Новелла о медсестре

… Я не заметил, как заболел. В один из вечеров, после нескольких напряжённых нарядов по кухне, у меня начался непонятный болезненный кашель. Сначала подумал, что меня всё-таки немножко прихватило сквозняком во время работы. Когда периодически приходилось выскакивать из жаркого помещения варочного цеха полураздетым на холод склада или в подсобку. Но к такому давно привык. А если простыл, то ночь отлежусь в тёплой палате и к утру простуда пройдёт. Однако спал я плохо и к подъёму кашель усилился, поднялась температура. Начались неприятные боли в груди. Не очень сильно переживая, снова заступил в наряд. Весь день работал на совесть,  забывая о неприятных ощущениях. Но к вечеру следующего дня вернулся обратно уже без сил. Даже обращаться к дежурной медсестре самому не пришлось. Её вызвали соседи по палате, видя, что я весь в жару. Когда она послушала грудную клетку и позвала врача, я понял, что всё гораздо серьёзнее, чем думал поначалу.

– Похоже, воспаление лёгких… -

мрачно проговорил майор Лысковский, в свою очередь тщательно осмотрев меня и прослушав грудь:
Где ж тебя так угораздило?..

Так началось моё пребывание в третьем уже по счёту отделении госпиталя. На мне была такая же синяя пижама, как и ранее, только уже с буквами «Т.О.» И теперь мне предстояло долгое лечение от пневмонии. Каждый день мне делали по нескольку уколов, по утрам ставили капельницы. В коридоре отделения на специальном столике стоял широкий плоский ящичек с ячейками для таблеток – порции лекарств для каждого больного. С номером палаты и фамилией. По примеру других, я самостоятельно подходил и выбирал свои. Было радостно, если среди них оказывалась сладкая витаминка. А то и две-три. Ещё вкуснее, чем витамины, был разведённый в банке напиток аскорбиновой кислоты. Его ставили с утра, тоже в коридоре, рядом с традиционным графином обычной воды. От последней он отличался бледно-жёлтым цветом. Но попробовать «аскорбинку» удавалось не всегда – кто не успел, тот опоздал. До неё было много желающих и на всех одной (даже целой трёхлитровой) банки обычно не хватало. Кроме приёма лекарств, уколов и капельниц, мне приходилось ходить на прогревание в физио-кабинет. Хорошо, что он располагался в том же здании, что и «терапия». Не нужно было выходить на улицу, на ужасный декабрьский мороз.

Прошла неделя после моего дня рождения. Я очень медленно шёл на поправку. Ещё медленнее привыкал к палате и соседям. В отличие от «хирургии» и М.П.О., здешняя палата была, хоть и больше по размеру, но очень тесной и совершенно неуютной. Все кровати двухярусные, стояли близко друг к другу. Из-за скученности больных, а также, из-за того, что форточки окон не так часто (по причине морозов) открывались для проветривания, в палате постоянно висела непростая для восприятия смесь запахов табака, пота, кашля. А находиться где-то в другом месте практически не удавалось. Мне прописали постельный режим, освободили от всех видов нарядов. Так что, я мог выходить только в коридор и там какое-то время побыть наедине с собой. Само отделение тоже было большим по размеру. Но каким-то безликим. В нём почти не было того своеобразия, которым характеризовались хирургическое с многопрофильным. В коридоре не имелось окон на улицу, только в палатах. Горело искусственное освещение. Единственное, что радовало и притягивало взгляд – это картина фотообоев на стене в задней части коридора. Огромная по размеру. От пола до потолка и во всю ширину стены.
 
На ней был изображён живописный берёзовый лес с сочной травой и невысоким кустарником. По-видимому, пейзаж откуда-то из средней полосы России. Но явно не из Забайкалья. Картина невероятно освежала и оттеняла всю серую обстановку отделения. На неё невольно смотрели солдаты во время построения в коридоре. Многие старались постоять или присесть рядом с ней во время отдыха. Для большинства больных она была окном в мир и напоминанием о далёком доме. Ведь, большая часть военнослужащих ЗабВО была призвана из европейских регионов страны, где преобладали именно такие виды местности, как на стене. Прямо посредине картины едва заметно вырисовывалась вполне реальная дверь – вход в ещё одно отделение. Оно называлось О.Ф.Д. – отделение функциональной диагностики и было совсем маленьким. Никаких палат для больных, только два кабинета с приборами, посредством которых проводилось обследование пациентов на предмет работы сердца, лёгких, желудка, проверка зрения, слуха, состояния нервной системы и тому подобное. Побывать там по направлению лечащего врача среди солдат называлось просто и поэтично – «сходить в ЛЕС».

Мне довелось посетить О.Ф.Д. как только меня перевели в «терапию». А до того «бывать в ЛЕСУ» ещё не приходилось. Теперь же, когда мне сделали кардиограмму и спирографию, то есть проверили сердце с лёгкими, я понял что это такое. Было совершенно не больно и даже приятно. Сам же кабинет, в котором я находился, напоминал не больничный, а скорее научно-исследовательский. Здесь не пахло потом, лекарствами, кровью, было чисто и спокойно. И убаюкивающее тепло. Не так как в процедурной или операционной с их напряжённой прохладой. А больше всего меня поразили врачи, работавшие здесь. Их было всего двое: весёлый, добродушный мужчина лет тридцати пяти с капитанскими погонами и красивая женщина несколько младше его, звания которой из-за халата не смог узнать. Скорее всего, она была даже не офицером, а гражданской служащей. Будучи в госпитале, я успел уже повидать немало разных врачей. Добрых, как полковник Гончаров, недоверчивых как подполковник Ветлугин и майор Лысковский, важных как начальник госпиталя Ходырев или начальник М.П.О. полковник Шаповалов, равнодушных и неприязненных к другим как начальник «терапии» майор Бекетов… Но приветливая пара врачей О.Ф.Д. (я почему-то подумал, что они супруги) с первого же впечатления по доброте, расположению, участию и даже какой-то непривычной элегантности, превзошла всех виденных ранее… Уходя обратно в своё отделение, образно говоря, «покидая ЛЕС», я по-настоящему жалел, что пробыл с ними какие-то считанные минуты. И так сильно захотел вернуться сюда снова, хоть ненадолго, что не мог совладать с чувствами, чтобы скрыть это.  Любой ценой, при первой же возможности. Когда это может повториться? Какой бы только повод  найти для этого?!.. А они, не догадываясь в тот миг о моём потрясении, просто искренне пожелали мне благополучно выздоравливать…

Считанные дни оставались до Нового года, когда меня постигло очередное несчастье. Перед этим я чувствовал себя неважно: стойко держалась высокая температура, мучила одышка, слабость. Кроме того, впервые за всю свою жизнь в обычных условиях я ощутил перепады давления (до этого, помнил подобное только во время полётов на самолёте). И вот, на утреннем разводе мне стало настолько плохо, что я упал в обморок на пол коридора. Очнулся спустя какое-то время опять в палате, под капельницей. Но на этот раз даже не пришлось вставать и не идти никуда самому. Ближе к обеду двое медбратьев из числа солдат положили меня на носилки, укрыли несколькими одеялами и перенесли в реанимационное отделение. Которое находилось в том же здании, что «хирургия» и откуда я начал свою госпитальную эпопею…

Когда 3 с половиной месяца назад мне сделали операцию на ноге, я пробыл в реанимационном блоке совсем немного. Даже не успел оглядеть, запомнить его, как меня перевезли в обычную палату «хирургии». Теперь же, прийдя в себя, я лежал и осматривал незнакомое пристанище. В широкие окна пробивался яркий, синеватый свет зимнего дня. Но виды за окнами были совершенно недоступны, так как стекла имели специальную рельефную и матовую поверхность, которая размывала изображение. Внутри же палаты было строго и не очень разнообразно. Множество приборов, шкафов, столиков с инструментами, лекарствами. Кроме моей, ещё две кровати, но пустые. Судя по всему, ближе к празднику тяжёлых больных осталось мало. Кого можно, перевели  долечиваться в палаты  отделений. Сами кровати отличались от обычных. Они были широкими, высокими, на колёсиках, с поднимающимися головной и ножной частями. Над кроватями нависали светильники с множеством ламп. По обе стороны от меня стояли кронштейны с капельницами. Сейчас я оказался намертво привязан к ним. Иглы  вставлены в вены обеих рук. И по времени достаточно давно. Всё это время я спал и потерял счёт часам. Чувствовалось, как ладони похолодели от неподвижности. К тому же руки лежали поверх одеяла, а в помещении царила постоянная прохлада. Сам я был без одежды. Даже если бы смог встать, то далеко бы не ушёл. Да и куда вставать… Под кроватью стояли «утка» с «судном». А в душе мне было так обидно за всё происходящее, что я неподвижно смотрел прямо перед собой и не предпринимал каких-либо попыток пошевелиться, что-то сделать, кроме смирного лежания и покорности. Просто не понимал, что будет дальше.
Успокаивая себя, я снова засыпал. Так было несколько раз . День сменялся вечером, вечер ночью. Потом наступало утро. Я угадывал время визуально, по свету из окон или электрическому освещению в палате. Поначалу я не замечал прихода медсестёр. Но они находились рядом, бдительно, в отличие от обычных условий отделений, следили за моим состоянием. Подключали и отключали капельницы, меряли давление с  температурой, ставили уколы.

