Благодатная почва

Глава 1

В небольшом городке одной из центральных областей, как и по всей стране, в последние десятилетия дружно стали восстанавливаться храмы и соборы. Стены, разрушенные в прежние времена сначала политическими режимами, а потом войной с фашистами, снова отстраивались, а народ, некогда грубо оторванный от лона церкви, с увлечением начал проявлять интерес к религиозным таинствам. Верить в Бога стало модно, а ходить в церковь тем паче.

В описываемом городке люди жили разные: от богатых и хорошо обеспеченных, до бедных и нищих. Богачей, которые в 90-х годах прошлого столетия успели немало натворить такого, за что сегодня вымаливали перед алтарем прощение, на службах можно было увидеть чаще, чем обычный, рабочий люд. Как-то так повелось, что именно они, богачи, и вносили существенную лепту в обустройство поместных церквей, если, конечно, зарождалась между ними и священнослужителями особая духовная близость.

Усилиями одного игумена и с неспокойной совести провинциального барина, как называли его земляки то ли в шутку, то ли всерьез, небольшая женская обитель получила некоторое финансовое благословение: за каменным забором была возведена часовня, обустроены кельи в новом здании под черепичной крышей. Отдельно для отца Лазаря рядом с часовней соорудили аккуратный домик. Имелось в пределах обители и все остальное, что полагается для полноценного проживания людей, чей биологический возраст уже не позволяет переносить тяготы неблагоустроенной жизни.

Было в городке больше четырех действующих, в разной степени отреставрированных, старинных храмов. Однако, проживавшие вблизи женской общины, предпочитали ходить на службы именно сюда – и идти недалеко, и лица все знакомые. Между соседями прозвали местечко это монастырем, не совсем понимая так ли это на самом деле.

Матрена Ивановна считала себя женщиной истинно православной, потому в монастырскую обитель, расположенную прямо за ее огородом, она ходила как на работу: в пятницу – исповедоваться, в субботу на утреннее или вечернее богослужение и, естественно, в день праздничный, воскресный, причащаться. Бывало, и посреди недели забегала, чтобы свечку поставить перед иконой Святителя Николая Чудотворца. Ведь чудес жизнь требовала постоянно. Ну-ка, проживи на пенсию в восемь тысяч рублей при нынешних ценах на коммуналку и хлебушек насущный. При этом в Бога Матрена Ивановна веровала без особого фанатизма, но, как сама о себе говорила, «во всю силу своего большого сердца».

Женщина, много времени проводившая в различных церковных мероприятиях, имела несчастье несколько раз наблюдать за тем, как игумен, периодически уступавший натискам «зеленого змия», в изрядном подпитии разгуливал по двору монастыря в одном исподнем. Сестры общины отца Лазаря любили и жалели, поэтому о чудачествах его не распространялись. На периоды «болезни» духовника, выписывали они к службам другого батюшку, который, выполнив свои обязанности, возвращался, откуда прибыл, без лишних расспросов и разговоров.

Матрена Ивановна отличалась от большинства постоянных прихожанок вышеупомянутого самобытного монастыря живым умом и предприимчивостью. Некоторая доля харизмы и умение смотреть собеседнику в глаза материнским взглядом, притягивали к ней людей неискушенных, не знавших, где положено стоять во время службы мужчинам, а где женщинам, кому первому следует идти к причастию, как правильно и в каком количестве нужно накладывать на себя крест во время молитвы.

Она охотно помогала новичкам советом. Многие горожане, переступавшие церковный порог лишь по серьезной нужде либо в большой праздник, к словам Матрены Ивановны прислушивались, считая ее человеком воцерковленным и понимающим что к чему. Со временем образовалась вокруг женщины некая аура причастности к святости, позволявшая ей вне очереди совершать покупки в частных магазинчиках, обеспечивавшая ей скидку у местных торговок и, по большому счету, уважение у земляков.

Чем чаще мелькала ее маленькая фигурка подле священника и живших в обители сестер, тем больше местных кумушек приходило к ней за христианским советом, принося к столу конфеты, печеньице или прянички, что было приятным дополнением к долгим душевным беседам. Такое положение вещей Матрену Ивановну устраивало, ведь все равно кроме земледельческих забот и ожидания почтальона, жизнь пенсионерке заполнить было нечем.

Как-то раз после воскресной службы, Алька Доброхотова, здоровая деревенская женщина тридцати восьми лет, обратилась к ней прямо в притворе.

