Из записных книжек. Фантазия

     Большая проворная стрекоза несла меня среди невиданных гигантских растений, резко и сладко пахнущих разноцветно-радужных цветов, высохших и торчащих раскрытым колючим веером кустарников, которые также источали невероятный аромат каких-то неведомых мне пряностей, дурманя сознание, отчего мир вокруг всё больше и больше наполнялся причудливыми образами. Я обхватил руками и ногами твёрдое хитиновое тело стрекозы, как большой ствол дерева и со страхом и неподдельным интересом таращился вокруг.
     Ладонями я детально чувствовал шершавую поверхность летящей хищной машины, слышал звук её мощных крыльев. Звук был низким и тяжёлым, как у бомбардировщика, но очень спокойным и ровным, да и размер стрекозы, далеко не стрекозиный, внушал уверенность и покой. Мои ноги плотно упирались в какие-то чешуйчатые наросты на её боках, словно в стремена, нарочно выдуманные для опоры. Мощная спина её и большая голова с огромными глазами из ярко переливающихся фасеток, защищали меня от встречного ветра и случайной пыли, мне было очень удобно, словно в кресле перед телевизором, но при взгляде вниз что-то внутри меня предательски неприятно перехватывало дыхание. И тогда я прижимался щекой к прохладной могучей спине стрекозы и слушал, как механически уверенно и чётко, словно гигантский поршень, стучит её сердце.

     И вдруг, совсем неожиданно, я увидел море.
     Море было огромным, тёмно-синим. Оно простиралось бесконечно, от горизонта к горизонту, заставляя всё живое с открытым ртом восхищаться его великолепием.
     От моря пахло свежестью и солью…
     Это и было странным, ведь морей давно не существует…

*
     Писатель открыл глаза. Он сидел в уютном и тихом скверике, неподалёку от малюсенькой гостиницы, на одной из деревянных скамеек, окруженный запахами множества растений. Он неожиданно уснул, с блокнотом и авторучкой в руках, невольно заглядевшись на танец двух сверкающих на солнце стрекоз.
     Он лениво отхлебнул тёплой воды из пластиковой бутылки, торчавшей цветной пробкой из его сумки, и сунул бутылку обратно.
     Вокруг было настолько тихо, что он подумал, а вдруг осуществилась всё-таки главная мечта мизантропа, и люди, вместе со своими криками, эмоциями, спорами, выяснениями отношений и бесконечными конфликтами, исчезли с лица земли…
     В который раз мелькнула мысль, что пора бежать от цивилизации.

     Сквозь скверик проследовала пара, видимо, таких же гостей, как и он. Девушка лет двадцати трёх-пяти, белозубая, смуглая и стройная, и парень, на вид чуть старше или такого же возраста. Парень сидел в инвалидном кресле с большими колёсами, ноги прикрыты пледом, девушка это кресло катила. Оба молчали.
     Увидев писателя, они, в знак приветствия или по другой причине, замахали руками:
     - Вам не скучно здесь? – девушка прервала молчание, - пойдёмте в дом, скоро обед, хозяйка обещала нечто необычное.
     Губы девушки были приятно припухлыми - время сохранило в них детскую невинность, и когда она говорила, казалось, будто маленькая девочка, применяя всю свою небогатую житейскую хитрость, выпрашивает очередную шоколадку, бантик, куклу или тортик.

     Они не остановились, не замедлили движения, просто шли мимо. Кресло, сверкая спицами, мягко и тихо катилось по ровной аллейке - обыкновенная и ничего не значащая вежливость случайно столкнувшихся незнакомых людей.
     - Иду, иду через пару минут, - писателю совсем не хотелось идти вместе с ними, хотя они его и не раздражали вовсе. Он сделал вид, что потягивается, разминая засидевшееся тело, неожиданно громко хрустнув суставами, а девушка и парень (молодая пара, а может и не пара вовсе) вновь погрузившись в молчание, пошли своей дорогой.

     На какую-то минуту писатель почувствовал странный прилив жалости или сочувствия к ним обоим - к нему меньше, к ней больше – он лишь заметил кольнувший его контраст. Не зная, кем они друг другу приходятся, писатель мысленно стал примерять к ним различные обстоятельства, ему всегда казалось, что придумывать жизнь незнакомым людям довольно занятно, хотя истории некоторых из них в реальности иногда оказывались гораздо заковыристей.
     Ему захотелось остаться на скамейке под жаркими солнечными лучами и продолжить сон или может размышления, делая пометки в блокноте, но запах приготовления хозяйского обеда активно распространялся на всю округу, вызывая звонкое бурление в желудке, и писатель, повинуясь его призыву, направился к дому.

---