Сторожевой корабль Дзержинский. Части 17- 18

 
17. Служба на Курилах (рассказ старшины)

«На Шикотан я мечтал попасть еще во время учебы в Анапе. Только на этом острове находилась единственная в Союзе морская пограничная часть, действовавшая в режиме военного времени. Отличникам предоставлялось право первого выбора, я назвал Южные Курилы и летом 1959 года прибыл в расположение Малокурильского дивизиона пограничных сторожевых кораблей. Назначение получил мотористом на сторожевой корабль типа «Большой охотник», или «БО-2», затем служил на торпедном катере и буксире. Все эти суда использовались для охраны границы и Южно-Курильского промыслового района, одного из богатейших в мире.

Природа так распорядилась, что возле островов южной части Курильской гряды обитают в больших количествах крабы, креветки, морской гребешок, камбала, палтус; периодически мигрируют громадные скопления скумбрии, сельди-иваси, сайры и кальмара, подходит на нерест горбуша и кета, растет морская капуста ламинария, пользующаяся большим спросом, особенно в дальневосточных странах. Ученые подсчитали, что только в нашем промрайоне можно ежегодно без ущерба для запасов вылавливать продуктов моря на один миллиард долларов. Не удивительно, что сюда магнитом тянет браконьеров со всего мира, но больше всего, конечно, японских, которые отличаются особым нахальством.

Хочу рассказать об одном случае, который на многое открыл мне глаза. Задержали мы небольшую шхуну, у нее двигатель «скис», и мы успели на нее высадиться. Шел очень сильный дождь с ветром, все промокли до нитки, а один японец, одетый в какое-то старье, так замерз, что его стала колотить дрожь. Командир приказал отогреть его в машинном отделении.

Провел я его к себе, одел в старую робу, напоил чаем. Он все кланялся и твердил «Домо аригато», большое спасибо, значит. А когда чаю попил и согрелся, вдруг мне говорит на очень приличном русском языке: «Большое спасибо, Саша-сан! Очень благодарен, очень благодарен, Саша-сан!»
«Откуда, — спрашиваю, — меня знаешь и где по-русски говорить научился?» Оказывается, они весь наш экипаж по именам знают, а по-русски научился на Сахалине, когда на шахте работал. То-то я гляжу, вроде его лицо мне знакомо, мы его раньше задерживали. «Невезучий ты человек, — говорю, — опять в лагерь попадешь». А он улыбается: «Наоборот, Саша-сан, сильно счастливый».
— В чем же счастье? Дизель у вас дважды глохнул, иначе мы бы вас не догнали. Теперь шхуну конфискуют, все под суд пойдете
— Правильно. Но это не дизель, это я его глушил.
Я на него вытаращился: «Это еще зачем?» И здесь он рассказал мне такое, что я ему сразу не поверил. Доложил командиру, он меня в политотдел направил, там подтвердили — все правда.
 Оказывается, хозяева старых шхун специально их нашим пограничникам сдают. Для этого собирают команду из добровольцев, грузят старые снасти, судно страхуют и отправляют в наши воды с приказом обязательно быть задержанными с запрещенным уловом. Японцы в Южно-Курильском проливе промышляют краба, креветку и камбалу, а севернее — лосося. Если знать место и время, а опыт у них прекрасный, наловить полный трюм можно за считанные часы.

За конфискованное судно владельцам выплачивают страховку, семьям команды государство будет платить пособие на время отсидки. Деньги немалые, больше обычного заработка рыбака. А на Сахалине наши власти бесплатно спецодежду дают, кормят-поят. В Японии русским обедом можно троих человек накормить. Опять же врачи лечат бесплатно. По японским понятиям не лагерь, а санаторий. Все довольны, да и три месяца для рядовых членов команды — срок небольшой.

