32. Легко на сердце от песни весёлой! Лучшая Мама

 
Предыдущая глава:31. Мусино. Санаторий.
http://www.proza.ru/2017/12/16/2121



             Пока мы с Верой не обжились в санатории и не перезнакомились со всеми, мы ещё чувствовали в душе тоску по дому, по своей комнате, по двору, по друзьям. Ну, и, конечно, по нашей любимой маме, несмотря на наши непростые внутридомашние отношения. Разлука быстро стёрла все небольшие обидки, если они где-то ещё и сидели в потаённом уголке сердца, всё прошло, "как с белых яблонь дым". И теперь мы только жили от воскресенья до воскресенья.

              В воскресенье был родительский день, и с самого утра все ребята приходили в приподнятое, слегка возбуждённое настроение, наспех проглатывали завтрак, потом начинали заниматься своими делами, нетерпеливо поглядывая на санаторские ворота. Наши сердца тревожно-радостно замирали от предчувствия скорой встречи с близкими. Если видели родителей, то радостно бежали навстречу, предварительно крикнув воспитательнице:"А ко мне пришли!" Мы все завистливо провожали счастливчиков взглядами, продолжая терпеливо ожидать своих. Ближе к обеду на лавочках, на прогулочных верандах, под деревьями размещались кучки родственников, а между ними сновали что-то непрерывно жующие, с сияющими глазами, счастливые дети. Они то отбегали к тем, к кому ещё никто не пришёл и угощали их конфетами или печеньем, то возвращались назад и притыкались к тёплому боку мамы или папы.  Над всей прогулочной площадкой звенело весёлое ребячье многоголосие, а мы с Верой тихонько прогуливались вдоль здания, поглядывая на дорожку, ведущую к центральному входу.

               Когда мы понимали, что мама, наверно, в это воскресенье не сможет придти к нам, мы уходили на площадку для прогулок, катались на качелях и громко распевали песни. Наши старания возрастали многократно ещё и от присутствия новых слушателей (впрочем, и без них мы частенько освежали в памяти весь наш репертуар, голося на весь санаторий или тихонько мурлыча себе под нос где-нибудь в закутке). За этим пением как-то незаметно развеивалась наша кручинушка. Над участком разносилось:
               
                В Одессе много, много ресторанов,
                На каждой улице стоит там ресторан,
                В Одессе много, много атаманов,
                И среди них был Славка-атаман.
 
          Это считалось круто - петь такие песни. Потом мы затягивали нашу любимую - про многострадальную Крошку Джаней. Список песен, которые мы знали, был довольно длинный. Это были не только дворовые, но и пионерские или просто советские песни: лирические, патриотические, из разных кинофильмов. Все они пелись вперемежку, какая в голову придёт.
Например, такая:

                Жил в Ростове Витя Черевичный,
                В школе он отлично успевал,
                А в свободный день он, как обычно,
                Голубей из клеток выпускал.

Или такая - о бесстрашной советской девочке Людмиле, мужественно противостоявшей фашистам: 

                Это было в городе Черкасске -
                Старый дом, зелёная ветла.
                Пионерка из шестого класса
                Девочка Людмила там жила.

Потом лихо пели, взмывая на своих качелях прямо к небу:

                Взвейтесь кострами, синие ночи!
                Мы, пионеры - дети рабочих.
                Близится эра светлых годов.
                Клич пионеров:"Всегда будь готов!"

И тут же без передышки могли завести:

                "Плакала девчонка, горе не унять.
                Ах, как трудно горе девичье понять!"

          Воспитатели никогда ничего не говорили нам по поводу исполняемых песен. Но, когда однажды, пребывая в грусти и тоске по поводу маминого неприхода, я вдруг затянула свою любимую и такую красивую песню "По диким степям Забайкалья", то одна из воспитательниц подошла ко мне и тихонько попросила не петь её. "А почему?" - изумилась я. "Это песня уголовников!" - пояснила она. Но я внутренне не была с ней согласна и считала, что это просто очень печальная песня про бродягу-сына, сбежавшего из царской тюрьмы и возвращающегося в отчий дом. Тем более, что никакой он не уголовник вовсе, а жертва царского режима, ведь "в тюрьме он за ПРАВДУ страдал"!

          Обычно мама навещала нас через воскресенье. Мы, завидев у ворот миниатюрную и стройную мамину фигурку, бросали все дела и стремглав неслись к нашей мамульке, обнимали её с обеих сторон, а на глаза наворачивались горячие, непрошенные слёзы. И у нас, и у неё. Она торопливо целовала нас и опять прижимала к себе. Мы вели её на участок к какой-нибудь лавочке, попутно ловя любопытные взгляды других детей и взрослых.
 
          На фоне других мам наша мама выглядела такой молодой и красивой, мы гордились ею! Потом мы рассказывали ей о своей жизни в санатории, она о своих новостях. И была мама такая добрая и ласковая! Она привозила нам какие-то вкусные гостинцы, но возможность видеть её рядом с нами живой, здоровой, улыбающейся была для нас дороже всех сладостей на свете! Наша самая лучшая Мама! Когда приходило время прощаться, тоска опять подкатывала комом к горлу, так не хотелось расставаться с мамой. Мама опять целовала нас и говорила:"Не скучайте! Вы же здесь вдвоём!" Она уходила за ворота, оборачивалась, махала, улыбаясь, нам рукой. И это прощание всегда рвало нам душу, как будто мы прощались навсегда без всякой надежды на встречу. Мы вжимались в решётку ворот всем телом и смотрели неотрывно ей вслед, глаза застилала горячая пелена, и в этом радужном сиянии терялся мамин силуэт, а когда промаргивались, то мама была уже совсем далеко. Вздохнув и постояв ещё чуть-чуть у ворот, мы поворачивались и брели обратно в санаторий. С каждым шагом тоска постепенно испарялась, и на подходе к крыльцу санатория мы снова были бодрыми и весёлыми, готовыми влиться в ставшую уже привычной общественную жизнь.  Июнь и июль нам надлежало провести здесь, в Мусино, и мы, смиряясь, никому не выдавали своего жгучего желания снова быть дома.

          В одно из воскресений в конце июня мама сообщила нам грустную новость, что после операции на семьдесят шестом году жизни умер наш дедушка по отцовской линии, дед Вася. От этой печальной вести солнечный день вдруг сразу словно  померк, как будто тень от тучи наползла на этот наш прекрасный, сверкающий мир, какое-то тревожное чувство холодной змейкой проскользнуло в душу, хотя и не сложилось у нас с дедом тёплых отношений за весь период нашего короткого с ним общения.
           Мама рассказала, что в ночь накануне его смерти она увидела во сне бабушку Кланю. Та, вроде, сидела возле деда, спящего на лавке, и втыкала ему прямо в голову искусственные цветы. Мама поняла, что сон вещий, а вскоре пришло и подтверждение - телеграмма от отца, извещающая о смерти дедушки. Но мама к этому уже была готова.
          
Продолжение:33. Пойдём в кино! Советские фильмы.         
http://www.proza.ru/2017/12/21/279