7. Бега

 

  Авиталь тщательно готовилась к большому дню. Единственное пригодное для торжеств платье ещё накануне было выстирано и высушено без складок и морщин. Авиталь подобрала к нему особый пояс, в который вплела маленькие ракушки. В день состязания она по-новому заплела непослушные рыжие волосы и надела браслет и колечко, подаренные Эламом. И хотя в доме стояла почти летняя духота, ноги у неё весь день были холодными от возбуждения: никогда ещё не бывала она на подобном зрелище.

  К стадиону стекался народ. Улицы запрудили завешанные тонкими тканями роскошные коляски; в них прибыли богатые римлянки, переехавшие к мужьям, офицерам и чиновникам, в провинцию на зиму. Богатые иудеи ехали верхом на конях и ослах. У узких входов строем стояли солдаты.

  Авиталь неожиданно обнаружила, что и женщины, и мужчины, спешившие к ипподрому,  были одеты гораздо богаче её. Лишь изредка в толпе проглядывало скромное, как у неё, одеяние, но большинство было разодето в пух и прах. Она невольно сравнивала и смущённо убеждалась, что её наряд, казавшийся дома верхом роскоши, здесь был бедным и невзрачным. Никого из знакомых она не видела.  Мелькали всё чужие лица, хищные и возбуждённые в предвкушении зрелища.

  За выступом стены Авиталь неожиданно приметила знакомое лицо: хромого нищего с базара, мимо которого часто ходила и которому раз из жалости подала яблоко. Тот, склабясь и подобострастно пригибаясь, разговаривал с римским воином. Авиталь всмотрелась в калеку внимательнее. Она бы не узнала его — одежда на нём была хорошая, не тряпьё  — если бы тогда, на рынке, когда протягивала ему яблоко, не встретилась с ним взглядом. Её ещё там поразило, что нищий вместо благодарности как-то злобно посмотрел на неё узкими, острыми как лезвия глазами. Теперь, хотя его почти не было видно за выступом стены и стоящим перед ним легионером, она разглядела ещё одну деталь: на ногах он стоял твёрдо; костылей, обычно лежавших подле него на базаре, не было.

  Ещё больше она смутилась, когда, отстояв с Эламом одну из очередей у входа, они протиснулись внутрь. В широких галереях с каменными колоннами, расположенными под ступенями театра, люд собрался ещё страннее. Женщины, иные даже без подруг или служанок, стояли среди мужчин и развязно смеялись. У некоторых грудь была едва прикрыта, у многих открыты были руки и шея; полупрозрачные платья в несколько слоёв ниспадали, как положено, до пола, но облегали фигуру так, что видны были и икры, и колени, и выше. Авиталь увидела даже насурьмлённые брови и накрашенные ярко-красным губы. Сильнее она сжала руку Элама, пробираясь за ним к выходу на арену, когда того окликнул низкий и сочный мужской голос.

 — Элам, дружище, не так скоро!

  Голос донёсся из кружка римских воинов. Они все обернулись к юноше после оклика, и тому ничего не оставалось, как подойти к ним. Окликнувший, чисто выбритый и коротко стриженый брюнет, крепко пожал руку Эламу, похлопал его по плечу, а затем учтиво подал ладонь Авиталь. Застенчиво протянутая в ответ узкая девичья ручка на миг утонула в широкой ладони легионера.

  Другие, их было человек пять, тоже стали хлопать Элама по спине и обмениваться с ним рукопожатием. Только двое подали руку Авиталь. Одним был красивый брюнет, окликнувший Элама, он представился ей как Децимус Аврелий. Он, видимо, был главным, потому что после вежливого приветствия стал называть ей имена остальных.
Имена некоторых Авиталь не расслышала. Широкий в плечах и огромного роста шатен с кривым носом, едва кивнув ей, отвернулся к друзьям и зычным голосом продолжил пошлую шутку. Приятели звали его Крассус. Двое с невыразительными лицами отошли с Эламом в сторону и стали вполголоса с ним переговариваться. Их имён она не запомнила. Был ещё скучающего вида невысокий плотно сложенный воин, казавшийся старше других. Последним Децимус представил Авиталь голубоглазого блондина, которого он назвал Луцием.

  После этого Децимус отошёл к тем, которые совещались с Эламом, а Луций подал девушке руку. Авиталь хотела коротко пожать её, как Децимусу, но тёплые липкие пальцы вдруг удержали её руку и мягко, но отчётливо скользнули по её ладони от запястья до самых кончиков пальцев. Девушка вскинула на блондина удивлённые глаза. Он смотрел ей прямо в лицо нечистым водянистым взглядом, губы его неприятно улыбались. Авиталь отняла руку и ближе подошла к Эламу. Один из легионеров снова хлопнул его по плечу и проговорил:

— Элам — настоящий друг, Элам подождёт, не так ли?
Крассус и другие загоготали. Лицо у Элама было красное и немного смущённое, но он старался держаться непринуждённо.