– Матрона Иванна, можно к тябе в гости зайтить?

Пенсионерка, бросив на вопрошавшую укоризненный взгляд, осенила себя трижды крестным знамением, трижды поклонилась особому месту и медленно пошла за ворота. Оглянувшись на идущую за ней Алевтину, она, наконец, ответила, поправляя сползавший к затылку синий платок:

 – Почему же нельзя, можно, если по делу. Только сегодня ненадолго, – придав лицу своему выражение участливое, но строгое, она добавила: – Неможется мне, а надо дела по дому успеть поделать, вечернее правило почитать.

 – Я ненадолгось. Совет твой нужен,– запинаясь, оправдывалась Алька.

– Ну, пойдем, как раз чайку с тобой попьем. А хочешь взвар? Взвар у меня есть по монастырскому рецепту. Чего только в нем нет: и клюква, и крыжовник, и смородина, и шиповник. Кладезь витаминов.

– Я от чаю не откажусь, в горле пересохло, – согласилась нежданная гостья,– а взвару не хоттся. Воротит мене от запахов, аж тяжко.

Ворота у Матрены Ивановны были старые, деревянные, не знавшие краски уже лет тридцать. Домик был под стать воротам – покосившийся и сирый. Как в старину, окна украшали резные ставни, тоже давно не крашеные. Убранный дворик, самодельный коврик у входа, чистое крыльцо, на котором не было дырявых ведер и старых тряпок, свидетельствовали о женщине домашней и хозяйственной.

На скрип ржавых дверных петель прибежал рыжий кот. Громко мяукая, он терся о ноги хозяйки, просился в дом.

 – Ах ты, плут, проголодался? Ну, входи, входи, рыжая ты бестия,– Матрена Ивановна обернулась к гостье.– И ты, Алевтина, входи, не стесняйся.

Алька в дом вошла вслед за котом. Не мешкая у порога, она сразу разулась и прошла в кухню.

Матрена Ивановна жест этот оценила. Примета такая есть – если входит к тебе в дом человек без лишних препирательств и уговоров, значит, чистые у него помыслы. К тому же, будучи чистоплотной и одинокой, она терпеть не могла, когда к ней в комнаты заходили в уличной обуви. И разговор тогда не клеился. Все мысли только и были о грязи и микробах. А тут все чин чином: обувь Алевтина сняла, руки вымыла. Проявила, так сказать, уважение.

 – Признавайся, Аля, кто тебя ко мне послал? – Матрена Ивановна ставила чайник на плиту.– Ты присаживайся к столу поближе. Ну, так кто?

– Ох, Матрона Иванна, все-то ты знаешь.

– Ну, все ни все, а что ты не сама ко мне пришла, чувствую,– улыбнулась одними губами пенсионерка.– Что у тебя стряслось?

Пока Алевтина собиралась с мыслями, хозяйка дома пыталась понять, что же той было нужно. «Ну, денег у меня не водится, это все знают. Значит не в долг пришла Аля просить. Что же тогда? Да, в принципе, все равно. Раз не за деньгами, то какая разница».

– Матрона Иванна,– Алька помялась, смущенно хмыкнув курносым носом,– бяда у мене стряслася.

Кивнув, Матрена Ивановна молча заваривала чай в фарфоровом чайнике. Она имела редкую привычку слушать собеседника не перебивая. Манера эта себя оправдывала: люди раскрывались и выкладывали все как на духу, а высказавшись, всегда благодарили.

Алька минут десять собиралась с мыслями, пытаясь подобрать правильные слова для разговора. Уже и чай был разлит в чашки, и варенье вишневое выложено в розетки.
 
– Не знаю, Матрона Иванна, с чаго начать разговор-то.

Морщины на невысоком лбу женщины становились то глубже, то слегка разглаживались. Было видно, что подобрать слова ей сложно, что очень старательно она пыталась выстроить свои мысли в нечто складное, но сделать это ей никак не удавалось.

Матрена Ивановна, редко моргая, смотрела в мясистое, круглое и бесцветное лицо, на котором легко читались эмоции. Она смотрела и удивлялась тому, что есть еще на свете такие естественные правдивые физиономии. Пусть признаков глубокого ума и проницательности на этом лице не наблюдалось, и симпатичным его назвать было нельзя, но обладало оно какой-то необъяснимой притягательностью. От него нельзя было отвести взгляд, так оно было просто, понятно и откровенно.