Такая вот история… Выходит, и здесь у японцев все рассчитано, но это не просто ловкий бизнес, это — целая политика. Занимается ей не рядовой рыбак, а государство и его спецслужбы, иначе кто может картотеку на наши экипажи собрать, специальные фонды помощи семьям рыбаков создать? Поэтому и прут шхуны напролом в наши воды, ничего не боятся.

Теперь становится понятен весь этот фокус насчет Северных территорий. Раз они японские, значит, можно там рыбу ловить, и тут все выгоды на японской стороне: промысел продолжается, решается продовольственная проблема; кто попался, того государство поддержит морально и материально. Заодно патриотизм населения растет, объединяет вокруг правительства против оккупантов, не позволяющих досыта японский народ рыбой кормить. И у дипломатов козыри, можно торговаться до бесконечности, заодно добиваться льгот для японских рыбаков по всему российскому Дальнему Востоку. Главное, чтобы рыба, которой всегда не хватает, шла на стол японца.
Нет прибыльнее бизнеса, чем продавать дырки от бублика или очередную спорную территорию, вроде Сахалина в 1855 году. Ведь один раз прошло, почему еще не попробовать?

Японцы — народ дисциплинированный. Умение подчиняться считается у них высшим достоинством. Им начальники сказали, что Северные территории японские, и что они могут ловить там рыбу, и они пошли на промысел. Даже зимой, когда из Охотского моря течения выносят плавучий лед, который плотно забивает всю Малую Курильскую гряду, они пытаются ловить рыбу. Рискуют, конечно, и судном, и своей жизнью. А как только мартовские шторма угонят эти льды в океан, многочисленный рыболовный флот с Хоккайдо устремляется на промысел, норовя «случайно» забросить снасти в наших водах.

Задержать любителя чужой рыбки — только полдела, нужно доказать, что он сознательно нарушил международные морские законы, то есть поймать с поличным на месте нарушения. Сделать это не просто. Сначала нарушителя нужно остановить. Не помню ни одного случая, чтобы по приказу лечь в дрейф браконьеры не бросились бы наутек. Особенно сложно задержать маломерные быстроходные суда, которые называют «кавасачками» по наименованию концерна, который впервые организовал их производство. Имея прекрасную мореходность, такое судно может почти сразу остановиться, развернуться и пойти в обратном направлении, уйти из наших территориальных вод или зайти в зону сильного течения и потом объявить, что это течение незаметно занесло его в наши воды.

Ходят эти суда поодиночке и группами, оснащены по последнему слову техники. Как их обнаружить и остановить, решают наши отцы-командиры, но успех дела зависит от всего экипажа. Я скажу за себя. От расторопности и четких действий моториста, от надежности работы дизелей иногда зависит не только результат погони за нарушителем, но и безопасность всего корабля. Мы не на полигоне упражняемся, приходится постоянно рисковать. Посмотрите на фотографии восточного берега Шикотана или островов Малой гряды — везде множество надводных камней, скал, островков, а подводных камней и коварных отмелей, поверьте на слово, еще больше. Японцы прекрасно в них ориентируются. Тут нужно поворачиваться быстро и точно, что называется, ходить по лезвию ножа, иначе успеха не достичь.

Когда шхуну мы догнали и остановили, нужно на нее высадиться. Для этого на каждом корабле есть осмотровая группа, я в ней участвовал. В инструкции все расписано для взаимной страховки и безопасности, да не все можно предусмотреть. Это же Южные Курилы, погода непредсказуемая: за несколько минут может такой туман принести ветром, что в пяти шагах ничего не увидишь. Про шквалы и ливни говорить нечего. В момент вымочит всех, даже реглан не спасает. Вы скажете, что и на Баренцевом море погоды тоже не курортные, и будете правы. Морская служба большой выдержки от человека требует, здесь нужны парни крепкие духом и телом. Но на Курилах кроме особо нахальных браконьеров есть проблемы, о которых в других местах знают только понаслышке.

