Нечистая сила. Гл. 15. Скрытая угроза

   Горкин остановился и перевел дыхание. Оба его слушателя молчали. Наконец удав прохрипел:

- Все-таки перебор у вас с дерьмом получается. Как хотите, так и думайте, но перебор.
 
- Но я ведь ничего, из приведенного здесь сам по себе не придумал. Меня в этом кто-то из моих критиков упрекал даже, говоря, что ничего нового в моих писаниях не увидел. А я ведь просто последовательно пересказываю в рифму то, что читаю и слышу вокруг себя все последние годы. Четверть века у нас свобода слова! Её из истории никуда уже не выкинешь, ничем не заменишь, не вычеркнешь и не замажешь! Даже если кому-то очень захочется.  Даже если кто-то с этими трактовками не согласен! Даже если кому-то непривычно и больно такое слышать. Ведь это не я, Радомир Горкин, изрёк, это вам народ уже много лет говорит. А я лишь повторяю все это за ним, слегка модерируя и подчеркивая отдельные места. И основной целью своей я вижу продемонстрировать знания по этому вопросу, накопленные у среднего советского человека, родившегося ближе к середине ХХ века. Я вот, например, в 1944-м. На 27-м году Советской Власти.

- Вы знаете, Радомир, помимо ваших, честно скажу – своеобразных,   представлений об объективности норм исторических описаний, есть ведь ещё и этические нормы. Не говоря уже о том, что только совсем уже ленивый не пнул ещё всем, чем мог, персонажей этого исторического периода. Мне даже за них обидно становится, они ведь и ответить-то на всю эту облыжную говорильню не могут. – Воловаид поднял вопросительно руки. – Разве не так?

- Я не понимаю, почему вам за них обидно. Мне нисколько не обидно! Мне неловко вам на всё это зловоние указывать, поскольку сами-то эти товарищи в своё время изгадили все, что могли на историческом полотне. И не только России, но и всего мира. Это ими введена такая политическая практика. А стоит теперь хотя бы слегка задеть негативными оценками их дела и деяния, как крик тут же поднимается аж до небес, как будто кто-то в невинности пречистой девы усомнился! Побойтесь Бога, Воловаид! – возмутился Горкин.

- А что нам его бояться. Мы ему ещё ничего плохого не сделали. – Воловаид пожал плечами. – Я прав, Нехаш?

- На все сто! А насчет плохого я добавлю, что не только не сделали, но даже ещё и не подготовились к этому. Плохое, его ведь не так-то и просто сделать. Сначала нужно решить, что делать, потом, как делать, затем – где делать, и лишь тогда уже только – кому делать. С ума сойти, сколько работы. – Змей озабоченно закатив глаза, как бы перебрал в уме все свои предстоящие действия и сделал вид, что безумно ими озабочен.

- Это вы про подготовку Лениным октябрьского переворота излагать изволите, Нехаш?

- Да, нет… Это я так, о жизни вообще, и о нашей с вами – в частности.

- А чем же она, наша жизнь, не хороша, по-вашему.

- Да всем понемногу. Но особенно тем, что коротка. – Нехаш при этих словах смотрел прямо перед собой и сверху вниз горестно покачивал головой.

- Что-то не пойму я ваши жалобы. Вы же тут с Воловаидом в такие дали дальние прошлого заглядывали, про такие давности ни с того, ни с сего вдруг заговаривали, и, на тебе, заявления пошли – жизнь у вас, видите ли, короткая.

- Это не у нас. Это у вас жизнь короткая. – убежденно произнёс удав. А затем, покосившись на Воловаида, добавил. - Так нам сегодня кажется.

-  У нас, говорите, короткая? – Радомир поочередно и внимательно осмотрел своих визави, и, опустив глаза, задумался. А через полминуты, придя к какому-то решению, оживился и резко продолжил. - Так если о нашей жизни речь пошла, то тогда позвольте напомнить, что мы куда-то в сторону ушли от самого первого моего вопроса – в чем была суть утряшнего вашего мне делового предложения? Забыли, что ли? А, ну-ка-те! Выкладывайте! И ни шагу вперед, пока не расколетесь. Жизнь моя, по их мнению, коротка, видите ли! Вот сейчас мы и узнаем, почему… – Радомир постучал правым кулаком о левую ладонь.

- Легна! А что это он нам угрожает? – возмутился питон.

- Не знаю, но помню, что сам ты громко возмущался, когда о тебе в третьем лице высказывались. Поэтому умолкни на то время, покуда я объяснюсь с нашим уважаемым собеседником. Задача наша, господин Горкин, состоит из трех частей. Первое – обсудить, если вы не станете возражать, это ваше, вызвавшее столь уж неравновесные реакции творение. Второе – согласовать с вами вопросы дальнейшего его совершенствования. Если, понятно, мы придем к выводу о его реальной ценности и необходимости. И третье, самое последнее «если» – опять же, если потребуется, принять необходимые меры к обеспечению его издания после вашей смерти. На день делов, я считаю. Так что Вы можете продолжать. Мы слушаем.

- Это как прикажете понимать? В Кремлевскую стену, но сегодня?

- А как хотите, так и понимайте! - искоса взглянув на Горкина, изрёк питон.
   
   Радомир задумался. Это был уже не первый наскок на его поэму, риторика претензий, в целом, повторялась. А главное, отрицательные мнения, как правило, вполне уравновешивались положительными. И по этой причине речи о принятии каких-либо конкретных мер в его отношении не велось. Максимум того, что могло бы случиться, это было снятие модератором с просмотра материалов на интернет-сайте, если бы он решился туда его выложить. А эти два друга готовятся к чему-то явно более агрессивному. И непонятно, по-чьему указанию они действуют. Что за сила стоит за ними? Кому же он перебежал дорогу? И надо ли на это как-то реагировать? Видимо – нет! Мы ещё только на четвертом-пятом этапе. Вступать в бой ещё рано, успеется. Странные намёки Нехаша о бренности и кратковременности бытия земного можно считать пустопорожней болтовней, а вот вопросы, так сказать посмертного издания вообще полный бред, и его, Радомира, вовсе не должны касаться. Чушь какая-то во всем этом просматривается. Поэтому продолжим. Но почувствовав по обострившемуся вниманию обоих своих собеседников, что мысли его для них уже не секрет, Горкин предпочел оставить размышления и перейти к чтению.

- Господа! Я, если вы не возражаете, намерен двигаться дальше.

- А с чего это мы должны возражать. Мы тут самые главные интересанты послушать. – Просипел Нехаш и всем своим видом изобразил, что готов к углублённому восприятию.