 — Нет ничего хуже, чем ждать и догонять, — ответил он посмеиваясь, но в голосе его слышались резкие нотки, — не заставляй меня ждать слишком долго.

 — Не то что? — резко возразил Крассус. — Тебе придётся догонять нас? Смотри, Элам, разбежимся в разные стороны, как блохи на собаке, тяжело будет гнаться за всеми сразу. Не найдёшь и днём с огнём.

  После этих слов грянул новый взрыв хохота, а Элам криво усмехнулся и ответил:
 — Тебя, Крассус, тяжело будет не найти и ночью, и без огня.

  Авиталь взглянула на Децимуса. Тот тоже смеялся со всеми, но не так рьяно, как остальные. Взгляд у него был проницательный, умный и не злой. Из всех этих чужих и враждебно настроенных мужчин он один был ей симпатичен. Луций, она чувствовала, уже ощупал её всю противными бесцветными глазами и принялся оглядывать ими других проходивших мимо женщин.

  Когда они оставили солдат, прошли через каменную арку и стали по ступеням подниматься на свои места, Авиталь спросила:

 — Что у тебя с ними за дела? Чего ты должен будешь подождать?

  Элам ответил не сразу. Он молча поднимался вверх, но Авиталь не опускала глаз, и он понял, что не ответить нельзя.

 — Денег. Они должны мне денег.
 — За что?
 — Они проиграли мне.

  Авиталь на миг приостановилась. Вот так новости. Элам играет на деньги с римлянами. С римлянами, от которых и отец, и покойный Элиашив, и вообще все знакомые ей мужчины шарахались, как от проказы. С римлянами, которых ненавидели евреи и за глаза поносили за вторжение в родную Иудею. С римлянами, которые налогами и грабежами разорили страну. Элам общается с римлянами, и они называют его другом! И никто из них другом его не считает.

  Кроме, может быть, Децимуса. И тот, скорее всего, вежлив с ним не потому, что чтит еврея, а потому, что по своему характеру стоит чуть выше своих грубых приятелей. Ни один из них не уважает Элама, и он, это видно, презирает их, но они вместе играют на деньги. Зачем ему это нужно? Зачем это нужно им? Обо всём этом нужно расспросить Элама потом, дома. Она думала, что знает его, но оказалось, что в этом человеке, который держал её сейчас за руку и вёл по ступеням вверх, было много загадок, о которых она и не подозревала. Ещё не началось представление, ради которого они проделали долгий путь, а ей уже захотелось назад. Что-то нехорошее снова скользнуло между ней и Эламом, но она решила отложить расспросы.

  ***

  Они сели на тёплые плиты, и Авиталь принялась разглядывать театр. Солнце перевалило далеко за полдень, и на усыпанную песком арену легли длинные тени. Было жарко и очень шумно. Она перевела взгляд на сидящих рядом. Так же небогато одетые, тоже иудеи — Авиталь узнавала родную речь; в руках не веерa, а пальмовые ветки, обмахиваться от жары.

  Справа от них, над выходом на арену, который был перегорожен тяжёлыми железными решётками, нависал закрытый от солнца балкон с колоннадой. Внутри Авиталь разглядела устланный коврами пол, вазы с цветами и изящные переносные сидения.
На балконе тем временем появились рабы с кольцами в ушах. Одни держали опахала, другие подносы с фруктами, третьи — сосуды с напитками.

  Следом за рабами на помост вышла стройная девушка, вплотную подошла к перилам и стала осматривать стадион. Её профиль напомнил Авиталь черноглазую, но у этой волосы были цвета соломы и губы потоньше. Она вытянула красивые гибкие руки вверх, затем в стороны, зацепилась тонкими пальцами за перила и вдруг перегнулась через них пополам. Когда к ней подбежал тёмный мальчик-раб, чтобы, на всякий случай, поддержать её, она быстро и плавно развернулась и легко оттолкнула его ногой чуть выше коленки. На сиденьях зашептались. Девушка бросила небрежный взгляд на толпу, чтобы посмотреть, какое впечатление произвела на людей её выходка. Поискав глазами что-то или кого-то и, вероятно, не найдя, она отвернулась от арены.

  А в тень балкона уже степенно выступал тучный приземистый мужчина с курчавой бородой под руку с яркой темноволосой женщиной. Оба были в шелках и бархате; на шее, запястьях и пальцах поблёскивало золото и сверкали драгоценные камни. За ними выходила знать, замыкали шествие воины.

