Напарник. браконьерские рассказы

Я очень любила издеваться над Серёжей. Не, ну так-то он здоровый взрослый мужчина, над ним не сильно-то и поиздеваешься. Днём. А вот ночью, на рыбалке, совсем другое дело. Он был очень суеверный и боялся водоворотов на реке. Всячески стремился их избежать. Я, прекрасно понимая их природу, исходящую из простых законов физики, смеялась и подтрунивала над ним. Можно было даже сказать, что отчасти его страх и вызван был моим поведением.

До этого он не сильно боялся. Мы даже купались в Клязьме, на месте, называетмым Колодцы. Я сначала не знала, почему оно так называется. Вроде мелко, ходишь везде по пояс, только к другому берегу понемногу начинает становиться глубже. Потом я нашла Колодец. Резко провалилась, сделав шаг, как в яму, но сразу выплыла. Я позвала Серого, и он заинтересовался. Полез сам в эту яму. Поднял руку кверху и начал заныр. Когда на поверхности остались лишь кончики пальцев, резко вынырнул, тяжело дыша:

- Я дна не достал. Там деревья какие-то внизу, я их ногами трогал. Дальше не могу нырнуть, как-то жутковато.

Я сообразила, что ему просто страшно и стала его ещё больше пугать. А чтобы было, чем пугать, читала литературу, расспрашивала старых рыбаков и однажды поведала Серёге, что в эти колодцы сливается вода с Клязьмы и дальше течёт какое-то время под землёй, а выходит в другом месте, намного дальше, может быть через километр, может больше. Сережа прекратил лезть в ямы. Вдруг затянет?

Потом я узнала легенду про Мельника, у которого мельница стояла на ручье Рязановка. Его раскулачивали-раскулачивали, да так и не раскулачили. Он ушел в лес и до сих пор по лесам ходит. И топит всех, короче. Потому так часто и тонут в этом месте, где Рязановка впадает в Клязьму. Сережа стал опасаться и Мельника. Нет, так-то он смеялся, когда я рассказывала, но на всякий случай оглядываясь.

Потом я прочитала всякие рассказы про водных лошадей, которые людей едят. Келпи. И начала ему байки травить уже про них. Днём он отмахивался:

- Да отстань уже со своими Кельпями!

А вот ночью на реке запрещал мне даже смеяться, признавшись, что ему жутко, когда мой смех разносится над водой и, отразившись от дальнего берега, возвращается в виде эха. Один раз мы с ним попали на водоворот, и я сдури крикнула:

- Смотри! Вон оно!

Эх, как же он орал! Потом ещё долго костерил меня и этих келпи и в хвост и в гриву, давая мне очередной повод для веселья.

Но иногда, когда мы ночью около костра сушили сапоги где-нибудь на острове, сам просил:

- Расскажи что-нибудь, ну так.. чтоб страшно было.

И я рассказывала, мне палец в рот не клади. А он шевелил палкой угли и ежился.

Сергей пришел попрощаться на Пасху. Он зашёл к нам на фабрику в мастерскую, сказал что уезжает, чтоб мы ему не звонили, потому что сменил номер телефона. Я вообще не поняла, что, как и почему. Мы ещё немного поговорили, и он ушел. Просто ушел и дверь за собой прикрыл. И больше с тех пор я его никогда не видела.

Была как раз ранняя весна и начинался браконьерский сезон. Я чувствовала, что мне что-то не хватает. Бегала за рыбой почти ежедневно, не снималась, даже когда уходила на смену, брала в общем-то неплохие уловы, но всё было не то. Доброго друга рядом не было. И я остро тосковала по нему, боясь в этом признаться даже себе. Сейчас я понимаю, что надо было прийти в ту бригаду, и взять там себе напарника, тем более, глядя на мою добычу, они сами предлагали, каждый соответственно свою кандидатуру. Но я отличалась завидным упрямством, и Сережкино место на корме продолжало пустовать.

Мне безусловно было тяжело без напарника ставиться, таскать тяжёлую сеть, полную белью, выходить из быстрин и даже опытом и подсказкой поделиться было особо не с кем и некому. Но я стирала зубы до песка, до хруста, и продолжала ходить на разлив, лишь изредка брав с собой деда Мишу, да и занять кем-то Сережкино место мне представлялось не очень хорошо. А вдруг он вернётся? Но Серый упорно возвращаться не желал, и только старые браконьеры говорили мне:

- Ты дура, что ходишь одна.

