Танёни-мотанёни

Место, где родился и провел свое детство, остается в памяти навсегда.  Я помню все до мелочей:   как пахнет трава, по которой мы бегали босиком, волнующий  запах проталин - предвестниц приближающейся весны, хрустальный звон морозного утра  и скрип снега.

Прошло много лет, но перед глазами встают улицы и дома, какими они были в те далекие годы.

Детские годы мои прошли в деревне, которая помнит татаро-монгольские завоевания, походы Ивана Грозного на Казань  и злодеяния отрядов Емельяна Пугачева.
Земли эти были освоены мордовскими и финно-угорскими племенами. С приходом в эти края славян, часть населения была ассимилирована, а другая  была потеснена на восток.

Название деревень появилось, когда Иван Грозный совершал походы на Казань.
По преданиям, царь решил очистить свое войско от всех лодырей и сонь, поселив их за Окой,  так появилось село Сонино.  Рядом, на правом берегу реки Теша,  крутом и гористом, расположилась моя деревня, получившая название Горицы.

В те стародавние времена окружены эти деревни были дремучими Муромскими лесами, которые были пристанищем разбойных шаек, особенно  их  было много после разгрома пугачевского мятежа. Они грабили и убивали приезжих купцов, доставалось и местным жителям.

После того, как Екатерина II отправила сюда секретную экспедицию, разбойники были уничтожены, а частично разбрелись по лесам.
 
Заселение этих земель осуществлялось пришельцами из разных уголков Руси,  поэтому и  говор  жителей   близлежащих сел, резко отличается  друг от друга.

В Горицах  вместо буквы «ч», говорили – «ц», растягивали слова, окали.

В близлежащей деревни Левино, жители, вместо буквы «с»  произносили «ш», когда их спрашивали - откуда они, отвечали: «Мы - левиншкие».

В Сонино говор был не похож ни на горицкий, ни на  левинский.

Во всем остальном, местные жители дружили друг с другом, женились и выходили замуж в соседние селенья,  и одинаково были бедны и простодушны.

Глава 1

Мои друзья

Много веков прошло с тех пор, а в жизни этих селений практически ничего не изменилось;  менялась одежда, вносил коррективы технический прогресс, но  жители по-прежнему оставались бедны и простодушны.

Мои личные воспоминания относятся к 60-десятым годам прошлого века.

Я помню то время, когда в деревнях жило много молодых семей, было много детей, и никто еще не помышлял перебираться в город.

Жила я с родителями на краю деревни,  односельчан, живущих на другом конце деревни, мы называли «конецки-немецки».

Мы – это мои друзья;  нас - ровесников было много, жили мы недалеко друг от друга, играли все вместе, но   закадычных подруг у меня было две и    обе Тани,  их звали так же, как и меня,  и нашу троицу все называли – Танёни-мотанёни.

По фамилиям в деревне никого не звали, у всех были прозвища: у меня - Кузнецова (дед был кузнец),  одна подруга была Марусина,  другая – Ермакова  (соответственно, прозвища были даны по именам бабушки и деда).

У меня был  брат Сашка, он был младше года на три, и как хвостик ходил за мной по пятам.

Внешность у меня была обычная, ничем не примечательная: круглолицая, курносая, светловолосая, но я была любознательна, любила слушать сказки, фантазировать и мечтать.

Ермакова Таня у родителей была единственным ребенком,  с ними еще жила бабушка Матрена (дедушка Ермак, к тому времени  умер).

Она была худенькая и очень шустрая. Большие синие глаза так и «стреляли» из стороны в сторону, как бы высматривая, что бы  такое сотворить.

Марусина Таня воспитывалась   дедушкой и  бабушкой, хотя у нее были  родители  и жили  в нашей деревне, но к ним она ходила только в гости.

В отличие от Ермаковой она была в меру упитана, выше ростом  и с крупными чертами лица. Она была прямолинейна, резала правду-матку прямо в глаза, особо не заморачиваясь в выражениях. Любила смешить других и могла посмеяться над собой.

