1. Мальчик, что покинул дом

Когда я, Деметрис Дюрэй, собрал свои вещи и ушел из дома, мне едва было 15 лет. Возможно, это решение было принято слишком спонтанно и под гнетущим впечатлением безнадежности, окружавшей меня. Не возможно, а точно, что я был слишком мал, чтобы покидать родную среду, что опасность неизведанного мною мира была слишком велика. Возьмем во внимание тот факт, что, помимо прочего, я не продумал заранее план своих действий после побега, а также не знал, какие вещи мне пригодятся, а потому, по сути, не взял с собой почти ничего полезного. Да что там! Стыдно вспоминать, но я даже не сразу смог найти выход из Подземелий...Сейчас я вспоминаю все это со снисходительным пожатием плеч. Но я знаю, что могу гордиться собой хотя бы за то, что продолжаю выживать на поверхности уже больше двенадцати лет.
Наверное, стоит рассказать, где я вырос. Если вы никогда не слышали о королевстве Новый Дом, я не осуждаю вас. Оно не просто далеко от остального мира, оно буквально скрыто от него. Его будет трудно найти, даже если вы этого захотите. Дело в том, что оно находится под землей, и в простонародье носит название Подземелья. Раньше это королевство располагалось на поверхности, как и все остальные, но проиграло свою землю в Большой Войне. Людей выгнали из их домов, забрали почти все имущество и сказали:
-- Нам нужна земля, вы нам без надобности. Либо уходите, либо мы вас уничтожим.
Все ближайшие королевства были захвачены или враждебно настроены по отношению к изгнанному народу. Но молодой король Домиан lll вместе с советниками вспомнили о подземной сети туннелей, построенной предками для защиты населения, смогли увлечь за собой почти весь народ и назвали этот каменный лабиринт Новый Дом.
С тех пор прошло больше трехсот лет, мой народ ни разу не попытался дать бой, отстоять свое, вернуться к нормальной жизни. Представляете ли вы жизнь в Подземельях? Огромные каменные проходы, петляющие под землей на много сотен километров. По бокам или в тупиках коридоров находятся арки, которые служат входом в жилище или, например, школу. Я вырос в Восточном городе, так что, как все устроено в остальном королевстве, не знаю, но что-то мне подсказывает, что отличий будет немного. Это вам не огромное поле, не бескрайний лес, в которых можно по вкусу построить, улучшить, убрать совсем и начать заново, нет. Как все спроектировали люди пятьсот лет назад, таким оно и останется. Справедливости ради, надо сказать, что власть и жители сделали все, что в их силах, чтобы это место было максимально комфортным и уютным.
Жилые комнаты располагаются на севере. Эта часть города представляет собой ряды широких проходов, в стенах которых вырублено три горизонтальных ряда арок. Под арками находятся выступы, к которым справа приделаны лестницы. Все квартиры устроены одинаково: гостиная, которая служит также кухней и столовой, а за ней - спальня. Ванная комната является общей для всего дома. В нее ведет одинокая арка в четвертом горизонтальном ряду, почти под потолком. В одном из таких домов я провел свое детство.
Если вы пойдете дальше, то увидите проходы лишь с тремя-четырьмя арками. В них живут люди более богатые. В их квартирах пять комнат, кухня и ванная. Еще дальше живут люди, которым принадлежат целые дома. В таком почти всю жизнь проработала моя мама.
В центре города раскинулся парк - единственное место, которое я люблю в Подземельях. Почти все округлое пространство здесь занимают растения: настоящие газоны с травой, аккуратные небольшие деревца, редкие маленькие цветочки. Они - настоящее чудо Нового Дома, потому что не требуют солнечного света. Им нужен только влажный воздух и растворы с питательными веществами. По всему городу в потолках вырублены вентиляционные трубы, через которые к нам поступает свежий воздух с поверхности, но и небольшой вклад наших растений не менее ценен. В центр парка ведет каменная тропинка, которая огибает большой фонтан и теряется в южной части парка, абсолютно симметричной северной. Фонари тянутся за этой тропинкой, прячутся среди деревьев. Они светятся белым светом и днем, и ночью. Все это выглядит волшебно...пока вы не побываете на поверхности. Потому что, тут даже специалистом не надо быть, Новый Дом очень сильно отстает в развитии. За все годы, что я провел в путешествиях, я видел много того, чего житель Подземелий не сможет вообразить даже в своих самых смелых фантазиях.
И это одна из причин моего ухода. Наша жизнь слишком ограниченна. Я находился в постоянном окружении четырех каменных стен, пола и потолка. Все, что я видел за пятнадцать лет, я видел каждый день. В школах нам рассказывали чудесную историю нашего королевства в древности, в Большой Войне и сейчас; постоянно шло прославление Домиана III и его последователей; продолжали вычленяться все новые достоинства Нового Дома из старых; почти ничего не рассказывалось о жизни на поверхности, будто и не было остального мира. Может показаться, что все это делалось для того, чтобы не выпустить людей из Подземелий. Возможно, так и есть.
Лично я не понимаю, зачем продолжать сидеть под землей, когда Большая Война давно закончилась, и жителям уже ничего не угрожает. Да, землю им никто не вернет, но это не значит, что нельзя начать новую жизнь в другом месте.
Но мы отвлеклись: я описывал вам город.
Покинув парк, мы попадаем в южную часть Восточного. Здесь, за такими же арками, как в жилом квартале, находятся больницы, школы, офисы, администрация, магазины, театр и все в таком духе. На мой взгляд, суетливость этого места действует слишком угнетающе. Поэтому я, когда заглядываю в Подземелья, предпочитаю все-таки парк.
Но ушел я из Подземелий не только из-за чувства, что меня ограничивают.
Моя мама, Ирен Моро, работала горничной в богатом доме Бернаров почти с тех пор, как я родился. Отец мой был и остается негодяем. Их с мамой развод, тем не менее, не мешал ему время от времени заявляться к нам домой, часто в нетрезвом виде, и требовать денег или еще чего-нибудь. Если он не получал желаемого, то повышал голос и поднимал на нас с матерью руку. Со временем мама утвердила политику “Пусть берет, что хочет, лишь бы убрался”, и осадок от семейных встреч оставался не таким тяжелым, хоть и неизгладимым. Когда мне было десять, мама нашла нового мужчину. Его имя Кайл Моро, он тоже работал тогда у Бернаров, преподавал их детям изобразительное искусство. Если бы существовала награда за все пережитые трудности, то для мамы на эту роль почти идеально подходил бы Кайл. Он был добрым, образованным, интеллигентным. Моро любил обнимать мою маму, дарил ей подарки, старался радовать приятными мелочами каждый день и бросался на помощь практически в любом деле, как сказочный принц. Один был у него недостаток - все, что шло вразрез с его взглядами, он воспринимал резко и категорично. В силу маминого упрямства, время от времени случались скандалы и разрывы. Но несмотря ни на что, год спустя состоялась свадьба. Моро был вдовцом и один воспитывал двух дочек-близняшек в одной из тех квартир, в которой есть своя ванная. Так что, после маминого замужества, я получил свою комнату, отчима и двух сводных сестер - Марию и Амели. Моя жизнь пошла совсем иным чередом. Мама и Кайл любили собирать всю семью за ужином, в театре, на прогулке в парке. Если раньше были только мама, пара ребят со школы, пьяный отец и одинокие дни и вечера, пока мама на работе, то сейчас я был постоянно окружен людьми и заботой. Отчим относился ко мне хорошо, так как у него были любимые дочери, но всегда хотелось и любимого сына. Сестер забавлял сам факт моего присутствия. Они часто смотрели на меня с такой улыбкой, будто ждали, что я вот-вот что-то выкину. Со временем это начало раздражать, но ссор у нас было не больше, чем у каких-либо других братьев и сестер. Надо сказать, что меня неплохо так разбаловали. Мать, которая и раньше старалась давать мне все самое лучшее, теперь получила больше возможностей это делать. А Кайл, потакая мне почти во всех моих прихотях, таким образом пытался заслужить мое расположение.
