Сказы деда Савватея. Махонький гвоздок

МАХОНЬКИЙ ГВОЗДОК

САМАЯ ЖАЛКАЯ НИЩЕТА - СКУПОСТЬ

 - Вот ежели я скажу, что махонький кованый гвоздок большую бяду сотворил в жизни одного местного семейства, вы жа ни за какия коврижки не поверитя мене, так? Подумаешь, скажете вы, мелочь какая, гвоздок! Что мелочь - точно! В остальном-та обшибётеся!
   Намедни у нас в деревне хоронили дядьку Ивана Прохина по кличке Шлёпнога. С Северов сынок яго единствиннай, Пашка, приезжал. Правду сказать, папаня пред кончинаю волю выказал бабе своёй, прошамкал напоследок: «Чтоба духу Пашкиного не былО на похорОнах и пОминках, кстати!»
   А она ж матерь, как не крути, сообчила, что плох Иван, при последнем издыхании и сын умудрилси-таки прикатить, аккурат как батька последний выдох свой выпустил, похарчилси.
   А раздрай у них в семейке вот как произошёл.
   Иван Прохин человек был дрянной, это вам любой скажить. Сквалыжнай, скабежливай, суровай. В яво дому все по струнке ходили, жена да сын. Боля детей запретил иметь. Вот баба и таскалася по знахаркам да ведуньям, срывала всё. Намучилася, усохла. Из красавицы стала тощая, точно жердина, лицом сера и замкнулася от народу. Сын их единственнай, Пашка, паренёк вроде смышлёнай, да молчун, всех сторонилси. Видать материна наука, чтоба не проболталси, чаво в дому делается. А Иван всё-та малова научал да отчитывал. Нудил-нудил, всю маковку продолбил назиданиями. Туды не ходи, того не твори, особенно из-за денег, прижимист был - страсть!
   Любил бумажныя гроши класть в фуражку, за подклад. Там у яво загашник был. Но это не ахти, какой крупняк, так, на расходы, а вообче, народ слыхивал, что место у няво имеется потаённая, вроде сам намякал мужукам: «Ох, раздышуся я мужуки, когда ни то, - гундел,- обслюнявитися посля!» Глазами зыркнить и всё, молчок, боля ни словечка. Одне намёки обчеству-та, думай как хошь, имеется капиталец, аль бряхня ета.
   Вот как-то раз у няво из фуражки выпал сложенай в квадратик рубль, в калидоре выпал, когда сапоги натягвал. Сын приметил да и поднял. Поднял да и зажилил. В тот жа день пропажа обнаружилася! Чаво тута началося, не передать. Бабу за космы, сына за шкирок - признавайтеся!
   Ну, малой не выдержал, в слезах весь, хоть и взрослый уж был, допёк папаня видать. Отдал тот рубль.
   Схватил Иван коромыслу, в сенях стояла, отметелил сынка так, что дён пяток в школу не ходил парнишка, мать бодягой синяки выводила. А пока он лежал, папаня маршировал вдоль кровати и нудил, что красть у своих - грех, вот ежели иде-нибудь, в другой месте, да в семью принесть - тогда ладно, а внутрях, в дому - мерзкая подлость выйдить. Так прям и научал. Слушал Пашка ету нудятину и вскипала в душе у няво страшная ненависть к папане. Оно и понятно, слушать такое тяжко. Вы спросите откуль народу об этим ведомо, ведь всё шито-крыто у Прохиных?
   Крик в дому стоял истошный. Орал Иван, визжал Пашка, которого валтузили, со стоном вопила несчастная мать, получала тоже, загораживая сынка. А так как причина у них одна - деньги, то всем стало ясно - спёрли иль посеял иде, ищить таперя, скряга местной закваски.
   Задумал сын ответку за избиению и сделал вота чаво. По-тиху ослабил, в гнёздышке расшатал один кованный, махонький гвоздок на том несчастном коромысле. На крюке самом, иде ведро висить. Стал тот гвоздок просто еле-еле, на «липочке» держаться. Схотел, чтоба сорвалося ведро и окатило папашку студёной водою, охолонул штоба, а вышло-та совсем дело дрянь. Отправилси чрез малое время Иван Прохин по воду и когда уж возверталси с полными, литров по восемь вёдрами воды, одно оборвалося и со всей дури грохнулося на ногу злыдню. Точнее таперя уж не злыдню, а жертве. Рухнул Иван в дорожную пыль, взвыл на всю округу. Катался, валялся и вопил. Прибёг народ, фершал подкатил, увезли яво в местнай медицинскай пункт, иде поняли, што все тонюсенькия, лучевыя косточки, как наш дохтур выразилси, и пальцы на левой ноге, переломаны. Долго он болел, скакал на костылях, но нога осталась изуродованная, будта чуня растоптаная, в сапог ня лезла боле. Точно ляпёшка стала. Вот поди ж ты!
   Конечно понял и он, и яво баба, хто виноватай в етим. Сразу-та из избы сына он не выгнал, шкурнай антерес был, хто ба по хозяйстве тады управлялси? А как уж чуток отлягло он и указал Пашке на дверь - чтоба духу яво в родительском дому не былО! А парень уж школу почти закончил на ту пору. Мать в вой, да куды тама, все с гонором. Один выгнал, другой, хлопнул дверью и ушёл.
   Скитался, слыхали мы, Пашка. Встречали наши, вроде видали, улицу метёть в городе, в областном центре. Комнатёнку, кажись, за ето выделили яму и учиться вечерами парень. Мать, видали, ездила к нему, навещала, деньги совала, от себя конечно. У скряги-та ни-ни!
   А уж как в армию призвали, мы и не слыхали боле об нём. Вроде на Север он подался, сказывал кто-то. Шлёпнога злобнай, нелюдимай, всё сидел на скамейке у своих, ранее непроницаемых, высоких ворот, а за воротами у него уж ни-ча-во! Всю живность перевёл, сарайки обветшали, огород затравенел, силов-та не стало, к тому жа инвалид.
   А таперя вота помер, прохиндей хромоногий, да яво никому не жаль было. Сам всё разворошил в своёй жисти.
   Да, совсем позабыл вам сказать-та, сынок яво, Пашка, большой человек там, на Севере. По финансовай части пошёл, как ба не сбрехнуть, вроде директор банка! В газетах об нём читали, дивовалися. Тягу-та к денежкам папаня передал всё жа. Приехал, весь из сабе важнай, моднай, но со стариками раскланялся уважительно, похороны и пОминки папани оплатил и мать с собою увёз.
   Вот вам и история про Шлёпногу. А вы полагали махонькай гвоздок ничаво не значить? Как ба ни так! Здеся уж с какого боку ни глянь - поучение всё одно выходить, поди.