Хороший мальчик. рассказ

               


Вера Сергеевна любила своего мальчика.
Очень любила.
И было отчего!
Тоша, Тима, Тимоша и редко, когда по-взрослому, Тимофей был ее единственным ребенком. Единственным, которого она родила для себя.
Не по залету, нет.
«Родить для себя» - было для Веры Сергеевны некой социально ориентированной программой, которую она реализовывала с умом. Самое трудное, что вытекало из содержания этой программы, заключалось в выборе достойного объекта – крепкого, умного и здорового самца, потомство которого было бы способно всем своим видом транслировать миру экстерьер уникальной (нео) человеческой породы.
Почему нео?
Потому что саму себя Вера Сергеевна относила к вымирающему ретро виду, который еще не так давно преобладал в социалистическом прошлом почти на одной второй мирового пространства. Сегодня представители этого вида назывались пенсионерами и представляли большую проблему для страны, руками которых эта страна и была построена. А строили в те бурные годы все и строили для себя, для детей и внуков.
Верили, что навечно.
А оказалось, что все – и заводы, и пароходы, и национальные богатства, которые кормили, лечили и учили советский народ, через какие-то семьдесят лет были мошенническим путем изъяты у наивного в своей вере народа и переданы в частные руки.
Сегодня страна не столько строит, сколько торгует.
Супер-, гипермаркеты, торгово-развлекательные центры, рынки, банки, биржи – все это есть объекты разветвленной торговой сети. Торговые сети, подобно паутине, опутали все населенные пункты страны.
Торгуют все.
Торгуют всем.
На прилавок выбрасываются не только нефть и газ, товары и услуги, но и любовь, и жизнь, и смерть.
Мальчик Веры Сергеевны тоже торговал.
Он продавал услуги.
Но услуги не личного характера, нет.
Как страховой агент, он продавал финансовые услуги одной из самых крупных страховых компаний в городе, то есть, иными словами, он продавал не материальный товар, а вероятный.
Для страховой кампании таким вероятным товаром являлся страховой случай, будь то дорожно-транспортное происшествие, несчастный случай, несущий угрозу жизни или здоровью человека, или, допустим, порчи имущества.
И чем больше агент продавал таких вероятностей, тем больше денег оставалось на счету страховой кампании.
Тимоша - сын Веры Сергеевны – оказался талантливым агентом. Он быстро пошел в гору и уже где-то через два года возглавил небольшое структурное подразделение. 
Однако свои первые университеты в страховом бизнесе Тима проходил не в страховой кампании, а во дворе – на улице.  И куратором его был дворовый хулиган Вовка.

