Три звезды из созвездия Койота... Глава 07

ГЛАВА СЕДЬМАЯ: Чинди и Дин'е


* * * * * * * * * * * * * * *




Видно, что Гойко Митич несколько секунд осмысливает ситуацию.
— Три шага вперед, затем поверни направо, — наконец командует он. В качестве подбадривающего жеста мушка Ругера поднимается до уровня моего черепа. – Направо... Еще пару шагов... Стоять.

Обойдя одинокую горку пустынных булыжников, я останавливаюсь перед стареньким, немного помятым и поцарапанным в разных местах грузовичком Форд Ф–250. Такие в Америке называются “пикап.” Когда–то именно этот пикап, наверно, был бежевый...

— "Name?" – доносится до меня с вершины валуна, где примостился с винтовкой Гойко Митич.

Это только по-русски этот вопрос звучит элементарным. А вот по-английски однословный вопрос "Name?" можно понять, как "имя?" или, как "название?" (с требовательной интонацией). Интересно, а как у этого Гойко Митича сегодня с чувством юмора?

— Форд Ф–250, — отвечаю я, кивая на пикап. Во всю длину грузовичка еле просматривается замазанная грязью темно–зеленая полоска, под которой на водительской дверце, если очень присмотреться, можно различить овал с заляпанными грязью и пылью буквами. Eсли присмотреться еще внимательней, получатся слова “Navajo,” “police,” (племенная полиция Нации Навахо) и девиз “to protect and to serve” ("служить и защищать"). Ой, значит мы таки по–настоящему попали к настоящим индейцам. Ну–ну...

— Ты знаешь, я с тобой еще не успел познакомиться, а ты мне уже серьёзно надоел, — заключает Гойко-Митич–настоящий–индеец.

Как же звали индейца, которого Гойко Митич играл в своих югославских фильмах? Так, надо припомнить... Кого же играл Гойко Митич? Виннету, сына Инчу Чуна, или Чингачгука Большого Змея? А может и того, и другого? Пока я пытался разобраться, что же написано на борту заляпанного грязью Форда, он успел тихонько слезть с груды валунов и сейчас стоит метрах в трёх сзади и справа от меня.

— Как тебя зовут?
— А кто спрашивает? – если он-таки настоящий полицейский, то он должен представиться первым.
— Спрашивает человек, который сейчас выплеснет мозги из твоей черепушки. Как видно, они тебе совсем не нужны, – у меня за спиной слышен неоднозначный звук рычажка винтовочного предохранителя.
— Чинди, — наконец говорю я и, припоминая несколько фонетических вариантов этого слова, услышанного прошлой ночью, спешу попробовать еще раз, — Чинджи–и...

Эффект превзошел мои ожидания...

— Чиндж–и–и!... Чинди!... Нах–пух–тах–разтабах – Чинд–жи! – откуда ни возьмись, вокруг Виннету сына Инчу Чуна, заскакали, тыкая в меня пальцами, оживлённо жестикулируя, и крича что-то на своей тарабарщине трое маленьких чингачгуков. Из кузова грязного форда осторожно поднялась рожица еще одного чингачгука: — Чиндии!... – сказала рожица с округлившимися от изумления глазами.

— Чиндж–ии? Ты хочешь сказать, что ты – Чиндж–ии? – покачивая головой и скептически улыбаясь, говорит полицейский Виннету. Он что–то бросает на непонятном мне языке одному из чингачгуков, мальчишка на секунду исчезает из моего поля зрения  и возвращается к Гойко Митичу с моим рюкзаком. — А как же нас все-таки по-настоящему зовут? – Виннету аккуратно опирает винтовку о булыжник и расстёгивает мой рюкзак.

Документов при мне нет. Стрелять он в меня, наверно, не будет... Сегодня  не будет. И, раз мы уже сидим по жопу в приключениях, почему бы не посмотреть, что из этого выйдет. Ведь мне некуда торопиться. Меня никто нигде не ждет. И мне не надо утром на работу.

— Майн Рид, — наконец отвечаю я.