Если подумать, это время было самым счастливым и беззаботным в моей жизни, пусть и разбавленным редкими скандалами и раздражением.
А потом мама заболела. Мне до сих пор страшно заходить в их с Кайлом спальню, смотреть на большую кровать (хоть отчим уже давно купил новую) из-за далеких, но таких реалистичных образов из прошлого, в котором маму с каждым днем покидало все больше сил. Вскоре она умерла. Потому что наши врачи не умеют лечить людей от таких болезней. Через несколько лет я узнал, что на поверхности с этим недугом борются уже давно и довольно успешно. И это одна из причин, почему я ненавижу Подземелья. Если бы мы жили в любом другом месте, мама была бы жива, наша семья продолжала бы счастливо собираться за завтраками, а я бы не сорвался с места в поисках того, что подарило бы мне покой и силы жить дальше. Потому что именно это я сделал через полтора месяца после того, как маму отнесли в дом мертвых. Я собрал кое - какие вещи и ушел.
Понимаете, мне было невыносимо видеть рутинную жизнь дома без нее. Все сразу стало каким-то тусклым, ненастоящим, притворным. Мне все больше начинало казаться, что ни отчим, ни сестры не являются моей настоящей семьей. Мама была связывающим звеном. Если ее нет в этом доме, то и мне там делать нечего.
Моя подруга Вилл говорит мне, что эти мысли возникали под давлением горя, что Моро любили меня в любом случае, что мне следовало дать им шанс. Может, она права. Только тогда я становился все угрюмее и закрытее, а на их попытки поговорить, я огрызался или молча уходил в другую комнату. Однажды у Кайла лопнуло терпение, и он закричал:
-- Ты думаешь, я за ней не скучаю? Я любил ее не меньше тебя. Не только ты потерял мать, мои девочки тоже, причем во второй раз! Это общее горе. Ты не имеешь права отгораживаться от нас! Мы семья, мы все делаем вместе, и страдаем тоже!
То, как он сказал “мои девочки” заставили меня решиться. Я не принял тогда во внимание, что это сочетание слов было так же частоупотребляемо как и “мой мальчик”. Тогда его “мои” воспринялось как “не мой, чужой” в мой адрес.
Через час после того, как все легли спать, я оставил на обеденном столе короткую записку и тихонько выскользнул за полог, скрывающий арку, спустился по лестнице и направился в конец жилого района. Там находился единственный путь на поверхность, о котором мне было известно.
Мне было страшно, потому что я был один. Помню мрачный вид каменных стен в свете редких фонарей, как дошел до тупика. Стена передо мной уходила в небольшое углубление, на ней висел запыленный герб  Нового Дома - корона над каменным укреплением. По бокам стояли два фонаря, и из-за теней, которые они отбрасывали, я не сразу заметил, что слева от герба отсутствует стена. Узкий и совершенно темный коридор напугал меня еще больше. Я вспомнил, что не могу остаться, потому что мне нет места в Подземельях. А на поверхности у меня есть шанс его найти.
Боком я протиснулся в щель между стенами и шел таким образом еще некоторое время, пока не оказался в маленьком квадратном помещении. В абсолютной черноте я не видел ничего, кроме тонкой белой полоски на потолке. Я потянулся к ней, но она была слишком высоко. Я вспомнил о фонарике и достал его из рюкзака. Тусклый свет залил небольшое пространство, я смог различить круглый люк на потолке и съеденную ржавчиной лестницу на стене напротив. Все было в пыли и паутине, мне стало неуютно. Другая стена была полуразрушена, в ней зияла черная дыра, а по полу были разбросаны разбитые каменные блоки. Я зажал фонарик в зубах и попытался перетащить блок под люк, чтобы открыть его. Когда я схватился за камень обеими руками, на него вполз огромный паук, я отскочил, уронив фонарик, чей свет забегал по стенам и остановился на противоположной от меня. Я отряхнулся от пыли, подобрал фонарик, но к тому блоку подойти не рискнул. Выбрав другой, я напряг свои силы, но едва смог сдвинуть его с места. Тогда я попробовал его перевернуть и так, перекатывая, достиг своей цели. Затем я повторил то же самое еще с двумя камнями. Всей душой надеясь не упасть, я даже забыл, зачем все это делаю. Став, ко всему прочему, на носочки, я просунул пальцы в щель и толкнул тяжелый люк, затем покрепче вцепился в уступ и титаническим усилием подтянулся на измученных руках. Вскарабкавшись, я так и остался лежать ничком, втягивая холодный воздух голодными легкими.
Мысли вернуться возникали еще несколько дней. Но сделал я это только через два года. Тогда я уже дошел до моря. Я не стал переправляться на остров Свободы, который тогда еще не находился под протекторатом Небесного Княжества. Я сделал несколько глотков солоноватого морского воздуха, пытаясь запомнить это чувство, когда сидишь на песчаном берегу под палящим солнцем и смотришь как волнуется лазурное Море Бесконечности...А затем встал, закинул на плечо рюкзак и отправился домой тем же путем, каким его покинул далекий год назад.
Мое появление произвело настоящий фурор, ведь никто из ушедших до меня не возвращался. Люди смотрели мне вслед: тот, кто узнавал, - потрясенно, остальные - с интересом и недоверием. Одни хватали меня за руки и хотели поговорить, другие отшатывались, как от огня. По дороге домой я узнал, что меня “похоронили”, что у Моро все хорошо, что у восемнадцатилетней Амели появился жених, что обеих близняшек взяли под свое крыло швеи из лучшего в городе магазина одежды. Чем ближе я подходил к дому, тем тяжелее на сердце мне становилось. Когда я уже поднялся по лестнице, то почувствовал неспособность двигаться и мыслить. Я завис на каменном выступе в абсолютной беспомощности. Чтобы выживать одному в постоянной дороге, мне многому пришлось научиться. Путешествия меня изменили, сделали сильнее, мужественнее, решительнее. Я не раз подвергался нападениям разбойников, не раз убегал от городской стражи, которая считали меня одним из тех самых разбойников, мне доводилось лазать по деревьям и прыгать в болотах, спасаясь от хищных животных и других ловушек природы. Каждый день я принимал решение, куда свернуть на перекрестке и как прокормиться в этот день. Но почему-то в тот момент я чувствовал себя еще никчемнее, чем был два года назад. Я отошел от арки абсолютно подавленный и присел, подтянув ноги, в углу.
