересный вывод: « С одной стороны, в очередной раз прощать Зенит опасно… Но с другой стороны, за что наказывать Погребняка и компанию, смотревшихся в игре с Москвой очень неплохо и, пожалуй, заслуживших победу, не совсем понятно. За то, что не обратили внимание арбитра и не потребовали перебить пенальти в свои ворота?...»
Для автора статьи, это без  сомнения, нонсенс. Из области прекраснодушного, романтического, абсолютно нереального идеализма в духе маниловских мечтаний. А я вспомнил об одном случае, который имел место в истории русского футбола и в детстве поразил в самое сердце и остался там на всю оставшуюся жизнь. Я использовал этот случай в своем сценарии документального фильма о великом советском футболисте Игоре Нетто. Вот этот эпизод.
Валентин ИВАНОВ   Когда я вспоминаю Нетто, в памяти обязательно всплывает факт, характеризующий Игоря Александровича как человека большого гражданского мужества. На чемпионате мира 1962 года Нетто сделал то, чего ни до этого, ни после не сделал никто На этом самом чемпионате мира в Чили, в игре с Уругваем, во время одной из атак мяч попал в ворота южноамериканцев через дырку в сетке…
Хроника  игры с Урагваем.
ИГОРЬ  НЕТТО.  Это была последняя встреча в подгруппе  И мы и уругвайцы понимаем, что здесь каждая ошибка может оказаться непоправимой. Уругвайцы отдают все. Они спешат, все идут в наступление  Мы создаем ответный и долгий нажим. Помню, в один из моментов нашей ответной атаки правый крайний Игорь Численко сильнейшим ударом направил мяч к воротам. Удар был настолько сильным, что сетка взметнулась, и мяч оказался в воротах. Гол?.. Так решил судья. Он показал на центр. Конечно, можно было бы промолчать, тем более, что этот гол решал исход встречи.
Я. подошел к Игорю Численко, спросил: «Был гол?» — «Нет». Мы не привыкли к нечестной игре. Пусть бы и пришлось нам трудно, очень трудно в оставшиеся минуты, но получать победу за счет судейской ошибки?..
Я подошел к судье и словами и жестами сумел убедить его, что этот мяч, засчитывать нельзя… Он поблагодарил меня и гол отменил. Ну а я, честно говоря, почувствовал облегчение. Мы играли в честный футбол. Тот матч сборная СССР все-таки выиграла: за минуту до конца победный мяч забил Валентин Иванов.
Валентин ИВАНОВ  В те времена еще не было приза "Фэйр плей", но благородный жест капитана сборной СССР оценили все. Как поменялись времена! Спустя 24 года капитан сборной Аргентины Марадона рукой забил на чемпионате мира мяч в ворота сборной Англии, но и вида не подал, что допустил нарушение правил, и радостно отмечал гол, благо судья не заметил игры рукой. Марадоне и в голову не пришло, ( как, впрочем, и игрокам Зенита ) что в этом случае можно было поступить иначе. Какие разные люди, какие разные капитаны!
Нетто не мог поступить вопреки своей совести. Но Бог правду любит
ИГОРЬ  НЕТТО.  За одну минуту до конца игры Игорь Численко получив мяч, неожиданно передал его, чуть ли не через все поле, Хусаинову, переместившемуся вовремя с края ближе к штрафной. В одно касание наш левый край отбросил мяч метнувшемуся вперед Понедельнику. Последовал сильнейший низкий удар. Coca успел только отбить мяч. Иванов, что называется, подобрал этот неожиданный подарок, и — матч с Уругваем был выигран. И это была честная победа!
Это фрагмент из моего сценария , увы, до сих пор не снятого фильма.  Я предложил быть ведущим этого фильма  коллеге и большому другу Игоря Нетто, ныне преуспевающему спортивному комментатору. Даже не прочитав сценария, он мне ответил: «Мне это неинтересно».  Я предлагал сценарий о великом русском футболисте, настоящем  Рыцаре футбола,  телеканалу «Спорт»  ВГТРК, телеканалу  «Футбол» НТВ+. Отвергали даже не читая сценарий.  Что поделаешь,  другие времена, другие нравы.  Сейчас бы на главного героя моего сценария документального фильма «Рыцарь футбола» смотрели бы, как на сумасшедшего, или, в лучшем случае, как на Рыцаря печального образа, идальго из Ламанчи. Поэтому и реакция автора серьезной аналитической статьи: «За что наказывать Погребняка и компанию,?  За то, что не обратили внимание арбитра и не потребовали перебить пенальти  в свои ворота?...»  Интересно, что страшнее, потребовать перебить пенальти в свои ворота, или потребовать отменить гол, как это сделал Игорь Нетто?!
Как важен был бы сейчас фильм об Игоре Нетто, великом Футболисте и Идеалисте.
Но ведь и здесь решения принимают те же люди, что играют в  футбол, пишут серьезные аналитические статьи о футболе. .. Как тут не вспомнить хрестоматийные стихи.
Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя.
Богатыри, не вы!..
Плохая им досталась доля…
И об этом тоже говорится в моем нереализованном фильме.
Дело за малым. А вдруг найдется Продюсер с душой Болельщика и тревожной памятью.
Но это уже, кажется, из области несбыточных желаний. Другие времена, другие нравы.

103.  ЗА НАМИ МОСКВА
                ЖУКОВ  И БУДЕНЫЙ               
В 2001 году к 60-летию начала Великой Отечественной войны Фонд Ролана Быкова готовил цикл документальных телефильмов «Война священная» для телеканала «Культура». Они мне предложили снять фильм  «За нами Москва»  о разгроме немецко-фашистских  войск под Москвой: октябрь – декабрь 1941 года.
Фильм  так и не вышел  в эфир из-за моих принципиальных разногласий с руководством цикла  по поводу оценки и истинности отображения тех драматических и трагических событий. То, что они требовали от меня в лучшем случае тянуло  на страницу из учебника истории для 7-го класса. Меня такой примитивизм освещения тех событий не устраивал.  Кассета с фильмом так и лежит до сих пор на моей фильмотечной полке. Но там были любопытные эпизоды, которые, как мне кажется, стоят того, чтобы о них рассказать. Там был любопытный эпизод  из воспоминаний шофера Георгия Константиновича Жукова, который мотался с ним по всему Подмосковью, разыскивая Командующего фронтом Семена Михайловича Буденного, которого Жуков сменил по приказу Сталина.  В штабе фронта  не знали, где находится их командующий. Поехал куда-то в войска и пропал. Связи с ним нет. Единой линии обороны, как таковой не существует. Никто не знает, какие подразделения занимают те или иные позиции. Жуков решил все-таки разыскать командующего фронтом во что бы то ни стало. И после многих драматических и опасных происшествий они его нашли в Малоярославце  в здании какого-то опустевшего учреждения. Какой там был разговор у Жукова с Буденным его личный шофер конечно же не знает, но один момент запомнился ему на всю жизнь. . Когда Буденный сор свитой вышел на крыльцо и на прощание протянул Жукову руку, тот только кивнул головой, а руку не пожал. Не пожал руку Маршалу! В известной песне перед войной пели: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин… И первый Маршал в бой нас поведет!.» 
Они отъехали, а Буденный так и остался стоять на крыльце с протянутой рукой. Жуков всю обратную дорогу в штаб фронта угрюмо  молчал, и только один раз мрачно буркнул: «Вояки, ети их мать!»
И мне  невольно вспоминается эпизод из другого моего фильма «Диктатор Крыма» о герое гражданской войны белогвардейском генерале  Якове Слащове. По личной просьбе Михаила Фрунзе Ленин разрешил Слащову вернуться из эмиграции, и он преподавал на Высших офицерских курсах стратегию и тактику в современной войне. Однажды, когда он анализировал причины поражения Первой Конной армии во время войны с белополяками, он  пришел к выводу, что конармия потерпела поражение из-за бездарности  командования. Семен Михайлович Буденный, который присутствовал на его лекции, в гневе  стал стрелять в него в упор из своего табельного оружия и промахнулся. Генерал Слащов вышел из-за кафедры, подошел к Буденному и сказал: « Как вы стреляете, так вы и воевали». Увы. В 1941-м  ситуация повторилась. Плохо у нас обстоит дело с уроками истории.

ПЕРВЫЙ  БОЙ ПОДОЛЬСКОГО КУРСАНТА ИВАНА МЕРКУЛОВА.
  И совсем другого Жукова встретил накануне битвы под Москвой  бывший подольский курсант Николай Меркулов. Курсантов Подольского высшего общевойскового училища подняли по тревоге на рассвете, и в спешном порядке перебросили под Малоярославец. Там они и заняли свою линию обороны. Через день или два к ним на позицию приехал Жуков. Молодого курсанта тогда поразило обращение к ним  прославленного генерала, о котором уже тогда в армии ходили легенды.  Жуков молча прошел перед строем совсем еще юных курсантов, молча вглядываясь в лица, как будто хотел запомнить каждого и затем  сказал:
- Сынки, я вам не приказываю, я вас прошу, задержите врага, как можно дольше. Нам сейчас каждый час дорог. Нам нужно продержаться несколько дней, пока мы подтянем резервы.  Вы уж простите, что не дали вам доучиться. Вот разобьем их здесь под Москвой, и вы доучитесь. Я вам обещаю.  Я надеюсь на вас...   
 А на следующий день немцы пошли в атаку.  Этот свой первый бой председатель совета ветеранов подольских курсантов Николай Иванович Меркулов помнит до мельчайших подробностей. 
- Они шли в атаку в полный рост с автоматами наперевес и поливали свинцом все вокруг веером от живота и орали: «Рус ком, хэндэ Хох!   Рус ком, хэндэ Хох!   Рус ком, хэндэ Хох!». И такое впечатление, как будто   стая взбесившихся собак лает. Это так морально действует.  Но мы их встретили, как полагается. Они стали падать. Затем остановились. Видно, до этого их так не встречали. Они здорово удивились. Перестали лаять. Вот тут мы и бросились в контратаку. И они дрогнули, побежали. Оказывается, и они умеют бегать .
И эта первая победа вселила в нас уверенность. И мы стояли насмерть. Все поле боя перед нашей линией обороны было усеяно трупами вражеских солдат и скелетами сгоревшей боевой техники. Но и нам досталось. После трех суток беспрерывных боев у нас от всей нашей курсантской роты в живых осталось пятеро. Но мы держались, не отступили ни шагу назад, пока нас не сменили сибиряки. И Жуков сдержал свое слово. В этой мясорубке он нашел время, чтобы встретиться с нами и каждому из оставшихся в живых пожал руку. Тогда еще орденов не было. Но , как написал один фронтовой поэт, «Нам не до ордена, была бы Родина». Иногда рукопожатие прославленного генерала дороже любого ордена.
                БОРОДИНО 
Так Судьбе было угодно, что свой первый бой другой герой моего фильма Сергей Меркулов принял на знаменитом Бородинском поле. О себе он почти ничего не говорил: «А что говорить. Воевал, как все. Но с восторгом говорил о командире танковой бригады тогда еще полковнике Катукове. На Бородинском поле стояли скирды  соломы от скошенного и убранного хлеба.   Полковник Катуков к каждой скирде  сломы поставил караул и приказал беречь их, как зеницу ока. Затем танкисты по его приказу зарыли танки в землю. Ночью издалека послышался гул моторов. Катуков приказал всем караулам вернуться в расположение своих подразделений. Вскоре  на Бородинском поле появились танки. Они шли в боевых порядках с зажженными фарами, чтобы ослепить противника. И, когда танковая армада вся вкатилась на поле боя, полковник Катуков приказал трассирующими пулями зажечь скирды, и над Бородинским полем вспыхнули огромные факелы. Вражеские танки оказались видны, как на ладони, и танкисты расстреливали их буквально в упор.
Вот что писал впоследствии об этом ночном бое, командующий 2-й танковой армии генерал Гудериан: «В бой было брошено большое количество танков  «Т-34», нанесших большой урон нашей армии. Тем самым были нарушены планы на быстрый и непрерывный успех»
То, что были нарушены планы на быстрый и непрерывный успех, генерал Гудериан был прав. А вот насчет большого количества танков «Т-34» он ошибался. В конце октября 1941 года под Москвой их было еще очень мало. Буквально единицы. О том, что это было действительно так, говорит история еще одного героя моего фильма  Геворга Чебаняна.

                БОЕВОЙ РУБЕЖ ТАНКИСТА ЧЕБАНЯНА.
Мы встретились с ним в Химках на Ленинградском шоссе у знаменитых противотанковых ежей. Здесь проходила его линия обороны:
-  7 ноября 1941 года  сразу после парад бойцы нашей танковой роты прямо с Красной площади  прошли по улице Горького, по Ленинградскому  проспекту, вышли на Ленинградское шоссе и к исходу дня пешком прибыли сюда в Химки. . Здесь проходила линия обороны. Нас, танкистов, которых  долго обучали, положили здесь, чтобы перекрыть дорогу. Можете представить, какая была ситуация. Прямая дорога к Кремлю. Если бы немцы знали, что кроме нас на этом участке фронта и за нами никого нет страшно даже представить, что могло бы случиться. И мы здесь держали оборону 7, 8 и 9 ноября.  Стояли насмерть. И только 10 ноября нас сняли, и мы поехали принимать танки.
Вот так мы попытались одухотворить всю линию обороны Москвы. Ведь не было безымянных героев. На каждом боевом рубеже были живые люди.
Моим оппонентам из Фонда это показалось неинтересным. А где ведущий, учитель, который изрекал бы прописные истины?  Правда, неформальный ведущий был. В качестве сквозного драматургического стержня я использовал ту часть кинобеседы Жукова с Симоновым, где как раз разговор шел об обороне Москвы, а рассказы солдат – как ветви этого героического древа.. Моим заказчикам этого показалось мало. Нужен ведущий. Как будто зритель такой дебил, что ему нужно давать пережеванную пищу, жвачку.  Вот так фильм и не дошел до эфира.

104  РАДИ НЕСКОЛЬКИХ  МЕТРОВ  В КАССЕТЕ
В  пору моей молодости была популярна среди нас, журналистов песня  «трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете…» Мы, телевизионщики ее переиначили «Трое суток шагать, т рое суток не спать ради нескольких метров в кассете…» Так получилось, что я ради этих нескольких метров в кассете чуть не совершил свой скамый безумный поступок. Я возвращался  после командировки на Мангышлак из города Шевченко в Алма-Ату. Тогда этим рейсокм летал небесный тихоход АН-24. Летел он 12 часов с посадкой в Актюбинске и Караганде. Поставил я два своих яуфа с кинопленкой в багажное отделение нашего лайнера, сел в кресло и мгновенно уснул. Проснулся от какой-то паники в салоне.  Открываю глаза – все в дыму. И в этом дыму мечутся люди.. Смотрю в иллюминатор – двигатель горит, смотрю в противоположный иллюминатор – тоже пламя. Стюардесса призывает всех к порядку, но ее никто не слышит. И тогда командир корабля, видимо, принял самое верное решение. Лайнер резко стал снижаться.   И все успокоились. Правда, облевали весь салон, даже потолок. И хорошо, что все это случилось, когда мы пролетали над озером Балхаш. А там степь ровная от горизонта до горизонта. И АН-24 нормально садится на грунт.
И тут все бросились к выходу. А я – в багажное отделение.
- Ты куда?!!! – Заорал командир корабля.
- За пленкой!!! – Заорал я в от веет. Схватил свои два яуфа с пленкой, результатами 2-х недельной каторжной работы в Мангышлакском аду и потащил их к выходу.
- Ты с ума сошел! – Заорал командир корабля. -  Сейчас все взорвется к едреней фене!.
Но я молча выбросил один яуф, потом второй и вывалился сам вс лед за ними Схватил эти два яуфа и потащил прочь подальше от самолета. А самолет – весь черный от шасси до хвоста. Слва Богу, все обошлось. Видимо, когда летчики резко пикировали, им удалось сбить пламя.
Увсе пассажиры сдали билеты и даль ше поехали поездом. Только я и еще один такой же безумец  поле тели дальше на ЯК-12 стареньком ероплане времен войны. И, кстати, удачно долетели до Алма-Аты. И моя телепрограмма о Мангышлаке, где бы, автором, оператором, режессром, монтажером и телеведущим в одном флаконе, вышла в эфир в положенный срок.
105.      ИЗ  ПИСЬМА  НИНЕ СОКОЛОВОЙ
Привет из российской глубинки.
Спасибо, Ниночка за добрые слова. Как там говорила, кажется в «Старшей сестре» героиня Дорониной: «Доброе слово и кошке приятно», а уж старому битому-перебитому облезлому коту тем более.
Старший внук Захар пошел с Павлом гулять по слякотным окрестностям, младшего Александра Сергеевича Катенька уложила спать, и выдалась пауза, в самый раз подходящая  для неторопливой беседы. Да, чтоб не забыть. День рождения у Людмилы 8 сентября. Я бы мог подарить ей свой новый фильм, который, ежели ничего не помешает, я должен закончить в понедельник 6 сентября, как раз в канун ее дня рождения, но, боюсь, что это блюдо не к ее  праздничному столу.  Фильм называется «Дорога к Храму» о возрождении еврейской религиозной общины  в славном граде Кривой Рог, где евреи проживают вот уже 300 лет. Все уже забыли, что этот крутой пролетарский город вырос из захолустного еврейского местечка  бывшей черты оседлости. В 1923 году там проживало 47% евреев. Сейчас из 750 тысяч населения евреев всего осталось 12 тысяч. Это меньше 2%. Всех добили фашисты во время оккупации в годы войны. Там есть шахта №5, так их туда живем бросали. Весь километровый ствол забили трупами.. Помнишь, как в «Собачьем сердце» у Шарикова: «душили-душили, душили-душили…», но все-таки не добили. 12 тысяч осталось. Фильм доставил мне много радости. Мне кажется, мне удалось запечатлеть, слава Богу, успел, запечатлеть этот процесс  пробуждения тысячелетнего национального духа народа. Казалось бы за 75 лет  диктатуры Шариковых, вытравили все. Все живое попытались закатать в асфальт. Но ни фига. Сквозь серый асфальт пробиваются живые зеленые ростки жизни. Как один из героев фильма говорит: « Я ж с 16 лет слова еврейского не слышал. Сначала пионер, потом комсомолец, потом член партии, полковник ВВС, летчик-испытатель и т.д. и т.п.» Казалось бы законченный манкурт. И вдруг говорит: «Тора – это наша конституция. Она мне вернула тысячелетнюю память, которую из меня пытались выбить в течение полувека. Мы словно вернулись из полувекового шествия по пустыне и снова прильнули к нашему животворному источнику. Или другой герой фильма, который 47 лет и два месяца  проработал сталеваром в доменном цехе завода «Криворожсталь». Представляешь, еврей-сталевар. Самый короткий анекдот. Это был один еврей на весь доменный цех. Казалось бы, должен был опролетариться  до предела. А он, на склоне лет вернулся к торе, к духу предков. Это удивительно. Они вспоминают не своих отцов и матерей, а дедушек и бабушек. Целое поколение выпало. Один из героев фильма, кандидат философских наук, бывший специалист по марксизму-ленинизму, в который он искренне, искренне верил. Но  зов далеких предков оказался сильнее. Впервые за триста лет они построили роскошную синагогу. Но вот одна из героинь фильма, молоденькая школьница вдруг говорит. Синагога – это хорошо. Но молиться можно где угодно. Главное в душе выстроить  Храм
И вот эти маленькие индивидуальные ручейки вливаются в полноводную ( хочется надеяться) реку фильма. Мне было и радостно и тревожно снимать и монтировать этот фильм. «Человек создан по образу и подобию Божию» начинаешь понимать только в процессе собственного творения. Да, собственно говоря, ты это и сама не хуже меня понимаешь. Просто, не знаю, как у тебя, а мне, увы, приходится много клепать всякой киномакулатуры. Для творчества «планета наша мало оборудована» И когда попадается такая редкая возможность – это высшее счастье. Чувствуешь себя, как Господь в первые  дни  творения.
Этот фильм помог мне пережить два месяца пекла. Я весь, целиком уходил в работу. Не ощущал ни жары, ни зноя, . ни гари, ни дыма. Здесь ведь важно было сохранить этот еле уловимый аромат возрождения, ту невидимую бесплотную черту между интеллектом и эмоцией, сохранить эмоционально-интеллектульное равновесие и сохранить гармонию плоти. Вот завтра я буду заниматься тем, что буду одевать на мускулистую ( хочется верить) плоть фильма компьютерно-графич6ескую бижутерию. Ничего не поделаешь. Мой продюсер, деликатный человек,  любит прикрывать природную наготу фиговым листком компьютерной графики. С одной стороны, это понятно. Когда плоть фильма  немощная и дряблая, ее, конечно, лучше прикрыть одеждой с компьютерными блестками. Но я сторонник  древнегреческой природной наготы, под которой играют упругие благородные мускулы.. Это очень редко удается. И чаще всего мы поступаем, как профессиональные дизайнеры, которые ловко скроенной одеждой скрывают недостатки фигуры фильма.  Я сторонник непричесанных фильмов.  И тут мне приходится вести неравную борьбу с многочисленными ревнителями внешних приличий. Самое страшное слово, которое мне в последние 20 лет приходится слышать: «Это не наш формат». И пока  он не приукрасит и не припудрит, и не выбьет дух  из фильма, он не успокоится. И поэтому  многие последние фильмы мне напоминают куклы «Барби». Все одного формата, все на одно лицо. И все безликие, и все бездушные. Словно отштампованы в одной форме.
Для меня высшей похвалой было, когда продюсер мне сказал: «Вы сделали трогательный фильм» Я от него прежде не слышал таких слов. Он не нашел подходящего слова, но и этого для меня было достаточно. Может быть, как говорил Тютчев, мне «удалось выразить невыразимое». Это бывает очень редко. Но, когда это изредка случается, я воспринимаю это, как божественное откровение. Господи, прости за столь высокий слог. Так у меня было с моим предыдущим фильмом «Москва придумает меня» о великом, и доселе никому не известном, русском поэте Аркадии Кутилове, нашем современнике, русском  Франсуа  Вийоне. Его убили в 1985 году в возрасте 45 лет. Настоящего поэта можно определить по 4 строчкам, таким, например.
Деревня «Н» не знала гроз.
Покой и мир ее основа.
Но в каждом доме был Христос,
С лицом Емельки Пугачева.
Только великий национальный поэт может в четырех строчках выразить всю трагедию России Кстати, он почти твой земляк, из Иркутска, который тоже определил в четыре строчках.
Тюрьма на площади Искусства
Срывает мысли на лету.
Колючей проволоки сгусток
Застрял у времени во рту.
Вот такой наш с Людмилой любимый поэт, современный юродивый Аркадий Кутилов.
За месяц до своей трагической гибели он писал:
Меня убили.  Мозг втоптали в грязь.
И вот я стал обыкновенный жмурик.
Душа моя, паскудно матерясь,
Сидит на мне, сидит и, падла, курит.
Я 7 лет пробивал этот фильм. Почти столько же, сколько Моисей водил свой народ по пустыне. И все время я чувствовал свою невольную вину перед его памятью.. Во время этого хождения по мукам невольно вспоминал афоризм Ежи Леца: «Не пытайся пробить головой  стену. Можешь оказаться в соседней камере» Но, слава Богу, я сделал это. Я успел застать в живых тех, кто его знал и помнит. 
Как сказал Евгений  Евтушенко, один из героев этого фильма: «Трагедия Кутилова – это трагедия свободного человека в не свободной стране.». У него был вечер в Большом зале Дома кино. И он представил своим почитателям этот фильм. Так вот, когда закончился фильм, все встали и, стоя, аплодировали, пока шли конечные титры. Конечно, это была особая аудитория, московская элита, недобитые интеллигенты. И это для меня было высшей наградой за все мои семилетние хождения по мукам.