                ***

Вовка – несовершеннолетний подросток с дурной репутацией был большим любителем игровых автоматов, которых в пору девяностых было хоть «пруд пруди». Многие пацаны проигрывали на этих автоматах свою скудную копеечную наличность, которую сердобольные родители выдавали им на школьные бутерброды. Каждый из игроков верил в свой счастливый случай, каждому казалось, что если приложить еще немного усилий, то прожорливый игровой монстр наконец насытится и с треском и звоном изрыгнет в пустой карман автомата вместе с последними медяками и вожделенный джекпот. 
Но увы!
Не хватало всякий раз самой, что ни на есть, малости.
Не хватало пятаков.
И тут появлялся Вовка.
- Чо, пацан, - полный наигранного сочувствия к неудачнику заходил он издалека, - не повезло?
- Да -а-а, - еще не остыв от игры, рассеянно откликался тот, - не срослось.
- А чо так? - углублялся Вовка в проблему.
- Чо, чо, - откидываясь на спинку стула, втягивался пацан в разговор, - не дотянул малехо.
- Не дотянул? Это ж надо! – насаживал Вовка все глубже и глубже свою жертву на крючок. - И чо теперь? Домой?
Но по всему было видно, что парень еще кипит, что он весь в игре, и вот сейчас вдруг встать и уйти не готов. 
- Домой? – растерянно переспрашивал тот и оглушенный услышанным впервые замечал Вовку: – Ну, да. Домой. А что еще остается? - демонстративно выворачивая наизнанку пустые карманы, добавлял он.
- Тю – ю -ю, - с пониманием протягивал Вовка, - а я думал ты спекся. Отступил. А это, - и он переводил свой взгляд на штанины пацана, по бокам которых торчали, будто мышиные уши, вывернутые наружу карманы, - мы можем поправить.
Жертва на данной стадии переговоров, как правило, поглядывала на Вовку с большим подозрением и в любую минуту готова была сорваться с места.
- Да, не боись! - преграждая несчастному путь к отступлению, дожимал Вовка: – Поправить, значит немножко подсобить, помочь денежкой. А ты, что подумал?
Но парень молчал.
И тут Вовка доставал из кармана горсть монет и, потрясая ими в зажатом кулаке, вопрошал:
- Сечешь?
- Тебе чего надо? – набрасывался в таких случаях на него строптивый игрок.
- Ну, нет, так нет, - ничего не объясняя и резко отодвигая в сторону стул, на котором только что сидел, вскакивал Вовка с коротким: - Извиняй, друг.
Прием действовал на жертву безотказно.
И уже через секунду, осознав, что шанс, который только что сам шел в руки, ускользает от него вместе со спиной подозрительного субъекта, парень бросался вдогонку:
- Эй, ты! Слышь! Постой! Надо поговорить!
Но суть переговоров всегда сводилась к одному и тому же. Если выигрыш - то пополам, если проигрыш – то возврат займа к установленному сроку. При нарушении договора – санкции.

                ***

Однако заподозрить в Вовке филантропа было бы большой ошибкой.
Вовка действовал исключительно из соображений личной выгоды.
Так если бы ему, а вернее его протеже, в которого он инвестировал свои сбережения, и в самом деле повезло, то пятьдесят процентов суммы выигрыша представлялись ему деньгами немалыми. Ну, а если не повезло, то, извините, сами напросились, поскольку редко кто из игроков имел возможность рассчитаться вовремя – по договору. Санкции или процент за просрочку – это, собственно, и была Вовкина прибыль.
Сам Вовка свою судьбу не испытывал.
С одной стороны, боялся потерять бизнес, а с другой, мыслил о себе самом трезво и свои возможности не переоценивал.
- Куда мне, - иногда пускался он в откровения, - я же больной. У меня голова слабая. Тормозит. Думаю долго. Да-а-а и медленно. Не-е-е. Прогорю в раз, - заключал он.
Те, кто хоть немного знал Вовку, понимали, что старается он для матери хворой и, на вид, забитой. Знали они и то, что отец его страшно пил, временами побирался и что Вовка ненавидел и стыдился его. Да и насчет своей головы, если Вовка и преувеличивал, то только самую малость, потому что усматривалась в выражении его лице некая наивность и даже детскость, которые свойственны личностям странным, инфантильным, незрелым, будто немного недоразвитым.
Бизнес, а именно так Вовка свою финансовую деятельность и называл, был бы убыточным или более того, потерпел бы полный крах, если бы ни сердобольные постояльцы игрового заведения, которые по доброте душевной скидывали ему избыточно накопившуюся в отвисших карманах мелочь, да доверчивый, легковерный молодняк, который он легко угадывал среди азартных игроков каким-то шестым звериным чувством.