Дедушку  у нее  звали Кузьма,  он действительно был похож на деда: старенький и с бородой, нюхал табак, при этом, всегда громко чихал. В молодости он воевал на Гражданской войне под Каховкой, и когда по радио звучала песня «Каховка»  говорил, что песня эта  сочинена про их полк.

Так вот этот дед нас и прозвал Танёни-мотанёни, и всегда над нами подшучивал.
Когда мы приходили из школы, он  интересовался, много ли двоек  получили, а когда начинали учить  уроки, всегда говорил: «Эх, Танёни-мотанёни  бросьте это бестолковое занятие, давайте ка я вам лучше про войну расскажу».  И рассказывал, как они воевали с белыми, и как все были влюблены в девушку, служившую в их полку.

Однажды мы взяли у дедушки Кузьмы удочки, и пошли на Тешу ловить рыбу.
Лески закинули в воду, сидим, ждем, когда будет клевать. Хорошо, шел мимо рыбак, поинтересовался, на что мы ловим – надо было видеть наше удивление, что нужна еще и наживка, пришлось сворачивать удочки.

Когда стали вытаскивать удочки из воды, все лески у нас запутались.
Вернувшись, домой  мы украдкой  положили их на место, но дед Кузьма догадался, чьих рук дело, и долго гонялся за нами с крапивой.

Вообще то, нам частенько доставалось за наши проделки, и взрослые не утруждали себя разборками, кто из нас виноват.

Мы часто любили играть на конном дворе. Там были  старые брички, коляски,  в них мы играли в домики.  Для чего-то нам понадобилось стекло, выход  нашли быстро, решили разбить окно в помещении, где находились лошади. Когда стекло рассыпалось вдребезги, к конюшне подходил конюх дядя Митя.  Ничего умнее мы не придумали, как всей честной компанией побежали ко мне домой.  Дядя Митя шел за нами следом, и рассказал отцу о нашей проделке.  Тот не стал разбираться, кто из нас виноват – досталось всем.

Однажды, играя в войну, дегтем нарисовали друг другу на лбу звездочки. Когда  в таком виде пришли домой,  то нам опять  всыпали «по первое число».
Нередко попадали мы и в глупые ситуации.

Помню, перед Новым годом договорились мы с Таней Марусиной сходить в лес за елкой, хотелось удивить взрослых.

Взяли топор и отправились в лес. Мороз был сильный,  не прошли мы и десяти минут, как у меня замерзли ноги.

- Давай поменяемся валенками, - предложила мне Марусина,- у меня ноги никогда не мерзнут.

Я обрадовалась и быстро сбросила  свои сапоги. Стою в одних носках на снегу, а  Таньке, почему то никак не удается снять валенки.

Я закоченела окончательно, стою и плачу.

Хорошо, что мы  были недалеко от фермы и нас заметил сторож; привел  в помещение, где топилась печка,  мы отогрелись, но топор он у нас отобрал, и мы ни с чем вернулись домой.

Когда Ермаковой Тане купили велосипед «Школьник», покупке мы  радовались нисколько не меньше, чем наша подруга.

Вызвались  научить ее кататься. Она крутила педалями, а мы держали ее сзади за багажник,  наматывая  круги возле пруда. В конце концов, нам надоело за ней бегать, отпустили велосипед, и Ермакова  на скорости въехала прямо в пруд. Хорошо, что  было не глубоко, и нам удалось ее вытащить.

Потом, научившись ездить, она по очереди катала нас на велосипеде.

Как-то раз они с Таней Марусиной поехали в магазин за килькой. Кильку им завернули в бумажный кулек. Ермакова рулила, а Марусина сидела с кульком сзади. Толи засмотрелись на кого, а может и еще какая причина, только летели классно - они  с велосипедом в одну сторону, а килька – в другую, рассыпалась прямо в песок.

