Баллада о странниках 3. Гл 9. Поединок

Уже поганые оружия своя повергоша,
а главы своя подклониша под мечи руские.
И трубы их не трубят, и уныша гласи их.
«Задонщина»

Татары, а с ними Дэвис и русичи выехали за крепостные валы. Стояла оттепель и снег потерял свою ослепительную белизну, неряшливо замызганный следами полозьев, конским  навозом, почерневшими кустарниками. Перед ними бесстыдно раскинулась заснувшая крепким сном Нара, покрытая толстым льдом. А сразу за Нарой двигалась, перемещалась из стороны в сторону какая-то чёрная масса, словно стая саранчи – в грязно-жёлтом небе кружили вороны, чуяли поживу, и казалось, будто вороны на небе и всадники на снегу, это одно, и тоже. Будто всадники, словно птицы, тоже взмывают в небо, а потом садятся на снег. А ещё дальше серыми клочьями расплывались дым пожарищ – татары зорили сёла.
  Есурга остановился  - Всё, дальше нельзя! – сказал он русичам.
  Клык хлопнул Дэвиса по плечу – Держись!  С Богом! – он перекрестился и натянул поводья.
  Дэвис вместе с татарами двинулся дальше. Они пересекли Нару по глухо звеневшему льду. Навстречу им отделилась группа караевских татар. Один из них в расшитом золотом халате и отороченной куньим мехом шапке с ушами видимо и был сам Карай-хан. У него было широкое плоское лицо, длинные чёрные усы, свисающие по обеим сторонам крупного рта, короткий сплюснутый нос и карие живые глаза.
Есурга жестом велел Дэвису оставаться на месте, а сам двинулся навстречу Карай-хану.
  Дэвис внимательно смотрел на них пытаясь угадать, о чём они говорят по выражению их лиц, позам, жестам. Слова долетали до его слуха, но смысла их он не понимал. Карай-хан, горячился, что - то требовал, Есурга, напротив, был спокоен, и видимо, стоял на своём. Наконец, Карай-хан замолчал, видимо что-то обдумывая, потом на лице его мелькнула усмешка. Они с Есургой пожали друг другу руки, потом приблизились к Дэвису.
- Ты веришь в своего бога? – спросил Карай-хан по-русски, продолжая ухмыляться.
Дэвис ответил утвердительно.
- Ты попросишь его, и он поможет тебе?
- Если попрошу – поможет, - ответил Дэвис, не совсем понимая, куда клонит татарин. Лицо Есурги было непроницаемым.
- Э, твой бог не любит, когда воюют, разве он защитит тебя? – снова спросил Карай-хан.
«Он глуп, - подумал про себя Дэвис, - самодоволен, жаден и глуп, этот степной князёк. Есурга в тысячу раз умней его».
- Мне обязательно отвечать? Это имеет смысл? – спросил он, обращаясь к Есурге, так как уже понял, что является участником какого-то ритуала, рассчитанного на татарскую аудиторию. Служить же каким-либо воспитательным целям врагов в его планы не входило.
Есурга и Карай-хан переглянулись – лицо последнего перекосило от злобы. Он стегнул своего жеребца и помчался прочь, что-то крича своим нукерам.
- Поединок состоится,  – коротко сказал Есурга, - Цена твоего поражения – дань с города и полон для княжны и княжича рославльских.
- Я на такое не подписывался! – возмутился Дэвис.  – Мы договаривались, что я отвечу сам за себя.
- У тебя нет выбора. – Есурга был невозмутим. – Откажешься – тебя просто убьют и сожгут город.
- Ты знал это ещё вчера. Знал? – Дэвису очень захотелось съездить по кошачьей физиономии. – Знал, что Фёдор Чёрный лжёт? Знал, что будут зорить город?
- Знал.
- И ничего не сказал.
- А что, должен был? Ты мне тоже не рассказал про чертежи, – плоское лицо Есурги было бесстрастно. – Не кипятись! Я и так  сделал всё, что мог, – добавил он примирительно.
- Хорошо. Скажи мне тогда, зачем понадобилось всё это со мной? Это… эта - Дэвис замешкался, подбирая слова – комедия! То мёртвого им подай, то живого, то поединок!
- Война – это искусство! – произнёс важно Есурга, - А искусство должно быть красиво! Война – это действо и он должно быть зрелищным. Кстати, ещё один момент -  добавил он с оттенком иронии, – ты будешь биться без брони и без наручей. Карай-хан сказал, что тебя должен защитить твой бог.
 - Может ещё и без сабли? - Дэвис выругался в сердцах.
Есурга блеснул кошачьими глазами, - Прекрати! Справишься! Ещё почитаем вместе Хайяма.

Поединок был назначен на льду Нары. Дэвис увидел, что на высоком берегу, со стороны Серпохова появились русские всадники. Их было ничтожно мало, по сравнению с числом татар, но всё же Дэвису стало спокойнее от их присутствия. Противником его оказался вовсе не Карай-хан, а один из его нукеров, видимо, лучший из воинов. Это был приземистый крепкий татарин, непонятного возраста со свирепым лицом. На голову татарина был надет шлем с кольчужной бармицей, а тело закрывали кожаные доспехи, проклепанные  медными бляхами.