                ***

Сын Веры Сергеевны в азартные игры, как она сама о том думала, не играл.
Тима - Тимоша был хорошим и правильно воспитанным мальчиком. Знал волшебные слова, такие как «спасибо», «пожалуйста» и другие тоже, умел отличить добро от зла, не мучал животных, не прогуливал уроков и вообще особых проблем ни ей, ни школе не доставлял.
Одно было плохо, и Вера Сергеевна признавала это, Тима был ленив. По крайней мере, таким словом она объясняла отсутствие у него стремления к росту, к развитию, к совершенству.
- А все почему? - задавалась Вера Сергеевна всякий раз одним и тем же вопросом: – Да все потому, - сетуя на жизнь и жалея саму себя, печалилась она, - что нет в доме мужчины. Нет. Не оказывается на ребенка мужского влияния.
Будто ни она сама сыну в этом влиянии и отказала.
Сам же Тоша-Тимоша тему отцовства уже давно от себя отпустил.
Знал, что мать все равно в очередной раз что-нибудь соврет либо про героя-летчика, либо про героя-полярника. Да мало ли еще про кого!  А он уже давно понял, что нет никаких героев, а что есть где-то обыкновенный реальный человек, который ничего о нем не знает.
Чужой, в общем-то, человек.
Но иногда в мозгу Тимы вдруг включалась и просверливала его насквозь одна назойливая мысль о том, а что, если этот человек богат?
Деньги – вот чего по-настоящему ему не хватало.
И он представлял себе следующую картину: вот стоит перед ним огромное офисное здание все из никеля и стекла, он открывает парадную дверь, заходит, поднимается в лифте на двадцатый этаж, выходит и видит перед собой массивную деревянную дверь в кабинет, на ней табличка - «приемная генерального директора», он открывает дверь, заходит и говорит:
- Здравствуйте, я Ваш сын – Тимофей.
На этом его фантазии всякий раз обрывались. И уже трезво он домысливал то, что могло бы произойти дальше. Вариант с положительным концом никак не проходил, потому что время детей «лейтенанта Шмидта», и Тима знал это из курса истории, давно закончилось.
Но случалось, что в мозгу Тимы включалась вдруг и другая, не менее экзотическая мысль о том, что его отец – буян, бомж или, что того хуже, алкаш. 
- И что тогда? – с ужасом спрашивал он себя.
Нет! Не о таком папаше он мечтал!
И никак картин на эту тему его воображение не воспроизводило.
Жалел он только об одном, что не было у него никакой возможности порасспросить обо все об этом свою мать. Всякий раз, уходя от ответа, она пряталась за массу надуманных причин, ссылаясь на свою занятость, загруженность на работе и отсутствие свободного времени.
- Как -нибудь потом об этом поговорим, - удерживая в своей ладони его подбородок и проникая взглядом в самое его нутро, отнекивалась она: - У нас еще будет время.
Но время шло, а откровенного разговора между ними так и не состоялось.

                ***

А Тиме нужны были деньги.
Свободные.
Кино. Кафе. Девчонок в клуб прогулять.
И канючить всякий раз, под отчет, деньги у матери ему претило.
«Может быть, пойти сыграть», - как-то в один из одиноких и скучных вечеров мелькнула в его голове внезапная мысль. Делать было нечего. Мать, как всегда, засиживалась на работе.
И вот.
Сначала эта мысль показалась ему нелепой и странной.
«Игра, да еще на деньги, это всегда плохо кончается», - одернул он себя.
Но мысль крутилась где-то там в его голове, завораживала и увлекала в глубину, в тайну все больше и больше.
Хотелось рискнуть.
«А вдруг повезет! - думал он уже о своей затее более снисходительно: – Выигрывают же другие? Не боятся! Рискуют!»
И он рискнул.
Сначала дела шли не так уж и плохо.
Кто-то даже из-за спины подзадоривал:
- Давай! Не тушуйся! Новичкам везет. Еще! Еще разик!
Но деньги кончились, а азарт остался.
И тут появился Вовка.
- Чо, пацан, - начал он как всегда, - не повезло.
А дальше все покатилось по накатанной колее.
Да, только Тима об этом не знал. Верил каждому Вовкиному слову. Со всем соглашался.
А Вовка все больше и больше давил на лирику.
- Деньги – они ведь так просто не даются, - умасливал он свою жертву: - Надо постараться. Ты – умный. У тебя получится. Выиграешь – вот мамка обрадуется, -раскручивал он своего нового знакомого.
Но про мамку – это он зря упомянул.
Тима отскочил от автомата как ужаленный.
Но руки у Вовки были сильными, ладони широкими, а пальцы короткими, но цепкими, как клешни. Впился он тогда своими ручищами в Тимкино нежное и холеное плечо с такой силой, что тому показалось, будто он вырвал его вместе с мясом.
- Стоять! – удерживая Тимку на месте, начал зачитывать он ему условия договора: – Даю тебе два дня. Через два дня либо весь долг отдашь, либо потом, но с процентами.
Вовка, ожидая ответ, просверливал его взглядом до самых печенок.
- Все понял? – ослабляя хватку, осведомился он на всякий случай.