106.  ТАК  РОЖДАЮТСЯ АНЕКДОТЫ.
В 1967 году к  25-летию Московской битвы Ролану Антоновичу Быкову поручили высшие партийные органы Москвы создать документальный фильм о Московском ополчении. И так получилось, что мы с моим однокурсником по факультету журналистики МГУ Толей Московским .помогали Ролану Антоновичу в меру  своих сил и способностей в работе над этим кинопроектом.  Эти дни запомнились на всю жизнь. Ролан Антонович – фейерверк. Он весь в невероятных идеях, шутках, прибаутках ,
остротах, как рыба в чешуе. Как жаль, что мы не фиксировали все искры этого неугомонного творческого костра. Помню, разговор зашел и кино. И Ролан Антонович сказал, что страсть к кино перешла к нему по наследству. Отец его участвовал в гражданской войне. Потом я понял, что он блестяще сыграл своего отца в фильме «Служили два товарища». Затем в отрядах ЧК сражадся с бандами. А после гражданской войны  многих чекистов, впрочем, как и сейчас, бросили на разные участки трудового фронта. Так его отец оказался на Ялтинской  киностудии. А на передовых кинопозициях тишь да благодать. Никакого трудового азарта.  Спрашивает новый директор своих сотрудников: «Почему не работаете?» И получает столь же короткий ответ: «Солнце не светит» На второй день солнце засветило. Но опять тишина. На повторный вопрос о штиле в работе, новый начальник Ялтинской киностудии получает ответ: «Море не играет». На третий день отец Ролана Быкова вывесил приказ: «Пока солнце не будет светить, а море играть, зарплату не выдавать.» И сразу море заиграло и солнце засветило
Помню как-то разговор зашел о известной работе Салтыкова-Щедрина о мальчике в штанах и мальчике без штанов. Ролан Антонович сказал, что эту мысль можно было бы выразить и покороче.
- Не знаю, как там обстоят дела с немецким и русским мальчиком, - лукаво произнес Ролан Антонович, а знаете , чем отличается воспитание русского мальчика от еврейского? Приносит русский мальчик двойку из школы. Мать его встречает: «Ну что, дурак, опять двойку принес?!» Его еврейский одноклассник тоже приносит двойку, и его мать встречает: « Моня, ты ведь такой умный мальчик. И двойка. Странно.»
Уже потом,  много лет спустя, я услышал эту байку, как анекдот, имя автора которого затерялось где-то во времени. А я вот, запомнил.

107.    НЕ СОСТОЯВШАЯСЯ    СЕНСАЦИЯ
На рубеже 60-70-х годов прошлого столетия  по Центральному телевидению шла очень интересная музыкальная программа «Музыкальный университет культуры». Вела эту программу прямо из Большого зала консерватории  Рождественская ( если мне память не изменяет), красивая женщина, с красивым музыкальным голосом, очень романтичная особа. Это была одна из любимых моих программ.  И поэтому, когда я приехал в Алма-Ату в 1970 году, я предложил делать такую программу и здесь. Мне сказали: «Пожалуйста, готовь пилотную программу, и мы посмотрим. Если это будет интересно, почему бы нет. Делать пилот было не трудно. Дело в том, что в Алма-Ате при консерватории тоже существовал музыкальный Университет культуры. На него распространялись абонементы на весь год. В основном эти концерты посещали студенты, старшеклассники и пенсионеры. У меня тоже был абонемент, и я с большим удовольствием посещал эти лекции-концерты.
Итак, выдали мне на все про все 300м кинопленки. И 300м я достал на киностудии. Но все равно, этого хватало только на 20 минут. Но что делать, хотя бы музыкальную часть снять на кинопленку, а ведущего я решил пригласить в студию. ПТС была одна, и на всякие экспериментальные программы ее не давали.  Хорошо, что в последний момент я захватил с собой диктофон. Качество звука там было так себе, но слова разобрать можно. А этого достаточно для того, чтобы написать сценарий. И хорошо, что я это сделал. Благодаря  этому я смог все, что потом случилось расшифровать и записать почти дословно.  Для пилота я выбрал интересную тему.
«Эпоха романтизма в музыке.» 1-е отделение: Ранние фортепьянные пьесы Фредерика Шопена.  2-е отделение: Роберт Шуман.
На этот Зал заполнен до предела. Вел лекцию концерт сам исполнитель, профессор консерватории. Первое отделение уже заканчивалось. Все шло
нормально. И в заключение первого отделения ведущий-исполнитель говорит:
-  И в заключение 1-го отделения послушайте «Вариации на тему Моцарта, опус 2, Фредерика Шопена.
Зал погружается в чарующие звуки этой фортепьянной пьесы. Лица, лица, лица: молодые и пожилые.. Но молодых лиц больше. И снова бурные аплодисменты.    Взволнованный, удовлетовренный приемом исполнитель говорит:
-  И, как мы уже договорились, я готов ответить на ваши вопросы. Есть вопросы? – Пауза.  Кто-то поднимает руку. - Пожалуйста, молодой человек.
Меня как-то сразу поразил весь облик этого молодого человека. Он, словно был не из нашего времени. Ни дать, ни взять, разночинец второй половины ХIХ  века: легкая небритость, распахнутый свободный ворот рубашки, из которого выглядывал шейный платок, небрежная прическа, тоже того времени. Изысканная русская речь.
 -  Я, собственно, как и все ваши слушатели и почитатели, могу сказать массу восторженных слов в Ваш адрес. Но, думаю, Вы не нуждаетесь в дешевых комплиментах.
На что ведущий позволил себе слегка съязвить.
-  В дешевых – нет. Так что вы хотите сказать, молодой человек?
 - Дело в том, что Шопен совсем иначе исполнял это произведение.
Ведущий отреагировал мгновенно. Сразу видна школа взаимодействия с аудиторией.
 -  Вот как. Интересно.  Пройдите, пожалуйста на сцену. - Началось легкое оживление в зале. Молодой человек прошел на сцену.-  Итак, слушаем вас, молодой человек.
Молодой человек сразу взял, что говорится, быка за рога.
-  В вашем исполнении, как впрочем, и многих выдающихся исполнителей, эта пьеса звучит несколько элегически с налетом светлой моцартовской грусти. Это уже стало традицией с течением времени. Время, как море гальку, как-то облизало Шопена.
Ведущий саркастически улыбнулся и решил сразить наповал этого нахала.
 -   Вы полагаете, что в исполнении Шопена эта пьеса звучала иначе?
-  Да.- Ответил молодой человек. -  Не так гладко и гармонично. Она звучала, как обнаженный нерв. Особенно поражали шопеновские  rubato. Эти, едва уловимые внутритактовые замедления и ускорения передавали всю сложность, изменчивость его романтической натуры.
Ведущий был весьма озадачен.
 -  Откуда вы все это знаете?
 -  Я присутствовал на одном из первых его концертов.
И тут ведущий очевидно понял, с кем он имеет дело. Такие шизофреники бывали и у нас на телевидении, прежде чем отправиться в психлечебницу. Поэтом ведущий иронически подмигнул залу, прежде чем продолжать этот странны й дилог.
 - Вот как? Интересно. - Оживление. Смех в зале. -  И где же это было?
Я почувуствовал, что дело обретает любопытный поворот и приказал оператору не выключать кинокамеру, даже если придется пожертвовать вторым отделением. А разночинец, как ни в чем не бывало стал обстоятельно отвечать ведущему.
-  Весной 1829 года я по делам приехал в Варшаву на несколько дней. И мои польские друзья Титус Войцеховский и Ян Матушиньский пригласили меня на концерт их друга, выпускника Варшавской консерватории Фредерика Шопена. Это трудно было назвать концертом в общепринятом смысле этого слова. Он исполнял свои произведения в очень узком кругу, в гостинной ректора Варшавской консерватории Юзефа Эльснера. Эльснер представил его, как исключительное дарование, и даже, как музыкального гения. И там я впервые услышал эти Вариации на тему Моцарта. Все были потрясены. Правда,  после концерта, в беседе с моим приятелем, венским журналистом, Шопен, очевидно, в силу своей природной скромности, сказал: «У Эльснера даже величайший осел выучился бы.»
Ведущий был в шоке от такой необычной информации.
 -  Простите, когда это было?
 -  Весной 1829 года, - спокойно ответил Разночинец и уточнил, - то ли в конце апреля, то ли в начале мая.
И тут уж ведущий решил потешить публику.
 -  Надо же! Как вам удалось так хорошо сохраниться за без малого двести лет? - Смех в зале.
Разночинец немного замялся. Вопрос действительно звучал фантастически.
- Н-н-е знаю, право. Но, как видите, удалось.
Оживление и смех в зале усилились. Зал почувствовал клубничку. Раздались возгласы:
- Эй, приятель, поделись опытом, как сохранить бессмертие?
- А ты, случайно, не Шопен?
Разночинца начало скандала ничуть не обескуражило.
-  Нет. Я не Шопен. Я даже не принадлежал к близкому кругу его друзей. Но  эту пьесу я трижды слушал в его исполнении. Второй раз – 11 августа 1829 года – в Вене. Этот концерт запомнился восторженным возгласом Роберта Шумана: «Шапки долой, господа, перед вами гений!» И третий раз – 26 февраля 1832 года – в Париже. Но чаще всего я слушал  его в гостиных и салонах общих знакомых. Сев за рояль, Шопен обычно играл до изнеможения, и у нас не было сил его  остановить. Волнение, сжигавшее его, охватывало всех.
И тут ведущий решил завершить этот балаган завершающей кодой.
-  Вы так увлекательно и достоверно об этом говорите. Может быть, так же ярко и достоверно вы продемонстрируете нам, как звучали эти вариации в первоначальном авторском исполнении?
В зале уже всеобщий хохот. Такого цирка, такой клоунады никто не ожидал. Зал развеселился.
Возглас из зала:
-  Давай, приятель, не робей!
- Сбацай что-нибудь!  Знай наших!
А с Разночинца – как с гуся вода. Он спокойно и невозмутимо ответил:
 -  Как вам угодно, сударь. – Меня особенно поразило это ветхозаветное слово «сударь». -  Могу и продемонстрировать.
В зале – хохот. Возгласы: - Браво!  Бис! А он подходит к роялю. Садится. Замирает перед клавишами. Зал бурлит и хохочет, как в цирке на потешной клоунаде. И сквозь шум, визг, хохот, сквозь всю эту дьяволиаду зала
пробиваются  божественные звуки. И постепенно это чудище смиряется и затихает. И над притихшим залом уже властвует Шопен, но какой-то неведомый и незнакомый. Яростные, почти дисгармоничные аккорды разрывают душу. Кажется, исполнитель собрал всю боль, накопившуюся в этом, далеко не лучшем из миров, и пригоршнями швыряет в зал. Такое впечатление бывает, когда усилиями реставратора  из-под обычной картины, сквозь вековые наслоения проступают яркие, бьющие по глазам краски древней  фрески. И заканчивает пьесу этот безумный исполнитель каким-то невероятным фортепьянным воплем, криком израненной души. Зал отвечает всеобщим эхом: - А-а-ах!... -  И эти дьявольские руки, из которых ушла вся энергия, бессильными плетями опускаются вниз. Мертвая тишина взрывается шквалом аплодисментов.
И тут ошеломленный и обескураженный ведущий произнес единственную , достойную моменту фразу.
-  Я могу только повторить реплику Роберта Шумана: «Шапки долой! Перед вами гений! И… великий мистификатор. То, что вы продемонстрировали – это чудо.    Но сумасшедший божественный разночинец, или мистификатор, продолжал гнуть свою линию.
-  Уважаемый маэстро, уважаемые дамы и господа! Поверьте мне. Я здесь ни при чем. Все восторги – к автору. Я только добросовестно передал первое авторское исполнение этой пьесы, свидетелем которого мне посчастливилось быть. Шопен впитал в себя всю радость и боль нашего бытия. В его душе пылало неугасимое пламя творчества. Поэтому и сгорел так рано. И только сгорая на костре его эмоций, можно донести до зрителя его произведения в первозданной чистоте. Спасибо. Я и так, кажется, злоупотребил вашим вниманием. -  И  уходит под бурные аплодисменты. Зал, стоя, провожает его.
Затем все бросились со своих мест вслед за ним. Я всеми силами пытался пробиться сквозь эту обезумевшую толпу. Наконец мне удалось пробиться в фойе. Но таинственный незнакомец исчез, словно растворился в пространстве. Я выскочил на улицу. Но и там его не было.
- Да ладно, не огорчайся, - утешал меня оператор. Сенсация у нас в кассете. Она взорвется в эфире, как бомба. Но самое страшное нас ждало впереди..
Кинопленка в кассете именно с этим эпизодом оказалась без изображения и без звука. Нет, не засвечена, а словно бы мы снимали этот эпизод с закрытым объективом. Ничего не зафиксировалось: ни изображение, ни звук. Хорошо, что был диктофон. Мне с большим трудом удалось расшифровать запись диктофона. Много посторонних шумов. И это все, что у меня осталось от того удивительного концерта. Хотите, верьте, хотите – нет.
Так что, увы, бомба не взорвалась. Сенсация не состоялась.

108.  РУССКАЯ  ЛОГИКА
Наша память живет по каким-то своим непостижимым для нашего разумения законам.. Иногда из свих глубин выбрасывает на поверхность сущие мелочи: какие-то отдельные слова, обрывки фраз, на которых лежит печать времени.  Так, вдруг всплыл в памяти один разговор  двадцатилетней давности.
В начале 90-х годов прошлого столетия для многих предприимчивых людей зажглась заря свободы. Предприниматели, большие и маленькие плодились, как грибы после дождя на унавоженной громкими обещаниями и лозунгами  российской почве. Но не тут-то было. Еще с большей скоростью стало плодиться и размножаться рассейское чиновничество. К примеру, в администрации Президента  всего Советского Союза  насчитывалось  около 1,5 тысяч человек. А уже при Ельцине вскоре после распада Союза, администрация Президента РФ разрослась до 5 тысяч человек. Страна стала в два раза меньше, а чиновников в Администрации – в три раза больше. Думаю, такой же процесс происходил и происходит в размерах страны. И облепили они,  как саранча молоденькие ростки рассейского предпринимательства. Как мне говорил один Ашукинский, из Московской области,  молодой  фермер, когда мы снимали его  птицеферму:
- От черного рэкета, то есть, от бандитов, еще можно откупиться, а красный рэкет, чиновник, пока всю кровь не высосет, не отстанет. И если бы он хотя бы был один, еще куда ни шло. Но ведь их много из самых разных контролирующих ведомств, жадные и беспощадные. Российского чиновника можно определить одной фразой Жванецкого: «Без меня вам не обойтись,  а со мной вообще ничего не получится.»
Я этому молодому, рано прозревшему фермеру и говорю:
- Ну оторви ты этих кровососов от своей молодецкой груди.
- Оторвать сложно, - ответил он, - а на хрен послать можно.
Вот она русская логика. В конце концов, послал он всех на хрен – и остался ни с чем. Зато свободен, как перекати-поле, и никого кормить, никому кланяться  не надо. Катись себе, куда ветер дует.

109    ЭТО  НА  ПОТОМ
Так получилось, что наивысший рассвет Главной редакции научно-популярных и учебных программ пришелся на время Вилена Егорова. Мы, ветераны «Учебки» и поныне с нежностью вспоминаем большого Вилена. Я был маленький Вилен. Он обладал незаурядным талантом руководителя. Тогда, как и сейчас, на телевидение в основном брали  позвоночников ( люди, которых брали по звонку сверху. )  Но, когда его начинало тошнить от позвоночников, он брал с улицы людей без роду, без племени. Так он взял меня и тут же прилепил кликуху Меерович-Данченко. Я ведь был не просто безродный, не просто  с улицы, но еще и инвалид пятой группы. Так в наше время называли  людей, у которых в пятой графе паспорта стояла национальность – еврей. 
И вот однажды, когда я снял совершенно не проходную телерокоперу «Наследники Прометея», он приказал принести видеорулон с этим телевизионным безобразием к себе в кабинет, поставил его в угол и сказал: «Пусть постоит». Я спросил: «Зачем?»   Он посмотрел на меня, ехидно улыбаясь, и неожиданно ответил вопросом на вопрос: «Хочешь еврейский анекдот?...   Так вот, умирает старый еврей. Внучка – у изголовья, а бабушка на кухне готовит фаршированную рыбу…»  « Уже смешно, - не выдержал я такого оборота событий. – То ли еще будет! – Взбодрил меня большой Вилен.- Слушай.  Старый еврей говорит внучке: «Там бабушка готовит фаршированную рыбу. Попроси для меня маленький кусочек.»
- Сейчас, дедушка.
Внучка идет на кухню и возвращается ни с чем.
- Ну что, внучка? – Спрашивает умирающий .
- Дедушка, бабушка сказала: «Это на потом»   
- Так что, «это  на потом».
- Но я не собираюсь умирать, - возразил я.
А кто тебе сказал, что я жду твоей смерти.   Живи на радость телезрителям. Твое дело – создавать хорошие программы.
- А ваше – возразил я, - ставить их на потом.
- Ну почему же? Тебе грех жаловаться. Кое-что у тебя получается и на сейчас. Так что, иди, Меерович-Данченко, рви страсти в клочья, но не зарывайся. 
И действительно,  программа вызревала в кабинете Егорова, как человеческое дитя в утробе матери. Через 9 месяцев  этот гений аппаратных игр все-таки  пробил ее  в эфир. Но это уже другая история.