-- Чего я ожидал, когда шел сюда? - забормотал я. Привычка разговаривать с собой являлась побочным эффектом моего одиночества в странствиях, - Я сбежал, предал их, можно сказать. Оставил в трудный момент людей, которые обо мне заботились. Ну и что, если мне в моем эгоистичном горе досаждало их внимание, если я не являюсь настоящим членом их семьи?
Я вздохнул, опустил уставшую, тяжелую голову на колени и насладился этим чувством миг (я не спал второй день), а затем встал, отодвинул полог и нырнул в квартиру.
Она была такой же, какой я ее запомнил. Это меня удивило. Я почему-то думал, что если моя жизнь изменилась коренным образом, то и у других произошло то же самое. Я просто забыл, насколько размеренной и спокойной была жизнь в Подземельях. Я хотел что-то сказать, позвать Кайла или близняшек, но почувствовал ком в горле, когда мой взгляд упал на стену справа от меня. Серый камень был умело выкрашен Кайлом в персиково - розовые переплетающиеся цвета, а в простых деревянных рамках висело четыре портрета: сам Кайл, светловолосый, зеленоглазый, с серьезной улыбкой; я, совсем еще ребенок, с зачесанными черными волосами, спокойной задумчивостью на бледном лице и пытливостью во взгляде. Я невольно провел рукой по своим растрепанным волосам. В детстве меня причесывала мама, потом это делали сестры. После ухода из дома, я не уделял этому внимания, да и взять с собой расческу мне как-то не пришло в голову. Когда отросшие волосы уже начинали мне мешать, я как раз спутался с одной веселой, но сомнительной компанией, которая шла в другой город на какой-то фестиваль. Во время одной из остановок один парень по прозвищу Колпак (не представляю, почему) в шутку предложил мне стрижку своим топором, который, как меня заверили остальные, Колпак таскал с собой не только, чтобы обеспечить поход дровами. Блондинка, которую называли Змейкой, тогда рассмеялась:
-- Берегись, а то у Колпака со зрением плохо, может и голову захватить!
Шутки на эту тему жили полвечера, пока Камень вдруг не сказал:
-- А слабо?
Я не тот человек, который будет разочаровать потенциальных разбойников в крутости их попутчика. И пусть я действительно боялся за свою жизнь, тогда я лишь презрительно фыркнул, как бы говоря: “кому слабо, мне?”- и склонил голову под улюлюканье всей честной компании.
Как видите, я жив, а вот на голове у меня отнюдь не модельная стрижка.
Воспоминания об этом вызвали улыбку, которая стала еще шире, когда я увидел два следующих портрета: Амели и Мария были такими же светловолосыми, как и Кайл, но глаза были другими, более серыми, наверное, в мать. Девочки широко улыбались и как будто светились изнутри. То, что они были нарисованы на двух разных полотнах подчеркивало то, как они любили выделять свою индивидуальность и сестринскую независимость, хотя все знали, что близняшки не чаят души друг в друге. Последний портрет стер мою улыбку за долю секунды: мама… Рыжеволосая, кудрявая, зеленоглазая, мама такая веселая на этом портрете...Я всегда жалел, что не унаследовал ее волосы и безумно гордился нефритовыми глазами, как у нее. Длинные рыжие ресницы были слегка опущены на глаза, а уголок губ так игриво поднят вверх, будто она смеялась, когда ее рисовали. Уже сквозь слезы я смог различить надпись над портретами: “Моя любимая семья”.
Сделать Стену семьи было идеей Кайла. Он очень талантливый художник. Свои навыки он развил большей частью благодаря тому, что с подросткового возраста рисовал все, что видел.
Сначала Кайл хотел семейный портрет, но, так как он не мог позировать и рисовать одновременно, была придумана альтернатива.
Я тяжело прислонился к стене, не рассчитав, что моя гитара разобьет настенную лампу, которую я совсем не заметил. Звеня, на меня и пол посыпалось стекло. От неожиданности я отскочил. Совсем темно не стало только благодаря еще одной лампе в другом конце комнаты. На шум из кухни вышел Кайл с полотенцем в руках и недоумением на лице. У меня вдруг свело живот от мысли, что он может меня не узнать, испугаться, принять за разбойника, прогнать. Или узнать, но все равно прогнать.
--Кайл, - попытался сказать я, но больше вышло похоже на карканье ворона, я прочистил горло, - Это я, Дими.
Он молчал. Молчал. Молчал. Затем медленно начал двигаться в мою сторону, вытер руки, положил на стол полотенце. Его шаги становились все быстрее, и на полном ходу он заключил меня в объятия, так что я даже пошатнулся. -- Вернулся, вернулся, - бормотал он мне в плечо.
Мы сидели на кухне. У меня внезапно проснулся зверский аппетит, я поглощал суп, который только что был приготовлен Кайлом на обед, тарелку за тарелкой, склонившись над столом и энергично работая ложкой. Стоит ли говорить о том, как я питался во время путешествия? Сначала это было нешуточной проблемой. По своей беспечности я съел всю взятую провизию (печенье и булочки, которые пекла Мария) в первый день. Следующие дни были настоящим мучением. Помню, как лежал под деревом в Полуночном лесу, не двигаясь и едва дыша, сберегая силы для того, чтобы оставаться в сознании. А потом я открыл для себя фрукты, которых в этом лесу хватало. Это случилось благодаря жителю деревни, находившейся за лесом. Он фактически спас меня, когда проходил мимо, как раз собирая яблоки. Я испугался, когда услышал приближающиеся шаги. У меня вдруг появилась энергия, чтобы перекатиться в кусты. Пытаясь унять прерывистое дыхание, я видел сквозь тонкие ветки и листья, как этот мужчина в коричневой мешковатой одежде и соломенной шляпе подбирал спелые плоды с земли, осматривал их, после чего клал в большую плетеную корзину. Засмотревшись на одно яблоко, особенно крупное и румяное, человек вдруг чему-то улыбнулся и с наслаждением откусил кусочек, а затем удалился. Желудок сжался с новой силой, голова снова закружилась, но я выжил тогда. В дальнейшем я ел все, что только мне попадалось. Когда среди лесов и полей я натыкался на поселение, то находил способ проложить дорогу к добрым сердцам некоторых жителей и запасался едой там. Я старался делать запасы, чтобы у меня всегда было хоть пару крошек в кармане. Но иногда меня уносило в такие приключения, что я забывал об этом. Как видите, я слишком безответственен даже для того, чтобы позаботиться о себе самом. Действительно чудо, что я все еще жив, - я никогда не устану повторять это.