                ***

Долг.
Проценты.
Вовка с его огромными ручищами.
Все это ворвалось в тихую и спокойную жизнь Тоши-Тимоши внезапно, из ниоткуда, по глупости, по недоразумению.
И было у него в запасе всего два дня.
«Два дня?!»
«Нет!»
«За два дня денег не собрать!»
«Не найти!»
«Никто не даст!»
Мысли Тимофея вращались по кругу.
«Рассказать обо всем матери? Нет, она не поймет».
«Не простит».
И Тима думал.
Думал два дня.
И вдруг его озарило.
Он вспомнил, что в шкафу на полке матерью припрятана шкатулка, в которой она хранит свои кое-какие драгоценности. Драгоценностей было немного – серьги, цепочка с кулоном и кольцо с голубым камнем. Он зажал золотые безделушки в кулак и опрометью кинулся из дома.
«Быстрей! Быстрей! Отдать долг Вовке и все забыть. Все забыть!» - подгонял он себя.
Вера Сергеевна хватилась своих украшений не сразу.
- Ничего не понимаю, - как заводная повторяла она одно и тоже: – Тима, ты случайно не помнишь, куда я могла все переложить?
- Нет, - еле ворочая языком, отозвался он: – Представления не имею.
- Как странно, - между тем отметила она, - шкатулка на месте, а украшений в ней нет.
Вера Сергеевна с подозрением посмотрела на сына, но тут же с отвращением отбросила дурную мысль прочь.
«Придет же в голову», - укорила она себя.
- Не понял, - ловя каждое слово матери, переспросил Тима.
- Ничего. Так что-то мелькнуло, - вдруг, вся обмякнув, опустилась она на диван.

                ***

Однако соседка, с которой на другой день поделилась Вера Сергеевна своими печалями, в догадках долго не путалась.
- И думать нечего, - заявила она, - спрашивай пропажу с Тимофея. Если бы вор забрался, то унес бы не одни только драгоценности.
- Да, у меня и брать-то больше нечего, - не уверенно возразила Вера.
- Много ты понимаешь! – уязвила ее соседка: – Ты оглядись, подумай. Замок не сломан, форточки на месте, а цацек нет. Значит, что?
- Что? – уставилась на нее Вера Сергеевна.
- А то, что вор знал, где лежат твои сокровища. Знал!  И не сомневайся, Тимка это!
- Нет. Нет. Не может быть. – отнекивалась Вера Сергеевна: – Нет! Тима – хороший мальчик. Он не мог. Не мог, - в растерянности повторяла она.
Однако к разговору с сыном на эту тему она больше не возвращалась. Она чувствовала, что пережить правду ей будет гораздо труднее, чем потерю.
Не признался в содеянном матери и сам Тимофей. Но выводы определенные сделал.
И главный из них заключался в том, что для того, чтобы подчинить себе человека, надо нащупать его слабости, убаюкать его, усыпить бдительность, заставить поверить в мечту и указать путь, даже если этот путь ложный.
Ведь только так Вовка и смог продать ему воздух. Не сам выигрыш, нет! А всего лишь его вероятность.
Вероятность, которая не случилась.
И теперь, обслуживая клиентов страховой компании, которым он продавал вероятность несчастного случая, а по-простому - втюхивал воздух, Тимофей всегда вспоминал Вовку, наука которого оставила в нем неизгладимый, длиной на всю оставшуюся жизнь след.