– А ты говори как есть, Алевтина, что ходить вокруг да около? – хозяйка подвинула к гостье плетеную корзинку с выпечкой.– Пей чай и рассказывай.

Вздохнув, Алька поднесла было к губам чашку, но потом вернула ее на стол, отодвинула в сторону и быстро проговорила:

– Я, Матрона Иванна, к тябе за помощью. Мой от мене до соседки Галки бегаить, а у нас трое малых и еще вот, четвертый на подходе,– Алька кивнула на свой круглый живот.– Шестой месяц уже.

Матрена Ивановна удивленно вскинула длинные седые брови.

– А я тебе чем могу помочь? Если только словом поддержать, а чем еще, не знаю.

–Ты ведь человек особенный, Матрона Иванна. Боженька твои молитвы слышит. Помолися за мене, сил моих больше нету.

Алька тихо заплакала, шмыгая носом, без слез. Лицо ее при этом приняло такое печальное выражение, что доброе сердце Матрены Ивановны сжалось от сострадания.

– Помолюсь, конечно. На то мы и христиане, чтобы друг за друга молиться.

Гостья закрыла лицо ладонями и опустила голову к столу. Матрена Ивановна искренне сочувствовала беременной женщине. Она подошла к ней и обняла за плечи.

– Ты брось изводить себя. Не нервничай. Тебе нельзя. Ведь ребенка под сердцем носишь.

– Ага, – Алевтина обмякла, но уже не плакала, лишь иногда втягивала воздух носом. – Я вот тябе и карточку его принесла. Арсений он.

Матрена Ивановна фотографию в руки взяла в основном из чувства приличия и совсем немного из натурального женского любопытства.

«Мужик как мужик, –  думала она,  – кобелина небритая». Но вслух этого говорить не стала.

– Ну, буду тогда молиться за тебя и за Арсения,– она вернула снимок, и, чтобы сменить тему разговора, добавила: – А кого ты хотела бы, мальчика или девочку?

– Девку. У нас итак три пацана, девку хоттся. Устала я уже от одних мужиков-то – все время шум да драки в хате.

– Ну, вот и родишь девочку. А твой оболтус перестанет бегать к соседке, как только дочку увидит. Не плачь, все наладится.

Слова слетели с уст Матрены Ивановны сами собой. Она сказала то, что хотела услышать бедная беременная женщина и не придала этому разговору особого значения. «Поговорили, – думала она, – и ладно». Однако именно эта беседа и положила начало новой деятельности женщины.

Через три месяца родила Алька Доброхотова здоровую девочку. Муж ее, увидев крошечную дочку, испытал чувство особой нежности и поставил крест на похождениях по разведенным соседкам. Вообще, стал Арсений с рождения малышки «как шелковый». С того времени повадились к Матрене Ивановне ходить люди не только за советом, но и за помощью. Так, с легкой руки Алевтины, превратилась женщина в народную «бабку».

Глава 2

Шестидесятисемилетний отец Лазарь в своей прежней мирской жизни, в узком кругу коллег и родственников, был известен как Сергей Майков. Трудился он инженером-метрологом, имел жену и сына. Интересы его были самые обыкновенные, о духовности он не задумывался и церковными делами не интересовался. Так было до тех пор, пока жена не бросила его и ребенка, внезапно уехав из областного города невесть куда.

Поступок благоверной лишил мужчину способности думать и работать. Он впал в долгую апатию.

Оставив малолетнего сына на попечение родной тетки, Сергей уединился со своим горем. Это горе и привело его к порогу ближайшего храма, через год подтолкнуло стать трудником, через три вручило ему подрясник послушника, и, в один весенний день, благословило на монашескую стезю. С того дня прошло уже добрых двадцать девять лет.

В шестьдесят два года направлен был отец Лазарь духовником в маленькую женскую обитель, в которой числилось несколько сестер преклонного возраста. Местечко располагалось в городе, больше походившем на разросшуюся деревню. Община была ему под стать: небольшая часовня, несколько деревянных построек во дворе, засыпанном щебенкой от грязи, уличные удобства.

Отец Лазарь с таким назначением смирился. Тщательно, как перед Богом, совершал он службы, исповедовал сестер и приходящих мирян, непрестанно молился и ни на что не жаловался, являя окружающим пример честной христианской жизни и терпения.