« Хан сражаться струсил, - с презрением подумал Дэвис про Карай – хана.  -Мелковат, однако, и сам Голиаф».
  Он уже оценил стати татарина, – тот был ловок, увёртлив и крепок, хотя меньше ростом. Это давало Дэвису преимущество при нанесении удара сверху,  но и татарину давало такое же преимущество при нанесении прямого удара. Выездка же была столь хороша, что, казалось, татарин был частью своей лохматой лошадки, словно кентавр. Дэвис прекрасно понимал, что победа возможна, только если ему удастся обмануть противника, перехитрить, просчитать, сбить с толку. Если сам он проявит необычайную выдержку, терпение и безразличие к боли.
«Господи, будь со мной и мы им покажем, чей Бог сильнее и чья вера - истинная,» - попросил он мысленно, чувствуя свою правоту и ответственность за тех, кто остался на берегу и на городских стенах. Появилось странное ощущение того, что он не один, словно все те, кого он вспоминал прошлым вечером, оказались рядом, прямо за его спиной.
Есурга скинул с себя стёганый халат и протянул ему, – На, одень поверх. Медной  проволокой простёган. Внутри – хлопок. Не броня, но всё лучше, чем ничего.
Дэвис с кривой усмешкой взял халат. Ему вдруг подумалось, что когда - то  его предки бросались в бой со своих дракаров, очертя голову. Они шли, по пояс раздетые, не обращая внимания на боль от ударов. Неужели же он будет кутаться в жалкие тряпки, чтобы хоть как-то защитить себя?
 - Обойдусь, - он небрежно бросил халат обратно Есурге. Потом скинул на снег свиту, затем снял рубаху, обнажив торс, и остался, с одной саблей и кипарисовым крестом на груди. Благо погода была мягкая и оттепельная.
С высокого «русского» берега послышались возгласы одобрения. Со стороны татар гул, в котором чувствовалось недоумение. Они не знали, как относиться к этому поступку, как к неумной браваде или как к презрению к смерти. Все ждали, как поступит второй участник поединка. Дэвис понимал, что сейчас сделал правильный ход – если татарин останется в броне, его победа будет обесценена, если скинет броню – уравняются их шансы. Татарин заколебался, но потом бросил броню и шлем, тоже раздевшись по пояс под восторженные крики и возгласы своих соплеменников.
- «Вот так-то лучше, - подумал Дэвис, - я тебя, брат, раздел, я тебя и дальше обольщу, как девицу».
Карай-хан сделал знак и схватка началась. С первых же мгновений Дэвис понял, что имеет дело с очень опытным и сильным противником. Страха не было, был азарт, но не горячечный, как раньше, в юности, а холодный и расчетливый. В схватке, как и в молитве важен был ритм, дыхание и предельная собранность. Попытавшись вначале выбить саблю из рук татарина, Дэвис быстро понял, что это не получится. Тогда он начал хитрить, поддаваясь, где-то прикидываясь неловким и неумелым, но просчитывая всё до последнего движения. 
  Пару раз пропустил удары, правда постарался это сделать так, чтобы не получить серьёзных ран. Один раз лезвие скользнуло по шее, другой раз нарочно замешкался, будто не успел увернуться, и татарская сабля прочертила замысловатую кривую под правой лопаткой. Пролитая кровь опьянила татарина, и он уже готов был поверить в то, что победа будет лёгкой. Татарская рать тоже ревела в исступлении, подзадоривая своего бойца. Этого и добивался Дэвис – он ждал удобного момента, чтобы нанести один, но смертельный удар. Татарин вился вокруг него и жалил, точно пчела. Затягивать игру было нельзя, раны хоть и были неопасны, но понемногу кровоточили и уносили силы. Однако и торопиться было нельзя.
  Дэвис выжидал, оба всадника словно кружились в танце под музыку лязгающих сабель. Татарину уже казалось, что вот-вот и противник вывалится из седла на лёд, вот он уже побледнел и слегка покачнулся. Татарский низкий берег Нары ликовал, предчувствуя победу. Победу, которая обещала повозки полные всякой добычи – меха, снедь, мёд, оружие, скот и красивых светловолосых рабынь. Всего один удар саблей  отделял их от этого.
  Мутный лёд, слегка припорошенный снегом, под копытами коней стал грязно-розовым от крови. Татарин разогнался на лошади, чтобы нанести последний, решающий удар. Дэвис рванул наперерез, пришпорив лошадь и отпустив поводья. Он уже оценил услугу, которую оказал ему Клык, одолжив свою кобылу – умное животное, казалось, читало его мысли, а на самом деле угадывало малейшее стремление своего седока. Достаточно было лёгкого движения коленями, чтобы лошадь двигалась в нужном направлении.