Потом мы с Кайлом пили чай, по которому я так сильно соскучился за два года (почему-то не смог найти нормальный чай в путешествии, кругом попадалась какая-то гадость; возможно, я просто не умею его заваривать). Мы разговаривали обо всем, что произошло за два года. Как ни странно, мне было намного больше, чего рассказать. Кайл не кричал, не укорял меня за мой побег, только вдруг сказал:
-- Все это время я пытался понять, почему ты это сделал. Я представляю, как тебе было сложно, но все равно не понимаю.
Он все два года думал обо мне. Еще бы, как тут забудешь, когда в гостиной висит мой портрет…
Вскоре вернулись с учебы Амели и Мария. Я оторопел, когда увидел их. Они всегда были детьми того очаровательного и милого типа, который встречается повсеместно. А их идентичность усиливала этот эффект в разы. Но они были, ну, знаете, девчонками. Взбалмошными, с перемазанными шоколадом лицами и растрепанными волосами. Я был свидетелем их драк за игрушки и бантики для платьев. Теперь же передо мной стояли две взрослые красивые девушки. Белесые косы Марии были переброшены через плечи и спадали почти до пояса. Она была в простых джинсах и сиреневой футболке, которые ей очень шли. Амели же, к моему полному изумлению, во время моего отсутствия обрезала волосы настолько коротко, насколько это возможно, оставив только несколько передних прядей свисать до плеч. На ней был джинсовый комбинезон поверх желтой футболки и длинные радужные перчатки без пальцев до локтя. Я тихонько выдохнул через рот, все больше удивляясь этому преображению милых девочек в розовых платьях.
Они же, в свою очередь, были в восторженном ужасе от моего вида. Отчасти из-за удивления, а отчасти они по-прежнему ждали от меня чего-то непредсказуемого.
Контраст между причесанным мальчиком в опрятной одежде и парнем в растянутой черной рубашке, разодранных джинсах и с гнездом на голове вызвал неудержимый поток вопросов, и наше тихое чаепитие с Кайлом подошло к концу.
-- Где ты был?
-- На поверхности.
-- Как там?
-- Смотря где.
-- А где ты был?
-- Я был в лесах, городах, у моря…
-- Море!..
Я не вижу смысла передавать подробно этот разговор, тем более, что не помню его полностью.
Через какое-то время Кайл сказал:
-- Ну, хватит, у вас еще будет время поговорить, - за что я хотел поблагодарить отчима, так как у меня уже начинала болеть голова, - Дими пора чинить лампу в гостиной.
А вот об этом я совсем забыл.
После долгого рытья в комнате, которую мы окрестили “для хлама” (семейство Моро было не таким уж многочисленным, так что одна комната, как ни крути, пустовала, и вскоре туда начали сбрасываться ненужные в данный момент вещи), мы с Кайлом пришли к выводу, что у нас нет запасного абажура. Понимая свою вину, я вызвался сходить за ним в магазин.
Уже на подступах к нужной мне небольшой лавчонке я вдруг услышал:
-- Дюрэй! Эй, Дюрэй, ты?
Я обернулся и увидел Кеина Кейди, своего школьного приятеля. Кроме того, что мы учились в одном классе, квартира Кейди находилась рядом с квартирой Дюрэй, так что наша дружба была неизбежной. Кеин, в отличие от меня, прекрасно умел приспосабливаться к любым обстоятельствам, в которых оказывался. В школе он был старательным учеником, дома - послушным сыном, в компании - отзывчивым другом. В общем, тем, кого в разгар домашних ссор ставят в пример куда менее идеальным детям. Я знал Кеина с раннего детства, так что мне выпадал не один шанс увидеть не только его достоинства, но и недостатки. Каким бы хорошим ни был актер, невозможно играть свою роль беспрерывно. Вот и с красивого лица Кейди время от времени спадает маска. Он не раз бросал меня во время парных заданий в школе, предоставляя сделать все мне самому, а затем с блеском получал балл порою даже выше, чем мой, благодаря своей репутации. Он тайно организовывал разного рода отвратительные розыгрыши: подсовывал червей в обеды девочек, прятал (иногда уничтожал) вещи людей, которых не любил (почти никогда эти вещи не находили своих владельцев). Учителей, которым любил приторнейше улыбаться, Кеин тоже не оставлял без внимания, а за все его проделки (часто с подачи самого хулигана) отвечали ученики с менее безупречной репутацией. Окружающие были ослеплены впечатлением хорошего мальчика, которое он производил, а потому ни у кого даже в мыслях не было присмотреться повнимательнее. Я тоже находился под действием его чар, правда, недолго. О нем нужно знать еще две вещи: парень свято верит в дружбу и в правильность каждого своего поступка. Так что, как только Кеин решит, что вы настоящие друзья, вы разделите не только его секреты, но и получите титул соучастника...Но это тот период моей биографии, который я предпочитаю не вспоминать.
Кеин с детства обладал правильными чертами лица, мягкими кудрями всегда идеально лежащих светлых волос, глазами глубокого синего цвета и ямочками на щеках. Возможно, внешность и определила его поведение в дальнейшем. От мальчика с идеальной внешностью общество ждет идеальное все остальное. А Кеин любит давать людям то, что те ожидают получить.
-- Зачем их разочаровывать? - сказал он мне однажды, дразняще улыбаясь.
Вы, наверное, знаете, что некрасивые дети хорошеют по мере взросления. Так вот: красивых детей это тоже касается. Подтверждением тому служил этот высокий, ужасно тощий молодой человек передо мною. Черты его лица стали еще четче, а фонарь отбрасывал свет так, что особо выделялись высокие скулы и чернели впадины щек, на губах играла легкая улыбка, а глаза блестели, как драгоценные камни в пещере дракона (мне довелось там побывать однажды).
-- Кеин, - улыбнулся я. Мы похлопали друг друга по спине, я сделал шаг назад, но Кейди взял меня за плечи:
-- Деметрис Дюрэй, вот это да! - он ослепительно улыбался, обнажая два ряда ровных зубов, - Дружище! Вернулся, значит?
-- Вернулся, - начал говорить я, но Кеин меня перебил:
-- Набродился, значит? Ну и правильно! - Он хлопнул меня по плечу. - Правильно! Нечего там делать. Молодец, что вернулся!
Я почувствовал тупой укол в груди, из образовавшейся раны по всему телу растеклось раздражение. Потому что если кто и может решать, что имеет для меня смысл, а что не имеет, то это я. Я и только я.
Я попробовал отделаться от Кейди, но он увязался за мной в магазин для ремонта. До самого парка Кеин без умолку о чем-то трещал, а потом он со мной распрощался, крепко сжав в объятиях. Меня передергивает, когда я вспоминаю, насколько сладкой была его улыбка. Пожалуй, он мог бы обеспечивать Восточный город сахаром.
Ближе к вечеру Кайл предложил пойти погулять в парк. Девчонки взорвались восторгом.
До этого они долго уговаривали меня снять дорожную одежду, визжа о грязи и душе. А потом я узнал, что мои остальные вещи были отправлены в стирку, пока я ходил за абажуром, и мне не во что переодеться. Я хотел было взять что-нибудь из того, что оставлял дома (я сильно отощал, так что старая одежда должна была мне подойти), но когда я вошел в свою комнату, то увидел...голые сиреневые стены, каркас кровати, матрас, стоящий у стены, чистый стол, стул и пустые полки.