Подруги расплакались, не столько от боли, сколько боялись, что за кильку попадет.  Хорошо одна женщина над ними сжалилась, промыла  ее в воде.

Бабушка Матрена заподозрила, что-то неладное, песок все же поскрипывал на зубах, но они молчали, как партизаны, и ни в чем не сознались.

Глава 2

Наши университеты

В школу мы пошли почти с восьми лет,  уже умели читать. Родители просили, чтоб нас взяли пораньше, но  нам не разрешили -  до семи лет не хватало несколько месяцев, а в то время  с этим было строго.

Помню первый день в школе; Мария Алексеевна – наша учительница, посадила нас за парты и попросила, чтобы все представились. Один мальчик сказал, что его зовут Вася Пичугин, при этом назвал свое прозвище, на что учительница заметила: « А вот у твоей сестры фамилия Засухина», но Вася уверенно заявил: «Она - Засухина, а я – Пичугин».

 Мне повезло, меня посадили с Ермаковой, а Марусину посадили с мальчиком Колей.
Придя, на следующий день в школу, мы с Ермаковой увидели, что нашу парту заняли.  За ней  преспокойненько сидели мальчик с девочкой. Такой наглости мы не ожидали, и   начали их прогонять.  Они же вцепились в парту и не собирались уходить;  мы  их  выталкиваем, они еще сильнее упираются, а затем и вовсе расплакались. Хорошо, что вовремя подошла  Мария Алексеевна, оказалось, мы зря их выгоняли, наша парта была следующая.

Так начались наши школьные будни.

Учеба мне давалась легко, я быстро выполняла  задания, которые давала учительница, и мне приходилось ждать, пока с ними справятся мои одноклассники.
Многие дети к школе были не подготовлены, особенно тяжело давалось чтение.
Помню, как одноклассница по слогам читала слово петух, а на вопрос, что получилось, отвечала: «Коцет»

Один ученик входил в ступор, когда, прочитав, по слогам слово сахар, не мог ответить, что получилось, можно подумать, что он этот сахар в глаза не видел.
Конечно, если сравнивать нас тогдашних, с теперешними восьмилетками, то на их фоне, мы действительно были отсталыми существами.

Однажды учительница, рассказывая про метро,  задала вопрос: « Дети, кто знает, что означает слово лифт?»

Все молчали, соображая, что такое это может быть, и лишь один только Петька Маркин поднял руку и, смущаясь, ответил: « Это то, что бабы на титьки надевают».
Вообще Петька Маркин, сам того не желая, был «хохмачом» в нашем классе. На уроках рисования, на любую из заявленных тем, рисовал бабу с коромыслом, добавляя лишь  небольшие нюансы: если война, то взрывы возле этой бабы, если лето, то солнце и цветы на ее сарафане.

А уж то, как он рассказывал стихи – это были незабываемые моменты. Во-первых, он ни одно стихотворение выучить не мог и рассказывал их содержание своими словами. А во-вторых, текст этот он произносил на распев, протяжно и в классе в это время стоял неуемный хохот.

Быстрее всех  стихи запоминала Марусина Таня, а вот Ермаковой они также не давались. Когда она их зазубривала, почему-то всегда смотрела в потолок, тем самым выводя мать из терпения. 

Я помню, как раздражаясь, та говорила: «Что ты в потолок уставилась, там ничего не написано, в книгу смотри…».

Дело доходило до того, что  в дни, когда нужно было рассказывать стихотворения, она пропускала занятия.

А вот по письму,  хуже всего дела обстояли у Марусиной, на ее тетради было страшно смотреть, кляксы красовались на каждом листе. Писали мы  перьевыми ручками, окуная их в чернильницу.

Терпение учительницы лопнуло, и ей разрешили писать поршневой ручкой с небольшой емкостью внутри, заправлявшейся чернилами. Преимуществом было то, что перо не требовалось постоянно окунать в чернильницу, достаточно было заранее заправить ручку.