Наконец, интенсивное воздействие реанимационной терапии привело к небольшим, но положительным результатам. У меня перестала резко повышаться температура, дыхание пришло в норму, исчезла одышка. Ещё через день я хорошо поел. Пусть и не с аппетитом, но удобно сев на приподнятой со стороны головы части кровати и двигая руками без мешавших до этого капельниц. Потом некоторое время отдыхал, поворачивался с одного бока на другой.
А через несколько дней наступил Новый год. Я хорошо запомнил этот вечер. Несмотря на плотно прикрытые двери, до меня доносились звуки радостной суеты из ближайшего коридора «хирургии», разговоры солдат, врачей. Я неожиданно подумал, что быть может, среди них мой друг Слава. Совсем рядом со мной и не знает, что я нахожусь в реанимации. Если, конечно, его ещё не выписали из госпиталя. А, так бы, здорово увидеться с ним!.. Но вряд ли возможно в текущее время. Сюда вход ограничен. Разве что, когда выйду отсюда, сам  навещу друга в хирургическом…
Где-то через час после полуночи я заснул и не слышал, что происходило вокруг, оживления в отделении, на территории госпиталя. Наступившее же утро 1988 года оказалось обычным, по-зимнему морозным, будничным.

А через неделю я вернулся в «терапию», в свою палату. Здесь совершенно ничего не изменилось. Выписалась только часть соседей, поступили новые. Ко мне, как и следовало ожидать, стали относиться более терпимо и как-то отстранённо. Видимо, поняли, что из меня ничего полезного не выжмешь и я из себя ничего не представляю – «живу еле-еле, одна душа в теле…» Но мне это было на руку. Чувствовал себя достаточно хорошо. В постели лежал только для вида, но исправно принимал лекарства, ходил в физиокабинет на прогревание.
 Из реанимации обратно в «терапию» меня опять перенесли на носилках, плотно укутанного одеялами. Поэтому, я совершенно не почувствовал что происходит вне помещения. И, получается, не был на улице с прошлого года уже много дней. Только наблюдал из окна палаты или приёмного отделения за тем, что происходит снаружи. Там было ещё белее, чем в декабре. Выпало значительно больше снега. От сильного мороза между зданиями госпиталя, над территорией парка стоял сероватый туман. Шинели заходивших с улицы солдат и офицеров густо покрывались инеем. Уши шапок у большинства из них были завязаны снизу, а лица неимоверно красные. Одновременно с открывающимися наружными дверями в прихожие, коридоры врывались клубы студёного воздуха и ноги на мгновения леденели от дыхания зимы.

Я же каждую свободную минуту мечтал о далёком летнем тепле и хотел снова попасть в «ЛЕС». Не в тот, который был без листвы и утонул в сугробах неподалёку. Не тот, что  виделся мне месяц назад в ночные окна многопрофильного отделения. В наступившей зиме там было страшно холодно и печально. А хотелось оказаться в том, что располагался гораздо ближе, за красивой картиной на стене коридора… Туда время от времени заходили больные, врачи, медсёстры. Иногда выходили знакомые уже хозяева леса: капитан и красивая женщина. Они всегда улыбались. Но не замечали меня. Видимо, забыли с того раза, как я имел счастье побывать там. Понятно, что и без меня хватало многочисленных посетителей, нуждающихся в обследовании.

Тем временем, каждый раз стоя на утреннем разводе и внимательно прислушиваясь к распоряжениям старшины, я узнал, что в отделение функциональной диагностики тоже назначаются солдаты для работ. Там нужно было два раза в день мыть полы, выносить мусор и выполнять те или иные несложные поручения врачей. Как такового, официального названия наряда не было. Старшина просто называл фамилии выбранных солдат и махая рукой на стену, небрежно добавлял – … в «ЛЕС!»
Меня пока не назначали ни в столовую, ни на кухню, ни в баню. Здоровье ещё не позволяло. Ограничивалось мытьём полов в палатах или  коридора «терапии». Иногда помогал накрывать столы в столовой, наводить порядок в процедурном кабинете. Сам же завидовал тем ребятам, кто уходили в «ЛЕС».

Но однажды, в одно прекрасное утро моя мечта стала реальностью. После развода меня отправили не на мытье палат, а на кардиограмму и спирографию. Я подумал, что дело идёт к выздоровлению, пошли итоговые обследования, анализы. Возможно, скоро выписка, а там, и моя дальнейшая судьба решится. Но, всё-таки, как приятно напоследок побывать в «ЛЕСУ»! Может, потом и не удастся вовсе...

С едва заметным трепетом я открыл дверь в картине и зашёл в О.Ф.Д. Здесь было тихо и тепло. Вся нервозная суета, шум «терапии» разом остались позади. А вокруг меня так изумительно пахло настоящим кофе, что я не поверил, что нахожусь в обычном кабинете рядового военного госпиталя, в забытом Забайкалье… Подобный аромат я даже в своей жизни  ощущал всего раз или два. В большей степени он  ассоциировался с далёкими странами, страницами книг и фильмами… Тем не менее, он окружал меня в данный момент и это стало так необычно.

– Проходи, не бойся! Ты, ведь, был у нас уже?.. –
не скрывала улыбки женщина:
Как твоё здоровье?

– Судя по круглым щекам, вовсю идёт на поправку! Да, гвардеец?.. –

от души рассмеялся капитан. Сейчас я мог очень хорошо рассмотреть его. Невысокий ростом и немного полноватый, он был в одной рубашке. Что-то писал в рабочем блокноте. Короткие русые волосы, причёсанные набок и пронзительно синие глаза. Но не холодные, как это бывает при таком цвете, а очень тёплые и весёлые. Типично русское лицо, чем-то похож на актёра Кирилла Лаврова, хотя и были в нём едва уловимые взглядом черты иных народностей. Однако это не отталкивало, а ещё больше придавало мужской обаятельности. Он смотрел на меня немного исподлобья, энергично вертел ручку в пальцах и ободряюще подмигнул:
 
Сейчас проверим тебя и будешь здоров на все сто! Ложись на кушетку!.. –

Процедура, знакомая по прошлому разу, словно растянулась во времени. Прошло лишь несколько минут, но для меня они стали едва ли не часом покоя, возвращения в себя. Женщина подключала ко мне аппаратуру, датчики, касалась меня пальцами, но на неё, в отличие от капитана, я даже боялся смотреть. Насколько её красота и женственность казались неземными и недостойными моих простых солдатских глаз. Она говорила меньше, чем капитан, однако это ещё больше украшало её. Как и исходящий от неё аромат духов, осторожность движений, волнующая прохлада ослепительно белого халата.
После кардиографа я пересел к спирографу и глубоко вбирая воздух, несколько раз выдохнул в измерительную трубку. Дышалось легко. Я чувствовал, что здоровье вновь наполняет меня силой. Вот, только была лёгкая грусть, что скоро уходить отсюда и возможно, не придётся больше побывать в «ЛЕСУ». Капитан, по-прежнему улыбаясь и что-то весело говоря своей коллеге, чего я уже не слушал, просмотрел бумажные ленты с результатами моих измерений, быстро заполнил форменный бланк:

- Ну, вот, товарищ Николай! Всё замечательно. Сердце как мотор. Ты и раньше на него не жаловался, так ведь? С лёгкими немножко не совсем, но это после болезни, так и должно быть. Побольше двигаться, физических упражнений и, главное … веселее будь! Жизнь-то, она, весёлая штука, даже в госпитале!.. Так, мне надо бежать… Совещание в штабе!.. –

он сразу будто забыл про меня. Быстро одел бушлат, шапку и, покуда я ещё только собирался уходить, стремительно вышел во внешнюю дверь. В помещении О.Ф.Д. было две входных двери: одна внутренняя, в «терапию», а вторая вела на улицу. В неё и вышел капитан.
– Подожди… -
вдруг сказала женщина, когда мы остались одни:
- Ты не занят сейчас у себя в отделении?
Я слегка удивился:
- Да, вроде, нет…
Я вспомнил, что меня никуда не назначили, когда отправили в «ЛЕС». Наверное, старшина отложил на потом и ждёт-не дождётся, когда я вернусь. Чтобы сразу определить меня, как всегда, мыть полы в той или иной палате.
– Извини меня, конечно… Я знаю, что тебе и так достаётся с уборкой… -
женщина смущённо отвела взгляд в сторону:
Но нам сегодня никого не выделили из ребят… Так что, раз уж ты здесь, сможешь помыть пол и вынести мусор?..
Она спрашивала меня так неуверенно, явно боялась, что я напрочь откажусь. Поэтому, тут же быстро добавила:
Я отпрошу тебя у начальника отделения и старшины на весь день. А работы здесь немного… Сможешь потом отдохнуть до вечера, чтобы никто не беспокоил тебя…
- Конечно, помогу, о чём речь…               
я тоже дал ответ не совсем уверенно, смущаясь и отводя взгляд, но внутри себя даже не стал раздумывать – соглашаться или нет. Разумеется, мытьё полов убивало и угнетало меня, как любого молодого солдата. К тому же, не совсем ещё выздоровевшего. Но ради того, чтобы продлить нахождение в чудесном «ЛЕСУ», побыть рядом с прекрасной женщиной хоть пару часов, я был готов на всё, мог не жалеть себя и своего здоровья. В конце концов, разве не об этом мечтал я в течение всех предыдущих долгих  дней?!..
Я остался и принялся за работу. В О.Ф.Д. было два кабинета – один с аппаратурой, другой для отдыха и небольшая тёмная комната, в которой проводились исследования функции зрения (чтобы не мешал обычный дневной свет). Я, как мог, старательно и тщательно, как уже давно не убирался в других местах, мыл и без того безукоризненно ровные и чистые полы, собирал крупинки мусора, из тех закутков, где до меня не думали добраться, протирал пыль на подоконниках и панелях стен, приборах.  При этом не торопился, тянул время. Хотя, уже понял, что меня отсюда раньше того, как я сам захочу, не выгонят и моя прекрасная госпожа сдержит данное слово.
Я по-прежнему, боялся открыто посмотреть на неё. Точнее, робел, стеснялся своей всё той же солдатской простоты. И ещё, временами,  было чувство, что это какой-то необыкновенный сон и я боялся нарушить его неосторожными движениями, даже одним смелым взглядом, чтобы вдруг не проснуться в своей палате и не подумать, что это происходит с кем-то другим…
Я всё-таки, смотрел на женщину, но лишь мельком, а больше ощущал её тепло, движения, дыхание, звуки действий, которые сопровождали её за работой. А она тихо и ненавязчиво наблюдала за мной. Это становилось заметным, когда она замирала и улыбалась. Хотя, вряд ли она изучала меня. Я прекрасно понимал, что перед ней проходят десятки и сотни таких же солдат и я ничем не выделяюсь среди них. Для неё это необходимый элемент общения и работы. Но даже за присутствие рядом с ней сегодня я был благодарен судьбе…
Где-то через час вернулся капитан и снова увидев меня, нисколько не удивился. Видимо, между ними было всё согласовано насчёт уборки. Они стали готовиться к дальнейшему приёму пациентов. Я, тем временем, давно прибрался и не знал, что дальше делать. Уходить отсюда не хотелось. Но я не очень хорошо представлял, как буду на виду у соседей по палате, отделению сидеть и отдыхать тут, когда там меня заждался очень большой объём работ… А, между тем, женщина просто взяла меня под руку и подвела к тёмной комнате:
- Здесь не страшно. Заходи, удобно располагайся. Только сиди тихо, чтоб никто не слышал… Лучше всего, поспи немного. Ближе к вечеру ещё раз прометёшь пол и вынесешь мусор…
Она словно читала мои мысли, угадывала желания. Накануне ночью, в палате,  я плохо спал. С вечера «деды» затеяли ночное чаепитие, курили прямо в палате, громко рассказывали истории из своей службы и вспоминали гражданскую жизнь. Моё место было на втором ярусе и, периодически, кто-то из них пинал меня снизу, резко прерывая сон. От табачного дыма до сих пор побаливала голова и именно сейчас меня нещадно клонило в сон. Поэтому, я с удовольствием, без всякого страха зашёл в «темнушку» (так я стал впоследствии называть комнатку) и «отрубился» почти на полдня.
За тонкой фанерной стеной временами было отлично слышно, как приходили и выходили больные, негромко работала аппаратура, весело говорил капитан, изумительно звучал среди мужской разноголосицы голос женщины. Мне это нисколько не мешало. Я погрузился в покой и успел увидеть целых два очень хороших сна.
Где-то в районе обеда я привычно проснулся от голода и, как ни в чём не бывало, сходил в столовую. Потом тихонько вернулся. И ещё немного подремал. Так что, выспался, как не высыпался несколько ночей подряд до этого, и ещё больше набрался сил.
Под вечер, как было сказано, я подмёл и влажно протёр полы, потом сгонял до мусорки, высыпал из корзины то, что насобирал при уборке.
– Ну, спасибо тебе! Выздоравливай!.. –
тепло попрощались со мной капитан и женщина.

Мне не хотелось уходить, но всё хорошее рано или поздно заканчивается и я покинул  «ЛЕС». Весь оставшийся вечер до отбоя я переживал впечатления от обычного на первый взгляд пребывания в О.Ф.Д. и думал, как бы здорово было снова попасть туда. Вряд ли это получится ещё раз. В такой наряд желающих много и кто-то туда ходит часто. Гораздо больше меня. Конечно, я надеюсь, меня не так скоро  выпишут. До полного завершения лечения, скорее всего, задержусь в «терапии». И есть призрачная надежда, почти мечта,  ещё раз оказаться в «ЛЕСУ»…
Как ни странно, но эта мечта сбылась уже на следующее утро. Я стоял на разводе и рассеянно вслушивался в распоряжения старшины о назначении в тот или иной наряд, когда он произнёс мою фамилию и добавил: «… в ЛЕС!» Мне так и послышалось – подчёркнуто, с большой буквы.
- Чего стоишь?!. Ушуршал! Будешь там работать… -
Старшина недоумённо посмотрел на меня, не понимая моей медлительности, но тут же вернулся к списку больных. А я, озираясь на остальных, но с невероятной радостью внутри себя, рванулся к заветной двери посреди деревьев…
Пахло тем же кофе, духами, и намного меньше – лекарствами. Капитан и женщина были вместе. Чуть улыбаясь, разглядывали меня. Только уже внимательнее, чем в прошлый раз. Но не затягивали с началом разговора:
– Мы, вот, порешали немного и берём тебя сюда, в помощники… Согласен?..
Капитан сделал паузу и засмеялся:
- Конечно, согласен! Боец, который нам помогал здесь, готовится на дембель, недавно выписался в свою часть… Так что, кроме тебя подходящих кандидатур нет. А ты очень ответственный и дисциплинированный товарищ. И домой, то бишь в часть, тебе пока не скоро. Так ведь?..
Да, я был согласен. Но чтобы не вспугнуть такое везение и счастье, для вида только скромно кивнул головой. Хотя, в то же время, не смог не одарить врачей ответной улыбкой.
– Ну, вот и замечательно!.. Будешь приходить сюда каждый день. Офицеры и старшина отделения в курсе. Тебя не будут забирать ни на какие другие работы. Только здесь… А делать тут немного. Как в прошлый раз, помыть полы, убраться. И остальное время сидеть, как мышка, в тёмной комнатке… Ну, может быть, поможешь что-нибудь в плане оформления, заполнения документов, если потребуется…
- Да, я согласен!.. –
Не совсем ещё веря такой перемене в моей госпитальной жизни, я переводил взгляд с капитана на женщину, оглядывал обстановку кабинета, который с этого дня становится почти моим…
- Тогда, давай знакомиться!.. Меня зовут Анатолий Аркадьевич. Я начальник Отделения.  А это Ирина Петровна, моя помощница по диагностической работе… -
капитан уважительно посмотрел на женщину, имя которой теперь я узнал.
– Прошу любить и жаловать!.. Ирина Петровна будет давать тебе задания…но ты сильно не злоупотребляй доверием. Я буду проверять! –
строгим голосом закончил капитан и тут же рассмеялся от того, что я сразу же оробел:
- Всё, приступаем к делу!..
Так, обыденно и приветливо, начался очередной этап моей госпитальной службы.