110.  ЛИКИ  ЛЮБИМЫХ НЕ ГОРЯТ
Весной 1965 года мы, группа студентов факультета журналистики МГУ решили встретить Пасху в Сергиево-Печерской Лавре  Вечерней электричкой  накануне Пасхи мы отправились в Сергие-Посад.  Храмы были переполнены.
Я был очарован этим торжеством добра и радости. Особенно поразил хор студентов Духовной  Академии. Их распевы уносили в Небеса.
Я впервые в жизни участвовал в крестном ходе. Это было удивительное шествие. Огоньки свечей – как звезды, опустившиеся к нам с Небес…
После службы ребята уехали в Москву первой электричкой, а мы с приятелем что-то задержались. Уж больно хорош был рассвет в Лавре.  А затем мы тоже отправились на станцию. До электрички оставалось минут сорок. И мы прохаживались по платформе. На одной из лавочек сидели, судя по всему, ветераны войны. На носу ведь двадцатилетие Победы.  И вдруг один из них обратился к нам. Эй, ребята, присаживайтесь, разговляйтесь с нами чем Бог послал. Мы не заставили себя долго упрашивать.  Присели. Выпили по рюмочке. Закусили. Разговелись и разговорились. И один из прихожан-ветеранов, вся грудь в орденах, узнав, что мы будущие журналисты, обратился к нам.
- А хотите, я вам расскажу одну удивительную историю? 
- Ну кто ж не хочет.
- Тем более, что на носу еще один святой праздник.
Он вытащил из нагрудного кармана фотографию и протяну нам.
- Этой фотографии без малого четверть века.
Это была фотография молодой красивой девушки. О таких говорят – русская красавица.
А наш новый знакомый продолжал.
- Вы обратите внимание на обратную сторону
А на обратной стороне красивым каллиграфическим  почерком было написано: «Сережа, я денно и нощно молюсь о тебе, о твоей бессмертной душе, и каждый день прошу   Господа  хранить тебя.  Я верю, мы с тобой обязательно встретимся. Мы ведь с Арбата, территории любви. Храни тебя Господь. Твоя Светлана.»
Мы вернули ему фотографию. Он бережно вложил ее в целлофановый конвертик и засунул во внутренний карман пиджака. Словно угадав наш немой вопрос, он поведл нам удивительную историю.
История этой фотографии, можно сказать, волшебна и связана с этим святым местом.
- Дело было ранней весной 1942 года уже после разгрома фашистов под Москвой. В самый разгар  Московской битвы я был тяжело ранен и отправлен  в военный госпиталь в Загорск. Так раньше назывался Сергиев-Посад. Врачи вытащили меня почитай что с того света. И поставили на ноги. И я вышел первый раз прогуляться по городу. Март. Галдят грачи. Солнце. Талый сне. Все вокруг оживает.  Так я дошел до крепостной стены. А за ней – звон колоколов. И я пошел на этот звон. Прохожу в арку. И оказываюсь на территории Свято-Троицкой Сергиевой лавры. А м имо идут люди, в основном старушки и дети. Ну и я за ними. Вхожу в Храм.  Так и зас тыл в очаровании. Так и простоял в службу. Служба заканчивается. Люди покидают храм, а я все стою и стою. Подходит ко мне старенький-старенький священник и говорит:
-  Что, сын мой, душа потянулась к Господу?
- Да, батюшка.  Благословите меня.
Отвечаю я.
- А   ты крещенный?
- Нет.
-. Может быть, хочешь принять святое крещение?
 -  Да.
- Ты завтра попостись и приходи  послезавтра.
-   Завтра я уезжаю на фронт.
- В таком случае, мы с тобой этот святой обряд совершим сейчас. Господь простит нас. Ты готов?
- Да, батюшка.
Батюшка совершил обряд крещения и передал мне освященный нательный крестик и сказал:
-. Вот тебе крест святой. Носи его на груди и никогда не снимай. …  Я вижу, у тебя какой-то груз на душе.
-  Да, батюшка. Я много грешил. Но совершил один достойный поступок. Я спас человека, которого очень любил и люблю. И я был спокоен. Я знал, что она очень далеко и в полной безопасности. У меня осталась от нее фотография. И я ее хранил в потайном кармане на внутренней стороне гимнастерки.  Но, когда меня привезли в госпиталь, вся моя одежда была в крови, а сам я был без сознания. Долго был без сознания. И врачи мне потом сказали, что одежду сожгли. И вместе с одеждой сгорела и фотография. Ничего не осталось…
Батюшка возложил мне на чело свою невесомую руку и промолвил:
-  Ты не горюй сын мой. Лики любимых не горят. Она к тебе вернется.
-  Фотография?
- Да.    Господь будет хранить тебя.  Ты дойдешь до Берлина и обещай мне, что у поверженного рейхстага воздашь хвалу Господу за Победу.  А Лик Любимой к тебе вернется. Обязательно.
Я пал на колени перед батюшкой, поцеловал его руку и не смог сдержать слезы.  Батюшка опять возложил свою добрую руку на мое чело и промолвил:
-.  Плачь, сын мой, плач. Не стесняйся слез. Это светлые слезы,   
А затем поднял меня на ноги  и благословил:
- А теперь иди, сын мой.  Да хранит тебя, Господь!..
А в 1942 году  к нам пришло пополнение. И ко мне  подошел один  молодой солдат и спросил:
- Товарищ сержант, Вы Сергей Соколов?
- Так точно, товарищ солдат! – Ответил я.
-  Меня попросили, если я с  Вами встречусь на войне, передать вот эту фотографию.
И протянул мне фотографию моей любимой, моей ненаглядной.
На обратной стороне было написано знакомым мне почерком: « Сережа, я денно и нощно молюсь о тебе, о твоей бессмертной душе, и каждый день прошу   Господа  хранить тебя.  Я жду тебя.»
И с тех пор я слышал ее молитвы. И хранил эту фотографию, как святую икону.  И меня ни пуля не брала, ни осколки. Вся эта дрянь пролетала мимо. И  поэтому все шли за мной в огонь и в воду.
Я дошел до Берлина и еще застал в живых своего духовного Отца, и он благословил наш брак на вечные времена.
Так что имейте в виду, мои молодые друзья.
                Лики  Любимых  не горят…
112  ПОКРОВА  БОГОРОДИЦЫ
В 2001 году к 60-летию Московской битвы я снимал  документальный фильм   «ЗА НАМИ  МОСКВА». В фильме принимал участие  Николай Прокофьевич Смирнов, участник парада на Красной Площади  7 ноября  1941 года.  И тогда 7 ноября   перед парадом ветеранов-защитников Москвы
Он мне поведал удивительную историю.
Известно, что во время парад на Москву и Красную площадь обрушилась метель, да такая, что не было видно впереди идущей шеренги. И, как только все участники парада ушли на боевые позиции и площадь опустела, метель прекратилась и выглянуло Солнце.  И среди красноармейцев ходили такие слухи, что, якобы, по тайному приказу Сталина наши летчики  пронесли вокруг Москвы  икону Смоленской Божьей  Матери.  И это Она укрыла  Москву и Красную площадь  снежным покровом, чтобы вражеские бомбардировщики  не смогли пробиться к Москве. Но это еще не все. Николай Прокофьевич Смирнов и многие его соратники, участники Парада 7 ноября 1941 года  после Московской битвы участвовали в прорыве блокады Ленинграда, освобождали  Прибалтику, штурмовали Кенигсберг и дошли до Берлина.  Он и сейчас в 94 года делится уже со своими правнуками воспоминаниями  о Великой Отечественной войне, в которой он участвовал от первого до последнего дня.
Вот его фотография, сделанная в день Семидесятиления Победы  9 мая
2015 года.
 
Н.П. Смирнов  с моими  внуками. Слева направо Захар Павлович,
Илья  Сергеевич, Александр Александр Сергеевич.
Николай Прокофьевич Смирнов считает , что всю войну он находился под покровом Богородицы.  И это помогло ему проделать ратный путь от Москвы до Берлина.
АЛЕКСАНДРУ  СЕРГЕЕВИЧУ от АЛЕКСАНДРА СЕРГЕЕВИЧА
А с Александром Сергеевичем  не так давно приключилась удивительная история. Когда ему было 3 года, моя дочь, Катенька и зять Сережа решили свозить его в Михайловское, и сделали фотографию, как трехлетний Александр Сергеевич возлагает на могилу великого русского  Поэта огромный букет. И сделали надпись : Александру  Сергеевичу от Александра  Сергеевича…
 

 

113.   ТРОСТЬ никовая  ИСТОРИЯ
С Николаем Прокофьевичем Смирновым совсем недавно у меня
произошел удивительный случай. А все началось с приходом года
КРАСНОГО ПЕТУХА. Мне говорили умные люди: «Будь осторожен в  нынешнем году. Красный петух – коварная и злая птица». Я как-то не придал этому значения. Мало ли, что люди говорят. А напрасно. В самом начале этого года Красный петух так меня клюнул в пятую точку, что я сломал шейку бедра и оказался в ЦИТО.  Тамошние эскулапы  заменили мне  сломанный сустав на платиновый. И начался длинный период реабилитации. Сначала  -  костыли, затем – короткие канадские костыли, и затем жена купила мне в аптеке роскошную черную трость.
С этой тростью я и поехал в славный город Днепропетровск. Нужно было могилу брата привести в порядок. В  день приезда я решил сделать кое-какие дела: поменять рубли на гривны, положить деньги на телефон, зайти в магазин, кое-что купить на ужин.  Оделся, уже на ходу схватил трость и вышел на улицу. Потратил где-то час в прогулке по улице. Напоследок захожу в магазин, скупился, уплатил по счету, направляюсь к выходу. Но тут вдруг, неожиданно зазвонил телефон. Ставлю пакет с продуктами на пол, вытаскиваю телефон и тут кто-то выбивает у меня трость из рук. Наклоняюсь за тростью, и вижу, что это не моя трость. Вместо моей роскошной черной трости лежит какое-то жалкое, обшарпанное подобие: деревянная, убогая, обшарпанная клюка. Я в шоке. Устраиваю скандал:»Мне подменили трость!  Мне подменили трость!!
А всем до лампочки. Чуть ли не со слезами на глазах, беру с отвращением эту мерзкую, липкую клюку, выхожу из магазина. И тут, как дар Судьбы – Аптека. Захожу. Спрашиваю, есть ли у них трости.
Продавщица спрашивает: «Вам дешевую или дорогую?
«Дорогую, - говорю. – Дешевая у меня уже есть.»  И она мне подносит точно такую трость, как у меня была, только белую, сверкающую.  Я ее спрашиваю
- А черных у вас нет?
- Черных нет.
Пришлось купить белую. А эту дранную, обшарпанную я оставил у входа в аптеку. Авось, кому-нибудь понадобится. Даром ведь.
Прихожу домой – и у входа стоит моя черная трость. Я в попыхах, когда выходил из дому, взял трость моего умершего брата.  Потом соседи меня утешили, напомнив обычай, что вещи умершего надо раздавать. Так я из Днепропетровска уехал домой в Москву с двумя тростямит Решил, что черная будет повседневная, а белую сверкающую буду использовать по большим праздникам. А вскоре к нам приехал в гости наш  друг, участник парада на Красной площади 7 ноября 1941 года, Николай Прокофьевич Смирнов. Увидел мою черную трость и произнес
- Вот мне бы такую. Все-таки, 94 года – дар Судьбы, но не подарок.  Меня иногда пошатывает под грузом лет. Хорошо бы трость такую, как у тебя, только не черную, а белую. Чтобы видно было издалека, чтобы отражала свет, чтобы видно было, что идет человек преклонного возраста.
Я выслушал его, пошел в свою комнату, взял белую, сверкающую
трость, вернулся и преподнес ему. Николай Прокофьевич был в шоке.
- Как ты догадался, что мне нужна именно такая трость?!!!
- Интуиция, Николай Прокофьевич, Интуиция….
Ведь не случайно же все так случилось, что вдали от Москвы мне пришлось купить именно эту трость!
Интуиция часто сопровождала меня по жизни. Так было полвека тому назад, когда безденежье заставило меня, бедного студента вместо дискотеки пойти в студенческий читальный зал     И там, как поцелуй в сердце, – встреча с Той, которая стала для меня на всю жизнь единственной и неповторимой. Ей я зимой вез с Кавказских вершин расцветающие рододендроны, Ей  я срывал с Тяньшанских  хребтов Эдельвейсы, 
Ей посвящены мои лучшие стихи
В Тебе неповторимый Свет
И тайна первого свиданья.
Тебя, загадку Мирозданья,
Отгадываю много лет…
Интуиция господа. Прислушивайтесь к ней хотя бы иногда. Она ведь наша путеводная Звезда.

 114   .  И ВЕЧНЫЙ  СПОР…
Во мне в профессиональном плане живут два человека и постоянно  спорят друг с другом.. Производство документального кино начинается задолго до производства. Сначала материал попадает в руки сценариста.   И он, мастеровитый прагматик, создает жесткую, логически выверенную конструкцию сценария. Недаром же он изучал в первом вузе высшую математику и начертательную геометрию. Начерталка развивает пространственное мышление. Сценарист должен видеть продукт своего производства в пространстве. Если он его видит, то и режиссер его увидит. Но это, как говорят математики, необходимое качество, но недостаточное. В работе сценариста жестко действуют законы  драматургии и пространственного равновесия, или неравноваесия, в зависимости от поставленной задачи.
Затем сценарий попадает к моей второй половине, в руки режиссера. И здесь начинается хождение по мукам.
- Ну что ты мучаешься? – Говорит сценарист. – Я тебе дал железную канву. Вот и вышивай  на ней. Это часть мира, в котором все весомо, грубо, зримо.
- Ну, нет. – Говорит режиссер. – Все в мире относительно, все в знаках вопросительных.
- Это все досужие вымыслы иллюзионистов. – Говорит сценарист. – Возьми, к примеру самую высокоорганизованную материю, человеческий мозг. Это всего навсего 16 миллиардов нейронов.
- Ты вульгарный материалист. – Парирует режиссер. -  А что ты скажешь на счет основного продукта деятельности  16 миллиардов нейронов, Мысли?
- Ну и что? Мысль, подумаешь, мысль…
- Не скажи, - торжествует режиссер, -  вот это как раз нечто непостижимое. И это непостижимое появляется там, где удается выразить невыразимое. И чем сильнее сопротивление материала, чем трудней его преодолевать, тем ярче это непостижимое, бесплотное явление, продукт преодоления сопротивления материала,  освещает  материальную ткань фильма.  Это, как удар кремня о кресало высекает  яркую бесплотную искру, которая освещает тьму бытия.
- Друг, Аркадий, не говори красиво, - сбрасывает прагматичный сценарист идеалиста-режиссера с высоких эмпиреев, с небес на грешную землю. –  Это все слова. Кто-то из великих сказал: «Мысль, изреченная,  есть ложь». В твоих фантазиях нет конкретики.
- Хорошо, - говорит режиссер, хочешь конкретики, ее есть у меня. Мы с тобой делали фильм «Диалоги с Колчаком». Нам обоим этот фильм безумно трудно дался.
- Да, - соглашается сценарист, - но все-таки, разбирая «навозну кучу» не нами снятого беспонтового материала, я, как тот петух из басни дедушки Крылова, нашел жемчужное зерно?
- Нашел! – Соглашается режиссер.
- Без этой моей находки ты бы не сделал этого фильма.
- Не сделал. - Соглашается режиссер. Но твоя находка открыла мне дорогу поисков ауры этого фильма. Он безумно трудно дался нам обоим. Мы оба преодолевали косность ремесла и преодолели эту невидимую грань между ремеслом и художественным творчеством.
- Да, действительно, -  соглашается сценарист, рейтинг этого фильма был высокий.
-  Ну что рейтинг?  Сухая голая цифра. Самое полное удовлетворение я получил не от этого высокого рейтинга, а от показа фильма в ЦДРИ. Пришли туда совершенно случайные люди. Думаю, они пришли туда, потому что вход был бесплатный. Но это неважно. Там я в первый раз за много лет получил возможность заглянуть в глаза своему зрителю. Люди после просмотра выходили потрясенные, со слезами на глазах.
Ради этого мгновения стоит жить, преодолевать издевательства чиновных ханыг, разных рангов и степеней.
- Согласен! – Торжествует сценарист. – Но ведь ты точно следовал по строчкам моего сценария.
-  Я следовал не только по строчкам, но и между строк.
- Но ведь если бы не было строчек, не было бы и между строк, - возражает неуступчивый сценарист.
- Что верно, то верно. - Соглашается режиссер.- Но твои строчки для меня трамплин. И чем он жестче сделан, тем выше прыжок, чтобы заглянуть за Горизонт материального бытия…
Вот так   и живу в единстве и борьбе своих противоположностей.
 И еще я понял одну истину – Главное, ежели тебе выпала доля - жить в  тени Минотавра ,  -  не терять нить Ариадны»

ЧАСТЬ  ВТОРАЯ

  Откуда  приходят  Стихи?
                Исповедь дилетанта, пасынка  Века
                Поэзия - не поза и не роль.
                Коль жизнь под солнцем -вечное сраженье,
                Стихи - моя реакция на боль,
                Моя самозащита и отмщенье!
                Аркадий  Кутилов,
I П О З Ы В Н Ы Е   Л Ю Б В И
Имеет ли право Человек, который за очень долгую - долгую жизнь не опубликовал ни одной строчки стихов, называть себя поэтом?  Наверное нет. Тем более, что я самостоятельно не написал ни одной строчки. Стихи всегда приходили ко мне сами, когда им вздумается. И мне приходилось их записывать, чтобы они могли вырваться наружу. Это какая-то неуправляемая стихия. Недаром стихи и стихия одного корня.
В одном из рассказов Александра Грина есть такая строка: «Несбывшееся зовет нас.»   Наверное, этот глас вопиющего в пустыне и заставляет меня засесть за эту исповедь.
Когда-то на заре туманной юности, почти полвека тому назад молодой свердловский поэт Андрей Комлев читал мне свою поэму «Ночь» в Айна Булаке, предгорье Тянь Шаня. И были там такие строки: «По ночам ко мне прилетают  Звезды. Я открываю окно и впускаю их в комнату…». Вот так и у меня. По ночам ко мне прилетают стихи невесть откуда, совершенно непонятно, из каких неведомых пространств..  Я открываю окно и впускаю их в комнату. Одни обрушиваются на меня, как звездопад, другие – тонюсенькой струечкой чистого родничка пробиваются из  толщи глубин.  Приходят они ко мне не часто, в какие-то переломные моменты жизни. Вот так много лет тому назад в один из не очень светлых периодов бытия  я отчаянно барахтался в дебрях радиоэфира в поисках хоть одного  гармоничного звука.  Вдруг сквозь вопли и визг взбесившихся радиоволн стала пробиваться очень слабая, еле слышная  нежная мелодия. И тревожное ожидание чего-то еще неведомого стало заполнять душу.  Зазвучал так давно не приходивший ко мне внутренний голос. Я только успевал его записывать.  Так родились  «Позывные Любви.»
«Позывные  Любви»
День,
Словно тень,
Проходит
Краем души.
Вроде
Я,
А вроде
Не я…
Растворен
В оглуши-
тельном гаме,
Сдавлен
Со всех сторон –
И корчится
Под ногами
Ме-ло-дия,
Разорванная на мириады
Бессмысленных звуков…
Мы рады,
Мы рады
Любому затишью.
Протягиваем руки
К соломинкам пауз.
Хоть на миг
Тишину! –
И я бисером вышью
Светлый лик
Любимой.
Но мимо!
Мимо!!
Мимо!!!
Уводит
День
Набекрень.
Вроде
Та
И не Та.
СУЕТА –
Венец   программы.
Но когда
Под конец
Бессмысленной драмы
Иссякают силы,
И даже  Светило
Угасает,
Идет ко дну,
Вот тогда
Вдруг
Вечерами
Загораются звезды
Вокруг
Так неестественно просто.
И все стихает
Под их мерцаньем,
Исходит стихами.
И я, волнуясь,
Надеждой полон,
Настраиваюсь
По зову Сердца
На одну
Единственную волну
В кратчайшем . тончайшем
Диапазоне  волн…

И сквозь вопли и визг,
Захлестнувших эфир,
Позывные Любви
Пробиваются в мир.
В мир страстей и стихий
На эфирной волне,
Как мечты и стихи
Прилетают ко мне.
Этот зов, эту нить
И таинственный стих
Я пытаюсь оставить
В песнях своих.
Не подвластные моде,
Любовью полны,
Пусть приходят к вам 
В радостный миг тишины.