Как-то раз оказался перед ним на исповеди местный барин из прежних «новых русских». И так случилось, что уже через год после этого знакомства облик обители совершенно изменился, а местные службы стали привлекать все больше людей. В самобытный приход к отцу Лазарю, по примеру барина, съезжались люди состоятельные и важные, предпочитающие везде и всюду придерживаться компании людей своего круга. Слабости у «сливок общества» были схожие. Они охотно признавали за собой алкоголизм, переедание, гордыню, блуд и, как водится, нечистоту на руку. Весь этот багаж, каждый, в момент раскаяния, взваливал на священника, получая взамен строгое обличение, посильную епитимью и облегченную совесть.

Жизнь общины обрела некоторую красочность. Теперь во время постов стены трапезной «видели» не только растительную пищу, но и красную икорочку, отварных мидий и креветок. Святые отцы церкви в своих посланиях об этих дарах моря упомянуть забыли, а потому, при отсутствии сомнений, пища такая вполне сходила за постную.
 
Отец Лазарь больше, чем когда-либо, общался с мирянами, из-за чего меньше проводил времени в чтении и молитвах. Стоит отметить, что долг свой он выполнял, как положено, пусть и без особого рвения. Снижение интереса к духовному возрастанию оправдывал священник преклонными летами и упорядоченностью быта, который он, естественно, за многолетнюю верность свою, заслужил и воспринимал как должное.

Если же нужна была помощь по хозяйству или кому-то из членов сообщества требовался транспорт для поездок, то решались такие сложности телефонным звонком вышеупомянутому барину, который тут же направлял к обители своих подчиненных либо любовницу. Факт многолетних внебрачных отношений подопечных если и смущал духовника, то не настолько, чтобы провинившиеся в сем грехе не допускались к причастию или иным священным таинствам.

Барин образ жизни своей менять не собирался, но вину свою чувствовал, а потому имел склонность впадать в длительные запои. Пьяные загулы его длились месяца по два, а то и больше. В периоды немощи имением и кошельком богача распоряжалась молодая подружка, которая настолько сблизилась с укладом общинной жизни, что навещала обитель порой и дважды на день.

Отец Лазарь на своего лучшего прихожанина повлиять положительно не мог, как ни старался. Сколько бы не велось бесед, барин пить продолжал, и останавливаться не думал.

Чувствуя в себе силу и уверенность, подкрепленную долгим монашеским путем и финансовыми успехами, батюшка определил, что виной всему бес пьянства. Дабы изгнать сего мучителя души человеческой,  игумен, не рискуя обращаться к епископу за благословением, решил все сделать самолично. Выбрав молитвы для отчитки, он вооружился необходимыми атрибутами и, вместе с возлюбленной бизнесмена, совершил над обуреваемым смертными страстями алкоголиком обряд экзорцизма.

С тех самых пор преследовали его во сне и наяву образы женских округлостей, в прозрачной мягкой ткани выступавшие сквозь дым раскуренного ладана. И мало бы одной беды, но еще и память постоянно воспроизводила то удовольствие, которое он испытал, вдохнув запах многодневного перегара. Сомнительный аромат этот манил и притягивал его к себе пуще восточных благовоний.

Борьба была недолгой: совсем скоро стал отец Лазарь прикладываться к бутылке. Сначала скрывал он это падение, прячась в доме своего младшего друга, распивая на мягких кожаных диванах элитный портвейн и виски, закусывая сии благородные напитки бутербродами-канапе. Но потом, определив не чураться обретенного пристрастия, запирался он в отведенном ему жилище на несколько дней, предаваясь попеременно отчаянию и покаянным молитвам.

Глава 3

Что касается Матрены Ивановны, будни которой превратились в постоянное ожидание посетителей, то в силу деловитости и смелости своего характера, к новому для себя занятию она подошла с большим энтузиазмом.

В доме ее помимо кухни и прихожей имелась маленькая спальная и зала в двенадцать квадратных метров. Дабы не давать повода для злословия, пенсионерка обустроила это свободное пространство с сильным акцентом на религиозность: всю восточную стену занимал иконостас. В серванте, где раньше размещался фарфоровый сервис, теперь разложены были церковные книги, свечи, ладанки и лампадки. Каждая деталь обстановки свидетельствовала о том, что хозяйка дома человеком была верующим и, помогая людям, имела только благие намерения.

Первое время терзали женщину некоторые опасения по поводу правильности такого увлечения – давало знать о себе христианское воспитание. Но одно происшествие, случившееся, как назло, именно в этот период, заглушило внутренний голос и стало весомым аргументом в пользу нетрадиционного врачевания.