Я стал жить теперь как будто сразу в двух измерениях действительности. Короткие, полные глубокого сна ночи с мимолётными утрами-вечерами – в «терапии» и долгие, удивительно спокойные дни в стенах О.Ф.Д. Хотя, дни здесь не казались очень уж долгими. Я начал привыкать и не замечать хода времени, поскольку потихоньку приводил в порядок мысли, чувства, мироощущение… Мне хватало каких-то двух часов на утреннюю уборку всех комнат и часа на вечернюю. Всё остальное время, я в первые дни  спал, сидя в «темнушке», а в последующие, обнаружив, что в ней имеется лампа и включается свет, стал смело делать дела, о которых не всегда мог бы даже подумать в палате или коридоре «терапии». 
Прежде всего, я стал читать. В комнате отдыха имелась книжная полка. На ней помимо обязательных для госпиталя «Вестника медицины» и «Военно-медицинского журнала», стояли несколько толстых сборников повестей современных советских писателей. Среди них были военная проза, стихи, публицистика, а также фантастика и приключения. Каждый раз, закончив утреннюю уборку, я незаметно брал пару книжек и, усевшись в кресло, на несколько часов погружался в мир литературных героев. Я знакомился с ними. Если уже читал подобное, зачастую,  по-новому воспринимал их жизнь. Невольно примерял её на себя. Во-вторых, я вернулся к написанию писем домой, друзьям и в первую же неделю «новой» жизни написал столько, сколько не осилил за весь предыдущий месяц!.. Кроме того, я снова взялся за  блокнот, о котором забыл ещё с «хирургии». По правде говоря, тот блокнот, который у меня имелся поначалу, с Шерловой, исчез. Я даже не мог вспомнить, украли его у меня, отобрали или я просто потерял, переходя из отделения в отделение, из палаты в палату. Поэтому,  пришлось  купить новую записную книжку и я, пользуясь временем, стал восстанавливать информацию. Разумеется, которую удалось как-то запомнить. Или, не очень сильно забыть.
По субботам и воскресеньям, когда О.Ф.Д. не работало, я терпеливо коротал время в палате. Как-то ко мне приехала мама. Она остановилась в гостинице и мы много говорили о новостях в Иркутске, Аталанке. Она спрашивала меня. И мне было что поведать ей!.. Я сразу же поделился радостью о том, что теперь работаю в О.Ф.Д., с удовольствием рассказал про Анатолия Аркадьевича и Ирину Петровну.
– Да, я знаю Аркадьевича… -
заулыбалась мама:
- Уже разговаривала с ним по поводу тебя… Никитин его фамилия. Хоть и чуваш, но хороший дядька! Приглашал меня летом приехать к нему на родину в гости. А я взамен угостила его нашими грибами и вареньем из голубики, с Аталанки… Он обещал опекать тебя, не давать в обиду…Побудешь у них, пока морозы, а там видно будет. Дело понемножку к весне идёт!
Мама была настроена очень оптимистично, но весны пока не было никаких признаков. Разве что, на самую малость стали длиннее дни. Но это было так несущественно на фоне ледяной стужи. Она продолжала царить за стенами отделений госпиталя. Середина зимы, безмолвие природы… Однако, я тоже не грустил. Новые впечатления и люди, которые в буквальном смысле приютили меня, изменили мой взгляд на окружающий мир.

«… Я помню тот июньский тёплый вечер
Повестку мне вручил военкомат
И чёрные погоны мне на плечи
Легли без звёздочек, без лычек –
Я солдат…»

Да, как давно уже это было… Окончание 1-го курса «универа». Тёплые июньские дни и вечера.  Проводы в армию… Отвлечённость и отчуждённость от того, что было ранее. Несколько томительных дней и ночей на областном призывном пункте в малознакомом тогда городе Шелехове. Длинный эшелон из пассажирских вагонов с призывниками для ЗабВО. Прибытие на станцию Борзя и через считанные часы начало службы в Шерловой… Когда-нибудь, быть может, я напишу об этом отдельную и подробную повесть. Полную драматизма и переживаний… Пока же я аккуратно заполнял блокнот, который громко назвал «дембельским» и перечитывал то, что в нём уже было.
Да, прошло уже полгода моей службы. И сейчас я привычно чувствую себя в комфортной обстановке О.Ф.Д., смотрю на морозный вечерний пейзаж за окном. Мне очень доверяют. Несомненно, я чем-то отличаюсь от большинства солдат… Днями, очень часто, капитан Никитин уходит из отделения по другим делам. Ирина Петровна, если нет наплыва пациентов, тоже покидает кабинет и я остаюсь один. Но, как было договорено, не злоупотребляю доверием. Наслаждаюсь тишиной, одиночеством. Читаю, пишу. Правда, в последнее время осмелел и позволяю себе пить кофе с печеньем! Конечно, не наглею: кофе отмеряю на самом кончике чайной ложечки, а сахара беру всего 2 кусочка. В то время, как в столовой на одного человека положено 4… Я попросту не могу вести себя по-свински здесь, где мне доверяют, как никому другому. Но, впрочем, какой изумительный кофе!.. В уютной, почти домашней обстановке… Возможно, когда-нибудь я буду пить такой же на «гражданке», но он уже никогда не будет таким желанным и волшебным, как здесь… Ирина Петровна… Кстати, я до сих пор не знаю её фамилии. А так хочется знать про неё больше!.. Но она не супруга Анатолию Аркадьевичу. Просто, хорошая знакомая. Ну, и понятно, что коллега, помощница по работе. У капитана своя семья. Живут в ДОСах за забором госпиталя. Жена и двое детей. Мальчик и девочка, учатся в школе. Каждое лето ездят с родителями на малую родину, под Чебоксары. А остальное время просто терпят Забайкалье, как необходимый этап жизненного пути. Сам Аркадьевич тоже здесь до поры-до времени, пока только служба держит. Нужно отбыть определённый срок, прежде чем переведут на Запад. А так, перспектив особых тут нет. По возрасту ему бы уже быть майором, но начальник О.Ф.Д. – должность капитанская и это на данный момент потолок…
Ирина Петровна же, похоже, одна. Судя по тому, что никто за ней не заходит и вечером она не сильно торопится домой. Но она почти ничего не рассказывает о себе. Без лишних слов заполняет бумаги, проводит обследования. Ирина Петровна… Ира… Рано или поздно наступил момент, когда я решился и напрямую, подольше, рассмотрел её лицо. Она,  действительно, неописуемо красива! Причём, красота сочетается с добром, внутренним теплом. Чем-то напоминает одну киноактрису, но какую – я как не старался, не смог вспомнить. Густые чёрные волосы, тёмно-синие глаза, тонкий нос, чувственные тонкие губы… В её чертах было что-то от принцессы из восточных сказок, но она нисколько не надменна, а очень скромна, проста в разговорах и поведении. Чем дальше, тем всё больше и больше я не мог оторвать взгляд от её лица. Однако, вопреки моим предположениям, она вовсе не смущалась от этого, будто не замечала моей заинтересованности. Наоборот, сама была рада встрече со мной и постоянно угощала: конфетами, соком или даже целыми обедами из дома… Благодаря последнему, я даже иногда не ходил обедать в отделение, а перекусывал здесь же, на месте. Часто за одним столом с Ириной Петровной и Аркадьевичем…

К концу месяца морозы наконец-то пошли на убыль и я чаще стал выходить на свежий воздух. В первую очередь я решил проведать друга Славу, что не выполнил ещё с прошлого года. С немалым трепетом и волнением зашёл в помещение «хирургии»… Издалека увидел полковника Гончарова, подполковника Ветлугина, но близко подходить не стал – им было явно не до меня. Из основной массы больных знакомых уже не было: за два с лишним месяца состав пациентов полностью поменялся. Славы тоже не было. Как мне сказала дежурная медсестра, за ним приехали из части и забрали где-то сразу после Нового года. Нога у него зажила, всё нормально. То есть, когда я уже был в «терапии», Слава ещё находился здесь и мы могли увидеться. Но, теперь, увы… Что ж, может встретимся ещё, если повезёт. Точнее, если я тоже вернусь в Шерловую (что мне не очень хотелось), а его не отправят в войска (что довольно маловероятно).

