Воспитание смелости

Лена, Света и Андрюшка стоят по росту, подровняв носки как по линеечке, и слушают каждое моё слово. Прохаживаясь перед немногочисленным строем своих воинов, я несу такую чушь, что любой другой послал бы меня подальше, сорвался бы с места и убежал гонять мяч по поляне или занялся каким-нибудь другим приятным для ребячьей души делом. Смылся бы любой другой ребёнок, но только не воины нашего двора.

– Кто из вас скажет, какого человека можно назвать смелым? – грозно спрашиваю я.
Воины стоят не шелохнувшись, и только по напряжённым лицам читается усиленная работа мысли.
Отвечают они дисциплинированно, как стоят по росту, в той же очерёдности и отвечают. Первой говорит Лена:
– Смелый человек – это такой, который ничего не боится.
– И который может всё что угодно сделать, – добавляет Света.
Андрюшка – самый младший, ему только четыре года, поэтому он ничего не отвечает, но его глаза горят таким огнём, что сразу становится ясно: этот человек никого не подведёт и выполнит любой приказ.
– Молодцы! – хвалю я, и девочки чуть заметно улыбаются, а Андрюшка вытягивается в струнку, как настоящий солдат на параде.
 
Я продолжаю:
– Раньше, ещё при царе, жил такой русский полководец Суворов, он не проиграл ни одного сражения. Очень смелый был человек. В то время Россия воевала с Турцией. И у Турции была неприступная крепость Измаил. Стены крепости были высотой 25 метров, а снаружи вокруг неё был выкопан глубокий ров и построена стена высотой 10 метров. Ни одно войско мира не могло взять Измаил. Штурм крепости поручили Суворову. Он приказал построить копию крепости и стал тренировать солдат. Солдаты были очень смелыми и хорошо натренировались, поэтому войско Суворова взяло эту крепость Измаил. После этого сражения Суворов сказал: «Смелость города берёт».
На лицах воинов нашей дворовой армии отчётливо просматривается чувство гордости за смелых русских солдат и за Суворова.

Мама идёт из магазина. Проходя мимо нас, она прислушивается к моему рассказу и с усмешкой говорит:
– Тебе следовало бы быть политруком.
Я не знаю, кто такой политрук и на всякий случай молчу, чтоб не уронить своего престижа в глазах воинов. Мама скрывается в летней кухне, потом выглядывает оттуда и говорит:
– Обедать будем через час. Я вас позову. Только с поляны не уходите.
– Хорошо! – с готовностью соглашаемся мы.

На поляне, сразу за нашим забором, вдоль которого аккуратно сложены дрова, возвышается огромная чурка, с которой папе не удалось разделаться, когда он пилил остальные брёвна. В бензопиле «Дружба» порвалась цепь, настолько плотная древесина была в этой чурке. Вот папа и оставил её до тех пор, пока не купит новую цепь.

На вид чурка необычная – это не просто отпиленный кусок дерева, а раздвоенный книзу. Так что по форме эта чурка напоминает штаны: упирается обеими «штанинами» в землю, и вокруг неё уже успела вырасти низенькая травка.
Так она и стоит уже пару месяцев и своим видом очень раздражает маму. «Это памятник бесхозяйственности!» – говорит она папе. Я не знаю, как выглядят памятники бесхозяйственности, но мне эта чурка, безусловно, нравится. Дров у нас и без неё много, зато в наших играх чурка используется в разных ролях. Она уже была и капитанским мостиком большого парохода, и крышей высотного дома, а сегодня я придумала для неё новое предназначение.

Кратко формулирую задачу:
– Сегодня мы будем воспитывать смелость – ведь без смелости очень трудно жить. Если на нашу Родину нападут враги, выжить смогут только смелые люди. Поэтому каждый должен спрыгнуть с чурки по пять… Нет, по три раза. Ну, хорошо! Для начала – по одному разу.
Насчёт количества прыжков я меняю решение, заметив испуг в глазах сестрёнки Светки. Соседка Лена тоже не из храбрых, но она старается не показывать испуга, который можно заметить только по её расширившимся зрачкам и участившемуся дыханию.

Я командир, значит, должна показывать всем пример. Но влезть на самый верх чурки, туда, где ровный круглый спил образует круглую площадку, не так просто. Для этого давно придуман способ. Вот и сейчас Андрюшка приносит со своего двора деревянный ящик. Он и служит ступенькой, с которой без труда можно взобраться на самый верх. Я ставлю ногу на ящик, тонкие дощечки прогибаются и поскрипывают. Я набираю больше воздуха и ставлю вторую ногу. Главное сейчас – чтобы ящик выдержал. Нет большего позора для меня, как рухнуть с него на глазах моих воинов. Всё обошлось, и вот я уже стою на вершине чурки и оглядываю окрестности с видом полководца перед войском.
Оказывается, призывать к смелости и самой быть смелой – не одно и то же. Чурка высотой почти с меня. Лена, Света и Андрюшка следят за каждым моим движением, боясь пошелохнуться.
– Раз, два, три! – считаю я и, зажмурившись, прыгаю.
Приземлиться на обе ноги мне не удаётся, я падаю в траву и больно ударяюсь коленкой о сухую, потрескавшуюся от жары землю.