Как-то вечером, проводив очередных гостей, Матрена Ивановна кинулась искать кота своего Ваську, который имел привычку ночевать дома даже в марте, что и говорить о сентябре месяце.

– Кис, кис, кис, – хозяйка, в сердце которой питомец занимал место члена семьи, не на шутку переживала. – Кис, кис, кис! Васька! Васька!

Так, громко зазывая кота, Матрена Ивановна обходила свои владения. В определенный момент оказалась она у заборчика, разделявшего ее земельный участок от земли, на которой располагалась женская обитель. Ограждение в этом месте было ниже, чем со стороны улицы и для человека среднего роста не составило бы труда заглянуть на соседский участок. Однако Матрена Ивановна роста была невысокого, поэтому попытку посмотреть за забор даже не предприняла. Вместо этого она закричала что было силы:

– Васька! Кис, кис, кис!

– Что ж ты кричишь так, –  раздался строгий голос с другой стороны каменной кладки.

– Ой, простите, батюшка. Благословите, –  узнала своего исповедника женщина. – Кота моего там не видали? Не случилось ли с ним чего?

– Бегал тут рыжий кот, откормленный. Твой, наверное?

– Да, это он, мой Васька.

– Ты не волнуйся, вернется к тебе, раз хорошо кормишь. Кот – животное умное.

– Ой, дай-то Бог, – вздохнула Матрена Ивановна, счастливая, что кота ее видели, но все же не желавшая возвращаться в дом с пустыми руками.

– Кис, кис, кис, – продолжила она, но  уже не так громко, как раньше.

В эту самую минуту случилось коту Ваське подойти к отцу Лазарю.

– А вот и он, легок на помине твой Васька.

– Васька, где же тебя носит? – Матрена Ивановна вплотную подошла к забору, задрала вверх голову и снова позвала: – Кис, кис!

Кот, накормленный трудницей  Афанасией рыбными головами, на зов хозяйки слабо мяукнул, но бежать к ней не торопился.

– Кис, кис, кис, – перешла женщина на шепот, который скрежетом отдавался в висках священника, страдавшего от жуткой головной боли.

– Ты иди, Матрона, в дом. Вернется твой кот.

– Кис, кис, кис.

Отец Лазарь, желавший побыстрее остаться наедине с собой, не хотел уходить со двора в комнаты. Тут, в вечерней прохладе было ему легче: чувство тошноты отступало, в мыслях появлялся просвет. Он понимал, что упрямая женщина не сдвинется с места пока не получит своего питомца обратно. Поэтому, мучимый похмельем, решил вернуть владелице кота, правильно полагая, что только так от надоедливой соседки можно будет избавиться.

Подняв Ваську на руки, он подошел к забору. Будучи мужчиной высокого роста, батюшка без труда заглянул в соседний огород, чтобы определить, где именно стояла Матрена Ивановна. Животное недовольно вертелось в его руках.

– Вот держи, – дохнул он спертым перегаром, протягивая Ваську хозяйке.

– Фу, – взволнованная женщина не успела прикусить язык, чего с ней раньше почти никогда не случалось. Машинально поморщившись от неприятного запаха, она тут же сообразила, что откровенность ее оказалась неуместной.

Отец Лазарь, вместо того, чтобы уйти, неожиданно для самого себя, спросил.

– Что, пьяный священник не нравится тебе, Матрона? Или я не человек?

– Простите  меня, батюшка. Это я не со зла. Кто я, чтобы осуждать?

Матрена Ивановна встала на носочки и ухватилась за Васькины задние лапы, а передние лапы и большая часть его набитого пуза, все еще были в руках батюшки.

– Давайте его сюда, – тянула кота к себе хозяйка.

Но отец Лазарь Ваську не отпускал. Тот, нервно помахивая хвостом, был слишком сытым, чтобы громко возмущаться и лишь нехотя ворочался, тщетно пытаясь высвободиться из четырех ладоней. Священник слегка перегнулся через забор. Борода его оказалась совсем близко к лицу Матрены Ивановны. Глядя растерявшейся женщине прямо в глаза он спросил, сильно растягивая слова:

– А у тебя есть женщина на примете, Матрона, но такая, чтобы язык за зубами могла держать?

Матрена Ивановна ушам своим не поверила. Брови ее поднялись на самый лоб, а рот непроизвольно открылся.

– Рот закрыть не забудь, – кинул ей батюшка, отпустив, наконец, вконец исстрадавшегося Ваську.