За тридцать пять лет жизни в этой стране не перестаёшь удивляться, как американцы плохо знают своих классических авторов. Некоторых знают, конечно, Марка Твена и Джека Лондона, например; немногие даже знают О.Генри. К моему вечному удивлению, Фенимора Купера, автора бессмертных произведений, которые ценились на вес золота всеми мальчишками моего двора, в Америке знают буквально считанные люди. А вот человека, хоть краем уха слышавшего  об авторе “Всадника без головы” или романа об отважном вожде семинолов Оцеоле, я еще тут не встречал. И это при том, что огромная область штата Флорида названа именно в честь Оцеолы. Н–дааа...

— Майн Рид? – переспрашивает меня Виннету.
— Друзья называют меня “Томас,” — уточняю я.
— Значит Томас Майн Рид, — уточняет Виннету, аккуратно выкладывая вещи из рюкзака.
— А что, меня кто–то собирается арестовывать? За что?
— Да, Томас Майн Рид, – вздыхает Гойко Митич–настоящий–индеец, — “кто–то” сейчас думает, арестовывать тебя сейчас или нет.
— За что?
— Заткнись! Я ёще не решил, за что.

На разложенную по земле лошадиную попону выкладываются вещи из рюкзака. При ярком свете утреннего солнца видно, что на попоне какой–то желто–зеленый узор. Аналогичные оттенки желтого и зелёного сейчас легко различимы на ручке лопаты и ножа, и даже вилки... Виннету разворачивает целлофан, нюхает недавно почищенные с таким кропотливым старанием кактусовые круши и раздает их группе улыбающихся чингачгуков.

— Эй-эй! Ведь это мой обед! — возмущаюсь я.
— А это чьё? – Виннету скептически кивает на лопатку, нож, и вилку с зелёными и желтыми пометками, аккуратно сложенные на краю немоей попоны с аналогичным зелёным и желтым узором.
— За это я заплатил, — возражаю я. Это ж надо, второй раз за последние двадцать четыре часа у меня тащат последнюю еду. Досадно.
— Кому заплатил?
— Не знаю. Но деньги и записку оставил вон в том домике, — я тыкаю пальцем в сторону каньона. — Хочешь, пойдем проверим.

Полицейский Виннету внимательно что–то обдумывает. Маленькие чингачгуки также внимательно за ним наблюдают и жуют мои кактусовые груши.

— Вот что, Томас Майн Рид, — наконец говорит Виннету, — видишь вон там горку валунов, похожую на эти? – он кивает головой на запад.
— Вижу.
— Ты пока ступай в том направлении, а я поеду посмотреть, врёшь ты или нет. Ты до валунов дотяпаешь, а я к тому времени вернусь и тебя подберу.
— И?
— Что "и?"
— И дальше что?

Виннету пристально на меня смотрит.
— Дальше? Дальше зависит от того, врёшь ты или нет.

Он садится за руль и маленький грузовик, распустив за собой петушиный хвост пыли, направляется к ущелью, из которого я недавно вышел. Я остаюсь с четырьмя чингачгуками и начинаю опять складывать свои пожитки в рюкзак. Чингачгуки держатся от меня подальше и о чем–то перешептываются. В какой–то момент они переходят на английский и сразу становится понятно — это тактический манёвр, направленный на то, чтобы чужак (то есть я) не сомневался в их враждебном к нему отношении.

––... белый... все жадные...
––... крадут всё...
––... украли всё...
––... даже у мертвых...
––... ничего... вот чиндж–ии...
––... чинди...
––... чиндии отомстит...

— Эй, чингачгуки малолетние, что вы там перешептываетесь, а?
— Мы — не чинга... не чинга-чу-ки. Мы – Дин'е.
— А дин'е – это кто?

До следующей горки валунов топать долго. Со временем у меня получается убедить чингачгуков, то есть Дин'е, что если уж они сожрали весь мой обед, то неплохо было бы объяснить, кто они такие и что тут вокруг меня происходит. И вот...