-- Вау, - бросил я себе под нос, застыв под аркой. Не смотря на встречу в Кейди, я находился в отличном настроении. Сейчас же, при виде своей мертвой комнаты, мне сделалось дурно.
Сзади подошел Кайл.
-- Где мои вещи? - собственный голос казался мне чужим.
-- Мы отнесли их в дом мертвых, когда ты ушел.
Я чувствовал, как нелегко и неловко отчиму это говорить, я понимал, что сам своим уходом вынудил их похоронить меня, но тогда собственный уязвленный эгоизм обиженно пищал, что он важнее. Ну и что, что другие не возвращались. Я - не другие.
Я резко развернулся, из-за чего толкнул Кайла, но не остановился, а широким твердым шагом направился к выходу.
-- Куда ты? - крикнул мне вслед отчим.
-- За своим! - бросил я вне себя от досады и злости.
Когда я стоял на входе в дом мертвых, то был уже почти спокоен, только чувствовал себя все так же паршиво. Переговорив с охранником (у него не было оснований не пустить меня к собственному гробу), я прошел в указанном направлении к длинной высокой стене, в которой, как ящики в комоде, спали гробы. Эта стена была не толще любой другой в Новом Доме, за ней была обычная земля, что создавало иллюзию нормального погребения. Я старался избегать мыслей, что в соседней такой стене находится мама.
Мой ящик находился слишком высоко даже для Кейди, чего уж говорить обо мне. Я пытался достать его самостоятельно, но это были настолько жалкие попытки, что вскоре я сдался и позвал охранника, мужчину с виду не намного старше Кайла. Он принес стремянку, помог спустить гроб на землю, а затем удалился к себе на пост, хотя я видел, как ему любопытно.
Деревянный ящик был весь в земле, крышка не поддалась с первого раза. Внутри тоже была земля. И черви. Я скривился и отошел в сторону. Мне было настолько тошно, что я, так все и оставив (только прикрыл гроб крышкой), ушел прочь. А дома заявил близняшкам:
-- Я буду ходить в этом, - и дернул ворот рубашки, - пока не высохнут вещи из стирки.
Они видели, как я расстроен (девчонки и сами расстроились не меньше меня), поэтому перестали меня донимать.
Немного придя в себя, я извинился перед Кайлом и сестрами. Отчим тоже хотел что-то сказать, но я не дал.
Мы пошли в парк. Я взял с собой гитару (которую, кстати, подарила мне впечатлительная Змейка после того, как я подставился топору Колпака. Гитара принадлежала Камню, и тот был не очень рад щедрости подруги).
-- Что это? - спросила Амели, кивнув на инструмент, который я нес за плечами.
-- Выключатель, - пошутил Кайл.
Мы уже некоторое время шли по тропинке в парке, с двух сторон нас обступили невысокие деревья и белый свет фонарей, впереди маячил фонтан. Вообще-то странно, что сестра не дала волю своему любопытству, как только увидела неизвестный предмет (в Подземелье почти нет струнных инструментов, в приоритете духовые), но, наверно, сказывается инцидент с моими похоронами.
-- А серьезно? - застонала Мария, - Ну скажи-и, Дими.
-- Интересно же, - добавила Амели.
-- Это гитара.
-- Зачем она тебе нужна?
-- Сейчас? Я хотел вам сыграть.
По их лицам было видно, что они всеми силами пытаются понять, но не могут. И только во все глаза смотрели на инструмент в черном чехле.
-- Я покажу, - я пытался быть терпеливым. Мне ведь тоже это когда-то было в новинку.
Мы дошли до фонтана - большого каменного бассейна, в который с почти двухметровой высоты каскадами падала вода. Я сел на каменный край, забрызганный водой, и холодные капельки забились о мою спину и затылок, я вздрогнул, чувствуя все же какое-то наслаждение. Чехол я положил на землю, а гитару поудобнее перехватил, любовно проведя пальцами по струнам. Мария подошла ближе и повторили мой жест. Одна струна дернулась, издав резкий звук, сестра вздрогнула от неожиданности, но ответила на мою улыбку, мол, это так чудно!
Я начал перебирать аккорды. Игра на гитаре мне всегда напоминала управление какой-нибудь новой диковинной технологией, когда ты стараешься обеими руками заставить это работать, но не всегда получается. “Если ты перестанешь воспринимать инструмент как что-то отдельное от себя, у тебя все получится”, - говорила Змейка. Тогда, в Подземельях, моя игра была не совсем успешной. На тот момент я кое - как знал две песни (учителя мне нечасто попадались в дороге), и пусть мои кривые пальцы никого не впечатлили, но я привлек к себе внимание: двое прогуливающихся мужчин остановились возле нас. На вид они были почти одинаковыми: льняные штаны, мешковатые коричневые свитера, из такого же материала были и кепки, надвинутые на глаза. К одежде то тут, то там прилипали комочки земли. Добытчики. Люди, которые добывают корешки деревьев, растущих над нами. Эти корешки очищают и используют в качестве источников света. Они во всех фонарях, во всех лампах. У жителей Подземелий довольно расплывчатые представления об этих растениях:
Они думают, что светятся только корни.
Они думают, что на поверхности светятся абсолютно ВСЕ деревья.
Что в корне неверно. Помните, я упоминал Полуночный лес? Как только садится солнце, деревья в этом лесу начинают излучать серебристо-белый свет (так как в Новом Доме всегда темно, то и и свет является постоянным). Представьте тысячи сияющих маленьких листочков, мерцающие изгибы стволов, даже земля немного светится. От такого  зрелища каждый раз захватывает дух, будто в первый раз, к этому невозможно привыкнуть.
И никто из жителей Подземелий не знает об этом, представьте! Более того, подрезая корни, эти люди неосознанно уничтожают чудо природы. От одной мысли об этом горько.
Не смотря на одинаковую робу, их, все же, можно было различить. Один из них был выше, его лицо густо покрывали морщины, сухие тонкие губы были поджаты, глаза сияли лихорадочным блеском из-под головного убора. Другой, который пониже, был ненамного младше, на его лице почти не было морщин, но встречались редкие шрамы от болезни, да и глаза казались более приветливыми.
Первый приветственно толкнул Кайла в плечо:
-- Эх, Моро, - с шутливым укором произнес он своим глухим голосом, - ну ты и жук. Что ж ты не сказал, что твой пасынок вернулся?
Отчим только плечами дернул, вид у него был не очень довольный.
-- Ну, может это не ваше дело? - вырвалось у меня.
Девчонки испуганно прижались друг к другу, глаза Кайла предупреждающе расширились. Тогда я был уверен, что дело закончится дракой. Но напряжение нескольких миллионных долей секунд вдруг взорвалось смехом высокого добытчика, низкий пискляво подхватил веселье товарища. Возможно, мне показалось, но Кайл выдохнул.