О землетрясениях нам говорили еще в учебке, но поначалу впечатления они на меня не произвели. Ну, затрясется дом, с потолка пыль посыплется, и все. Первый раз нас крепко тряхнуло в конце осени. К этому времени сильно похолодало, в помещениях на берегу, где проводились занятия, топили печки, и тут почти все они дружно развалились. Хорошо, что обошлось без пожара.

Сильные толчки происходили ежедневно по многу раз. Приехали сейсмологи из Москвы, установили приборы. Они фиксировали до двухсот землетрясений в сутки. Сколько было баллов, не знаю. Раскачивались столбы, рвались привешенные к ним провода. Идти в это время не могли ни люди, ни животные. Сам видел, как у коровы на ровном месте разъехались ноги, и она упала. В казарме на верхних койках (они были двухъярусные) улежать было невозможно. Как только начинало трясти, ребята с них прыгали на пол. Зато на воде эти толчки совершенно не ощущались, их там никто не замечал. Так нас трясло два года, потом землетрясения стали слабеть, к великой радости роты обслуживания — отпала необходимость складывать по кирпичику рассыпавшиеся печки.
 
Ко всему можно привыкнуть. Все знают, что Курильские острова трясло и будет трясти. Главное — никакой паники. Не можешь идти — стой, ухватись за поручень, забор, дерево. Можешь двигаться — стань в дверном проеме, чтобы на голову ничего не упало. Через 20-30 секунд все закончится. Очень быстро ребята привыкли к постоянным толчкам, перестали обращать на них чрезмерное внимание, но тут природа приготовила нам новый «подарок».

18. Чилийское цунами  (продолжение рассказа старшины)

«Ранним утром 24 мая 1960 года меня разбудил дежурный: «Товарищ старшина! Подъем! В бухте воды нет!» Мы тогда стояли на слипе, красили наш буксир. Я глянул в иллюминатор и поразился — вся Малокурильская бухта обсохла, только возле самого выхода осталась вода, в многочисленных лужах плескалась рыба. Корабли лежали на грунте, а небольшие катера, пришвартованные к стенке, повисли на канатах. Царила тишина, вода ушла из бухты так спокойно, что никто на кораблях этого не заметил.
Я крикнул вахтенным, чтобы поднимали команды, а сам побежал сообщить о ЧП к дежурному по дивизиону в штаб. Он тогда находился на плавучем пирсе, в качестве которого использовался бывший сторожевой корабль «Дзержинский». Его списали из состава боевых кораблей из-за сильного износа после двадцати двух лет службы. К нам он пришел из Владивостока своим ходом. Нам приказали поддерживать корабль в рабочем состоянии. Периодически мотористы со всех кораблей по очереди осматривали и время от времени запускали его дизель. Там же мы несли круглосуточную вахту возле дизель-генераторов, которые снабжали электричеством весь рейд.

 «Дзержинский» был пришвартован параллельно берегу, правым бортом к ряжевому пирсу и закреплен на трех «мертвых» якорях. Кроме штаба на нем находились разные службы — кают-компания, камбуз, прачечная, механическая мастерская, кубрики для роты обслуживания. На берегу в то время капитальных зданий почти не было. Использовались уцелевшие от пожара постройки китокомбината, бараки и фанзы на сопке, в которых жили семьи офицеров. Фактически «Дзержинский» и был в то время базой.

Когда на кораблях объявили боевую тревогу, почти сразу в бухту стала возвращаться вода. В узком проходе, соединяющем внутреннюю часть залива с океаном, образовался мощный поток воды. Растекаясь вширь по акватории бухты, он сразу сбавил скорость, превратившись в быстрый прилив.

Корабли всплыли, начали сталкиваться бортами, забегали с кранцами палубные команды. Вода прибывала около 20 минут, затопила пирсы, береговые постройки, поднялась на метр выше точки самого большого прилива. Когда начался отлив, в проходе возникло сильное течение, но в самой бухте оно было не очень заметным. В море поплыли доски, ящики, строительный мусор.