Наступили первые дни февраля. Я всё больше осваивался во владениях О.Ф.Д., в том числе и в «темнушке», где у меня скромно, но по-хозяйски были размещены  личные вещи. В палате же у меня ничего не осталось. Только постель, которая пустовала большую часть суток и на неё запросто ложились соседи. Из тех, что собирались в этом углу на посиделки или обленившись залезать на свой второй ярус, оставались подремать на время послеполуденного сон.часа.

Наметился перелом в зиме. Чуть ослабли морозы, но начались знаменитые забайкальские ветра. Они дули иногда целыми днями. Сбивали изморозь с веток деревьев. Поднимали ледяную пыль на дорожках. Свистели сквозняками у наружных дверей отделения. Снег от них стал очень гладким и искрил на солнце. Вообще, нынешняя зима, по мнению обитателей госпиталя, была не очень холодной. И я сам так не дождался обещанных - 50 градусов, которыми пугали поначалу. Можно жить, можно служить в такую зиму!.. Правда, пока это в тепле госпиталя. А что будет в части, да на второй год службы?.. Думать о том всё так же не хотелось.
Мне было хорошо здесь. Казалось, я останусь тут и прослужу до конца срока.  Подготовлюсь и уйду отсюда на дембель… Это обязательно произойдёт. И время службы пройдёт очень быстро. Быстрее, чем казалось ранее. Увольняться я буду, естественно, в «парадке», с чёрными погонами и танковыми эмблемами. Только не в сапогах (о которых у меня остались ужасные воспоминания), а в ботинках. Приобрету на память настоящий кожаный ремень вместо кож.зама - «деревянного», что был в «учебке». Выбраться бы как-нибудь в гарнизонный Военторг, где по разговорам солдат было всё, что нужно для подготовки к дембелю. Накуплю дефицитных книг в местном книжном магазине, о котором тоже был наслышан. Может, съезжу ещё на денёк в Шерловую, посмотреть напоследок – что там изменилось и останется без меня. Да, когда-то это будет. А пока я старательно мыл и без того чистые полы в О.Ф.Д., а под вечер, вынося ведро и взобравшись по лестнице на бетонную мусорку, всматривался в морозную заснеженную даль окрестностей. Скользя холодными лучами по забору госпиталя и притихшим домам Безречной, на западе садилось солнце и где-то там, далеко отсюда был дом…

Рано или поздно я стал, помимо основных обязанностей, помогать Аркадьевичу и Ирине в работе с медицинскими документами. Я быстро научился заполнять карточки обследований, это было легко. Сложнее расшифровывать графики лентограмм, самописцев. Но вскоре освоил и это. Научился разбираться в тонкостях хода волновых линий, взлётов и падений парабол, скачках, «зубцах».  Формулировал заключения. После проверки на правильность, относил готовые результаты в ординаторскую. В нашу и других отделений.
– Ну, Николай, скоро сам за аппарат сядешь!.. –
как-то радостно похвалил меня капитан, имея в виду непосредственное проведение обследования больных на приборах:
Ирина Петровна, наверное, не будет против лишний раз передохнуть. Особенно, когда наплыв бойцов?..
Ирина охотно улыбнулась:
- О чём речь? Конечно!.. Жаль, только, у нас нет при госпитале курсов операторов диагностики… Так бы, у Коли была специальность для дальнейшей работы, после армии...
– Да-а… Что ж ты до службы не поступил в мед.училище? – сокрушённо качал головой Аркадьевич:
Давно бы был в госпитале, сержантом и помощником Ирины Петровны!
– Как-то, вот, не подумал, товарищ капитан… -
в тон ему отвечал я:
Считал, что медицина – несерьёзно, особенно в армии. Хотелось стать десантником, пограничником, ну, или, как минимум, танкистом… Вот и стал… Но, сейчас, ведь, помогаю вам?
– Да, молодец Николай! Мы не ошиблись в тебе. И, не всё потеряно. Оставайся на сверхсрочную, в том же госпитале. Но не здесь, конечно, в этой глубинке.. Лучше в городе. В той же Чите или вашем Иркутске. Самое то. Здесь пока опыту наберёшься, а дальше пойдёшь прямой дорогой в будущее!..
– Подумаю, Анатолий Аркадьевич! –
гордо пообещал я капитану. И невольно вспомнил своего школьного друга Диму. Тот сейчас учится на первом курсе мед.института. В армию не пошёл из-за болезни, но, наверное, окажись здесь вместо меня, попал бы в свою стихию. Я же не совсем создан для врачебных дел. Мне нравится, как я понял, оформительская работа, чертить, рисовать. И, просто, приятная атмосфера, которая царит в этих стенах. Что будет за их пределами, в большой жизни, пока неведомо.

Когда была сделана дневная работа и наступали вечера, я подолгу сидел в одном из кабинетов и смотрел в окно. На тот же закат, либо на спящий парк. Как раньше делал это в М.П.О. Только тогда я был в нарядах и, борясь со сном, пытался отвлечься от тревожных ожиданий. Теперь же мне было комфортно и уютно. Я наслаждался кофе, чтением книги, звуками радио. Думать забыл, что меня кто-то в любую секунду оторвёт от спокойной расслабленности. А деревья, пережив студёные декабрь и январь, жили молчаливым ожиданием весны.
 Часто мы подолгу сидели вместе с Ириной. Аркадьевич уходил засветло, едва заканчивался официальный рабочий день, а она работала с бумагами и я также продолжал помогать ей. Ирина часто расспрашивала про моих родственников, про дом. Я охотно рассказывал, чему сам удивлялся. Поскольку за время нахождения в армии  научился держать язык за зубами и лишний раз не быть откровенным с кем попало. Но, Ирина, разумеется, стала приятным исключением из этого правила и ей я мог рассказать бы о многом. Хотя, больше мне хотелось узнать о ней самой и об этом я почему-то боялся спросить. Почему, не знаю… Сказывалась моя врождённая робость в общении или боялся показаться навязчивым к женщине, старшей по возрасту?.. Но она-то вела себя легко и непринуждённо в разговоре со мной, что меня это немножко удивляло. И, в то же время, было приятно… Я всё чаще смотрел на неё и уже не прятал глаза. Она не смущалась и тоже смотрела на меня. При этом что-то говорила. И смотрела не как на солдата, а скорее как на хорошего знакомого. За что, наверное, можно было дорожить знакомством…
- Как же холодно ещё на улице!.. Вроде бы февраль, весна скоро… –
задумчиво проговорила Ирина: 
У вас в Иркутске теплее сейчас?
– Да, но не всегда. Там, правда, ветер несильный, но начинает опять идти снег… -
я вспомнил иркутские улицы, двор нашего дома. Он окружён многоэтажными домами, но между ними узкие проезды, через которые в непогоду, как по трубам, врывался ветер. Зимой он обжигал лицо, а иногда пронизывал одежду, холодя тело. Мне можно было выйти из двора в другую сторону, чтобы ветер дул в спину. Но я шёл там, где он обычно бил навстречу. Потому, что с той стороны, в стоящем поперёк нашему новом панельном  доме, жила девочка из параллельного класса. Я был тайно влюблён в неё. И её звали Ира…