Оказывается, я действительно забрел на восточную часть резервации племени Навахо, недалеко от каньона Чако. Вообще–то Навахо не называют себя “Навахо.” Как и многие другие племена они называют себя просто “люди” – Дин'е на их языке. И вот, интересно: правописание индейских племен осуществляется с большой буквы. Ты можешь быть русским, французом, англичанином, арабом, но если ты индеец, ты Ленни Ленапе (Настоящие Люди), Канза (Люди Южного Ветра; их именем назван штат Канзас), Нуксак (Люди Гор) и т.д. Так что даже не думай писать "навахо" вместо "Навахо." Это оскорбительно. Почему? Как тебе сказать?... Вот, смотри: в русском языке есть слово "еврей," а в польском его нет. В Польше для таких, как я есть слово "jid" ("жид"). И ничего. Нормально. Но, если ты не ведешь разговор именно с польским евреем, было бы непростительной грубостью спросить у знакомого еврея: "Ну, как там ваши жиды поживают?" Так что уж потрудись писать Навахо, Сю (Сиу), Ирокуа (Ирокез), Кайова и так далее, не смотря на: итальянец, китаец, поляк, грузин...

— А все те, кто не Навахо, это, что ж получается, не люди? – спрашиваю.
— Не люди, — презрительно кивает самый большой из чингачгуков, который до сих пор лишь горделиво помалкивал. Он сплёвывает застрявшую в зубах косточку от кактусовой груши и так же презрительно выплевывает слово, которым Навахо называют белых: — “билагаана.”
— Так бы раньше и сказал. А то “чинди...” или, как вы там вчера ночью “чиньдж–и–и...”
— Смотри, что говоришь! – вспыхивает предводитель маленьких чингачгуков. – Я бы не советовал тебе накликать чинджи...
— Почему?

Оказывается “чинди” – это не имя. Чинди – это... Сложно объяснить. Я уже давно знаю, что такое “чинди,” а объяснить лаконично затрудняюсь. Вот смотри: как и все народы, Навахо верят в существование человеческой души. Когда приходит время человеку умирать, то есть когда умирает настоящий человек – Дин'е, а не какой–нибудь “билагаана,” – умирать надо под открытым небом. Нельзя умирать в закрытом помещении. Иначе душа не сможет рассеяться и слиться с окружающим миром. Это плохо для души. Душа тогда превращается в “чинджи–и” (все билагаана почему–то не могут правильно сказать это слово и произносят его “чинди”). Чинди – это зло. Какой бы доброй душа не была до смерти, чинди – это чистейшее зло. Поэтому помещение, где умер несчастный Дин'е, необходимо просто бросить. Его нельзя специально сжигать или рушить – это только еще больше разозлит живущего в нём чинди. Со временем всё, что остаётся от покойника на месте смерти, потихоньку исчезает и становится частью окружающего мира. На это уходит очень много времени. Иногда это занимает несколько поколений, так как само по себе должно исчезнуть всё...

— Погоди, погоди. Значит там, где я вчера ночевал, живет чей–то чинди?

Молчание.

— Ну, так чего же вы туда сунулись?

Молчание.

— Интересно... Так вы поэтому на меня так злитесь?

Оказывается, что да. Или нет. Частично да и частично нет. Как и у многих американских индейцев, у моих юных чингачгуков врождённая антипатия к бледнолицым. Кстати, слово “бледнолицый” (paleface) встречается крайне редко. Обычно ругательство призапасенное для белых, зависит от языка племени. У Навахо, в смысле у Дин'е, — это “билагаана.” И абсолютно не имеет значения, что какой–то определённый бледнолицый (я, например) родился и вырос в стране, где уважали индейцев. Где, в отличие от американских кино-вестернов, индейцев всегда выставляли в экстремально положительном свете. Не имеет значения, что ты в детстве зачитывался новеллами, где индейцы всегда были героями, и что имя одного из авторов таких новелл ты в нужный момент “одолжил...”

— Ты и все твои билагаана забрали у нас всё: нашу землю, наш язык...
— Честно говоря, это не совсем правда. Если посмотреть на карту, более половины штатов носят индейские названия.
— Это какие такие штаты?
— Соединённые Штаты...
— Нет, какие именно?
— Айова, Мичиган, Канзас, Небраска, обе Дакоты, Миннесота, Техас... Даже целые страны – Канада, Мексика и Никарагуа, например. И столицы – Оттава, Тегусигальпа, и другие города – Омаха, вот. И реки – Миссисипи и Арканзас... И не только Американские штаты. Есть и канадские провинции Виннипег и Саскачуан, и мексиканские штаты – Чиуауа, Юкатан, Оахака и еще там другие. Да вы загляните в атлас...
— В куда?
— Что-что?
— В куда заглядывать?
— Не в куда, а во что. В атлас.
— Атлас? А что такое атлас?

