Записки алкоголика. часть 1. Запись седьмая

Запись седьмая

Да, да, всё верно – седьмая.

Ведь казалось, что всё уже осознал, пережил, даже свыкся, принял неизбежное,  успокоился слегка, а потом раз, и малейший пустяк напрочь выбил из, вроде бы, вновь устоявшейся колеи.

С юности я относился с пренебрежением к собственной жизни. Мне нечего было терять, а потому жизнь для меня не представляла особой ценности. Она просто была мне безразлична.

Да, случались моменты, когда очень хотелось жить.

Нет, вот так: очень-очень хотелось. Так было три раза: когда я, наконец, смог уйти из дома, когда встретил Ленку, и когда родилась Танюшка. В это время я был на седьмом небе от счастья, и мне хотелось жить вечно. Так счастливо жить. Всё остальное время мне было всё равно, жив я или умер. Или почти всё равно.
И вот теперь, когда диагноз озвучен, похороны назначены, так в четвёртый раз нестерпимо припёрло жить дальше, что дыхание перехватило. Вот и доверил я своё, как оказалось, сокровенное желание жить бумаге.
 
Нет, мне не стыдно тех моих мыслей, мне не стыдно моих желаний, просто я так распахнул свою душу, что и сам-то впервые увидел себя так глубоко и испугался собственной наготы. Всё-таки бумага тайны хранить не умеет. Так что, прошу понять.
 
Одно хорошо – сегодня меня отыскал отец Олег. Откуда он, точнее я, взялся в его жизни, расскажу в своё время, если успею. Три дня он обзванивал все знакомые по прошлым поискам малины и притоны, пока не догадался звонить в больницы и морги (это он слегка забежал вперёд). Потом пришёл ко мне в палату, и мы долго говорили. Не знаю почему, но я не сказал ему о диагнозе. Но всё равно, от разговоров с ним мне, как всегда, стало легко и спокойно. Его сегодняшнее появление в самый тяжёлый момент моей жизни вообще стало чудом. Обыкновенным чудом, которые мы, обычно, не замечаем в серых буднях бытия. О, на какой лад он меня настроил. Ну, да перейдём к делу.

Вы же понимаете, что я описываю не все родительские запои? Я пишу лишь о тех, что оставили рубец на моей душе, прошлись острым стеклом распитых и разбитых бутылок по живому. Обо всём не напишешь.

Следующей вехой в моей жизни стал апрельский папкин запой в тот год, когда мне исполнилось десять лет. В тот день он узнал о мамкиных похождениях.

Когда я пришёл из школы, он уже молча пил водку на кухне. Не было никакого  разгона, никакого пива, сразу - водка. Это меня насторожило. Как и пара уже пустых бутылок под столом. Ещё пара ожидала своей очереди на подоконнике.
- А, это ты, - разочарованно протянул папка, снова опускаясь на табуретку, – явился.

Затем налил себе половину стакана и молча выпил, как воду. Я шмыгнул в комнату и затаился, временами осторожно заглядывая на кухню. Очень хотелось есть, но я предпочёл не рисковать, дождавшись, когда он уйдёт спать, или придёт с работы мамка. Папка же не спеша пил водку и не пьянел. Только лицо его становилось всё краснее, пока, наконец, не стало малиновым. Даже белки глаз налились краснотой.

Мамка пришла, как обычно, около шести. Ещё только ключ завозился в замке, как папка неуверенно поднялся и тяжело пошёл к двери. Посередине коридорчика он буквально наткнулся на мамку, отступил, посмотрел на неё бессмысленными глазами, и прохрипев от злости «ах, ты б….!», ударил её. Мамка упала. Вмиг налившимися слезой глазами вместо лица я увидел расплывающееся красное пятно, которое всё росло и росло, заполоняя собой весь остальной мир.