В семь часов утра бухта снова начала быстро наполняться водой. Это подошла вторая и, как потом оказалось, самая высокая волна цунами. Вода поднималась прямо на глазах, затопила сначала пирсы, потом электростанцию, прибрежную часть поселка, широко разлилась по долинам рек. Когда начался новый отлив, высокая вода устремилась к выходу. В сужающейся части бухты образовалось мощное течение и потащила за собой все, что имело положительную плавучесть.

Стоящий под разгрузкой большой пароход «Иван Сеченов» сорвало с двух якорей и понесло через пролив вместе с окружавшими его бревнами. Причалов с подъемными кранами для разгрузки судов в бухте не было, поэтому лес сбрасывали прямо в воду и окружали боном — связкой толстых бревен, соединенных в кольцо короткими кусками цепей. В тихую погоду такой бон подтаскивали тракторами к берегу, цепляли тросом плавающие внутри лесины и лебедкой тащили к штабелю возле пилорамы. Теперь при отступлении второй волны течение подхватило бон и вместе с пароходом, бочками, ящиками, досками и всевозможным хламом потащило из бухты. На пароходе запустили машину и пытались дать ход, но у них ничего не вышло. После разгрузки леса судно всплыло, только нижняя часть винта была погружена, лопасти били по воде, поднимали фонтаны брызг, но без толку.

Почти одновременно поток ударил по военным кораблям, оторвал их от пирса и потащил к выходу. У «Дзержинского» лопнули тросы, державшие его корму, ее подхватило течением, стало разворачивать. Трос, закрепленный на носу, некоторое время держался, но тоже оборвался, и неуправляемый корабль врезался в скопление судов, задержавшихся напротив судоремонтной мастерской. Те не могли уклониться из-за связавших их якорных цепей, которые спутались, когда отлив подхватил корабли и потащил к узкому проливу. Пирс у нас короткий, чтобы все корабли могли стать к нему, им приходится швартоваться не бортом, а кормой. Для этого они бросают якоря в ста метрах от пирса и задним ходом подходят к нему, вытравливая якорную цепь. Расстояние между соседними судами минимальное, фактически они стоят борт о борт. Такая швартовка требует от экипажей настоящего мастерства, но зато позволяет обходиться без длинной причальной стенки.

Теперь из-за спутавшихся цепей корабли были лишены возможности маневрировать. Волочившиеся по дну якоря цеплялись за грунт, тормозили движение, не давали кораблям самостоятельно бороться со стихией. Когда в эту «веселую компанию» врезался «Дзержинский», грузовой стрелой, установленной на носу тральщика, ему пробило борт выше ватерлинии. Случись в этот день сильное волнение, корабль оказался бы в критическом положении. К счастью, все обошлось, «кучу малу» вынесло из бухты. В спокойной обстановке удалось разобраться с якорными цепями и отойти на внешний рейд, где влияние цунами совершенно не сказывалось.

Все это время наш буксир находился в полной безопасности, никаких команд нам не поступило. Весь экипаж стоял на берегу и наблюдал за происходящими событиями. Сначала наше внимание привлек плашкоут, груженный бревнами. Вторая волна поставила его сверху на пирс и схлынула. Несколько человек уже бегали вокруг, возбужденно размахивали руками, хватались за головы. Было из-за чего волноваться: даже разгрузив бревна, снять с пирса многотонную громадину плашкоута они не могли, пришлось бы резать его автогеном на куски. В это время на корме плашкоута открылся люк. Высунулась всклокоченная седая голова в очках. Старый шкипер повернулся в одну сторону, в другую, ничего не понял и, от греха подальше, полез назад в трюм досыпать.