- А здесь снега мало. Хотя, эта зима исключение. Больше обычного… А так, бывает, вообще, местами голая земля. Траву засохшую видно или песок..
– Да, интересно… А какая здесь весна, Ирина Петровна? –
Она улыбнулась и снова задумчиво посмотрела на меня:
- Ты так спрашиваешь меня… Удивительно... Весна здесь красивая, но холодная. Морозы по утрам. Но днями такая свежесть и тепло. Откуда-то издалека словно доносится запах степных цветов. Хотя, до их появления ещё так долго…
- Почему вы удивляетесь моему вопросу? Разве вопрос про весну чем-то чреват? –
мне стало интересно, что ответит Ирина.
– Нет, нисколько… Но, ты удивительный человек, Коля!.. Не такой, как остальные. Никто из солдат не спрашивает меня о зиме, весне, вообще о временах года. У них обычно вопросы совсем банальные: замужем ли я? и в каком ДОСе живу?.. А тебя это не интересует…
- Это плохо? –
я немного забеспокоился.
– И ты много читаешь… Нет, это очень хорошо! Мы собрали эти книги… -
Ирина слегка повернулась и махнула рукой в сторону книжной полки:
Что-то купили,что-то принесли из дома. Поставили на видное место… В госпитале, ведь,  нет общей библиотеки, так, по отделениям понемногу… Думаем, солдаты, кто заходят, будут интересоваться, читать… Увы, от силы одну-две книжки возьмут и сразу возвращают, неинтересно… За тобой смотрю – почти всё прочитал и, наверное, уже по второму разу… Молодчина!..
– Я люблю читать, Ирина Петровна.. А здесь, в армии это особенно требуется. Во-первых, чтобы почувствовать себя немного дома и, во-вторых, чтобы элементарно мозги не отупели…
- Это правильно. Но не только это… -
Она не торопилась говорить, словно гадала, как правильно сказать:
Многие, кроме тебя читают. Однако, не все себя ведут так скромно и вежливо… И так добросовестно относятся к работе. А ещё ты пишешь. Это, вообще, редкость. По крайней мере здесь… -
Ирина отложила в сторону тетрадь, в которой делала записи:
- Давай, ещё кофе сварим, не против?
– Нет, спасибо. 
я сам себе удивился. Не потому, что втихаря успел покофейничать. Этого как раз и не было сегодня. Мне не хотелось кофе, я хотел просто говорить и слушать.
– Что ж, тогда, я всё равно попью, а ты… просто составишь мне компанию?
– Почему же нет? Конечно!.. У нас нет на сегодня больше работы?
– Пока нет, Коля. Спасибо, что ты мне помогаешь!
– Я бы помогал вам всегда… если бы была возможность…
- Что же мешает? Ведь, ты каждый день здесь, больше нигде не занят,ни в отделении, ни в нарядах..
– Это не совсем то… чего бы я хотел…
Тут, я оборвал себя, поняв, что дальше могу сказать то, чего говорить не следует. По крайней мере в данное время. Но Ирина внимательно посмотрела на меня. Кажется, она понимала о чём я думаю..
– Почему ты на меня так часто смотришь?.. –
после недолгой паузы задала она вопрос.
Но я не решился на ответ. Тот, единственный, который у меня был. А мог бы сказать:
«Вы мне нравитесь…»
И что бы она ответила на это? Можно было ожидать чего-то худшего, но, возможно, Ирина только улыбнулась бы:
«Я догадывалась!.. Это было видно. У тебя не совсем получается скрывать свои чувства.. Но, очень хорошо, что ты говоришь честно!..»
Переведя дух от неожиданности, я бы продолжил:
«Чуть раньше.. ну, месяц назад ещё, я бы не сказал вам об этом. Хотя.. вы мне понравились сразу… Но я боялся, был неуверен в себе…»
А Ирина снова спросила бы:
« Ты и сейчас не совсем уверен в себе, так ведь?»
Я малость подумал бы и сказал: 
«Да..»
После этого она бы подбодрила меня:
«Ну, ничего. Всегда что-то приходится делать в первый раз. И, хорошо, что ты ничего не скрываешь…»
В реальности я ничего не говорил. Боясь сказать и, одновременно, жалея об этом. А потом попросил то, что как-то не получалось ранее. Тем более, надо было продолжить дальнейший разговор:
- Расскажите о себе, Ирина... Я тоже хочу знать о вас… Ведь, мы не чужие здесь…
Я сразу пожалел, что ляпнул последнюю фразу вслух. Но Ирина улыбнулась:
- Ну, вот, перехвалила тебя!.. Ты почти, как те солдаты, Коля, о которых я говорила… Замужем ли, да в каком ДОСе… Но тебе, конечно, скажу, как есть. Да, я совершенно одна. И уже не девушка… У меня был муж, офицер, очень хороший человек. Мы оба из Москвы, поженились пять лет назад. Но уже три года, как его нет. Погиб в Афганистане. Меня не было там, когда это случилось.. Иначе я бы помогла ему… Мне было тяжело оставаться дома, где всё напоминало о нём. И поэтому я поступила на службу и попросила отправить меня как можно дальше… У меня медицинское образование. Трудностей я не боюсь и тут мне очень нравится. Тем более, встретились с самым близким другом мужа – Анатолием Аркадьевичем… Они вместе служили до Афганистана, а потом судьба раскидала по разным местам… Вот так.
Она снова замолчала. Молчал и я. Теперь понятно, почему у капитана Никитина и Ирины такие дружеские, теплые отношения. При этом, они не переступают необходимую в таких случаях грань, а держат дистанцию… Я проникся ещё большим уважением к ним.
Но с этого момента я вдруг понял, что не могу уже просто мыть полы и просто помогать Ирине в бумажной работе… Как обычный солдат, приходящий и уходящий. Мне хотелось быть с ней больше, сверх этого. Хотелось быть всегда… Но как сказать, дать понять об этом?.. И разница в возрасте… Это ещё одна преграда, недоступная мне. Что делать теперь – я совершенно не знал…
Ирина налила кофе. Себе и мне. Мы сидели, она не торопясь пила маленькими глотками. Посматривала в окно. Я же, почти не отрываясь, смотрел на Ирину. Не мог насладиться её женственностью, трогательными чертами. И, по-прежнему, боялся сказать ей важные слова. В конце концов, будто понимая моё состояние, она ободряюще улыбнулась:
- Ну, как-нибудь, поговорим ещё… А сейчас уже время, нужно идти…

…Любуюсь тобою, молчу и волнуюсь,
День тает в больничном окне.
Загадочным взглядом ты только коснулась
И что-то открылось вдруг мне.

В уютной тиши, суете неподвластной
Мы часто с тобою вдвоём
Привычно, обыденно, но не напрасно
Сидим за рабочим столом.

Нежные губы, красивая чёлка,
Лазоревых глаз глубина,
Белый халат, голос чистый и звонкий,
Приветлива так и скромна…

Ты записи делаешь в толстом журнале,
Я только что вымыл полы.
Быть может, и странно, но мы не устали
Жаль, чашки для кофе малы…

С тобой говорим обо всём понемногу:
О службе, морозе, стихах,
О жизненном смысле, сомненьях, тревогах,
О странах, больших городах.

О чём же молчу?. Мне приятно с тобою, 
Но вслух обо всём не сказать…
Не сильно я взрослый и смел пред тобою,
О чём-то могу лишь мечтать.

И грустно подумать, что очень недолго
Нам рядом пробыть суждено:
Узнать и запомнить друг друга, да только
Судьбою, как видно, дано.

Меня унесёт она в снежные дали,
Заставив презреть боль и страх
Уже навсегда, а тебя здесь оставит
В простых госпитальных стенах...