Это была радиостанция  «Орфей»
И с тех пор мы вместе идем по жизни. «Орфей»  всегда рядом. Когда
тяжело на душе, когда  мрачные мысли заполняют окружающее  пространство, стоит только нажать кнопку приемника и Маленькая ночная серенада Моцарта разгоняет окружающие сумерки. А когда радостно на душе и появляется проблеск Надежды, тьма растворяется в ликующих звуках марша Тореадора из оперы Бизе Кармен. Вот так мы и идем по жизни рядом Я и «Орфей».
Я по профессии сценарист и режиссер документального кино. И многие сценарии к своим документальным фильмам пишу под музыку «Орфея». Поэтому многие мои фильмы  такие как «Москва придумает меня», «Диалоги с Колчаком», «Тринадцать мгновений Судьбы»  «Кузнец Ея Величества», «Ашукинская  эстафета», мне думается, музыкальны по своей сути..
В канун 1957 года, в год моего 18-летия, «Комсомолка» опубликовала стихи Николая Старшинова.
Распогодился  вечер
И синие звезды зажег.
Я иду
Под ногами моими
Проминается с хрустом снежок.
Новый Год на пороге.
Он явится скоро на свет.
Что тебе пожелать человек восемнадцати лет?
Я хочу, чтоб всегда и повсюду
Меня ты счастливее был.
Чтоб тебя полюбили
И ты навсегда полюбил….
Пусть дана тебе будет рука силача-кузнеца,
Голова фантазера, железное сердце бойца.
Ты тогда совершишь
Только нужно спешить и спешить,
То, о чем так мечтал я,
Да, вот, не успел совершить…
С тех пор прошла целая жизнь. И я, как теперь говорят, хочу «перепостить» эти строки моим внукам…
Может быть, ради этого, я  сел за сию исповедь…

II  ПО КРОМКЕ  ГОРИЗОНТА
Я был вполне образцовым советским учеником. Шел на Золотую
медаль, верил в светлое будущее всего прогрессивного человечества. Одним словом, вполне соответствовал пророческим стихам Павла Когана
Мы – лобастые мальчики
Невиданной революции:
В десять лет – мечтатели,
В пятнадцать – поэты и урки,
В двадцать пять – попавшие в смертные реляции

Я даже умудрился в двадцать пять чуть-чуть не попасть в смертные реляции. Во время штурма Майлийского ледника, того самого, под которым много лет спустя погиб Бодров-младший, я сорвался и пролетел сто метров в свободном падении. Меня спас мой напарник, чеченский друг Эмран, у которого у самого крюк шатался, а он, ежесекундно рискуя собственной жизнью, держал меня, болтающегося между небом и землей, пока не подоспели спасатели. Очнулся я уже в госпитале в весьма плачевном состоянии: перелом ребер, трещина левого коленного сустава, и жесточайшее сотрясение мозга, которое перешло в воспаление коры головного мозга.  Одним словом, еле выкарабкался. Как мне сказал лечащий врач: «Ну ты – везунчик.  Дважды прошел между жизнью и смертью, можно сказать,  по самой кромке горизонта. Я запомнил эту фразу на всю оставшуюся жизнь.
Мой хороший друг, Ира Гуржибекова, народная поэтесса Северной Осетии,  однажды мне сказала: «Вы, альпинисты – какие-то странные люди. Хотите вы этого или нет, в ваших глазах всегда присутствует еле уловимое презрение к  простым смертным, ползающим по нашей грешной земле.»
Она была не права. В горах видна Вершина. И путь к ней я выбираю сам. И ,самое главное!  Рядом со мной – надежные друзья. У Ирочки Гуржибековой в одном из ее стихотворений есть такие строки:
Горы не любят безумцев.
Они их швыряют на камни.
Сами же остаются торжественны и чисты.
Они жестоки бывают,
Умные великаны,
К людям хвастливым и черствым,
Жаждущим высоты…
Горы отсеивают шелуху. И остаются только самые-самые. В этом их притягательная сила.  Хотя в чем-то Ирочка и права. Иногда случается, как в известной реплике Сталина «Головокружение от успехов» И тогда Горы мстят за бахвальство. Вот так я и пролетел сто метров в свободном падении. И чудом остался жив, благодаря мужеству друга и профессионализму врачей.
С тех пор ко мне стали приходить стихи. До этого случая я даже строчки не мог написать в стенгазету. А тут что-то сдвинулось в голове, рухнули какие-то барьеры. И по выходе из госпиталя я вдруг ни с того, ни с сего написал эпиграмму на очень уважаемого в нашей республике человека. Был у нас такой поэт и прозаик Тимофей Ефимцов, секретарь Северо-Осетинского Союза писателей, между прочим. Так вот, он опубликовал сборник стихов «Ливень» и повесть «Лавина». И черт меня дернул на вечере творческой молодежи прочесть на него эпиграмму. Сейчас я уже не помню ее полное содержание, но заканчивалась она так: «И жидкий Ливень бездарных стишат, сменяет Лавина такой же прозы.» Шуму было!...   
Меня спас от полного разгрома инструктор ЦК ВЛКСМ  Владислав Муштаев. На мое счастье он как раз в этот момент оказался у нас в командировке. Он пошел к секретарю Северо-Осетинского обкома партии Кабалоеву. Что уж  он ему там говорил, не знаю. Но гроза миновала..
После этого долгое время, ежели ко мне приходили какие-то стихи, я от них отмахивался, как черт от ладана.   Наступила большая отрезвительная пауза. Я успел поступить в МГУ, на факультет журналистики.  Вот тут мой школьный идеализм и вера в светлое будущее всего прогрессивного человечества, которые уже во Владикавказе дали трещину,  стали вообще сникать перед суровой  действительностью окружающего мира. Москва – она ведь слезам не верит. Я со всем пылом революцьонной романтики пытался пробивать лбом стену и каждый раз оказывался в соседней камере.
Пожалуй, самые большие  удары, прямо  под дых, посыпались на меня в 1969 году. Первый – на предварительном распределении. Был такой эксперимент у нас на факультете. Большая аудитория . Сидит солидная распределительная комиссия во главе с начальником отдела кадров Гостелерадио СССР. И вот он меня спрашивает: «А вы где бы хотели применить свои силы, молодой человек?
Я отвечаю, что на меня есть заявка из Литературно-драматической редакции Центрального телевидения.
Кстати, это была не пустая заявка. Она покоилась на прочном фундаменте моих первых успехов на ЦТ. Дело в том, что 1968 год, как ни странно, был для меня весьма плодотворным. В этом году я дебютировал на Центральном Телевидении  в рубрике «Энциклопедия смеха»  Литературно-драматической редакции  телеспектаклем по пьесе Николая Васильевича Гоголя  «Театральный разъезд» Между прочим, я был первым в истории русского театра, кто экранизировал эту пьесу. Это была отдельная трагикомическая история.
«Когда б я знал, что так бывает, когда пускался на дебют…»
 Первый съемочный день у меня был назначен в 22-й студии на Шаболовке 22 августа 1968 года.  Когда я пришел на съемку, оказалось, что мой ведущий оператор, с которым  мы тщательно отрепетировали каждый эпизод, ночью улетел в Прагу. Звукорежиссер, с которым мы продумали звуковое сопровождение спектакля, ночью улетел в Прагу, художник по свету, с которым мы отрепетировали световую палитру эпизодов, ночью улетел в Прагу. Правда, актеры, слава Богу, остались. Хорошие актеры. Ольга Аросева, Наташа Защипина, Рухманов, Рунге и, еще молодой, мало кому известный тогда, но очень талантливый,  Андрюша Миронов. Он играл Хлестакова. Вот они меня и спасли. Спектакль имел успех.
Затем последовала экранизация повести Паустовского «Черное море». Здесь тоже было не все просто. До меня уже было несколько попыток. Но все они разлетались в прах перед невероятной требовательностью вдовы Паустовского. Она не терпела ни малейшей фальши. Мне повезло. Ко мне она отнеслась благосклонно. Сценарий ей понравился. И постановка тоже.  Затем была постановка  «Гудок» - 4-я полоса», и у членов редсовета лежал мой следующий сценарий, сделанный по сказкам Феликса  Кривина. Так что, заявка была обоснована. Все это потребовало от меня больших усилий,  максимального напряжения всех творческих и физических сил… Но зато было приглашение Литдрамы.
Начальник отдела кадров вытащил эту заявку из моего личного дела, стал внимательно  читать,  и, по мере чтения лицо его становилось  жестким, а взгляд свинцовым: « Товарищ Ви-зиль- тэ-э-эр.  О заявке забудьте, выбросите из головы. Вот есть место на Брянском телевидении.»
- Я хочу работать на Центральном телевидении
- На центральном телевидении  вы, вы… работать не будете. Мы вам предлагаем место в Брянске.
- В Брянск я не поеду. 
- Воля ваша. Вы свободны
От одной небрежной реплики высокого чиновного лица все мои мечты разлетелись в дребезги. 
Не помню, как я оказался в своей конуре, на 16 этаже Дома студентов МГУ. Распахнул окно. Подо мной гудела равнодушная Москва  Вдруг этот устойчивый мир стал распадаться  и осколки его   обрушились на меня.  Зазвучал давно не подававший признаков жизни  внутренний голос.  Чтобы как-то отвязаться от этого наваждения, я стал быстро записывать. Так появились          О  С  К  О  Л  К  И
Осколки,
осколки,
осколки
Мои
Сателлитами кружат.
Поскольку,
поскольку,
поскольку   
Даете   за мертвые души.
Шакалы,
шакалы,
шакалы
Тупые  и сытые морды
Считают,
что мало,
что мало
Что я   недостаточно мертвый.
И снова
плевками,
плевками
На раны,
на раны,
на раны.
Затянут, как каторжный камень,
В трясину  Цитат из Корана.
Я – мертвый! 
Я мертвый!! 
Я мертвый!!!
Я – труп на проезжей дороге.
Не нужный   всеядному черту.
Забытый   всепомнящим Богом…

А спустя некоторое время последовал новый зубодробительный удар.  После чехословацких событий на ЦТ шла тотальная проверка высокой комиссией ЦК КПСС.  На редсовете, где шло обсуждение моих «Сказок Феликса Кривина, присутствовал член этой комиссии.  Вдруг зам. Главного редактора  заявляет: «Я должен с прискорбием сообщить, что и в нашей работе есть идеологический брак.   Елена Владимировна Гальперина, заведующая сценарным отделом редакции,  взбунтовалась: «Ростислав Владимирович, Вам не кажется, что Вы бросаете тень на наш коллектив. Извольте доказать.»  «Извольте, - отвечает зам. Главного. - Вот передо мной сценарий нашего молодого гения, товарища Визильтера  «Сказки Кривина». Тут у Вас,  Лев, товарищ Визильтер. Смотрит влево – видит славу и опасности. Смотрит вправо – видит бесславие и покой. Это что же за Лев такой. Когда наши героические предки сражались на баррикадах Красной Пресни, они не смотрели ни влево, ни вправо, а прямо шли к заветной цели. И победили. А у вас тут Лев, видите ли. Уж не Троцкий ли?!. Чему вас там учат на вашем факультете журналистики?  Видно у вас совсем плохо обстоят дела с историей КПСС. Я уж не говорю об истмате и диамате. С  коммунистической идеологией у вас совсем плохо.  Нам такие сказки не нужны.»
Смотрю, а у члена комиссии ушки на макушке. ..  Одним словом, этот редсовет для меня закончился совсем плохо.
Через 20 лет, в 1989 году, в самый разгар перестройки, я все-таки снял «Сказки Кривина». Мы тогда в Главной редакции пропаганды ЦТ запускали новый проект: первую в истории ЦТ сатирическую программу «И в шутку, и всерьез».  Я уговорил своего редактора Сашу Карпова поехать в Ужгород в гости к Феликсу Кривину и снять там сатирическую новеллу по его  Сказкам.   В окрестностях Ужгорода, мы сняли великолепный сюжет  по сказкам Феликса Кривина с участием Автора.   Лев, который, когда смотрел влево – видел славу и опасности, а когда смотрел вправо – видел бесславие и покой,  тоже там был. И никто не спрашивал, что же это за Лев такой, и не вспоминал героев Красной Пресни. Другие времена наступили.
Когда я   рассказал Феликсу Кривину, какой облом у меня случился с его сказками на самом старте карьеры, мы долго смеялись. А в то время, в 1969 мне было не до смеха. .
Повела меня Лена Гальперина в бар. И за чашкой кофе устроила мне ликбез: «Виленчик, оттепель закончилась. Начинаются заморозки. Здесь тебе ничего не светит. Мой тебе совет – уезжай из Москвы и куда-нибудь подальше.  Здесь тебе герои Красной Пресни  не дадут подняться.»
   Иду домой, а у меня  в башке все Красная Пресня крутится. Так и выкрутилось это стихотворение.
Оцепененье проникает в душу,
Покрывает зеленым налетом плесени.
Столикой тяжестью давит и душит
Груз баррикад всех Красных Пресен.

Прочно заделаны входы и выходы.
Бьются желанья в слепом каземате –
И Черный  Монах торжественно выкадил
Место для казни божественным матом:

- Мать твою так и мать твою этак!
Время приходит и жди приговора.
Цепи гремят.  Из каменных клеток
Спущена дикая, жадная свора…
          Душа моя,
Истерзанная когтями непосильного оброка,
Я с болью вглядываюсь в мрак.
Неужто ты, по воле рока,
Лишь пища для собак?!

От полного отчаяния меня спас норвежский поэт Нурдаль Григ. Дома на столе у меня лежал томик его стихов. Я механически открыл его и вышел на его стихотворение, которое запомнил на всю жизнь.
Вот он, мой самый желанный ,
Единственно правильный путь –
Пробиться сквозь тину будней,
Соленого ветра глотнуть,
И дальше, не зная сомнений,
Бесстрашно в грядущее плыть.
Легко или трудно, неважно,
Лишь это и значит жить!

Как бы в ответ ему,  у меня опять зазвучал мой внутренний голос.

Сотней отточенных лезвий,
Энергией в тысячи ватт,
Безжалостно рушат песню
Взбесившиеся слова.
Стынет в кровавой пене
Невиннейшая игра.
Нежное, робкое пенье
Глушит словесный град.
Рвет, раздирает на части
В бога и душу мать!
Так что великий Мастер
Не смог бы их вновь собрать.
И на ничтожных обломках
Встают иные слова.
Злобные, громкие,
Бьющие наповал.
В клочьях живого мяса,
В гримасах сжимая боль,
Ряды обреченных  масок
Готовы в неравный бой!

А на следующий день я получил гонорар за «Театральный разъезд», немаленький по тем временам, и вместе со своей любимой девушкой умотал в Крым. Приземлились мы в Коктебеле,  рядом с Максимилианом Волошиным. Было начало мая. На турбазе, кроме нас – ни души. Тишина и покой. Только по ночам дурным голосом кричал Павлин. А днем  мы выбирались к подножию Чатыр Дага.  Мне казалось, что в горах боль пройдет. Но ни фига.  Опять голоса  Горное эхо, их усиливало во сто крат.
И Там под звонкое  эхо причудливых скал вдруг нахлынули стихи.
Ах, какое в Чатыр Даге  эхо!
Раскатистое, звонкое, крутое.
Смеюсь –
И моментально смехом
В ответ меня,
Как артналетом кроет.
Я – слово,
А в ответ - десятки
Влетают
В глотку
Пулеметной дробью.
И новые слова в неравной схватке
В своей же гибнут собственной утробе.
Стою, ошеломлен и озадачен.
Ну что за наглость в этих мертвых скалах!
Вдруг, как под гонг в невероятном матче
С лица слетело тесное забрало.
И встал,
Прорвав заслоны бельм,
Весь мир – огромный КОКТЕБЕЛЬ.
Лишь вместо мертвых скал, -
Подонки.
Ряды подонков в ярком свете дня.
Я бью в упор –
И пули звонко
Отскакивают
И впиваются в меня…
Вот такой выброс накопившееся горечи жизни.  Очевидно, нужно было освободиться от всего негативного, накопившегося за весь предыдущий 1968-й год. И  от всего этого ужаса  мы бежали   в Ялту.
Обычно я снимал жилье в старом районе Ялты, между рынком и армянской церковью. Чинары, кипарисы, узенькие крутые улочки. От них веяло ароматом таинственного Востока.  На этот раз я этот район не узнал. Выкрашенные в яркие краски фасады домов, вывески на греческом языке. Он превратился то ли в район Кипра, то ли Салоник. Оказывается перед нашим приездом здесь снимался  эпизод из какого-то приключенческого фильма. И аромат забугорного порочного портового города  еще висел в воздухе. Казалось вот-вот сейчас из-за угла  выскочит взъерошенный бамбино и огласит окрестности звонким  настырным голосом: «Синьоры, купите пиастры!  Пиастры, синьоры!» То состояние можно было охарактеризовать двумя словами – ожидание чуда. И оно случилось.
Вечером мы вышли на берег моря. Солнце скрылось в облаках, повисших  на окрестных вершинах гор. И вдруг его лучи пробили облака и устремились к морю, образуя яркую нить горизонта. И по этой солнечной кромке горизонта шел белый теплоход, как в сказке. Это был праздник мироздания и удивительное ощущение свободы, которое до этого давно меня не посещало. И там, на берегу южного праздничного моря родилось стихотворение и так и осталось со мной на всю жизнь, как воспоминание о неожиданном празднике бытия, пронизанного какой-то невыразимой тоской о свободной и осмысленной жизни  Сладостное и терпкое, как брызги морского прибоя, ощущение свободы
И тут вдруг неожиданно  в голове зазвучала фраза, сказанная некогда доктором, моим ангелом-хранителем: «По самой кромке горизонта…» Так родилось совершенно новое стихотворение, более гармоничное, что ли.


                Г О Р И З О Н Т
По самой кромке горизонта
Идет корабль-акробат.
И волны рукоплещут звонко
И одобрительно шумят.

И солнце, скрытое в тумане,
Уткнувшись где-то на хорах,
Лучами-трубами органа
Шлет вслед торжественный хорал.
И чаек белыми платками
Взметнулся голубой партер…
Я чувствую, как в робком пламени
Трепещет снова онемевший нерв.

Как хочется, махнув рукой
На топкий быт, сложившийся веками,
Свой протянуть упругою дугой
Стремительный канат между материками,


И вслед за кораблем-канатоходцем,
Спокойно балансируя небесным зонтом,
Отверженным уйти первопроходцем
В далекий путь по кромке Горизонта.

Только тогда я почувствовал, как «боль, что скворчонком стучала  в  виске, стихает, стихает…»
Удивительное дело. Полвека спустя Альфия Чеботарева, продюсер кинокомпании «Свой почерк», предложила мне написать сценарий документального фильма о Рудольфе Нуриеве. Я с радостью согласился.  Назвал его «Нуриев – мятежный  Демон».  Когда я работал над сценарием, я вдруг выяснил, что мы с Рудольфом Нуриевым  родились в один год и в один день – 17 марта 1938 года.
Это единственное, что нас объединяет. А разъединяет – пропасть. Ну, можно начать хотя бы с того, что его при рождении Господь поцеловал в темячко, а меня как-то не заметил. И мне пришлось всю жизнь «пробивать лбом стену и оказываться в соседней камере».
Но это еще не все. В те дни, когда я только мечтал «свой натянуть упругою дугой стремительный канат между материками», Рудольф Нуриев  отверженным ушел первопроходцем в далекий путь по кромке Горизонта
. Я только мечтал, а он совершил этот прыжок к свободе и всемирной славе. В этом отличие гения от простого смертного. А то, что все так сложилось, так ведь стремление к свободе вечно носится в воздухе. И юные сердца это ощущают особенно остро.
Прошло более тридцати лет. В  конце сентября 1992 года мы с оператором Сережей  Стариковым снимали эпизод  к одному из моих документальных фильмов  на раскопках столицы древнего булгарского царства. Булгары – предки татар. Они первые приняли на себя удар полчищ Чингисхана.
Стоял теплый солнечный сентябрьский день. Бабье лето.  Мы с Сережей ползали среди волжских ковылей и сквозь ковыли-миражи вечности снимали выступающие из-под земли контуры  столицы тысячелетнего булгарского царства. Весь день нас не покидало ощущение прикосновения к вечности.
К вечеру мы вернулись на корабль,  выпили за успех нашего безнадежного дела ( так было принято в те времена, такое суеверие, чтобы удача, не дай Бог, не сорвалась с кончика пе6ра)  и вышли на палубу.    И тут на нас обрушились звезды. Такого звездопада я не видел даже в августе. А вместе со звездами на меня обрушились стихи. Я сидел в каюте до утра и только успевал записывать  приходящие и столь же стремительно уходящие строки.  Такие, к примеру.
Черны  от пота злые чепраки
И черепа чернеют чернью вечной.
И в ковыли ложатся пылью млечной
Из-под копыт литые черепки,
Держу в руках один из черепков
Тех смутных лет, той старины глубокой.
И смотрит на меня нетленным оком
Судьба моя из глубины веков.
Быть может здесь,
Средь волжских ковылей,
Я прикасался к влажному сосуду
И пил напиток яростный и мудрый
Из рук Любимой  Женщины моей.
Это случилось в дни премьеры   и огромного успеха последнего спектакля Рудольфа Нуриева, когда он уже стоял на пороге Вечности. Впрочем, может быть я все это выдумываю. Просто так совпало. Мало ли, что и с чем совпадает в этой жизни.
Но это ощущение меня не покидало все время, когда  я работал над сценарием фильма  « НУРИЕВ. МЯТЕЖНЫЙ ДЕМОН.»