Надо было видеть выражение  лица  подруги – она гордо смотрела на всех, как будто совершила героический поступок, и   мы ей все страшно  завидовали.
Часто на уроки, вольным слушателем, ко мне приходил брат; как Филиппок Толстого, он  садился за парту и, раскрыв рот, слушал, что рассказывала учительница.
Из школы домой  я ходила мимо дома Матвевны – подруги моей бабушки, а она  любила надо мной подшутить.

Завидев меня, Матвевна еще издали дразнила:  «Вон, седая идет» или «Уже - седая, а все в школу ходит». Это потому, что волосы у меня были белые, как лен.
Каждый раз я надеялась, что ее не будет, но она, как нарочно поджидала меня на лавочке.

Глава 3

  Вера в бога, или Наше невежество в религиозном вопросе

В  ту пору повсеместного  атеизма, когда церкви были разрушены, в  школе  нам рассказывали, что бога нет, но у нас по этому поводу были большие сомнения.
Бабушка Матрена проводила среди нас противоположную агитацию. Она рассказывала про святых, про их мученический подвиг, но все же, мы оставались, в этом вопросе невежественны.

Перед сном, обращаясь с молитвой  к святым, я никак не могла взять в толк, почему это святую Варвару или Екатерину называют мученица.

- Как же она может быть мученица, она ж никого не мучает, а наоборот помогает,- рассуждала я, и в своих молитвах обращалась к ним «не мученица».

Однажды в деревне появились монахи. Они купили небольшой домик, жили уединенно, ни с кем не общались, носили черные одежды. Рассказывали, что монастырь, в котором они жили, закрыли, а монахи разъехались по округе. Нам было очень странно видеть таких людей, и мы сочиняли про них разные небылицы. Говорили, что они по ночам делают деньги. Я помню, как вечерами с подружками долго ходили возле их дома, подглядывали. Уж очень хотелось увидеть, как они это делают.
В церковь, вернее на развалины, что от нее остались, мы тоже частенько бегали. Лазили по подвалам, искали клад; мы были уверены, что попы были люди богатые, а значит и клад должен быть.

Нас запросто могло там придавить, так как конструкции были старые, и все держалось «на честном слове», но об этом мы не задумывались.

Старые люди говорили, что церковь была очень красивая, все потолки были расписаны сценами из библейской жизни. Находилась она в красивейшем месте, как и подобает церкви.

Однажды приехали археологи, это слово я тогда услышала в первый раз. Они разбирали завалы, забрали сохранившиеся иконы, фрески, и я слышала, как они разговаривали с  жителями деревни и сожалели, что была разрушена такая красота.

Глава 4

Как мы проводили свой досуг

В связи с отсутствием цивилизации (на всю деревню был один телевизор), люди больше общались друг с другом, ходили в гости, устраивали посиделки.

Помню, как с бабушкой вечерами мы собирались  к Матвевне.  Она отрезала краюшку черного хлеба, брала несколько кусочков сахара и мы шли  пить чай. Там  на столе уже шумел самовар, подходили еще соседки, и начинались разные рассказы. Я слушала, раскрыв рот, про колдунов, про  лешего, про старину, разные шутки прибаутки и это наполняло мой кругозор и воображение.

А мы, детвора, любили  друг к дружке ходить на дни рождения.

Подарки наши были незамысловатые: фантики от конфет или тетрадка с карандашом.
Но мы радовались каждой мелочи.

Таня Марусина собирала флакончики из-под духов, так вот пустой флакончик, да если еще и интересной формы – предел всех мечтаний.

Мы не пропускали ни одно событие или мероприятие, случавшееся в деревне – будь то свадьба или поминки.