-- А ты забавный, - все еще улыбаясь и посмеиваясь, высокий шутливо погрозил мне пальцем. - Ла-адно...ла-а-адно...Ну что, как там, наверху?
Его товарищ почему-то снова захихикал.
-- Хорошо, - ответил я, но у меня совершенно не было желания говорить с кем - либо, кроме отчима и сестер. Я же вернулся к семье, не к этим людям.
-- А что ж тогда ты вернулся? Не так хорошо, значит?
Я судорожно скрипнул зубами. Зачем меня трогать? Они, видно, шли домой после смены. Так и шли бы себе…
Я метнул взгляд в сторону сестер: Мария обеими руками обхватила руку близняшки, а Амели обнимала ту за плечо. Они явно беспокоились. Я еще крепче сжал челюсти. Как бы меня ни выводили из себя эти непрошенные собеседники, я не хотел пугать девчонок еще больше. Случись это на поверхности, мы бы уже катались по полу, разукрашивая друг другу лица. Но я же дома, мне больше не нужно так отчаянно бороться за свою жизнь. Правда?
Вместо того, чтобы дать волю напрягшимся мышцам, я собрал все свои силы и рассмеялся в морщинистое лицо, оскалив зубы.
-- Хорошо там. - в веселом голосе сквозила плохо скрытая угроза, - Вот вы - добытчики, а о своей профессии ничего не знаете.
-- Что ты имеешь в виду? - сощурился высокий.
В тот момент я понял, что этот парень изначально хотел спровоцировать меня на ссору или драку, и почувствовал мрачное удовлетворение оттого, что смог сдержать себя. Я уже чувствовал себя победителем, это придало мне сил. Я начал рассказывать им о Полуночном лесе, о тысячах волшебных деревьев над Подземельями, о том, как сам там жил несколько недель, спал в мерцающей мягкой траве, как был там буквально прошлой ночью, как контрастировали черные крылья живущих в лесу воронов с серебряными ветками...
Я рассказывал так вдохновенно, поднимая из памяти все новые и новые подробности, что на какое-то время будто выпал из реальности. К тому времени вокруг меня собралась настоящая толпа: мужчины, женщины и дети разных возрастов расположились неровным полукругом. Кто-то стоял, кто-то сидел на скамейке или прямо на траве, со всех сторон на меня смотрели широкие, завороженные глаза.
-- Расскажи что-нибудь еще.
Это был Кайл, я смог отыскать его среди людей.
От этих слов мои слушатели стали смотреть на меня с еще большим вниманием и воодушевлением.
На несколько действительно долгих мгновений я растерялся, а потом:
-- Однажды судьба завела меня в довольно странное место, которое называют Туманностью. Существует такое созвездие с именем Пегас. По легенде, давным-давно это был настоящий конь древнего короля волшебников. Когда Пегас умер, король поместил его на небо между звезд, чтобы его друг был всегда рядом с ним. После смерти короля, магический след, который он оставил в мире, как бы пошатнулся, и одна из звезд созвездия Пегас упала. Сила в ней была настолько большой, что небесное тело начало раскалываться на части, выделяя газ, похожий на густой туман, который имел свойство замораживать время. Из-за этого осколки так и застыли в нескольких десятках или сотнях метров над землей (никто точно не знает), а местность там всегда покрыта туманом. Единственным источником света являются зависшие в воздухе осколки (звезда падала ночью, так что большая часть Туманности погружена в глухой ночной мрак), они же - единственное средство спасения от монстров из темноты…
Люди с удовольствием меня слушали, а я мог многое им рассказать. На это же место я приходил почти каждый вечер и с теплотой отмечал, что меня уже там ждали. Я рассказывал им все, чем жил последние два года. Я не задумывался, но все мои приключения также были тяжким грузом, который я с наслаждением сбрасывал.
Так продолжалось около двух недель, я почти смог обмануть себя, что нашел свое место и наконец живу. В следующие недели мне остро бросалась в глаза рутина жизни в Подземельях. Я просыпался, сестры уже были на занятиях, завтракал с Кайлом, затем отчим принимался рисовать чей-то заказ, я же ходил по квартире и маялся от безделья, изредка помогая по дому. Вечерами я бывал в парке, и это было лучшей частью дня, потом мы ужинали в семейном кругу, разговаривали о чем-то, сестры рассказывали о своем дне, иногда Амели приводила своего жениха, а потом мы расходились по комнатам.
Вскоре я понял, что с утра до вечера заниматься чем-то при том, что эти занятия являются каждодневными, а сами дни похожи друг на друга как две капли воды, - это лишь иллюзия движения, бег на месте. И я снова ушел. Не тайно, как в прошлый раз, а открыто, рассказав все родным за ужином. Кайл помрачнел, а на глаза сестер навернулись слезы. Они не мешали мне, потому что понимали свое бессилие в этом вопросе. Если я захотел, то уйду в любом случае. Мы не прощались - я обещал вернуться.
Но снова спускаться в люк, спрятанный в кроне старого дуба, мне довелось только через пять лет. Я пришел ночью, так что по дороге к квартире Кайла никого не встретил. Я уже не боялся, как в прошлый раз. Меня только мучила совесть за то, что я так задержался. Но я ведь и не говорил, когда вернусь. Я и сам не знал.
Гостиная была пустой и темной (абажуры накрывались на ночь), я улыбнулся портретам на стене, теперь образы этих людей казалась настолько далекими, что были будто нереальными и даже чужими.
Я тихонько поставил рюкзак и гитару к стенке, а сам опустился на диван, на котором проспал до утра.
Проснулся я от визга Марии:
-- ПАПА! ДИМИ ВЕРНУЛСЯ!!!
Я сел на диване и сонно потер лицо. Мария стояла возле меня, прижимая кулаки к губам и подпрыгивая на месте от еле сдерживаемого возбуждения. Я встал и прижал ее к себе, вдыхая запах травяного шампуня. Из своей комнаты примчался Кайл, схватил нас в охапку и поцеловал в макушки. В Марии я практически не приметил изменений, она была такой же свежей и крепкой. Кайл же заметно постарел: светлые волосы тронула седина, кожа стала суше, вокруг глаз собрались мелкие морщинки.
Мария не хотела уходить на работу в магазин.
-- Ничего страшного, я скажу, что заболела.
-- Обманывать нехорошо, - строго сказал Кайл.
-- Я могу взять выходной.
-- Мария!
-- Или поработать на дому…
-- Нет, дочка, иди. Дими нужно отдохнуть с дороги, разобрать вещи. Наобщаетесь еще, не на один же день он приехал…- отчим опасливо покосился в мою сторону.
Я рассмеялся:
-- Не на один. Так уж и быть, задержусь.
Мария уткнулась взглядом в колени, но не двинулась с места.
-- Да ладно тебе. - я шутливо ударил ее в плечо, - Амели, вон, ушла и на брата не посмотрела.
Мария удивленно моргнула, посмотрела на Кайла, потом повернула ко мне нахмуренное лицо:
-- А Амели с нами уже давно не живет.