Не помню, как я вылетел на улицу. Хорошо, что у меня хватило ума не оставлять свою одежду в прихожей. Так что, шлёпал я по апрельским лужам, не разбирая дороги, не босиком, а в стареньких резиновках. Рукав болоньевой куртки трепыхал на ветру оторванным в момент побега лоскутом, но я ничего вокруг себя не видел. Впервые в жизни отец так ударил мать. До крови. Так, что она рухнула на пол. С остервенением.

С этого момента мир стал другим. Что-то в нём сломалось окончательно, и я понял, что мы - не семья, а три совершенно чужих человека, живущих под одной крышей. Но всё это я осознал чуть погодя, а пока я брёл по вечернему городу не замечая ни холода, ни голода, ни куда иду. Прошёл час, другой, третий. Прохожих на улицах становилось всё меньше и меньше, пока не остался один я. Редкие фонари да фары ещё более редких машин освещали мой путь в пустоту.

 Рано или поздно моё тело охватил озноб, и я очнулся. С удивлением огляделся по сторонам, и понял, что этот район города был мне незнаком. Может быть, раньше мы  бывали здесь раз или два, но сейчас, в апрельской ночи не мог узнать ни одного приметного дома или места. Всё вокруг казалось чужим и враждебным. И лишь в одинокой церкви, стоящей посреди парка, во всех окнах и распахнутых настежь дверях колыхался неровный тёплый свет. Я побрёл туда.

Небольшой храм был полон народу. Едва я вошёл за порог и затворил за собой  стеклянную дверь, как ко мне подбежала какая-то старуха и с шипением сорвала с меня шапку. Что она говорила и говорила ли вообще, я не помню. Помню лишь, что неуверенно взяв своего «петушка» из её костлявых рук, я тихонько, вдоль стенки прокрался подальше от старухи и случайно оказался у большой горячей печки. Я присел на лавку и, привалившись спиной к теплу, закрыл глаза. Больше я ничего не помню.

Проснулся я, когда в храме почти никого не осталось. Две старушки гасили свечи, а невысокий старичок с бородкой беседовал с ними. Говорил он интересно – слегка нараспев и басом. Старушки почему-то называли его «батюшкой», и я, чтобы не попасться им на глаза, решил потихоньку выскользнуть на улицу.

Хотел, было, прихватить лежавшую рядом со мной шапку, но не тут-то было: она стояла, наполненная под самую завязку расписными яйцами и шоколадными конфетами. От счастья у меня даже перехватило дух. Бережно держа двумя руками своё богатство, я осторожно вышел из церкви и тут же, прямо на паперти, принялся чистить яйца…

Вот так, по стечению обстоятельств, я впервые попал в церковь. В следующий раз я приду туда через тридцать с лишним лет. Это будет другой храм, там будут другие люди, но я вновь найду там самое искреннее участие.

Это будет потом. А сейчас самое время заканчивать главу «Детство» и переходить к «Отрочеству». К одиннадцати годам я лучше любого психолога и нарколога разбирался в отцовских запоях и пьянках матери. Мне уже не требовалась никаких подсказок, вроде банок пива, чтобы определять, когда запьёт отец, и было достаточно одного утреннего взгляда, чтобы догадаться, что мать сегодня придёт выпивши.

После того случая, она отсидевшись на больничном, как ни в чём ни бывало, вышла на работу. Отношения её с отцом недели за две в прямом смысле этого слова «устаканились». Положительным в этой истории было то, что она во время отцовских запоев перестала гулять, а отрицательным то, что я больше не считал нас семьёй, а нашу квартиру – домом. Теперь предо мной стояла одна задача – выбраться оттуда поскорее и навсегда.

К счастью, они не пили так сильно, что мне пришлось бы убегать из дома. А, может быть, я просто привык.

Продолжение http://www.proza.ru/2017/12/19/1873


Рецензии
вот это детство...

Марина Славянка   12.04.2021 08:32     Заявить о нарушении
Марина, простите, только сейчас увидел Вашу рецензию. нормально детство, по-моему. все так жили.

Санька Юродивый   30.09.2021 20:16   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.