  В последний момент Дэвис глянул на высокий берег, где стояли русичи –  воевода Клык, Юрий , наверное, Миша и другие, где за стенами города осталась Агафья… И вдруг узрел, что на него с высоты обрыва уже смотрела настоящее воинство.
Он не успел удивиться. Лошади сшиблись. Дэвис проскочил под татарским клинком и своей левой рукой перехватил руку татарина с саблей. Правая же его рука взмыла вверх и начала описывать полукруг. Татарин, сосредоточившись на том, чтобы освободиться, упустил это движение. Он высвободил свою руку с саблей, и левая рука Дэвиса, когда-то сломанная, не выдержала, соскользнула. Голой ладонью пришлось ухватить клинок. Дэвис сжал клинок изо всех сил, потянув на себя татарина, разворачиваясь вместе с ним вокруг своей оси.
  Татарин вывернул лезвие из его руки, брызнув кругом ошмётками плоти, но было поздно. Тяжёлый клинок сабли Дэвиса, разогнанный силой всего его тела, помноженный на движение лошади и на встречное движение самого татарина обрушился сверху, точно топор мясника. Сабля с хряском разрубила тело ордынского воина наискось в области шеи и застряла, дойдя до  хребта. Татарин повалился прямо ему на колени.
  Дэвис выпустил саблю, ухватился за гриву лошади правой рукой, чтобы не упасть и прянул в сторону. Татарин ещё держался  в седле, словно раздумывая – умирать ему или нет, потом, фонтанируя кровью, точно сноп свалился в снег.
  Всё было кончено. По обоим берегам реки воцарилась напряжённая тишина. Татары были в замешательстве – всё вышло вовсе не так, как они ожидали. Телеги с добычей и русские девы таяли, словно мираж в этой снежной пустыне.
  Дэвис пока ещё не чувствовал боли, находясь под действием эйфории схватки. Он старался не смотреть ни на мёртвого татарина, ни на то, что осталось от  кисти левой руки, но это не помогло.  Уже слышался предательский шум в ушах, подкатила к горлу тошнота, снег из белого стал фиолетовым. Дэвис обхватил лошадь за шею, уткнувшись лицом в её гриву, чтобы унять кружение в голове. Ему было противно от содеянного и почему-то не чувствовалось пьянящего ощущения победы.
«Дурак и дурак, - подумал он про убитого татарина, - Ну я-то, хотя бы, понятно, за что сражался, а ты за что? За своего глупого и жадного военачальника? Или за своё  ордынское величие?»
  Он мельком глянул на изуродованное тело, и вновь ощутил лишь сожаление. Лошадь его повернулась и потихоньку затрусила в сторону серпоховских стен, туда, где был её настоящий хозяин.
  Обе рати стояли безмолвно и смотрели, как лошадь увозит окровавленное тело победителя, но когда она стала взбираться на обрыв, бесчувственный всадник не удержался и вывалился из седла, съехал вниз со снежного обрыва, неподвижно распластавшись в камышах. Тишина, казалось, звенела, словно натянутая тетива.
  Оба войска стояли в тревожном ожидании. Тяжёлыми каплями падало время. Кто же первый не выдержит!? Стало очевидно, что две силы сошлись и теперь им просто так уже уйти невозможно. Русские не отступят, потому что считают себя правыми, татары – потому что не смогут смириться с  поражением.
  Вдруг, сверху из русских рядов выскочил верховой и бросился к распростёртому на снегу телу Дэвиса. Просвистели две стрелы, пущенные из татарского лука, и всадник вместе со своим конём кубарем покатился под обрыв.
Это словно послужило сигналом. Русские стрелы градом осыпали татарских воинов. Татары подхватились  и помчались вдоль берега, стремясь пересечь Нару, чтобы потом описать дугу и ударить русским в тыл. Но воевода Клык это предвидел – там уже встречала татар «стена», построенная из пехоты лучников.
  Татары повернули назад, через Нару пытаясь перестроить полки, но их справа и слева взяла в клещи тяжёлая конница, сминая костяк татарского войска. Противостояние продолжалось недолго. Воины великого хана дрогнули и бросились прочь, бросив обозы.
  Воевода Клык, захватив обозы, поспешил отозвать полки  - преследовать татар в его планы не входило, да и было делом опасным. Он знал наверняка, что татары не вернутся.  Послав упредить Есургу, чтобы люди его не попали под раздачу, воевода занялся сбором войска после боя.
  Радость победы окрылила его, он будто почувствовал себя моложе. Он уже предвкушал пасхальный перезвон колоколов посреди зимы. «Надрали же мы им задницу!» - радовался он, но радость его была напрасной и преждевременной.
  Упоённый победой воевода оплошал и не заметил, как Юрий с малою дружиной всё же рванул в погоню за татарами, презрев его указания. Когда запыхавшийся сотник ему об этом доложил, Клык, проклиная весь белый свет, всеми известными ему похабными словесами бросился со своей дружиной догонять, прекрасно понимая, что это бесполезно.

Продолжение:http://proza.ru/2018/01/02/2077