На поминки готовили очень много разных блюд, начинали с супов (зимой – мясные щи, а летом окрошка или грибной холодный суп), затем подавали тушеную картошку с мясом, рыбу, потом шли несколько видов каш,  а уж затем компот из сухофруктов - вот его-то мы ждали больше всего. Готовилось все в русской печке, и было действительно очень вкусно.

Мы, детвора, обычно сидели за отдельным столом и рассуждали, у кого должны быть следующие поминки, вспоминая дедушек и бабушек, и кто из них старше.
Но больше всего мы любили, когда на праздники собиралась молодежь.
Обычно у одиноких стариков они арендовали дом; девушки готовили закуски, накрывали столы. Ближе к вечеру, узнав, где будет проходить веселье, мы с подружками забирались на печку и оттуда наблюдали за происходящим.
Частенько дом сдавал Грушник, так звали старенького дедушку, жившего в нашем конце деревни. Старик этот любил выпить, и за бутылку водки молодежь могла веселиться в его доме хоть всю ночь.
 
Когда мы прибегали, старик, выпив водочки, уже похрапывал на печке. Мы быстро забирались к нему, и занимали наблюдательные позиции.

 Нам было очень интересно смотреть, кто с кем танцует, кто за кем ухаживает, да к тому же нас угощали конфетами или еще, чем-то вкусненьким.

Мы запросто ходили,  друг к другу,  домой,  и нас   приглашали за стол.

В памяти всплывает следующая картина: возле самовара сидит брат Тани Марусиной - Сашка, весь красный и с наслаждением пьет чай.

- Садитесь, девчата, пить чай,- пригласила нас мать, - а то, «сытона-то»,  пока сахар не закончится, из-за стола не выйдет, уже пятую кружку пьет.
У  Ермаковой я любила обедать -  у них   частенько было мясо, а у нас - только по праздникам.

Как-то, придя из гостей, я стала канючить: «У Таньки всегда есть мясо, а у нас нет, зарежьте курицу»

- Куры яйцо несут, их убивать нельзя, - ответила мама.

- Тогда режьте корову, она не несется, - в отчаянии заявила я.

Корову у нас звали Зорька. Она была очень красивая, но за ней нужно было глядеть в оба глаза. Когда пастухи гнали стадо домой, Зорька старалась пройти мимо дома, чтобы погулять под горой, пощипать свежею травку.

В мои обязанности входило загнать ее в стойло, но если  уж Зорьке удавалось проскочить мимо дома, то мне  часами приходилось за ней бегать, пока она не нагуляется.

Да мы жили бедно, но умели  радоваться самым простым вещам. Если  мама пекла пироги, я тут же бежала к Ермаковой и кричала в окно: «Идите быстрее, сегодня пироги с капустой». Я знала, что Танина мама  любит пироги с капустой, а у моей мамы они получались всегда очень вкусные.

По соседству с нами жил дедушка, его звали Курносый. У него было много детей и, конечно, достаток в семье был не большой, но когда он с охоты приносил зайца,  на жаркое приглашались соседи. Кажется, что там на всех один заяц, но были довольны все. Взрослые устраивали посиделки с гармошкой, с песнями, и мы, ребятня, бегали тут же довольные и радостные.  Курносый был хороший рассказчик, умел посмеяться над собой. Помню, все катались по полу, когда он рассказывал, как изрядно поддав, он ночью свалился со скамьи, а когда  стал подниматься, то сверху уперся рукой о доску, другой рукой о стену и решил, что его похоронили и он в гробу. Он так с испугу заорал, что всполошил пол деревни. И много еще разных прибауток рассказывали о нем и его приключениях.

А как мы любили «поварни» - это обычно август начало сентября, когда поспевала картошка.

Как только начинало вечереть, разводили костры, из близлежащих домов выносили  чугунки с  картошкой, ставили их на кирпичи. Мы, ребятня, следили за тем, у кого быстрее закипит.

