Два места

- Там, возле гаража его и найдёте, - сказала  Валентина Ефимовна –  повелительница всего на студии телевидения, что стояло, лежало, двигалось и снимало. – Виктор Борисыч его зовут. Он такой… немолодой уже. – И вручила мне путёвку
 Так и есть: на свежевыпавшем снежке стоял автобус, одним своим видом взывавший о пощаде. (Казалось, он и без водителя готов двинутся в последний путь – к месту сбора металлолома). А подле автобуса притулился столь же поживший «козлик» - Газ-69 . И в автобусе, и в «козлике» водителей не было видно.
- А кто тут Виктор Борисович? – громко спросил я.
- Это я. – послышался голос из-под «козлика». Задёргались ноги, торчавшие из-под машины, и оттуда выполз с гаечным ключом  в руке немолодой человек в пальто, пошитом из дорогущего тёмно-синего сукна с роскошным  каракулевым воротником и в дорогой же пыжиковой шапке.  Обычно, в таких прежде  щеголяли ответственные работники партсовапарата, одним своим видом подчёркивая, что Шапка – по Сеньке, а они – это вам не все остальные.
   Виктор Борисыч уселся на водительское место, машина завелась с одного тычка  и мы поехали. Обычное дело в дороге – разговоры. Но разговор не вязался. Он, правда, спросил, как меня зовут и откуда  взялся. Работник-то я был новый. Я ответил, ожидая ответной информации. Но он молчал. Замолчал и я. Так и молчали туда и обратно все 140 километров, если верить спидометру. Только при въезде в город на обратном пути я не утерпел:
- Что же вы под машину в таком хорошем пальто?
-  Исправные тормоза, - лёгонько усмехнулся он в ответ, - дороже пальто. Проверил  на дорожку.
Многажды потом приходилось  выезжать на съёмки с Борисычем – так его все студийные звали запанибрата. И всякий раз я пытался разговорить человека, который, чем дальше, тем менее, казался мне  обычным водилой, среди которых попадались неумолчные говоруны, балаболы-анекдотчики да матерщинники. Я  не в осуждение; иначе  за рулём сидеть тягостно. И скучно, и в сон клонит, и любопытство одолевает – куда едем, что снимать будем. И ещё одна чудинка отличала его от прочих. Никогда и нигде он не обедал с нами. Особенно в сельских столовых. С  одной стороны понятно –  сельский общепит, что минное поле. Но с другой - горячего похлебать – милое дело.
- Виктор Борисыч, а что так?
-  У меня с собой картошка по-гуцульски. Да и не надо мне много.
- По-гуцульски?
- Ну да. Варится в крутосолёной воде. Долго лежит. Не портится.
- Вы гуцул?
- Я там служил. После войны. Леса от бандер  обрабатывали.
- Солдат?
-  У нас одни офицеры. – И замолчал. Долго молчал, километров сорок. А потом добавил: – СМЕРШ. Слышал такое слово?
И опять молчок. Думаю,  изучал меня – стоит ли откровенничать. Всё же, журналисты – особая категория человекообразных. Заполошные. Говорить начинают, порой, прежде, чем до конца додумают. Провозгласят и, как петух середь двора, выставятся гордо – и не подходи, того и гляди, заклюют. А Борисыч…  Служба в тех самых органах, которые  вечно внутри, а не напоказ, разговорчивости не способствует. Месяца через два, однако, разговор наш продолжился, когда мы вновь оказались наедине:
- А когда  генерала Абакумова - начальника вашего Сталин арестовать приказал?
Борисыч посмотрел на меня, как с двух стволов выстрелил. И я в один момент понял, как он там, в Карпатах, укрывшись за смерекой*, выцеливал  бандита. Наповал,  с одного выстрела.
- А меня сюда, с понижением. В сельский район, начальником отделения.
- Тут тоже враги?
- Бумаги перебирал. Да отправлял кое-кого, куда приказывали.
- Куда же? На Колыму?
- Далась вам эта Колыма… Ближе. Тогда Волго-Дон строили. Нужна была Рабсила. Приходит шифровка: «Отгрузить два места».  Смотрю картотеку – бывшие кулаки все старые. Ага! А вот этих можно – бывшие  военнопленные. Они, конечно, фильтрацию прошли, даже в армии отслужили. Но плен есть плен. Еду, забираю… Ну, и так далее…
Борисыч вёл машину, крепко вцепившись в руль, и пристальнее, чем было нужно, вперял взор в дорогу. Кстати, когда он отпускал руль, руки у него мелко и неостановимо дрожали.
- Виктор Борисович! У вас и пенсия должна быть приличная, офицерская. Зачем шоферить, себя мучить?
- А  когда за рулём – я не выпиваю… -  И снова замолчал километров на шестьдесят.
Когда на Студии решили к очередному юбилею создать галерею фотопортретов наших, тогда ещё живых фронтовиков,  попросили их надеть награды для фотографирования. Самый большой «иконостас» оказался у Борисыча. Награды все сплошь боевые. Были ли среди них знаки отличия за «два места» - не знаю. Вскоре после фотографирования спрашивать было уже не у кого.
Боже милосердный! Пошли  ему там, где Ты управляешь, дорог не разбитых. И чтобы можно было водочкой душу умягчить. Хотя бы, изредка…

* Смерека – карпатская ель