В ту ночь пенсионерка долго мучилась от обуревавших ее противоречивых мыслей. Самым обидным было то, что поделиться переживаниями нельзя было ни с кем:  ей никто не поверит, а репутацию она себе загубит.

Под утро Матрена Ивановна все же заснула, полностью убежденная в том, что путь, на который судьба ее толкнула так нечаянно, является самым верным и правильным.
 
Случай этот на нее повлиял сильно. На церковные службы с того дня она ездила автобусом до Николаевского Собора, аж за четыре километра от дома. А так как автобусы ходили по городку лишь дважды в день, богослужения женщина посещала все реже и реже.

Глава 4

За окном темнело. Чья-то заботливая рука повернула настольную лампу так, чтобы яркий свет ее освещал стену, а не слепил в глаза. Перед иконостасом горело несколько подвесных лампадок. В комнате стоял сладкий аромат с примесью лимонной свежести, который перебивал запах спиртного.

– Хорошо тут у тебя. Хи-хи-хи.

– Ты кто такой? – пожилой мужчина, щурясь от боли в висках, пытался приподняться на своей кровати.

Вид у него был неопрятный и нездоровый: желтая спутанная борода стояла колтуном, мешки под глазами свисали до середины щек. Голубые зрачки будто плавали в красно-желтых водах, настолько белки глаз были воспалены.

– Кто тебя сюда пустил? – отец Лазарь старался говорить медленно, но лучше ему от этого не становилось.

– Свой я, свой, – гость быстро соскочил со стула и присел на край кровати. – Тутошний я.

– Что значит «тутошний»?

Священник думать в болезненном состоянии не мог, поэтому решил расспросить своего гостя обо всем позже.

 – Подай мне кружку воды.

– Подам, хи-хи-хи, отчего же не подать воды хорошему человеку?

– Ты говори меньше. После побеседуем.

Прямо перед собой увидел отец Лазарь маленькую приплюснутую физиономию с оттопыренными ушами, круглым подбородком и низким лбом. Глаза гостя были большими и желтыми. Что-то неуловимое, но отталкивающее было и в глазах этих, и во всем облике незнакомца. Будучи не в силах думать и анализировать, батюшка молча взял кружку воды, перекрестился и выпил.

Вода застревала в горле. Отравленный алкоголем организм хотел не ее. Мужчина тоскливо посмотрел на опрокинутый стакан, валявшийся на полу рядом с обувью.  Тут же лежал и чехол от сотового телефона, чем-то сильно заляпанный. Самого телефона поблизости не было видно.

– Лицо у тебя знакомое, но не могу сейчас вспомнить, где я тебя видел, – сказал священник и тихо добавил: – Есть у тебя что? Наливай.

–  Было бы, налил бы, – паренек смешно втянул шею в плечи, отчего его подвижная физиономия покрылась складками. – Хи-хи-хи. Нету тут ничего. Совсем ничего нету.

Отцу Лазарю было плохо. Каждая клеточка тела болела на свой лад. Рези в глазах становились все мучительнее, живот схватывало так, будто кто-то пытался вспороть его изнутри. В гортани бушевало пламя, от которого закладывало уши.

– Мне бы глоточек, огонь затушить.

–Ты, мил друг, Сярежа, привыкай, привыкай, – паренек протянул худенькие ручонки свои к левому плечу священника и помог ему лечь обратно в кровать, – то ли еще будет.

– Как ты меня назвал? Откуда ты знаешь, что я Сережа?

– Да кто ж тебя не знает? Говорю же тебе, тутошний я, свой.

– Звать тебя как?

– По-разному меня называют. А отзываюсь я на Юрьчика.

– Георгий значит.

–Нет. Ты, мил друг, слушай внимательно. Юрь-чик! – он подоткнул под священника одеяло из тонкой шерсти. –  Анчутка я, Юрь-чик то бишь.

– Тише, тише. Непонятный ты какой-то, мутный.

– Хи-хи-хи.  Спи, Сярежа, не думай ни о чем. Спи.

– Ты сходи в трапезную. Попроси там чего, полечиться. Они знают.

– Не могу я туда идти, мил друг, Сярежа.

– Почему?

– Воздух там плохой. На улице хорошо, у тебя тут хорошо. А туда пока никак нельзя мне, – парнишка опять втянул в плечи шею и прищурился.– Хи-хи-хи! У тебя дух тут хороший.

– Что ты несешь?