Мои брови взлетели вверх:
-- Почему?
-- Она вышла замуж. - ответил Кайл и повернулся к дочери, - Сколько, года три назад?
-- Больше, почти четыре.
-- О-ого…- я был поражен. Действительно, в прошлый раз я же даже общался с ним за ужином, - Как его..?
-- Джером Форт, - сказал Кайл, - ювелир, ты должен помнить его семью.
-- Форт...Да, помню их. Вы с мамой у них кольца заказывали, - пробормотал я.
Меня тогда взяли с собой, в ювелирной лавке семьи Форт было много интересных и красивых вещиц. Эскизы свадебных колец выполнил сам Кайл. Тонкое переплетение металла со сверкающими прозрачными камнями всегда казалось мне волшебным. Пару раз я просил кольцо у мамы, чтобы поиграть, но она не разрешала. Кайл свое до сих носит.
-- ...у них и ребенок уже есть, - я, кажется, что-то прослушал.
-- Прости, Мария?
-- У Амели и Джерома. Девочка. Такая большая уже.
Почему-то я почувствовал легкую зависть. Зависть к Дими, который присутствовал бы на свадьбе сестры, который играл бы с племянницей и приносил ей подарки. Или это мог быть Дими, у которого бы тоже уже могла быть семья. Но мне не сиделось в Подземельях, здесь не было моего места. Я быстро об этом вспомнил.
Я спросил у Кайла адрес и вечером пошел к Амели. Она жила в большом доме семьи Форт вместе со всеми их родственниками. Когда я пришел, дома были только Амели с ребенком, старики, которые уже не могли работать и почти не выходили из своих комнат, и прислуга. Амели была мне рада, как и я ей. Сестра бросилась мне на шею, и я закружил ее, смеясь. Моя двухлетняя племянница Мерлин, ревнуя, залезла к маме на руки и погрозила мне кулаком, рыча. В течение почти двух следующих месяцев, что я провел в Подземельях, я наведывался к сестре практически каждый день, старался в чем-то ей помогать и скрашивать время, пока муж на работе.
В парке я бывал не менее регулярно. После пяти лет путешествий у меня действительно было, чем поделиться. И люди радовались, собирались у фонтана  и ждали моего следующего рассказа.
А потом все изменилось. Слушая о чудесах остального мира, люди волей-неволей потом возвращались в реальность, которая была мало похожа на сказку. То, что Моро и Форт жили в достатке, не значило, что такая ситуация была и в остальных семьях. Люди, которые не хотели падать духом, перестали ходить вечерами в парк. Остальные решили, что мои истории слишком хороши, чтобы быть правдой. На меня посыпались обвинения во вранье, и вскоре люди либо переставали воспринимать меня всерьез, либо начинали ненавидеть. Я хорошо помню вечер, когда пришел в парк: он был совершенно пустым, по-мертвому тихим. Я чувствовал себя ужасно примерно в той же мере, в какой чувствовал себя счастливым, когда рассказывал истории. И...вдруг в тени...на затерявшейся в ветках деревьев скамейке...я увидел девочку. Она испугалась моего взгляда, сжалась. Видимо, выглядел я так же, как себя чувствовал. Сквозь пелену нахлынувших слез (даже дети меня не любят, а ведь я ничего не сделал!) и упавшую на девочку сеть теней, я видел только, как сияют ее глаза. Такое же сияние было последним, что я видел каждую ночь перед сном на поверхности.
-- Твои глаза похожи на звезды, - выдавил я, - ты знаешь?
Так я познакомился с Вилл Бланш - моей лучшей подругой.
Тогда ей было двенадцать, но благодаря моему низкому росту и мягким чертам лица, никто бы не сказал, что у нас разница в возрасте десять лет. На уровне общения было примерно то же, но наоборот: Вилл была не по годам смышленой. Мы разговаривали вечера напролет, иногда я ударялся в детство, вылезал из скорлупы закаленного невзгодами и лишениями путешественника, и мы носились по парку, визжа и хохоча во весь голос. Вилл, ко всему прочему, безоговорочно верила каждому моему слову, это очень трогало меня. Будь я проклят, если когда-нибудь обману эту добрую душу, это будет слишком жестоко для нас обоих. Нельзя не отметить также некий фанатизм, с которым она ловила каждое мое слово и движение.
Но к тому времени я и так засиделся на месте - пора было уходить. Мы оба это понимали. Это возвращение на поверхность отличалось от других. Если раньше это было способом уйти от проблем, попыткой найти свое место в мире, то теперь я прямо-таки жаждал приключений, хотел насладиться дорогой в свой настоящий дом. Вилл заразила заразила меня воодушевлением, вдохновила путешествовать, так что я просто не мог уже сидеть на месте. Утро перед уходом я провел с Кайлом и Марией (на этот раз она взяла выходной, мы ей не мешали), днем зашел к Амели и Мерлин, вечер провел с Вилл, потом поужинал дома. Вещи были постираны и собраны в рюкзак, далеко за пределы дома разносился запах припасов, приготовленных для меня Марией, гитара была спрятана в чехол. Мария плакала, под конец не выдержал и Кайл. Я не мог на это смотреть и хотел уже идти ночевать в лес, но меня не отпустили, да и я не сопротивлялся.
Я вернулся через три года, к завтраку. Прохожие уже не провожали меня взглядами, не улыбались, им было все равно на меня, и я отвечал взаимностью. Я тихонько отодвинул полог, вошел в квартиру, скинул ношу с плеч и аккуратно оставил на полу. На кухне за столом я обнаружил Кайла, Марию и...неизвестную мне девушку с кудрявыми рыжими волосами в голубой пижаме.
-- Братик! - вскрикнула Мария, я сам подбежал к ней и подхватил со стула, не успела она даже встать, затем бросился на шею к Кайлу. Я так сильно по ним соскучился, что плакал сквозь смех. Не выдержав, я снова заключил сестру в объятия, она взвизгнула, через несколько секунд попыталась отстраниться, но я лишь крепче прижал ее к себе. Таким образом началась борьба,  сопровождаемая визгами и смехом, совсем как в детстве. Наконец я отпустил ее, она отступила, прикусила губу, подпрыгивая на месте, глаза бегали от меня к незнакомке. Мария всегда плохо скрывала эмоции.
-- Что ты хочешь мне сказать? - улыбка расползлась по моему лицу.
-- Познакомься. - она взяла незнакомку за руку и подвела ко мне, - Это Марта, моя девушка!
Из моих уст вырвался удивленный возглас, похожий на смешок, брови взлетели вверх, я воззарился на сестру, мол, правда? Повинуясь внезапному порыву, я заключил девушек в объятия. Чаша радости была переполнена, по щекам покатились слезы. Отстранившись, я увидел, что плачут все. Марта, не привыкшая к таким сценам, пыталась спрятать слезы за завесой пышных волос.
За завтраком я узнал, что Мария и Марта познакомились почти два года назад, когда та принесла сестре заказ на платье в магазин. В ходе настоящей драмы (не буду рассказывать, это дело сестры) они все-таки сошлись и уже почти год были вместе. Когда родители Марты узнали о ее связи с девушкой, ей пришлось уйти из дома.