Нежный твой взгляд сгладит грусть расставанья
Его неизбежна пора.
Сквозь годы-невзгоды, сомненья, желанья
Запомню тебя, медсестра…

Я продолжал много читать. Словно, предчувствуя какие-то возможные изменения в происходящем или утоляя волнующие чувства, я знакомился с новыми книгами, журналами сверх того, что уже имелось в библиотеке О.Ф.Д. В основном мне приносила их Ирина, иногда Анатолий Аркадьевич. Что-то я находил в «терапии» или других отделениях, где бывал по случаю. В то же время, заполнял блокнот. В нём появились наброски рассказов и стихов о жизни госпиталя, об окружающей природе, рисунки, цитаты, изречения. Тогда я не думал и не догадывался, что некоторые из них станут основой моих воспоминаний об армейской молодости десятки лет спустя и будут цениться мною больше вещей и денег, значимость которых со временем окажется гораздо ниже…

В преддверии новой итоговой проверки войск, в госпиталь снова зачастили всевозможные комиссии. О приезде высокого начальства как со Штаба Округа, так и выше него, становилось известно задолго до того, как проверяющие проезжали через госпитальный КПП. В отделениях начиналось наведение порядка. Шло постоянное мытьё полов, стен, покраска (даже несмотря на зиму) и побелка отдельных помещений, в том числе палат. Обновлялись стенды, переписывались описи, рисовались плакаты и схемы. Капитан Никитин подолгу задерживался на совещаниях. Иногда он целыми днями не бывал в отделении, оставляя всё хозяйство на Ирину и меня. В связи со всем этим, мне  опять привалило, после недолгого затишья, много писанины и оформления.
Но меня это нисколько не тяготило. Я уже привык к такому распорядку жизни и даже находил в этом определённое удовольствие. Часто представлялось, что я не в госпитале и не в армии, а на гражданской работе, в каком-нибудь отделе, исследовательском бюро или НИИ. Младший научный сотрудник, выполняю важное задание, а старшая надо мной – очаровательная начальница отдела в образе Ирины…

Правда, когда в госпиталь прибыли проверяющие во главе с начальником медицинской службы ЗабВО генерал-майором Курочкиным (которого все, даже офицеры-врачи, за глаза, называли «Курочкой») и через «терапию» грозно двинулись к нам, мне пришлось отсиживаться в «темнушке». Поскольку, высокий начмед очень не любил, если в его присутствии больные не лежали в кроватях, а ходили туда-сюда или были заняты работой. Я пробыл несколько минут в полной темноте, закрывшись изнутри и хорошо слышал, как «Курочка» с шумом расхаживал по О.Ф.Д. Он перелистывал бумаги, роняя стулья и книги, громко задавая вопросы капитану Никитину, успевал делать комплименты Ирине. Попытался между делом  распахнуть и дверь, за которой находился я, но Ирина настойчиво объяснила генералу, что «тёмное» помещение в сейчас на ремонте и предложила вместо этого попить кофе. Но начмед отказался, мотивируя спешкой и через пару секунд со всей свитой вернулся в «терапию».
– Ну, вот, гроза миновала!.. – облегчённо рассмеялся Аркадьевич. Я тем временем осторожно выходил на свет из своего убежища.
– Как Мамай прошёл! – тут же удручённо продолжил капитан:
После роты солдат такого разбоя не бывает… Какой ему кофе, Ирочка?!. В штабе уже столы накрыты для банкета… чтобы комиссию умаслить… А  Николаю опять порядок наводить здесь…
Мы обозревали видимые последствия генеральского наскока и облегчённо улыбались. Пустяки.. Мне несколько минут работы, зато всё возвращается к прежнему распорядку и можно жить спокойно. До очередной комиссии...

В один из вечеров мы снова сидели с Ириной в кабинете. Дневная работа была выполнена, но уходить не хотелось. Так тепло и уютно… Как уже давно и привычно. Как будто было так всегда здесь. Мы снова пили кофе и я представлял, что сидим в кафе и только познакомились друг с другом… Но между нами такая разница в возрасте, что будь кафе на самом деле, я бы встал и ушёл. Чтобы не чувствовать неловкость самому и не ставить в неловкое положение удивительную женщину… Да, она сказала, что я удивительный человек. Но она – женщина удивительней не меньше меня. Она, все эти долгие зимние дни, вечера… была со мной!.. Наверное, больше, чем с Анатолием Аркадьевичем… И, явно, именно она выбрала меня месяц назад, чтобы я работал здесь… Почему? Из всех солдат отделения, да и из всего госпиталя?.. Может быть, она чувствовала во мне нечто такое, чего не было у других… А я пока не мог понять этого. И, разве что, сейчас, вдруг, я начал понимать, какая это сложная вещь – разница в возрасте!.. Мне хотелось признаться Ирине в том, о чём боялся сказать вслух уже давно. Хотелось коснуться её руки, лица… Но я, пацан, не мог себе этого позволить… Как жаль, что я не твой ровесник. Или ты не девушка примерно моих лет! Я смотрел на Ирину и мысленно задавал один и тот же вопрос. Почему?.. Почему ты выбрала именно меня и почему ты со мной сейчас? Так верно и преданно? И так непонятно для меня. Потому как, долго это продолжаться не может. Когда-то, рано или поздно всё должно чем-то закончиться…
Я поднялся из-за стола поправить книги на полке. Чуть ранее  как-то позабыл это сделать. А она подошла к столику, что стоял рядом, дабы подлить горячей воды в чашку. Редкий момент, когда мы оказались возле друг друга очень близко. И в полный рост. Дело в том, что в большинстве случаев либо я сидел за столом, а Ирина ходила по кабинету, либо я двигался при уборке, а она работала сидя. Наконец, либо мы вместе сидели за столом, но нас разделял стол. А сейчас… Был удивлён, отметив, что мы одинакового роста, хотя раньше и столь долгое время Ирина казалась выше меня! Теперь, для меня не стало, как будто, никаких преград… Чуть зажмурил глаза, словно открывшаяся картина обжигала их. Ощущал пьянящий запах духов, как раньше не мог ощутить их. Поражался белизне халата на изящных плечах. Белизне, более ослепительной, чем снег за окном. Коснулся её руки осторожно, чтобы она не выронила чашку… В последний момент подумал, что сейчас перевернётся мир. Но вместо этого Ирина тихо сказала:
- Ты очень смел…
Даже сейчас она чувствовала и понимала меня. Мы повернулись лицом друг к другу. Я смотрел ей прямо в глаза и она не прятала взгляд. И, почему-то, дальше я знал, что нужно говорить. Кажется, открыл загадку нашего притяжения. Для меня это была как любовь с первого взгляда, которая разгоралась и укреплялась с каждым прожитым днём. А что было для неё? Я осторожно попросил:
- Вы можете показать фотографию своего мужа?..
Она едва вздрогнула, опустила глаза. Едва уловимое смятение пробежало по её лицу. Было даже незаметно, а только ощутимо через вздрогнувшие пальцы, осторожно сжимаемые мной.
– Да, она у меня с собой…
Ирина отпустила мою руку и вытащила из сумочки, которая как обычно лежала на столе (она не прятала от меня свои вещи, полностью доверяя), кошелёк. Достала из неё небольшую, немного потёртую фотографию в прозрачном конверте. И когда я взглянул на неё, то также невольно вздрогнул…
- Да, ты очень похож на него… внешне… И, как мне стало понятно, внутренне тоже… И звали его Николай…
- А отчество?
зачем-то спросил я.
– Николаевич…
Надо же!.. Я ошарашенно посмотрел на Ирину:
- И у меня точно такое же отчество!
Но она словно уже не была удивлена:
- Да, я знала. Смотрела твою историю болезни…
Вот, и разгадка тайны, почему мы всё время вместе сейчас. Может, это судьба? Я мысленно переваривал то, что узнал.
– Да, ты так похож на моего мужа… каким он был в твои годы. Только потом стал офицером. Ну, и фамилия, конечно, другая. Но я так хотела, чтобы он вернулся и был со мной… хотя бы в образе тебя… Извини, наверное, это так непорядочно?..
Она укоряла себя. Даже непонятно, за что. А мне как-то сразу стало легче. Тем более, можно было наконец-то сказать, чего я боялся сделать так долго:
- Почему непорядочно? Мне очень приятно это слышать… К тому же… извините меня тоже…
«Я полюбил вас!..» - хотелось сказать мне громко и откровенно. Тем более, что рядом с нами никого не было. Но прошла секунда решимости и опять я не смог этого сделать. Я не прятал взгляд. Но и вслух не мог сказать. Раньше я говорил такое только один раз в жизни, в далёкие школьные годы и та история почти забылась. После, я лишь переживал всё в себе.
- … сначала я думал, что ваш муж – Анатолий Аркадьевич. Потом решил, что он ухаживает за вами. Но когда узнал, что вы одна, мне стало мучительно грустно… Почему мне так мало лет?..
– А мне так много?.. 
задумчиво проговорила она:
 Да, я не должна была этого делать. Я боялась, сомневалась. Думала, что мне будет больно, что обману саму себя… Но ты оказался совершенно как ОН, просто невероятно! И я привыкла к тебе, мне хотелось быть с тобой каждый день, каждый вечер… А больно стало сейчас, когда ты узнал об этом…
Что следовало сказать в ответ с моей стороны? Что, даже, если ты и любишь, то не меня, молодого солдата, а своего единственного, с кем была раньше. Или вспомнить девочку Иру, которая осталась далеко отсюда и не любила меня. Даже не позволила прикоснуться к себе и поговорить.А ты позволила и была со мной всё это время, согрела теплом и помогла поверить в лучшее! Значит, всё равно, что-то есть в этом. И, может, судьба не зря свела нас…
- Знаете, наверное, мы просто появились на свет не в своё время. Оба…
- Естественно, то и есть. Только время разделяет нас. А в остальном мы словно созданы друг для друга…
« А вы могли бы… полюбить меня?» - захотелось спросить мне, но снова не спросил. Хотя, немало удивлялся самому себе. Потому что, вообще, не задавал раньше никому такого вопроса.
Но мне показалось, что она ответила. Это читалось в её глазах, в которые я неотрывно смотрел.
«Конечно, Коля! Я и так люблю тебя… Ты не можешь понять этого, а, может, не веришь… Если бы не любила, ты бы сразу понял это. Быстрее, чем то, что я люблю…»
Удивительно, как всё случается в жизни!.. Ещё месяц назад я не мог бы представить, что красивая женщина будет признаваться в любви мне, солдату, нелепо попавшему в госпиталь, а я полюблю её, как девчонку. Что делать в такой ситуации?.. Я бы был с ней. Что же нам мешает?
Мы оба молчали. Однако, мне очень хорошо слышалось, как мы разговаривали без слов, на уровне какого-то мысленного восприятия.
 «Только возраст. И ты должен понимать это. Конечно, я могу быть с тобой, но… лучше остаться друзьями… Ты вернёшься из армии и у тебя будет другая жизнь, большие перспективы. Ты сможешь многого достигнуть. Обязательно должна быть семья. А я уже не смогу иметь детей…»
 «Но, ведь, всё преодолимо! Ты сама дала мне веру в наши силы!..»
 «Я не могу тебя больше обманывать. Именно потому, что люблю… Но мы зашли слишком далеко. Точнее, я. Ты всё делал правильно, а я нет. Я не смогу забыть своего мужа и не смогу разделить любовь на двоих… Это выше моих сил…»
- Я вас понимаю и… всё равно люблю, Ирина Петровна… Потому, что и вы всё делали правильно. А, главное, вы помогли мне остаться человеком, поверить в себя… Так не хочется расставаться с вами!.. –
только это я сказал уже вслух. Ирина не ответила. Но и не опустила взгляд. Значит, она поверила мне. И это было видно по едва выступившим на глазах и, видимых только очень близко, прозрачным слезам…

