Толерантность

Эта история является одной из глав моего романа «Я – Человек». Однако я решила ее поставить также отдельно, как рассказ. 



Начались напряженные иммигрантские будни. Рано утром, надев рюкзаки на спины, дети торопились в школу. Почти все дети из хайма (общежите для иностранцев) учились в Мёнхбергшуле и всегда по утрам ехали туда вместе. Количество уроков зависело от класса или, вернее, от возраста. А потому дети возвращались порознь.

Живя в Москве, Ломишвили и представить себе такое не могли – отпускать детей одних на улицу. Школа, где учились Гия и Лиза, была напротив дома, и всё равно Нина или Ляля провожали и встречали детей. Здесь же, в Вюрцбурге, это было невозможно. Уже в восемь часов утра Нина и Дато должны были быть на курсах немецкого языка, на которые нужно было далеко ехать. Дети же должны были в восемь часов оказаться в школе на другом конце города, сделав в городе пересадку с одного автобуса на другой. Дети быстро освоились. Им даже нравилась такая самостоятельность, которой они были лишены ранее.

Наблюдая, как дети самостоятельно уходят и самостоятельно приходят из школы, Нина поймала себя на мысли, что не переживает на этот счет. Внутри появилась какая-то уверенность, бесстрашие. И это несмотря на то, что дети еще плохо владели языком, и всё происходило в чужой стране. А случай, произошедший с Лизой, еще более укрепил в Нине это чувство.

Случилось так, что Лиза возвращалась из школы одна, без брата, так как Гия должен был задержаться на дополнительном уроке. Лиза села в автобус и... задремала. В результате, она проехала остановку, где должна была пересесть на другой автобус, идущий до хайма. Поначалу ее охватила паника. Но немного придя в себя, она осмелилась и подошла к водителю. Поняв, что девочка заблудилась, водитель предупредил сидящих в салоне пассажиров, что должен посадить заблудившуюся девочку на правильный автобус. Ни один человек в салоне не высказал своего недовольства. Он вышел вместе с ней, провел ее на остановку автобуса, идущего в противоположном направлении, посадил в этот автобус и попросил коллегу-водителя проследить, чтобы девочка опять не проехала свою остановку. Водитель второго автобуса вывел Лизу на нужной остановке и посадил в правильный автобус, который шел до хайма. И вот с такими приключениями Лиза добралась до дома.

Дато и Нина Ломишвили ходили на курсы, как на работу. Каждый день, с утра и до вечера. В группе обучалось шестнадцать человек, все выходцы из бывших советских республик. Преподавал немецкий язык г-н Грюн – молодой высокий немец с большим мясистым носом и добрыми смеющимися глазами.

Когда он вошел в класс в первый день и начал объяснять основы грамматики, все учащиеся приуныли. Говорил он быстро, проглатывал часть букв в словах, и понять его было практически невозможно. Тем более, что большая часть класса владела только базовым немецким. Но со временем учащиеся привыкли к его произношению и даже пытались отвечать, когда он задавал вопросы. Если ответ был правильным, он подпрыгивал, сгибал в локтях руки, приподнимал их и хлопал по телу – ну точно, как в танце маленьких утят! И потом громко и визгливо восклицал: «Рихтиг!» (Richtig! (нем.) – Правильно!)

День ото дня взаимоотношения между классом и Грюном становились теплее и дружественнее. А когда кто-то из учащихся где-то выяснил, что Грюн вообще-то из ГДР, а, значит, наверняка говорит по-русски, то произошло следующее. Грюн, вел, как обычно, урок и, объяснив какую-то тему, стал задавать вопросы. Учащиеся делали круглые глаза, пожимали плечами и отвечали, что ничего не понимают. Грюн и так пытался объяснить, и так. Но его не понимали. Он глубоко и обреченно вздохнул и... повторил свой вопрос на русском языке. Все в классе оживились, радостно захлопали и перешли на русский. Назад пути не было. Все последующие уроки большей частью стали уроками общения на русском языке. Хотя все понимали, что учить немецкий – это необходимость, и с утра честно и послушно говорили по-немецки, к обеду всё-таки уставали, и всё сводилось к русскому языку.

Дато всё чаще и чаще задавал себе вопрос, что он делает на этих курсах. Ему было жалко потраченного там времени. И не из-за дискуссий на русском, которые Грюн с удовольствием поддерживал, а из-за легкости задаваемых заданий, которые Дато делал еще будучи учеником в грузинской школе. Он решил подойти к Грюну и посоветоваться, как ему быть. Грюн согласился с Давидом, что ему нужны более сложные курсы, и посоветовал обратиться к директору курсов, г-ну Шустеру.

Нина решила поддержать мужа и пошла вместе с ним. Шустер, пожилой седой мужчина, внимательно выслушал Давида и записал его на академические курсы, которые должны были начаться с сентября. Предложил также и Нине пойти на академические курсы, но с уменьшенной нагрузкой. И, пожав на прощание паре руки, сказал: «Надо же, какая у вас фамилия. Помню, у Сталина фамилия тоже на «швили» заканчивалась».