III.   С О Л Н Е Ч Н Ы Й     Г О Р О Д
А по возвращении в Москву меня ждало письмо от моего друга, главного редактора творческого объединения «Ровесники» Казахского телевидения. Николая Васильевича Чиркова.
«До нас дошли слухи, - писал он, - что у тебя там неприятности в Москве. Слушай, плюй на все. Уезжай к нам в Казахстан. Больших денег  и жилья не обещаем, а работы навалом…»  Так я оказался очень далеко от Москвы, в солнечном городе ( в прямом и переносном смысле) Алма-Ате.
Лена Гальперина была права. Сюда в Алма-Ату все доходило с
бо-о-ль шим    опозданием, и заморозки тоже, к счастью.
Я уж не помню, у какого поэта есть такая строка: «Я думаю, счастье, оно лишь в том, чтоб пела, кипела жизнь.» Ежели так понимать счастье, то годы, проведенные в Алма-Ате были счастливые. И стихи оставили меня в покое. Больше там они ко мне не приходили.
Там меня окружали удивительные люди. Я с благодарностью вспоминаю Розу Ивановну Панкратову, главного редактора молодежной редакции Казахского радио. Она заводила меня в свой кабинет, усаживала за свой стол, клала передо мной стопку чистой бумаги, ручку и говорила: «Виленчик, вот перед тобой стопка бумаги и ручка. Пиши, что хочешь. Я ухожу по делам. Когда приду, чтобы десять страниц текста были готовы к озвучанию. Аппаратная уже заказана.»
Это удивительное чувство. Перед тобой стопка чистой бумаги,  ты еще сам не знаешь, что выйдет из-под твоего пера. . Ты – волшебник. Что захочешь, то и сотворишь. Предчувствие творческого акта – удивительное состояние, сродни предчувствию Любви…
Да, это были счастливые годы. Я исколесил весь Казахстан вдоль и поперек. Сам снимал, . Уже в самолете начинал писать текст, редактировал его, пока кинопленка проявлялась в проявочной лаборатории, затем сам монтировал и сам в качестве ведущего все это выдавал в эфир. Тогда ведь еще не было видеозаписи. Весь эфир был прямой во всех смыслах этого слова.  Я совмещал шесть  профессий в одном флаконе: репортера, редактора, кинооператора, режиссера,  монтажера и ведущего в студии. Я был очень выгодным сотрудником. Сколько денег на мне экономили. Одним словом, телевидение поглотило меня целиком и полностью. Стихам места не оставалось.
В Алма-Ате я еще застал в живых удивительных мостодонтов.
Варшавский – последний секретарь Троцкого. Когда его патрона выслали из страны, о Варшавском почему-то забыли. Но он остался, правда,  без средств к существованию. И зарабатывал себе на жизнь тем, что писал соискателям диссертации на самые разные темы: от теоретической физики и математики до вопросов языкознания и казахской истории. За кандидатскую  диссертацию он брал барана, а за докторскую – два барана.
В мою бытность он был членом сценарной коллегии Казахфильма.
Совершенно уникальный художник Калмыков, друг Велемира Хлебникова и чем-то похожий на своего друга. В своем ветхом домишке он спал на лежанке из газет «Правда». Когда я его спросил, почему он предпочитает спать на таком жестком ложе, он мне ответил, что он по натуре меньшевик. «А помните, - отметил он, - что Ленин сказал меньшевикам: «вы не стоите на марксизме, а лежите на нем.» Вот я и лежу»
Он сам себе кроил одежду,  был похож на андерсеновского сказочника. Да и живопись его была не от мира сего.
Таким же реликтом был и выдающийся скульптор  Иосиф  Иткинд.   Говорят, где-то в середине 60-х годов прошлого столетия в Париже была устроена посмертная выставка его работ.  Вдруг  оказалось, что он жив, влачит жалкое существование где-то в казахстанских степях. Дело в том, что его арестовали в 37 году, как итальянского шпиона. А к итальянцам относились как-то легкомысленно  Его выслали в Казахстан и забыли о его существовании.  Там он прозябал в безвестности на грани голодной смерти и жизни. А тут – такой успех. Его срочно привезли в Алма-Ату, дали квартиру, мастерскую, присвоили звание заслуженного деятеля культуры Кахахской ССР. Вот в этот момент я с ним и встретился. Он мне показал огромную телеграмму в метр длиной от своего друга Коненкова. Они с ним вместе учились в той еще императорской Академии. «Будете в Москве, - сказал мне этот прямой стройный 98-летний патриарх, - передайте Коненкову  привет и благодарность за память и добрые слова по случаю моего воскрешения.» 
Когда я приехал в Москву, я зашел к Коненкову на Кузнеций.
«О, Иосиф! – воскликнул Коненков. – Как же помню. Ведь совсем недавно о нем писал Анатолий  Васильевич Луначарский.»
«Ничего себе, недавно, - подумал я, Максимум, это могло быть до 1924 года»  Я не поленился, забрался в Историческую библиотеку,  стал листать московские газеты за первую половину 20-х годов. И, действительно, нашел статью Анатолия Васильевича Луначарского в !Вечерней Москве за 1922 год. Статья называлась: «Почему голодает скульптор Иткинд?!» Надо же, бедняга, он как начал голодать с начала 20-х годов, так и продолжал до 1966-го. Почти полвека длилась его голодовка. Но, слава Богу, хоть дожил до признания и прижизненной славы...
Вот такой это город Алма-Ата. Он дал приют многим комедиантам. Одним из самых ярких был, пожалуй Юрий Домбровксий. Он тоже потерпел кораблекрушение, но бурный океан политических бурь каким-то чудом занес его в эту тихую гавань.  Он жил в коммуналке с очаровательной женой, казашкой Кларой. К тому времени вышел его роман «Хранитель древности»,  наделал много шуму.
 У него по вечерам часто собирались друзья на веселые посиделки. На некоторых из них и мне довелось побывать. Однажды, в разгар застолья, приоткрылась дверь и в щелку двери просунулась лисья мордочка соседа:» Юра, не найдется ли у тебя щепотки соли?»
«Дядя Вася,-  ответил радушный хозяин, - ты чего так робко? Проходи, дорогой. Садись за стол.»  Тот не заставлял себя долго упрашивать. Покорно уселся за скромный пиршественный стол. «Знакомьтесь, -  говорит Домбровский, обращаясь к гостям, - мой личный стукач, дядя Вася. Пей, ешь дядя Вася, слушай и мотай на ус. Чего тебе под дверью торчать. Будь, как дома.» Дядя Вася быстро наклюкался, и мы его унесли в его комнату. 
В Алма-Ате я познакомился с прекрасным поэтом Олжасом Сулейменовым. У меня до сих пор стоит на книжной полке его книга
«Аз и Я»  с дарственной надписью.
Алма-Ата в то время был Клондайком драгоценных россыпей.
А вот стихи ко мне перестали приходить. Может быть потому, что душа была переполнена другими яркими впечатлениями.
А какие коллеги меня окружали! Саша и Женя Головинские, Жанна Ахметова, Илья Синельников, Юра Девяткин, Сережа Подгорбунский, будущий первый Генеральный директор телеканала «Россия», Олег Сокольщук, рафинированный ленинградец. Бывало, идет событие. Олег – за пультом ПТС и командует: «Оператор за первой камерой, не будете ли Вы столь любезным… Пока он расшаркивается перед оператором, событие уходит. Тут я не выдерживаю: «Олег, ну кто же так командует? Дай, на минутку, покажу.»  Олег уступает мне место, и я сходу: «Третья камера, на полдюйма – вправо! Стоп!! Так держать! И не шевелись!!!  Молодец!» Поворачиваюсь к Олегу: «Понял?. Здесь забудь свои интеллигентские штучки-дрючки, если хочешь успеть запечатлеть событие для потомства.»
Вообще, прямой эфир – это пиршество для любителя импровизаций. 
Состояние души – тревожное и сосредоточенное, как перед пришествием стихотворения. Там – творение, и тут творение.
Помнится, я запустил маленькую студенческую программу «15 минут джаза»  Выступали молодежные джазовые коллективы. Это были 15 минут восторга.  После съемок я буквально выползал из-за пульта, весь мокрый. Приходилось переодеваться в сухую одежду. Дело в том, что я на ходу монтировал всю эту музыкальную стихию в ритме джаза.
После первой программы на очередной летучке наш Председатель Казахского  гостелерадио, Кенес Усебаве спрашивает: «Ну кто что может сказать по поводу очередного творения нашего   молодого режиссера?»
Все молчат.  «Ну ладно, тогда послушаем нашего главного режиссера.»
Юрий Филиппович Сацук, наш главный режиссер,  долго думает в поисках подходящей формулировки и затем выдает: «Если вы меня спросите о жанре этого произведения, я бы его назвал музыкальным антрактом в сумасшедшем доме.»  Кенес  Усебаев подводит итог: «Ну ладно. Я думаю с нас достаточно одного антракта.»
А через две недели я заношу в его кабинет два мешка писем. «Что это?» – Спрашивает меня Усебаев. «Письма телезрителей», - отвечаю я.
« Оставь.»  Вечером он меня вызывает. « Ладно. Так и  быть.  Идя навстречу пожеланиям твоих телезрителей, оставим твой музыкальный антракт, но только после полуночи с Субботы на Воскресенье.»
Вот такой был у нас Председатель Кенес Усебаевич Усебаев. 
Когда я вспоминаю то ослепительное время, мне на ум приходят строки из «Слова о полку Игореве». Они словно написаны о нас, молодых телевизионных волках.
Сами  рыщут по полю волками,
И, всегда готовые к борьбе,
Добывают острыми мечами
Князю славу, почести себе…

Когда-то я всю эту великую поэму знал наизусть.

Нелепо ли не бяшеть, братие,
Начатии старыми словесы
Трудных лет повести
О полку Игоре,
Игоре Святославиче.
Начатии же ся той песни
По былинам сего времени
А не по замышлению Бояню.
Боянь  бо вещий, аще кому хоятще песнь творити,
То растекашется мыслию по древу…
 
Мне в жизни здорово повезло. Нам русский язык и русскую литературу в 5 – 7-х классах 53 средней школы города Днепропетровска преподавала удивительная женщина Евгения Михайловна. Это она, нам, пацанам городской окраины привила любовь к русской поэзии. Она открыла нам всю красоту поэтического языка Пушкина, Лермонтова, Есенина, Маяковского, Блока… Она еще жива. Ей 90 лет. И каждый год в день ее рождения ее ученики, которые живут в Днепропетровске приходят к ней на чашку чая.
Мы с  ней созвонились в этот ее день рождения.   Она вспомнила, что я вместе со своим школьным  закадычным другом Колей Козловым  сидел на первой парте и всегда тихо-тихо подсказывал  некоторым нашим нерадивым одноклассникам, когда они иногда забывали какие-то строчки стихов.
Господи, прошло больше полувека, а она помнит всех своих учеников.
 А вторым моим путеводителем по извилистым тропам изящной словесности была Ванда Житницкая. Она руководила литературным кружком во Дворце культуры Металлургов. Я был совершенно очарован ее голосом, его удивительным тембром.  Когда она читала:
«Быть или не  быть –
Вот  в чем вопрос…»
Я погружался в волшебный мир Средневековья. Иногда она приглашала нас к себе домой. У нее была удивительная библиотека. На книжных полках стояли увесистые тома Полного  собрания сочинений Пушкина, Гете, Генриха Гейне, Байрона, Шекспира - издания второй половины ХIХ века. Особенно меня поразил Шекспир, в кожаном переплете с золотым обрезом с роскошными иллюстрациями, издания то ли 1840-х, то ли 1850-х годов. Сейчас, когда я вспоминаю эти тома Шекспира, я невольно вспоминаю одно стихотворение Феликса Кривина, моего злого и доброго гения.
Мне  хочется во времена Шекспира,
Где все решали шпага и рапира,
Где даже Лир, властительный король
Играл не выдающуюся роль.

Где Гамлет, хоть и долго колебался,
Но своего, однако,  добивался
Где клеветник и злопыхатель Яго
Марал людей, но не марал бумагу.

И даже череп мертвого шута
На мир глазницы пялил не спроста.

Мне хочется во времена Шекспир а…
Я ровно в полночь выйду из квартиры,
Миную двор, пересеку проспект –
И зашагаю. Так из века в век

Приду я к   незнакомому порогу.
Ссудит мне Шейлок денег на дорогу,
А храбрый Ричард своего коня.
Офелия, влюбленная в меня,

Протянет мне отточенную шпагу.
И я поверю искренности Яго.
Я за него вступлюсь, презрев испуг.
А друг Гораций, самый верный друг,

Сразит меня в жестоком поединке
Чтобы потом справлять по мне поминки

И будет это долгое потом,
В котором  я успею позабыть,
Что выпало мне? Быть или не быть,
Героем  или попросту шутом
Сейчас, уже на склоне лет, я начинаю понимать: «Это же про меня.
Господи, как этот скромный учитель физики  Ужгородской средней школы сумел проникнуть в самую трагическую суть души среднего человека,, который может с горькой интонацией  тургеневского героя сказать: «Увы! Мои способности не соответствуют моим убеждениям…»   Это же трагедия личности, трагедия всей жизни. С этим можно только смириться. Увы! Господь целует в темячко только одного из миллионов. И тут ничего не поделаешь. Пути Господни неисповедимы.
Все. .  Пора ставить точку.,

IV.   ЕДИНСТВЕННАЯ  В  МИРЕ  СЕВЕРЯНКА.
Вот уже много лет, как стихи снова ко мне не приходят.
Устала моя голова.
Смешалися были и небыль.
Куда подевались слова,
Что падали звездами с неба?...
Пожалуй, самые светлые стихи посвящены единственной в мире Северянке. Их до обидного мало. «Как бедна у мира слова мастерская. Подходящее  откуда взять?»  Всю жизнь я любил и люблю  одну Женщину, единственную и неповторимую. «Если я чего написал, если чего сказал, тому виной глаза-небеса, Любимой моей глаза…»  И имя у нее русское, прекрасное – Людмила – милая людям.
Встреча наша была ожидаема. Вспоминается встреча Нового 1965 года. Мы, первокурсники факультета журналистики МГУ встречали этот год шумно и весело. Даже слишком шумно и весело. В полдень 1 января 1965 года, когда я спускался на первый этаж, чтобы выпить в студенческом кафе чашку бодрящего черного кофе, над лестницей висело объявление: «Товарищи, студенты!  Кто, возвращаясь со встречи Нового Года, потерял на лестнице брюки, просьба – обратиться к коменданту общежития.»
Бедняга! Он, видно, полз по лестнице, выполз из брюк, пополз дальше, а брюки оставил в старом году.
Мы с моим земляком и сокурсником Аланом Хоребовым возвратились в нашу комнату навеселе, но  во вполне вменяемом состоянии. Перед письменным столом стоял его мольберт. Алан попал на наш факультет по недоразумению. Ему бы надо было поступать в Строгановку, а он, видно, перепутал адрес. Все свободное и несвободное время он посвящал живописи Он даже на лекциях и семинарах что-то рисовал, Все его конспекты и книги на полях были усеяны рисунками.
Но в этот исторический момент мольберт был чист. И тут у меня мелькнула какая-то безумная идея. Очевидно, как следствие шумной
встречи Нового Года.. Я предложил ему нарисовать портрет девушки, которую я обязательно встречу в этом году. Он молча вытащил из папки лист чистого ватмана, укрепил на мольберте и предложил рассказать, какая она должна быть. Я стал диктовать. А он быстро набрасывал на ватман  штрихи будущего портрета. Я диктовал-диктовал и… заснул. Когда проснулся – над моей кроватью висел портрет очаровательной девушки. Я спрашиваю Алана: «Кто это?»  «Как кто?  - Отвечает   Алан. – Это девушка, которую ты должен встретить в этом году. Ты же мне сам ее надиктовал. Ты что забыл?» И я  вспомнил. А в сентябре, в начале нового учебного года я ее встретил. И больше мы с ней не расстаемся всю жизнь.
Много лет спустя вся моя нежность и любовь к Единственной и неповторимой вылилось  в такие стихи.
ЛЮДМИЛА - 2006

Как  мир прекрасен и велик,
Когда глядишь в глаза Любимой.
И беды все проходят мимо,
Когда с тобой Любимой  Лик.

Светла, загадочна, бездонна.
Ты – синь небес и гладь полей.
Ты – вечно юная Мадонна
В душе моей.

Явилась Ты, и я постиг
Смысл бытия и жизни бег.
Спасибо Богу и Судьбе
За этот искрометный Миг.

В моей душе гнезда не свили
Ни зависть и не злобы Яд.
Хранит меня моя ЛЮДМИЛА –
Вся Суть и Нежность бытия.   

Хвала  Судьбе и вдохновенью!
И хочется плясать и петь.
Что это чудное мгновенье
Мне удалось запечатлеть!

От тебя – свет,
От тебя – тепло и слава.
Ты – наш самоцвет.
Мы – твоя оправа.

Не нужно нам иной услады,
Лишь только Ты была бы рядом.
Пусть будет так, без перемен.
Желают дети и… Вилен.

V.  ЕСТЬ  ЖЕНЩИНЫ  В  РУССКИХ  СЕЛЕНЬЯХ
Еще в далекие школьные годы из всех образов русских женщин меня пленила не та, что «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет», а Ярославна из «Слова…» и Катерина из  драмы островского «Гроза».  Но шли годы и образ Катерины как-то сник под слоем новых жизненных впечатлений.  Вдруг, в конце, как потом говорили, лихих 90-х,  я случайно попал на премьеру спектакля по драме Островского «Гроза» в одном из московских театров.  Катерина снова вонзилась в сердце.  Может быть потому, что спектакль этот попал на благодатную почву. И, Как ответное эхо, пришло это стихотворение.          
     КАТЕРИНА
От постылого порога
Вымученно, криво
Терном стелется дорога
К волжскому обрыву.


Над обрывом свет струится
Стаи лебединой.
Кличет горько, вслед стремится
Сердце Катерины.
Катерина – лебедь белый,
Бедный мой подранок,
Ах, сюда ты залетела
Поздно, или рано.

Все под крышами укрылись
От  любой  стихии.
Нынче все угомонились,
Молодцы  лихие.

Где ж вы, странники, господни,
Рыцари отваги?!
Только лают в подворотнях
Шавки, да дворняги.

Только воронье кружится,
Солнце застилая.
Ах! Взлететь бы вольной птицей
С Лебединой стаей!

В небо ринуться с обрыва,
Хоть на миг, не боле!
Стоит, стоит миг счастливый
Вечности в неволе.

Удивительно. Прошло столько  лет,  а стихи, как будто написаны сегодня. Ничего не меняется в этом далеко не лучшем из миров.
В 1985 году   , к 160-летию восстания декабристов,  мне предложили написать сценарий к этой знаменательной дате.  Чем больше я погружался в материал, тем больше меня поражал не  революционный порыв, декабристов, а величайшая жертвенная любовь их жен, этих удивительных, совершенно потрясающих русских женщин. Подвижниц Это, наверное, высшее счастье, когда Судьба удостаивает тебя такой великой Любви. Хотя счастье это – горькое. Оно ведь идет рука об руку с Бедой.  Меня невольно увлекла эта тема, тема великой Любви. Особенно поразила история трагической любви Муравьевых.
Сценарий мне зарубили, как идеологически невыдержанный. А диалог Никиты и Александрины Муравьевых остался.
МОНОЛОГ НИКИТЫ МУРАВЬЕВА
Чары света умчалися прочь.
И бездумным, безумным капризом
Распростерлась над саваном сизым
Бесконечная черная ночь.

Все до тла растворилося в ней.
Растеклось, как медузы по камням.
Только хлопья железных окалин
Вместо прежних железных людей.

А что плодит темень?
Тени!
А что творит гений?
Тени!
Что вместо растений?
Тени!
Что каплет нам в темя?
Тени!
В решетках сплетений?
Тени!
Осколки крушений –
Тени!

Только ярким лучом с высоты
Благотворной живою водою,
Искрометной веселой звездою
Светлый Ангел, являешься Ты.

Оживая на миг, видит Бог,
В этой зыбкой безмолвной пустыне,
Как сошедшую свыше святыню,
Я целую следы твоих ног!

А в ответ звучит


                МОЛИТВА   АЛЕКСАНДРИНЫ
О, Господи. В  Твоей всевышней воле
Дать выстоять в кругу смертей и мук,
В девятом круге варварства и боли
Никитушке, супругу моему.

Он против Зла поднялся на Руси.
Его, о Господи, помилуй и спаси!

Нам не дано достичь величественной цели.
Хочу лишь облегчить, и боле ничего,
Ту ношу тяжкую, те каторжные цепи
Никитушки, супруга моего.

Он против Зла поднялся на Руси.
Его, о Господи, помилуй и спаси!

Живительной водой священного колодца,
Весь свет моей души, наперекор всему,
В тот каменный мешок, во тьму пускай пробьется,
К Никитушке, супругу моему.