Подошла третья волна. Течение потащило незадачливый пароход назад в бухту. Ему явно не везло. Следующие волны еще дважды выносили и заносили его обратно. Этой волной с пирса сняло плашкоут с лесом и аккуратно поставило рядом на воду, ни одно бревно не свалилось.
Новые волны были слабыми, их высота не превышала метра. Приливы и отливы прекратились к половине четвертого дня. Корабли зашли в бухту и стали на якоря. «Дзержинский» сразу был поставлен под разгрузку. Его решили максимально облегчить, чтобы пробоина оказалась как можно выше ватерлинии. Больше всего пострадал наш старый пирс: несколько ряжей развалилось, бревна унесло, камень рассыпался.

Значительно больше бед случилось в поселке. Волнами было подтоплено и частично разрушено много домов, сорван и унесен на 200 метров вверх по течению речки деревянный мост. Смыло склад с фуражом. Унесло в море более двухсот кубометров круглого леса. Это создало большие трудности при строительстве нового рыбокомбината «Островной». Через несколько месяцев недостроенный завод №24 начал выпускать консервы из сайры, из-за цунами часть крыши не успели построить, цеха работали под открытым небом.

Мне запомнился еще один трагикомический эпизод, произошедший во время первой волны. Посреди бухты среди волн я увидел стоящего человека. Он отчаянно махал руками, прыгал и что-то кричал. «Наверное, унесло на плоту», — подумал я, но ошибся. Когда пошел отлив, стала видна небольшая будка, на крыше которой спасался бедолага. Будка была поселковым туалетом — кому-то пришла новаторская мысль построить гальюн в тридцати метрах от берега. Действительно, никаких ароматов, всегда свежий морской воздух и ассенизатору платить не нужно. Представляю возмущение гражданина, когда в «кабинет задумчивости» снизу хлынула вода! Его заметила команда заправщика — небольшого судна, к счастью, оказавшегося поблизости, и сняла с крыши. По понятным причинам герой пожелал остаться неизвестным. Подстроить такую шутку мог только морской царь Нептун, возмущенный непочтительным к себе отношением. И шутка сработала — гальюн и мостки к нему через несколько дней разобрали, больше туалетов в бухте никто не строил.

Правильно говорят, что одним природа создает проблемы, а другим — возможности. Боцман катера, висевшего на швартовах, соскочил на дно бухты и стал чистить днище, герой эдакий! Наш боцман тоже не растерялся — между первой и второй волнами сбегал к ближайшей луже, оставшейся на дне, и наловил полный бачок прекрасной камбалы. Она оказалась очень кстати, так как камбуз вместе с «Дзержинским» уплыл на внешний рейд.

                * * *
После цунами в части начался большой аврал. Восстанавливали помещения на берегу, взялись за развалившийся ряжевый пирс. «Дзерhttp://tass.ru/жинского» разгрузили, заварили пробоину и поставили на прежнее место. Но что-то в судьбе этого корабля сломалось. Он и раньше мелко сидел в воде, а после разгрузки еще больше всплыл. Парусность его возросла, стало его носить по бухте. Чуть шторм или сильный ветер, срывает корабль с якорей и несет на берег. Теперь буксиры только тем и занимались, что ловили его и тащили назад на стоянку.

В ноябре 1960 года наш буксир отправили развозить грузы по заставам на острова Малой гряды. Когда вернулись в Малый, увидели наш плавпирс на берегу. Штормом его понесло в южную часть бухты. Застрял он носом, корма была на воде и покачивалась. Стали его спасать. Поставили четыре буксира кормой к берегу, завели тросы, и — «раз, два, взяли!» — стали тянуть на глубину. Мы не раз принимали участие в подобных работах, и всегда успешно. Но тут нам не повезло — чем больше старались, тем больше намывали песка. Корабль уже и покачиваться на волне перестал. Приехало начальство, судило-рядило, и решило снять с корабля все, что только возможно, и оставить его на берегу до лучших времен.

После демобилизации я остался работать на Шикотане. Когда через двадцать с лишним лет уезжал на материк, «Дзержинский» по-прежнему лежал на берегу, лучшие времена для него так и не наступили».

На фото «Дзержинский» после разоружения и переоборудования в штабной корабль.