На академических курсах, где училась Нина, было пятнадцать студентов. Почти все были из России или Украины и только одна пара была из Румынии, да и каким-то боком приблудившаяся итальянская журналистка. Так получилось, что Нина и Кармела, та самая итальянка, сначала сидели вместе за одной партой, а потом стали всё время проводить вместе. Учитель, г-н Зальбек, не понимал, как эти двое, еле-еле говоря по-немецки, находят общий язык, пока один из учащихся не объяснил: «Так у них десять процентов языка и девяносто процентов эмоций. Вот они друг друга и понимают!»

Г-н Зальбек был тощим, небольшого роста молодым мужчиной, который преподавал немецкий язык не только на курсах для иностранцев, но еще и в Вюрцбургском университете. Он был очень живым и энергичным. Если он что-то объяснял, а его не понимали, он старался передать смысл пантомимой. Однажды, когда изучали животных и прозвучало слово «krabbeln» (ползать), и никто его не понял, Зальбек встал на четвереньки и проворно пошел или, вернее сказать, пополз к двери.

На уроках немецкого Зальбек часто уделял внимание социальной системе Германии, отношениям между людьми. И даже выделил специальный день для темы «Толерантность». Это было совершенно незнакомое для учащихся слово. Раньше, живя в СССР и постсоветских республиках, они никогда не использовали этого слова, а, тем более, не примирялись с другим мнением или стилем жизни. Любое явление рассматривалось через призму не только собственного мнения, но и через призму навешиваемых средствами массовой информации ярлыков. Если кто-то одевался иначе, думал иначе, жил иначе, то он был враждебным элементом. И ни в коем случае нельзя было пройти мимо такого человека. Надо было дать понять, что ты – против. Надо было научить его уму-разуму.

Поэтому информация, полученная от Зальбека, о том, что в Германии надо быть толерантным, была для студентов открытием. Если другой человек не трогает тебя и не пытается мешать тебе жить, а просто живет своей жизнью так, как считает нужным, оставь его в покое. Ты в его глазах выглядишь не лучше, чем он в твоих. Ты для него тоже, быть может, выглядишь странным. Живи сам и не мешай жить другим. Каждый член общества имеет право жить так, как он считает нужным. Если, конечно, это не мешает правовому порядку.

Толерантность была, наверное, самым большим уроком как для Нины, так и для остальных. Это был еще один шаг к европейской культуре и еще один момент освобождения от тяжелого и грязного панциря, который бывшие советские граждане носили на себе долгие годы.

Нина не могла молчать в ответ на поднятые Зальбеком актуальные для жизни в Германии темы. Она постоянно дискутировала, задавала вопросы. Ее интересовало и волновало практически всё. Поэтому она говорила эмоционально, пропуская сказанное не только через голову, но и через сердце. Других студентов увлекала эмоциональность обсуждения, и они тоже не могли молчать. И потому уроки превращались в бесконечные дискуссии. Учащиеся вспоминали истории из своей советской жизни. Благодаря этим дискуссиям и спорам уровень языка всех участников повышался с каждым уроком. Ведь что может быть лучше для изучения языка, чем разговорная практика?

Нина не раз слышала от некоторых жителей хайма и от русскоязычных, встреченных на улице, что немцы не любят иностранцев.

Видимо, про нелюбовь к иностранцам слышала не только Нина, но и другие учащиеся. Поэтому на одном из уроков один студент спросил Зальбека, верно ли это, что немцы не любят иностранцев. Зальбек не стал ни подтверждать, ни отрицать этого. Он просто рассказал историю из своей жизни: «Знаете, одно время мы с женой жили в одной африканской стране, куда мы приехали с научной экспедицией. В селении, где мы жили, все были черными. И только в производственной столовой, где мы время от времени ели, работали две мулатки, у которых, видимо, кто-то из родителей был белым. И вот однажды мы пошли обедать, как раз в то время, когда у рабочих на производстве был обеденный перерыв. Все столы были заняты и только за одним еще оставалась пара свободных мест. Мы с женой сели туда и стали обедать, время от времени общаясь с окружающими нас людьми. Когда мы закончили и пошли к выходу, нас нагнала одна из мулаток и удивленно произнесла: «Как вы только можете сидеть среди этих черных?»

Зальбек на минуту замолчал и внимательно осмотрел класс. Затем продолжил: «Понимаете? Это спросила она. Та, кто был лишь чуть-чуть белее других. Вот так будет и с вами. Больше всего недовольны вашим приездом не немцы. Нет. А именно иностранцы, которые появились раньше вас. Ведь они будут думать, что именно вы отнимаете их хлеб и работу. Глупости, конечно. Нельзя отнять то, что тебе не принадлежит».

Он замолчал. А в классе воцарилась тишина. Каждый по-своему перерабатывал полученную информацию. Но однозначно каждый стал немного мудрее.