– Микроклимат, говорю, у тебя тут благоприятный.

Отец Лазарь понял, что лечиться ему будет нечем и повернулся набок, к стенке.

– Ты глянь, телефон мой не лежит где-нибудь на видном месте?

Ответа не последовало. Гость притих, а поворачиваться и смотреть, куда он делся, батюшка уже не мог: навалилась на него сильная слабость.

– А, шут с тобой.

Какая-то мысль не давала ему покоя, но он никак не мог ухватиться за нее. Страдающее от интоксикации тело мучилось приступами боли. Желудок выворачивало наизнанку. Все это мешало сосредоточиться и не давало сразу же погрузиться в сон. Утомленный и опустошенный, через некоторое время он все-таки впал в забытье.

Глава 5

О том, что в женской обители можно прийти к отцу Лазарю не только за молитвой на отгнание от лукавых духов, но и за самим ритуалом изгнания бесов, вскоре узнали в узком кругу «своих людей». То ли молодая особа проговорилась, похваставшись тем, как доверено ей было кадило во время обряда, то ли сам барин с пьяных глаз проболтался. Никто точно не знал, откуда у слуха «выросли ноги», да только повадились все, не справлявшиеся самостоятельно со своими страстями, к священнику  за отчиткой.

Отец Лазарь славы такой не хотел, потому отправлял искателей легких путей восвояси с длинным списком советов. Он, как и положено, рекомендовал приходящим за помощью воспитывать в себе чувство меры, тренировать собственный дух за чтением Евангелия, соблюдением постов и молитв.

Совсем скоро, не сумев воздержаться от соблазнов в очередной раз, страждущие возвращались обратно и всякими уговорами и просьбами добивались-таки проведения нужного им обряда.

Сказать по совести, процедура эта с каждым разом все больше и больше походила на телевизионное шоу: то залает кто-то посреди молитвы, то вдруг начнет ругаться хульными словами, помахивая кулаками возле длинной желтой бороды.

– Ух, силен ты, силен! – завывали респектабельные мужчины и женщины, не подозревавшие присутствия в себе такого хулиганства и непочтения. – Сильный какой батюшка!

В глазах их при этом играли желтые искорки, а лица принимали нелепые выражения, им совершенно не свойственные.

– Хи, хи, хи. Ой, не буду больше! Не буду! – визжали некоторые из них не своим голосом, дергая конечностями и смешно втягивая шеи в плечи.

Сестры, благоговейно читавшие во время отчиток Священное Писание, видели чудеса сии своими глазами и умиленно плакали: надо же, как милостив к ним Господь, что послал такого батюшку в их маленькую, смиренную обитель.

Для всех участников действа сверхъестественные проявления казались доказательством силы молитвы и высокой духовности священника. А раз чудеса такие творятся, значит, находятся они на пороге чего-то нового: то ли ангелы скоро придут с небес, то ли такое явление произойдет, о котором приличному христианину даже про себя подумать страшно, тем более, вслух молвить.

После таких церемоний священник запирался в домике, отключал сотовый телефон и отправлялся в очередное «плавание». Знал он, что молитвы им совершенные, пользы никакой не принесут ни одержимым, если таковые имелись среди искателей легких побед на духовных поприщах, ни сестрам, ни, тем более, ему.

– Хи, хи, хи! Хорошо у нас с тобой дружба складывается, да, Сярежа? – Юрьчик страшно кривлялся и возбужденно  размахивал корявыми ручонками.

– Шел бы ты отсюда, – батюшка выпил залпом стакан водки и зажмурился. – Чего ты ко мне привязался?

– А куда мне идти? Говорил же тебе, тутошний я.

– Не было ведь тебя раньше.

– Был, был я тут. Тут ведь прежде болото стояло большущее пребольшущее. Народу и лошадей гибло – видимо-невидимо. А потом все это осушили, перекопали… – желтые глаза вылезли из орбит, мокрые губы задрожали от волнения.

– Мне тебя слушать некогда, – прервал тираду отец Лазарь. – Оставь меня одного.

– Как скажешь, Сярежа. Отдыхай, отдыхай, – Юрьчик заботливо пододвинул к пожилому мужчине бутыль с водкой.  – То ли еще будет.

Глава  6

Простые люди со своими бедами приходили к Матрене Ивановне: какую бабу мужик бил, у какой девка в тридцать лет замуж никак не могла выйти, кому исцелиться, кому от пьянства отвернуться, кому мужа в дом вернуть от разлучницы.