Делаем мысленную заметку: если выберемся из этой передряги, обязательно раздобудем для этих детей атлас.

— Для билаггааны мы всегда были ничем...
— И опять не совсем правильно. Без индейцев белые в Новом Мире не выжили бы. У индейцев они научились выращивать кукурузу, табак, картофель, помидоры, подсолнух и... и еще много всякой всячины. Даже до сих пор из многих растений Америки делаются много чего хорошего и полезного. Лекарства, например. Первая резина тоже пришла из Америки, правда, из Центральной Америки...
— Из какой Америки?
— Центральной Аме...
— А где это?
— А какие лекарства?
— Одним из первых было лекарство от малярии, но со временем...
— Да врёт он всё! – чингачгук побольше перебивает оживившийся разговор. – Все белые врут. Ты еще соври, что индейцы напридумывали оружие получше белых и скоро будут воевать.
— Нет, белые напридумывали уйму оружия, но самую радикальную штуку – порох,  кстати, придумали китайцы, — я тут же пожалел о слове “радикальную”. — И еще: у многих современных видов оружия – индейские имена и названия...
— Это как?
— Ну... Вертолёты “Апачи” и “Команчи,” например, или ракеты системы “Томагавк...”
— Вот, вот. Сначала травили нас своими белыми болячками, а теперь называете оружие индейскими именами, — не успокаивается старший чингачгук.
— Да, это грустная правда, — тут спорить невозможно. Это и есть грустная правда. У индейцев не было иммунитета к болезням европейцев, и они умирали миллионами в течение нескольких веков после вступления в контакт с бледнолицыми. — Но индейцы белым отомстили, сами того не подозревая.

Рядом со мной смолкает звук шагов четырёх чингачгуков и несколько секунд я продолжаю идти по Пэйнтед Дезерт сам по себе. Оглянувшись я вижу, как на меня уставились четыре пары недоверчивых глаз.

— Это... как?...
— Как отомстили?
— Чем отомстили?
— Да, белые заразили индейцев многими болячками, — тут надо объясняться потактичнее, – а обратно получили одну, но зато какую!...
— Какую?
— Плохую. От неё столько миллионов белых за последние пятьсот лет погибло... А еще больше, не умерев, живьём мучались. Некоторые и сейчас болеют, сами того не зная...
— Какую? – вопрос этот повторён с откровенной надеждой в голосе.
— М-мммм... ум-мм.... Я не знаю как она называется у индейцев, кажется “йооз,” “бехел” и “пинта...”

“Yaws,” “bejel,” “pinta” – я мысленно пытаюсь вспомнить субкатегории спирохетных бактерий рода и вида Treponema pallidum, пытаясь обойти слово “сифилис” десятой дорогой. Нет, не потому что я боюсь рассказать о том, как сифилис привезли в Европу моряки Христофора Колумба, а просто не хочется объяснять незнакомым детям сам процесс заражения.

Еще несколько секунд на меня продолжают недоверчиво смотреть.

— Врёт. Он опять врёт!
— Думайте, как хотите, но вот только правда это... О! А вот и Виннету! – до груды намеченных булыжников я так и не успел дойти.
— А кто такой Виннету? – спрашивает самый маленький и, кажется, младший из чингачгуков.
— Ну, этот, полицейский...
— А почему ты его называешь "виннету?"
— А как его называть?
— Его зовут Роберт. Роберт Майи.
— А, понял.

Грязный и пыльный Форд Ф–250 останавливается рядом и после короткого кивка четыре чингачгука заскакивают внутрь – двое в кабину, двое в кузов. Еще через секунду, распустив пыльный хвост, пикап удаляется в сторону хребта холмов, куда до сих пор собирался и я. Сейчас туда, конечно, топать не имеет смысла. Я, безусловно, счастлив, что местный страж закона нашел мою записку и деньги и решилменя не арестовывать. Но моя ситуация всё же серьёзно изменилась. Скоро будет полдень, и жара станет невыносимой.


* * * * * * * * *  ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ * * * * * * * * * 

http://www.proza.ru/2017/12/20/620






.