  Женщина строго посмотрела на девушку и сделала ей головой знак отойти от перил. Та подёрнула плечами, но матери (по-видимому, это была мать) послушалась.

  Масленый взгляд, которым мужчина с бородой охватил молодую гибкую фигуру, перехватила его пышная спутница, и губы её сжались ещё плотнее. Пара вышла к перилам, и толпа встала, загудела, зарукоплескала и замахала ветвями, цветами и платками.

— Ирод! Да здравствует правитель!

  Авиталь и Элам тоже встали, но кричать ни он, ни она не стали. Большинство окружавших их не вытягивали вверх руки, как это делали люди на противоположной стороне арены и не выкрикивали славу правителю.
Ирод некоторое время стоял с поднятой рукой, выслушивая почести, затем подал сигнал.

  Решётки раскрылись, и из-под арки одна за другой стали выезжать украшенные цветами и лентами колесницы, запряжённые четвёрками лошадей. В колесницах, помимо возниц, стояли и сидели люди в фантастических костюмах, с раскрашенными лицами, с пальмовыми ветвями, факелами, огромными и крошечными барабанами, бубнами, трубами... Колесницы выехали на середину и  развернулись лицом к балкону, на котором стоял правитель. С первой повозки сошёл грузный бородатый мужчина и простёр руки над головой. Публика умолкла, и с арены грянул зычный голос бородача — приветствие Ироду.

  Авиталь, приоткрыв от восхищения рот, жадно разглядывала диковинные повозки и актёров, но краем глаза заметила чьё-то к себе внимание.

  Сбоку, чуть подальше и выше на ступеньку стояли двое солдат. Один из них был Луций. Он снова гадко улыбался ей и бесстыжим недвусмысленным взглядом скользил по её лицу и телу. Авиталь стало совсем не по себе. «Видит же, что я не одна, чего же ему нужно?»— с негодованием подумала она, презрительно отвернулась от римлянина и стала прислушиваться к речи бородача.  Элам подошедших не видел; он смотрел на арену. Тогда оба  подались со своего места и подошли к ним. Луций уже не смотрел на Авиталь. Нагнувшись с верхней ступеньки к самому уху Элама, он тихо, но отчётливо выговорил:

 — Да, Элам, дружище, совсем забыл у тебя спросить кое о чём...

  Авиталь отвернулась от Элама и наклонившегося к нему Луция и сделала вид, что поправляет пояс платья, но сказанное расслышала хорошо. Луций продолжил:

 — Что передать Верoнике?

  Девушка не видела, только почувствовала, как Элам метнул в её сторону быстрый взгляд, но продолжала теребить ремешок. Элам сперва замешкался, но затем ответил вполголоса:

 — Передай, что я женат.

  У Авиталь кровь отлила от лица, но в эту минуту силач с арены закончил приветствие, раздался грохот барабанов и режущие уши звуки труб, и зрители завопили, засвистели и замахали руками. Лошади двинулись по кругу, акробаты в набедренных повязках завертелись через голову прямо на движущихся колесницах, над ареной замелькали зажжённые факелы.

  Гул стоял такой, что звенело в ушах, но даже через этот рёв Авиталь слышала тяжёлый больной стук своего сердца: Элам играет на деньги с римлянами и среди римлянок у него есть... чья-то невидимая рука сдавила ей горло, когда в мозгу возникло слово «любовница»; кем ещё могла быть Эламу эта неизвестная Верoника? Любовница, от которой он хочет отделаться... иначе зачем бы ему лгать, что он женат. Или Элам перед ней, перед Авиталь, ответил так Луцию, а на самом деле...  Она стояла прямо и думала только о том, как от перехватившего шею не дающего дышать обруча не упасть на камни.

  Гул понемногу утих, зрители уселись, на арену вышли актёры. Они начали своё короткое перед состязанием представление, но Авиталь уже ничего не видела и не слышала.

  «Зачем я здесь? Грязно, мерзко... Бесстыдные женщины и отвратительные, пошлые мужчины. Ни одного доброго лица.  И Элам ничуть не лучше, чем этот слащавый липкий Луций. Чужой, неизвестный мне человек. Зачем он затащил меня сюда? Как я могла согласиться? Уйти отсюда, и как можно скорей».

  Она потихоньку встала со скамьи, Элам тоже привстал и спросил:
— Ты куда, Тали?

— Я сейчас, на минутку, — солгала она, быстрее кошки выскользнула из удерживающей её руки и скоро стала спускаться к выходу. Она всё ещё ощущала то место на руке, до которого он прикоснулся, и по телу её пробежала волна отвращения.

  «Только бы не пошёл за мной!»; но Элам остался на месте.


http://www.proza.ru/2017/12/17/197