-- Мария слишком дорога мне, - сказала она мне во время одного из разговоров (когда сестра уходила на работу, мы с Мартой много времени проводили вместе, так как та работала на дому: помогала Кайлу с заказами).
Отчим же любезно предложил ей пожить у себя:
-- Марта хорошая девушка, я только рад.
Я не мог представить, как ему было тяжело. В какой-то миг его дом опустел, став слишком большим. Сначала мама, я, потом Амели. Приютив Марту, Кайл спасал себя от возможного ухода Марии. Я не хотел, чтобы отчим остался один. Поговорив об этом с Марией, я успокоился, так как мы поняли друг друга в этом вопросе.
В день возвращения, я дождался окончания уроков и встретил Вилл возле школы. Миллион красок радости и счастья расцвел на ее лице, мы долго не могли разомкнуть объятия - слишком уж тепло и уютно на дружеским плече, особенно после долгой разлуки. Ее голубые глаза были почти белыми, а русые волосы она любила собирать в косы, чем напоминала мне Марию. Вилл с нескрываемым удовольствием отметила, что мы практически одного роста. Меня же это не очень вдохновило (маленький рост был моим больным местом). Мы разболтались, а потом со школы вышло еще пять ребят - друзей Вилл.
-- Эй, Лет, ну ты идешь? - спросила девушка с короткой стрижкой и густо подведенными глазами. Красноречивые взгляды всей компании говорили, что я крайне сомнительный тип, хотя я мог сказать то же про них.
Это сокращение ее имени (Лет - от Виллета) заставило меня передернуть плечами. Вилл потянулась к моей руке.
-- Идите сегодня без меня, - сказала она, - я с Дими.
-- А как же парное задание по истории? - подал голос высокий парень с широкими плечами и узкими серыми глазами.
-- Ой, - она ослабила хватку, а затем и вовсе отпустила мою руку, - я забыла. Дими, - она посмотрела на меня большими глазами, - мы же еще увидимся? Сейчас мне нужно идти.
Что я мог? Сердце сжалось, я ведь так скучал по ней, все время в дороге думал о нашей встрече. Я сильно просчитался: не учел, что пока я шатался на поверхности, у нее своим чередом шла своя собственная жизнь. Я улыбнулся ей, мол, все в порядке.
-- Конечно, иди. - а потом вдруг о чем-то вспомнил и окликнул ее, когда она и ее друзья уже собирались поворачивать за угол. Вилл обернулась, - Вечером в парке?
Она одарила меня теплой улыбкой и кивнула.
Тогда я подумал, что больше не значу для своей подруги так много, как раньше, что мне придется воевать за внимание Вилл с ее друзьями. Но дела обстояли не совсем так.
-- Ты мой лучший и единственный друг, Дими. - сказала мне тем вечером Вилл. Мы сидели в парке, на холодном бортике фонтана. Ее мелодичный голос смешивался с шумом воды падающей в каменную чашу. Капли, разбрасываемые брызгами, находили покой на бледной щеке девушки, но ненадолго - та безжалостно стирала их рукавом пайты, - Те ребята со школы, которых ты видел, мне не друзья, так, знакомые. Да, я провожу с ними почти все свое свободное время, мы часто собираемся друг у друга, гуляем… Но это больше похоже на то, как шесть замерзших одиночеств тянутся друг к другу, чтобы хоть немного согреться. Они не плохие, очень даже хорошие. И на них можно положиться.
-- И чем не дружба? - спросил я.
-- Ощущается иначе…- я видел, как она мучительно старается придать форму слов тому, что до этого только чувствовала, - Вот, например, если бы вы были на разных концах Подземелья, и вам была бы срочно нужна помощь, я бы побежала к тебе. Не раздумывая. Но это не значило бы, что я не ценю ребят. Понимаешь?
Что я был бы за друг, если бы не понял?
Так как я ничего не делал для изменения своей репутации, то она так за мной и закрепилась. Также сохранялось мое с жителями негласное соглашение безразлично относиться друг к другу, даже игнорировать в какой-то степени. Но когда Вилл принялась настойчиво звать меня к себе домой, мне стало боязно. Ладно, если ее родители просто прогонят меня, но я могу принести неприятности и самой Вилл. Кроме того, я старался по возможности ограждать ее от тех сторон моей жизни, которые разрушили бы в ее глазах образ героя, так горячо любимый подругой.
Но родители Вилл работали почти весь день, и мы практически не встречались, а когда это происходило, они вели себя так же, как и все, - в упор не замечали меня.
-- Пока ты адекватно себя ведешь, все в порядке, - пожимала плечами Вилл.
Семья Бланш жила в маленькой квартирке и размещалась в двух комнатах: мать и отец в одной, Вилл и Сона (ее старшая сестра) в другой.
Знакомство с Сонитой Бланш сделало мир вокруг ярче и красивее, словно до этого я был слепым. Если раньше в моей жизни были краски, то какими же тусклыми они оказались на фоне красок, принесенных Соной. Она была ангелом, который по ошибке (или своей великой милости) оказался в каменной ловушке под землей. Ее волосы были на несколько тонов белее, чем у Вилл, она была высокой и стройной, такой тонкой и хрупкой, что к ней страшно было прикоснуться, чтобы не сломать. Глаза - два озера, в которых тонет по ночам луна; кожа такая тонкая и прозрачная, что под ней без труда можно было увидеть сине-зеленый узор вен. На белой коже особо ярко выделялись губы цвета спелой лесной черешни. Если при виде Соны я будто погружался в транс, то слушая ее бархатный голос, видя улыбку, блеск в глазах, я думал, что меня уже можно хоронить понастоящему. Ко всему прочему, она была до безумия доброй, сочувственной и дружелюбной. Если бы существовал женский синоним Кеину Кейди, то это была бы Сона (и она все равно была бы лучше его, потому что все делала искренне).
Я стал частым гостем в их доме, старался поймать любую возможность (или придумать причину) быть рядом с Соной. Если в какой-то день мне не удавалось увидеть прекрасную сестру Вилл, я не был способен бороться со своим настроением и ходил угрюмый. Когда же я ее видел, в меня словно возвращались жизнь и счастье. Понимая, что не могу поселиться у Вилл дома, я невольно становился тем мрачнее и мрачнее, чем ближе становился час расставания, а домой ковылял совсем убитый. Каждую бессонную минуту, что я вглядывался в потолок, бодрствуя, бодил в парке или помогал по дому, я чувствовал себя раненным глубоко в сердце. Ни Вилл, ни сестры, ни Кайл не понимали, что со мной происходит. Я не говорил им, потому что и сам долго не признавал - я полюбил. А когда эта мысль поселилась в голове, я не выдержал напряжения и снова сбежал. Я ненавижу себя за это. И сегодня, в день рождения моей лучшей подруги, почти полтора года спустя, я снова возвращаюсь в Подземелья,чтобы исправить свои ошибки. И, скорее всего, этот визит окажется прощальным.