Он против Зла поднялся на Руси.
Его, о Господи, помилуй и спаси!

Все одолею: страх, покорность, ужас.
Зажму в груди и материнский вопль,
Лишь дай согреть в декабрьскую стужу
Никитушку, супруга моего.

Он против Зла поднялся на Руси.
Его, о Господи, помилуй и спаси!

О, Господи, я ангелом крылатым
Стремлюсь к Тебе. Но более всего,
Прости мне Господи, люблю светло и свято
Никитушку, супруга моего.

Он против Зла поднялся на Руси.
Его, о Господи, помилуй и спаси!

Кандальный грохот, стоны и проклятья
Уж заглушают колокольный звон.
Хоронят заживо товарищей и братьев
Никитушки, супруга моего.

Он против Зла поднялся на Руси.
Его, о Господи, помилуй и спаси

Любовь – единственная непреходящая ценность на земле.  Только Она  может победить зло.

VI.   ТАЙНЫ
Все-таки, мне в жизни здорово везло. Повезло с единственной на всю жизнь Северянкой. С солнечной Алма-Атой. С работой  в Главной редакции научно-популярных и образовательных программ. Мне не надо было кричать: «Да здравствует Коммунизм – светлое будущее всего человечества!» Мы все-таки старались, поелику возможно, сеять разумное, доброе, вечное на той ниве, которая нам была определена в сетке вещания.  Нам, конечно было чуть легче в наших поездках по городам и весям. Каждая такая командировка   сулила неожиданные встречи. Это чувство хорошо знакомо многим коллекционерам и… репортерам. Радостно-тревожное ожидание встречи. И, как ни странно, это радостно-тревожное ощущение нередко  предвещало встречу с удивительными людьми.   Однажды я даже попытался его выразить в своем детском стихотворении  ТАЙНЫ,   посвященном доченьке.
Исчезли давно каравеллы, фрегаты.
И с ними корсары ушли и пираты.
Все меньше и меньше сокровищ случайных.
Но верю, остались веселые тайны.

Лишь сделаешь шаг от родного порога,
И можешь ты тайну рукою потрогать.
За угол свернуть,
К перекрестку вернуться,
И с тайной
Случайно
Нос к носу столкнуться.

Увидеть глазами, почувствовать кожей,
И сердце забьется легко и тревожно.
И ты уж решишься, без тени сомнений
Навстречу опасным шагнуть приключеньям.

Но тайна –
Бескрайна.
К тому ж, недотрога.
Ее иногда и не сможешь потрогать.
Ее иногда даже с места не сдвинуть,
Не то, что проникнуть
В ее сердцевину.

Следами утрат
Ночь проходит печально.
Но снова с утра –
Ожидание тайны.
Проходят
И вновь намечаются сроки.
А тайна –
За далью,
Далеко – далеко!
И хочется нетерпеливо, отчаянно,
Чтоб каждый наш день раскрывался, как тайна


VII.   Ed.  Seiler
Ну, уж, ежели разговор зашел о доченьке, то сам Господь велит его продолжить. Она у нас родилась в самый разгар Олимпиады, в 1980 году.
Когда моей доченьке Катюше исполнилось 7 лет, мы  определили ее в музыкальную школу. И купили, по случаю, старое пианино фабрики «Красный Октябрь.»  Ее учительница музыки, прослушав наш музыкальный инструмент, сказала нам.
- Хотите, чтобы ваша дочь полюбила музыку, выбросьте этот симбиоз газонокосилки  и соковыжималки, и купите ей хороший инструмент.
На хороший новый инструмент денег у нас не хватало, и я стал присматриваться к объявлениям на столбах и стихийных рекламных щитах. На ловца, как говорится, и зверь бежит. На одной из троллейбусно-автобусных остановок в Останкино я обратил внимание на объявление о продаже старого импортного инструмента. Я переписал адрес и номер телефона. Но идти один по этому адресу не решился. Тогда я обратился к своим коллегам из музыкальной редакции и они дали мне телефон настройщика, который настраивал рояль в музыкальной студии Останкино. Я с ним созвонился. Он оказался милым интеллигентным человеком и согласился мне помочь. Мы с ним встретились и пошли по указанному адресу, благо это было недалеко, рядом, по той же улице Королева. Нас встретили хозяева и показали инструмент. Мой настройщик сдул многолетнюю пыль с него, открыл со скрипом крышку пианино и попытался извлечь из него какие-то звуки. Я не могу сказать, чтобы они были очень гармоничными. Даже я, не искушенный в гармонии человек, с грустью воспринимал эти всхлипы и вздохи явно нездорового инструмента. Настройщик опустил крышку пианино, как крышку гроба.
-  И сколько вы за него хотите?
-  Да рублей за триста мы бы его отдали, - ответили явно обескураженные хозяева.
Настройщик не стал торговаться, спорить, сбивать цену. Это, правда,  были небольшие деньги, но все-таки соответствовали моей зарплате за месяц работы.
Он просто ответил.
- Ладно.  Мы подумаем
Когда мы вышли, я попытался извиниться, что напрасно  его побеспокоил, заставив даром потратить время на знакомство с гиблым инструментом. Но он совершенно неожиданно ответил.
- Не скажите. Это очень даже неплохой инструмент, известной и именитой в прошлом немецкой фирмы Ed.  Seiler
. Это просто чудо, что он сохранился до сих пор. Их может и осталось-то два-три, не больше. Раритет. Его не настраивали  полвека, как минимум. Вот он и пришел в полное расстройство. Даже, если учесть ваши затраты на перевозку и очень сложную настройку, он стоит этих денег.
Я купил эту рухлядь, перевез ее в наш загородный дом. Привез настройщика. Он колдовал над ним с утра до позднего вечера. И, когда заиграл, вдруг у этой рухляди прорезался мощный гармоничный голос,  произошло чудо. Это были звуки не какого-то жалкого пианино, а настоящего концертного рояля. Мощные, сочные аккорды наполнили дом волшебным звучанием. Мы все были очарованы..
- Вот такой секрет этого инструмента . - Произнес наш волшебник-настройщик . – До сих пор непонятно, откуда что берется. Эту тайну старые немецкие мастера, увы,  унесли с собой. Она канула в лету. А музыка осталась. Ваша дочечка будет довольна.
И, действительно, любовь к музыке Катенька сохранила до сих пор,. Я могу часами слушать ее музицирование на этом  древнем инструменте.  Однажды, когда она была совсем маленькая, под ее музыкальные фантазии, исполняемые на этом пианино, родились следующие строки. Они, как будто вылетали вместе со звуками из-под ее пальчиков и ложились на чистый лист бумаги
С О Н А Т А
Давай-ка исполним
Катюша, сонату
На клавишах молний,
На струнах заката.

Закружится в лучших,
Нарядных одеждах
В проталинах туч
Голубая надежда.

Швырнем до небес
Огневые аккорды,
Чтоб Месяц воскрес
С очарованной мордой.

Чтоб Ветер затих,
В восхищенье крылатом.
Лелеял, как стих,
Позывные Сонаты.

Разбрасывай звуки,
Как сеятель зерна.
Пусть плачут в разлуке
Седые озера..

И пусть, молодея
От страстных мелодий,
Надеясь, надеясь,
Друг друга находят.

Прокладывай смело
Заветную коду.
Чтоб тьма разлетелась
Под взрывом Восхода.

И с нею исчезли
Заупокойно
Разлуки, болезни,
Злодейства и войны.
Засветится вширь
Лучезарная Слава
По гребням вершин
Белоснежной октавой.

Ах, детские ручки,
Как нежные птицы!
От ваших созвучий
Все может случится.

От ваших созвучий
Все может случиться.
И мир возродится,
И мир возродится!
В детстве Катенька очень любила сказку про  Жар-птицу.  Жар-птица ее завораживала. Она  эту сказку могла слушать бесконечное количество раз.  Когда я в сотый раз читал ей эту сказку, я вдруг явственно услышал эпилог.  Впредь эта сказка всегда звучала с моим эпилогом.

ЖАР-ПТИЦА
Ты только послушай, послушай немного,
Как вдаль нас зовет Столбовая дорога.
Но мы не пойдем, не поедем по ней,
А сядем, Катюша, на резвых коней.

И легкие кони, веселые кони
Помчат нас с тобой  за Жар-птицей в погоню.
Должна же когда-нибудь нам покориться
Неуловимая  Чудо- Жар-птица.

Попятятся вскоре  назад километры.
Нам некогда спорить с разорванным ветром.
Мы мчимся вперед за крылатой удачей!
А как же иначе, а как же иначе!

А прошлое, нет! Не должно повториться
Я много гонялся за этой Жар-птицей.
Бывало, что время спрессовывал в точку.
Но все в одиночку. Все в одиночку!

А нынче мы вместе с тобою поскачем
По просекам счастья, по гребням удачи.
Нам много не надо, а чтоб ухватиться
Лишь за перо этой самой Жар-птицы.

Чтоб жизнь твою долго, на зависть поэтом,
Оно озаряло сверкающим светом.

VIII.  СТАРИННЫЕ  НОЧНЫЕ  ГОРОДА
Чтобы закончить эту идиллическую тему, не могу не обратить внимание еще на одну свою страсть.
Но начать придется издалека.
В моих документальных «крохотках много трагических стихотворений.
Может показаться, что в то время было так плохо. Нет. Это не так.
Я много лет проработал в Главной редакции научно популярных и учебных программ Центрального телевидения. И одну из лучших своих программ я сделал там в рубрике «Русская речь». А называлась эта рубрика «Несклоняемые части речи». Я долго мучился над сценарием этой программы. Довел себя до поросячьего виза.  И когда решил уже все бросить, ко мне вдруг во сне пришел Зощенко. « Ты чего дурью маешься, - сказал он. – У тебя на полке стоит сборник моих избранных рассказов.  Там есть все, что тебе нужно. И исчез. Я проснулся среди ночи  и бросился к книжной полке. Раскрыл том Зощенко. И взгляд уперся в его рассказ «Кочерга» К утру сценарий был готов.
На следующий день я помчался в театр на Малой Бронной к одному очень именитому актеру. Он взял мой сценарий в свою левую руку, взвесил его и сказал: «Сударь, ваш сценарий весит больше, чем вы мне сможете заплатить.»
И я  вышел из его гримерки и, как оплеванный,  потащился по коридору. И вдруг взгляд уперся в надпись на одной из дверей.»Олег Даль». Я вошел. Олег Даль внимательно выслушал меня и сказал:
« Давайте договоримся так. Если сценарий мне понравится, я вместе с Вами с удовольствием буду над ним работать.»
Так началась моя работа с этим удивительным актером и мастером слова.  Мы потом пришли с ним на семинар Толстого по русскому языку на факультете журналистики МГУ на Моховой Олег даль был в ударе. Хохот стоял в аудитории безудержный. И затем посыпались такие примеры из несклоняемой части речи, что я только  диву давался.
Я потом спросил у Олега, почему он согласился участвовать в программе на такую скучнейшую тему.  И он мне ответил то ли в шутку, то ли всерьез: «Не забывайте, коллега, я ведь далекий потомок Великого Даля. Гены… 
Мы с ним строили планы, как взорвем  рубрику «Русская речь». Сделаем ее одной из самых привлекательных программ Центрального телевидения. И он мне сказал: «Только подождите немного. Я вот еду на несколько дней на киносъемку в одном фильме. Скоро вернусь, и мы с вами окунемся в бурные воды Русской речи…»
Увы. С этой киносъемки он не вернулся…
А еще  во время многочисленных командировок по городам и весям нашей необъятной России-матушки я люблю после напряженного рабочего дня гулять по ночному городу. Это удивительное состояние, когда черты лица города разглаживаются. Город засыпает умиротворенный и удивительно добрый. Особенно это ощущение приходит, когда я гуляю по ночным старинным русским городам: Ростов Великий, Углич, Мышкин, Псков, Новгород и даже Елабуга.
Это, наверное, сродни ощущению моряка, возвратившегося из дальних странствий в места своего детства, отрочества и ранней юности.
Однажды, это было в Угличе в ночь на   6 июня, я хорошо помню,  я не выдержал и заглянул в светящееся окошко старинного русского домика. Перед  окном сидела девушка, совсем юная, и читала книгу. Книга покоилась на таком пюпитре из тонкой проволоки. И на ней отчетливо читалась надпись. «А.Пушкин Евгений Онегин»И сразу всплыли строки: «Письмо Татьяны предо мною. Его я свято берегу. Читаю с тайною тоскою. И начитаться не могу.» И я понял, именно такой, как это неизвестное мне небесное создание, была Татьяна Ларина.
Я еле оторвался от этого окошка, как сомнамбула пошел бродить по сонным улочкам Суздаля, а образ этой барышни не выходил из головы. И тогда на память пришли другие строки, другого великого поэта.
Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц,—
Их разве слепой не заметит,
А зрячий о них говорит:
«Пройдет — словно солнце осветит!
Посмотрит — рублем подарит!»
Мне все-таки улыбнулось счастье. Я встретил такую  на всю жизнь. Конечно, вокруг нас мир не очень гармоничный. Но мы с моей Любимой  Северянкой живем в гармоничном мирк великой русской Поэзии, в том числе и в мире поэзии Серебряного века.
У меня в Москве — купола горят!
У меня в Москве — колокола звонят!
И гробницы в ряд у меня стоят, —
В них царицы спят, и цари.
И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Легче дышится — чем на всей земле!
И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Я молюсь тебе — до зари.
А в ту ночь вдруг в такт моим шагам зазвучали другие стихи.
Я их вышагивал строчку за  строчкой
Так появились
 СТАРИННЫЕ НОЧНЫЕ ГОРОДА.
Старинные ночные города,
Есть в ваших снах
Утраченная прелесть.
И в голосах,
Журчащих еле-еле,
Мелькают прошумевшие  года.
Заглядываю с острою тоской
Я в ваши окна,
Полные покоя.
В их древнем оке
Видится такое,
Что я теряю благость и покой.
О, ваши скверы, улочки, дома!
В них прячется
Затерянное детство.
В них плачется
Пропавшее наследство.
Скрывается дар сердца и ума.

Ловлю, освобождаясь от оков,
Как зыбкую,
Дарованную фору,
Улыбки
Загулявших светофоров,
Из самой глубины, из тьмы веков.

Здесь прошлое. невидимой волной
Все игры
Настоящего венчая,
Как тигры
У последнего причала,
Облизывает камни мостовой.
Я вглядываюсь в исповедь камней.
Мне кажется,
Что где-то по соседству
Покажется
Умчавшееся детство
И бросится доверчиво ко мне.

Я принимаю ваш бесценный дар.
Я берегу,
Увиденные мною,
На  берегу
Свободы и покоя
Старинные ночные города.

IX   С Т Р А Х
В 1944 году мы вернулись в Днепропетровск из эвакуации. Мне тогда было 6 лет, а старшему брату – 12.  Каким-то чудом по старому адресу разбомбленного дома пришло письмо из Америки. Богатый дядюшка моей матери разыскивал ее , чтобы помочь ей, как он считал, и правильно считал, в ее бедственном положении.
Прошло больше полувека, но я до сих пор помню этот конверт со статуей Свободы на яркой марке. Помню надпись по-английски и по-русски: «Бруклин. Нью-Йорк» и ряд цифр, которые мать сначала повторяла, как попугай, а потом приказала забыть, как кошмарный сон. Помню, как дрожали ее руки от страха, когда она сжигала это письмо, обжигая пальцы. Она даже побоялась его бросить в печь. А вдруг не сгорит, а вдруг по пеплу узнают, что у нас есть родственники за границей. А затем пепел этого компрометирующего письма в треснутой тарелке развеяла по пепелищу нашего дома. Страх оказался сильнее родственных чувств и чувства самосохранения. Мы ведь почти умирали  от голода. А этот животный всеобъемлющий страх заставил бедную женщину отвергнуть протянутую из-за океана руку помощи.
Много лет спустя,   в 1978 году прошлого столетия я дерзнул поставить   впервые на Центральном Телевидении рок-оперу о социалистах-утопистах «Наследники Прометея».  В главной роли у меня выступал тогда еще известный в очень узких кругах, молодой талантливый рок-музыкант и исполнитель Саша Градский. 
А изобразительное решение его музыкальных комментариев  воплощали артисты ансамбля пластической драмы Гедрюса Мацкявичуса.    Я впервые познакомился с ним на их блестящем спектакле «Звезда и смерть Хоакина Мурьете».   С тех пор Гедрюс и его ансамбль принимали участие во многих спектаклях моего телевизионного политического театра.  Гедрюс был удивительный человек, высокой культуры и редкого дарования. 
Когда мой заведующий отделом узнал об этой постановке, он прибежал ко мне в студию, весьма встревоженный.
- У вас, что,  социалисты-утописты  поют?!
- Не только поют, но и танцуют, - отвечаю я.
- Вы с ума сошли!!! - Воскликнул он в ужасе, и побежал к Вилену Васильевичу Егорову, нашему главному редактору
 Егоров его внимательно выслушал и совершенно неожиданно для того времени спросил: «Ну и что?»
«Как что?!» - захлебнулся от страха и возмущения мой непосредственный шеф. – Там нас не поймут! – и поднял кверху указательный палец. В то время жест весьма типичный и красноречивый. Как мне потом говорил Вилен Егоров палец заведующего отделом общественных наук дрожал мелкой дрожью и даже вспотел от страха.  Егоров задал ему совершенно неожиданный вопрос: « Ты чем дышишь, Валерий Васильевич?» Мой непосредственный шеф опешил: «Как чем, воздухом.» Егоров, кстати, в 1978 году, в самый разгар Брежневского застоя,  ответил ему, как припечатал: «Не воздухом ты дышишь, голубчик, а страхом.»
Сходи в Нескучный сад, благо он рядом, через дорогу, по ту сторону Ленинского проспекта, подыши свежим воздухом. Там, кстати, гуляли Герцен, Белинский, Чаадаев, люди, далеко не робкого десятка, в какой-то степени,  тоже социалисты-утописты. Глядишь – полегчает.
Так что, советую, ежели что, и вам воспользоваться этим предложением. Нескучный сад – хорошее лекарство от страха. На себе проверил. Помогает. Там до сих пор бродят тени наших  свободолюбивых предков. В этой  рок-опере я использовал эпизод с «Капричиос»  Гойи. И написал к нему монолог Гойи  для Градского
Это уже был перебор, как говорят картежники. И мне его на редсовете, евстевственно,   зарубили. Эпизод пришлось выбросить. А стихи остались.

С   Т   Р   А   Х    
(Монолог Гойи)
Знаком язык мне шпаги и кинжала.
Звенящий свист их и смертельный взмах.
Рука в жестоких схватках не дрожала,
Но знаю, знаю, что такое страх.
В сильных руках –
СТРАХ!
В сжатых устах –
СТРАХ!
В причудливых снах –
СТРАХ!

Ты посмотри на гордого тореро,
Не в схватке, а в соседнем кабачке.
Он, говорят, отважен, смел не в меру.
А сколько страха в этом смельчаке!

В его глазах –
СТРАХ!
В складках у рта –
СТРАХ!
В каждом суставе –
Страха отрава.

Беда подстерегает  нас повсюду.
В публичных и укромнейших местах.
Как часто подавляю я подспудный
Ползущий в душу леденящий страх.
Несет монах –
СТРАХ!
В его церквях –
СТРАХ!
В его кострах –
СТРАХ!


X                МОНОЛОГ 
                ПОВЕРЖЕННОГО 
                БОКСЕРА
В самом начале перестройки я создал первый на Центральном телевидении телевизионный политический  театр. В 1987 году  вышел в эфир очередной спектакль этого цикла. В спектакле выступил академик Тоболин, главный педиатр Советского Союза. Он назвал одну жуткую цифру. «В 1986 году в Москве и области родилось свыше 30% неполноценных младенцев. И вывод – мы стоим на грани вымирания. Надо что-то делать!»
Через несколько дней после эфира меня срочно вызывают в партком Гостелерадио СССР.  Приезжаю на Пятницкую. Захожу в партком. Секретарша вводит меня в огромный кабинет. В торце длинного стола сидит Секретарь парткома. Что-то пишет. На меня – ноль внимания. Стою у противоположного торца.  Проходит минута, вторая в полном молчании. Наконец он обращает внимание на мою скромную особу. Взгляд тя-же-лый  Изрекает
- Вы принесли заявление об уходе по собственному желанию?
- Простите, не понял:
- А чего тут понимать?  Вот письмо из Московского горкома партии, подписанное Первым секретарем Горкома Борисом Николаевичем Ельциным. Здесь черным по белому написано, что Вы в своих телепрограммах клевещете на нашу советскую действительность.  Так что, Вы уж лучше «по собственному», а не то, мы Вас уволим по статье.
- Но ведь у нас перестройка. И нас призывают говорить правду. – Только и смог выдавить я из себя
- Перестройка…  Дай вам волю, и вы перестройку превратите в перестрелку
Надо же! Наш чугуноподобный  партайгеноссе каким-то седьмым чувством уловил приближение грядущего 93-го  года.
И в заключение, уже без металла в голосе, изрек.
. У нас на той неделе партконференция.  От вас зависит, выносим мы ваш вопрос на партконференцию или нет Все. Вы свободны.
Легко сказать, свободен, когда на твоих руках трое детей: дочь-студентка, сыну 13 лет, младшей дочечке семь.
 Да меня с  этим волчьим билетом даже в дворники не возьмут
Как я добрался домой, не помню. Удивительное дело. Я всегда в самые мрачные периоды жизни, как жаждущий в пустыне, прикасался к животворному источнику русской поэзии.
У меня на книжной полке стоял недавно купленный томик стихов Владимира Солоухина. Я как-то механически взял его с полки, раскрыл, и взгляд уперся в  стихотаорение
                ВОЛКИ
Мы - волки,
И нас по сравненью с собаками
Мало.
Под грохот двустволки
Год от году нас
Убывало.
Мы как на расстреле
На землю ложились без стона.
Но мы уцелели,
Хотя и живём вне закона…
Мы - волки,
Нас мало, нас, можно сказать, - единицы.
Мы те же собаки,
Но мы не хотели смириться.