Взрослые выносили малосольные огурцы, доставали из чугунков картошку  и, кажется, вкуснее в ту пору ничего не было. Было уже темно, потрескивал костер, такие огоньки виднелись тут и там по всей деревне…

Глава 5

Неуловимые орлята, или  Как мы решили воевать с мальчишками

Большую часть времени мы проводили на свежем воздухе. Не важно, какое время года было на дворе, мы всегда находили себе занятие.

Зимой – катание с горок. Садились на санки и мчались с пологой горы прямо в Тешу. Дух захватывало от скорости, было страшно, но состояние полета, восторга пересиливало все страхи. Казалось,  с этой горки ни уходил бы никогда, но мороз делал свое дело, и я с подругами шла к бабушке Маше. На штанах с начесом, на валенках у нас висело по килограмму кусочков льда и снега. Бабушка у меня была добрая и никогда нас не ругала. Она сушила нашу одежду и обувь, а мы забирались на печку и потихоньку таскали сушеную чернику. В печной трубе завывал ветер, а нам было тепло на печке, и мы просили бабушку рассказать  сказку. Мы расходились по домам, когда уже вечерело, из печных труб шел дымок, под ногами поскрипывал снег, было морозно и в то же время на душе спокойно и радостно.

А потом наступала весна. Особенно я любила март. Еще лежал снег, но солнце уже припекало по-весеннему, с крыш  домов капали сосульки, мартовские коты заводили свои любовные песни.

А с появлением первых  проталинок, мы начинали играть в классики. Я как сейчас помню запах оттаявшей земли и чувство радости от приближающегося лета.

Летом мы днями пропадали на речке или уходили за околицу.

Река была недалеко от деревни, извилистая с чудесными гористыми берегами, за ней виднелся широкий луг, куда мы бегали за грибами и черемухой.

- Давайте сходим в луга за черемухой, - как-то предложила Ермакова,- я знаю места, где она особенно сладкая.  С нами были еще две девочки Оля и Люся, они были на год нас постарше, но дружили мы все вместе.

Мы согласились, но по пути решили  купить в магазине карамелек.

По дороге мы бурно обсуждали новость - наши деревенские парни  в лесу построили шалаш и играют там в войну. Командиром у них Вовка Корольков, а Ванька Гришин – замполит. У них в шалаше есть запасы еды, и вообще они там могут даже ночевать.

- А давайте мы свой отряд создадим и будем с ними воевать, предложила  Таня Марусина.

- Надо придумать название отряда, - сказала я и предложила назвать его «Неуловимые Орлята», а сокращенно Н.О., чтобы никто не догадался. Эта идея всем понравилась, и мы, воодушевившись, стали обсуждать,  где лучше построить землянку, которая будет нашим штабом.

Я разворачивала очередную конфету и только собиралась положить ее в рот, как заметила, что подруги смотрят на меня с недоумением.

- А что ты ешь, спросила Люся? И только тогда я поняла, что за разговором съела практически все конфеты, которые мне доверили нести.

- Это случилось нечаянно, - пробормотала я, но мне никто не поверил и каждый выразил негодование в мой адрес. Мне, конечно, было стыдно, но, что можно было поделать. Подруги поделили оставшиеся конфеты и остальную часть пути мы шли молча.

На следующий день, мы отправились искать место для землянки. В лесу  не далеко от пилорамы, мы нашли подходящую полянку и решили, что завтра принесем лопаты и будем копать.

А пока можно сходить на Тешу искупаться. Там взрослые ребята построили вышку и мы решили, что нам следует воспитывать в себе силу воли, и обязательно надо спрыгнуть.

Возле вышки собралось много народу, как желающих прыгнуть, так и зевак. Из нас первая поднялась Оля, она была самая смелая, и, не задумываясь, прыгнула в воду. Тогда  мы решили, что она у нас будет командиром.

Когда поднялась Таня Марусина, и стала колебаться прыгать или спуститься на землю,  мы крикнули: « Н.О.», и она подчинилась, и прыгнула в воду. Затем все остальные, посвященные в нашу тайну, после  слов:  «Н.О.», прыгали с вышки.