Изредка я просто приходила на Варламыча попьянствовать с другой бригадой, но и там надолго не задерживалась. Я чувствовала себя одиночкой, случайно приблудившейся в чужую стаю. Даже завалясь с ними спать в Валеркином сарайчике, под мерный гул топящейся печи, ощущая лопатками худую Валерину спину, я хотела лишь побыстрее пережить ночь и уйти восвояси. Не было того тепла и уюта, как с моим прежним напарником.

Когда наступил май, я шла с Малиновских озёр и собирала себе цветы, ставила их в мастерской в банку из-под пива и представляла, что Сережа мне их дал, как раньше, когда он надрал где-то чертополоха, а сказал, что это, блин, васильки такие.

В конце нереста Серегино место заняла моя собака. Она создавала ощущение присутствия, и просто с ней можно было поболтать, разговаривая в общем-то с самой собой. Единственное, куда я Йети не брала, это ходить плавом.
Мне приходилось скакать с кормы на нос, то управляя сетью, то лодкой, так как я была одна, и собака вряд ли чем-то смогла бы мне помочь, скорее помешать.
И в тот раз я тоже пошла одна.

Забыв уже напрочь свои истории и про келпи, и про Мельника, я была занята лишь сетью и лодкой, полностью концентрируясь на выполнение работы, и всё таки прозевала корягу и водоворот.

Сеть зацепилась где-то посредине, но мне было тяжело подойти к этому месту на веслах, течение на повороте около устья Рязановки было сильное. Я попыталась подтянуться за верхнюю часть сетки, но почуяла треск рвущегося о корягу полотна. Мне стало жаль снасть, и я бросила верх с поплавками и всё таки стала подниматься на веслах, в надежде перехватить сеть около зацепа. Не было только партнёра, который бы держал полотно внатяжку, не давая ему провисать и путаться. Но я не придавала этому большого значения, думая, что потом закину её в лодку и распутаю.

Я попала в водоворот, сдури бросила весла и схватилась опять за сеть, пытаясь сдернуть её с зацепа. Лодка сделала один оборот вокруг своей оси...второй и петля капрона оказалась у меня на шее. Я попыталась скинуть её, но уже вышла с воронки на быстрину, и она моментально затянулась.

Начав давиться, как та глупая ондатра, я хватала ртом воздух и пыталась разорвать натянувшуюся капроновую нить, разрезая руки до крови. Стало страшно. Неосознанно, инстинктивно. Я безумно дёргала сеть и чувствовала, как в глазах начинает темнеть, как будто медленно выключается свет. Звуки стали растянутые и нереальные, я упала со скамьи на колени. Вот и всё. Руки безвольно повисли вдоль тела. И вдруг свет на миг включился снова. Я услышала Серёгин мат и крик:

- Нож доставай, овца! Сеть реж!

Угасающим сознанием я зацепилась за это, внезапно вспомнив, что на поясе есть в чехле охотничий нож и ,выхватив его, перерубила сеть, после чего обессиленная рухнула на дно лодки.

Мою лодку течением вынесло в Давыдовскую пойму, где и прибило к берегу. Я к этому времени немного отдышалась, и успела прийти в себя. Сидя в лодке, отмывала слипшиеся от крови пальцы. Шею нещадно щипало от воды, похоже порезы были и там тоже. Отдохнув, я даже не стала искать сеть. Вопреки обыкновению, просто бросила её, собралась и пошла пешком назад.

Идя домой, я размышляла, что же это было. Кто кричал мне, чтобы я воспользовалась ножом? Если это просто был какой-то рыбак, голосом похожий на Серёгу, почему он потом не вынул меня из реки и не оказал помощь? Ну, хотя бы не проверил, живая я там или нет?

Я сделала вывод, что или умирающее сознание сыграло со мной такую штуку в решающий момент или какая-то телепатическая связь между людьми всё же существует.

Деду Мише я не стала рассказывать об этой истории, да и никому другому тоже, даже мужу. Потому что единственный, с кем я могла бы этим поделиться, был мой напарник. Но его давно уже рядом со мной не было.