Вы серыми были,
Вы смелыми были вначале.
Но вас прикормили,
И вы в сторожей измельчали.
И льстить и служить вы
За хлебную корочку рады,
Но цепь и ошейник
Достойная ваша награда.
Дрожите в подклети,
Когда на охоту мы выйдем.
Всех больше на свете
Мы, волки, собак ненавидим.
И, словно, рухнули какие-то мои внутренние преграды, раскрылись шлюзы   и хлынули стихи. Так появился Нокдаун.
              НОКДАУН
Да, я боксер!
И нынче загнан в угол.
И прыгают канаты по спине.
Я – распростерт –
И секундант над ухом
Гнусавит жалкий реквием по мне.
Один, два, три…
Закончилась погоня.
Я сброшен вниз, как отшумевший лист.
Судьба, смотри –
Лежат мои ладони
На вечном пульсе Матери-Земли.
А сквозь конвой
Надежнейших канатов,
Тьму разрывая вспышками огня
Кинжальный вой
Всех глоток-автоматов
Безжалостно впивается в меня.
Четыре, пять…
По неподвижной цели
Ведут огонь, не уменьшая темп.
С башки до пят
Я корчусь на прицеле
Всех истинных, убийственных систем.
Шесть, семь еще…
А небеса, как сито.
Сплошное мозаичное панно.
Уходит счет,
А с ним уходят силы,
И гаснет опустевшее окно.
Семь, восемь… Пусть…
Но при девятом счете,
Презрев бессилье и смертельный риск.
Я поднимусь!
Как штрафники в пехоте,
Чтоб драться насмерть!
Черт вас побери!!!!!
В тот раз мне не пришлось писать заявление об уходе по собственному желанию. Буквально через день после нашего зубодробительного разговора пришло сообщение, что Борис Николаевич Ельцын снят с должности Первого секретаря Московского горкома партии, как не оправдавший доверие. Так что, и в этот раз Ее Величество, госпожа Фортуна все-таки не повернулась ко мне задом.
Ирония судьбы. . Ровно через 7 лет, весной 1994 года Борис Николаевич Ельцын у нас на Шаболовке вручал мне ( естественно среди прочих других героев) медаль «Защитнику Свободной России» по совокупности за участие в событиях августа 91-го и октября 93-го.
Видит Бог, я ничего геройского не совершал. Я просто выполнял свой журналистский долг, как я его понимал.
Мое участие в событиях было совершенно случайно. Дело в том, что я был знаком  с Валей Ланцевой, первым прессекретарем Ельцина еще по совместной работе на Казахском телевидении.  21 августа, в день путча я ей позвонил, и она мне сделала пропуск в Белый Дом.
Вот он. Я до сих пор его храню, как реликт.
 

  Сразу же после провала путча вышла моя часовая программа по Первому каналу.
А 3 октября 1993 года, как раз во время штурма Останкино и его отключения у меня был монтаж на Шаболовке моей телепрограммы. Мне позвонил директор телеканала «РОССИЯ» Сергей Александрович Подгорбунский и, узнав, что  Я на Шаболовке , предложил срочно связаться с нашим главным инженером Вадимом Лезниковым и помочь ему в подготовке телевещания с Шаболовки. В 19,00 уже начался наш прямой эфир. За пультом в 23 студии сидели я и Виктор Крюков. Ночью к нам присоединилась моя ученица Лена Никитан. Не знаю, как у Виктора, а у меня это была самая большая в жизни 25-ти часовая прямоэфирная программа.
Я за пульт  в 19.00 3 октября,  а вышел из-за пульта в 20.00 4 октября 1993 года.
У меня потом  от этого адского напряжения онемело полголовы. В институте мозга, куда меня направили, определили воспаление коры
Головного мозга.  Но, как видно, госпожа Удача меня и на этот раз хранила.
В этот же день мне позвонил мой друг Николай Александрович  Носов, выпускник Академии имени Жуковского, полковник в отставке, заведующий кафедрой физики в одном из московских вузов, а по совместительству, очень известный экстрасенс. Я ему рассказал о штурме Белого дома, который рикошетом попал в меня и  о своем визите в институт мозга. Николай Александрович предложил мне срочно приехать к нему и захватить рецепт, который мне выписали в институте. Я приехал. Он посмотрел рецепт и сказал: « Выбросьте этот рецепт в мусорную корзину. Эти таблетки, действительно, снимут у вас  воспаление, но безвозвратно посадят печень. Я постараюсь  снять это воспаление сеансов за десять. И, действительно, через десять сеансов все прошло. И он предложил мне поехать в институт мозга и снова сделать томограмму. Мне там снова сделали томограмму и с большим удовлетворением констатировали, что все чисто. «Вот, видите, Вы к нам вовремя   обратились.» Когда же я им заявил, что я не воспользовался их рецептом, и что все это сделал экстрасенс, мне не поверили. Такого, мол,  быть не может, потому что не может быть..  Каждый из нас остался при своем мнении
Но что еще сделал Носов, он как видно, попутно открыл  некие шлюзы. Потому что опять хлынули стихи. Но на этот раз совсем другие: сатирические, и в чем-то даже – философские. Но, может быть, это потому, что, как говорит товарищ Познер, « наступили такие вот веселые времена»    Как теперь говорят: «Лихие девяностые»

XI.   СКОЛЬКО В МИРЕ ДИЛЕТАНТОВ?
После провала августовского путча в 1991 году,  вместо Леонида Кравченко пост Председателя Госкомитета по телевидению и радиовещанию занял Егор Яковлев. А пост  его зама по телевидению занял Эдуард Сагалаев. Вот тогда у нас с ним  случился первый конфликт по поводу моей телепрограммы, которую я снимал у Белого Дома. Конфликт был громким, шумным и не в его пользу. Он, видно, это запомнил. Когда он 5 лет спустя сменил Олега Попцова на посту Председателя ВГТРК, первый, кого он попытался уволить по сокращению штатов, был я. Ему это не удалось. Суд меня восстановил. При случайной встрече на «Яме» я ему сказал: «Эдуард Михайлович, вы, вы меня уволить не можете. Я могу только сам уйти, когда захочу.
 Такой момент наступил, когда стал невыносим  бег на месте в этом телеконвейере, в этом беличьем колесе повседневной  телевизионной жвачки.  Все свое разочарование и горечь я излил  в  Г   О   Н   К   Е
                Г О Н К А
Лохмотьями ветра
Прикрыв наготу
Отброшенной прочь молчаливой бетонки,
Презрев километры,
На полном ходу
Срывается автомобильная гонка.

Соборы Милана и Рима –
Мимо!
Красоты Кавказа и Крыма –
Мимо!
Гавана, Сантьяго и Лима –
Мимо!
Святые места, пилигримы –
Мимо!
Муссоны, пассаты, гольфстримы –
Мимо!
Все мимо! Все мимо!! Все мимо!!!
Что не обозримо.


Мы мчимся вперед
На больших скоростях –
И все размывается в контур незримый.
Лишь ветер орет
В очумевших снастях.
И, мир, исчезая, проносится мимо.

Соборы Милана и Рима –
Мимо!
Красоты Кавказа и Крыма –
Мимо!
Гавана, Сантьяго и Лима –
Мимо!
Святые места, пилигримы –
Мимо!
Муссоны, пассаты, гольфстримы –
Мимо!
Все мимо! Все мимо!! Все мимо!!!
Что не обозримо.

По самому краю
На замкнутый круг
В погоне за тенью, за зыбкой удачей!
И в спешке  теряем
Друзей и подруг,
Веру, любовь и надежду в придачу.

Струя ароматного дыма –
Мимо!
Летящие лета и зимы –
Мимо!
Пленительный облик любимой –
Мимо!
Улыбка печального мима –
Мимо!
Объятья друзей, побратимов –
Мимо!
Все мимо!  Все мимо!  Все мимо!
И необратимо
Безумною гонкой
Распят горизонт
И стынет душа в марафонском забеге.
И стонет вдогонку
Растоптанный зов
Покоя земного, земного ночлега.

. Струя ароматного дыма –
Мимо…
Летящие лета и зимы –
Мимо…
Пленительный облик любимой –
Мимо…
Улыбка печального мима –
Мимо…
Объятья друзей, побратимов –
Мимо.
Все мимо.   Все мимо.   Все мимо.
И  н е о б р а т и м о…

А  через некоторое время Аркадий Вайнер пригласил меня создавать новый нравственно-правовой телеканал «Дарьял-ТВ».  Я с легкостью ушел к нему.   Мы создали этот телеканал.  Я был его первым и последним Главным  редактором..   Это были 4 ослепительных каторжных года.
Когда мы довели телеканал до успешного коммерческого уровня, хозяева продали его крупному европейскому телехолдингу. Новые хозяева сказали мне, что им нравится, как я работаю, но, на их взгляд, нравственно-правовое направление не имеет будущего.  Они будут  делать канал для «молодых жеребцов». Я им ответил, что, к сожалению, я не по этому делу.  Посему, "наш брак был исперчен".  Я ринулся в свободное плавание. Тогда на рубеже веков многие так поступали. Всем казалось, что путь свободы усеян розами. Но очень быстро розы завяли. Остались одни шипы.  Многие в этом бурном океане свободного  предпринимательства терпели кораблекрушения
Именно тогда я своим коллегам по свободному выбору написал соболезнующие стишата.
КОРОВА
Одурев от спячки,
От коровьих взглядов,
Рыжая чудачка
Вдруг ушла из стада.
Без друзей и крова
В зарослях осоки
Рыжая корова
Бродит одиноко.

Что-то здесь на воле
Нет порядка, что ли?
Острая осока
Разрослась кругом.
Молнии и громы,
Камни, буреломы,
Мордобой и склока –
Сумасшедший дом!

А где-то там корыто
За стеной глухою
Доверху набито
Гнилью и трухою.

За стеной высокой
Баловни удачи.
Ест она осоку
Ест и горько плачет.

Что-то здесь на воле
Нет порядка, что ли?!
Острая осока
Разрослась кругом.
Молнии и громы,
Камни, буреломы,
Мордобой и склока –
Сумасшедший дом!

Вымя – как колода,
Сбиты в кровь копыта.
До чего ж  свобода
Груба и сердита!...

За Мечтой вдогонку
Ковылять не надо.
Лучше-ка, Буренка,
Возвращайся в стадо.

Я не думал, что многие из них так быстро последуют моему совету…
Вернулись в стадо и там «дошли до степеней известных»
Одним словом, все пошло, как в известной песне Галича.
Уходят, уходят, уходят друзья.
Одни в никуда, а другие – в князья…
Тогда тем, что ушли в князья,   я  написал злую эпитафию.
                ГИМН   СТАТИСТИКЕ
Сколько в мире дилижансов,
Сколько сыграно романсов,
И исписано бумаг
По делам и просто так
В учрежденьях и судах
Не за совесть, а за страх?
Все сочтет до листика
Точная  Статистика.
Сколько в   мире дилетантов
И непризнанных талантов,
Честолюбцев многоликих
И ничтожных и великих,
Фарисеев, моралистов,
Чистокровных и нечистых?
Все сочтет, лишь  свистни-ка,
Точная Статистика.
Сколько роздано авансов,
По расчету или в трансе!
Все сочтется: страх, протесты,
Сопли, вопли, манифесты,
Истеричное юродство,
Благородство и банкротство…
Это вам не мистика,
А точная Статистика.
А я  стал снимать документальные фильмы,  отправился в бурное свободное плавание, изобилующее подводными скалами и рифами.. Приходилось преодолевать штормы и смерчи, терпеть кораблекрушения. Да,  больших денег это занятие не приносило. Но зато  ни за один из снятых фильмов мне не стыдно.  Когда я видел на кинопросмотрах слезы на глазах благодарных кинозрителей, появлялось ощущение счастья 

XII   П Р Е Д Ч У В С Т В И Е

На рубеже столетий где-то во второй половине августа я снимал в
Поволжье и Задонщине эпизоды к одному своему документальному
фильму.»Степные  миражи» Снял эпизоды в Поволжье, в Задонщине.  Надо было снять Чумацкий шлях. Там когда-то мои родители, комсомольцы 30-х годов поднимали целину: вырастили фруктовые сады, разбили виноградники, на бахчевых полях выращивали роскошные дыни и арбузы, сеяли какие-то засухоустойчивые сорта пшеницы и  собирали высокие урожаи. Одним словом, создали  колхоз-миллионер. И название ему дали хорошее – Трудовик. Он гремел на всю Днепропетровскую область. В годы войны почти все колхозники, в основном старики, женщины и дети были расстреляны в местном Бабьем Яру. Нас спас отец. Когда мы к нему приехали с матерью в последний раз в военные лагеря, это было в начале августа 1941 года, он приказал матери строго-настрого, чтобы, буквально, на следующий день она все оставила, взяла только меня и старшего брата, и бежала на восток. Мать так и сделала. Мы проскочили в последний миг. За нами взорвали мост через Днепр. А 15 августа 1941 года Днепропетровщина была захвачена врагом.
Увы. На самый сложный эпизод, на Чумацкий шлях, ради которого все и завертелось, у меня не хватило ни сил, ни средств. Фильм так и не сложился, а стихи, сопутствующие съемкам, остались.
 В  солнечный знойный августовский полдень я со своим кинооператором Сережей Стариковым ползали среди волжских ковылей, снимая через  невесомое ковыльное марево раскопки  столицы древнего Булгарского царства. Жители этого цветущего города одними из первых приняли на себя удар  Чингисхана. Город был разграблен и сожжен до тла.
Сейчас археологи пытались докопаться до следов былого великолепия.
В  седом ковыльном мареве все казалось призрачным и зыбким. Сережа – очень талантливый оператор  Мы с ним так увлеклись, что не заметили, как Солнце опустилось за горизонт.
Усталые и довольные, мы возвратились на корабль. Снятые кадры были просто фантастические.. Мы решили отметить эту удачу, взяли в буфете бутылку  сухого вина и вышли на палубу. Мы медленно, потягивали терпкое  вино и наслаждались прохладным вечером  после яркого знойного дня.
Вдруг на нас праздничным фейерверком обрушился звездопад. Это было так неожиданно и сказочно, что мы просто оторопели в изумлении перед этим чудом природы.   Вместе со звездопадом, повидимому «от перевыполнения чувств» на меня обрушились стихи.

Зеркала   Земли

Черны от пота злые чепраки.
И черепа чернеют чернью вечной,
И в ковыли ложатся пылью млечной
Из-под копыт литые черепки.

Держу в руках один из черепков
Тех смутных лет, той старины глубокой –
И смотрит на меня нетленным оком
Судьба моя из глубины веков.

Быть может здесь, средь волжских ковылей
Я прикасался к влажному сосуду
И пил напиток яростный и мудрый
Из рук любимой женщины моей.

А ночью мне снились новые стихи, но не в словесных, а каких-то причудливых  зримых образах. На рассвете, когда я сошел на берег и стал бродить по берегу еще сонной реки, эти зримые образы стали отливаться в слова.  Так появилась      
   Прерванная  Песня
Любимая, мой лебеденок белый,
Парит, едва касаясь ковылей.
И стелются покорно перед ней
Сухая степь и влажный волжский берег.

Покой и мир хранит небесный зонт.
Лишь где-то там, за запредельным мысом
Прошла орда какого-то Чингиса,
Покрыв вуалью пыльный горизонт.

Но это там, за дальнею чертой.
А здесь, в голубизне, весь лучезарен, тонок,
Парит над степью нежный Лебеденок,
Моею воплощенною мечтой.

Но вдруг у ног любимой, в ковыле
Зажглись два сгустка ярости и злобы.
И я рванулся в роковой чернобыль
Судьбе навстречу и навстречу мгле.

Застыл, смертельной лентою обвит,
Рука не дрогнула. Я вырвал злое жало –
И вздрогнула змея! И почва задрожала!!
Дрожала Степь от грохота копыт…

 А третье стихотворение я записал в степях Задонщины
Где-то между Ростовом и Донецком
.
      ПРЕДЧУВСТВИЕ

Упругие тугие ковыли,
В безмолвии вселенского простора,
Торжественно, неторопливо спорят
О вечных тайнах матери Земли.

И в мареве полуденных лучей,
В извечной дреме что вам нынче снится?
Крутой аллюр взбешенной кобылицы,
Каскад подков и терпкий звон мечей.

Живые смерчи в крови и в пыли
Сошлись лавиной ярости и мрака,
Разбрызгивая капли  алых маков
В былинные степные ковыли.
Ну а пока, в узде и под седлом,
В попоне из оврагов и курганов,
Спит чутким сном коварного вулкана
Живая Степь в безмолвии седом.

                . Лето 2001г.
Я тогда и представить не мог, что через какую-то чертову дюжину лет это мое предчувствие сбудется таким трагическим роковым образом.
Недавно перечитывал дневники и публицистику Льва Николаевича  Толстого. Я это делаю время от времени, И попался мне на глаза очерк
 «Три дня в деревне», опубликованный  в журнале «Вестник  Европы». И там Лев Николаевич ссылается на английского публициста Генри Джорджа
… «Сколь устойчивой не казалась бы нам наша цивилизация, - говорит Генри Джордж, - в ней развиваются уже разрушительные силы. Не в пустынях и лесах, а в городских трущобах воспитываются те варвары, которые сделают с нашей цивилизацией то же, что сделали гунны и вандалы с древней цивилизацией.
За несколько месяцев до ухода он делает такую запись в дневнике. «Сегодня ко мне пришел « вполне определенный анархист-разрушитель. … Когда же я стал допытывался, что же будет, когда они все разрушат до основания, тот ответил: Да как-нибудь устроится» 
Если дать этим людям возможность испробовать на себе разные социально-разрушительные  мечтания, то они начнут кипеть в котле такой взаимной ненависти и злобы, что скоро сами будут просить дать им в правители хоть какого-нибудь Николая 1-го.»
Так что, читайте классику, господа, хоть иногда. Может быть, она не даст вам оскотиниться…
Но не хочется заканчивать свою исповедь на такой трагической ноте.

XIII.    П  Р  О  Р  О  Ч  Е  С  Т  В  О
Осенью 1944 года порог нашей нищей деревенской избы  переступило странное существо. Это была старая, но статная, со следами былой красоты цыганка. При каждом ее движении раздавался звон металлического ожерелья. И каждый раз, когда свет от огня  из открытой дверцы печи падал на ее ожерелья, они сверкали сказочным светом. Она мне показалась волшебницей, или колдуньей.
Она посмотрела на меня своим пронзительным взглядом и сказала матери: «Береги ребенка. Его ожидает великое будущее» И… растворилась в ночи. Эти ее странные загадочные слова навсегда остались в моей душе и мешали жить, но помогли выжить. Наконец я этот странный эпизод детства изложил на бумаге, и ее странное пророчество от  меня отстало, растворились в далеком прошлом.
Когда-то в забытой деревне,
Как  будто из сказочных строк,
Цыганка, пророчица древняя,
Ступила на отчий порог.

Вещала меж явью и былью,
Бесплотная звездная тень,
Весьма припорошена пылью
Таинственных млечных путей.

И сквозь обветшалые шали,
Как  гроздья космических гроз,
Ее ожерелья сверкали
Огнем лихорадочных звезд.

Забавно, легко, иллюзорно
В вечерней и вещей тиши
Словесные звездные зерна
Слетали на почву души.