Позднее мой брат, допытывался у меня, что такое «Н.О.», но я ничего не сказала.
Вечером Ванька Гришин позвал нас с Марусиной сходить на тот бок (т.е. на другую сторону реки Теша) за огурцами. Когда стемнело, мы прошли по мосту через Тешу и направились к колхозному полю, где росли огурцы. Если честно, огурцы мне были не нужны, но интрига была в том, что поле это находилось возле кладбища, да к тому же, там был сторож, и мы это делали украдкой. Я представляла, что мы партизаны и идем на задание, а так же льстило, что нас с собой позвал Ванька, который был нас старше и даже мне немножко нравился, да я думаю и Марусиной то же.

Огурцы я положила в коридоре, а утром мне влетело от матери, и я пообещала, что   больше этого делать не буду.

Вообще за воровство нас строго наказывали. Я, помню, принесла домой расческу, вернее небольшой от нее осколочек, который я украдкой взяла у подружки, когда мы с ней играли в куклы.  Мама меня заставила отнести его назад и извиниться, при этом объяснив, что это называется воровство. Также было и с братом, когда он из школы принес чернильницу.

После этого ни я, ни брат никогда чужого не брали. Ну а огурцы воровством я не считала, это просто была игра.

На следующий день мы начали копать землю под землянку. Было жарко и с непривычки тяжело, но мы все равно с энтузиазмом копали. Вырыв довольно приличную яму, решили, что продолжим завтра, а пока договорились сходить к пожарной вышке, возле нее росла земляника, и подкрепиться не мешало. Вообще мы любили гулять по лесу, я  не знаю, что нас туда тянуло. Мне иногда хотелось, чтобы мы заблудились, и чтобы нас искали, может даже написали в газете, как мы бесстрашно справились со всеми трудностями…

Но мы никогда не терялись, так как в лесу хорошо ориентировались.

Поев земляники, мы решили залезть на вышку. Она была высокая, с нее лесники наблюдали, не горит ли  лес. Туда я забралась легко, но когда посмотрела в низ, поняла, что слезть не смогу.

Все слезли, а я все стояла на верху,  и чувствовала, как слабеют мои ноги, и дрожит все тело. Тогда подруги начали кричать: « Н.О.», и я, собрав силу воли в кулак, потихоньку слезла. Но после этого поняла, что высоты я боюсь больше всего на свете.

Строить землянку договорились пойти рано утром.

Яма была вырыта достаточно глубоко, нужно было положить бревна и все прикрыть еловыми лапами.

Но вечером, играя в прятки, я подвернула ногу. Когда на следующий день за мной зашли подруги, нога у меня распухла, мне было больно на нее встать, и они отправились без меня. А когда вернулись, по их виду я поняла - что-то произошло. Оказалось, бревна не выдержали, и весь настил  рухнул в яму, в общем, наш многодневный труд пропал впустую.

Глава 6

Как мы отомстили Матвевне

Из культурных заведений в деревне был клуб, где сначала показывали кино, а затем – танцы под пластинки.

Однажды ко мне пришла Танька Ермакова и сказала, что в клубе будут показывать «Свадьбу в Малиновке».  Мы нашли с ней две пустые бутылки и решили сдать в магазине. Вообще это была удача - бутылка стоила двенадцать копеек, а кино – пять копеек, у нас оставались еще деньги на прессованную какао с сахаром, которую мы очень любили.

Вечером мы сидели в клубе прямо на полу перед экраном, так как близкие места были заняты, а это все же лучше, чем сидеть на стульях, но далеко.

Фильм нам понравился, особенно мы смеялись над Попандопалой. Только Таня Марусина задумчиво произнесла: «Чего вы ржете, он такой красивый….».  Ей нравилось, как он пел песню о Марусе, и  она в него влюбилась.