У меня такое чувство, как будто я ударилась о камень. Но отступать и отменять приказы не в моём характере. Потирая коленку, я встаю, оглядываю всю троицу и спрашиваю:
– Кто следующий?
– Я! Я! – кричит Андрюшка и вскарабкивается на ящик.
– Вот кто у нас смелый! – подбадриваю его я и помогаю влезть на вершину чурки.
– Раз-два-три! – подражая мне, скороговоркой кричит Андрюшка и моментально прыгает, вероятно, чтобы не испугаться и не передумать.
Удивительно, но он приземляется на обе ноги.
– Молодец! – хвалю его я, и он счастливо улыбается.

– Теперь девочки! – командую я.
Девочки трусят. Это сразу видно по их лицам.
– Неужели среди нас есть трусы? – язвительно спрашиваю я.
Они опускают головы.
– Лена, Света, не бойтесь! Мы же прыгнули – и ни чуточки не страшно было! – уговаривает их Андрюшка.
– Вот именно! – поддакиваю я. – Андрей младше всех, и то не испугался!
– Ну, он же мальчик, – робко шепчет Лена.
– И что, что мальчик? – скандальным тоном завожусь я. – Одни мальчики, что ли, бывают героями? Так я и знала, с вами каши не сваришь.
– Хорошо. Я прыгну, – говорит Лена и подходит к чурке.
Андрюшка с готовностью подаёт ей руку. Лена взбирается на верх чурки. Её острые коленки слегка дрожат. Она зажмуривается и прыгает, сильно оттолкнувшись ногами. Платье её выпачкано травой, но на лице – выражение счастья.

– Молодец! – говорю я. – Теперь Света!
Света стоит, по-прежнему опустив голову и, судя по упрямо сжатым губам, вовсе не собирается прыгать.
– Ну, что же ты? – я подхожу к ней и беру её за руку.
Она отдёргивает руку.
– Ты будешь прыгать или нет? – угрожающе шиплю я.
– Я боюсь.
– Ха, боится она! Ты же видела – все прыгнули. Хотя тоже страшно было. Смелые люди умеют перебороть страх. А у нас что получается? Все смелые, одна ты трусиха, что ли? А если война начнётся, что ты тогда будешь делать? Сразу в плен сдашься, как трусиха последняя, и не будешь за свою Родину бороться?
Светка готова зареветь, глаза её полны слёз. Тогда, чтобы её подбодрить, я привожу последний аргумент:
– Во время войны все должны помогать Родине, не только взрослые, но и дети. Про пионеров-героев помнишь? Разве они бы смогли с фашистами воевать, если бы заранее не готовились? Думаешь, Зина Портнова с чурки не прыгала? Или Лёня Голиков? Не сомневайся, все, все прыгали.

Светка шмыгает носом, а потом сжимает мою руку и решительно направляется к ненавистной чурке. С моей помощью она вскоре оказывается на высоте и испуганно оглядывается на Андрея и Лену.
– Не бойся, это не страшно, – с фальшью в голосе лепечет Лена. – Даже я прыгнула.
– Не бойся, – вторит сестре Андрюшка. – Если что, я тебя поймаю.
Он становится лицом к Светке и раскидывает в стороны руки.
Светка зажмуривается и прыгает, приземляется неподалёку от Андрюшки.
Мы тут же окружаем её:
– Молодец! Прыгнула всё-таки! Все сегодня молодцы! – щедро расточаю я похвалы.

– Дети! Идите обедать! – раздаётся со двора голос мамы.
Светка срывается с места и мчится в сторону летней кухни. Я иду за ней без особой торопливости. Лена и Андрей отправляются обедать к себе домой.
Во время обеда Светка, гоняя ложкой по тарелке фрикадельки, спрашивает маму:
– Мам, а войны не будет?
– Вот ещё! Никакой войны больше не будет, даже не думай!
Светка вздыхает с облегчением и начинает есть суп.

Мама с подозрением косится в мою сторону:
– Снова Лена тебе наплела что-то?
Светка молчит. Она трусоватая, конечно, но всё же не предательница.

Когда мама отходит к печке, чтобы положить нам в тарелки второе, я тихо говорю сестре:
– Да не бойся ты! Не будет никакой войны. Это мы так, тренировались на всякий случай. Зато теперь можно успокоиться: среди нас нет трусов.