Дабы не переступить черту и не превратиться в глазах окружающих в колдунью, пенсионерка, выслушав посетителей, отправляла их сначала в храм.

– Купишь в церковной лавке шесть свечей. Три из них поставишь к Иконе Господа Иисуса Христа, трижды перекрестишься. Остальные три зажжешь в доме. Обойдешь с ними все углы и в каждом трижды прочтешь молитву «Отче наш», – увещевала она каждую гостью. – А как все это сделаешь, придешь ко мне, и тогда только будем с тобой работать дальше.

Процедуры такие людей успокаивали. Хоть и запрещает церковное учение обращаться к «бабкам», да разве ж можно причислить к ним Матрену Ивановну? Ведь у нее что ни слово, то молитва. Каждый поступок пенсионерки – добро и забота об окружающих. И денег за помощь свою не просит: сколько дашь, столько и возьмет. Даже не пересчитает: хоть рубль принеси, хоть тысячу.

Попрощавшись с гостями, женщина садилась пить чай. Кот Васька ложился к ее ногам. Иногда и сосед заходил «на огонек», если не сильно поздно было.

«Больно уж он тщедушный какой-то,– думала Матрена Ивановна, совсем не удивляясь тому, что раньше она этого паренька нигде не встречала,– жалкий совсем».

– Ты, Ивановна, молодец. Людям помогаешь,– вытаращивал гость свои желтые глазенки на некрасивом лице.

Женщине становилось его еще жальче. Сердце ее, такое участливое, содрогалось при виде отталкивающей приплюснутой физиономии.

«Ну не повезло ему таким уродцем уродиться,– вздыхала Матрена Ивановна про себя, – но разве ж внешность выбирают?»

– Сколько ж ты, голубчик, бед в своей жизни перенес? – говорила она вслух.

– Ой, много, Ивановна, много,– печально отвечал собеседник.

– Ну, вот скажи мне, Юрчик, родители у тебя, небось, выпить любили?

– Не знаю я родителев своих. Нету их у меня.

– Эх, бедняга. Да ты не печалься. Мир не без добрых людей, – говорила пенсионерка, не отрывая взгляда от бездонных зрачков собеседника.

Кот Васька сначала от нового друга хозяйки убегал. А потом как-то смирился с его присутствием и даже лез к нему на колени.

«Сиротка», как его прозвала про себя женщина, появлялся, когда ему вздумается, но, не позже разрешенного ею времени. Он приходил ненадолго, что-то непонятное говорил, а потом уходил, нелепо втягивая голову в туловище.

Глава 7

Отец Лазарь как-то раз проснулся в доме своего любимого прихожанина и обнаружил у себя в кармане стодолларовую купюру. Немного поразмыслив, он решил, что младший друг подсунул эти деньги ему в знак почтения.Только радость от такого подарка длилась недолго – с криком и руганью был уволен старый сторож. Беднягу лишили зарплаты, обвинив в краже пресловутой валюты.

– Я их специально тут положил! А ты думал, я пьян и не вспомню? Воровать! У меня! – брызгал слюной владелец крупного питейного бизнеса. Потрясая в воздухе руками, он отказывался выслушать объяснения старика.– Вон!

Священник, сославшись на дела, вскоре уехал к себе, но не смог долго находиться в комнате. Тягостно было на душе: пусто, гадко.

Приказав подать себе машину, он собрался в путь – в лавру, где когда-то провел несколько лучших лет своей монашеской жизни.

«Мне бы с отцом Георгием поговорить, он точно знает, что делать». Мысль эта успокаивала его, наполняла надеждой...

Инок, коловший дрова, не отрываясь от работы, отвечал вновь прибывшему:

– Не разговаривает отец Георгий до самого вечера. Послушание у него.

Отец Лазарь сидел на грубо сколоченной скамье долго, уже начинало смеркаться. Он решил дождаться отца Георгия в одиночестве, ведь дело у него было безотлагательное и общаться ни с кем не хотелось.

Зазвенел призыв к вечерней службе. Дверь кельи отворилась и отец Георгий показался на пороге. Отец Лазарь пошел за ним, окликая его.

– Что тебе? – старец, не оборачиваясь, замедлил шаг.

– Мне бы поговорить с тобой.

– Что тебе?

– Беда у меня.

Отец Георгий остановился.

– Пью я.

На приезжего посмотрели теплые глаза.

– А ты не пей и беды не будет.

Отец Георгий поспешил на службу.