Днем мы часто собирались у нее дома. Играли в бумажных кукол, платья для них  рисовали сами. Когда надоело играть, кто-то предложил нарвать щавеля, который рос на меже, разделяющей огороды  Таниной бабушки  и Матвевны.

Однако дело это было не простое. Матвевна всегда была начеку. Она, как зоркий сокол,  смотрела в окно, и нам пришлось,  по-пластунски, ползти по меже между картошкой.  Но не тут-то было, раскрылось окно, и Матвевна закричала: «Шишиги, уйдите с огорода, всю картошку помнете».

И мы решили ей отомстить. Не помню, кто предложил, но идея нам всем понравилась.
На чердаке нашли старую сумку-кошелку. Напихали туда золы, кусочков тряпок, битую посуду и еще всякой всячины. Когда все уже спали, сумку повесили возле входной двери  дома Матвевны. Ночевать мы остались у Тани Марусиной на сушилах.
Любопытство пересилило утренний сон, и мы с нетерпением  наблюдали, что же будет дальше.

Заметив сумку, Матвевна не стала смотреть, что там, а позвала свою подругу Гордевну. Они долго, что-то обсуждали, затем стали креститься, палкой сняли сумку, разожгли костер и стали сжигать содержимое. Позднее Гордевна рассказывала соседкам, что кто-то сделал приворот на сына Матвевны, и они еще долго решали, кто же это мог быть.

Глава 7

В жизни не все  так просто, или Почему мы переехали в город

На другой день мы, как всегда, собрались у Тани Марусиной. На улице была гроза:  сверкала молния, освещая все вокруг, громыхало так, что казалось, будто идет сражение, дождь лил, как из ведра.

Грозы в этих местах были очень сильные и нередко заканчивались пожаром.
Вот и в тот день  случилась беда.  Несколько детей возвращались с колхозного поля. В руках у них были ведра. И молния попала в Галю, девочку из нашей  деревни.

Я никогда не забуду горе матери,  в один миг потерявшей единственную дочь, а с ней и смысл жизни. Тогда, наверное, впервые мы столкнулись со смертью сверстника и поняли, что не все так безоблачно в этом мире.

Вообще это было время больших перемен. Время, когда усиленно шло освоение космоса. Я помню, как пугалась моя мама, когда по радио раздавался голос диктора: «Внимание, внимание, говорит Москва…». Первое, что срывалось с ее уст  – война,  а оказывалось - это очередной полет в космос. Тогда мы знали всех космонавтов, гордились, что обгоняем Америку.

А в колхозах шло не все так гладко. Особенно в наших краях, непригодных для земледелия. Доводились разнарядки, что нужно посеять, сколько собрать. А на наших песках, вырастить и собрать, можно было далеко не все, что спускалось сверху.

Я помню, как члены правления колхоза ходили по деревне,   замеряли землю, отведенную под огороды,  и не дай бог, кто распашет лишний клочок земли, и не важно, что  земля эта никем не используется.

А сенокос…

 Сначала все лучшее скашивалось для колхоза, а уж затем жители тянули жребий, какое место  для сенокоса достанется им. Как правило,  без слез, на  эти наделы, смотреть было нельзя: ухабы, да ямины.  И чтобы прокормить свою корову наши родители украдкой  старались что-то накосить, а затем опять же украдкой привезти сено домой.

И  потихоньку молодые семьи стали уезжать в город.

Первыми собрались к отъезду  Ермаковы.  Мне было жалко расставаться с Танькой,  с ней было интересно играть и, вообще, она была классная, а сколько раз нам вместе попадало за наши проделки.

И, вот - Танька уезжает…

 Помнится,  бабушка мне говорила: «Не расстраивайся, скоро к нам проведут железную дорогу и у нас будет, как в городе».

Железную дорогу, конечно, никто не провел, и три года спустя, мои родители тоже  переехали в город.