Моё пребывание в госпитале закончилось немного неожиданно и просто. Прошло 23 февраля – День Советсткой Армии и Военно-Морского Флота, а назавтра меня вызвали в кабинет начальника отделения и приказали собираться в часть. Кто именно за мной должен приехать и почему сейчас – я так и не понял. Сказали только, что вот-вот подойдёт машина. Времени было в обрез. Так как форма, в которой я поступил в госпиталь добрые полгода назад, безвозвратно потерялась где-то в «хирургии», меня спешно одели в чьё-то сравнительно новое ПэШа с чёрными погонами, «танками» на петлицах и во вполне сносные сапоги. Правда, шапка была не первой свежести, а шинели не оказалось вообще и, поэтому, сестра-хозяйка, недолго думая, всучила мне один из рабочих бушлатов. В подобных которому приходилось работать в наряде по кухне или бане. Отдавая назад синюю пижаму, я неожиданно поймал себя на мысли, что так неохота это делать. Так я привык к ней… Но сейчас ничего не зависит от меня. Хотя, знал бы я тогда, что синюю пижаму с буквами «Х.О.», «М.П.О.» или «Т.О.» я не надену больше никогда в жизни и она останется только в памяти, как и сам госпиталь, наверное, не смог бы сдержать слёз… Однако, в те минуты в голове были совершенно другие мысли и заботы. Прежде всего, проститься с теми, с кем я был всё это долгое время.
Я торопливо забежал в «ЛЕС». Аркадьевича не было в кабинете. Только Ирина. Она встала и подошла ко мне.
«Вот, и сбылось моё предчувствие…» - сразу подумал я.
Сколько раз в дальнейшем, в моей жизни, будет таких моментов: расставания с хорошими людьми, покидания благоприятных мест и быстрого завершения того, чего не хотелось бы чтобы завершалось… А тогда я подумал об этом первый раз… И не мог ничего сказать. Не то, чтобы мне было сильно грустно. Просто, не мог подобрать нужных слов. Ирина же была прекрасна, как никогда. Хотя, улыбалась очень грустно. По сути дела, заставляла себя это делать. И глаза были печальны.
– Жаль расставаться с тобой, Коля… Ты такой замечательный человек! Из тебя получится  отличный солдат… Извини, что мы с Анатолием Аркадьевичем не смогли посодействовать… чтобы тебя оставили здесь… Всё решилось без нас. В госпитале не хватает мест, много больных поступает из частей, а выздоровевших приказано побыстрее выписывать. Вот, ты и попал под раздачу… Ну, ничего… Не бойся, главное, что ты здоров, а остальное приложится… Удачной службы тебе! И оставайся таким, как ты есть… -
неожиданно она обняла меня за плечи и прижалась к груди. На самый короткий миг. Я даже не успел ничего понять. А, тем более, обнять её или, даже, поцеловать… Меня просто всего поглотила приятная грусть, какую я редко когда испытывал. И в ней я оставался сильным, а не слабым, как раньше…
- Вот и всё… -
она отпустила меня.
Я не думал о том, чтобы спросить адрес или попросить фотографию на память и даже не пообещал найти её когда-нибудь в будущем. В дальнейшем я пожалел об этом и жалею до сих пор. А тогда…
- Передайте привет товарищу капитану… и большое спасибо вам за всё!.. –
почему-то я опустил взгляд, словно смущаясь.
 Направился к двери, но вспомнил, что едва не забыл сейчас. Зашёл в «темнушку» и увидел  заветный блокнот. В котором было стихотворение, посвящённое Ей…
Это единственное, что у меня останется навсегда в памяти о красивой и скромной медсестре из госпиталя. Спрятал блокнот во внутренний карман кителя: 
- Спасибо вам, Ирина!! –
и больше не говоря ничего, вышел за дверь О.Ф.Д.

Покинув «терапию», я шёл по дорожке парка к КПП. День после обеда был в разгаре. Ярко светило солнце, но дул холодный и неприятный ветер. Мне это казалось непривычным после долгого нахождения в тепле помещений. Слегка кружилась голова. Но дышалось легко и ноги с бодростью ступали по местами оттаявшей земле. Да, мне не суждено дождаться весны и первой зелени здесь. Всё, прощай госпиталь!.. Уже сегодня меня ждёт «учебка», новый распорядок и новая жизнь. Уже не больного, а солдата. Что она принесёт мне?

У ворот стоял старенький санитарный УАЗик. В нём сидели уезжающие в Шерловую: трое солдат-курсантов, сержант с медицинскими эмблемами на петлицах и капитан с танковыми – как потом выяснилось, с моей же «учебки». Ждали меня. Я занял место на одном из боковых сидений и  машина тут же выехала за ворота…

 


П о с л е с л о в и е

Отдельный военно-клинический госпиталь – войсковая часть 96490 – располагался в гарнизоне Безречная на постоянной основе с довоенных времён. Осуществлял медико-санитарное обслуживание и обеспечение войсковых частей 36-й армии и гражданского населения близлежащих населённых пунктов. В его составе были следующие отделения: терапевтическое, хирургическое, неврологическое, кожно-венерологическое, многопрофильное, туберкулёзное, реаниматологическое, функциональной диагностики. Одним из начальников госпиталя - командиром части в середине 80-х гг. был подполковник медицинской службы Лев Петрович Ходырев. В период конца 90-х – начала 2000-х гг. в связи с упразднением ЗабВО, расформированием воинских частей Безреченского гарнизона (прежде всего 11-й гвардейской мотострелковой дивизии), госпиталь также был расформирован, а его персонал и оборудование переданы в состав аналогичного госпиталя в гарнизоне Ясная.

Дальнейшая судьба начальника Отделения функциональной диагностики военного госпиталя в Безречной капитана Анатолия Аркадьевича Никитина и его коллеги, медсестры этого же отделения Ирины Петровны неизвестна…