И в детской душе прорастали
Миражной надежды цветы
На зыбком, пустом пьедестале
Нелепой и дерзкой мечты.
          Мелькали времен полустанки,
Вертелась житейская ось…
Пророчество древней цыганки,
Увы, не сбылось, не сбылось.
Но все же, с упорством маньяка,
Ищу я в небесной дали
Сигнала, послания, знака
Мне, пасынку этой Земли.
Гамбург – Москва. Лето 2002г.
XIV    Б Ы Т И Е
Ужасно не хочется заканчивать свою исповедь на такой грустной ноте. Но что поделаешь. Как сказал один известный классик мировой литературы: «Жизнь – это скромная  истина»
11 ноября 1996 года  президент РФ Борис Ельцин в награду за преданность и верность  сбросил, как шубу с барского плеча, олигарху Владимиру Гусинскому, владельцу телекомпании НТВ,  четвертый частотный  телеканал  и сети его распространения
А творческий коллектив  «Российские Университеты»,  300 человек,  которые десятилетиями создавали  на этом телеканале лучшее в мире образовательное телевидение, одним росчерком пера выбросили на улицу.
Это тогда родился, или возродился  горький анекдот:  «Весь мир насилья мы разрушим до основанья. А зачем?»
В советские времена на Центральном телевидении функционировала хорошо отлаженная система. Режиссеры отбирались не по звонку, а в результате творческого конкурса, как правило, 50 человек на место. Отбирали лучших из лучших.
Треть творческого коллектива ЦТ составляли заслуженные ветераны. Еще треть – их ученики, опытные мастера, и треть – энергичная молодежь, которая  училась у  ветеранов и опытных мастеров. . Моим учителем был Лев Яковлевич Елагин.
А его учителем был  сам Станиславский. Вот так осуществлялась непрерывная связь времен.
Под  руководством Елагина  я дебютировал в 1968 году телеспектаклем 
по пьесе Николая Васильевича Гоголя «Театральный разъезд», кстати,
впервые в истории русского театра.  Лев Яковлевич Елагин проработал до 80 лет и умер за монтажным столом. .   
А сколько он оставил после себя талантливых и ярких мастеров!
И вот, эта система была разрушена до тла. Ветераны телевидения и опытные мастера, были выброшены на обочину жизни за ненадобностью. А пришельцы  вновь стали открывать велосипед. Зато был возрожден древний совдеповский лозунг: «Прошлое – под колеса Истории!» Но ведь, « в того, кто стреляет в прошлое из пистолета, будущее   выстрелит из пушки.» Но кто в раже разрушения над этим задумывается?
Мое поколение  -  дети войны. Мои первые стихи, которые я выучил и читал на сельском кладбище 9 мая 1945 года в присутствии воинов-освободителей нашей деревни я запомнил на всю жизнь.
Куда б ни шел, ни ехал ты,
Но здесь остановись!
Могиле этой дорогой всем сердцем поклонись.
Кто б ни  был ты, шахтер, рыбак,
Строитель иль пастух,
Но ты запомни: здесь лежит
Твой самый лучший друг.
И для тебя, и  для меня
Он сделал все, что мог.
Себя в бою не пожалел,
А Родину сберег.
И люди моего поколения, которые еще зримо помнили наших отцов и дедов, мой отец погиб под Сталинградом, а деда замучили в концлагере, мы старались честно и добросовестно делать свое дело.
И вот сейчас нас наше благодарное Отечество, за нашу верность и за нашу честь, безжалостно и равнодушно выбросило на обочину жизни.
Вот так и родились эти горькие строки.          
  Б   Ы   Т   И   Е
Все лишь теплушки, лишь времянки,
Не соскочить и не сойти.
Мелькают дни, как полустанки,
И годы – станции в пути.

Визг тормозов и ветер звонкий –
Покоя нет и не зови.
Мы мчим с Судьбой наперегонки
До слез, до бешенства в крови.
Мы вышли в лидеры? Едва ли.
Не всех лелеет бытие.
Но эту жизнь мы не проспали.
Мы честно прожили ее.
И к цели дерзкой и высокой
Идем с упорством штрафников.
Без милосердия и срока.
Что ж, видно, жребий наш таков.
Чтоб до крови сбивая ноги,
Теряя силы, не беда.
Идти, как нож сквозь мир убогий,
Штурмуя каждый дюйм дороги,
Тропы, ведущей в никуда.
  Сейчас в стране 38 миллионов пенсионеров.  Как минимум треть из них 12-13 миллионов  - вполне работоспособные люди. Они хотят и могут, как Лев Яковлевич Елагин , приносить пользу Отечеству. Но все дороги у них к активной жизни перекрыты.  Все только и делают, что вопят, нехватает рабочих рук. Да вот же они , на поверхности: люди с ясным умом и вполне здоровым физическим состоянием, люди с огромным профессиональным опытом.  Нет!  Они выброшены на обочину жизни, как отработанный хлам.
Используя древний ленинский лозунг: «Печать – не только информатор, агитатор и пропагандист, но и коллективный организатор», кому я только не предлагал создать телеканал для пенсионеров. Ведь у него же была бы огромная аудитория в 38 миллионов телезрителей.  Ведь этот телеканал мог бы для них стать глотком животворного воздуха в их безвоздушном пространстве, помог бы пробивать эту стену казенного беспросветного равнодушия, активно внедряться в окружающую жизнь, помогать им в создании малых семейных предприятий. Я абсолютно уверен, что этот телеканал  значительно обогнал бы по рейтингу многих преуспевающих соседей  по телеэфиру..
У меня есть опыт создания телеканалов. В свое время мы, два пенсионера, создали с Аркадием Вайнером весьма неплохой  нравственно-правовой  телеканал «Дарьял-ТВ»  и довели его до успешного коммерческого уровня. И кому я только не предлагал эту идею и свои услуги -  не «регируют» , как в пустоту, никакой реакции, ни положительной, ни отрицательной. В лучшем случае -  отмахиваются , как от назойливой мухи. Не дай Бог в нашем благословенном Отечестве человеку активному, энергичному, деловому пережить свой пенсионный возраст!  Система тут же отшвыривает его, как отработанный хлам.  Что же за систему мы создали, которая не замечает такие огромные резервы развития?
На Востоке   бытует такая мудрая притча.
- Есть три взгляда на мир. Взгляд с высоты птичьего полет. Взгляд с высоты кургана. . И взгляд с высоты сусличьей норы.
Так  вот, все наши чиновные функционеры самого разного уровня, увы, к сожалению, смотрят на мир с высоты сусличьей норы. Пока  такое статус-кво будет сохраняться,  мы обречены ползти вслед за прогрессом более энергичных наций., ну, прямо, как лирический  герой очень талантливого русского поэта Аркадия Кутилова.
Я, покоренный, непокорен.
Я не гожусь на колбасу.
По жизни, вымощенной горем,
С большим  достоинством ползу.
Только  это, как видно, нам пенсионерам и остается в равнодушном, безвоздушном, бесчеловечьем окружении.

XV  ЕЩЕ  ОДНО ПОСЛЕДНЕЕ СКАЗАНЬЕ
Вот уже года два, как я существую в неком безвоздушном пространстве в состоянии полной невесомости.
Как-то, в очередной сумрачный период жизни, я сидел на кухне, коротая ночь. Все домашние спали. А мне не спалось. За окном – непроглядная ночь. В голове вертелась фраза Антуана де Сент Экзюпери: «Даже самый оживленный город превращается в пустыню, когда основные полюса жизни размагничены.» Так и коротал ночь до рассвета, пока это сумрачное состояние души не выплеснулось на бумагу.
Дремлет рассвет за окном,
Дремлет кухонная утварь,
А я на суденышке утлом –
В погоне за каверзным сном.

Провисли мои паруса,
И мертвая зыбь под ногами.
Возносит тоскливые гаммы
К холодным пустым небесам.

И замкнут магический круг
Пристойною пресною одой.
Вселенская сонная одурь
Все в сон погрузила вокруг

Когда же, игрив и певуч,
Сквозь сонную муть и зевоту
Веселою звонкою нотой
Пробьешься к нам, Солнечный  Луч?!.

XVI   СИРЕНЕВЫЙ  СОН
Детство мое пришлось на самые голодные и холодные годы. В памяти осталось – постоянное ощущение голода и холода. Серая голодная и холодная муть. Основные игры – вокруг разбитого «тигра» в балке посредине села. Полная безнадега. И поэтому, как только выучился читать с невероятным духовным голодом набросился на сказки. Благо, они каким-то чудом в нашей скудной школьной библиотеке пережили оккупацию. Передо мной открывался совсем другой, сказочный мир:  яркий, солнечный, радостный. Я искренне верил, что этот мир существует, только за горизонтом, и, когда я вырасту, я непременно доберусь до него. И это помогало жить, вернее выживать. Я всегда читал сказки перед сном, и тогда во сне ко мне приходили Принцы  и Принцессы, рыцари и русалки, злые колдуньи  и добрые волшебницы. Я брал в руки меч-кладенец и отдавал полцарства за коня…
С тех пор прошло много лет. Увы, сказка не стала былью. Но вдруг, в какой-то момент жизни ко мне стал приходить один и тот же Сиреневый  сон из далекого детства .
У меня так иногда бывает, когда стихи приходят во сне, причем, не в словесных, а в зримых образах. когда снятся поэтические сны. Но зачастую, я не могу себя заставить встать, сесть за письменный стол и записать И сны, как приходят, так и уходят. Остается в памяти только слабое  мимолетное впечатление .
А это сновидение приходило, причем, настойчиво приходило несколько раз и пыталось вырваться наружу. Оно, как бы стучалось в дверь и говорило: «Выпусти меня. Я хочу остаться в памяти.»  И я его выпустил.
СИРЕНЕВЫЙ   СОН
От детства
Ушедшего в бездну времен
Мне достался в наследство
Сиреневый сон
Наплывая бездонной
Прозрачной волной,
Колонны, колонны, колоны
Встают предо мной.
В нежный сумрак одеты.
А вокруг, а вокруг
За стеною рассвета –
Сиреневый луг.
А над серебристой речкой –
Тучки - серые сердечки.
А у серебристой речки –
Всюду белые овечки.
Перед серебристой речкой –
Розовые человечки.
На зеленой опушке –
Солнечный круг.
В нем танцуют пастушка
И юный пастух.

Воплощенная вечность,
Хоть и хрупок на вид,
Как наивно доверчив
Этот танец любви!

Как за них трепещу я.
Ах, сиреневый луг!
Здесь любовь торжествует,
Недоступная злу…
Но уносятся куда-то
Тучки – серые сердечки.
Растворяются у речки
Слишком белые овечки
Стали пламенем Заката!
Розовые человечки.
Но я жду, что с рассветом
Мне откроется вдруг
Неожиданно где-то
Сиреневый луг.
И в сиреневых звуках,
Не во сне, не во сне,
Чьи-то нежные руки
Прикоснутся ко мне.
Это стихотворение тоже в какой-то мере оказалось пророческим. Каждый день детские ручонки моих внучат нежно прикасаются ко мне и согревают своим теплом мою душу.  И каждому из них мне хочется повторить добрые строки Николая  Старшинова: «Пусть дана тебе будет рука силача-кузнеца. Голова фантазера, железное сердце бойца!  Ты тогда совершишь, только надо спешить и спешить, то, о чем так мечтал я.  Да вот, не успел совершить..,»
Несколько лет тому назад родители повезли моего среднего трехлетнего  внука Сашеньку в Михайловское, в гости к Александру Сергеевичу Пушкину. Они ему сказали, что там чудеса, там Леший бродит, русалка на ветвях сидит… Он с удовольствием туда поехал.  Там они сделали удивительную фотографию. Трехлетний карапуз кладет огромный букет цветов на могилу Поэта-сказочника.
И надпись: «Александру Сергеевичу от Александра  Сергеевича.»
. Я гляжу на него и думаю: «А вдруг…»

XVII   ДОМБАЙСКАЯ  ХИЖИНА
В самые мрачные   годы застоя я занимался альпинизмом  Когда меня спрашивали: «Что вас гонит в горы?»  Я всегда отвечал строками  Гейне.
Я хочу забраться в горы,
Где живут простые люди,
Где свободно ветер веет,
Где легко усталой груди.

До свидания, паркеты,
Гладкие мужчины, дамы.
Я хочу забраться в горы,
Чтоб смеяться там над вами….
Это удивительное ощущение свободы и радость от ПРЕОДОЛЕНИЯ. Потрясающая красота  с высоты самых высоких вершин планеты  Земля  дается как бы в награду за упорство и преодоление невероятных трудностей. Это отвлекало от удушливого бытия.
Летом 1960-го или 1961 года, точно уже не помню, мы делали траверс ледника Алибек.  Спускаясь в Домбайское ущелье, мы предвкушали, как расположимся в знаменитой хижине у подножия ледника. Там была очень хорошая традиция – все мимолетные гости Хижины оставляли соль, сахар, чай. И мы мечтали, как сейчас растопим печурку,  и будем пить крепкий чай под шум горного ручья.
Вот и Хижина. Открываем дверь, а там – дым коромыслом. Хижина битком набита. Чаепитие в полном разгаре. А наверху, на полатях сидит молодой,  красивый, норвежский Бог с роскошной  льняной  шевелюрой  и пронзительными яркими  голубыми глазами, а рядом с ним – прекрасная богиня. Это были Юрий Визбор и Ада Якушева. Визбор пел, очевидно, только что рожденную песню. Я ее до этого не слышал.
Вот и окончился круг.
Помни, надейся, скучай.
Снежные флаги разлук
Вывесил старый Домбай…

Действительно, Домбай Ульген господствует над Домбайским ущельем. Над его вершиной часто срываются снежные метели. Они похожи на белые флаги разлук. Очень точный образ.
Но, слава Богу,
Кроме старого Домбая,
Там есть еще Белалакая
Вечно юная красавица Белалакая. По утрам она покрывается легким розовым  румянцем от первых лучей Солнца и вселяет надежду на новый солнечный день.
XVIII   С О Л Н Ц Е Л И К А Я
                Любовь  мою,
                Безбрежную, как Море,
                Вместить не могут
                Жизни берега.
                Петрарка
Это случилось в сентябре 1965 года.
Я только возвратился со студенческой  стройки Работали мы на строительстве нефтеперерабатывающего завода в Шведте. Заработали кучу денег.  Устроили комсомольское собрание. На повестке дня стоял один единственный вопрос: «Что делать с заработанными деньгами? Потратить на шмотки, или на знакомство со страной. Единогласно победило знакомство». И покатились мы по Германии: Росток, остров Рюген, Берлин, Потсдам, Лейпциг, Дрезден и везде встречи с нашими сверстниками, и сверстницами.  Веселые студенческие кабачки, встречи, расставания. 
В Москву  возвратились уже в начале сентября, полные впечатлений и с пустыми карманами. Куда пойдешь в таком состоянии невесомости, разве что в читальный зал, что я и сделал.  Заросший, как папуас и столь же загорелый, в ярко - голубой рубашке с золотым вензелем на рукаве FDJ, я, очевидно, производил странное впечатление на бледнолицых сидельцев этого серьезного заведения. На меня посматривали с плохо скрываемым любопытством, как на экзотический заморский фрукт, попавший сюда явно по недоразумению.   А мне было грустно. После двухмесячного шумного и звонкого карнавала, красочных впечатлений трудно было возвращаться в серые будни. И вдруг, как будто яркие солнечные лучи прорвались сквозь плотные серые сентябрьские тучи. В противоположном углу, в самой глубине зала сидела ОНА, . «Солома волос, ресниц синева».
От всего ее облика: от соломы волос, голубых чуть раскосых глаз и мягких уст  исходил нежный  терпкий аромат  скифских степей.
У Александра Грина в рассказе  ФАНДАНГО  есть такая строка: « И вдруг, как поцелуй в сердце, грянули струны». Вот так произошла  встреча с Ней, Единственной и Неповторимой.
Мир ожил и наполнился праздничным звоном и яркими красками. Душа запела. От нее исходило сияние солнечного света и тепла. Ошеломленный, в полном смятении, я понимал, что неприлично смотреть все время в тот заповедный угол. Пытался вчитываться в какую-то новую прозу «Юности», но ничего не мог с собой поделать. И она время от времени поглядывала на меня. Сейчас то я понимаю, она поглядывала на меня, как на ананас, оказавшийся на капустной грядке. Я лихорадочно искал хоть какой-нибудь способ преодолеть это разделявшее нас расстояние, но ничего не мог придумать. Обычно легкий на подъем во взаимоотношениях с девушками, а тут я, словно прирос к своему месту. Голова пустая, как пивной котел, ни одной мысли, никакой даже самой завалящей идеи. Не поступать же, как один мой приятель-сердцеед. «Девушка,  – обратился он однажды к одной весьма симпатичной студентке, вам никто не говорил, что Вы – самая красивая девушка Москвы и московской области?»  «В такой примитивной форме, никто.», - ответила девушка. Ребята долго над ним потешались .- Такие вещи надо делать сходу, легко, изящно, небрежно, остроумно. Я упустил время и оно стало работать против меня,    и страх стал заползать в душу .  Вот сейчас все кончится, она уйдет и все, больше я ее никогда не увижу. И она ушла. Придурок, я упустил свое счастье.
Но   Ее Благородие, госпожа Удача решила иначе.
Через неделю в Коммунистической аудитории МГУ на Моховой  проходил вечер встречи наших молодых поэтов  Евгения Евтушенко, Роберта Рожденственского, Беллы Ахмадулиной Андрея Вознесенского, Бродского со студентами факультета Журналистики МГУ.
Аудитория была забита. Студенты чуть ли не на люстрах висели. Запертая входная дверь ходила ходуном под напором тех, кому не досталось места. И вдруг, как в кошмарном сне, дверь сорвалась с петель и медленно
стала опускаться на пол. И по упавшей двери самой первой пробежала  ОНА
В розовой кофточке и синенькой юбочке. И так как мест не было, она  приютилась на сцене почти у ног Беллы Ахмадулиной…
Но тут уж я не терял  времени даром…Недавно, спустя  почти полвека после нашей первой встречи, заведующая нашей Ашукинской библиотеки
воскликнула: «Какая солнцеликая женщина – ваша жена!» Я думаю,  заведующая нашей поселковой библиотеки, взглянула на мою жену моими глазами..
Пожалуй, самые светлые мои стихи посвящены Ей - единственной в мире Северянке. Их до обидного мало. «Как бедна у мира слова мастерская. Подходящее  откуда взять?»  Всю жизнь я любил и люблю  одну Женщину, единственную и неповторимую. «Если я чего написал, если чего сказал, тому виной глаза-небеса, Любимой моей глаза…»  И имя у нее русское, прекрасное – Людмила – милая людям.
Как-то в середине восьмидесятых годов прошлого столетия киношная судьба меня забросила в один райский уголок в предгорьях Памира.  Он остался в моей памяти в стихотворных строках.
Здесь, кажется, Судьба вовеки не смогла бы
Нарушить устоявшийся уют.
Таджички древние, как каменные бабы
Безмолвие седое стерегут.
И вскакиваю нервно спозаранку,
Бьюсь в паутине благостного дня.
Единственная в мире Северянка
Зовет меня.
Пусть Небеса здесь медом истекают
И обволакивают миррой нежных дней.
Не променяю даже вечность Рая
За миг с любимой Женщиной моей!
А спустя  некоторое время  последовало…  П О С Л А Н И Е
В тебе – неповторимый свет
И тайна первого свиданья.
Тебя, загадку мирозданья,
Отгадываю много лет.

В тебе – неповторимый дар
Космического равновесья.
И на него настроен весь я,
Как на пропущенный удар.


В тебе – неповторимый жест
Судьбы, ее благословенье.
И тонет «чудное мгновенье»
В потоке будней и торжеств.

В тебе – неповторимый блеск
Живой игры воображенья.
В таком блестящем окруженьи
Мне кажется, что я поблек.

В тебе – неповторимый миг
Земной надежды и удачи.
Но, может, в жизни все иначе
И Ты – мой лучезарный Миф ?

В тебе – неповторимый ямб,
Творец поэзии капризной.
Лети ж по волнам бытия
И не касайся прозы жизни.
XIХ АРОМАТ   Э П О Х И
Память хранит множество событий прожитой жизни. Время от времени они всплывают на поверхность, и я их стараюсь зафиксировать в своих нескладушках. Иногда это удается, иногда – нет. Но есть неуловимые черты времени. Я их называю «аромат»  эпохи. Некоторые из этих «ароматов»  мне удалось зафиксировать в своих стихах. В прозе это не удается. Материя слишком бесплотная. Мир в ощущениях. Его с большей или меньшей дозой достоверности и таланта можно передать только в поэтических образах. Я никогда даже не пытался их где-то опубликовать. Они писались для себя. Это своеобразные дневниковые заметки, вернее кровоточащие шрамы от соприкосновения со слишком суровой прозой жизни.
Увы!  Как говорил один из моих любимых Поэтов Александр Кушнер:
«Времена не выбирают.
В них живут и умирают»
Но какие бы ни были времена-лабиринты,  главное – не терять нить Ариадны.

  Вилий       Визильтер         к.тф.8 909 627 75 17   e-mail.  Vilen_v@mail.ru